Читать книгу Божок - Инна Тронина - Страница 1

– Я кого просил привезти? Я просил девочку привезти, блондинку натуральную! Молоденькую, стройную, и чтобы без «вени»[1]! А ты, сукин сын, кого привёз?! Бриллиантами года не скроешь, хоть обвешайте всех своих шлюх с головы до ног. Никакие камешки красоты и свежести не добавляют. Камешки у меня и так есть. Мне подружка нужна! Знаешь, такая, как персик…

Крепкий приземистый брюнет с золотыми перстнями на пальцах и такой же тяжеленной цепью на шее стоял напротив «сутика»[2]. Тот, несмотря на осень, был одет в джинсовый костюм от «Армани» и синюю майку с лейблом «Ливайс». Он моргал короткими светлыми ресницами и переминался с ноги на ногу, тайно молясь об одном – чтобы «чех»[3] не вынул пистолет и не сделал ему дырку промеж глаз. Такое с его коллегами случалось довольно часто.

– А мне твоя пегая гиена, кляча такая, будто шакалы её глодали, и птицы клевали, никогда не была нужна. И не будет! – продолжал орать кавказец, стоя неподвижно, но в устрашающей позе – чуть согнувшись и сжав кулаки. – Сколько ей лет, ну?!

– Ей двадцать шесть, – испуганно ответил «сутик». – И не я её выбирал, шеф. Мне Лену поручили под охрану. Не моя воля…

Под зеркальными потолками огромной комнаты искрился режущий глаз хрусталь. Люстра, торшеры, бра с подвесками делали жилище похожим на специализированный магазин. Огоньки искусственных свечей отражались в зеркале потолка, и их число удваивалось. Узорчатый паркет сиял свежим лаком.

От ужаса у «сутика» всё поплыло в глазах. Ему почудилось, что хрустальные фонтаны и водопады ожили и зашумели. Казалось, что острые сверкающие брызги сейчас вонзятся в тело.

– Не твоя воля?! – Брюнет скрипнул зубами и окончательно стащил с шеи болтающийся итальянский галстук с морским рисунком. Сжал его в кулаке. – Получается, я и этой мандой[4] утрусь, да?… Пожелания мои им без интереса? Передай своим, если ещё раз старую дырку пришлют, кончу всех – и её, и «сутика», и вашего шефа. Пошёл вон!

Брюнет мельком глянул на свои наручные часы, сделанные из сплава титана с платиной. Белки его глаз порозовели и откровенно выпятились.

– А… деньги?! За вызов, за два часа… Я подсчитал.

«Сутик» показал калькулятор. Бедняга был голов бежать отсюда без оглядки, прихватив в собой вверенную его попечению проститутку, лишь бы остаться в живых. Но плату он получил за два часа и за одного человека. Проститутка же была отдана охране клиента и провела в их обществе оговорённую ночь, прихватив и два утренних часа.

– Мне… мне не поверят. Скажут, что кинул контору…

«Сутик» переступал по полу и паркету грязными кроссовками «Адидас» и едва выдавливал из себя нужные слова, как зубную пасту из пустого тюбика.

– Деньги тебе?! – Брюнет чуть не лопнул от бешенства.

Он скинул кашемировый пиджак болотного цвета, остался в жилете из тончайшей серой замши поверх ослепительно-белой рубашки. Он хотел было закатать рукава, но потом поленился отстёгивать массивные запонки. Они тоже вспыхивали при ярком свете всеми цветами радуги.

Он повернулся к двери и крикнул:

– Авлур!

Вначале вбежала серебристо-перламутровая собака с янтарным носом, вся словно свитая из мускулов – любимая веймарская легавая хозяина, Темира Махмиева. «Сутик» облился холодным потом, решив, что клиент сейчас натравит на него своего веймаранера. По потом решил, что вряд ли. Несмотря на свою неукротимую энергию, собака эта не злобная, и даже из охоты делает забаву.

Покачивая висячими ушами, кобель устроился в углу. Купированный на одну треть хвост слегка шевелился, тоже не обещая ничего плохого. «Надо бояться не собак, а людей», – говаривала «сутику» в детстве мама. И сейчас он убедился в правильности этих слов.

Следом появился и Авлур, один из «бригадиров» хозяина. За успешное руководство сбором дани и решением проблем с конкурентами Махмиев приблизил его к себе. И это несмотря на то, что мощный горбоносый детина не приходился ему близким родственником. Но, наверное, в каком-то родстве они всё же состояли, хоть сами и не знали об этом.

Авлур был одет в финскую фланелевую рубашку с орнаментом. Он весь блестел от золота – как и хозяин. Зубы, цепочки, перстни отражали свет люстры, рта и торшеров. На вид Авлуру было лет двадцать пять. Он неприязненно уставился на «сутика» пустыми, чёрными, как холодные угли, глазами. Ладони его рук, поросших густым волосом, легли на ремень чёрные джинсов.

– Бери этого урода, свяжи их с девкой за ноги. А потом выкинь из окна отсюда!..

– За что?! – Сутик упал на колени. Он чуть не плакал. – Не надо… Бейте, но не убивайте! Они должны были ещё в конторе оценить обстановку… Вы же не платите девочкам, как и отсидевшие. Но меня не предупредили. Я свои деньги добавлю, только не убивайте!

– Да не убьёшься ты – третий этаж всего, – забавлялся шеф. – Ну, в гипсе полежишь немного. Навсегда запомнишь, как нужно выполнять заказы…

Он внезапно остыл и пнул «сутика» пол зад лакированной чёрной туфлей фирмы «Классик».

– Мы что, дураки совсем? Найдём русского, чтобы говорил с диспетчером без акцента. И дальше так будем звонить. Не люди вы, а платить людям надо. А вас давить, как клопов. Авлур, дай им по сто ударов палкой, и пусть убираются… через дверь. Только уж на совесть всё сделай, чтобы контора поняла. Ты мои деньги до смерти будешь помнить, выкидыш.

На раз клиент попал «сутику» каблуком в лоб. Авлур, так же молча, поднял длинного парня с пола и поволок за дверь. Сверху, с третьего этажа, притащили совершенно голую Лену. Рот её был завязан полотенцем. Несмотря на это, «девочка по вызову» ещё пахла духами «мисс Диор». Худая, высокая, с мелированием не только на волосах, но на прочей растительности, она покорно двигалась за ещё одним смуглым юношей в оранжевом пиджаке.

На тонких ледяных пальцах Лены сверкали сразу два бриллиантовых кольца – с якутским алмазом и в форме галочки. Серьги были выделаны пор кручёную верёвочку, с наплавкой из белого золота, и тоже с бриллиантами. На её осунувшемся лице не осталось и следа от вечернего макияжа. Кроме всего прочего, девочку несколько раз окатили холодной водой из ведра.

Темир Махмиев сам с ней не лёг, отдал своим ребятам – если кто захочет. Поэтому ночью Лене пришлось не сладко. Каждый из семи охранников Махмиева попользовался ею по два-три раза. В рот несчастной жрице любви вливали то коньяк, то ром, то водку. Потом её водили в ванную, наклоняли над очаровательной раковиной «Марина», пускали воду из позолоченного крана. Под конец, оставив в покое выполненный под раковину умывальник, стали освежать «тёлку» над биде. Похоже, ребята даже не знали, для чего предназначен этот предмет. Но «сутика» Лена не винила. Его, конечно, тоже били…

– Говоришь, ничем не больна? – Махмиев вечером ещё подумывал, не улечься ли с Леной самому. Потом махнул рукой. – Каждую неделю врач осматривает? Смотри, хоть одного мне заразишь – всей конторе мертвечиной глотки забью!..

Под утро приехали ещё семь джигитов; итого их стало четырнадцать. Все, кроме одного, получили удовольствие бесплатно. С этим «сутику» и проститутке предстояло смириться. Первый, правда, попытался улизнуть, едва увидев кавказцев. Но его отметелили так, что мало не показалось. «Сутик» всеми угодниками заклинал водителя, чтобы тот не газанул с места и не увёз Ленку.

Били минут десять, зная, что больше четверти часа водитель не ждёт – уезжает. К машине «сутик» приближался в одиночестве, тоже согласно неписаным правилам. В противном случае, водила сразу кинулся бы прочь, оставив его в лапах чеченцев. Этого-то больше всего «сутик» и боялся. Исчезни Ленка с горизонта, всё зло выместят на нём. А так хотя бы между двумя всё поделят.

Позавчера убили его приятеля, тоже «сутика» – проворовавшегося студента Ему пришлось бежать из общаги и поступать в контору, на собачью должность. Этот же был «голубым», и потому круглый год носил одежду такого цвета. За него в конторе были спокойны. Он брезговал девчонками даже во время «субботников», когда они обслуживали своих мужчин даром. Кажется, брюнет ничего не понял, а то был бы совсем невежливым в обращении.

В комнате, тёмной и узкой, наглухо завешанной коврами, их с Ленкой уложили на пол. Здесь, на кресле, висела её одежда – декольтированное вечернее платье из вишнёвого бархата, всякая нижняя мелочь. Взяв итальянские колготки, один из мучителей связал даме руки. «Сутику» парень в оранжевом уселся на ноги. Другой, голый до пояса, в кремовых брюках, пристегнул его руки «браслетами» к ножке стола.

Потом он, не спеша, выбрал палку из финиковой пальмы и подошёл к лежащей на ковре парочке. Все уже приготовились, как следует поразвлечься, попивая вино из рога, как дверь открылась. Охранники, терзавшие Лену всю ночи, недовольно заворчали. Получив от неё удовольствие одного рода, они рассчитывали сейчас и на другое. Разумеется, платить они ни за что собирались.

На пороге комнаты стояли двое – сам хозяин и молодой армянин в прекрасном персиковом пиджаке «Ликона». Он тоже носил шёлковый галстук, только с тропическим узором.

– Темир, ты бы хоть сейчас-то не нарывался! – укоризненно сказал молодой человек.

Начальник службы безопасности этой группировки Самвел Геворкян явился рано утром по приказу шефа, и от него узнал об экзекуции.

– Если у этой конторы хорошая «крыша», ты можешь спалиться окончательно. Только что облавы прошли, и глупо к себе лишнее внимание привлекать. Пусть женщина оденется для начала. И отпусти их с миром. Ты же действительно не заплатил. За что ещё их бить? Им ещё в конторе влетит за то, что привезли мало, а задержались надолго. Мужчины так не поступают, Темир, – продолжал Самвел. – Ты ведь не на них злишься. С каких пор стал вымещать гнев на слабых? Давай лучше подумаем о другом, – Геворкян выразительно подмигнул. – Тебе что, заняться больше нечем? С «сутиками» и шлюхами воевать – не твой уровень.

– Тошно мне, Самвел, – тихо сказал хозяин. – Так тошно, что жизнь не мила. Пошли вон! – гаркнул он на безмерно счастливых пленников. – Кабы не Самвел, вы бы ещё долго отсюда не выбрались!..

Они вошли в просторную комнату и уселись на велюровый диван, затканный чёрными голландскими тюльпанами. Хрустальная в золотом люстра так и стреляли разноцветными огнями под потолком.

– Надо решать, Самвел. Что делать, – тихо, без куража и наглости, говорил Махмиев. – Любой козёл, если он москвич, королём сейчас стал. Да, облавы были, и не только. Я тебе сейчас всё расскажу…

Темир прикрыл глаза набрякшими веками. Руки он закинул за голову, а ноги устроил на пуфике. Самвел терпеливо ждал.

– Потуши свет, оставь ночник только, – попросил хозяин. – И вина возьми. У меня «Романея Конти», красное. Король вин, говорят. Вот я и решил тебя угостить. Ты ведь в винах понимаешь.

– «Романея Конти»?

Самвел, вскочив с дивана, щёлкнул выключателем. Водопад огоньков исчез. В комнату сразу же наполз с улицы мутный сумрак. Ночник освещал только малахитовую столешницу и блестящие туфли Темира. Вопреки традиции, он дома обувь не снимал – только при родственниках. Сейчас, протянув руку, Махмиев взял с дивана златотканую подушку-думку и положил себе под затылок.

– Темир, я ведь «Романею» никогда не пил, представляешь? Где она у тебя, в баре?

– Да, я уже попробовал. Отличное вино, бургундское. Оно всегда, как бархат. Открыл вечером, хотел угостить девочку. Но привезли такую, что с души поворотило. Пил один. Возьми бутылку в баре, и бокалы там же.

Самвел снова поднялся и буквально пропал в цветах. К недавнему шестнадцатилетию старшей дочери Махмиева Индиры над этой комнатой, как и над всей двухэтажной квартирой, поработали аранжировщики. А потом хозяин не пожелал разрушать красоту, Да всё так и оставил.

Напольные и настольные цветочные композиции, свечи и фрукты, которые меняли каждый день, гирлянды из живых и искусственных цветов, букеты в плетёных корзинках занимали много площади и мешали ходить по комнатам. Каждый раз, когда Самвел приезжал к шефу, ему вспоминалось Чёрное море, город Сочи. Оттуда самолётами доставляли розы, гвоздики, орхидеи и тюльпаны. И словно пропадала октябрьская слякотная Москва, ещё не отошедшая от потрясений двухнедельной давности.

Сейчас Самвел рылся во вместительном зеркальном баре, вдыхая ароматы мимозы и сирени одновременно – столь экзотические в это время года. Он разглядывал светящиеся в полумраке барашки вербы, сухоцветы, зелень, украшающую букеты.

– Аллаху было угодно, чтобы ты родилась осенью, – сказал Темир старшей дочери. – Но я хочу для тебя вечной весны!

Самвел опустил на окно лёгкие морщинистые шторы, внимательно оглядел бульвар. Промозглое утро никак не могло стать днём. Легковушки, которые шли мимо дома сплошным потоком, ещё не потушили фары.

Самвел опять присел к малахитовому столику, разлил вино по бокалам. Он знал квартиру Махмиева, как собственную пятерню. Начальник службы безопасности был ещё и главным аналитиком группировки, а эта должность предполагала доверительные отношения и долгие беседы с шефом.

По военным вопросам и конспиративной работе группировку наставляли ушедшие на покой офицеры ГРУ[5], в просторечии «грушники». Самвел же был незаменим во внештатных ситуациях. Тогда нужны были не знания, а интуиция, предчувствие, психологический анализ. Всему этому не могли научить в академиях. Способности Геворкяна были индивидуальны и непередаваемы. И ни от кого больше не мог получить Темир Махмиев таких дельных советов.

Несмотря на свои двадцать девять лет, Самвел повидал в жизни много. Он объездил полтора десятка стран Европы и Азии, бывал и в Штатах. Причём он там не дурью маялся, а набирался ценного опыта. Теперь, видимо, шефу захотелось проверить, не заплыли ли жиром его извилины.

– Троих моих родственников положили мордой на асфальт. Просто за то, что «чёрные»…

Геворкян не пил вино – ждал, когда хозяин сделает глоток. Темир любил такие вот, подчёркнутые знаки внимания и уважения. Хрупкие, тонкие, будто сделанные изо льда бокалы Самвел наполнял ровно наполовину. Рубиновое вино потрясало его воображение даже при свете ночника.

– А позавчера двоюродный брат приехал. Между прочим, заканчивает Кембридж. Приличный человек – сразу видно, далеко пойдёт. Пять языков знает практически в совершенстве, не считая родного. И, наряду с этим, занимается восточными единоборствами. Я хотел его по Москве на авто покатать, а Мгеру приспичило в метро проехаться. Никогда не видел московской подземки, оказывается. Ладно, говорю, поезжай. Потом вернулся – сразу видно, после драки. Правда, сильно не пострадал – и то хорошо. Говорит, ввалились в вагон три пьяных камуфляжника. Не пойми, кто такие, но права свои знают. Не остыли ещё после чрезвычайки. А в вагоне сидел молодой паралитик – кажется, глухонемой. Рядом с ним – мать-старушка. Время позднее, пассажиров мало. Садись, куда хочешь. Так нет, им надо именно туда, где инвалид. В конце концов, они парня с сидения скинули в проход. Камуфляжники матерятся и гогочут, остальные пассажиры молчат и отворачиваются. Мгер не стерпел и потребовал вернуть инвалида на место, да ещё извиниться. Те, конечно, ему в морду. Он им тоже показал, что умеет. На следующей остановке все трое, уже молча и хромая, вышли вон. Инвалида этого на место Мгеру пришлось сажать…

Самвел немного помолчал, собираясь с духом. И Темир понял, что главное ещё впереди. Его собеседник рассматривал на свет вино, не решаясь глянуть в налитые кровью глаза шефа.

– Но, самое интересное, что пассажиры вдруг разорались на Мгера. Это вместо того, чтобы поблагодарить! А до этого ведь молчали, как убитые. «Понаехали «чурки», покоя от них нет! Спекулянты, драки устраивают…» И всё такое прочее. Поразительно, что и мать инвалида туда же: «Наших ребят бьют!» Короче, такая патриотка, что на собственного сына наплевать. Пусть лучше убьёт русский, чем спасёт армянин. Брат вышел на «Тимирязевской» – там до моей нынешней квартиры недалеко. Говорит, чтобы я к нему в гости приезжал. А он ко мне сюда – ни за что!

– Ты меня всегда понимал. И сейчас поймёшь. – Махмиев плеснул вино в рот. – Самое дорогое, слушай, в мире!.. Мечта.

– Да, ещё в шестнадцатом веке заняли под него участок. С тех пор только там и выращивают виноград. – Самвел был тонким знатоком вин, как и многого другого. – Гроздья снимают исключительно руками, переносят в корзинах из ивовых прутьев, давят ногами. Никакой механизации, открытый чан, методы прапрадедовские. Почти вся продукция идёт на экспорт… Неслыханно!

Самвел немного сидел молча, наслаждаясь вином. Потом поднял тяжёлые веки и увидел, что шеф смотрит на него в упор.

– Ты меня хорошо знаешь, правда? Я многое могу простить. Люди слабые, с ними бывает. Дурачка не обижу – таким его Всевышний создал. Но когда умные люди заделывают подлянку, унижают меня при всех, являясь моими должниками…

– Ты насчёт тех семерых? Они у меня все помечены.

Самвел взглянул на свои универсальные часы «Касио» – с барометром, термометром и измерителем высоты – подарок Махмиева ко дню рождения. Темир тогда сказал, что именно часы «ALT-6000» должен носить начальник службы его безопасности. В них был встроен и электронный блокнот.

– Кораблёв, Килин, Кузьмин, Топчиев, Рубцов, Новожилов и Валдаев. Все, как один, тебе должны. Ты хочешь взять с них долги?

– Да нет уже… Теперь я хочу взять их жизни.

Темир сидел на диване, спустив ноги с кресла. Он поставил бокал на малахит, взглянул на свои золотые печатки, тронул пальцем перстень с сапфиром, огранённым «подушечкой». Как появился в их семье этот уникальный перстень, он не рассказывал даже Самвелу. Только вскользь обронил, что перстень сделан в начале века. Сапфир почти в пятьдесят карат – такой камень может хранить тайны. Махмиев несколько раз подчеркнул, что не расстанется с этим перстнем никогда и ни за что.

– Он мне дорог, ты знаешь. – Махмиев поиграл сапфиром при свете ночника. – Хотел сыну оставить, да прогневался на меня Аллах. Нет у меня сына, горе мне! Купили перстень в Европе. Он один такой на весь мир. Знаешь, кому я его подарю теперь?

Темир снова полюбовался камнем, золотом. Впервые за всё утро он улыбнулся. Белки его глаз снова стали голубоватыми, спокойными.

– Подаришь? – Геворкян даже вздрогнул. – Ты же говорил, что никогда…

Самвел хотел налить себе ещё вина, но рука его повисла в воздухе.

– Я теперь скажу другое. Мне нужно тех семерых, что ты назвал, заделать. Всех до единого. Быстро, чтобы никто не убежал. Я знаю, что это тяжело, даже невозможно. Чтобы всех… Но мне надо, понимаешь? Если придумаешь, как это сделать, отдам тебе ту сумму, что они мне были должны…

Махмиев пощёлкивал пальцами по чёрному, лакированному, как и обувь, ремню.

– А перстень получит человек, который своими руками их убьёт. Если исполнителей будет несколько, то главный. Он… или они… это уже тебе виднее. Кто спасёт меня от позора, будет щедро награждён.

Самвел внимательно изучал донышко своего бокала, где ещё светились остатки самого дорогого в мире вина.

– Ты с ними встречался? Говорил, что хочешь получить деньги? У них такие гоблины, что менты близко подойти боятся. У всех семерых в охране имеются «софринцы»[6]. Бывшие, конечно. У четверых начальники имеют дипломы «Алекс-тренинг-центра». Там используются дипломы ММА[7]. Рубцов, Килин, Новожилов и Кузьмин у кого угодно деньги отберут, а этим заплатят. Застать их врасплох очень сложно. Они категорически отказываются тебе платить?

Темир лёг на диван, скинув туфли. Они мягко упали на ковёр. Шеф закрыл свои ярко-чёрные глаза с нависшими веками. Фигура у Махмиева была почти квадратная, мощная. Но не по причине ожирения. Напротив, до недавнего времени уроженец киргизского города Пржевальска преподавал в секциях восточных единоборств – сначала в Грозном, потом – в Ростове-на-Дону. Принадлежа душой и телом к тарикату, ордену-сообществу кадирия, его самой воинственной ветви батал-хаджийцев, Темир был их учеником. Он воспитывался на средства «чёрной кассы».

Почти вся семья Махмиева погибла при депортации. Деда расстреляли в феврале сорок четвёртого года, обвинив в прямом пособничестве фашистам – как многих батал-хаджийцев. Первый муж матери Темира погиб на войне. Ей пришлось выходить замуж за соседа-вдовца, у которого умерла жена в одном из «телячьих» вагонов. Куда выкинули трупы его детей, никто узнать не сумел. Это был троюродный брат Нажабат – матери Темира, и звали его Джемал. От этого брака и родился будущий «авторитет».

Батал-хаджийцы, уже по возвращении на историческую родину, быстро вобрали парня в орбиту своего влияния. Ветвь батал-хаджийцев издавна имела кастовую систему, проповедовала джигитизм. Старейшины не позволяли терять из виду ни одного человека этого тариката.

– Я встречался с ними, Самвел. Говорил, что теперь не в долгах дело. Отныне их долги можно отдать только кровью…

– Когда встречался?

Самвел оставил в покое бокал. Он достал серебряный, с чернением, портсигар, достал сигарету. Она была расписана крохотными стебельками и бутончиками – в тон мундштуку. Зажигалка полностью умещалась в кулаке, откуда вырвался язычок пламени.

– Позавчера. – Махмиев скрипнул зубами.

Самвел так и не понял до конца характер своего шефа. Тот умел великолепно скрывать свои эмоции, не поводя бровью в минуту смертельного риска. А мог наорать, впав в истерику, по какому-нибудь пустяковому поводу. Геворкян отлично изучил варианты поведения Махмиева за то время, что они работали вместе. Но таким, как сегодня, Самвел не видел шефа никогда.

Возможно, так ведут себя люди, решившие свести счёты с жизнью. Эти глаза, похожие на разогретые южным солнцем маслины, могли набухать зловещей багровостью или блестеть от сдерживаемой радости, но пустыми, стеклянными не бывали никогда. Только сегодня. Ну, может быть, ещё вчера.

– С кем именно встречался?

Самвел встревожился уже как следует. Вот этого монотонного голоса от Темира никто не слышал. По крайней мере, с Геворкяном он так не разговаривал.

– Со всеми сразу.

Махмиев крутил в пальцах большой золотой медальон с изображением волка под луной. Искусно выполненный восточный орнамент придавал ещё больше сумрачного очарования этой вещице.

– Со всеми. До сих пор я не знал, что они знакомы между собой. Если бы разведка или контрразведка мне об этом доложили!.. Я был бы готов к такой встрече.

Геворкян стал похож на мальчишку, которого отец ругает за двойки. Чуть ли не впервые в жизни он растерялся. Начальник службы безопасности оказался профессионально несостоятельным. Он ошибся в людях, которые добывали информацию. Но ведь есть ещё начальник штаба, есть самый «грушник» Липин. И какой-то приятель, выпускник Военно-дипломатической академии – главного ВУЗа страны по подготовке разведчиков. Темир, наверное, и им предъявит претензии, но Самвелу от этого легче не станет. Липин Липиным, но он-то обязан был узнать. До сих пор считалось, что эти семеро знакомы между собой лишь частично.

– Со всеми?! – довольно-таки глупо переспросил Геворкян.

Он не заметил, что горящий пепел упал с конца сигареты на самый край малахитового столика. Ещё бы немного, и плакали бы бельгийские брюки.

– Дай огня.

Махмиев обрезал кончик «гаваны» и прикурил от зажигалки Геворкяна. Он глубоко задумался, изучая симпатичных ангелочков на потолке, почти пропавшем во мраке. Дым поплыл, забираясь в углы, растёкся щупальцами у запотевших окон. На улице валил густой, уже зимний снег. В квартире было очень тихо.

– Мы договорились о встрече с Килиным, – продолжал Темир. – Он камешками всякими торгует. Деньги в них вкладывает. Я тоже вложил деньги. Уже должен был получить с процентами. А счётчик быстро крутится, Самвел. Килин должен мне уже полтора миллиона долларов. С меня эти деньги спрашивают в Грозном. Я тоже над ними не хозяин. Огромные суммы доверил Килину…

Темир стряхнул пепел в овальную, тоже серебряную корзиночку. – Думал, что мы будем в ресторане одни. Килин пообещал, что его люди подберут самую безопасную точку в Москве. Подобрали – ничего не скажешь. Тема-то не для чужих ушей. Само собой, я надеялся на серьёзный разговор. Мы же не шпана подворотная, должны кодекс соблюдать. Для республики Ичкерия[8] это всего лишь малая часть. Но, как говорят у русских, копейка рубль бережёт. Я ожидал от Велора хотя бы простого понимания. Раньше он всегда держал слово. До этих вот пор…

– Килин явился на встречу не один. Охрану в расчёт не берём. Ну, наверное, со Славой Кораблёвым, – улыбнулся Самвел. – Как «голубые» ходят вместе… А ещё кто был?

– Я же говорю – все семеро. Те, которых ты назвал. – Темир наслаждался букетом сигары.

– Значит, собрались все твои должники. Они могли познакомиться недавно. Возможно, накануне встречи. – Самвел погасил свой окурок и подвинул пепельницу к Махмиеву. – Это в каком ресторане было? Ты ведь меня перед «стрелкой» не вызывал.

– Я взял двоих ребят из спецназа, и из бригад десяток – для прикрытия. Решил тебя по пустякам не тревожить. А было это в ресторане МХАТа.

– Где?! – Самвел поморщился. – Дешёвка ведь.

– Именно. Это – первый плевок в лицо, – согласился Махмиев.

Он говорил флегматично, почти спал. Но вспоминал всё, что было в ресторане, очень ясно, чётко.

– Килин объяснил, что там надёжнее. Это такой ресторан, где нас не ожидают встретить. Менты там не пасутся. Ладно, мне без разницы. Лишь бы не жрать он туда приехал, а говорить о деле.

– Допустим, такое объяснение можно принять, – согласился Самвел. – Но дальше мне уже непонятно. Значит, там, в проезде Художественного театра, оказались все семеро. Вероятно, для предъявления ультиматума? Вообще-то, доверия такая компания не внушает. Кузьмин начинал с махинаций, когда покупал у разных мелких торговцев кожу, пользуясь фальшивыми документами. Через своих людей доводил продавцов до разорения, а потом с них же вымогал штрафы за не поставку в срок. Это потом уже он медью занялся. Что касается Топчиева, то у меня вообще есть подозрения, что он сдал твоего брата на последней операции с авизовками. То есть для этих ребят не существует никаких моральных норм, даже понятий. Из-за Кузьмина пятнадцать человек погибло, разорившись. Их страшно прессовали. Мёртвые ему претензий не предъявят.

Махмиев сидел неподвижно. Его синяя от щетины губа оплывала потом.

– Для этого они в кучу и сбились. Каждый поодиночке не рискнул бы.

– Вообще-то интересный ресторан. Там готовят блюда, которые актёры съедают на сцене. Так называемый «съедобный реквизит». – Геворкян, ко всему прочему, слыл и театральным знатоком. Махмиев всегда удивлялся, как Самвела на всё хватает. – Смоктуновский, Ефремов… Это – не просто ресторан, а клуб. В какой-то день недели там обедают только актёры. Интересное место Килин выбрал. Тихо, спокойно. Кругом – дыхание муз. И сидеть там можно, сколько угодно.

– Они тоже артистами представились. И меня за артиста выдали, – усмехнулся Махмиев. Его взгляд не предвещал ничего доброго. – Сдвинули два столика. Я прибыл последним – минута в минуту. Они все уже были там. В смокингах и «бабочках». Естественно, без оружия. И я тоже даже «сморкалку»[9] не прихватил. Зачем интеллигентов пугать?

Темир говорил неторопливо, размеренно. Лёгкий акцент придавал его словам некоторый шарм.

– И чем угощали? – наобум спросил Геворкян.

Темир вдруг вскинулся, но потом огромным усилием воли загнал эмоции обратно. Он понял, что собеседник ничего не знает. Иначе он ни за что не задал бы такого вопроса.

– А это я тебе сейчас расскажу. В том всё дело и есть. Ты только внимательно слушай, Самвел. Сейчас получишь задание. Сначала мы выпили за встречу. Шампанское так себе, «Советское». Ушло несколько бутылок на всю компанию. Ладно. Потом грузинское подали. «Хванчкару», кажется. Я о деле хочу говорить, а они пьют. Салаты дешевые, ты прав. Здесь женщины дома такие готовят.

– «Оливье» и «Мимоза»? – улыбнулся Самвел.

– Да, вот-вот! Потом принесли белугу по-монастырски. Я и это стерпел. Когда, говорю, долги отдавать будете? Разговор весь шёпотом, чтобы артистов не тревожить. Я ведь не Рокфеллер, говорю. Да и он, конечно же, с должников требует, иначе не стал бы миллиардером. Килин на это с улыбочкой отвечает: «Да не оскудеет рука дающего…»

– Ничего себе! – Самвел тоже начал заводиться. – Махмиева угощать «Мимозой»! Они бы ещё окрошку поставили или картошку с селёдкой.

– Слушай дальше. Ты должен печёнками всё прочувствовать. Я жую, а вкуса не чувствую. Понимаю, что они меня теперь ценят дёшево. Помнишь, как у нас в начале года «ивантеевские» кончили троих. За это мы их, пятерых, вычеркнули из списка живых. Потом и понеслось! «Славяне» взяли лозунг: «Москва – русским!» То же пошло и по зонам. А в октябре ещё хуже стало. И они решили добить. Мы же с тобой знаем много. Можем зашухерить и лично их, и чиновников, что у них на жаловании. Кроме того, ментов, адвокатов, судей и банкиров. Вернее, раньше могли бы, но не сейчас. Мы же «чёрные». Нам теперь и рот открыть нельзя. Всё это объяснил мой друг, Георгий Рубцов. Мы вместе учились в институте, в Грозном. У него отец был военным. На Кавказе служил. Не поверил бы я тогда, что через много лет у нас такой разговор выйдет… – Махмиев умолк.

Геворкян округлил и без того большие глаза:

– Такого я даже от них не ждал. Впрочем, понятно. Например, Топчиеву, в случае разоблачения, зона светит надолго. Обделывал наши авизовки, «лавэ»[10] грузил бочками. Сам лично у тебя в долгу, а брата твоего ментам сдал. Авось, за патриотическую позицию «славяне» прикроют. На все вопросы отвечать – жизни не хватит. А здесь очень даже удобно. Шеф, а дальше что было?

– Дальше Кузьмин вдруг щёлкнул пальцами. Объявил, что сейчас подадут коронное блюдо. И тогда они мне ответят. Сижу, жду. Заодно по пейджеру вызвал охрану, чтобы сматываться. Разговор-то недолгий оставался. Запевал Рубцов, а Килин только потявкивал. Кстати, Лёху Кузьмина я полтора года назад от верной тюрьмы спас. Отсюда его долг и вырос. Попались на эстонской границе несколько его вагонов с медной стружкой. При этом линейного мента смертельно ранили. В Псковской области это было, весной девяносто второго. Совсем недавно Эстония отделилась, на границе бардак. Вот Кузьмин и решил воспользоваться. Но не выгорело, и арестовали его по показаниям свидетелей. Тех, кто сопровождал медь. Раскопали прошлые дела, посадили в Тельняшку» – «Матросскую Тишину». Ко мне его сестра Тоська прибежала. «Спаси, Темир, навек запомним!» А я думал – чего не помочь человеку? Может, он меня тоже выручит. Поговорил со своими ребятами, со всеми нашими – южнопортовыми, останкинскими. Со всеми, кого в гостиницах нашёл. Внесли сумму, и Лёху выпустили под залог. Он обещал отдать с процентами. Потом просит: «Прекрати дело, Темир, навек друзьями будем!» «Ладно», – говорю. Опять пришлось самому везде звонить…

– И что? Вытащили, как я понимаю? – удивился Самвел.

– Заключение написали, что рана у мента вовсе не смертельная была. Ему в больнице не тот наркоз дали, и сердце не выдержало. Да и не Кузьмин же лично стрелял. Приказа такого он тоже не давал никому. И дело закрыли. Мы не условились тогда, что это даром. Да и не бывает нахаляву такого. А в ресторане Кузьмин сказал, что, по горским обычаям, друзьям нужно бескорыстно помогать. Так то своим, и не всегда. А он кяфир[11] долбаный. Что ему до наших законов? Всё же не сотню, не косарь мне должны! Полтора «лимона» баксов за одним только Килиным… Разве мало? И ведь все не нищие, могут отдать.

Открылась дверь, и появился Авлур. Махмиев молча сделал ему знак удалиться. Охранник повиновался и будто растаял в воздухе.

– «В чужой монастырь со своим уставом не ходят», – так сказал мне Килин. Короче, или я ложусь под них, или уматываю в свою Чечню. Другого выхода у меня нет…

Темир говорил гортанно, нажимая на каждое слово. Самвел внимательно смотрел на него и понимал, что сейчас грянет гроза.

Самвел хорошо знал греческий язык, потому что жена его была родом из Салоников. Там Фелицата и находилась сейчас с сыном и дочерью. Самвел очень скучал по трёхлетнему Тиграну и годовалой Текле. Махмиев откровенно завидовал своего верному стражу. От двух жён, Наили и Алии, он прижил шесть дочерей. Сыновей же от Темира не рожали даже любовницы. Последний раз двадцатилетняя Алия огорчила своего господина месяц назад, когда принесла очередную девочку – третью для себя и шестую для мужа. Малютку назвали Камиллой.

Старшая, Индира, подолгу жила с отцом в Москве. Её мать Наиля давно с этим смирилась. Вот этой девочке точно следовало родиться мужчиной. Сентиментальная и беспощадная, грубая и нежная, умная и простодушная – такой в различные моменты жизни бывала Индира Махмиева. Она полностью унаследовала характер отца. Индира очень нравилась Самвелу, тем более что Фелицату он давно не видел и стал понемногу забывать.

На месте шефа Самвел не горевал бы. Ведь женщина может оказаться героиней, а мужчина – трусом. Обе жены, восточные красавицы, отлично ладили между собой. И если у каждой из них по три дочери, какой калым можно собрать! Женихов долго искать не придётся – породниться с Темиром мечтают многие.

Индира уже просватана – свадьба на будущий год. Саиде четырнадцать. Она тоже имеет жениха в Иордании, уедет туда. Есть ещё Фатима – восточная куколка с чернильными волосами до пояса и звёздами в глазах. Фатима пока не пристроена, но пора искать пару и для неё. В отличие от старших сестёр, девочка имела покладистый характер, была нежной и застенчивой. Настоящая мусульманская невеста – вообще без изъянов.

А вот дети от Алии – ещё младенцы, все погодки. Вторую жену Темир взял в девяностом году. Тогда ему требовалось породниться с богатым турком, который успешно разводил шелкопряда. Валида, Джемма и последняя, Камилла, были несчастны от рождения. К каждой из них горемычный отец сразу же испытывал вполне понятную неприязнь и воспринимал их как ниспосланное Аллахом наказание.

– В чужой монастырь… – повторил за шефом Самвел. – Это опять намёки на облавы?

– Это уже не намёки, а угрозы, – возразил Махмиев. – Кончилось, говорят, ваше время, чеченское засилье. Ваш покровитель в «Лефортово»[12]. А у них здесь родина, понимаешь? Которую они грабят, как разбойники на большой дороге. Но любят при этом беззаветно! Им больно, что я по Москве гуляю. Это их земля! И тебе, Самвел, они тоже самое скажут. Ты ведь «чёрный», пусть и христианин. Им это по барабану…

– Естественно. Белый – чёрный, это для их мозгов. Бьют не по паспорту, а по морде.

– Завидую! – с чувством признался Темир. – Вашей земле они дали свободу. Наша земля стонет, борется и пытается жить, как хочет. Я ничего не понимаю, объясни. Если Чечня – это Россия, то в Москве я должен быть как свой. Если же я тут чужой, признайте нашу независимость. Они терпят американские флаги на своих улицах, английскую речь, вывески на латыни. Они лижут зад любому иностранцу, который со своим уставом пришёл в их монастырь. А мы… Мы для них теперь мусор, Самвел. Они уверены, что «хачи»[13] и «чехи» сейчас на ликвидации не пойдут. Ведь за каждым кавказцем в Москве повышенное наблюдение…

Самвел прижал локтём бешено бьющееся сердце, перевёл дыхание. Надо бы сейчас затянуться «косяком» с анашой, или понюхать кокаина. Кровь грохотала под черепом, и хотелось то швырнуть что-то на пол, то ли треснуть кулаком по стене.

– Москва давно уже перестала быть русским городом. А Россия – независимым государством. Но они этого не видят. Чёрные их зажрали. Темир, они тебе угрожали арестом? Или чем? Смертью?

– Зачем смертью? – Махмиев усмехнулся. – Я сам застрелюсь, если меня загонят в угол. Возвращаться домой с позором я не хочу, и в зону идти тоже. Сейчас многим здесь, в Москве, выгодно, чтобы я сел. Мы и они – бандиты. Все. Чего крутить? Могли бы договориться полюбовно. Теперь они знают, что я скован, что меня легко заложить. И я понимаю, что тебе их всех будет не достать, особенно сейчас. Сразу же подумают на меня. Но им всё давно не жить. За измену я караю жестоко.

– Ты уверен, что они твёрдо решили закладывать?

Самвел чуть ослабил узел галстука. Он смотрел на забрызганное дождём стекло. Всё-таки зима ещё не пришла, и снежок получился хлипким.

– Это им проще, чем высморкаться. А мне будет трудно, Самвел. Они примут меры для охраны себя и семей. Ты и сам знаешь. Надо думать. Я не могу простить.

– Подумаю шеф. Дай мне ровно сутки.

Геворкян залил вино по бокалам, не спрашивая разрешения. Махмиев благодарно кивнул и выпил свою порцию залпом, не смакуя букет.

– Бери эти сутки, Самвел, и думай. Только что снят режим ЧП. Власти ещё на взводе. И на это надеются мои должники. Но мы должны сделать то, что полагается в таком случае. Как, кто – другой разговор. Я уже осудил их на казнь, и теперь надо найти палача. Это и есть твоя главная задача. Все наши силы – к твоим услугам…

Темир поднял голову с подушки. Ни один волос в его антрацитовой шевелюре не дрогнул. Столь же бестрепетной, как знал Самвел, была и его душа. Даже по горским меркам, Махмиев слыл смелым и хладнокровным. Поэтому и орал из-за пустяков – темперамент требовал выхода. А позволить себе нервничать в ответственный момент Махмиев не мог. Через его людей шли два мощных денежных потока. Взносы «деловых людей» в пользу исторической родины составляли первый поток. Второй образовывали те средства, которые надлежало отмыть в глазах российских и международных служб. И за неотданные долги полагалось отвечать ему же.

– За время мэрской[14] этнической чистки мы вынужденно отдохнули и набрались сил. Теперь можно горы свернуть.

Геворкян вертел на смуглом пальце обручальное кольцо с алмазной нарезкой. Он уже думал над заданием шефа и знал, что не заснёт всю ночь.

– Они зарвались. Привнесли в наши отношения нацистскую заразу. Ударили ниже пояса. Из тюрьмы ты их вытаскивать можешь, тут они тобой не брезгуют. А долги назад просить – увольте! Мы, русские, в своём праве. Так не пойдёт. Я тотчас же начинаю работать.

– Ты главного ещё не знаешь. – Темир, глядя исподлобья, жонглировал двумя зажигалками – золотой и платиновой. – Они думали, что мэр Лужков выкинет нас из Москвы к такой-то матери. Но я сумел уцелеть. Да ещё посмел сделать предъяву. Из их компании аккуратно отдавал долги покойный Андрея Ходза, мир его праху! Да и брал он немного – так, на перехват.

– Его смерти хотели не только Кораблёв, Килин и Филатов. Новожилов, Рубцов и Валдаев также решили от него избавиться. Он не поддержал фашистскую истерию. Он еврей наполовину. Остальные наверняка платили киллеру.

– Да, тоже не коренной. К тому же, умный парень. Зачем ему это? Кстати, за тем столом, на «стрелке» не было Филатова. Его кто-то до меня заделал. Пусть что хотят, гонят, но его траванули сознательно, причём вместе с семьёй и гостями. А после убрали и кухарку, чтобы никому не рассказала…

– Это сейчас не так важно, Темир. Расскажи лучше, какое блюдо принесли под конец встречи, – попросил Самвел. – Мне кажется, что тебе очень тяжело говорить об этом.

Глаза Темира буквально вылезли из орбит. По его телу прошла судорожная дрожь. Геворкян испугался, что сейчас придётся вызывать врача.

– Это был поросёнок с хреном на огромном блюде. Приготовили специально для нас, – то и дело, сдерживая рвотные спазмы, ответил Темир. – Не наигрались в «гусарскую рулетку». Адреналина им мало. И Георгий Рубцов очень любезно предложил мне попробовать. Он, который жил в Грозном, и всё отлично знает!

Махмиев достал из-под огромной, с кистями, подушке свой «ТТ», тщательно прицелился в висящую напротив дивана мишень, но не выстрелил, хотя делал это часто. Пули кучно ложились в девятку и десятку.

– Для чего они решили это сделать? Заставить тебя принять их устав?

Геворкян понимал, что лучше бы его шефа убили. Наверное, остальных надоумил именно Рубцов. Он, единственный, прекрасно знал мусульманские обычаи. Он жил там и, кстати, долго. Махмиев считал его своим земляком и другом.

– Лучше помолчим. – Махмиев оборвал разговор в знак того, что теперь намерен слушать лишь предложения Самвела.

Начальник службы безопасности всё понял, и в дополнительных уточнениях не нуждался.

– Они дали понять, что сожгли мосты. Теперь любые переговоры с ними бесполезны. Посылать к ним людей больше нельзя – убьют или сдадут. Шеф, ещё один вопрос. Как ты на всё отреагировал?

– Просто вышел. Хорошо, что был без оружия.

Темир встал, обошёл диван и положил руки на плечи Самвела.

– Я очень ждал тебя из Литвы. Когда ты приехал, мне стало легче. А как рассказал всё, камень с души упал. – Темир дунул в ствол пистолета и сунул «ТТ» под подушку. – Иди и думай, Самвел, а мне надо побыть одному.

* * *

Приехав на следующий день шефу, Самвел Геворкян увидел в углу, на ковре, игрушки. Индира собиралась отвезти их младшим сёстрам и детям других родственников. Голландские очаровательные зверьки, все белые – кошечка, мышка, медведица-коала с медвежонком лежали в прозрачных пакетах на всеобщем обозрении. Были ещё и жёлтый селезень в шляпе, и грустный верблюжонок, и мохнатый пёсик. Розовые и голубые сороконожки дополняли эту умилительную картину. Самвел взял в руки обезьянку с присосками на лапах. Её легко можно было укрепить на потолке детской.

– Может быть, придётся бросить Москву.

На Темира опять напала хандра. Поздоровавшись с начальником службы безопасности, он уселся в кресло и закурил.

– Придётся порвать налаженные связи, огромные деньги. Но перед этим я уничтожу тех семерых. Как и договорились, с твоей помощью. Ты же шахматист, Самвел. Очень умный и находчивый. Что ни попросишь, дам. Спецназ, аналитики, разведка, боевое и хозяйственное обеспечение будут работать на тебя одного. Сколько людей будет надо – проси, даже требуй. Конспиративные квартиры, любое оружие – тебе. И потом за мной не останется. Если я сейчас не отомщу, буду считаться опущенным. У меня всего два месяца. Дальше тянуть нельзя. Ну, от силы, три. Ни один не должен выжить. Ни один!

Темир поднял большой палец и резко опустил его вниз. Этим жестом римская публика присуждала к смерти поверженного гладиатора.

– Да, законы таковы. Каждый должен уметь свернуть скулу обидчику. А ты – тем более. Я не зря ем свой хлеб, шеф. Вот увидишь!

– У тебя уже есть предложения? – с интересом спросил Махмиев.

– У меня уже есть план, – обрадовал его Самвел. – Мне известны все рестораны, казино, ночные бары, дансинги, где они бывают. Около «Манхеттена», «Карусели», «Белого таракана» или «Арт. Пикчерз Гэлери» встретить их легче всего. Но я не стал бы кидать ребят в открытый бой. Много народу потеряешь, и самого взять могут. Они провоцируют на стрельбу у кабаков. Только того и хотят. Могут даже двойников вместо себя посылать. Тогда уже наверняка от тебя избавятся…

Самвел внимательно смотрел на своё кольцо, по привычке покручивая его на пальце. Темир внимательно слушал.

– И что ты предлагаешь? – Шеф смотрел на Геворкяна с отчаянной надеждой.

– Итак, надо отсечь заражённую ткань. Здесь я с тобой согласен полностью. Нацизма мы не потерпим. До сих пор врагами нам были менты, непонятливые чиновники, «суки»[15], конкуренты. Но никогда ими не были нормальные пацаны иной крови. Мы размежёвывались и сходились по иным принципам. Человек нее виноват в том, что он именно этой национальности. Родину, как и мать, не выбирают.

– Мы с тобой исповедуем разные религии, Самвел, и принадлежим к разным народам, – торжественно произнёс Темир. – Но разве это мешает там делать общее дело? Они могли отказаться платить долг, не затрагивая этого вопроса. И я бы, может, ещё потерпел. А так – не могу. Если бы до сих пор никого не убивал, начал бы сейчас. Возьми ещё бутылку бургундского в баре. И мне налей полный бокал.

Махмиев принял свою порцию и надолго замолчал, потому что всё уже было сказано. Подспудно он чувствовал, что грешит, и пить вообще не должен. Даже благородное вино сейчас для него «харам»[16]. Впрочем, Темир имел способность вообще не пьянеть. С таким же успехом он мог пить воду или чай.

Геворкян, чувствуя в висках приятное постукивание, подошёл к окну и выглянул из-за шторы. Он так поступал всегда, проверяя, всё ли в порядке. И вдруг он вздрогнул, прикусил губу. Вдоль тротуара Гоголевского бульвара шла вчерашняя парочка. Это были «сутик» и проститутка Лена, уже крашеная в рыжий цвет. Их присутствие вблизи квартиры шефа удивило и насторожило Самвела. Они, похоже, только что вышли из серебристого «Сааба» и направлялись по адресу.

Лена была в длинной каракулевой шубе и белых туфлях «Шанель» на высоченных каблуках. В руке она сжимала цепочку сумочки. «Сутик» сменил джинсовую куртку на голубой «пуховик». Он приволакивал ноги и шатался – то ли ещё не отошёл от вчерашнего, то ли схлопотал уже в конторе. На их непокрытые головы падали хлопья мокрого снега. По счастью, из подворотни вышел чей-то охранник и увёл парочку с собой.

Странно – ведь часы только что пробили половину первого дня. Впрочем, у всех свои вкусы. Интересно другое – как эта же проститутка оказалась вызвана именно сюда, на следующий день после неприятного инцидента? Может, не всё так просто? Ведь за квартирой Темира, конечно же, внимательно следили. И эти труженики интим-бизнеса вполне могли помочь недругам шефа.

Снег повалил стеной, скрыв от Самвела весь бульвар. Пришлось задёрнуть штору и вернуться в кресло. Темир лежал тихо – будто уснул. Он никогда не храпел и не ворочался. Забывался ненадолго, как дикий зверь. Готов был в любой момент вскочить, вырвав из-под подушки свой «ТТ». Часто шеф стрелял и из положения «лежа». Он обожал именно эту марку оружия – подлинный «Тульский Токарев», а не китайский суррогат. Ничего другого для него не существовало.

Самвел стал смаковать «Романею-Конти», в последний раз обдумывая свой план. От изумительного вина в душу пошёл покой. И опять, как и ночью, вспомнился другой снег, другое вино – розовое, в тяжёлом хрустальном бокале. Он сидел вот так же дома, в Степанакерте. На широкой родительской кровати спала сестра Иоланта. Она навернула на себя все шубы, что имелись в отцовском гнезде, весьма зажиточном до войны.

В комнате Темира щёлкали громадные напольные часы. Такие же были и дома. Тогда они отсчитывали последние сутки жизни Иоланты. Брат её тогда не чувствовал никакой тревоги. Просто сидел и пил вино, прислушиваясь к привычной стрельбе на окраинах города.

С песцовой шубой сестра решила расстаться. В доме не оставалось почти ничего съестного. Сестра собиралась идти на базар, чтобы обменять шубу на продукты. Муж её был на передовой, в карабахском ополчении, да и брат заехал ненадолго. Иоланта оставалась дома с родителями пятилетним сыном Арамом. В тот самый злополучный день мальчишка увязался с Иолантой на базар. Ни бабушка, и дедушка смогли его отговорить.

Может быть, ребёнок почувствовал, что они расстаются навсегда, и предпочёл уйти вместе с матерью. Самвел звал сестру в Салоники. Она отказывалась, не хотела бросать родителей и мужа. А те, в свою очередь, не желали никакой другой земли, кроме этой. За неё воевали, на ней хотели умереть и в неё лечь…

Старики сидели в подвале. Мать пекла хлеб из последней порции муки. Отец, вывалив на сковородку банку консервов, мешал шипящую массу длинным ножом. Самвел должен был утром улетать и ждал «борт» – вертолёт на Ереван.

Самвел сначала не понял, почему так плачут и кричат женщины около их дома. Первой выбежала мать, и тут же зарыдала сама. На очередной взрыв, прогремевший в стороне базара, никто в разрушенном городе не обратил внимания. А потом отец, с ножом в руке, опустился на колени в грязный снег. Он царапал ногтями брезент, на котором к дому принесли останки дочери и внука. Полчаса назад они были живы и здоровы. Очень хотели успеть к проводам Самвела…

В тот же день он раздобыл два гроба – не напрокат, а в вечное пользование. Иоланту и Арама провожала на кладбище толпа таких же страдающих людей и родственников. Просто соседей, у которых тем же взрывом убило близких. На кладбище Самвел и узнал, что сработало взрывное устройство. Его принёс на базар и оставил близ ворот мальчик лет дести. Никому и в голову не могло прийти, что обычный, плохо одетый ребёнок с чумазым личиком на такое способен. Ушёл он за минуту-полторы до взрыва. Удалился с таким видом, словно собирался тотчас же вернуться.

Кошёлка его осталась под ногами Иоланты и женщины, которая приценивалась к шубе. Обгорелые, в крови, обрывки песцового меха положили в гроб Иоланты. Положил брат, потому что знал, как трудно ей было расставаться со свадебным подарком мужа. Это случилось в начале девяносто второго года.

Отец умер через несколько месяцев. Мать – в мае этого, девяносто третьего. Только недавно их сын снял траур, потому что в доме шефа ещё жил праздник. А вот сегодня Самвел был уже в синем костюме – по древним обычаям. Он остался единственным из всей семьи, кто сумел выжить. Их с Иолантой было у родителей двое. Дети Самвела очень похожи на отца и тетю. Между ними та же разница – два года.

Самвел через окно видел, как плачут деревья на бульваре. Снег падал и паял. У Самвела защипало в глазах, и он вышел в ванную Отделанную плиткой под янтарь. Он вымыл над сияющей раковиной лицо и руки, присел на бортик угловой ванны. Самвел посмотрел на зеркальный подвесной потолок, осторожно прикрыл дверь. Холод от бронзовой ручки ещё долго оставался на ладони.

Махмиев уже не спал, а просто смотрел в потолок, думал о своём. Наверное, о тех семерых. Он уже знал, что Геворкян нашёл какой-то выход, и мог чувствовать себя спокойно.

– Шеф, послушай меня внимательно…

Геворкян, с мокрыми руками и лицом, сел в кресло. Махмиева словно подбросило. Раскидав подушки, он устроился на диване, наклонился вперёд. Во рту него потаённо светились золотые зубы. Колючие зрачки мерцали в полумраке.

– Говори! Как будем шинковать?

Тактик Махмиев и его штатный стратег всегда удачно дополняли друг друга. Сейчас Темир разгрыз сигару и стал жевать табак.

– Они думают, что нам легче списать долги и пойти на выполнение их условий, чем потерять всё здесь, да ещё и сесть на нары. Будем поддерживать в них эту уверенность всеми силами, изображать покорных и запуганных. Только не надо переигрывать, а то они насторожатся. У тебя же совсем другая репутация. Пусть думают, что мы попали в пиковое положение, и отступать нам некуда. Эта уверенность в своих силах погубит ребят. Кажется, я нашёл уязвимое место в системе их безопасности. Итак, пишем семь имён…

Самвел достал из кармана электронный блокнот. Заиграл пальцами на крохотных клавишах.

– Мы никого не пропустим, шеф. Станем убирать по одному. Велор Килин, 58 лет. Слабое, очень тонкое место – жена и дочь. Обожает их до безумия. Это мы используем обязательно. Подлости не получится – они уже не дети. Владислав Кораблёв, 32 года. Алексей Кузьмин, 37 лет. Они собираются жениться. Это может оказаться кстати. Артём Новожилов, 35 лет. У него есть жена и восьмилетний сын. Убивать ребёнка – грех, а использовать можно. Геннадий Рубцов, 48 лет. Твой главный друг. Сын, которого твои родители спасли от смерти, живёт вместе с семьёй отдельно. С отцом он в ссоре. Внучка маленькая – мы её не тронем. К этому очень сложно подобраться. Евгений Валдаев, 27 лет…

– На нём кровь моего друга Реваза, чьё имя я взял погонялом. Долг там пустяковый. Главное – он погубил моего друга и придумал эту выходку с поросёнком на блюде. Мы ведь вместе начинали – совсем молодыми…

– У Валдаева жена и грудная дочка. Он – задвинутый автолюбитель. Любит свою «тачку» больше, чем жену-фотомодель. Возможно, здесь он и проколется. Илья Топчиев, 30 лет. От второй жены ждёт ребёнка. Первая жена с дочкой живут отдельно, тоже в Москве. Надо подумать, кого использовать против Топчиева. Жену, которая колотится от ревности, или их дочку. Этот вопрос мы решим позже. Итак, подводим черту. Неуязвимых людей нет. Важно знать их слабые и сильные стороны, и соответственно подбирать ликвидаторов. В лоб не пойдём, и старых людей использовать не будем. Лучше взять новенького со стороны, выбрать подходящее оружие, транспортные средства. Одежду и грим. Этим займутся службы боевого и хозяйственного обеспечения. Сейчас нам надо принять решение и начать работать по каждой детали. Но принюхиваться придётся долго, предупреждаю сразу. Они у нас на метро не катаются, и без охраны в метро не заходят. О том, чтобы вламываться к ним домой, не может быть и речи. Ни шила в сердце, ни пули с близкого расстояния. Выпасать каждого с хирургической тщательностью Я только прошу меня торопить и не ограничивать сроками. Лучше провозиться дольше, подготавливая акцию, чем потом намертво увязнуть. Теперь насчёт исполнителя…

– Исполнителя? На всех семерых – одного? – Махмиев был озадачен. – Я хоть такое и допускал, но думал, что ты будешь против.

– Желательно. Никто так не делает, а мы сделаем. Лучше всего поступать нестандартно, тогда труднее принять меры. Никто для семи ликвидаций подряд не использует одного человека – мы это организуем. Будем изменять его внешность гримом, создавать различные комбинации. Писать талантливые сценарии, чтобы ни одна ситуация не повторялась. Чем меньше народу будет об этом знать, тем лучше. Ликвидации, если повезёт, будут частыми – с интервалом всего в несколько дней. Так тоже не делают, поэтому сделаем мы. Новаторам должно повезти. Времени, жаль, в обрез.

– Сам говоришь, что торопиться не нужно, – напомнил Темир.

– Торопиться не нужно, но и медлить нельзя. Да, следует искать новенького. Не бросать на ликвидации людей, которые одним установлением своей личности выведут на нас. Но нового бойца тоже нужно подбирать очень тщательно. Это я беру на себя. Здесь мы на ошибку права не имеем. Доверять кому-то рискованно.

– И кто это должен быть, по-твоему? – Заинтересовался Махмиев.

Он уже примерял на роль ликвидатора знакомых парней славянского типа. Кавказцы категорически не годились.

– Ему нужна надёжная легенда. Самый порядочный с виду человек, от которого никто не будет ждать покушения. Но эти семеро будут ждать его от любого мужика. Никаких ветеранов «горячих точек» – я на них насмотрелся. Истерики и наркоманы, склонны к ненужной, даже опасной браваде. Не целиком предсказуемы…

– Женщину хочешь привлечь? – догадался Махмиев.

– Тоже не пойдёт. Ни в постель, ни в обслугу её не протолкнуть. Лучше всего для этой цели брать мальчика. Безумная мысль, скажешь?

Геворкян внимательно следил за реакцией Махмиева. Тот взглянул удивлённо, недоверчиво.

– Это и есть мой коронный ход. Сейчас я тебе всё объясню.

– Объясни. Надо сказать, ты меня сильно удивил.

Темир повернул на пальце свой знаменитый перстень, показывая, что мальчику он будет велик. Ночник освещал осунувшееся лицо «авторитета», придавал его глазам неживой, электрический блеск.

– Значит, ликвидатором ты хочешь сделать ребёнка? Да?

– Я всю ночь вспоминал покойных родителей, сестру Иоланту, по мужу Балаян. Она погибла в девяносто втором, вскоре после Нового года, в Степанакерте. С ней был мой племянник Арам. Их взорвал на базаре мальчишка. Он поставил спрятанное в хозяйственную сумку устройство с часовым механизмом. И ушёл, буквально за минуту. Это был террористический акт, не имеющий конкретного адреса. Просто для того, чтобы запугать население.

– Ты рассказывал об этом, – перебил Махмиев. – И я скорблю вместе с тобой.

– Да, рассказывал. Но что, если найти мальчика лет восьми-десяти? Чем ребёнок моложе, тем меньше подозрений. Подготовим его должным образом. Нам помогут Липин, Александра. Это же суперпрофессионалы…

Махмиев кусал нижнюю губу, и по лицу его пробегали тени.

– Восьмилетнего мальчишку думаешь сделать диверсантом? По-твоему, это возможно? Маленький ещё. Он и тренировок может не выдержать.

– Долгие тренировки не есть залог успеха…

Самвел уверился в своей правоте, что готов был с пеной у рта защищать ещё «сырой» план перед какими угодно специалистами.

– Быть киллером, диверсантом – тоже Божий дар. Имеются люди с таким инстинктом, что их и учить-то ничему не надо. Война у некоторых мальчишек буквально в крови. Важно найти вот такого гения, а гению в своей области действовать просто. Там, где с обыкновенных людей семь потом сойдёт, он справится шутя. Я при подборе кадров в службу безопасности исхожу именно из этого. А вот структуру вербовки и подготовки кадров-ликвидаторов не одобряю…

Самвел встал и принялся ходить по полутёмной комнате. От лёгкого сквозняка зашелестели букеты и упаковки игрушек. На люстре тихо звякнули подвески.

– Излишняя громоздкость и таинственность больше подходит больше для приключенческих фильмов. А всё самое разумное ясно и просто. Длинные цепочки связи, сеть конспиративных квартир ни к чему совершенно. Здесь дело не в глубине конспирации, а в личных качествах бойца. Когда вербуешь учеников, нужно быть отличных психологом, обладать воображением и абстрактным мышлением. Уметь прогнозировать последствия, причём во многих вариантах. Не действовать по всем известной схеме. Шевелить мозгами, придумывать что-то своё, никому не известное. На то, чтобы понять и разгадать, уйдёт время, а дело будет сделано. На каждый случай нужно иметь свой план, как одноразовый шприц. Его потом можно отбросить и забыть, понимаешь? Творчески следует к делу подходить, с огоньком!

Темир слушал, качая головой, и сам поражался полёту фантазии своего начальника охраны. Далеко не ретроград, он, тем не менее, сильно сомневался в успехе такого мероприятия.

– А почему ребёнок? – продолжал Самвел. – Да потому, что даже собаки из «Альфы», натасканные на борьбу с террористами, при дрессировке получают установку не неприкосновенность женщин. И, особенно, детей. Чем ребёнок меньше, тем будет лучше. И ещё. Человека надо сразу проверять в экстремальной ситуации, а не к концу первого года тренировок. Сколько средств и сил сохранится, сколько времени! Натренироваться всегда можно. И не в годах, а в днях должны настоящие асы измерять это время. Задатки следует выявлять тут же, особенно у детей. Впрочем, и у взрослых тоже. Там человек виден весь. А наплести про себя всегда можно.

Геворкян видел, что шеф не до конца проникся его идеей, удивляется и сомневается.

– Всё равно киллеров ликвидируют. Так не лучше ли придержать средства на их обучение и укрытие? Я бы не собирал детдомовцев по всей стране, а нашёл несколько талантливых детей. Именно они меньше всего похоже на убийц. А обращаться с оружием такого парня научить легче лёгкого. Ответственности перед законом он не несёт. Ты подумай, как классно! Конечно, это сложно. Лучше посылать на каждое дело «легионера» без единой складки под черепом, а потом о них забывать. Или «рекрутов», которые в самый ответственный момент закатят истерику. А следить за ними круглосуточно, менять им квартиры и машины, записывать переговоры… С ребёнком легче. Если он с гнильцой, то при детской непосредственности это проявится быстрее. Не надо грести всех подряд, лишь бы мускулатуру накачали и выглядели пострашнее. Если удастся найти подходящий кадр, Александра обработает его по своим методикам. Липин даст консультацию. Если нужно, задействуем методы КГБ, ускоренную программу. Сразу начнём растить ликвидатора-одиночку. Представляешь? И показания ребёнка ничего не стоят, если настучит куда-нибудь. Померещилось, в «стрелялки» заигрался… Что он понимает?

Часы пробили два раза, и низкий гул долго дрожал в воздухе.

– Шеф, личность человека формируется до семи лет включительно. Почему я и настаиваю на восьмилетнем возрасте. Крайний срок – девять-десять. Но не старше.

– У тебя кто-то есть на примете? – Махмиев наконец-то внял доводам.

– Нет, будем искать. Ребёнок изначально залегендирован. Слабое, беззащитное существо. Неприметная внешность здесь на втором плане – возраст спасёт в любом случаи. Подросток уже не годится.

– Считаешь, что мальчишка способен обвести охрану хотя бы одного из них? – Махмиев вновь засомневался. – Смелость смелостью, а голова на плечах тоже должна быть. И опыт тоже хоть какой-то нужен.

– Мы должны разработать такой план, чтобы он сумел, – твёрдо сказал Геворкян. – Я лично должен. И, будь спокоен, разработаю. Да, мне сейчас в голову пришло… Бывало, что мальчиков девочками одевали. Тогда и вовсе безобидно получится. Опять-таки – грим, парик…

Самвел ждал одобрения. После того, как Темир даст отмашку, нужно сразу же включаться в поиски кандидатуры. Никто не знает, сколько времени уйдёт на это.

– Тогда начинай! – приказал Махмиев. – Только ищи хорошо. Чтобы роль выучил, не струсил, не заплакал. Слушай, Самвел, ведь в Москве нет таких. От нас повезём?

– Ни в коем случае! Этот ребёнок Москву должен знать, быть местным. И говорить без акцента. Иметь квартиру, приличных родителей. Не с вокзала, короче.

Геворкян вытянул вперёд ноги в дорогих остроносых полуботинках. Он представлял, какой шквал звонков, гудков и прочих сигналов обрушится на людей Темира за то время, что они тут размышляют в уединении. Но шеф пока не был расположен к интенсивной работе. Он хотел прояснить вопрос с кандидатурой будущего ликвидатора.

– Значит, ищешь в Москве? Где именно?

– Пошлю людей по спортивным секциям, по частным группам…

– Русских выбирай для поисков. Чтобы не заподозрили плохого, – предупредил Темир.

– Конечно, одни славяне пойдут. Я им хоть истинных арийцев предоставлю. Проедутся по Москве и выяснят, где водятся подходящие ребята. За хороший гонорар, естественно.

– И не «волдырей» посылай, а чтобы соображали. Но не говори, для чего мальчик нужен, – посоветовал Темир.

Он посмотрел на часы и понял, что уделяет слишком много времени этой проблеме.

– Постараюсь, – скромно пообещал Самвел. – Прочешут всех, кто занимается спортом с детьми. Желательно гимнастикой, борьбой, лёгкой атлетикой, на худой конец. Можно ещё поискать в цирковых училищах, но там дети старше.

– И на характер обрати особое внимание. Это важнее, чем спорт – ты сам говоришь. Разговорчивые не нужны, но и особо молчаливые – тоже. Молчаливый – часто дурной. Надо, чтобы и не сболтнул лишнего, и при случае мог языком поработать. «Бабок» не жалей – окупятся.

Темир поднялся, застегнул ворот рубашки, надел галстук. Проверил, в порядке ли пуговицы жилета. Надел пиджак и подошёл к зеркалу.

– Когда подберёшь хотя бы нескольких, приезжай ко мне. Решим, что делать дальше.

– Есть! – Самвел вскочил, застегнул пиджак.

– И ещё. – Темир аккуратно причесался черепаховым гребнем. – Возьми под наблюдение контору, откуда вчера та парочка пожаловала.

– Разумеется. – Самвел пока не стал говорить, что видел их сегодня на бульваре.

– Начнут под меня копать, заткни им глотки. Только аккуратно, без огласки. Я не хочу ещё из-за них иметь проблемы.

– Понял, – ответил Геворкян.

Потом он взглянул на окна и увидел стылый, прозрачный день. Без снега, без дождя, без ветра и туч. Над Москвой раскинулось голубое, как будто чисто вымытое небо.

* * *

После зимнего холода пар бассейна словно ударил Самвела по щекам. Они пришли вместе с Авлуром, но потом охранник удалился. Глаза, лоб, щёки, всё тело никак не могли привыкнуть к теплу, а уши – к плеску волн и чириканью птичек. Темир их держал в большом количестве. Когда шёл плавать, выпускал летать под потолком.

Шеф вынырнул из зеленоватой воды у самых ног гостя, широко улыбнулся и протянул руку. Чтобы ответить на приветствие, Самвелу пришлось сесть на корточки. Несмотря на то, что замшевую утеплённую куртку он оставил у входа, жар распирал его изнутри. Духота и влага мешали нормально дышать.

Бассейн искрился, как звёздное небо. Кристаллики сияли и под водой, и на потолке. Явно угадывалась тяга хозяина к чёрному цвету различных оттенков, но дорогой мрамор не выглядел мрачным. Со вкусом оформленный интерьер всегда ласкал взор Самвела и улучшал настроение.

– На воле уже сугробы, – сообщил он. – А у тебя лето, шеф. В городе тает, а здесь нарядно. Ёлочки голубые, воздух свежий…

– Погоди, я сейчас поднимусь.

Темир быстро взобрался по лесенке. Он накинул узбекский халат в чёрно-бирюзовую полоску на махровой синей подкладке. Лицевая сторона сияла нежнейшим шёлком. Махмиев указал на два громадных шезлонга.

– Садись. Чего хочешь выпить? Вина?

На шее Махмиева теперь висела плоская цепь, без медальона, пальцы украшали перстни. Он его литого торса, казалось, мог отскочить нож.

– Кофе и клюквенный сок. Сегодня хочу выехать по первому адресу, – объяснил свой выбор Геворкян. – Желательно, «Селект».

– Ладно. Нашёл, говоришь, парня?

Махмиев продолжил их закодированный разговор по пейджеру. Он нажал на кнопку звонка и отдал распоряжение по-чеченски – в стоящий рядом микрофон. Выбору гостя он особенно не удивился. Самвел всегда пил убойный кофе с клюквой перед выездом на задания.

Геворкян, борясь с уютной дремотой, смотрел вверх, на стеклянный потолок. Над ним серело небо, вились «белые мухи». По бортику бассейна бегала дымчатая персидская кошка с «лунными» глазами. Она надрывно, всем нутром, ворчала на порхающих в вышине птичек.

Кофе и сок поставил на столик подросток лет тринадцати – племянник Темира. Угощение он принёс на чеканном серебряном подносе, так шедшем к чёрному мрамору столика. Удалился он без поклона – как настоящий мужчина. Парень был при оружии – на поясе болталась кобура.

– Я пятерых нашёл, – с некоторой гордостью сообщил Самвел.

От вылощенного джентльмена не осталось и следа. Теперь это был заросший синей щетиной кавказец в сером джемпере «поло» и потёртых джинсах.

– Докладывай. – Темир тронул свой спутниковый «Самсунг», который всегда был рядом.

Геворкян пил кофе и сок одновременно. Это оказывало на его организм благотворное влияние.

– Теперь у меня есть два списка. Первый включает тех, кого нужно ликвидировать. Второй – тех, кто, возможно, станет этим заниматься. Двое из секции карате, двое – спортивные гимнасты. Ещё один посещает занятия вольной борьбой.

Самвел достал свой электронный блокнот, пролистал его нажатием микроскопической клавиши.

– Имена хочешь знать?

Темир рассеянно пил сок и наблюдал за кошкой. Та уже не раз падала в воду при попытке поймать птичку. Сейчас она походила на оживший парик с бульдожьей мордочкой.

– Мне все ни к чему. Скажешь имя того, кого выберешь.

– Значит, отсев поручаешь мне? – Самвел всегда ценил чужое доверие.

– А кому же? – Темир покончил с соком и принялся за кофе.

Кошка опять подпрыгнула и чудом не упала в воду. Хозяин радостно улыбнулся. Всё обошлось, и не пришлось вылавливать любимицу Индиры из бассейна. Звёздный остров лета среди зимы приводил в восторг даже очень искушённых гостей. Здесь же располагался и солярий. Под лампами Махмиев приказал насыпать чистейший кварцевый песок и часто нежился там – и один, и с женщинами.

– Что ты про этих мальчиков знаешь?

– Знаю абсолютно всё. Состав семей, привычки, распорядок дня. Разведка работала три недели. Имена получили практически сразу.

– Начинай проверять, не теряй времени.

Махмиев нашарил ногами пляжные шлёпанцы на пробковой подошве. Верхняя их часть была сделана под макраме.

– Я тебе скажу, как надо. Много с ними не разговаривай. Возьми хорошего водилу и ещё одного парня, из спецназа. Сегодня же наезжай на того, кого взять удобно. Затыкаешь рот, чтобы не орал, тащишь в машину. Про грим сам знаешь – не мне учить. Кстати, благодарю тебя за хозяина того борделя. Он ведь действительно хотел меня заложить. В ментовке шлюха с «сутиком» давали показания. О групповом изнасиловании издевательствах и всём таком прочем.

– Да, это был прямо ценный подарок, – согласился Самвел. – Хорошо, что ты их палками не побил! Но, при желании, можно было тебе «уголовку» пришить. Но теперь нет никого – ни хозяина, ни этой парочки. Кстати, я видел их на второй день после той истории. Они входили в подворотню дома напротив твоего. И показалось мне, что не на вызов прибыли эти молодые люди. Их встретил человек, очень похожий на серьёзного профессионала. Такие интим-досугом не занимаются. Скорее всего, хотели установить аппаратуру для наблюдения за твоей квартирой. Сектор прямо-таки идеальный. Может, уже и установили. Так что лучше на той квартире о важных делах не говорить. Но, чтобы голова не болела, я поработал с борделем. Из-за них ночами не спать – чести много. Случился там пожар, началась паника. Как раз когда в узком кругу вечеринку справляли. Но «узкий круг» – это человек двадцать. Там были и наши знакомые. По пьянке чего не бывает? Так что вся троица теперь будет гарантированно молчать.

– Спасибо тебе, брат! – Темир пожал руку Самвелу и приобнял его. – Век не забуду. А парня тащи в машину сразу же. Возьми «чистый» джип. На каждую операцию нужна новая машина. С хозлужбами я говорил. И смотри, как малый себя поведёт…

Темир помассировал глубокую бороздку на мощном подбородке.

– Жестоко, но справедливо, – одобрил Геворкян. – Охрана наших «друзей» с ним церемониться не станет.

– Изображайте, что похитили его с целью взять выкуп. Возьмём небольшой – сто пятьдесят тысяч гринов. А иначе, мол, его убьют. И сами не расслабляйтесь, играйте. Сделайте вид, что отвлеклись. Смотрите, побежит он или будет ждать родителей с деньгами. Домой звонить не давайте – может быть, аппарат с определителем. Даже из таксофона нельзя. Пусть наговорит на диктофон, якобы для пересылки в семью. А я её потом послушаю. Начинай, Самвел.

Махмиев встал. Геворкян последовал его примеру.

– Времени, шайтан, совсем нет! Помни о том, что приговор обжаловать нельзя. Ищи им палача, Самвел, ищи! Сейчас ошибёшься – всех нас погубишь.

– Я разве ошибался когда-нибудь?

– Нет, Самвел. – Махмиев вытер лицо краем купальной простыни. – У меня сейчас другие дела, а ты иди. Когда с первым закончишь, по тоновому пейджеру дашь сигнал. Мы уговорились с тобой, какой означает «да», а какой – «нет». При встрече объяснишь, почему ты так решил.

– Ясно!

Геворкян уже рвался в бой. Его подгонял интерес. Подобных заданий выполнять ещё не приходилось.

– Тогда иди.

Темир попрощался с Самвелом традиционным полуобъятием, поцеловал его на удачу.

Во дворе, обнесённом красным кирпичным забором, было бело и тихо. Тучи ползли по небу, почти задевая вершины голубых элитных елей. Снежинки мгновенно растаяли на горячих щеках Геворкяна. Он стоял посреди двора, заново привыкая к безмолвной зиме, о которой успел забыть в тропиках бассейна. Он тщательно застегнул замшевую куртку на норке, чтобы ненароком не простыть. Потом тщательно оглядел тех, кто ждал около джипа «Тойота».

В кожаной куртке, тоже на меху – Александр Кутьин, бывший морской пехотинец. Когда-то его обучали диверсиям на море. На суше Саня, впрочем, тоже был незаменим. Его порекомендовали «грушники», и Махмиев ещё ни разу не пожалел об этом. Круглолицый, курносый, с русым ёжиком на голове, он не имел и капли кавказской крови. Все его предки исстари жили под Рязанью.

За рулём сидел один, в прошлом десантник, тоже протеже Липина – водила Денис Перетягин. Широкоскулый, голубоглазый, усатый и флегматичный, он принадлежал к финно-угорскому типу. Потом оказалось, что родился Перетягин в Ижевске. Сейчас водитель был в куртке горохового цвета, под которой тоже притаилась кобура.

Самвел сбежал с крылечка, и ногам стало холодно. Он провалился в рыхлый снег, а ноги уже привыкли к теплу. Да и не любил Самвел зимнюю обувь – до машины можно было дойти и в ботинках из тонкой кожи. Эту куртку, на норке, он надевал, в основном, для престижа.

– Куда едем? – Перетягин с интересом глянул через плечо.

Кутьин открыл перед Геворкяном дверцу джипа. Тот сел вперед, несколько боком, и сразу же принялся гримироваться. Это отняло пять минут. В ход пошли: парик с обильной проседью, накладные усы, контактные линзы в глаза – для придания им синего цвета.

Геворкяну стало смешно – три вооружённых мужика на одного мальчишку! Но ребёнку придётся побывать ещё и не в таких переплётах, если выбор Махмиева падёт на него. Напугать, как следует, парень и проявится. Никакие тесты не нужны. Покажет себя со всех сторон.

– Едем на Новокузьминскую улицу, в Вешняки, – ответил Геворкян, как будто сел в такси.

Перетягин молча кивнул. Кованые ворота разошлись перед ними, открывая белую стрелу загородной зимней аллеи. Метель взлетела перед лобовым стеклом, поэтому Денис тут же включил подогрев и «дворники». По стеклу потекли ручейки талой воды.

Серое небо навевало сон. Самвел включил автомагнитолу. Выбрал лёгкую, скользящую по нервам музыку. Он хотел расслабиться за то время, что они будут находиться в дороге.

– Когда приедем, совсем стемнеет, – тихо сказал Самвел. – Саня, знаешь, что придётся делать?

Джип летел по аллее. Вскоре, вывернув на шоссе, он пересёк Кольцевую дорогу. Самвел с удивлением отметил, что на берегу ещё не замёрзшего труда, неподалёку от дачи Махмиева, стоят три мужика в плавках и две тётки в раздельных купальниках. Все явно пенсионного возраста. Выпяченные животы украшали всевозможные шрамы. Какие – Самвел не понял – слишком быстро проехали. У дам, конечно, кесарево сечение. Сильной половине, похоже, удаляли желчный пузырь или селезёнку. Может, кому-то ещё и перитонит откачивали.

Потом по бокам дороги зарябили гаражи. Чуть поодаль ещё мелькали утонувшие в пурге «коробочки» московских новостроек.

– Знаю. Шеф сказал, что мальчишку будем ловить. – Саня широко улыбнулся, показывая своё к этому отношение.

– Да, Лёшу Липатова, девяти лет от роду. Но ты отнесись серьёзно, Санёк. Мобилизуйся.

– Для пацана-то? – не мог успокоиться бравый морпех. – Не зря «дуры» взяли? Или он с охраной ходит?

– Без охраны. Я сам не люблю лишнюю работу. – Самвел подавил зевок. – Но эта – не лишняя. Потом поймёшь.

Каким окажется номер первый, Геворкян не представлял. Но внешность уже не была загадкой. В бумажнике лежали пять фотографий Лёши Липатова, проживающего около кинотеатра «Ташкент». Сын торговца аппаратами для приготовления сахарной ваты и воздушной кукурузы, хрустящего картофеля и пончиков. Похищение не должно особенно удивить папашу. Парня охарактеризовали в секции как волевого, инициативного, сильного. Короче, подающего надежды каратиста. Внешность тоже, вроде, нормальная. Коротко стриженый, светловолосый, с вздёрнутым носом – незаметный, короче. Правда, фигура уже мощная.

Перетягин с закрытыми глазами ориентировался на улицах Сокольников и Лефортово. Для Самвела же все московские районы сливались в один. Местным кадрам поневоле приходилось быть верными шефу. Действия и слова каждого из них многократно перепроверялись. В случае измены Темир Махмиев долго не размышлял. Он просто накидывал на шею стальной тросик, другой конец прикреплял к кузову грузовика. Оставалось только дать газ.

Здесь было грязно. По тротуарам и мостовым растекались радужные от пролитого бензина лужи. Люди ждали транспорта под зонтиками, бегали по тротуару, прыгали прямо в снежную кашу. Проезжающие автобусы поднимали фонтаны брызг. В свете автомобильных фар и в сиянии витрин картина напоминала шабаш ведьм в горах Гарца. Торговцев непогода не прогоняла с улиц никогда. Они и сейчас приплясывали около своих лотков и ящиков, то и дело поглядывая на часы.

Темнело быстро, и зажигались наверху лиловые фонари. То одна, то другая магазинная вывеска сияла неоном перед плачущим лобовым стеклом «Тойоты». Измайловский парк оставался справа. Они пересекли шоссе Энтузиастов, нырнули на улицу Плеханова, оказались в «Кусково». Где-то здесь были усадьба с таким названием, и Государственный музей керамики. Несколько лет назад Самвел и Фелицата тут побывали. Тогда он и сам бы не поверил, что по этим улицам будет ездить не на экскурсии, а на дела.

Огоньки домов брызнули в глаза, как ракеты фейерверка. Джип переехал детскую площадку, хрустнул кустами.

– Денис, скоро?

Геворкян сверился со своими уникальными часами. Вроде, пока всё нормально.

– Уже на месте. Успели? – Водила забеспокоился.

– Да. Даже рано.

– Какой дом? Этот? Или дальше?

Перетягин огляделся по сторонам. В раскисшем, тёмном дворе никого не было – лишь шелестел снежный дождь.

– Этот. Только тише, ладно? Туши фары.

– Сейчас. – Водила подался вперёд. – Отсюда хорошо виден подъезд.

– А дальше уже наши с Сашей дела. Лёша брата младшего забирает из садика каждый вечер. И ведёт домой одной дорогой… – Геворкян немного подумал. – Подай чуть-чуть назад. На всякий случай.

Джип спрятался между гаражами и эстакадой. Мутная мгла обволокла «Тойоту» и скрыла её от посторонних глаз. Немного мешали кусты, загораживали обзор. Но они же обеспечивали идеальную маскировку.

– Он? – Саня покосился на Самвела. Тот подался к лобовому стеклу.

Из-за заборчика, огораживающего посадки тонких ещё деревьев и зарослей акации, вышли два мальчика. Они были очень схожи между собой. Даже при плохом освещении мужчины в джипе видели это. Младший мальчик шагал чуть сзади. Его старший брат, в блестящей трёхцветной куртке и вязаной шапке с каким-то лейблом, со спортивной сумкой на плече, двигался уверенно, напористо. Он взял младшего брата за руку, потащил прямо по лужам. Маленькому, похоже, было лет пять. Старшему – девять лет и один месяц. Это Самвел знал точно.

– Он! – Геворкян обрадовался.

Объект нашёлся быстро. В течение ближайших пяти минут можно будет сделать вывод о его пригодности для намечаемых мероприятий.

– Денис, оставайся здесь и будь в готовности. Мы с Саней идём за ним. Будем действовать по ситуации. Главное – дать мальчику почувствовать опасность, исходящую от нас. И внимательно наблюдать. Может, его и похищать-то не потребуется…

Что-то в облике Лёши Липатова наводило Геворкяна на недобрые мысли. Но он решил не забивать голову догадками. А опираться на факты.

Самвел и Саня выпрыгнули из джипа, открыв дверцы сразу с двух сторон. Под ногами булькнула невидимая лужа. Блестящие ботинки Геворкяна оказались целиком в грязи. Принимать меры было некогда. К тому же, обляпанная обувь была такой же идеальной маскировкой, как и клокастая шевелюра цвета соли с перцем.

Быстрым шагом оба направились за мальчиками к их подъезду. Младший вдруг присел и что-то поднял с асфальта. Старший дал ему подзатыльник и выбросил находку в кусты. Малыш задержал брата ровно настолько, чтобы можно было их догнать и не дать войти в лифт. Дверь оказалась с кодом, но младший братик неплотно захлопнул дверь. Самвел вошёл в подъезд третьим, Саня Кутьин – четвёртым.

– Я, я нажму! – верещал маленький, прыгая под кнопкой лифта, которая как раз погасла.

Кто-то покинул кабину на верхних этажах. Ребёнок ткнул озябшим пальчиком в пластмассовый кружок, под которым опять вспыхнул красный свет. Кабина, зашумев, пошла вниз.

Лёша Липатов вдруг оглянулся и увидел около почтовых ящиков двух мужиков явно протокольного вида. Один, в серой замше, с усами и возбуждённо блестящими глазами, явно хотел успеть в кабину. Сам он был невысокий, но рядом стоял амбал – стриженый ёжиком, в широких штанах и кожаной «косухе». В свете синеватой лампочки парочка выглядела просто ужасно.

Лёша беспомощно разинул рот, потому что заметил – у мужчин куртки оттопырены под мышками. Он вспомнил рассказы отца о рэкетирах и прочих бандюгах, которые рано или поздно обратят внимание на малолетних сыновей бизнесмена Липатова. Отец имел «крышу» и платил дань, но со всеми группировками не договоришься. Особенно с «хачиками», которые вообще склонны к импульсивным поступкам. Эти двое оказались здесь не случайно. Надо бежать, иначе – амба…

Старший мальчик облизал холодные, липкие губы, попятился и наступил на ноги маленькому. Ремень своей сумки он намертво стиснул в кулаках. Зрачки моментально расширились – Самвел это заметил.

Нет, не убежать! Лёшины упругие щёки затряслись, как овсяный кисель.

– Лёха, ты что-о? – заныл братишка.

А потом он вдруг проникся тем же страхом и прилип спиной к стене. Самвел и Саня шагнули в ногу, прямо к мальчикам. Как назло, лифт открыл двери только тогда, когда бандиты оказались совсем рядом с детьми.

Лёша завертел головой, открыл рот и метнулся к кабине, уже не замечая ревущего братика. У детсадовца от ужаса заплелись ноги, он застрял в делах лифта. Этого было достаточно, чтобы старший, оттолкнув его, нажав кнопку своего этажа. Двери захлопнулись, и кабина пошла наверх.

Ребёнок с визгом разревелся, барабаня кулачками по равнодушной светлой двери. На ней были нацарапаны похабные слова и картинки. Страшные дядьки стояли рядом, не проявляя никакой агрессии. Наоборот, они качали головами, слушая шум лифта, уносившего будущего супермена.

Мальчик втянул голову в плечи, продолжая реветь. Не вытираемые слёзы мгновенно промочили шарф и воротник. В ноздрях вздёрнутого носика заклокотали прозрачные сопли.

Лифт уже не работал. Стало быть, Лёша прибыл к себе на этаж. Интересно, что он будет делать дальше. Приведёт папашу? Собаку? Вызовет милицию? Им-то лично ничего не грозило – мало ли кто хочет войти в лифт.

Самвел надавил на кнопку, потом присел на корточки перед ребёнком.

– Ты чего голосишь, а? Не стыдно? Как девчонка! Боишься нас?

– Не боюсь… – икая, прошептал мальчик.

Но потом он незаметно успокоился, сморгнул слёзы, отвернулся от Геворкяна.

Тот взял мальчика за локти:

– Тебя как зовут, а?

– Алик… Липатов. – Ребёнок проглотил слюну и недоверчиво покосился на Саню. Тот сделал «козу» и широко улыбнулся.

Самвел достал свой носовой платок и вытер малышу нос, глаза, губы. Мягко стукнула створками кабина. В следующий миг они разошлись.

– Поехали, – сказал Самвел, подталкивая Алика. Тот обречённо шагнул в кабину, где уже стоял Кутьин.

– Куда поехали? – Алик вжался в угол.

Тельце мальчика тряслось, как в лихорадке. Его глаза видели только две большие страшные фигуры. Маленькими пестрыми сапожками-бутиками он наступил в налитую кем-то лужу.

– Домой. Какой у вас этаж? Сань, нажимай.

– Десятый. – Ребёнок проглотил слёзы.

Когда кабина пошла вверх, Самвел прислонился к стенке и стал слушать его утихающие всхлипывания.

На десятом этаже лифт замер. Все трое вышли на лестничную площадку.

– Сань, отойди за мусоропровод, – приказал Геворкян. – Ни к чему людей пугать.

Кутьин молча подчинился. Самвел взял на руки ребёнка.

– Алик, ведь я тебя не съел, правда? – ласково спросил он.

– Не-ет… – Малыш несмело улыбнулся.

– Где твоя дверь?

Геворкян подумал, что может успеть в гости и ко второму. Это если Лёша Липатов из квартиры не вызвал милицию.

– Вот! – Алик, спущенный на пол, вприпрыжку подбежал к забронированному входу в жилище.

– Кто ещё дома есть? Кроме брата?

Геворкян надавил на кнопку звонка. Пронзительная трель резанула по барабанным перепонкам.

– Бабуля. И кошка у нас есть. Василиса.

Алик был счастлив, что с ним ничего не произошло. Кроме того, он даже вернулся победителем. Послышались шаги; маслянисто блеснул «глазок». Самвел всегда кожей чувствовал, что его рассматривают.

– Алик, как зовут бабушку? – шёпотом спросил он.

– Людмила Гавриловна, – шёпотом сказал ребёнок.

– Людмила Гавриловна, я к вам младшего внука привёл. Откройте, не бойтесь.

Самвел теперь жалел, что оделся гопником. Сейчас ему нужно было выглядеть респектабельным. Впрочем, куртку на норке гопники не носят.

– О, Господи! – послышались за дверью.

Бабушка выскочила на площадку. Это была дородная мадам с облитой лаком «химией», в длинном палевом халате, с золотыми «Весами» на шее.

– Бабуля, дяденька меня в лифте привёз! А Лёшка один уехал, – поспешил поделиться новостями мальчик.

Мадам подхватила внука на руки и хотела захлопнуть дверь, но Самвел молниеносно втиснулся в переднюю.

– Поблагодарить не хотите?

– Это вы Алёшеньку испугали так? – Людмила Гавриловна прижимала к себе младшего внука. – Сам не свой прибежал, сейчас в ванной закрылся. Бабушка, говорит, звони в милицию, а я боюсь. А где младший-то? Позвонишь в отделение – только хуже будет. И не успеют ни чёрта, и штраф возьмут.

Тяжёлые длинные серьги с жемчугом оттягивали мочки её ушей. Нанизанные сверх меры кольца давили на толстые пальцы.

– Я напугал? – Самвел пожал плечами. – Я просто хотел зайти в лифт. И всё.

– Лёша сказал, что на первом этаже два бандита, прямо к нему шли. Вы понимаете, отец коммерцией занимается. Всякое ведь может случиться. – Женщине вдруг стало неудобно. – Вы, значит, просто шли к кому-то здесь?

– Я имею право ходить, где хочу. Беспрепятственно. Это пока ещё не запрещено. – Геворкян усмехнулся в фальшивые усы. – В ванной, значит, закрылся? А брата младшего бросил? Будь мы действительно бандиты, лакомый кусочек взяли бы. Он должен был сначала Алика толкнуть в кабину, а вломился сам. Отпихнул младшего. Фактически отдал его нам. Я вам говорю на будущее, если действительно попадутся маньяки или бандиты.

– Вы проходите! Проходите, пожалуйста! – заторопилась Людмила Гавриловна. – Извините, я сразу повела себя неправильно. Сейчас с Алёшенькой поговорим. Он ведь должен маленького защищать. Так мы его всегда и воспитывали. На карате ходит…

– Это ужасно. – Геворкян потрепал Алика по льняной чёлке. – Меня испугался, брата бросил. И в милицию не позвонил. Почему бабушка должна? А если бы бабушки дома не было?

– Лёша, Лёша! Иди сюда сейчас же!

Людмила Гавриловна колотила кулаком по ребристой алюминиевой двери. Но в ванной только плескалась вода. Потом она уронила руки вдоль туловища.

– Нет, не могу больше! Мне худо. Не думала, что он так поступит. И добро бы слабеньким был, болезненным. А то ведь прыткий, и не простужался никогда. Зарядку делает, холодной водой обливается. На карате ходит – я уже говорила. Кроме того, в бассейн ещё… Но ведь есть же маньяки, которые в лифтах детей уродуют! Подсаживаются, насилуют, убивают. Мы с родителями об этом говорили, и мальчишки слышали.

Людмила тоскливыми глазами обвела стены прихожей, оклеенные моющимися обоями. На них был изображён цветущий июльский луг. Казалось, что сейчас застрекочут кузнечики, и заворчит вдалеке гром. Электрический свет струился будто бы сквозь потолок.

Геворкян посмотрел на свои часы. Нужно было закругляться, чтобы успеть в Бибирево, к десятилетнему Грише Сидорову – тоже будущему каратисту.

– Родители-то дома?

– Да нет, не вернулись ещё. У них офис в центре. – Бабушка опять встрепенулась. – Да вы не обижайтесь, что вас за бандита приняли. Дети же малые…

– Мне-то что! Вас жалко, – совершенно искренне сказал Самвел. – Нельзя вашего внука учить карате. Послушайте, я вам добра желаю. Он будет бить только слабых. В том числе, может ударить и вас. Такое грозное оружие подлецам и трусам в руки не дают. Я не знаю, куда смотрел его инструктор. Ведь гниль в душе заметна сразу. Инструктора полагается дисквалифицировать за такую халатность. – Самвел ещё раз взглянул на часы. – Всего доброго.

И, не дождавшись ответа потрясённой Людмилы Гавриловны, вызвал лифт. Саня Кутьин давно спустился во двор. Самвел же использовал то время, что кабина вниз. Он достал электронную записную книжку и нажатием кнопки убрал из списка фамилию Липатова. Этот эпизод Самвел навсегда вычеркнул из своей жизни.

Кутьин курил под козырьком подъезда, разглядывая придвинутую к стене инвалидную коляску. Хозяев коляски почему-то не было.

– Идём!

Самвел наслаждался запахом мокрого снега. Огни окон роились наверху, как назойливая мошкара, и сильно раздражали.

– Пролетели? – Кутьин спросил это просто для того, чтобы не молчать.

– Ты же видел. – Геворкян встал сигарету в мундштук, закурил. – Этот Рэмбо вломился в квартиру, заперла в ванной и орёт оттуда: «Бабушка, вызывай милицию!» И где брата потерял, не говорит. Когда я там был, не вышел, хоть бабка и звала.

– Привезли бы такого шефу! – хмыкнул Саня, открывая дверцу джипа. – Ликвидатор получился бы классный.

– Без добычи возвращаемся? – вскинулся за рулём Перетягин.

– Не напоминайте мне о нём. Тошнит. – Геворкян поморщился. – Денис, мы здесь быстро управились. Теперь езжай в Бибирево, на улицу Пришвина.

– Есть!

Денис включил фары и виртуозно вывел джип из-за эстакады. Вскоре они уже ехали по главной магистрали.

– Погони не будет? – на всякий случай спросил Денис.

– Не думаю. Всё спокойно.

Геворкян вышел на связь с Махмиевым и передал на его тональный пейджер нужный сигнал. Шеф сразу понял, что Липатов им не подошёл.

Темир прослушал сигнал и скривил губы. Потом он снова принялся за прерванное дело. С японским калькулятором в руках он сидел в своём кабинете и проводил ревизию финансовых дел. Напротив устроился его банкир, двоюродный брат Вахид Махмиев. Он, не переставая, копался в бумагах, привезённых в кейсе с кодовым замком. Сумма, присвоенная «великолепной семёркой», зияла в смете отвратительной дырой. Из неё, рано или поздно, должна была брызнуть первая кровь. Но пока вся складывалось плохо – вот и Самвелу не повезло.

– Первый блин комом. – Саня потянулся, хрустнув грудной клеткой. – Не стоит горевать, Самвел. Ко второму сковородка уже разогревается.

– Что ж, давайте разогревать сковородку…

Самвел содрал парик и усы, вынул синие линзы. Достал бритву, ветошь, щётку, обувной крем. Всё то время, что ехали от Вешняков до Бибирева, он приводил в порядок лицо и одежду. Автомагнитола тихо журчала где-то сбоку. Покончив с туалетом, Самвел достал из «бардачка» пакет гигиенических салфеток и медленно вытер пальцы, ладони, тыльные стороны кистей. На это у него ушла почти половина пакета. Скомкав использованные салфетки, Геворкян бросил их в нижний «бардачок», игравший здесь роль мусорного ведра. По прибытии в гараж Перетягин опорожнял эту ёмкость и непременно дезинфицировал.

Они ехали навстречу метели, сквозь мельтешение снежинок и огней – по Нижегородской улице, мимо Таганки. Потом повернули на Земляной Вал – бывшую улицу Чкалова. Денис выбрал для передвижения Садовое кольцо, чтобы гарантированно затеряться в потоке машин. Через некоторое время в пурге растворилась и Комсомольская площадь, в народе – «Три вокзала». Асфальт рябил под колёсами всеми цветами витрин и вывесок.

Самвелу стало радостно, и спокойно. Москва выглядела праздничной, словно чуть больше месяца назад не пережила вспышку бессмысленной и жестокой гражданской войны. Перед Геворкяном раскинулась та самая добрая, великая, всегда нарядная столица его Родины – Советского Союза. И впервые в жизни сердце защемило от лютой тоски по стране, в которой могли бы и сейчас жить Иоланта, Арам, мать с отцом. Жать счастливо, долго, до глубокой старости…

Самвел обожал джипы – самые быстрые, самые удобные автомобили. «Тойота» пронесла их по проспекту Мира. Потом Денис завертел баранку, сворачивая на Сельскохозяйственную улицу. Далее они проехали по улице Декабристов, по Алтуфьевскому шоссе, и оказались на улице Пришвина.

Геворкян некоторое время сидел, прикрыв глаза. Все московские магистрали слились для него в одну, гигантскую. В дороге ему казалось, что под колёсами «Тойоты» извиваются золотые змеи, сотканные из электрического света. Денис опять погасил фары.

– Мы его попустили уже, – вполголоса сказал Кутьин за плечом Геворкяна. – Сейчас у нас девять десять. Что будем делать? Поднимемся в квартиру?

– Лучше будет позвонить ему домой. Номер у нас есть. Саня, это сделаешь ты, – решил Самвел. – Представишься другом отца. Зовут его Сергей Юрьевич. Попроси хозяина к телефону. Если пойдёт звать, положи трубку. Якобы разъединили. Скажет, что никого нет дома, буду с ним дальше работать. Мать обязательно попроси подойти, любых взрослых. Если их нет, отлично. Тогда можно начинать.

Кутьин мизинцем нажал семь клавиш. Самвел напряжённо ждал, чем всё закончится. Денис бесстрастно покуривал, пряча огонёк сигареты в лодке ладоней. Громада нужного дома подмигивала сквозь снег окошками, словно приглашала зайти. Снежная крупа вдруг отвердела настолько, что забарабанила по крыше и стёклам.

– Добрый вечер! – представительным, солидным тоном сказал Саня. – Сергея Юрьевича можно позвать к телефону? Ах, дома нет? Как жаль! А супругу его?… И её нет? Серёжа обещал, что вечером будет дома. Это Григорий? Понимаешь, я его приятель, папы твоего. Очень хочу встретиться, по важному делу. Значит, в театр ушли?

Кутьин говорил так, чтобы Геворкян имел представление о вопросах и ответах.

– Трудное дело, мужик. Слушай, ты вообще один? Ни бабушек, ни дедушек?

Самвел вынул из внутреннего кармана куртки глянцевый календарь с изображением боя питбультерьеров и показал Сане. Тот должен был спросить насчёт собаки. Кутьин кивнул, прикрыв трубку рукой. На пальце у него был огромный ребристый перстень, очень помогавший в драках. Вроде бы, собаки у Сидоровых не было, но стоило всё же уточнить.

– Значит один? Не боишься? Родители-то скоро вернуться должны? А то потом и звонить неудобно. В первом часу? М-м… Здорово Серёга рискует, да ещё жену таскает с собой. Ах, они на машине? Всё равно по двору и по лестнице страшно идти. Слушай, Григорий, давай мы с тобой так сделаем. Я напишу записку Сергею и брошу в ваш ящик…

Басок у Кутьина получился шикарный, хотя в жизни он говорил обычным баритоном.

– Только родители-то не знают, что ящик по дороге надо открыть. Ты чуть погодя выйти и забери. Заодно собаку прогуляешь… Ах, нет собаки? А то Сергей собирался, вроде, брать. А я думал, что взял. Значит, нет? Выйдешь? Тогда я пишу записку. Передай обязательно отцу. Не забудешь?

Самвел расслабленно, откинувшись на спинку сидения, думал, что такой простодушный мальчик им тоже не подойдёт. Но, как и в первом случае, решил подкрепить теоретические выкладки практическими исследованиями этой, уже не таинственной личности.

– Всё, пока, спасибо тебе. Не бойся. Из квартиры спустишься на лифте, заберёшь, и – мигом обратно. Очень важное дело, а то не стал бы вечером беспокоить.

– Порядок!

Геворкян от избытка чувств хлопнул Кутьина по плечу. Да так сильно, что здоровенный качок пригнулся. В Самвеле иногда просыпался озорной мальчишка – ведь он был ещё молод.

– Никакой записки не пиши, конечно. Сидите оба в машине, я один его проверю. И это будет быстро.

– Да можно уезжать уже. – Кутьин сморщился презрительно и жалостливо. – Он ни на фиг не подойдёт. Дурачок какой-то.

– Ты тоже так думаешь? – Оказывается, Саня был того же мнения. – Но давай не будем халтурить. Этого много времени не займёт.

Геворкян достал из портмоне фотографию Гриши Сидорова. Тот оказался задумчивым мальчиком с аккуратной русой чёлкой, прозрачными глазами и очень правильными, классическими чертами лица. Странно, что он вообще стал заниматься карате.

– Вон его окна! – Саня высунулся из джипа и показал вверх. – Как раз свет погасил.

– Сюда выходят? Ага, а рядом окна все тёмные. Это хорошо. Ладно, оставайся тут, – ещё раз попросил Самвел.

Он опять окунул в грязь только что вычищенные ботинки, но иначе по двору было не пройти. Хорошо, что сегодня больше никуда не надо ехать. Остальным мальчиков придётся проверить позже. Да и остаётся-то их всего трое. Можно распределить так: двое – сегодня. Двое – завтра, и один – напоследок. Но, если выйдут осложнения, придётся брать по одному. Тогда крайний срок окончания проверок – восемнадцатое ноября. Пятый и последний мальчик будет проверен.

Тогда можно начинать подготовку ликвидатора – в лучшем случае. А в худшем – снова нажимать на разведку и прочёсывать спортивные секции. А после до одурения кататься по Москве выполняя с виду наиглупейшее, а на самом деле – невероятно ответственное задание. Самвелу уже казалось, что тяжелее миссии у него никогда не было.

Геворкян взялся за скользкую деревянную ручку и потянул на себя дверь. Здесь раньше был код, но теперь его, конечно, устройство бездействовало.

Самвел прижался спиной к стене, в промежутке между двумя дверями. Слишком простодушным оказался паренёк – нет ли здесь подвоха? На всякий случай, он приготовил пистолет к бою и сунул в кобуру. А вдруг ловушка? Всё может быть…

Гришу Сидорова Геворкян узнал сразу. Невысокий, но крепкий мальчик в ковбойке и трениках, в прогулочных тапках на босу ногу, выбежал из лифта и принялся греметь ключами около почтовых ящиков. Самвел шагнул в полосу неяркого света пыльной лампочки.

– Мальчик, ты меня, пожалуйста, извини… Ты знаешь, в триста пятой квартире есть кто дома? Ты не сосед ним?

Гриша очень удивился, не найдя никакого письма, поджал плечами. Он сунул руку в щель железного ящика, пошарил там. Потом долго разглядывать свои пальцы. На груди Гриши Самвел увидел маленький серебряный крестик.

– Я, понимаешь, проездом в Москве. Решился к ним завернуть, но никого не застал. Вопрос такой – стоит их ждать, или лучше сразу ехать в аэропорт?

– К соседям? К Окуневым, что ли? – Гриша запер ящик и спрятал ключи в кармашек брюк.

– Да они приглашали, если буду в Москве. Я, правда, не предупредил. Из «Домодедово» сейчас звоню – их нет. Думал, пока еду, вернутся. Но квартира до сих пор пустая. Может, они вообще в отъезде?

Гриша буквально пронзил Самвела взглядом хрустальных, ангельских глаз. Лицо его стало благостным и скучным.

– Они у дочери, в Строгино. Как раз вместе с моими родителями в лифте спускались. Может, и ночевать останутся… Знаете, у нас телефон их дочки есть. Родители звонили, когда Ивану Васильевичу плохо становилось. Это дедушка, старенький. Екатерина Ивановна приезжала. Я позвоню им сейчас и скажу, что вы ждёте. Давайте, поднимемся к нам, и вы поговорите.

– Как тебя звать? – спросил Самвел так, словно видел ребёнка впервые, а не выпасал его три недели.

– Григорий.

– А что ты здесь так поздно делаешь? Не боишься?

Самвел понял, что можно уходить. Этот парень – не тот, кого они ищут. Но что-то его удерживало.

– К ящику спустился – там письмо должно быть. Почему-то нет до сих пор.

Ясный Гришин взгляд не мутился никакими подозрениями. Он действительно был готов вести незнакомого молодого человека к себе, да ещё поздно вечером. И на лифте поднялся бы, в отличие от Липатова, совершенно спокойно.

– Вы не стесняйтесь – я один дома. Мама с папой в театр ушли. А вы, если с дороги, может, кушать хотите? Я вам чаю согрею. А там и соседи приедут. Вас как зовут?

– Да ладно, Гриша, не стоит. Неудобно мне. Кстати, а вдруг я вас обчищу? Вот так, запросто, чай пить ведёшь!

Легонько стукнула дверь, и в подъезд ворвался ледяной ветер. Гриша переступил с ноги на ногу, обдумывая ответ на вопрос симпатичного незнакомца.

Потом, водя пальцем по крышке своего ящика, твёрдо сказал:

– Людям нужно верить, и делать им добро.

– Зачем? – втянулся в пустую дискуссию Самвел.

Вряд ли этот постулат ребёнком был выстрадан. Скорее всего, его воспитали так в семье. В школе сейчас вообще не воспитывают, а просто впихивают в голову программу. А, наверное, малый ходит в церковь – там и нахватался.

– Тогда в Рай попадёшь, – ответил Гриша таким доводом, какого собеседник не ожидал.

Геворкяну стало интересно, что же ещё думает по этому поводу Гриша Сидоров.

– Ты считаешь, что доверять можно всякому человеку? Погоди, не торопись. Может, письмо ещё принесут. Ты больно быстро выскочил. – Самвел почесал пальцем густую смоляную бровь. – Значит, ты доверяешь жуликам, ворам, бандитам? Да?

Гриша смотрел всё так же удивлённо:

– Их только пожалеть можно. Они – овцы заблудшие.

Самвел расхохотался, представив себе Гришу Сидорова в качестве ликвидатора.

Мальчик вздрогнул:

– Что тут смешного?

– После школы куда поступать собираешься, Григорий?

Геворкян оборвал смех, взял мальчика за плечо и повернул к себе. Гриша не сопротивлялся.

– В духовную семинарию хочу. Я и сейчас пою в церковном хоре. А на аэробику я уже не пошёл – времени нет. Мама хотела, но никак не получилось.

– Значит, рок-музыку ты не любишь?

Самвел видел, что это так, но очень хотелось послушать благостные речи.

– Нет, что вы! Бесовское занятие. Они кривляются, как грешники, которых жарят в Аду. Мне их от всей души жаль. Спасать таких нужно.

– А карате тебе зачем?

Геворкян теперь почесал макушку. Пацан оказался довольно-таки содержательным типом.

– Прихожан защищать. Знаете, всякие сатанисты, маньяки терроризируют верующих. На Пасху в Оптиной пустыни трёх иноков убили. Всяко бывает… Или, знаете, у «Белого Дома». Люди молились, а на них – ОМОН, бэтээры… Я должен уметь отвести руки убийцы от жертвы. Или погибнуть, как отец Виктор, с иконой в руках. Он пытался остановить танк…

Гриша, кажется, проглотил слёзы. Он, бедняга, всё ждал дяденьку с запиской для папы.

– Тогда всего тебе доброго. Не надо соседям звонить. Я вовсе не к ним шёл. – Самвел понимал, что откровенность перед Гришей ему боком не выйдет. – Тебя не удивило, что я знаю про карате?

– Да… Удивило, – признался Гриша. – А зачем вам ко мне?

– Ищу мальчика-каратиста, только с другим характером. Для киносъёмок. Пойду, Гриша, поздно уже. Только не приглашай всех подряд в свою квартиру, а раньше времени в Рай попадёшь. Ещё хочу тебя попросить – о нашей встрече никому ни слова. Родители станут волноваться. А ты должен беречь их нервы. Обещаешь?

– Да, конечно. Я бы и так ничего не сказал. Мама очень за меня боится, с папой ругается. Он хочет, чтобы я карате занимался, а мама – нет. Хотя пока всё нормально, но она папу постоянно пилит.

– А тебе самому нравиться карате? – Самвел уже хотел пойти к двери, но опять задержался.

– Нет, – честно признался Гриша. – Я не люблю ни ссориться, ни драться. Мне так трудно бить человека, что потом сердце болит. А как там будешь иначе? – Гриша прижал ладони к щекам и поморщился. – Но папа говорит, что без этого в армии «деды» убьют. А мама сказала, что из духовной семинарии в армию не забирают.

– Тебя очень хвалят в секции, – польстил Грише Самвел. – Как же ты так хорошо успеваешь, и при этом не любишь карате? Этот вид спорта, как никакой другой, требует, чтобы в него вкладывали душу.

– Папа сказал, что мне надо туда пойти. А раз пошёл, изволь хорошо учиться. Может, я чего не понимаю? Взрослым виднее.

Гриша стеснялся разговаривать с чужаком о родителях, но отшить любопытствующего типа не мог в силу природной деликатности.

– Да ты же сам почти взрослый, – удивился Самвел. – Через восемь лет уже сможешь жениться.

– Да, папа с мамой поженились, когда им было по восемнадцать лет, – согласился Григорий. – Перед тем, как ему в армию идти. Папа маме тогда подарил кошку – голубую, абиссинскую. Она и сейчас у нас живёт. Старенькая, правда.

– Кошка у вас? Не собака?

Самвел вспомнил, что в джипе ждут ребята. И, вероятно, начинают волноваться. Он же обещал вернуться быстро.

– Мама собачьего лая совсем не выносит, – пояснил мальчик серьёзно и доброжелательно.

– Ясно. Что ж, Гриша, я бы на твоём месте бросил карате. Негоже святому отцу разбивать кирпичи и переламывать доски. Книг больше читай, думай о жизни. За этим люди к тебе пойдут…

Геворкян потрепал мальчика по голове и направился к двери. Уже с улицы обернулся.

– Да, так ты не жди, иди домой. Не будет никакой записки. Просто ты должен был спуститься сюда – для этого вот разговора. Пока, отец Григорий!

Самвел быстро пошёл к джипу. Мальчик, зардевшись, втянул голову в плечи и, что-то шепча, на цыпочках отправился в лифт. Ему совершенно не было страшно. Поднимаясь на свой этаж, Гриша думал, что с папой надо поговорить, когда тот вернётся из театра. И убедить его в бесполезности дальнейших занятий карате.

– Я же говорил, что не подойдёт! – Саня Кутьин открыл дверцу перед усталым Самвелом. – Два молодых болвана из семьи партийных работников породили такого же третьего. И у всех не хватает.

– Куда-нибудь сегодня едем еще? – Денис Перетягин очнулся от своей чуткой дрёмы, которая всегда одолевала его на стоянках.

– Никуда. Домой. И так два раза одну «тачку» использовали. – Самвел устроился поудобнее, прикрыл глаза.

– К тебе? – уточнил Перетягин.

– К шефу. – Самвел достал свой чудо-блокнот и убрал из списка Григория Сидорова. – Хватит на сегодня этих.

Когда джип поехал по Алтуфьевскому шоссе к Кольцевой автодороге, Геворкян негнущимися пальцами послал не пейджер Махмиева второй отрицательный сигнал.

Темир отложил вновь огорчивший его пейджер, включил бра в форме оплывшей толстой свечи. Потом проверил, на месте ли «ТТ» и закурил. В запасе у Самвела оставалось ещё трое мальчиков, и хотя бы один из них мог пригодиться. Сейчас же Темиру хотелось думать о юной длинноногой фее. Перед тем, как пейджер подал голос, она, почмокивая во сне, сосала мочку уха клиента и обнимала его детскими руками с отменным маникюром.

С такой вот милашкой приятно было спать под вой ветра, в предзимнюю ночь, на шикарной итальянской кровати «Глория». Мебель была сделана из ореха, с арабским орнаментом и хрустальными окошечками на спинках; обита кремово-розовым шёлком.

Темир вздохнул, вытащил руку из-под пышных волос красавицы, назвавшейся Дианой. И, выйдя на пейджер Самвела, дал ему сигнал, приглашающий срочно приехать в загородный дом.

Что ж, девочка подождёт немного – дело прежде всего. С «сутиком» новой, более респектабельной конторы, неприятностей не будет – Темир заплатил за всю ночь.

Махмиев надел шёлковый халат, подпоясался золочёным шнуром с кистями. Он сунул ноги в репсовые домашние туфли. Положил в карман пистолет. Легко ступая по шершавому. Затканному розами ковру, он вышел в соседнюю комнату. Там в любое время суток он принимал самых близких людей. В левой руке Темир нёс плоскую дубовую фляжку с ямайским ромом, под которой так славно беседовать долгой зимней ночью. А девочка – совсем свеженькая, пятнадцать лет всего. Пусть отдохнёт – она уже успела славно поработать.

Темир зажёг швейцарский светильник – «керосиновую лампу», спустился в кресло – мягкое, обтянутое кремовой кожей, и стал ждать Самвела. За окнами вновь летел снег, очищая грешную землю, заметая грязь, гарь и кровь.

* * *

У следующего кандидата, Максима Подсосова, собака была – кокер-спаниель Джина светло-бежевой масти, спокойная и неопасная. Мальчик часто гулял с ней около своего дома на улице Усиевича, близ станции метро «Сокол», и редко поручал это кому-то другому.

Теперь у Самвела, Сани и Дениса оказалась в распоряжении другая машина – сияющий тёмно-сливовый джип «Шевроле-Блейзер». Все трое наглухо загримировались, позабыв на время операции о своей подлинной внешности. Перетягин линзы не надевал, а вот Геворкян и Кутьин ими воспользовались. Водителю пришлось свои усы сбрить, а его пассажирам, наоборот, наклеить. Одежду тоже выбрали другую, Вернее, не выбирали, а просто купили всё новое. Чувствовали себя в ней не очень удобно – из-за грима и новых тряпок наступало что-то вроде бреда с раздвоением личности.

Сегодня ехали по кладбищу разбитых и обгорелых машин, занесённых снегом, и на его фоне его первозданной чистоты ещё более безобразных. Геворкяну казалось, что искалеченные эти обломки – живые. Смотрят они на великолепный джип разбитыми фарами, шамкают ртами моторных решёток. Некоторые скелеты проржавели насквозь и почти рассыпались в труху. Эти, видно, стояли долго. Появились и новые – как всегда, в начале зимы, авто заносило на наледи.

Когда ехали в Москву, джип залепила каша из комьев снега, воды, соли и песка. Ветер швырял эту гадость навстречу, и на душе у Самвела стало совсем мерзко. Он даже выключил магнитолу. Казалось, что и этот, третий мальчик не сгодится для дела. Фонари наверху качались, огромные тени ползали по стенам домов и продрогшим кустам в сквере. Лужи под колёсами светились, плескались и шипели.

Они подкатили со стороны улицы Черняховского, свернули около театра «Баку», от одного названия которого Самвела передёрнуло. По сведениям разведки, Максим Подсосов должен был сейчас гулять с собакой. Третья фотография из бумажника лежала на ладони Самвела. Полноватый парнишка с тёмным «бобриком», на вид невозмутимый и собранный. Но вид – это одно, а в деле его сейчас проверят. Насчёт первых двух Самвел рассказал Махмиеву, и тот с его доводами согласился.

Подсосов замаячил неподалёку, в свете фонаря у первого этажа. Дом не походил на те, вчерашние, «коробочки» – тяжеловесный, сталинской эпохи. Самвел сделал знак, и Денис подогнал джип поближе к объекту. Фары не стали тушить, чтобы не напугать птенчика раньше времени.

На Максиме была надета маленькая обливная дублёнка, к ней – импортные лыжные ботинки. Его «бобрик» запорошил снег – шапки будущий борец принципиально не носил. Самвел уже разглядел, что мальчик жуёт резинку. Своей собаке Максим то и дело бросал корявую, но чистую палку.

– Пусть подальше швырнёт. – Самвел уже точно знал, как надо поступать.

– Саня, ты выходишь из машины и спрашиваешь насчёт проезда на улицу…Денис, какая здесь не очень далеко, но и не рядом? Ты давно в Москве живёшь…

Перетягин чуть поразмыслил.

– Допустим, улица Клары Цеткин.

– Сань, вылезай, он сейчас кинет палку. И когда он отвернётся от тебя, чтобы показать улицу, тут же бери его. Этого придётся в машину пригласить. На улице, у своего дома, он заорать может.

– Понял. – Кутьин открыл дверцу и вышел на тротуар.

Максим бросил палку далеко вперёд, в кусты. Собака, как сумасшедшая, бросилась за ней.

Саня неслышно подошёл сзади:

– Слушай, парень, будь другом… Мы заблудились. Как проехать на улицу Клары Цеткин?

Максим обернулся. Глаза его были карие, лицо – курносое, простоватое. Наверное, таких специально подбирала разведка. Ликвидаторы должны быть «коренными», стандартными, незаметными.

– Это там!

Подсосов махнул рукой, указывая направление вдоль Балтийской улицы. Собака копошилась в дальних кустах – наверное, она уже не различала палку в темноте. Времени оказалось чуть больше.

Саня молниеносно схватил мальчика, заткнул ему рот чистой, аккуратно свёрнутой тряпкой. Легонько, чтобы не сломать и не вывихнуть, завернул ему руки за спину. Через мгновение они уже были в джипе.

– Денис, какое здесь шоссе ведёт к Кольцевой? – с улыбкой спросил Самвел.

– Волоколамка, – не оборачиваясь, ответил Перетягин.

Кутьин усадил пленника на заднее сидение «Шевроле». Джип взревел и буквально улетел на запад, в снежную круговерть и пронизанную электрическими огнями темноту.

Геворкян включил фонарик и направил луч в лицо мальчика. Тот смотрел вытаращенными глазами и вообще не шевелился. Активного сопротивления ожидать и не приходилось. На ребёнка напал мощный «качок» – неожиданно, в темноте. Силы явно не равны. Но если вынуть кляп и заговорить с парнем нормально, как он себя поведёт? Может быть, он задыхается? Вдруг у него насморк? Или жвачка в горло попала?

– Саня, кляп вытащи, – приказал Самвел, поудобнее устраиваясь на сидении.

Ленинградский проспект плавно перешёл в Волоколамское шоссе. Самвел подумал, что, если сейчас не выгорит, вскоре придётся ехать примерно в эти же места – к станции метро «Войковская». Можно бы завернуть прямо сейчас, но всё-таки торопиться не надо. Замахнёшься на двоих, а не проверишь ни одного. Тут вполне и в розыск могут объявить. Собака одна домой прибежит, и – с приветом.

Мимо станции «Покровское-Стрешнево» они добрались до метро «Тушинская». Потом Денис свернул к шоссе, заехал в непролазные кусты около грязных, размытых берегов какой-то речушки.

– Дальше не надо, здесь разберёмся, – сказал Самвел. – Потом обратно.

Погони Геворкян не боялся. Все трое были в гриме и тонированных очках. Всякие детали, типа тембра голосов, акцента и прочего в этом роде перепуганный мальчишка вряд ли запомнит.

Дома массива Тушино сгрудились неподалёку. Сквозь ветки светились яркие московские огни, а в вышине надсадно выл ветер. Он гнал на пологий берег волну, трепал голые кусты, которые скребли по кузову и стёклам уже грязного «Шевроле».

Перетягин повернулся на водительском сидении и тихо сказал Самвелу:

– Здесь, на Летней, клуб юных автомобилистов. Когда переехали в Москву из Ижевска, я там занимался.

– Значит, хороший клуб, – похвалил Геворкян.

Самвел встревожился. Подсосов, уже давно освобождённый от кляпа, сидел неподвижно, и смотрел только перед собой.

– Как они тебя качественно подготовили! – отреагировал и Кутьин. – Ты эти места хорошо знаешь?

– Ночью без очков проеду. – Денис потянулся, разминаясь. – Стоим пока, шеф?

– Стоим. Можете оба пойти покурить.

Самвел занялся пленником и вздрогнул, увидев помертвевшее лицо ребёнка, его налитые слезами, перепуганные глаза. Геворкян сжал руками ледяные щёки Максима. Потом сделал неуловимое движение, и прилипшая к нёбу жвачка выпала на сидение «Шевроле». Самвел надел перчатку, взял комочек, похожий на крохотный человеческий мозг, завернул с салфетку. Потом открыл «бардачок» и сунул комочек туда. На этом месте не должно было остаться никаких следов.

После того, как жвачка была удалена, челюсти Подсосова разжались. Руки его тоже были свободными. Самвел едва сдерживался, чтобы не отхлестать паршивца по щекам. Они опять зря потратили силы, время и бензин. Первый кандидат в ликвидаторы оказался подлецом, второй – святошей. Третий – элементарным трусом. Самвел уже не верил, что в славном городе Москве живёт хоть один будущий мужчина, на которого потом может положиться семья.

– Тебя Максимом зовут? – Самвел хотел дотронуться до плеча мальчика, но тот отпрянул назад. – Твоя фамилия – Подсосов?

Паренёк не отвечал. Мокрая щётка его волос подсохла в тёплом салоне джипа и задубела. На лбу выступил пот. Капли, быстро увеличиваясь в размерах, падали на скулы, на губы. Максим Подсосов не понимал вопроса, не реагировал на собственное имя. Полнейшая обездвиженность начала тревожить Геворкяна. Возвращать родителям психического больного сына в его планы никак не входило.

– Сань, ты ничего не повредил ему? – спросил Самвел у вернувшегося морпеха. – Аккуратно сработал?

– Нормально. Всё в порядке должно быть. Я старался. Он струсил просто. Может, ему бренди дать?

– Ни к чему. Сейчас я так попробую. – Самвел осторожно обнял мальчика на плечи, повернул к себе лицом. – Максим, ты ведь борьбой занимаешься. Мужчиной должен быть, а не бабой. Чего молчишь? Отвечай. Скажи что-нибудь.

Денису тоже стало интересно, чем всё это кончится. Он снова закурил свой любимый «Кэмел». От вида сигаретного огонька Максим окончательно впал в транс. Самвел понял причину. Парень боится, что его сейчас начнут прижигать сигаретой. Но о таком и думать было страшно. Максим точно получил бы разрыв сердца или окончательно сошёл с ума.