Читать книгу die UNTERMENSCHEN - Инна Михайловна Чеганова - Страница 1

Птицы под этим весенним небом пели свои собственные трели. Воздух был наполнен запахом зябким, только согретым солнцем, которое повернулось к Ялте после зимних пасмурных дней.

Поднимаясь по крыльцу в укромный клуб, горожане попадали в оглушающую атмосферу маленького заведения.

–– Йосеф!

–– Йосеф!

Парень двадцати двух лет от роду натянул свою восьмиклинку покруче, на самые брови. Он взял смычок в правую руку. Привычно установив виолончель меж стоп на деревянный пол, преодолев противную строптивость гладкой краски на коричневой доске, Йосеф прикоснулся к тугим грубым струнам. Он закрыл глаза…

Звуки полились, подобно теплой воде по хребту слышащих, пробирая их до мурашек и нежной дрожи.

Длинные ресницы музыканта прикрывали его темного цвета пронзительные глаза, они подрагивали в такт резким тонам. Солнечный свет лениво, с шутливым задором пробивался сквозь глухую щель меж бордовых бархатных занавесок. Пыль играла с музыкой в веселую игру, наполняя золотыми фантазиями пропахший самыми разными запахами, воздух залы.

И вроде сейчас было медленно и верно, так минорно-спокойно, как вдруг Йосеф резко поднял подбородок и посмотрел сквозь посетителей горящим взором очей. Его чуть-волнистые иссиня-черные локоны, падающие на переносицу, взыграли, будто бы порыв жесткого ветра откинул их с высокого лба. Кепи скользнула вверх, наискосок, козырьком к макушке.

–– Давай, парень, наяривай! – крикнул густой бас.

Восторг в толпе прокатился волной, а виолончелист начал демонстрировать свой собственный стиль, полный живой экспрессии.

Казалось, парень не чувствует и не слышит того, что происходит вокруг. Он то хмурился, закрывая и открывая глаза, то делал блаженное ровное лицо, тряс головою из стороны в сторону так, что у обывателей бы точно случилась мигрень, проделывая рядовой человек с собой такие бесжалостные вещи. Вот его густые мужские брови поднялись к оттопыренному вверх козырьку, сделав взор по-детски невинным и наивным. Затем снова паренек всем телом нависает над своим инструментом, – утешением и хлебом, – импульсивно вставая с места и подобно хищному орлу с распростертыми крыльями, в стойке вдохновения и полного транса, дарит оцепеняющее эстетическое блаженство наблюдающим эту полную отдачу.

–– Сегодня прокуренный салон не в почете. – Довольно морщился владелец заведения. – Люди хотят праздности. Жизнь такая. Йоргос, Марат, Санек, идите на сцену.

Если это можно было назвать полноценной сценой – невысокая, просто ниша, углубление в комнате с низкими потолками; а выразиться поточнее – просто ее продолжение.

Парни с удовольствием встали на свои места. Звук шагов и тени пред лицом не остановили Йосефа, он почувствовал вибрацию под своими ступнями и остановил буйство акустических волн. Музыканты привыкли к тому, что хозяин, зажиточный ашкеназ, пренебрегал именами всех участников группового ансамбля. Они с трудом умещались на площадке рамером с ванную комнату среднестатического гражданина. Но про таких сказано – "В тесноте да не в обиде".

Муня взял в губы кларнет. Сашка – аккордеон. Грек Йоргос – банджо. Марат – тромбон. А мастер саксофона Вовка Гольдштейн завел первым. Самым громким был Тарас, играющий на тубе. Ну, если не считать Яэля-барабанщика, вся установка которого, состоящяя из тома, тарелки и "бочки" висела на нем самом.

Эх, пуститься бы в пляс, кружа хороводом Фрейлехс! Все, что парни позволяли себе – пританцовывать, переминаться на месте, топать ногой под зажигательный мотив, которые они выучили с граммофонной пластинки "СОО Зонофона, Семь Сорок". Пока в истории – без слов.