Читать книгу Двойник. Пошлость - Илья Сергеевич Букреев - Страница 1

1.

Опустив взгляд с блеклой зари, Валька Вол было качнулся под колеса маршрутки, однако, люди, из страха не влезть в забитый по утрам салон, разом сдавили и вытеснили вглубь остановки. Схватка плечами вытрясла из головы ноябрьскую меланхолию. Тормозя, маршрутка щедро обдала слякотью джинсы и шерстяные юбки победителей. Вол пробубнил рефлекторную брань и отдался потоку из пенсионерок, студентов и работниц колл-центов. Зажатый локтями, рюкзаками школьников и задницами, словно двадцать первая сигарета в пачке, Вол ревниво наблюдал как дюжины носов вытягивали из салона остаток кислорода. Его местью стал пламенный перегар. В давке Вол едва не проглядел нужную улицу и просипел водителю: «Остановочку!». Словно переступая порог райских врат, Вол вылез на свежий воздух и тут же набрал полный ботинок в луже. Дальнейший путь пролегал мимо зассаных фасадов, сплошь изрисованных баллончиком. Облупленные панельки стыдливо терпели разруху снаружи и нищету внутри. Здесь прошла Воловья жизнь. Чумазые иномарки, норовили обрызгать прохожих. Вол не отскакивал, а ежился.

По чести говоря, Вол не поднялся бы с кровати, не сойдись два обстоятельства. Во-первых, пендель, который он почувствовал прежде, чем услыхал протяжную ругань Клавдии, в замужестве Волшебной. И видит бог, он сунул бы голову под одеяло и выждал, пока жена угомонится, но всплыло обстоятельство – настал день получки, и злато возобладало над тяготой плоти. Лежа на спине, Вол спустил ногу на пол, но отлежанная во время пьяного забытья, та подкосилась, и, ударив больно коленку, Вол шлепнулся на затертый палас. Оказавшись лицом в пушистых помпонах, что были на тапках жены, Вол разглядел меж пухлых икр, как в комнату влетела теща с молитвенником наперевес, угадав за стеной начало свары. Теща не могла лишить себя удовольствия постоять над распластанным зятьком. Вол подскочил, но резкое усилие помутило голову, а от причитания двух женских глоток он инстинктивно попятился в укрытие. Прикрывая дряблое пузо, Вол щурился и мотал головой в надежде на случайный стакан с водой, однако, тут его пятка повстречалась с клубком шерстяных ниток и, перевалившись через подлокотник кресла, Вол снова оказался на полу.

– Да что вам надо, черт вас дери? – жалобно проскулил он.

Мало того, Вол умудрился запутаться в пряже, свалившейся с кресла. Клавдия потянулась забрать, но Вол воспринял жест за нападение и начал отбиваться. Когда вязание, наконец, удалось отнять, оно оказалось напрочь загубленным.

– Сколько еще мне… – сквозь стиснутые зубы прошипела Клавдия.

По ее щекам прокатились две большие капли. Взглянув на испорченное рукоделие, Клавдия швырнула его в лицо мужа и убежала на кухню.

Вол облегчённо вздохнул вослед отведенной беде и с трудом поднялся. Однако, теща по-прежнему потрясала молитвенником посреди комнаты, взирая безмолвно и угрюмо. Здраво прикинув, что швырять священную книгу она не осмелится, Вол решительно подтянул семейники и недовольно протянул:

– Чего вы мне житья-то не даете с самого утра?

Теща шустро просеменила к нему и едва удержалась, чтобы не треснуть твердым переплетом по лысоватому Воловьему лбу.

– Зачем, свинота, опять пропил Клавкины деньги? – сказала теща злобно, но тихо, почти шепча.

– Раз она моя жена, то и деньги общие.

– Ах, ты, козлина! – так же тихо, но не менее эмоционально ругалась теща. – Да ты за годы, что она копит, ни рубля не положил.

– С получки… – начал было Вол, но понял, что сказанул опрометчиво.

Теща на мгновение едва заметно прищурилась.

– С хренучки! – сказала она и перекрестилась: – Доколе, господи…

Смекнув, что женщины разрядились, Вол шустро оделся и прошмыгнул мимо тещи в коридор. Накинув куртку на плечи, он вернулся в комнату и извлек из шкафа первую попавшуюся вязанную шапку и натянул до самых бровей.

– Куда! – буркнула теща, попытавшись стянуть шапку. – Это на продажу!

– Чужим вяжет, – прокряхтел Вол, отстранив старуху, – а законный муж голый должен ходить?

– А где твоя?

– Черти ее знают, – ответил Вол, похлопав карманам.

– Тебе вяжи добрую вещь… Либо порвешь, либо похеришь! – сказала теща, и увидев в коридоре дочь: – Скажи ты ему!

Клавдия философски отмахнулась и сказала мужу:

– Куда на работу не евши? Иди за стол, я тебе положила.

Сунув сигарету между губ, Вол изобразил обиду.

– Ничего мне от вас больше не надо! – говорил Вол, а кончик сигареты мотался вверх-вниз.

Перед хлопком двери, чем Вол твердо вознамерился завершить утреннюю перебранку, он бросил:

– Как вы можете так жить? Мелочные… Такую бучу заварили! И из-за чего? Как псы живем… – и испытывая накатившее презрение, отшатнулся от двери.

Вспомнив пробуждение, Вол закурил с досады и, обогнув угол дома, заприметил коллег в рыжих жилетах с надписью «ДРСУ-2». А собрались рабочие в столь ранний час оттого, что на улице Сиреневой на пороге зимы нежданно решили латать дорожную яму. Первым делом водрузили билборд с подсветкой, который возвестил о принципиальном решении мэра насчет ремонта. Дня через три на дорогу бросили пирамидку из арматуры, скрученную полосатым скотчем, со знаком «Кирпич». Неделю спустя раздолбили асфальт вокруг ямы. Но вот незадача, в ночь на понедельник, не согласовав с районной управой, небеса разрешились ливнем, который наполнил яму до краев.

Ступив на дорожное полотно, Вол преобразился. Еще мгновение назад он ощущал себя заурядным, но едва носок его рваного ботинка коснулся асфальта, Вол оказался на работе с исключительной привилегией разгуливать по дороге, нагло вглядываться в ветровые стекла дорогих машин и грозить: “Чего вылупился? Ну, давай, ответь! Да мы эту полосу месяц ремонтировать будем! Не веришь? Да я сейчас вторую перегорожу, так ты из этой пробки напрямик в дом престарелых поедешь!”

У ямы Вол пожал руки рабочим: плешивому Петру Ивановичу, за пенсионный возраст прозванного Дедом, шамкающему Витьке Орлову, пристрастие к газированной коле лишило его половины зубов, затем поздоровался с молодежью – Вадиком Котовым и Мишкой (фамилии никто не знал, студентик на подработку), последним протянул руку Ойбек, парнишка узбек. Вол, втянув шею в воротник, присоединился к озадаченному созерцанию лужи. Единодушно не сговариваясь, рабочие “обкурили” проблему, поплевывая в серовато-коричневую гладь, которая занялась рябью на ветру. Потом все шестеро присели на обочину и решили дожидаться бригадира, а Ойбека послали за баклажкой пива, ибо намедни Вол не единственный предавался разгулу.

К обеду приехал восьмидесятый Крузер и, с облечением подпрыгнув на рессорах, изверг упитанного армянина во всесезонной кожаной куртке, не сходившейся на брюхе. Армянин подошел к рабочим, испускавшим зловонные клубы дыма от грошовых сигарет, и спрятав грузный крест за шиворот недоуменно спросил:

– А хули сидим?

Неизменно говоривший чисто на великорусском наречии, Армен Ашотович на последнем слоге съехал в восточный перелив, давая понять, что закипает. Искренне не разумея, почему бригадир не замечает очевидного, все шестеро указали на заводь, исторгая наполненные фатализмом вздохи. Растопырив ноздри, Армен Ашотович закурил и, вкрапляя прилагательные в мат, посетовал на невозможность в наше время подобрать добрый персонал. Прохожие одобрительно кивали. Ворча на прилюдный и очевидно несправедливый поклеп, рабочие побрели за лопатами. Пришлось черпать жижу и сливать вниз по уклону дороги, где грязь растекалась венами и после разносилась шинами на километр. Не успели дорожники разогреться, как некогда почитаемая за бездонный океан яма опустела, и удивленные столь быстрому разрешению полудневной проблемы мужики озадаченно чесали затылки и курили.

Тем временем распогодилось. Приехал самосвал и ссыпал гору асфальтовой крошки. От нее расходился тяжелый запах гари. Похватав лопаты, рабочие молча понемногу заполняли яму. Жар душил Вола до круженья головы, кожа покрылась слоем пота, а пламя в животе, лишь недавно успокоенное опохмелом, разгорелось с новой силой и подступало наверх, превращая язык в изюм внутри провонявшей от табака пасти. Мышцы словно обратились в сало, Вол врезался в кучу, тяжело наваливаясь на черенок животом. Десятый, двадцатый, тридцатый подход, а постылая куча не убавлялась. Вол истерично таращился на остальных рабочих, они двигались монотонно настойчиво словно муравьи, которые не имеют представление о том, что бывает усталость. «Еще три лопаты и конец, лягу и тихо подохну», – думал Вол, но понимал, что организм едва ли окажет такое милосердие. Прильнуть к соседней луже вскоре показалось достойной темой для внутреннего дискурса.

«Сколько еще это выносить?» – подумал Вол и взглянул на экран телефона. «Боже, только два часа!»

Над пивной в пятиэтажке напротив алыми буквами горела вывеска «Мы открылись!». С сосредоточенными лицами посетители, восходя по лестнице, открывали двери пивной, а после успокоенные, словно бы помочились после долгой нужды, мужики неспешно спускались отягощенные раздутыми полторашками янтарного напитка. Как ни подмывало Вола смыться в пивную, где вся его муторная невыносимая тягота могла улетучиться от первых живительных глотков, ему никак не получалось даже попытаться. Перестукивая перстнями по двери самосвала, Армен Ашотович болтал с водителем, наблюдая за подопечными из-под мясистых мочалок бровей.

И все же гора асфальта, как прежде заводь, повинуясь человеческому упорству, заметно уменьшилась. Трудовая ярость рабочих понемногу сменялась усталостью, и поматериваясь от натуги, они принялись заглядываться на каток, особенно на его мягкое сидение. Никому не хотелось до вечера дружить с лопатой. Вола же каток волновал больше остальных. «Разве они не видят, как мне хреново? Хоть бы одна падла предложила отдохнуть» – подумал он, отводя взгляд от катка, повинуясь игре, в которой тому не видать заветного сидения, кто обнаружит большее желание туда примоститься. Вадим Котов отставил лопату и закурил. Вол не стал ждать другого сигнала. Достав пачку сигарет и вытянув одну, он похлопал себя по карманам и скривил досадливую мину. Не теряя времени, он подошел к бригадиру. Зажав губами сигарету, чтобы не обнаружить сногсшибательного амбре пред начальством, Вол изобразил пальцами зажигалку. Армен Ашотович дал прикурить и испытующе вгляделся в очи Вола. Тушуясь, Вол обернулся и, к досаде, увидал, что Вадим, не вынимая сигаретки, продолжил работать. Отступать было поздно. Затянувшись поглубже, Вол кинул фразу, как бы между делом:

– Пора бы начать закатывать с того края, – указав место огоньком сигареты.

– Ага, – с ухмылкой ответил Армен Ашотович. – Пускай Вадик садится.

– Армен Шотыч, – Вол был застигнут врасплох столь однозначным и неблагоприятным поворотом, – вы его постоянно сажаете. Может, я в сегодня? Вы ж знаете, я на катке умею, косяка не упорю.

– Вадик будет. Гляди, он работает и остальные тоже, пока ты сачкуешь.

Вол пытался возразить, но бригадир опустил бровь, и карее око под ней не давало надежды.

Обратно Вол шел неохотно, словно кто-то тянул сзади. Рабочие продолжали трудиться, и вроде бы внешне оставались безразличными, но Вол замечал их ехидные переглядки. Вернувшись к остальным, Вол швырнул пару раз горстей, затем натужно выдохнув оперся на черенок и крикнул:

– Котов, слышь, Котов! Вадик! – рабочие остановились. Превозмогая дурноту, Вол продолжил: – Я переговорил с шефом, пора бы начать закатку. В общем, Вадик, иди за баранку. Я договорился за тебя.

Вол наивно ожидал благодарности. Ойбек прыснул первым, но скромность мигом вернула сдержанность, и парнишка вернулся к работе. Чего не скажешь о других.

– Глядь, какой заботливый! – хохотнул Дед.

В душе подготовившийся к волне упреков, Вол искал уверенную позу, но его рука соскочила с лопаты, и пока он ловил черенок, сам едва на шлепнулся.

– Ты, рожа, просился на каток, да был на хрен послан! – резво воскликнул Витька Орлов.

– Будешь до ночи лопатой махать!

Эти и прочим подколкам не было числа. Вол решил восстановить честное имя упорной работой, поэтому промокнув вспотевшую шею он начал усердно махать лопатой.

– Сморите, второе дыхание у мужика открылось! – выкрикнул Витька Котов с катка.

– Вол, ты, в натуре, Вол! – ввернул Армен Ашотович.

Находя подмогу лишь в Ойбеке, который сторонился болтовни и настойчиво выполнял функцию словно вписанную в разум – поднял, унес, высыпал, вернулся и далее по кругу, Вол буркнул:

– Пашем, пашем, а армян стоит и наблюдает. «Работайте мол негры, солнце еще высоко!» Нет чтобы организовать по уму: сегодня, скажем, ты, Ойбек, на каток, завтра – Вадик, потом, например, я и так по очереди. Понимаешь, чтобы по справедливости. Так нет, этим чуркам наплевать, как русские корячиться будут.

– Кому ты жалуешься? Он ведь узбек! – гоготнув сказал работавший неподалеку Мишка.

– Ой, да ему здесь сказка! Тыщу здесь заработал, потом пять лет в своём Бадахшане как султан жить будет, – заключил Вол.

Ойбек уголком рта ухмыльнулся и буркнул нечто на своем языке.

– Что говоришь? – спросил Вол.

– Иди на хер! – гоготнув сказал стоявший рядом Орлов.

– Уже на ихнем разумеешь? – парировал Вол.

– Чай не ты, дуралей.

Последовавшая перепалка матерными прибаутками скрасила остаток асфальтовой горы.

Потемки спустились по-осеннему рано. К общему негодованию в конце смены Армен Ашотович велел рабочим ждать другого самосвала, оттого что не хватило материала замостить яму целиком. Мужики ворчали, но не расходились, ждали расчета за месяц. Едва бригадир уехал, собрали на пиво – толком не набралось даже на литр, а Ойбек покупать вторую отказался, тем более, сам он отродясь не пил. Поэтому так и сидели на бордюре – усталые, тревожась, что останутся сегодня без денег, дубея без тепла солнца от пронизывающего ветра. Никакого самосвала не приехало. Бригадир вернулся часам к десяти. По какой-то неведомой причине никто из работяг не спросил о зарплате, словно благородство претило интересоваться деньгами и тем более просить их. Пришлось битый час водить хороводы вокруг джипа Армена Ашотовича, изображая неподдельный интерес к обивке салона, к состоянию сальников и масляного фильтра, и при том советовать хороший автосервис или почтительно кивать, после басен о том, как бригадирский джип уделал очередной спортивный седан. Среди товарищей Вол крутил в кармане зажигалку, на мгновение поджигая, и с презрением глядел на остальных, наслаждаясь мыслью, что ему-то на самом деле плевать на бригадирский сарай на колесах.

2.

С наличными в карманах рабочие наконец-то ощутили себя причастными к жизни. Шли в пивную гурьбой. Тягота днем казалась нескончаемой, теперь мигом забылась. Походка была подпружиненной. В предвкушении не звучало шутих длиннее пары матерных слов.

Крыльцо магазина разливного пива еще не покрылось свежей блевотиной, ибо завсегдатаи только начали посиделки вокруг столиков, что были заставлены натуженными «торпедами» с газированным пивом. У двери стояла пацанва, щедро харкая под ноги слюну от насвая. Окруженный товарищами, Вол, входя в притворенную дверь, тоже сплюнул.

Первым встречал посетителей кислый запах пивных отстоев. За длинной стойкой ошалелые разливщицы метались в поту меж кассой и батареей кранов, под которыми, раздуваясь, наполнялись бутылки. Народу битком, очередь тянулась к дверям, гомон перебивал оба телевизора, что крутили российские клипы. Ожидая, глазели на бакалейное раздолье под стеклом. Разложенные полумесяцем копченые головы семги выпятили нижние зубастые челюсти, недовольно взирая на остальные части себя – полоски желтушной теши, куски филе и сушеные палочки с перцем и кунжутом. Рядом лежали иссушенные речные собратья любых видов и размера. Вол невольно вспомнил, как в детстве такой же едва движимой вереницей он шел мимо Ильича и исполнился державной одухотворенности.

– Валька, – приподняв бровь Дед вкрадчиво спросил, – сколько киру брать будешь?

– Ну, я сильно не планировал, – ответил он на автомате. – Я, чисто, глаз полернуть на сон грядущий.

Дед передал слова вперед по очереди, где стоял Витька Орлов с молодыми. Те заказывали много. Во-первых, оттого, что наступила пятница, и коль воскресенье почитается маленькой Пасхой, то пятница – это маленький день, когда наконец пошлешь все на хер. Не стоит упускать иллюзию полученной зарплаты, когда считаешь, что полученных денег хватит, если поджать там и тут, а на эту выгоду сейчас можно вдоволь гульнуть.

Литры наливались долго, рабочие успели и покурить, и перекинуться парой мемов, что заменили старый-добрый анекдот. Дюжину полторашек передавали по цепочке к столу, что застолбил Дед. Когда закончили, уселись на лавки напротив друг друга. Винтовые крышки слетели под нетерпеливыми пальцами и из горлышка поперла пена с ячменным духом. Пока разливали, Вол пригубил из горла, да настолько втянулся, что остановился лишь опорожнив бутыль наполовину. И пускай утреннее похмелье успело изрядно выветриться, Вол ощутил, что состояние вышло в плюс. Закрыв глаза, он нежился от расслабления, что разливалось по желудку.

– Гля, какие девки!

Вол нехотя приподнял веки и огляделся, сознавая, что вслед за подобным возгласом, мужик обязан проявить интерес и тем подтвердить свое мужское начало.

– Нужен ты им, дед, – буркнул Вадик, сосредоточенно луща сушеного карася.

– Как тебе? – утерев пену с губ шепнул Орлов.

– Ёбнулся? – ответил Вол и поднял бровь. – Рожи у верблюдов красивее.

Витька озадачился таким ответом и решил реабилитироваться.

– Я сегодня видел в машине такую… Не иначе модель или ведущая с телека.

– Знаем мы, что она ведет, – сказал Вадик, ткнув языком в щеку.

– Во-во, – включился в разговор Мишка, – как-то находил я в интернете фотку одной бабы. Красотка! Такую не встретишь, спускаясь по подъезду. Такие будто выведены особым образом из пробирки.

– Шлюхи! – буркнул Вадик и оторвал зубами кусок рыбы. – Трясут жопами и лыбятся надутыми губами, чтобы показать нам какие мы жалкие. Только это херня. В общаге у меня висел плакат одной западной актрисульки. Шишка у меня стояла на нее будь здоров. Думал – вот она мечта. А недавно узнаю, что она подохла в луже собственной мочи, чем-то обожравшись.

– Эт верно. Пиздеж этот гламур, – сказал Мишка. – Так вот, о той бабе. Вчера на видео я увидал ее снова. Блин, не оторвать глаз, породистая, сколько не искал изъяна, ну, сука, идеальная. Я начал представлять… Чего лыбитесь? …как было бы круто, встреть я ее в жизни. В кафе бы водил, и даже, хер с ним, в театр. Но потом в кадр заходит мужик бритый, и так оттрахивает ее зад, что мне аж самому больно стало. Сука, даже не негр! На личико спускает, а она курва смакует, теми самыми волшебными губами с той же прелестной улыбкой.

– Ясно теперь, чем ты в коммуналке своей после работы занимаешься! – прыснул Витька.

– Да пошел ты! – отбрехался Мишка, пихнув того в плечо. – Я про то… Если подобные ей вынуждены заниматься подобной дрянью, чего нам ждать от жизни?

– Жопу я не подставлю ни за какие деньги! – сказал Вол.

– А за лям? – спросил Орлов.

– Хоть за десять!

– Рассказывай… – отмахнулся Вадик Котов.

Вол покривился и приложился к бутыли. Тогда же в пивную зашла ватага с крыльца. Впереди шел самый лихой со съехавшей на бок шапкой. Остальные следовали клином, их плечи нарочито искали встречи, и не нашлось того, кто решился бы ответить на угрозу. Подойдя к опустевшей стойке кассы, вожак отодвинул мужичка, что ждал заказ, и навалившись грудью на стойку заорал:

– Слышь, Настюха, чеха налей три торпеды по акции!

Продавщицы продолжали наливать пиво из кранов.

– Слышь, ты услышала?

По пивной разнеслось протяжно-казенное «Да!». Вожак с ухмылкой обернулся к товарищам, те гоготнули в ответ. Вскоре продавщица поставила на стойку полную полторашку. Вожак потянулся за ней, но продавщица отдернула бутыль.

– Куда? Это ему! – сказала она, мотнув подбородком на мужичка.

– Этот? Подождет! – сказал вожак и вновь потянулся за бутылкой. – Меня отпускать начинает.

– Руки, я сказала! – дерзко возразила продавщица, затем обходительным тоном мужичку: – Возьмите.

Мужичек было потянул руки, но вожак так грозно зыркнул, мужичек аж отшатнулся, промямлив:

– Подожду следующей…

– Чё вы его боитесь? Берите, – сказала продавщица, перекинув руку с полторашкой через прилавок.

– А чё, не надо? – рявкнул вожак и вырвал у девушки бутылку. Затем гаркнул мужичку: – Слышь, обморок, съебался!

– Сейчас охрану вызову! – прогнусавила продавщица.

За все это время никто из посетителей не взглянул в сторону бранящихся, при том, что слушали со вниманием, прервав разговоры.

– Да мене похуй, хоть спасателей Малибу зови! – крикнул вожак и его товарищи вынули руки из карманов.

Продавщица достала телефон из-под прилавка и, не отводя взгляд, пригрозила:

– Вызываю!

Вожак лишь шмыгнул носом. В этот момент к прилавку подошла вторая продавщица, держа в руках три раздувшиеся бутыли с пивом.

– Вот, твой заказ, – сказала она, – забирай и уходи.

Вожак сплюнул на кафель и хлебнув из полторашки мужичка, швырнул ему. Крышку он завернул лишь слегка, поэтому поймав, мужичок изрядно облился, что повеселило свору. Вожак развернулся, кивнув товарищам на пиво, и бросил продавщице:

– Не прощаемся…

– А деньги? – сказала продавщица, наблюдая, как пацанва уносит пиво.

– Запиши на меня, – ответил вожак, не оборачиваясь.

Продавщица взвизгнула от бессильного протеста, но вторая положила ладонь на плечо. В тот момент обе смирились, что неоплаченное пиво вычтут из их жалкого оклада. Дед не удержался и презрительно фыркнул из-за стола на проходившую мимо ватагу. Не оставив без ответа выпад, один из хулиганов бросил:

– Хули палишь?

– Да, я ничего, собственно… Сижу, просто…

Хулиган скривил губы, но не остановился и вышел за товарищами. Пивная выдохнула и спустя минуту зал наполнился гомоном болтовни.

– У щеглов напрочь резьбу сорвало! – сказал Вол и опасливо оглянулся на дверь.

– Раньше бы старшие эдаких размотали на раз, – сказал Вадик Котов. – Нынче на районе никакого порядка! Мотаются, хрен знает, кто под кем…

– … или под чем, – сказал Мишка.

– Ага, – покачал головой Вадик и рванул зубами кусок вяленого язя. – Когда уважаемые пацаны за городом смотрели, любая мутка решалась на раз-два, а сейчас менты власть взяли и что лучше стало? По понятиям никто больше не двигается. Кто такие, что такое – не понять.

– Я к легавым тоже не особо, но, Вадик, сейчас всяко поспокойнее на улице стало. Вспомни, лет пятнадцать назад, когда твои блатные заправляли, – сказал Орлов.

– Ну, иди-сходи в ментовку! Посмотрим, как тебе помогут, – возразил Вадик. – Раньше между собою вопросы решали, а сейчас? Даже пиздить запретили.

– Да ладно, – сказал Мишка. – В нашем доме мужик свою бабенку едва ли не день в день хлещет. Крику на целый подъезд. Пенсионерки наряд вызывают, те мужика в обезьянник. И че думаете? Только протоколы строчат. Бабенка же как выхватывала, так и выхватывает!

– Как с этими курвами ещё поступать? – сказал Вадик. – Совсем от рук отбились! Никакого уважения!

– Ну уж драться с женами точно перебор, – сказал Мишка и осушил стакан пива.

– Нахер с бабьем драться? – сказал Вол. – В ум привел пару раз, и, если не дура, уяснит. Ты жизни не жил… Вот поживешь – узнаешь.

Мишка не стал отвечать, а налил себе еще.

– В Союзе-то за шпаной присмотр велся не чета теперь, – сказал Дед. – Чуть что, мигом загремишь в детскую комнату.

– Блять, потому что за порядком наблюдали! – сказал Вол. – И черножопых в узде держали!

– Эти-то тебе чем не угодили? – не удержался Мишка.

– Да, армян, собака, опять до ночи протянул с зарплатой! – ответил Вол.

– Мог вообще, – сказал Орлов, – рассчитать в понедельник, чтоб не перепились.

– Хрен он угадал, – сказал Дед и хлебнул из стакана.

– Если зарплата сегодня, значит сегодня! – сказал Вол. – Что, спрашивается, ему помешало утром деньги привезти?

– Ищи тебя при бабле после обеда! – ухмыльнулся Вадик. – У Вола с утремана руки еле лопату держали!

– Пошел ты! – обиделся Вол. – Хрен с ними, с руками. Я про то, что Армен специально над нами, русскими, издевается. Своих, небось, четко рассчитывает.

– Говоришь так, будто наши не наебывают, – сказал Дед.

После этой фразы рабочие наморщили лбы и выпили. Прищурившись, они глядели друг на друга и каждый молча подумал о своем.

Разлили по последнему стакану. Смятые бутылки призывали к решению. Мишка собрал по кругу деньги. Дед внес долю, но отказался от дальнейшей посиделки, годы не те пить с молодежью вровень, да и одолело сонное марево. Пока он обматывал шею колючим шарфом в клетку, Мишка пытался всучить деньги Деду обратно, но Дед был непреклонен, что Мишка отнес на некие старые понятия, неведомые ему, а допытывать Деда он не собирался. Подняв из-за стола Орлова, Мишка пошел к прилавку. Вол с Вадиком вышли проводить Деда и перекурить заодно.

Вернувшись в зал, Вол обнаружил Мишку и Орлова за сосредоточенным созерцанием фотографий в экране смартфона.

– Глянь, поколение покемонов, блять, – сказал Вол Вадику, присаживаясь за стол.

– Хули вы, скажи, там сидите в телефонах? – прикрикнул Вадик, хватая новую бутыль. – Уже собрались, сидим, бухаем, а эти в экраны уткнулись, как идиоты. По любому сейчас друг другу смэсят.

– Че б ты понимал… – пробурчал Мишка, не поднимая взгляда от экрана. – Мы телок цепляем. Потрахаться.

– Там что-ли? – с интересом спросил Вол и прихлебнул из поданного Вадиком стакана.

– А ты думаешь нахера соцсети придумали? – ухмыльнулся Орлов. – Клеить баб и ебать!

– Во, бля, техника! Не зря Гагарин в космос летал! – сказал Вадик, приподняв стакан.

– При чем здесь Гагарин? – спросил Вол.

– Ну, спутники-хренутники… Как думаешь телефоны работают? – ответил Орлов. – Ты, я вижу, в школе только физру посещал.

– Между прочим, с золотой медалью окончил, – ответил Вол.

– Зря потраченные одиннадцать лет эта школа, – сквозь отрыжку сказал Вадик. – Плоская от стульев жопа, походы в вонючий музей краеведения, мать его… За карты в столовой к директору, закурил на стадионе – к завучу! Биномы, теоремы, географичка тупая орет, выпучив глаза. Вот оно мне ничего нахрен не пригодилась по жизни. Ни единого доброго воспоминания про школу! Хотя нет, было. Прислали как-то практикантку по физкультуре, так я ее за задницу цап!

– Хорош, – гоготнул Мишка. – Что ни байка по школу, так сразу в пятом классе уже половой гигант.

– В натуре! Дело было…

3.

Вол пересел на лавку к молодым.

– Как, говоришь, баб склеить можно? – спросил он, заглянув в Мишкин смартфон.

Вадик, разочарованный отсутствием внимания к его рассказу, отмахнулся и принялся с энтузиазмом накачиваться пивом.

– В контакте, хотя, тебе скорее одноклассники подойдут, – сказал Мишка. – Там сучки в возрасте готовы на стену лезть от недоеба.

– Так, это-то и нужно! – воскликнул Вол. – Показывай, куда нажимать.

Вол полез в карман за телефоном и протянул его Мишке.

– Слышь, Вол, ты его в каком веке брал? – ухмыльнулся Орлов.

– А чего? Тысяч в семь влетел лет пять назад, аппарат будь здоров!

– Интернет вроде настроен… – сказал Мишка, сосредоточенно водя пальцем по крохотному экрану.

– Хрен его… – растерянно сказал Вол, тщетно пытаясь уразуметь Мишкины манипуляции с телефоном.

Покончив с анкетными данными соцсети, Мишка навёл камеру на Вола.

– Че творишь? – сказал Вол, прикрывшись ладонью.

– Нужна фотка в профиль, – пояснил Орлов. – Сядь нормально!

– Погодь, – сказал Вол, и растопырив ноги на лавке, выкатил грудь и сунул в зубы сигарету. – Давай, чтоб по-босяцки!

– Придурок что-ли? – сказал Мишка, и отобрав у Вола торжественно поднятый стакан, а следом цигарку, пригладил ему волосы да выставил наклон головы. Напоследок, Мишка замахнулся кулаком в причинное место Вола, отчего тот мигом сомкнул колени. – Теперь потянет.

Вспышка ослепила, но Вол не посмел шелохнуться. Применив фотофильтры, Мишка удовлетворенно улыбнулся и показал экран Волу.

– Лучше ты, один хрен, выглядеть не будешь, – сказал Мишка.

– Ну-ка це, – Вол забрал телефон, – где тут уже жать, чтобы баб посмотреть?

Мишка ткнул в экран и Волу отобразился список имен с фотографиями.

– Ба! Это ж мои школьные друзья! – удивился Вол и принялся листать профили. – Мороз! Костян Белых! Вон смотри, это Казан – Виталя Казанцев, каратистом был. Ишь ты, я думал, он как два года преставился.

– Ты, алкота, сам пяток лишних землю коптишь! – оскалившись вставил Вадик.

Вол отмахнулся, не отрываясь от просмотра, но вдруг замер и поднес экран к самому носу.

– Это ж Машка, деваха моя со школы! – воскликнул Вол и показал фото приятелям. – Я ее того-этого, распечатал на экскурсии в дендрарий. Год, наверное, проходили… даже больше, после выпускного тоже бывало дело.

– Милфа… – заключил Мишка, не разделив энтузиазма. – Стремная какая-то, хотя… – он оглядел Воловью физиономию в крапинку, – для тебя самый вариант.

– Ха-ха, – гоготнул Орлов, – зубы, че у кобылы. Кем работает? Клянусь, она у меня мудя щупала в военкомате.

Уязвленный, Вол отодвинулся на другой конец лавки и отправил сообщение:

«– Машутка здравствуй узнала кто пишет?»

Тишина. Вол наполнил стакан и начал потягивать, то и дело поглядывая на экран. «Поди спит», – подумал Вол и было собрался выйти покурить, но телефон пиликнул.

«– Привет, Валентин) Так ты на одноклассниках есть? Не видала тебя раньше.»

Вол со страху осушил стакан и настрочил ответ:

«– Молодежь затащила в омут»

«– И правильно)

– Рассказывай, как ты, что ты! Сколько лет прошло… ((»

Вол почесал онемевшую от выпитого щеку, задумался. Фантазия отказала в прошлом, предпочитая скабрезные мечтания.

«Потихоньку помаленьку. Работаю. Выпить закусить хватает»

«Ладно прибедняться. У вас пилотов зарплаты до небес!»

Он вспомнил, как юношей грезил летным училищем. Целый выпускной год Валентин цокал каблуками по школьным коридорам, подражая офицерам, выпячивал грудь, а кепку носил исключительно набекрень. Если прежде Валентин охотно пренебрегал обязанностями ученика, то два последних класса он самозабвенно учил, посещал и корпел. Все же классный руководитель (женщина в серой кофте с лицом того же цвета) настойчиво увещевала Валентина задуматься о несколько приземленном ремесле, которое выбрали остальные – токарь, монтажник, слесарь (водитель, вообще, элита). Учитель понимала слабость школы, а денег на взятку, чтобы перевести ребенка в лицей или гимназию у родителей Валентина не было. Но аргументы взрослых не могли убедить юного мечтателя, в глазах которого они слили борьбу за лучшую долю и призывают к покорному смирению. Первыми сдались учителя, потом родители сломились под напором решительности, взрослые подточили себя мыслями: «ну, а почему бы и нет», «настойчивость горы свернет» и «терпенье и труд…». В итоге, на школьном балу учителя с гордостью ставили примером для остальных будущего курсанта Волшебного, а матери, поправляя дочерям белоснежные передники, шептали присмотреться, сверстники же из самых перспективных спешили воздать уважение Валентину, чтобы заручиться выгодным контактом, будто бы Валентин уже облачился в авиаторский мундир. А дальше… Валентин провалил экзамен в лётный институт. Недобрал пару баллов. Поверженный, Валя покидал корпус приемной комиссии с осознанием несправедливости. От сгоревшей мечты тлела обида: на взрослых, что недожали, и на себя, что был жалок и наивен. Летом от безделья Валя частенько кирял пиво с дворовой пацанвой. Однажды на кураже вскрыли ларек. Милиция предложила закрыть дело в случае призыва, так обритый Валька из СИЗО поехал топтать сапоги, предварительно соврав Машке, что отбывает в Оренбург присоединиться к летному курсу, а она, девчонка-девчонкой, увидала форму, молодых парней, окруженных слезливыми родственниками, и ни секунды не сомневалась и только думала, как правильно отыграть роль будущей жены офицера. Прибыв в часть Валька был бит на протяжении полугода, что длилась «духанка». Однако, с увеличением срока службы его статус рос. В быт вернулась водка, человеческая еда с гражданки, и девки, что в обилии водились в поселке неподалеку от части. Машка не прикидывалась святой и открыто написала через год, что не дождалась и выходит замуж. Навалившись на бойницу у входа в казарму, Валька курил одну за одной и не мог накуриться, в семь побрел в ленинскую комнату посмотреть программу «Время», а там Горбач сидит и говорит: «Дорогие соотечественники… Сограждане… В силу сложившейся ситуации…». Закурила рота, даже дневальный на тумбочке. Какая там Машка…

Каждое новое воспоминание помогало Волу изловчиться в переписке. Мишка предупредил, что самое страшное в интернет знакомствах – это слово «Ясно.», которое трактуется, как «Шел бы ты нахрен, да поскорее потому, что, бросив переписку сейчас, я выставлю себя безразличной сукой, коей, впрочем, являюсь, но усердно скрываю. Следующее сообщение можешь не посылать. Едва ли дождешься ответа. Ведь я буду общаться с мужиками с фантазией, в отличии от некоторых! Под некоторыми я имею ввиду тебя! Не мужик! Ах, ах, настоящих мужчин уже нет…». Поэтому Вол, наморщив лоб, пытался выдавать оригинальность, блуждая по извилинам посредственности в алкогольном кумаре.

– Извините, пожалуйста, что подошел к вам. Меня Леха зовут. Я сам из Алейска буду.

Вол оторвал глаза от экрана и увидел тощего мужичишку в распахнутой куртке поверх выцветшей майки. Лицо его было таково, словно младенец крепко попил лет двадцать пять, трудясь на приисках. На бритую лысину со лба расходились волнами глубокие морщины, оттого что Леха постоянно поднимал брови.

Вол взглянул на часы. Три часа. Выходит, за перепиской улетело почти полтора. Кроме него за столом остался лишь Мишка, но и тот на держался исключительно на волевом желании продолжать сиесту. Леха пожал обоим руки и продолжил стоять у стола. Прикинув, что от эдакого ханыги опасности не много, Вол устало промотал беседу с Машкой и признался себе, что приехать к ней сейчас едва ли получится, однако, задел безусловно положен. «Однако ж нагородил…» – чесал щетину Вол, читая, ударные комплименты, помню – не забуду никогда, отдельно выделялась сочиненная карьера пилота дальней авиации, настолько принципиального, что, он не смирился с тем как разбазаривали его родную часть и подал рапорт. От некоторых пассажей Вол смеялся в голос.

– Я сам алейский. Лехой звать. Вы извините, мужики, конечно.

Между телефоном и глазами Вола появилась затёртая пятерня. Поздоровавшись снова, Вол спряла гаджет в карман и недовольно уставился на Леху. Тот в свою очередь, малость покачиваясь, отображал в лице невинность, на какую, конечно, способно лицо мужика за сорок. Мишка рукой предложил гостю присесть. Леха сел с краю и поставил на угол стакан с пивом.

– Ты чего подошел-то? – спросил Мишка.

С виноватым лицом крестьянского интеллигента Леха поднялся и протягивая руку Мишке сказал:

– Леха! Сам я алейский… Вы не подумайте, что я какой-то гад, я Леха…

– Да садись ты, – сказал Мишка и вновь пожав Лехину руку, усадил его на лавку.

– Мишка, блин, нахрен? – шикнул Вол.

– А можно, да? Вы извините, я нормальный, не какой-то… – насупившись сказал Леха и пригубил пива, как вдруг поднялся: – Алейский я…

– Ты уже десятый раз знакомишься, – отрезал Мишка и усилием посадил на лавку. – Пей, отдыхай, это общее место. Сидеть можно везде, где свободно, если ты не любитель залупится. Без неприятностей давай.

– Да, я нормальный, с Алейска приехал… – объяснял Леха.

– Слушай, – сердито сказал Вол, – сел – сиди, выпивай, мы тут своей кампанией отдыхаем. Понятно?

Он подсел к Мишке и достал телефон, чтобы показать фотоальбом Машки, дабы заработать пацанское одобрение.

– Работали на земле всю жизнь… – с энтузиазмом обратился Леха к Волу и Мишке, но увидев их полнейшее безразличие, поник и продолжил как бы сам с собой. – Теперь в колхозе работы нет, пришлось в центр податься. Раньше силы были, а потом никому… Мать схоронил, а за дом выручил гроши. На первое время в городе едва… Пенсии тысяча семьсот рублей. Ну, как теперь?

– Сколько тебе? – Мишка краем уха услышал последнюю фразу.

– Тридцать девятый идет, – послушно, как на экзамене, ответил Леха.

– Служил говоришь? – в Мишкиной голове сходилась цепочка.

– Да, в мотострелках, – ответил Леха.

– Тебе не насрать, что он там делал? – недовольно сказал Вол. – Не отвяжемся же.

– Погоди, – отмахнулся Мишка, затем пораскинув спросил: – В первой принимал участие?

– Не успел. Во второй, – с тем же послушанием ответил Леха.

Мишкины глаза округлились, и он протянул Лехе руку. Вол потянул Мишку за рукав.

– Бомжара какой-то. Чего ты его слушаешь? – шикнул Вол

– Он ветеран, понимаешь? Ветеран! – ответил Мишка, злобно поглядев на руку Вола.

– Алейский я, Лехой кличут, – с радостью представился Леха.

– Знаю я, знаю… – с тяжелым сердцем сказал ему Мишка. – Можно было сразу догадаться…

Леха сызнова повторил историю с переездом, и Мишка слушал со вниманием. Подобной перемены в приятеле Вол уразуметь был решительно не способен.

– Можно в туалет? – спросил Леха, закончив исповедь.

– Можно. Спустись вниз, там налево, – спокойно сказал Мишка.

Поднявшись, Леха спросил, можно ли оставить свое пиво. Получив утвердительный ответ, он отошел на пару шагов, однако, повернулся с совестливым лицом и сказал:

– Вы не подумайте, что я мразь какая-то, я нормальный. С Алейска я.

Мишка вышел из-за стола и, подойдя к Лехе, протянул ему ладонь, а следом обнял, шепнув на ухо:

– Спасибо тебе, брат. Мы помним, что ты сделал для всех нас.

Вол недовольно провел ладошкой по лицу и сунув в зубы сигарету, вышел на крыльцо.

Осовело Вол окинул взглядом потухшие окна пятиэтажек. Он захотел присесть на ступеньки, но те покрывались слоем рвоты и слюны. От мысли о вое жены насчет замаранных штанов у Вола заболели виски. Он спустился вниз, где такие же, как он сам, парочки полуночных пьяниц курили в перерыве между подходами за очередной порцией пенного. Их лица освещали только блики иллюминированной вывески, ведь одинокий фонарь у дороги давно сгорел, видимо на его счет еще не пришло время принятия «принципиального решения». Прикуривая, Вол краем глаза оглянулся на шпану, то ли бранившуюся, ли прибывавшую в задорном угаре. С той стороны раздался невнятный выкрик. Вол отхлебнул из бутыли, взятой с собой, отвернулся и, угадывая опасность, побрел за крыльцо отлить.

– Слышь! – расслышал Вол второй оклик.

Никто из пьяниц не обернулся, и Вол не причислил себя к наиболее бесстрашным представителем рода человеческого, потому под личиной постороннего брел себе дальше.

– Ты че, меня игноришь что-ли?

Пацанский выкрик раздался ближе, чем хотелось Волу, и пьяницы единодушно решили: жертвой выбран именно Вол, потому стали таращится с боязливой, но предвкушающей ухмылкой. Шея Вола занемела, оттого пришлось оборачиваться переступая, точно зашуганной дворняге. Вожак шайки подошел вплотную, из его расстегнутого ворота шел пар. Вол сжался всеми членами, но обделенный способностью черепахи, замер, краем мозга вспоминая наущение папаши не двигаться, когда скалится уличный пес.

– Сиги есть? – нагло спросил вожак.

Вол мямлил.

– Хуй изо рта вынь, когда говоришь! Курить есть? – повторил вожак.

Дрожащей рукой Вол протянул пачку.

– Парочку возьму? – вожак отчего-то решил проявить пацанскую галантность.

Вол с облегчением закивал. Получив, что хотел вожак кинул пачку обратно, но Вол сумел ухватить скользкую упаковку.

– Ты че, от меня съебаться хотел? – между делом поинтересовался вожак, закурив.

– Да, я просто как-то не подумал, – растерянно ответил Вол.

– Раз не хотел, выходит, ты имеешь мне что-то предъявить? – нарочито издеваясь, ухмыльнулся вожак.

– Я? – удивленно спросил Вол, понимая к чему идет разговор, и инстинктивно попятился.

– Ты куда? Я с тобой общаюсь! Попутал что-ли бухой?

– Нет, нет, – замотал головой Вол и попятился быстрее.

– А ну, стой, бля! – прикрикнул вожак и, подавишь вперед, притопнул тяжелым ботинком по влажному асфальту.

Тогда Вол побежал изо всех сил, что оставалась в хмельных ногах, покуда печень не сдавило от боли. И пускай рукав до локтя был залит пивом, бутыли Вол не бросил.

***

Суки! Твари мразотные! Песьи… псы! – бормотал он на ходу. – Вы – дебилы, понимаете, последние дебилы! – развернулся Вол, отвечая незримому обидчику, после укоризной мысли. – Постой, постой… Проблемы с уважением, вот что не дает покою. Из той, сука, чтоб их уважал я, – последнюю букву он протяжно провыл, – надо заслужить! Хули, когда в девяносто шестом фуру зажигалок привез, никто не спрашивал, стоит ли уважать Валентина Волшебного! Ноги, суки, целовали! Все сразу: дай, дай… И ведь давал, не отказывал! Долбаеб… Ууу… – словно от боли застонал Вол и выпил остатки выдохшегося пива и, едва удержав его в желудке, отбросил мятую тару в кусты.

Путь домой был невыносим. Обессилевшая голова повисла словно надломленная. Вол глядел, как ноги попеременно вылетают и шлепают по асфальту. О том, чтобы вызвать машину не было речи. «Чтоб я платил этому жулью? Обшманает и выбросит в переулке», – заключил он, и пнул воздух вслед проезжавшему мимо такси. В отчаянии Вол пустил трусцой через дворы, но миновав лишь одну пятиэтажку, рухнул, задыхаясь. На земле он ощутил благостный отдых, к которому брел все это время. Вол с улыбкой закрыл глаза. В нескольких метрах раздался скрип тормозов. «Заметут!» – с болью подумал Вол и с большим усилием поднялся. В темноте дворов изредка попадались одинокие лампочки подъездов. Лишенный терпения идти по дорожкам, он пер напрямик через гаражные лабиринты и лез сквозь заросли кустов. Пробирался, падал, поднимался, осматривал не угодил ли в собачье дерьмо (или в человечье, разница не велика), из последних сил решался на спринт, но тотчас падал, налетев на переломанную оградку, кусок бетонного блока, врытую в землю покрышку. После он садился на бордюр отдохнуть, курил, глядел на ржавые карусельки и качели, вспоминал детство, мамку в косынке, треугольные пакеты с молоком, блатные песни под гитару с пивком, плакал, оттого начинал чихать. Он разглядывал машины, которыми были сплошь заставлены дороги у подъездов, бомжей, без стыда нырявших в мусорный бак, а рядом из такси вываливались полуголые девки, падая на каблуках, и скребли магнитным ключом замок домофона. Вол тяжело дышал, сил на мат не осталось, и, обоссавши торец панельки/гараж/тополь со спиленной кроной, отправлялся в дорогу. Чувствуя жажду, он закупался в круглосуточных подвальчиках, что в изобилии попадались на пути. И пускай Вола выворачивало, но он настойчиво вливал в себя пойло. В том не было желания. Заглатывая из горла, Вол утверждал безразличие к настоящему, проклиная грядущее, чтобы добить, наконец, прошлое, суть которого он сам. Где-то в пути он потерял понимание времени, а после, зачем и куда идет. Его лишь забавляло, как глупо по асфальту шлепают ботинки.

***

От грохота Клавдия нехотя поднялась с кровати, и тяжело вздохнув, пошла в коридор, нащупывая впотьмах кнопку выключателя. Внезапный свет ослепил тещу, которая высунула растрепанную седую голову из своей комнаты. Она молча смотрела на дочь, а дочь смотрела на входную дверь, в которую падали удары. Обе молчали. На миг удары прекратились, но следом гадко завизжал звонок. Теща перекрестилась и ее лицо расслабилось в принятии.

– Давай, чего ждешь… – сказала она оглянувшейся Клавдии. – Соседи полицию вызовут, потом греха не оберешься.

Клавдия подошла к двери и щёлкнула затвором замка.

Услыхавший нужный звук, Вол силой толкнул дверь и ввалился внутрь, зашибив жену, не успевшую посторониться. На половичке он поскользнулся и упал, больно зашибив локти, отчего вскрикнул. Клавдия ступнёй отодвинула ноги мужа и спешно захлопнула дверь. От подобной небрежности Вол стонал и в попытке подняться разметал выставленную рядком обувь и опрокинул столик с телефонной книгой. Он ухватился за повисшую на проводе трубку, но теша вцепилась в нее, и оттянула пальцы зятька. Клавдия подняла Вола за подмышки.

– Что ты сказала? – крикнул Вол, приняв ее кряхтение за брань, вдруг вырвался и залетел в туалет, где его вывернуло в унитаз и вокруг него. Откинувшись, он на крачках заполз в ванную комнату. Теща заглянула в проем туалета и покачала головой, крестясь. В ванной раздался звук воды, после короткий хруст и поток брызг обдал комнату. Махнув изливом смесителя, Вол шлепнулся навзничь, в падении ударяясь обо все, что только было.

Вол лежал недвижимо. Его лицо и грудь поливал фонтан из проломленного смесителя. Женщины переглянулись. Однако, Вол заскулил несвязным матом.

– Вытаскивай, – тяжело выдохнув приказала теща и, переступив через зятька, принялась искать общий кран подачи воды.

Клавдия вытянула мужа за руки в коридор, и упала вместе ним, поскользнувшись на луже.

– Слава богу, Колька не видит этот ужас… – причитала теща в ванной, затягивая ржавый барашек крана.

– Кто-о? – провыл Вол.

Приподнимаясь, он больно надавил локтем на живот Клавдии, от неожиданной боли она вскрикнула и с силой оттолкнула Вола.

– Сволочь… – Клавдия поднялась. – Сын твой, Николай! Уехал, чтобы не видеть этой мерзости, бесконечных попоек, отца, что орет дурниной на крачках у подъезда! Другие отцы занимались сыновьями, учили, вкладывали. А ты? Ты! Паскудник!

Она кричала, нависнув монументальным бюстом над Волом. Сперва он опешил от резкого нападения, но алкоголь лишил его страха.

– Но зато им занималась ты! Со своей мамашей! – огрызался Вол, прижатый к стене. – Охуеннно занимались! Пошла ты, Клавка! Всё в церквы водили, да в бабские кружки, тьфу, – Вол сплюнул, но попал себе на грудь, – изо-хуйзо, ссаная скрипка … А! Вышивка, блять! Как я мог забыть вышивку? Сраный бисер постоянно пятки колет!

– Я – женщина, я не могу жигуль разобрать! – прокричала Клавдия. – И не должна уметь! Я не должна знать, как воспитывать мужчину!

– Тише! Соседи! – шикнула из ванной теща.

– Отстань! – отбрехалась Клавдия.

– И поэтому ты позволила поступить в филамор… фирмо… фигамони… В музыкалку эту столичную! Чтобы он остаток жизни с бомжами по переходам пиликал с протянутой рукой.

– От осинки… – философски сказала теща.

Клавдия взглянула на нее, словно получила плевок в лицо.

– В каждой его неудаче виноват ты! – с ненавистью прошипела мужу Клавдия. – Ты никогда его не любил!

– За что? – развязно крикнул Вол. – Сделала из него пидора!

– Поэтому Коля не хотел приезжать! – сказала Клавдия и ушла на кухню, захлопнув за собой дверь.

– Заткнись! Заткнись! Заткнись! – кричал Вол, ему мерещилось ворчание из-за двери кухни.

Утомившись браниться без ответа, Вол стянул промокшую куртку, швырнул ее в сторону и, освобождаясь по пути от остальной одежды, пополз в кровать.

4.

Вытянув шею, Вол щелкал языком по иссушенному небу. Не вздохнуть, душат. Армяне, теща, бандосы с ментами, олигархия и жиды с пиндосами… Кругом обступили, не выскочишь, а из-за вражьих спин тянуться новые руки и обжимают, обжимают горло костистыми пальцами. Вол хрипит, язык вытянул, а в добавок жарит, словно бархан носом загребаешь. Кабы сдохнуть, да шиш. А в затхлом углу сынок в вельветовых штанишках с лямкой наискосок пиликает на скрипке, с виноватым видом тянет гадкий мотивчик. Вол глаза выпучил, сказать не может – сдавили изверги. И так ему стало тошно от сыновьей ничтожности. Пускай его самого душила всякая сволочь, глядеть, как невинная божья тварь смиренно себя посрамляет, было стократ противнее, и так нестерпимо горько, что Вол прослезился, и чихнувши, проснулся.

Дабы перегар не пер из комнаты, женщины заперли дверь да, видимо, из страха застудить цветы на подоконнике, затворили окно. Вол слез с кровати и отпер окно, из створа обдало холодком и моросью. Вол вылез наружу по пояс и высунул язык – лицо намокло, а во рту ничего. Ругнувшись, Вол обтер ладошкой щеки, облизал и харкнул в кусты.

«Телефон!»

Вол встрепенулся, вспомнив переписку с Машкой, но совершенно забыл куда, попав домой, швырнул трубку, впрочем, само «попадание» осталось в памяти лишь коллажем размытых кадров. Он плюхнулся на четвереньки и заглянул под кровать, приподняв свисавшую простыню. Ничего кроме пыли. Отчего-то захотелось по-детски дунуть. Вол дунул и, разумеется, чихнул. Обшарил тумбочки, карманы штанов, в которых пришел, и «секретные» нычки, где, бывало, хоронилась пара тысяч от жены. Ничего. От суеты похмельный разум мутило, и Вол присел на кровать. От стены тянул принизывающий поясницу холодок. Вол схватил подушку, чтобы закинуть за спину, и с удивлением обнаружил телефон.

– Навык не пропьешь! – обрадовался он своей предусмотрительности на автопилоте.

С нетерпением он вошел на сайт социальной сети одноклассников, ввел свое имя, несложный пароль, бывший датой рождения. На экране закрутилось кольцо загрузки. Вол предвкушал, насколько ему будет неловко читать вчерашние бредни, написанные от большого хмельного таланта, но тут, страница выдала сообщение: «Пользователь заблокирован, приносим извинения за неудобства». Попробовав заново войти на страницу, Вола ожидало то же уведомление о блокировке.

«Ай, может, и слава богу…» – решил он и кинул телефон на одеяло.

Натянув домашние портки, Вол вышел медленно, если не сказать, украдкой. Справа в коридоре теща стояла над душой слесаря, рассказывая, как ему следовало изначально починять кран. Естественно, Вол повернул налево в кухню. Как кот он жался к стене и заранее ласково поглядывал на спину благоверной. Орудуя деревянной ложкой, Клавдия жарила на сковороде, но из-за чада от свиного жира, распознать кушанье было нельзя. Сейчас Вол прощал жене и гарь, и донельзя растянувшийся по заднице цветок на лосинах, и обвисшую кожу на руках, что болталась при помешивании, прощал великодушно, искренне и скопом, особенно когда схватил кувшин со стола и приложился к вожделенной жидкости, отталкивая языком серебряную монетку, норовившую заплыть в рот. В коридоре раздался короткий стук метала о металл, но резьбу похоже сорвало у тещи, ибо она разразилась потоком ругани, но из пристойности матерные слова заменяла созвучными. Клавдия шлепнула жирную ложку на стол и прошла мимо Вола поглядеть, что случилось.

«Даже не посмотрела», – подумал про себя Вол, отчасти обрадованный безучастностью. Отставив опустевший графин, Вол не преминул воспользоваться уединением и с великим наслаждением продолжительно облегчился в мойку. На плите шкворчала картошка с порубленными сосисками. Вол закинул пару ложек в рот. «Дать туда майонеза, и само то. И под пивко… Хотя, под пивко все «Само то»». Он улыбнулся насколько позволял бодун.

– Вот! – раздалось у него за спиной.

Вернувшаяся в кухню Клавдия положила на стол список покупок и пару сотенных бумажек.

– Не надо, у меня есть, – сказал Вол.

Уголок губ Клавдии иронично изогнулся, и простая надежда Вола на то, что зарплата все-таки была им спрятана подобно телефону и только поэтому карманы его штанов утром оказались пустыми, рассеялась подчистую. От досады он не нашел сил выматериться и, шаркая, поплелся в комнату. В их квартире обе жилые комнаты были приспособлены под спальни – по одной на тёщу и супругов Волшебных. Общей комнатой для семейных торжеств вынужденно пренебрегли. По тещиным рассказам, домашние праздники бытовали в пору молодости ныне покойного тестя, когда пекли торты со сгущенкой, сваренной в кастрюле, если отмечали дни рождения, то звали соседей по подъезду, пили интеллигентно без свинства и мордобоя. Вол и сам припоминал подобное о своих родителях, но тогда люди именовали по-другому и его, и страну. Так совместным в квартире остался лишь туалет, да и тот, пожалуй, не мешало поделить.

В комнате Волшебных по-прежнему смердело хмельным сном вкупе с пивом и мочой от джинсов. Вол натянул спортивные треники с лампасами из трех полос и сунулся в шкаф за новой шапкой.

– Курва! – ругнулся Вол, увидав пустые полки.

В прихожей теща продолжала отпускать недовольные ремарки на счет кривых рук водопроводчика, и вздрогнула, когда зятек вылетел из комнаты, как черт, и так гневно зыркнул, что пришлось на всякий случай посторониться.

Стоило Волу спуститься на один пролет, как сердце ускорилось. «По пиву либо купить молока?» Уверен, Адам глядел на протянутое Евой яблоко с той же озадаченной физиономией. А ведь натяни ветхозаветный автор на голую задницу прародителя портки с тремя полосами и замени Еву алкашом Серегой из пятого подъезда, а яблоко на читок белой, то библейская история волшебным образом приняла бы неочевидную доселе актуальность.

Соблазненный Вол под пищание домофона открыл дверь подъезда, предчувствуя вожделенный опохмел. Ленивое сияние осеннего солнца заставило красные глаза Вола щуриться, он моргал сквозь слезу и неуверенно шагал вперед пока не врезался в машину, и было разразился по матушке на соседа, который имел привычку парковать свою «девятку» напротив подъезда. Как же удивился Вол, когда отшатнувшись, он увидал пятисотый «мерседес». В их-то дворе. Невзирая на слякоть «мерседес» блестел свежей полировкой, хоть обед на капоте подавай.

«Коммерсы?» – возникло в мозгу Вола, – «В нашем то-доме?».

«Братки?» – и глаза Вола расширились, – «Сейчас не девяносто седьмой, чтобы бандиты на подобных тачках народ пугали»

«Менты?» – нахмурился Вол, – «Какой там, они с ржавых бобиков пересесть не могут…»

«Тогда…», – у Вола перехватило дыхание, и он взглянул вверх.

Тем временем стекло пассажирской двери опустилось и в створе появилась аккуратненькая девичья головка, остриженная в унисекс. Один глаз был скрыт косой линией челки пшеничного оттенка. Умеренный макияж, серый по фигуре жакет и белоснежный ворот блузки не позволял определенно судить о роде ее занятий, оттого Вол неминуемо обрёк себя на худшее.

– Вы, Валентин Волшебный, который накануне ночью зарегистрировался в социальной сети для одноклассников? – девушка на миг перевела взгляд от Вола во внутрь салона. – Точнее, в час ночи?

– Да, – виновато признался Вол, а сам прикидывал: «Да, не… Вряд ли от Машкина мужа. Точно! Она же в разводе да с дитем».

Тут в сознании неоновыми буквами выложилось «госбезопасность». Вол испугался, но потом ситуация начала проясняться:

Прошедшая ночь. Пивная. Вол за столом, по обеим сторонам от него Мишка с Орловым показывали, что такое «лента» и тыкали в мемы. Ржали, пили пиво. Домотали до фотожабы с президентом.

Вол: «Во-во, народ не Тимошка!»

Мишка: «Понравилось?»

Вол: «Так, сколько можно уже!»

Орлов, схватив воловью кисть, нажал его пальцем лайк под картинкой.

Вол встрепенулся: «Что за херню ты сделал?»

Орлов через смех: «Теперь все увидят, что Вол у нас сторонник Нэвэльного!»

Вол судорожно жал на экран, надеясь вернуть лайк, но вместо этого сотворилось непонятное.

Вол отчаянно: «Что произошло?»

Орлов, закатываясь: «Ты комментарий бахнул до кучи! Ну ка: «Кабан судит сам» – Вол, суд не поверит в автонабор!»

Вол: «Ну вас в жопу. Это ж увидят, это ж про…», – он набрал воздуху и указал на верх.

Парни ржали, не пытаясь сдержаться.

Мишка: «Разминай пердак!»

Вол растерянно: «На кой?»

Орлов, икая от смеха: «На бутылку!» – и звонко щёлкнул языком.

Вол для виду ухмыльнулся, хотя не понял юмора. В этот момент вернулся Вадик и, бухнув на стол полторашку с пивом, сказал: «Да шли их, Вол! Выпьем!»

Воспоминания прервал мужчина, вышедший из «мерседеса» с другой стороны. В отличии от андрогинной коллеги он имел маскулинное лицо с черной бородой, впрочем, стриженной, на голове вилась копна таких же черных волос. Одет он был в куртку из кожи поверх пастельной водолазки. Мужчина обошел автомобиль и настойчиво сжал крепкой хваткой предплечье Вола. Девушка отворила дверь и, скользнув на другую строну сидения, велела:

– Маркел, помоги гражданину.

Прищурив глаз, Маркел нажимом усадил Вола рядом с девушкой, а сам сел за руль. Машина тронулась. Утонув в мягком кожаном сиденье, Вола прорвало, он рассказал оказию с мемом про президента. Его слушали, не перебивая внимательно, филигранно выстриженные брови девушки периодически воздевались на лоб, и усилием опускались на место.

– Тыкнул? – прервал Маркел.

– В мерзкую картинку с жидом Нэвельным на деньги пиндосов смастыренную, – подвывал Вол, едва не плача.

Вглядываясь в непонимающие глаза, Вол понял – не верят.

– Я – за! Конечно, за! – усердствовал Вол. – Вот даже…

Вол кашлянул, похмелиться он не успел, поэтому во рту было суше, чем в Аральском море, однако, от отчаянья он хрипло затянул: «Такого, как Путин, чтобы не бил! Такого, как Путин, чтобы не пил!», – мимоходом, взмаливаясь: «О, господи…», настолько было тошно, но продолжал: «Такого, как Путин, чтобы любил… мама-мама… Чтоб не обижал! Ох-ох… Чтобы уважал! Пу-у-утин наш отец!»

Маркел оглянулся в салон:

– Дана, у клиента белка.

– Выбора нет, – устало сказала она, проведя по челке пальцами, – прокапаем, тогда сможем поговорить.

– С трудом верится, что «такое» договороспособно.

– Я как-то члена сборной за день до игры выводила из недельного запоя.

– И как прошла встреча?

– Нормально прошла, даже чего-то там передал. Те полтора часа на стадионе – самые бесполезно потраченные часы в моей жизни. Никогда не пойму, зачем смотреть спорт, если на поле нет твоих детей.

Побагровевший от натуги Вол самозабвенно горланил, распространяя зловоние по салону.

– Заткнись ты уже! – рявкнул Маркел.

Вол мигом замолчал. С лицом, исполненным полнейшего раболепия, он съехал вниз по сидению и прошептал:

– Я всех сдам… только дайте водички… пожалуйста.

Проснулся Вол от шлепков по щеке.

Его сердце йокнуло, кода бутылочка чуть не выскользнула из ладоней. Вода, что была в ней, казалась вкуснейшим питьем, не только из-за похмелья, ему только не давало покоя непомерное расточительство – всего два глотка, а бутылочка из стекла, да еще какая причудливая, у многих в доме посуда хуже. Дана одернула руку от колючей щеки Вола и забрала бутылочку. Из открытой двери в салон тянуло ноябрем. Волу не хотелось выбираться не столько из-за погоды, сколько от угрюмого вида Маркела, который застыл как утес, и лишь кудри трепыхались на холодном ветру.

Жалея об отсутствии еще одной прекрасной бутылочки с водой, Вол неуклюже выбрался из необъятного, как ботоксные губы, дивана. На обширной круглой площадке перед трёхэтажным особняком из бревен не было ни одной другой машины, и все это в обрамлении пихтовой чащи, настолько естественной, что Вол услыхал дятла.

Пока Маркел ухаживал за Даной, помогая выйти из машины, Вол пошел на террасу, он впервые ходил по столь добротному покрытию. Взбираясь по лестнице, он прикидывал, что вместо ступеней из лиственницы следовало для форса выложить мраморные, но только на бумаге, на деле же купить керамогранитный заменитель, разницу попилить в придачу к тем деньгам, что остались бы, закатай они с бригадой круговую площадку асфальтом с областного асфальтозавода. «Армян, сука, один хер, зажал бы деньги». Вол щелкнул сухим языком по небу. В дверях ожидали две девушки в лёгких, несмотря на прохладу, медицинских халатиках.

«Пингвины и бляди на морозе не мерзнут!», – хихикнул Вол и вошел в отворенные двери.

На встречу шла высокая женщина средних лет, выхолощенная до сходства с породой. Поверх платья на плечах ее покоился длиннополый жакет с «цацками», и необъяснимо для Вола, ее прекрасные лодыжки уходили внутрь громоздких кроссовок, таких уродливых, что нужно еще поискать на китайском развале. Она слегка наклонила голову и поприветствовала гостей широчайшей улыбкой. Маркел, очевидно бывавший здесь, жестом отказался от сопровождения и уверенно повел Вола.

– Не верь подобным улыбкам, – покровительственно сказала Дана, заметив, как Вол едва не свернул шею.

– Аж коренные видно, а смотрит, как на дерьмо, – бросив взгляд на администратора, сказал Маркел. – Сколько ни приглашай специалистов по персоналу из Штатов, все одно! Глазки-то наши.

– Ревность, – ответила, как бы между делом Дана, читая полученное сообщение.

– Что? – состроив брови уголком, спросил Маркел.

Дана не ответила, отвлечённая мессенджером.

– Ааа… животное чувство, когда хозяева треплют по холке другого рвача, – произнес Маркел, ухмыльнувшись.

– Угу, – сказала Дана, не отрывая взгляд от экрана, – но не так грубо.

Они шли по обширному холлу, выполненному из выбеленного дерева. Пол покрывали доски, отполированные до глянца. Глухо цокали каблучки Даны, звук успокаивал тревогу в больном разуме Вола. Он прикрыл веки, чтобы окружение расплылось словно под водой, глядя на витражи на крыше, ему чудилось что это свет играет над глади морской. Под метрономом туфель он почти уплыл в дремоту, вдыхая производимый заокеанской машиной чудный воздух, что бывает во время грозы.

Вдруг по холлу эхом разнеся баритон: «Ириша, принеси плед, мою Катеньку знобит», следом приглушенное: «Черт!» от Даны, и мужская ладонь крепко сдавила воловье предплечье. Вол открыл глаза, к тому моменту трое пересекли холл и вбежали в портал, что вел в совсем больничный коридор. Маркел, не отпуская управление подопечным, дернул Вола в одну из дверей, которую практически им же открыл, следом прошмыгнула Дана. Внутри две медсестрички в полупрозрачных халатах от испуга расплескали чай по конторскому столику, за которым они мило щебетали до того, как их потревожили. Обе подскочили. Та, что сидела с угла, кинулась искать, чем протереть лужу, пока ее подружка лепетала:

– Маркел Т… (отчество неразборчиво, кроме последнего -ич), Дана С… (не более разборчиво, чем предыдущее) простите за беспорядок, сейчас все приготовим. Нам не сообщили, что вы сразу к нам…

Маркел взглянул на нее словно коршун на пичужку и махнул пальцами свободной руки. Медсестричка кивнула и, взяв под локоток вторую, которая влажными салфетками безуспешно гоняла жижу по столу, выбежала с ней в смежный кабинет.

– Какого рожна он здесь? – шепнул Маркел Дане, которая сквозь щелочку двери наблюдала за происходившим в холле.

Не понимая причины страха, Вол наслаждался видом упругой задницы, когда Дана оперлась на дверную ручку. «Реформа органов имеет успехи, в некоторых частях…» – подумалось Волу, и он склонил голову набок для лучшего ракурса. Только с похмелья в нем просыпалась похоть, забываемая с годами.

– Привез свою героинщицу на детокс, – сказала с улыбкой Дана, оглянувшись.

В такой позе ее мальчишеское лицо показалось Волу по кошачьи плотоядным. От возбуждения он мял подбородок.

– Разве мода на них не прошла лет двадцать назад? – риторически спросила она.

– До нас все доносится поздно, – ответил Маркел.

– Хах, не настолько же, – хихикнула Дана. – Кстати, ты оказался прав, настояв взять машину в аренду. Иначе спалились бы.

Сглотнув с языка вязкую слизь, которая заменила Волу слюну, он сменил объект вожделения на недопитый чай в чашечках со следами помады. Тягостно вздохнув, он взглянул на Маркела, который сосредоточенно набирал сообщение, и спросил:

– Что за хрен приперся? Прячемся? Зачем?

– Протасов, – шепнула Дана.

– Кто? – спросил Вол, перебрав всех депутатов и деятелей эстрады, что пришли на ум.

Маркел почувствовал на себе прямой вопрошающий взгляд, но вместо ответа ударил большим пальцем по экрану, а после, удовлетворённый, так презрительно оглядел Вола, что тот осунулся и сел на стул.

По холлу прозвучали шаги в мягких туфлях. Следом голос администратора: «Настя, не видишь я занята!», пару мгновений тишины, «Прошу прощения, Роберт Максимилианович… Одну минуту…»

– Молодец! –восторженно шепнула Маркелу Дана.

«Прошу прошения еще раз, Роберт Максимилианович, у нас неполадки с водяными насосами, – говорила администратор неуверенно, возможно читала, – механики говорят, аппаратура вышла из строя, причем вся сразу. Извините, но видимо… мы не можем сегодня принимать гостей. До возобновления подачи воды». В ответ раздался рык прочищаемого горла.

Волу захотелось увидеть, ради кого так переполошились его пленители, очевидно сами высокого статуса. Приблизившись к створу двери, Вол хотел подвинуть круп Даны и потянул грубые от работы пальцы к манящей округлости, но в последний миг постеснялся, и изогнувшись как змей, чтобы ненароком не задеть девушку, взглянул сквозь щель. Увы, но он застал лишь затылок Протасова с узором седины, в котором Вол распознал любимые три полоски «Адидас». Распознав в этом определенный знак, Вол насторожился, ибо не понимал сулит ли он добро или неприятность. «Хотя, какое к черту добро?» – подумал битый жизнью Вол и махнул рукой в ответ на мысль так, что случайно шлепнул сверху Дану по попе. Дана подняла глаза, в них не было злобы, скорее недоумение оттого, что это вообще случилось. Вол же с усердием вперился в щель, но Дана громко захлопнула дверь. Вместо ожидаемого удара по морде Вол получил дежурную улыбку. Дана прошла к окну, на действия снаружи она удовлетворено покачала головой. Маркел, казалось, потерял всякое участие к происходившему, он присел на край массажной кушетки и бессмысленно потупил взор. Дана наоборот взбодрилась, словно от чашки эспрессо, и взяв один из стульев, поставила его на середину.

– Итак, Валентин, теперь можем без спешки.

Вол робко отошел от двери, сел и сглотнул.

– Анна! – крикнула Дана.

Дверь отворилась и внутрь заглянула администратор.

– Принеси воды.

Администратор кивнула и мягко затворила за собой.

– Ну и порядки у вас мусо…, ой, полицейских, нынче. Раньше не войти было в ментовку, от ссанины глаза резало. А они ничего, работают…

– Первое, мы не из полиции, – оборвал Маркел.

Волу подурнело от резкого и безучастного голоса.

– Второе, у нас есть предложение. Лучшее в твоей (Маркел покривился) жизни, – сказал он и повернулся к Дане, – но сперва нужно привести его в договороспособное состояние.

***

Вол млел на просторном диване. На лице его покоилось нагретое паром полотенце. В сонном мозгу, словно теплые бархатные шарики, нежились впечатления. Вол глубоко и сладко вздохнул, вспоминая избавительную капельницу, которая по волшебству сняла похмелье, да так чудесно, словно он пару месяцев постился, а не бухал. Затем была турецкая парная, ароматные ванны, обертывания, тело умащали маслами, и тонизировали кожу приборами, чтобы потом три азиатки отмассировали миниатюрными пальчиками каждый миллиметр тела. Каждый! Среди тумана неги надоедливым комаром кружил вопрос. Вол пытался сохранить расслабление, которое еще приятно держалось на коже, но комарья становилось все больше. Он сдернул с глаз полотенце. В креслах напротив Маркел и Дана пили чай и обсуждали некий вопрос, глядя в экран смартфона.

– Наконец-то! – сказал Маркел, увидав что их подопечный зашевелился. – Можем говорить?

Дана спрятала во внутренний карман жакета телефон и подала Волу чашку травяного чая. Вол выпил одним махом, но подобрать слов не мог, будто забылись сами слова. Дана присела рядом:

– Мы и так потеряли много времени, поэтому по сути: думаю, вам известна компания «Объединённая газовая компания». Национальное достояние и тому подобное…

– Видал по ящику, – Вол оживился тем, что нашелся ответить. – Там еще олигарх, такой мордатый, хозяин.

Дана улыбнулась, но вытянув губки усилием вернула серьезность.

– Свечкин Сергей Иванович, – невозмутимо продолжил Маркел, – наш генеральный директор.

– Покойный… – шепнула Дана.

– Покойный генеральный директор, – сказал Маркел. – Именно это обстоятельство собрало нас здесь, несмотря на занятость.

Вол поднял брови и озадаченно оглядел обоих. Дана подлила ему чаю и спросила:

– Вам ни разу не говорили, что у вас узнаваемая внешность?

– Не Ален Делон, конечно, но в золотые года…

– Лицом и телосложением ты поразительно напоминаешь Сергей Ивановича, – сказал Маркел. – Вчера ты зарегистрировался в социальной сети, и наш алгоритм избрал тебя наиболее подходящим кандидатом на роль.

– Роль? – удивился Вол.

– Роль двойника, Валентин, – мягко произнесла Дана.

Вол насупился и втянул голову. С недоверием поглядывая на парочку, он вжался в спинку дивана.

– Понимаю, необычное предложение, – сказала Дана. – Я и сама не нашлась бы ответить и высматривала, откуда выбежит группа с камерой, хлопушками и выкрикнет: Розыгрыш! Все же, Валентин, мы не шутим. Маркел и я работаем на группу предприятий «ОГК», конкретно, мы были личными помощниками Сергея Ивановича, пока его не хватил инсульт, и он не скончался. К невероятному сожалению.

– Настолько хороший человек?

– Скорее, не лишен достоинств. Горе кроется в другом, – продолжила Дана. – Шеф умер очень не вовремя. Не то, чтобы бы могло стать вовремя, просто…

– Скоро, – сухо вступил Маркел, – состоится официальное открытие добычи на новом месторождении.

– Мне нужно перерезать ленточку вместо олигарха?

– Ленточку разрежешь далеко не ты… – ухмыльнулся Маркел.

– Открытие произойдёт на самом высшем уровне, – сказала Дана.

– Сам? – спросил Вол, указав пальцем вверх.

– Теперь ты понимаешь, сколь ответственная предстоит задача? – сказал Маркел. – За работу получишь больше, чем заработаешь лет эдак за десять. Мечты сбудутся в конкретном лице. Твоем лице, Валентин.

– Всего-то нужно сыграть небольшую роль, – сказала Дана мягким голосом.

– И свободен, – отрезал Маркел. – С деньгами появятся возможности изменить, – Маркел брезгливо покрутил ладонью, – жизнь.

– Подумайте, – сказала Дана и погладила плечо Вола, – ведь Маркел прав насчет жизни, никогда не поздно изменить ее к лучшему.

Маркел поднялся и направился из комнаты отдыха. Дана улыбнулась Волу.

– Одевайтесь, девочки ждут за дверью, они проводят к выходу. Такси отвезет вас домой. Взвесьте и обдумайте предложение.

– Мы позвоним завтра, – сказал Маркел и вышел.

– Да, – сказала Дана, проводив Маркела взглядом, – не выключайте, пожалуйста, телефон. В противном случаем нам придется вас искать, а это приведет к тому, что ваши близкие начнут задавать вопросы. Кстати, про по расспросы…

– Не, не, не, я могила, – ответил Вол. – Хули, все равно, блять, никто не поверит, – хмыкнул он.

– Обещайте подумать.

Обратной дорогой Вол молча смотрел на дорогу. Езда в такси среди его круга почиталось за расточительство, но глупо было бы отказываться, если водителю платила Дана. Вол не чувствовал, что едет куда-то своей волей, его тащила сила машины и расслабленное тело покачивалось в такт виражам. В кармане лежали купюры, что дала Клавдия. В соседней полосе на перекрестке остановилась роскошная машина с совсем юной девушкой за рулем. Она подушечкой безымянного пальца ровняла помаду в уголке губ. Наблюдая за ней, вместо обычного раздражения Вол ощутил тревогу. Только помяв в кулаке продуктовые деньги, он успокоился. Едва загорелся зеленый, таксист вдавил гашетку и со свистом помчался вперед. Девушка вскоре нагнала их, и взглянула на Вола. Он притворился спящим.

– Эх, эх, эх… – неодобрительно квохтала теща на вошедшего в квартиру Вола.

– Че ты, я только молоко взял, – Вол распахнул содержимое пакета.

– Ааа… – махнула рукой теща и, сквозь халат подтянув резинку трусов, поплелась к телевизору, который орал на всю квартиру.

Вол разулся и зашел на кухню. Пахло кислятиной. На линолеуме потертости с годами скрыли узор. Черная от копоти сковорода стола на черной от копоти конфорке электроплиты. Вол заглянул под крышку. Увиденное не вызывало отвращения, но запах… Принесенный пакет он поставил на стол, который был приставлен к стене таким образом, чтобы скрыть пятна плесени на обоях. «Зря пива не купил», – с сожалением отметил Вол и достал из холодильника банку корнишонов. Хрустнув огурчиком, он пошел в коридор. Двери обеих комнат были заперты, из-за каждой громко болтало ток-шоу. Вол закатил глаза, матюгнулся и без стука вошел к жене. На собранном после сна диване возлежала Клавдия, положив ступни на подлокотник.

– Купил? – спросила она, не отрывая взгляд от телевизора.

Вол кивнул и, стянув кофту, плюхнулся рядом с женой, предварительно сдвинув ее полные ноги на пол.

По плоскоэкранному ящику «Панасоник», руине нулевых, показывали вечернее ток-шоу, где в дорогой студии дорого наряженные знаменитости (из тех, что с ходу не припомнить, чем именно прославились) орали на глупую нищенку, обвиняя в грехе, коему сами не чужды. Садясь наблюдать за подобным действом, Вол неизменно удивлялся, отчего никто не кинет гранату в это кубло. А потом незаметно для себя начинал вникать в склоку, и в перерыве на рекламу, при отсутствии зримых оппонентов, набрасывался со шквалом матерщины на бедняжку-героиню, не упуская случая вспомнить примеры из жизни знакомых, ведь у него «такого блядства никогда не случалось. Не дай бог!»

Сегодня лаялись из-за очередной провинциалки с пухлыми губами, которая по чистой случайности понесла от престарелого артиста. Ведущий в извращенном экстазе дирижировал руганью, добавляя перцу в момент, когда действующие лица собирались послать друг друга по известному адресу и разойтись.

– Я зашла: «Добрый вечер!» В ответ слышу, от этой женщины: «Патаскуха!». А я всего-то зашла сказать: «Мне ничего не нужно: ни ваше золото, ни ваши «Кайены», ни ваши сотни тысяч долларов. Только он!»

– Вас не смутил возраст избранника? – спросил ведущий.

– Он такой один, я его люблю! – тянула каждое слово бедняжка.

– Ах, ты шлюха! – выкрик из зала.

Ведущий с удовольствием оглянулся. Старик припадочно закатил глаза.

– Я не знала, что он хочет делать со мной… это! – навзрыд крикнула бедняжка.

– Подождите, я верно понимаю из этого видео… Внимание на экран! (в студии на большом экране появилась видеозапись с закрытой вечеринки) …что это вы сидите на коленях у заслуженного артиста?

– Да посмотрите же! – крикнула одна из гостей, депутат от актрис ситкомов. – Титьками уперлась в нос, он задыхался! Истязала пожилого человека!

От взгляда на внушительное декольте депутата восьмидесятивосьмилетний артист сладострастно поджал губы, но тут же изобразил лицо Катона.

– После рекламы мы узнаем, правда ли Анжела носит тройню заслуженного артиста РСФСР! Это покажет результат нашей экспертизы! Не переключайтесь!

С первым кадром рекламы Клавдия отключила звук телевизора. Вол взглянул на жену. Она увиделась ему некрасивой, куском бесформенной жухло-розовой плоти, обернутой в пеструю тряпку, названную халатом. По комнате муха ошалело нарезала круги.

– Бомбовозка, курва! – рявкнул Вол и покосился на жену.

Клавдия лениво приподняла нарисованные брови.

– Беременная.

От слова, обращенного к мерзкой жирной мухе, у Вола подступила тошнота к горлу. Подобного омерзения он давно испытывал, возможно, никогда прежде. Он перевел взгляд на жену и образы слились сами собой: то же лоснившееся цветастое брюшко, пальцы, нервно барабанившие по пульту в замусоленном мешке.

Реклама прошла, и Клавдия включила звук. Ведущий продолжил задорно разжигать свару. Вол не слушал, он нахмурил лоб и, смотря на палас, на серое пятно вокруг дивана, на помпоны тапок Клавдии, на искореженные грибком ногти, он осознал, что увяз. Мысли закружились в голове, и каждая крепилась к другой паз в паз, будто детский конструктор. «Никогда не поздно…»

– Да, что ты мелешь? – пробурчала жена телевизору.

Вол взглянул на Клавдию, на ее бедре сидела муха, потирая лапки, потом сорвалась к окну и принялась биться о стекло, сильно, со звуком ударов.

– Говорю, уезжаю, – тихо произнес Вол.

Клавдия увлеченно смотрела телевизор.

– Я уезжаю… на вахту… на север, – придумывал он на ходу. – Калым подкинули мужики. Трассу класть по тундре.

Жена не отреагировала, просто смотрела телевизор. Вол поднялся с дивана и полез в шкаф за спортивной сумкой. Только, когда Вол начал рыскать по полкам, Клавдия заметила неладное.

– Ты че делаешь?

– Сказал же, на сервер еду класть дорогу. Вахта на месяц, деньги хорошие, – прикрикнул Вол.

В проеме появилась теща и непонимающе наблюдала за внезапными сборами.

– Костюм-то свадебный, куда? – пролепетала теща.

Быстро уложив одежду, что оставалась в относительно пристойном состоянии и утрамбовав поверх мыла и бритвы костюм, он выскочил из комнаты. Женщины переговаривались мимикой. Их немой диалог прервал Вол. Отпихнув тещу, он подбежал к окну и выпустил муху.

Вол вылез из такси и перекинул через голову лямку спортивной сумки. На улице похолодало. Из-за забора (вернее из-за крепостной стены) сквозь верхушки деревьев проглядывалась крыша с башенками роскошного дома. Парадный въезд преграждали два ряда ворот из кованных цветов, что соединялись узорами и тем скрывали внутренность двора для стороннего взора. Металлическая кнопка видеофона казалось такой холодной. Вол подышал на руки и опасливо нажал «вызов». Заднее полотно ворот чуть отъехало в сторону, и сквозь бронзовую лозу Вол увидел мужчину в черном, с лицом наглым, но учтивым.

– Я к Дане, – просипел Вол через кашель, хотя не был простужен. – Не к Дане, как Данилу, а к Дане девушке… женщине, – он указал пальцем сквозь решетку на особняк за еловой аллеей, – она там у вас работает.

Охранник отвернулся и тихо говорил в рацию. Вола не покидало чувство что, зря он полез в передрягу на старость лет. Он втянул шею в ворот куртки и достал пачку сигарет. Раздался звук полозьев, по которым поехали ворота. Вол сунул пачку обратно в карман и хотел плюнуть, но сглотнул и отправился навстречу взятому за гуж.

5.

Неужели можно огородить столько леса? По всему видать, жил Сергей Иванович Свечкин широко. Дом он строил, чтоб не думали тягаться. Были еще конюшни на дюжину стойл, где скучали два откормленных мерина, серых в яблоко. Уж без спортивного зала да без бассейна с баней под одной крышей уважаемому человек и стройку затевать не стоит. Для меринов железных отведено два просторных гаража, а служебный врыли под землю, ибо не чета. Подальше от хозяйского дома за рощей построили по корпусу для прислуги и охраны. Решись однажды к Свечкину заехать гость, потом из наглости затребуй он ночлега, то был бы он уложен в отдельные гостевые дома, а то, видишь ли, сперва начинаешь спать под одной крышей со всякой швалью, а потом, стыдно и подумать, переводишь капитал в рубли. Ещё как грязи было статуй, беседок и площадок для игр. Вол малость утомился.

– … всей территории гектаров шесть, – говорила Дана, ступая по тропе из мраморной крошки. – Изначально планировали докупить соседний участок леса, чтобы получить выход к речке, но Природназдор уперся. Хотя, я не пойму, чем та земля заповеднее нашей?

Вол, не зная, что положено отвечать, кивал и озирался по сторонам.

– Сергей Иванович думал устроить озерцо для лебедей. Уже аванс перечислили, но шеф ушел от нас, и дело встало.

Они подошли к особняку. Пока гуляли, облака порядком рассеялись. Запах осеннего леса и теплый свет на пастельных листьях соединились в атмосферу дружеской доброты, когда охота натянуть шерстяной свитер и разделить трапезу под ностальгию. На террасе за столом Маркел согнулся над бумагами. В сосредоточении он даже не поднял головы. Дана оперлась на стол и мечтательно вдохнула. Вол же украдкой заглянул через Маркелово плечо.

– Сядьте, я почти закончил, – сказал Маркел, проставляя галочки по тексту.

Вол сел вместе с Даной. Она улыбнулась деревьям, где пичужки игрались в ветвях. Какое-то время просто сидели: Вол нетерпеливо поглядывал, Маркел его не замечал, а Дана вела себя, словно бы они собрались насладиться тихим днем на природе. Вол вытянул сигарету из кармана, Дана кивнула и начала беззаботно рисовать пальчиком круги на столе. Из особняка выбежала горничная в переднике и неслышно поставила на стол дорогую зажигалку и пепельницу из яшмы, украшенную витиеватым узором из золота, после она оглянула остальных за столом и не получив указаний, упорхнула обратно. Учуяв дым, Маркел сморщил нос и, наконец, подняв глаза на Вола, толкнул к нему стопку документов.

– Это договор о неразглашении, – объяснил Маркел. – Тебе нужно подписать, господин Волшебный. Пускай известно тебе немного, но достаточно, чтобы повредить нашему делу.

– Без проблем, – сказал Вол и начал перелистывать страницы до последней. – Да и кому мне говорить? Теще что-ли?

– Надеюсь, ты не…?

– Я – не дурак! – оскорбился Вол. – Умотал на вахту, класть дорогу. Должен буду привести хороши деньги. Кстати, что там написано по зарплате? – спросил Вол и начал искать цифры среди абзацев.

– Это договор о неразглашении, там нет условий о найме, – сказал Маркел.

– Вам придется довериться нам, – сказала Дана, – как и нам придется довериться вам, Валентин. Вы получите…

– Пять миллионов, – перебил Маркел.

Дана подняла брови, не понимая зачем он уменьшил сумму втрое.

– Устраивает? – спросил Маркел.

Лицо Вола вспыхнуло от радости, он глубоко затянулся и затушил половину сигареты. Однако, глянув на Дану, на ее опущенные на секунду глаза, он насторожился. Она заметила перемену, и сказала:

– Сумма ориентировочная, при благоприятном исходе мы пересмотрим ее в вашу пользу.

Дана указывала места по соглашению, и Вол, не читая, подписывал. Положив ручку на стол, он откинулся на диване и скрестил руки на животе. Маркел внимательно проверил документ, после сунул его в портфель и поднялся из-за стола, кивком зовя с собой Дану.

– А как же я? – растерянно спросил Вол, когда помощники начали выходить с террасы. – Когда меня будут гримировать?

– Гримировать? – сдвинув брови недоумевал Маркел.

– Он имеет в виду… – улыбнулась Дана. – Нет, сегодня отдыхайте. Например, можете посмотреть телевизор. Резиденция в вашем распоряжении. Только, прошу, не выходите за ворота. Охрана предупреждена о том, что вы останетесь внутри.

– Я заложник? – спросил Вол.

– Мне не нужно, чтобы некто с внешностью Свечкина шатался по Барвихе, – сухо сказал Маркел. – Придумал, что соврать, повстречай ты знакомых Сергей Ивановича?

– Скажу, как есть: мол Валька, пришел я к другу, а вы обознались, – рассудительно ответил Вол.

– Хватит нести чушь! – резко произнес Маркел. – Сделай, как сказала Дана. Вскоре подадут ужин, после ложись спать. Обслуга подготовила комнату.

– Мы… – сказала Дана и посмотрела на насупившегося Маркела, – …я хотела бы остаться и ответить на, знаю, ворох вопросов, но у нас еще так много дел. Дождитесь утра.

Она потрепала Вола по плечу и ушла вместе с Маркелом к воротам, где их ждали два джипа.

Вол не подозревал, что частному жилищу позволено быть настолько роскошным.

Горничная проводила Вола в столовую и усадила за стол, что представлял из себя плиту красного камня размером с ложе, которая покоилась на четырех львах из белого мрамора. Боязно было не то, что обедать за таким, прикоснуться, того гляди выбежит смотритель и отчитает за следы пальцев на полировке. В добавок, пролетарской заднице было не комфортно на тяжелом позолоченном стуле, который, казалось, при каждом движении оставляет борозды на паркете. Вскоре повар в колпаке вынес накрытое блюдо. Под куполом была восхитительно запеченная баранина с шалфеем. За обедом Вола не покидало чувство неловкости от образов музея или церковного жертвенника. Все же под конец победило блаженство желудка. Не в малой мере расслаблению поспособствовал бокал вина.