Читать книгу Марш жизни. Как спасали долгиновских евреев - Инна Герасимова - Страница 1

В этой книге уникально буквально все, кроме разве что желания горстки беззащитных людей, на которых объявлена смертельная охота, выжить вопреки всему и уцелеть.

Уникальна оперативная ситуация, породившая не только необходимость, но и возможность Марша жизни.

Уникален и он сам как таковой, его время и место.

Уникален и его главный герой – русский политрук Николай Киселев.

Но уникален и автор, Инна Герасимова – первооткрывательница темы.

Да и у самой книги, как у проекта, тоже нетривиальная судьба.

1

В годы Второй мировой войны люди, на жизнь которых объявили охоту, – это евреи и, чуть позже, цыгане, а на территории СССР еще и комиссары, то есть большевистские функционеры. Национал-социалистическая мечта, собственно, состояла в избавлении от европейского (а в перспективе и мирового) еврейства. Когда “географическая” стратегема окончательного решения еврейского вопроса (депортация с глаз долой!) показала себя несостоятельной, перешли к “биологической”: массовое и технологичное, по возможности недорогое убийство и ликвидация его следов. Это не исключало временного сохранения жизни тем евреям, чьим трудом еще можно было воспользоваться на пользу Рейху, и подразумевало создание инфраструктуры как по уничтожению евреев, так и по трудоиспользованию трудоспособных из их числа (гетто, концлагеря, лагеря смерти).

Понятно, что у евреев в людоедских условиях немецкой оккупации была прямо противоположная цель и мечта: сохраниться, уцелеть, выжить! Но какая стратегия для этого эффективнее – та, что практиковало большинство юденратов[1], готовых откупаться в своих гетто все новыми и новыми евреями, или политика партизан-сопротивленцев, предпочитающих “смерти на коленях” – “гибель стоя”? Что стратегически правильнее – боясь смерти, терпеть, унижаться и выторговывать каждую еврейскую жизнь за счет еврейской смерти или, не боясь смерти, бороться за каждую жизнь с риском погибнуть в бою? Или, вывернув вопрос наизнанку: играть или не играть в шахматы с дьяволом?

Если первых, вслед за Владимиром Порудоминским, называть “прагматиками”, а вторых “героями”, то нельзя не признать, что не только “прагматики” имеют на совести бессчетно гекатомб из стариков и детей, отданных как отступное за жизни стариков и детей из своей мишпухи, а также молодых и трудоспособных, но и за каждый партизанский подвиг жизнями своими рассчитывались заложники в тюрьмах и собратья-невольники в гетто. В действительности этих полярных крайностей-типов не существует, они перемешаны друг с другом. А точнее, сосуществуют внутри каждого отдельного еврея. И решающим становится то, какую пластичность и какую пропорцию того и другого он находит для себя допустимым.

“Героям” без “прагматиков” трудно с чисто прагматической точки зрения: для успеха их деятельности всегда полезно иметь прикрытие в виде удостоверения полицейского или иной хорошей ксивы. Но и “прагматикам” позарез нужны “герои”: все они признают и сопротивление тоже, но как последнюю возможность, как крайнее средство, к которому прибегают тогда и только тогда, когда все остальные, не оправдав надежд, себя исчерпали (и когда, собственно, поздновато перестраиваться).

Сопротивленцы и партизаны в глазах “прагматиков” – опасные сумасшедшие и провокаторы, играющие с огнем. Их бессмысленные героизм и жажда подвига во имя еврейского народа вызывают у них отторжение и протест, ибо мешают проводить столь мудрую политику малых уступок и полезности палачам. Они как бы спрашивают у оппонентов-“героев”: “Ну что, много евреев спаслось после Варшавского восстания?”

Но и “герои” (останься они живы) могли бы чуть позже у них спросить: “А много ли спаслось в вашем гетто?” Сегодня мы уже твердо знаем, что все большие гетто – все до единого! – были ликвидированы: последним из них было гетто в Литцманнштадте-Лодзи, окончательно проглоченное – в том числе аушвицкими газовнями и крематориями – только в августе 1944 года.

Иными словами, вся борьба “прагматиков” сводилась, в сущности, к установлению очередности смерти и управлению этой “очередью”. Блатной закон “Умри ты сегодня, а я завтра”, в сущности, ничем от этого не отличается. (Что ж, и это, в глазах “прагматиков”, имело смысл: как знать, а вдруг завтра, а может, послезавтра произойдет нечто такое, что спасет? В то же время слабое место в рассуждениях “прагматиков” – необъяснимая уверенность в “добропорядочности” СС, и прежде всего в том, что кто-кто, а именно они умрут последними – и “послезавтра”.)

Колоссальной слабостью “прагматического” подхода является его этическая сторона. Порудоминский пишет о

…нравственном пределе, переступив который, человек обрекает себя на жизнь, утратившую главные человеческие ценности, самый смысл бытия….

А ведь каждая акция в гетто – это пролог к селекции в Аушвице.

Впрочем, никто еще не посчитал распределение выживших евреев по способам их спасения – сколько в лесу и укрытиях и сколько на пепелищах оставленных нацистами гетто и концлагерей? – но уже самый факт сопротивления возвращал всем и каждому достоинство и надежду, веселил и возвышал истерзанную душу.

2

Только не надо себе представлять ситуацию так, что все дело в еврейском выборе: если решили уйти к партизанам, то собрались и ушли. Да нет же! Там их никто не ждал и никто не был им рад. И причина не столько в субъективном партизанском антисемитизме (хотя и его было с избытком), а в объективном раскладе. Единичные евреи, крепкие и молодые, еще могли рассчитывать на нейтрально-дружественный прием, особенно если они пришли с оружием в руках, а вот у их родителей, дедов, невест, у их младших братьев и сестер шансы на то, чтобы быть принятыми, совершенно иные – практически нулевые. Партизанская жизнь – это не пионерлагерь с пионервожатыми и не турпоход с песнями под гитару, это каждодневно и ежесекундно реальный риск быть окруженными или убитыми, необходимость и готовность сниматься с места за полчаса и совершать многодневные марш-броски. Все это мишпухе из гетто заведомо не под силу, и отряд, который брал на себя ответственность за еврейский стан, словно надевал на себя вериги. Так что не приходится удивляться тому, что случаи подобного гостеприимства были крайне редкими, а если случались, то, значит, или весь отряд был еврейским (бывало и такое!), или евреем был его командир или кто-то реально влиятельный из его штаба.

Вообще-то партизаны в белорусских лесах очень многое себе позволяли. Чуть ли не всю войну в республике существовали большие зоны, де-факто свободные от оккупантов и где сохранялась советская власть. В разные периоды войны – это Октябрьско-Любанская и Кличевская зоны (глубокой осенью 1941-го), Суражская, Ивенецко-Налибокская, Рассонско-Освейская, Сенненско-Оршанская и Полоцко-Лепельская (в 1942 году), а в начале 1943 года – еще и Борисовско-Бегомльская. По сведениям Белорусского штаба партизанского движения (БШПД), к началу 1943 года партизаны фактически контролировали около 50 тысяч квадратных километров, а на конец 1943 года – 108 тысяч квадратных километров, или почти 60 % оккупированной территории Белоруссии! В партизанских районах Беларуси проводилась даже рутинная мобилизация населения в Красную армию!

По ходу своих классических операций (пускание поездов под откос, засады на дорогах, налеты на села с немецкими гарнизонами, освобождение своих людей, схваченных накануне захватчиками) они нередко отбивали сотни угоняемых в Германию остарбайтеров (или остовцев), приготовленных к отправке или уже отправленных на запад. Зато освобождения местечек с гетто и геттовцами они старались избегать – по вышеизложенным причинам.

Поэтому случай русского партизана лейтенанта Павла Васильевича Пронягина – исключение, а не правило. 22 июня 1941 года настигло его, командира стрелкового взвода, под Барановичами. Попав под станцией Бытень в окружение, он организовал партизанскую группу. С весны 1942 года Пронягин – уже командир отряда им. Щорса, а с апреля 1943 года – начальник штаба Брестского партизанского соединения. Одна из ярких страниц боевой деятельности отряда – спасение летом 1942 года, накануне акции по их уничтожению, нескольких сот узников гетто в Коссово. Одна из рот его отряда была почти полностью еврейской.

Но практически все еврейское население Белоруссии было уничтожено. Из примерно 15–20 тысяч белорусских евреев, переживших Холокост, не менее половины – около 10 тысяч – как раз евреи-партизаны, еще около 3 тысяч спаслось в лесных семейных лагерях, располагавшихся рядом с партизанскими отрядами или под их защитой, но не входивших в их состав.

Ситуация же, с которой история и белорусские партизаны столкнулись в случае со спасенными ими долгиновскими евреями, была иной. Чуя грядущие казни, они сами, кто только мог, убежали из гетто в лес и сами создали там семейный лагерь. Встретив партизан, молодежь стала проситься в отряд, но принимали очень немногих. Принимал их как раз Николай Киселев, формировавший из бывших военнопленных и окруженцев, слонявшихся по лесам, новый партизанский отряд “Победа”.

Кто-то, а точнее комиссар отряда “Мститель” Иван Матвеевич Тимчук, был в курсе существования Суражских ворот (см. ниже) и предложил вывести семейный еврейский лагерь за линию фронта. Идея не то чтобы понравилась, но ее, во всяком случае, не отвергли, а Киселев согласился ее осуществить – под обещание звания Героя Советского Союза. И вот к середине августа, собрав более двух сотен “семейников” из окрестностей отрядов “Мститель” и “Борьба”, он с маленькой группой сопровождающих двинулся в путь.

3

Весьма существенным фактором в организации и осуществлении Марша жизни стало наличие в этот период 40-километрового разрыва в линии фронта противника, на стыке групп его армий “Север” и “Центр” между Велижем и Усвятами, населенными пунктами, расположенными близ города Суража Витебской области и за северо-восточной границей БССР, но уже в РСФСР (соответственно в Смоленской и Калининской областях).

Этот разрыв, получивший название Суражских (или Витебских) ворот, образовался в результате синхронизированного наступления 4-й ударной армии Калининского фронта в ходе Торопецко-Холмской операции и освобождения прифронтовых районов партизанами Витебской области. Этот труднопроходимый и болотистый участок был мало пригоден как для наступления, так и для обороны: окажись он не на стыке двух групп армий, а в зоне действия любой из них, он наверняка был бы закрыт гораздо раньше. А так получилось, что ворота были открыты на протяжении аж семи с половиной месяцев – с 10 февраля по 25–28 сентября 1942 года!

Надо ли говорить, какое огромное значение они имели для белорусских партизан, осуществлявших через них связь с Большой землей… Естественно, что в деревнях непосредственно у выхода из Суражских ворот разместились многие партийно-партизанские штабы, представлявшие на месте как Большую землю, так и партизанскую вольницу. И прежде всего – отделы самого БШПД, а также Северо-Западная оперативная группа ЦК КП(б)Б под руководством секретаря ЦК Компартии Белоруссии Григория Борисовича Эйдинова, Витебский подпольный обком, группа Минского подпольного обкома партии, даже некоторые райкомы. Своего рода столицей “створа ворот” была деревня Пудоть, где помимо партизанского начальства размещались и партизанский госпиталь на 50 коек, и мастерские по ремонту оружия, пошива одежды и обуви, а также магазин и столовая.

Через Суражские ворота наладилось интенсивное и двустороннее движение. На запад, в тыл врага уходили многочисленные диверсионные группы, переправлялись оружие и боеприпасы, медикаменты и литература для партизан. А на восток, на Большую землю шли партизанские связные с донесениями и разведданными, целые отряды на отдых и переформирование, на лечение раненых и больных, а также обозы со скотом и продуктами для Красной армии, отобранными у местного населения или захваченные у фашистов, перед этим отобравших их у тех же самых крестьян.

Согласно Энциклопедии истории Беларуси, за время существования Суражских ворот через них в тыл, на восток вышло около 200 тысяч человек. Тысячами шла на восток молодежь, мобилизованная в Красную армию, а отчасти и другие мирные жители, которым уже не найти покоя дома, в частности отбитые партизанами остовцы.

БШПД строго контролировал и определял все движение через ворота, назначал места дислокации для различных групп или одиночек. Партизаны прилагали немало усилий для сохранения ворот, для чего минировали или даже уничтожали все “лишние” мосты и дороги.

Но ранним утром 25 сентября 1942 года, назавтра после того, как долгиновский Марш жизни пересек створ Суражских ворот и разошелся на ночлег по Пудоти, Дроздам и другим деревням, немцы перешли в наступление и приступили к насильственному закрытию этой вредоносной для себя дыры. Они это сделали к 28 сентября, но за это время Киселев собрал свой отряд (увы, не без потерь) и увел его дальше на восток, пока не привел в Торопец. Узенькая, во времени и пространстве, щелочка как будто разверзлась перед ними, как некогда Красное море перед Моисеем, и, пропуская, даровала 218 из них жизнь.

Позднее, когда главное дело было сделано и люди спасены, Николай Киселев стал по праву хлопотать о признании заслуг своих и всей группы сопровождения. И когда он лоб в лоб столкнулся со смершевской подозрительностью и главпуровской идеологией, наш герой дрогнул и на всю оставшуюся жизнь фактически замолчал. Инна Герасимова всмотрелась в его документацию и четко увидела, как

…характеризуя свою деятельность во время войны, все большее значение он придает работе в подполье, созданию партизанского отряда “Победа”, политико-просветительской работе в партизанах и т. п., тогда как главное из того, что он действительно совершил – вывод евреев через линию фронта, – обозначается всего одной строкой, к тому же с формулировкой “мирные советские граждане”.

Этот зазор между правдой и ее декорумом по ходу жизни все более и более возрастал: ведь Киселев как выездной сотрудник Минвнешторга не должен был иметь на своем кителе ни малейшего “пятнышка”!

4

Уникален и автор книги – Инна Павловна Герасимова.

Она окончила искусствоведческий факультет Белорусского театрально-художественного института и работала преподавателем художественных училищ в Бобруйске, Твери и Минске. С 1992 года судьба связала ее с иудаикой и проблематикой Холокоста: она участвует в программе “Мелтон” в Иерусалимском университете, работает в Израильском культурно-информационном центре в Минске, преподает в Белорусском государственном педагогическом университете им. М. Танка. В 1996 году Инна Павловна защитила в Минске кандидатскую по теме “Еврейское образование в Беларуси в XIX – начале XX века”. С той поры в Беларуси и других странах она выпустила более 150 монографий и статей, составила и отредактировала 6 выпусков научного сборника “Евреи Беларуси. История и культура”. На протяжении ряда лет Герасимова входила в Правление еврейской общины Беларуси и возглавляла Республиканский фонд “Холокост”.

В 2002 году Инна Павловна выступила инициатором создания Музея истории и культуры евреев Беларуси и до 2012 года являлась его директором. Сегодня музей – это признанный центр изучения иудаики.

В 2008 году награждена специальным дипломом Института Катастрофы и Героизма еврейского народа Яд Вашем (Иерусалим) за работу в Проекте увековечивания имен евреев, погибших в период Холокоста на оккупированной территории бывшего СССР. В 2011 году избрана действительным членом Правления Еврейского исторического института в Польше.

С мая 2012 года она проживает в Германии, где продолжает заниматься научными исследованиями, а также общественной и просветительской деятельностью.

Инна Павловна Герасимова – бесспорный первооткрыватель темы, которой посвящена эта книга. Все счастливые якобы случайности происходят только с хорошо подготовленными к ним людьми. Такова и “случайная” встреча Герасимовой с Шимоном Хевлиным в музее: окажись на ее месте кто угодно другой, встреча не возымела бы никаких последствий. Но Инна Павловна мгновенно осознала всю ее значимость и оценила историко-научный потенциал. Все последующее: и установление связи с теми, кто выжил после этого Марша жизни (или же с их детьми), и отыскание детей Николая Киселева, даже не подозревавших о подвиге отца, и архивная разработка темы, и инициация присвоения Киселеву звания Праведника Народов Мира – на этом фоне могло бы показаться лишь делом техники. Но могу засвидетельствовать, насколько и это не совсем так: получая личные документы своего героя в архиве Министерства экономического развития и торговли РФ, Инна Павловна явно не понимала, что это – один из самых закрытых архивов страны!

Как первооткрыватель, Инна Павловна была не слишком озабочена ни закреплением своего приоритета, ни приданием всему собранному ею какой-то адекватной публичной формы. Она щедро делилась своими знаниями и с многочисленными газетчиками, и с обратившимися к ней киношниками.

Как ни странно, мне пришлось долго уговаривать Инну Павловну взяться за рукопись. Добавлю, что по разным причинам путь к настоящему изданию оказался не гладким.

Между тем публикации о Праведнике Народов Мира Николае Киселеве делают свое дело, и память о его подвиге делает новые успехи. В Долгинове его именем названа улица, а в башкирском Благовещенске, в сквере его имени открыт памятник. В Москве в 2014 году в честь Николая Киселева также был назван один из новоарбатских скверов и заложен мемориальный камень.

Книга Инны Герасимовой “Марш жизни” – важное звено и в этой цепи. Но ее значение не ограничивается Николаем Киселевым как одиночным героем, которого так нелепо, легко и бездумно сравнивают почему-то с Оскаром Шиндлером. Это памятник всему Маршу жизни как исторически беспримерному феномену, памятник героизму как всех ведущих – группы сопровождения из партизанской бригады “Народные мстители”, так и всех ведомых – дошедших и недошедших.