Читать книгу Ипоса хочет замуж - Инна Витальевна Могилева - Страница 1

Преамбула

– Класс! Но почему … – задумчиво потирая подбородок и рассматривая очередной том «Осколков Цивилизаций» проговорил Александр Иванов, главный редактор московского издательства «АСТ». – Почему среди исчезающих племен и народов нашей планеты вы выбираете всегда самых… гм-мм…. малопривлекательных? Папуасы, пигмеи, гуарани… Ни одного красивого или вдохновленного лица, ни одной правильной линии?

– Ну, батенька, это чистой воды вкусовщина! – возмутился Михаил, с непередаваемой нежностью поглаживая фотографию старой комбайки. – По мне, так эти люди прекрасны! Как минимум, они естественны и гармоничны. Обрати внимание, рост пигмея, в среднем, 140 сантиметров, а на снимках и даже на видео, все они кажутся довольно высокими и пропорционально сложенными людьми. И только когда я, со своим европейским ростом, влезаю в кадр, становится понятно, что пигмеи едва достают мне до груди.

– И, тем не менее, вам не приходило в голову, что какой-нибудь школьник, читая и разглядывая ваши книги, нет-нет, да и подумает о том, что эволюция – это великое благо, раз за тысячелетия естественного отбора человечество столь видоизменилось? Мы чудесным образом подросли, стали стройнее и осанистей, а женская красота, трансформировавшись из условного понятия, стала абсолютно общепризнанной. И теперь во всем мире существуют единые каноны красоты, по которым мы ежегодно выбираем королеву планеты, какую-нибудь Мисс Мира или Мисс Вселенную?....

Мы расходились после встречи со смешанными чувствами. С одной стороны, мы искренне считали героев наших книг вполне симпатичными ребятами. С другой стороны, в каждом из авторов занозой сидело ощущение, что наши аргументы не произвели на Александра должного воздействия, и он остался при своем мнении. Какая красота требовалась редактору? И что он понимает под этим словом? Классические каноны голливудских моделей 90-60-90?

Ну, таких красоток в Африке пруд пруди! Даже больше, чем в Европе….

Или господин Иванов имел в виду нечто другое?

Раз уж все мы такие разные, раз мы исповедуем различные религии, придерживаемся разных традиций, но единодушно признаем красоту Венеры Милосской или Наоми Кембл, то вполне вероятно, что где-то на белом свете есть люди, есть даже целые племена таких красавиц, которые даже самому искушенному эстету с парижской набережной Круазет или московской Рублёвки покажутся безоговорочно прекрасными? И насколько реально их отыскать?

Мы постарались.

Более того, мы нашли!

И именно им, самым, пожалуй, красивым женщинам планеты мы посвящаем эту книгу.

Авторы.

Глава 1.

Да здравствует этнография!

Февраль в Москве – препротивнейшее время, словно созданное специально для депрессий, усиливаемых чередой слякоти и морозов, отсутствием солнца, бессмысленными в своей трогательности праздниками «дня мужчин» и «дня всех влюбленных» с необходимостью искать такие же трогательные и бессмысленные подарки. Прибавьте к этому безумные пробки, непролазную грязь и эпидемии гриппа, накатывающие на наш многострадальный город с завидным постоянством….

Поневоле потянет в пампасы!

Но естественное желание сорваться в очередную экспедицию в этот раз затруднялось определением места ее дислокации. Как уже было сказано выше, нам требовалось не просто уехать на край света, но отыскать тот его «лоскуток», который бы отличался не столько первозданностью природы и буйством красок, сколько красотой местных жителей. И красота эта тоже обязана была быть первозданной, естественной, данной природой и Богом. В противном случае, чего проще – лети в Лос-Анжелес, в Голливуд, улицы которого просто запружены красавцами и красавицами всех мастей, состоявшимися и будущими звездами мирового кинематографа. Но это, как говорится, «другое кино». Нам хотелось совсем иного. После того великого счастья познания подлинной самобытности и не испорченности, которую нам подарили племена Папуа Новой Гвинеи и Центрально-Африканской республики, соглашаться на глянцевый суррогат совсем не хотелось.

И мы засели за Интернет.

Но что мы должны были отыскать? Как сформулировать нашу задачу? Набрать в поисковике «самое красивое племя планеты»? Тут же попадешь на странички турфирм, каждая из которых, предлагая свои маршруты, уверяет наивных туристов, что именно в той стране, тур которой сегодня рекламируется, живут красивейшие женщины планеты. А к таковым, без всякого сомнения, относятся тайки, филиппинки, инидианки, венесуэлки, эфиопки, японки и еще добрый десяток больших и малых народов и народностей. Мы-то, естественно, знаем, что самые красивые женщины живут в России, но нас, слава Богу, нельзя отнести к исчезающим племенам, которые составляют основу нашей серии «Осколки цивилизаций».

Пришлось штудировать «Основы этнографии».

Но и тут наши мнения разошлись.

– Миша, каких женщин можно назвать красавицами?

–Инна, а ты что думаешь?

Андрей и Людмила тоже внесли свою лепту в определение экспедиционных «параметров» женской красоты.

Чем мы всегда восхищаемся и что ищем в красавицах?

Красивую осанку и тонкую талию?

Ну, это к гадалке не ходи, свойственно большинству африканок.

Высокую грудь?

Без сомнения, она есть у женщин племени химба.

Пышные бедра, сухо и безлико именующиеся в этнографии стеатопигией?

Есть такие! И их обладательницы тоже живут ниже экватора. Конечно, это женщины племени гереро, кто же еще? Более того, у гереро, единственных в мире, существуют даже памятники человеческим ягодицам…

А есть ли на земном шаре место, где все эти племена живут в тесном соседстве, да так, чтобы за короткий экспедиционный месяц мы смогли познакомиться с ними со всеми?

Единственная страна, которая подходила под наши не совсем обычные критерии и при этом не требовала каких-то сложных разрешений, согласований и очень плотного взаимодействия с консульскими работниками оказалась Намибией.

Всего сутки в самолете и двенадцать градусов мороза сменятся 26 градусами тепла и бескрайним звездным небом! Вы еще не были в тех далеких местах? Нет? Значит, вам будет так же интересно, как и нам. С Богом!

В этой книге мы попробуем рассказать о нашем путешествии максимально подробно, так, чтобы вы смогли ощутить совсем киношный эффект 3D-присутствия, а ваши губы обветрились от мельчайшего песка пустыни Намиб, не остывающего вот уже 80 миллионов лет.

Скажите, вы помните, как выглядели каравеллы Эпохи Открытий? У португальских тамплиеров были алые кресты на белом поле. И на белых флагах португальских каравелл тоже были алые кресты. Кресты рыцарей, что отправились на поиски Святого Грааля. Вы же наверняка знаете, что такое Грааль?.. Разумеется…

Первый ответ, который приходит в голову – чаша Христа. Иисус пил из нее на тайной вечере, в нее же Иосиф Аримафейский собрал кровь Сына Божьего, умиравшего на кресте. На дне чаши, которую обычно на иконах и фресках держит Иоанн Креститель изображен дракон. Дракон – древний символ мудрости, как египетский Тот или греческий Гермес. Дракон в чаше означает тайную мудрость. А еще Грааль… Грааль – это знание. А знание равно власти. Тамплиеры это понимали. Спасаясь от преследований, они принесли в Португалию чашу дракона, Грааль, научные знания и эзотерическую мудрость, накопленную за несколько веков пытливых изысканий. Точные карты, дерзкие изобретения, дух открытий и древние тайны. Португалия была их целью и в то же время отправной точкой для познания и преобразования всего мира. Не зря же даже в имени страны первых Великих Путешественников – Portugalem – отчетливо слышится слово «чаша». Португалия. Porto Graal. Врата Грааля. И порт, из которого каравеллы отбывали на поиски новой реликвии. Святого Грааля мудрости. Нового мира. В Португалию устремились самые искусные моряки, самые храбрые исследователи, самые верные паладины Грааля. Жил Занес, Гонсалвеш Балдайя, Нуно Тристан, Антан Гонсалвеш, Диниш Диаш, Алваро Фернандеш, Дьогу Гомеш, Педру де Синтра, Дьогу Кан, Пачеко Перейра, Бартоломеу Диаш, Васко да Гама, Фернандо Магеллан, Педру Алвареш Кабрал… Этот список можно продолжать до бесконечности. Одни из них снискали вечную славу. Другим история отвела значительно более скромное место в своей иерархической лестнице Великих.

Но нас, как раз, и интересуют два таких «скромных труженика» тамплиерской братии отважных путешественников – Дьогу Кан и Бартоломеу Диаш, ибо именно с их именами связано открытие европейцами тех земель, куда сегодня устремимся и мы – открытие берегов Намибии. Путешествия Кана и Диаша разрушило существовавшее с древности у европейцев ошибочное представление о необитаемости тропического пояса, где будто бы находились безжизненные раскаленные пустыни, а море у берегов кипело от жары. Оно укрепило стремление португальцев обогнуть Африку с юга и достичь Индии. А на вновь открытых землях (какими бы они не были) установить свое господство.

К сожалению (к очень большому сожалению) европейцы были первыми, кто так или иначе начал фиксировать историю освоения этих земель. И произошло это значительно позже 1450-х годов, позже времени первых открытий.

Первые исторические источники, с робкой попыткой характеристики народов Намибии и заселенных ими земель относятся лишь к началу XIX века. А ведь целые столетия, если не тысячелетия до этого, жизнь в пустынных и тропических землях Южной Африки кипела и бурлила страстями. Намибия – это родина (а в некоторых случаях, вторая родина) сотен африканских племен, самыми знаковыми среди которых, без сомнения, являются бушмены, химба, гереро (хереро), дамара, овамбо, готтентоты, кой-коин и многие другие. О каждом из этих племен мы

обязательно расскажем вам подробнее, если, конечно, нам посчастливиться во время экспедиции познакомиться с настоящими потомками первых аборигенов.

А пока же мы просто пакуем чемоданы, собирая в багаж, пожалуй, впервые за время наших путешествий, гардероб для всех четырех времен года: пляжные шорты и пуховые свитера, дождевики, ветровки, арафатки, панамы и вязаные шапки, резиновые сапоги, ботинки для трекинга и легкомысленные сланцы. Климат в Намибии (как средняя температура пациентов по больнице) считается мягким и приятным. Что не исключает скачков термометра с отметки +35 где-нибудь в раскаленной пустыне, до – 5 по ночам в горах. Атлантический океан, вопреки распространенному мнению о том, что это побережье Африки и Юг, «радует» водичкой редко превышающей +17 градусов, а влажные туманы и ветра Берега Скелетов заставляют вспомнить об аттракционе под названием «аэродинамическая труба».

Вероятно, все эти трудности посланы нам, как тому Ивану-Царевичу из сказки, вознамерившемуся отыскать в тридесятом царстве Василису Прекрасную, красивейшую из всех земных женщин. Но наша задачка посложнее будет. Мы хотим отыскать не одну, а целое племя этих Василис…

Ну что? Присядем на дорожку?

Билеты куплены, рюкзаки застегнуты. На улице лютует февраль, выплёвывая в спину нашего самолета всю свою последнюю зимнюю злость. Он прекрасно понимает, что когда мы вернемся из путешествия, целовать «героев» в загорелые щеки придется уже не ему, а нежной и прекрасной Весне!

Глава 2.

Главные действующие лица. Деды и салаги.

В этот раз в экспедицию мы «вливались» тремя неравными порциями. Пионерский десант Шереметьевых-Могилевых был первым, кто ступил на знойные улицы Виндхука, или Виндука, как называют его местные.

– Петрович, и как оно там? – пытаясь преодолеть пока хотя бы голосом десятки тысяч километров между двумя точками планеты, бодро интересовался Михаил.

–Альбукерку помнишь?

– Которая в Нью-Мексико, в Штатах?

– Угу. Так вот, она его родная сестра. Однояйцевая. Горы на горизонте. Холмы в городе. Сам Виндук на высоте около двух тысяч метров, флора – аридная, то есть, приспособленная к экстриму температур и осадков, а потому бедненькая…. И, как говорит Инка, вспоминая старинный анекдот: «типично киношный пейзаж одноэтажной Америки».

– В смысле?

– Многоэтажность ограничивается центром города, а дальше пасторальные пейзажи невысоких домиков с милыми развлечениями жителей вроде коллективных прогулок в супермаркет на машине.

– Я правильно понял – вам нравится?

– Не то слово! Это классный, патриархальный городок, который можно назвать прекрасной декомпрессионной камерой для европейского путешественника, позволяющий адаптироваться к африканским реалиям с сохранением привычного быта. Для наших новеньких – самое то!

К слову сказать, туристы Виндхука, как правило, не видят. Для них он, действительно, ограничивается парой-тройкой улочек делового центра, и краткосрочной прогулкой на машине или автобусе по пути из аэропорта к отелю.

Каемся, путешествуя по миру, мы и сами, порой, крайне невнимательно относились к столицам тех стран, где бывали. Нашей целью всегда являлись неосвоенные, дикие территории, чудом сохранившиеся племена и оазисы первозданной природы. Мы были у пигмеев в ЦАРе, но что мы можем сказать о Банги? Мы исследовали каменный век на острове Новая Гвинея и ничего не увидели в Джакарте, не поняли, каким образом миллионный мегаполис взаимодействует с крошечной Ваменой. А ведь то, что «осколки цивилизаций» все-таки сохраняются каким-то чудом, во многом заслуга местных властей и природоохранных структур, базирующихся, как раз в столицах. Поэтому в наших намибийских приключениях было решено, по возможности, уделить внимание Виндхуку: приобрести книги, путеводители, карты, побеседовать со старожилами и музейными смотрителями, тактично поприветствовать чиновников и заручиться, если получится, их поддержкой. Словом, чтобы понять Намибию, кому-то из нас предстояло чуть раньше остальных стать настоящим намибийцем: научиться видеть, как они, чувствовать, как они, уловить вибрацию тех многочисленных племен, букет которых и формирует современное намибийское общество.

Так мы и познакомились с Роной Гольдштайн, которая живет в Виндхуке вот уже двадцать лет. Все эти годы темнокожая Рона работает в странной должности повара-администратора одного из семейных отельчиков, а свободное время посвящает изучению той страны, влюбившись в которую, приняла решение не возвращаться в Израиль.

– В Намибии полно загадок. И ваши экзотические племена , ваши искомые неземные красавицы – далеко не самая главная тайна Намиба. – Рона не спеша потягивает местное пиво, заедая его чем-то вроде вяленого мяса. – Вы не поедете к кругам?

– Куда?

– К знаменитым загадочным кругам, которые заставляют ломать голову ученых всего мира. Я не ученый, но вот уже двенадцать лет провожу собственные эксперименты, чтобы ответить на вопрос, откуда они взялись, круги эти?

– Рона, ответь толком, о чем речь?

– Господи, вы там, в России, только политикой интересуетесь, что ли? А тайны планеты для вас пустой звук?

– Как видишь, не пустой звук, если мы сидим здесь сейчас с тобой и говорим о каких-то мистических кругах, хотя совсем не понимаем, о чем речь.

Женщина приободрилась, глаза ее засверкали, а голос стал вкрадчивым и сиплым:

– В пустыне Намиб можно найти сотни нерукотворных, загадочных кругов, диаметром от полутора до десяти метров каждый. Внутри круга почва абсолютно лишена растительности, словно зацементирована, зато по его периметру колосится высокая и сочная трава, которая сильно контрастирует со скудной растительностью остальной пустыни. Круги тянутся от границы с Анголой на самый юг, почти до ЮАР. Уже четверть века лучшие намибийские, европейские, южноамериканские ученые бьются над загадкой кругов, но ответа об их природе так и не нашли.

– Конечно же, все склоняются к мысли об инопланетном происхождении проплешин, – хмыкнул Андрей.

– А вот и нет. Эту версию скептики, вроде тебя, отвергли сразу и заявили, что не будут проводить псевдонаучных исследований. Этого, видите ли, не может быть, потому что не может быть никогда. И точка! Выдвигались принципиально иные версии. В частности, одно время думали, что круги выедают термиты, которых в пустыне полно. Точнее, траву и даже семена выедает какой-то особый род термитов.

– С особым художественным вкусом. Они эстеты, и предпочитают кормиться строго по периметру круга. – Инна засмеялась.

– Эта версия не подтвердилась. – Рона вздохнула. – Я была с экспедицией Университета Претории. Мы копали почву на глубину двух метров, но никаких следов термитов не обнаружили. Даже намека на них нет.

– Ну, у вас же здесь арена метеоритных дождей, – Андрей все никак не мог забыть импровизированную выставку метеоритов, которую мы увидели на местном Арбате, на Пост-стрит.

– Была такая версия. Грешили на астероиды. Но анализ на радиоактивность образцов почвы, посланных в Южноафриканское бюро стандартов, дал стопроцентно отрицательный результат. А еще ученые исследовали образцы почвы внутри кругов и за их периметром. Они абсолютно идентичны. Это одна и та же земля. Но невозможно объяснить тот факт, что семена из контрольной группы, посаженные в землю из круга, прорастали крайне плохо, а ростки быстро хирели и погибали. Зато те, которые посажены в землю из-за периметра, росли как на дрожжах, становясь значительно крупнее и крепче обычной рассады.

– А что говорят аборигены? – Инна пристально взглянула на Рону и даже включила диктофон.

– Удивительно, но почти все племена считают, что круги появились там, где нашли смерть их предки, сражавшиеся против колонизаторов. Так говорят бушмены, так говорят химбо и гереро.

– Странно, почему же нам в географическом обществе, где мы консультировались, не посоветовали посетить столь уникальное место?

– Ну, вы же, как я поняла, не любите аттракционов? А намибийские круги – уже давно туристическая фишка. Сегодня каждый посетитель природного заповедника Намиб Ранд может купить всего за пятьдесят долларов США в личное пользование один из феноменов или подарить его своим родным и близким. Купившему след от «инопланетного гостя» выдается сертификат и памятный кружок из глины, на котором оттиснут порядковый номер.

Рона еще раз вздохнула, допила пиво, доела антилопью «солонину», совершенно спокойно включила их в наш счет за кофе и удалилась куда-то в подсобку, отдавать ценные административные указания своим немногочисленным подчиненным.

Мы остались сидеть под выцветшим парусиновым тентом, вдыхая удивительно африканский, несравнимый ни с чем запах Виндхука. Как передать его вам?

Давайте попробуем….

Итак, представьте, что на раскаленный, пыльный палисадник, пролился бурным потоком кратковременный ливень. Остро запахло почвой. А по соседству сосед решил пожарить шашлычок, предварительно приодевшись в парусиновые, пахнущие горячим утюгом штаны и хорошенько облившись цитрусовым лосьоном для бритья. Запахи смешались. Откуда-то с холмов ветерок донес кисловатый аромат каберне, а заключительной нотой «букета», стал омлет, который прямо у вас под носом пожарили на сливочном масле из огромного страусиного яйца. Сложно представить? Вот то-то…. Но именно так пахнет город, в котором мы сейчас попиваем довольно неплохой кофеек. Кстати, аромат пережаренных кофейных зерен тоже нужно добавить в палитру намибийских запахов. Мы сидим и неспешно рассуждаем о том, как сложится наша очередная экспедиция. Ждут ли нас яркие приключения, или Набия окажется менее колоритной, нежели все то, что нам довелось видеть прежде?

Поживём – увидим…

***

Вторая часть «десанта» команды «Осколков цивилизаций» прилетала в Виндхук из легендарной Одессы. И мы с нетерпением ждали знакомства с новичками.

Сказать по правде, новичков (в прямом смысле этого слова) в наших экспедициях почти не бывает. Сложные маршруты, непростые условия, минимальный набор «цивилизационных» благ, заставляют предельно внимательно относиться к выбору участников. К нам попадают, чаще всего, по рекомендации одного или двух бывших членов больших путешествий. «Как раньше принимали в КПСС» – шутит Инна. В этот раз с нами едут сразу четверо «салаг», имеющих за плечами огромный опыт самостоятельных путешествий по всему миру – это Женя Соловьев и Инна Трояновская из Одессы и чета Буренковых – Константин и Надежда – из Москвы.

«Старички» представлены в команде уже хорошо вам знакомыми по предыдущим книгам Михаилом Кравченко, Людмилой Прокиной, Валерией Гриншпун и упомянутыми выше Шереметьевыми.

Промежуточное положение занимает еще один путешественник – Андрей Костянов. С одной стороны, Андрей еще ни разу не становился героем наших книг, с другой – уже участвовал в таком количестве сложных международных экспедиций, побывал в таких «горячих» точках планеты, что еще и нам мог бы дать фору.

Познакомим мы вас и с нашими неизменными помощниками в любой экспедиции – местными гидами. В этот раз на помощь российской команде пришли сразу три человека: столичный таксист, человек из племени дамара, Макс Тхуебобо, южноафриканец и бывший гражданин России Влад Петров и бродяга-авантюрист из племени химба, один из самых запоминающихся персонажей намибийской эпопеи – Мозес (Моисей) Леон Химба Какуни. Но о них чуть позже…

Пока же Инна с Андреем готовились к прилету экипажей.

Москвичи летели через ЮАРовский Йоханесбург, Влад Петров прибывал тоже из ЮАР, но из Кейптауна, одесситы и Андрей Касьянов ожидались рейсом из Франкфурта.

– Как мы будем собирать их всех? Я уже запуталась в расписании, – причитала Инна, игнорируя настойчивые предложения супруга выбраться в окрестности Виндхука и, не теряя времени, провести разведку на местности. – Людмила пишет, что Лерка летит с высокой температурой, Андрей прислал какое-то сообщение о неисправном штативе и поисках переходников, Влад спрашивает про лицензии…. Нет, что ни говори, а интернет – великое зло. Не было бы этих дурацких сообщений, я бы тоже с тобой и Максом в местный Шанхай еще раз поехала, изучать быт аборигенов…

Безусловно, больше всего нас беспокоил Михаил Кравченко. Еще совсем свежи были в памяти тяжелые часы, дни и недели, которые Миша провел, балансируя на тонкой грани жизни и смерти в борьбе с тяжелейшей формой тропической малярии. (Об этом подробно рассказано в книге «Зов Убанги»). И вот он снова летит в Африку. Снова туда, где чуть было не остался насовсем в непроходимых дебрях центрально-африканских джунглей.

«Да ладно! Намибия – это «аlter ego» коварной влажной Африки. Здесь все, как раз, наоборот: вместо болот – пески, вместо ливней – пустыни, вместо малярийных комаров – скорпионы!» – весело отшучивался наш приятель в Москве, в дискуссиях с перепуганными родственниками. Храбрился ли он, либо, на самом деле, его страсть к постижению нового, запретного, заповедного была столь велика, что напрочь перекрывала первородный и привычно осторожничающий инстинкт самосохранения – мы можем только предполагать. Скорее всего, Миша думал именно так, как говорил. Однако, к путешествию он, как и все остальные, подготовился основательно, и его авантюрное желание очередной раз «перешагнуть запретную Красную Линию» ничего общего с легкомыслием или безответственным разгильдяйством, конечно же, не имело.

Тем не менее, уже самый первый день «общего сбора» показал, что предусмотрели мы далеко не всё.

Мы даже представить не могли, что эмиратская авиакомпания, доставив наших путешественников в Йоханесбург, решит, что ее миссия на этом исчерпана, а всяческие «транзиты» – лишняя головная боль. В конце концов, желающие посмотреть Южную Африку прекрасно могут сделать это и в ЮАР, и совсем незачем стремиться в какую-то Намибию…. «Ваш самолет уже улетел, а когда будут следующие рейсы и будут ли на них места – я не знаю». Примерно так объяснила служащая «Emirates» нестыковку в рейсах, явно несоответствующую тому, что было указано в билетах.

«Переночуем в аэропорту, а дальше будем добираться на перекладных», – бодро отрапортовали сразу три SMS-ки, посланные Мишей, Людой и Надеждой Буренковой по очереди. Слишком бодро для того, чтобы мы перестали волноваться. К этому времени в Виндхуке нас было уже шестеро, и мы, чтобы как-то отвлечься, снова уткнулись в маршрутные карты.

В принципе, маршрут в этот раз был не особенно сложным. Но изматывающим. Нам предстояло проехать в общей сложности (по дорогам и абсолютному бездорожью) около пяти тысяч километров, ибо именно на таком расстоянии друг от друга по окружности находятся основные центры «коммун», или столиц тех племенных объединений, которые мы хотели посетить: нама-дамара, химба и гереро. После бурных дискуссий, еще в Москве, мы вычеркнули из маршрутного списка племена бушменов, договорившись, что обязательно вернемся в Намибию и погостим в этих первобытных племенах не наскоком, а основательно. Сейчас же, с учетом ограниченного срока в три недели, было решено сделать основной акцент на племенах химба, поселения которых еще сохранились в девственном виде на самом севере Намибии, почти на границе с Анголой.

Те, кто внимательно следит за нашими путешествиями, знает, что основным их условием является знакомство с подлинной культурой и бытом тех или иных малочисленных племен и народов планеты. Нас совершенно не устраивают туристические «потемкинские деревни», организованные предприимчивыми дельцами в непосредственной близости от отелей и лоджей, нам не интересны «кукольные» пигмеи, папуасы, индейцы и т.п., как, наверное, не интересны вдумчивому европейскому путешественнику наши краснощекие суздальские «крестьяне» с ручными медведями, пляшущими под балалайку, и разукрашенными целлофановой мишурой «русскими тройками».

В этот раз мы тоже не собирались изменять своим правилам, а потому с нетерпением ожидали наступления утра и хоть какой-то ясности в судьбах товарищей. Ведь для того, чтобы успеть осуществить задуманное, нам нужно было придерживаться (буквально до минуты) намеченного графика экспедиции.

– Вот что, братцы, – обратился к присутствующим Влад. – Есть предложение, от которого глупо будет отказываться. Давайте рано утром разделимся. Часть народа с Максом поедет в аэропорт, встречать потеряшек, а мы с Андреем отправимся в бюро проката и постараемся арендовать хотя бы один джип. Может быть, нам повезет, и оформить получится сразу три машины.

– Предложение здравое, – оживился Андрей Костянов, – Но я планировал с тем же Максом еще успеть заскочить в пару мест и докупить здесь все необходимое для съемок: аккумуляторы, переходники, приблуды…. К сожалению, многое из того, что мы приобрели во Франкфурте и в Москве к местным розеткам не подходит. Возможно, мы поступим так: Влад с Петровичем будут заниматься машинами, девчонки – отдыхать в аэропорту, а я и Женя – займемся с Максом покупками.

– Между прочим, граждане, заметьте: Макс – это моя персональная и незапланированная намибийская находка, – рассмеялась Инна. – А мужчины силой хотят его у нас экспроприировать.

– Ага! – радостно согласился Костянов, – И, заметь, всё ради общественного блага! Кто через два дня будет стонать, что нечем заряжать планшетник или камеру?

Макс, который за последнюю неделю сроднился с ролью няньки российских путешественников, довольно посмеивался, ежеминутно слыша свое имя. Он уже успел привыкнуть к мысли, что жизнь его теперь круто изменится, что он непременно станет героем такой же толстой и красивой книги про Африку, как та, что ему подарили Инна и Петрович. Все его друзья, соседи и даже босс (сам великий директор таксопарка!) поверить не могли, что скромного и ничем не примечательного, в общем-то, парня почему-то заметили странные русские и сделали его чуть ли не своим главным гидом по столице Намибии.

– Макс! Так как мы завтра поступим?

– Цца! – восторженно цакнул Макс, что на языке дамара, которому он пытался нас обучать с первого дня, выражало высшую степень одобрения.

Кстати, вы еще не знаете, что такое язык племен нама и дамара? Нет? О, это нечто особенное. Пожалуй, более нигде в мире не встречается такая звонкая, цокающе-клацающая речь, постичь и воспроизвести которую, на первый взгляд, почти невозможно.

В мировой фонетике щелкающие звуки в речи дамара называют кликсами. А сам язык относят к койсанским языкам, на которых помимо намибийцев и южноафриканцев говорят еще пару племен в Танзании (сандава и хадза). Дамарский язык ранее красиво назывался готтентотским, и уникальность его состоит в особом произношении нескольких звуков. Помните, как мы в детстве клацали и цокали языком, показывая, как скачет лошадка? Попробуйте повторить это цоканье, но делая акцент на произнесении разных звуков: пь, кь, ль, чь, ць (и все это щелкая языком по нёбу).

В среднем, на языке нама-дамара в Намибии говорит почти 300 тысяч человек. То есть, шестая часть населения. Нам удалось привезти музыкальный диск с записью песен дамара, ну и, конечно же, вволю наслушаться программ специального дамарского радио, которое включено в малолитражке Макса денно и нощно.

Раз уж мы заговорили о Максе, хотелось бы остановиться на истории его жизни чуть подробнее, чтобы у читателей появилось хотя бы приблизительное понимание того, как складывается в Намибии жизнь рядового темнокожего гражданина, рожденного в обычной среднестатистической семье.

Макс родился на западе страны, в самом центре Дамараленда, в довольно бедной семье. В отличие от многих сверстников, мальчишка с удовольствием ходил в бесплатную начальную школу, а когда закончил ее, местный падре помог ему продолжить образование в так называемой «высшей» школе (это по-нашему пятый – девятый классы). Данный вид образования подразумевает оплату, хоть и символическую, но зачастую неподъемную для большинства намибийских семей. Максу повезло: администрация школы оценила его рвение и успехи в начальной школе и разрешила учиться без денег. Кстати, Макс несколько раз подчеркнул, что он не был каким-то исключением из правил, и все дети, которые хотят учиться, так или иначе, получают бесплатное образование.

В семнадцать лет наш приятель познакомился со своей будущей женой – очаровательной Машар, целеустремленной и предприимчивой девушкой, и молодая семья решила попытать счастья в столице Намибии. Сегодня Машар – администратор крупного мебельного магазина, Макс – таксист с двадцатилетним стажем работы. Они живут в небольшом доме, смахивающем на наши дачные шестисоточные домики-скворечники советских времен (примерно 5 на 6 метров),

владеют относительно новым автомобилем и воспитывают четверых детей. Макс гордо именует себя средним классом и уверен, что жизнь удалась.

Поначалу, насмотревшись на красивые особняки центра намибийской столицы, мы были готовы оспорить понятие «достатка» семьи Тхуебобо и его отношения к «среднему классу», но после того, как Макс отвез нас в местный «Шанхай» – бедняцкие районы Виндхука – полностью с ним согласились.

Эти районы почти никогда не показывают туристам. Кварталы хитро спрятаны вдали от основных магистралей, уходящих на юго-запад и северо-восток столицы, и представляют из себя многотысячное скопление небольших хижин, напоминающих наши гаражи-ракушки. Эти домики могут быть сделаны из любого материала: шифера, металла, картона, дерева и не превышают по площади 6-9 метров. Дома тесно примыкают друг к другу, приусадебных участков у них нет, даже отхожие места в виде выгребных ям принадлежат не семье, а целому кварталу. Удивительно, но улицы там не формальные, а самые настоящие, зачастую с красивыми названиями. Так, например, несколько замечательных фотографий мы сделали на улице с романтичным именем «Монте Кристо».

Беднота вокруг царит ужасная. Нет света, нет воды, нет какой-то элементарной мебели. Но, что удивительно, в столичных гетто поддерживается почти идеальный порядок. То есть, старые пластиковые канистры, валяющиеся в пыли у дороги, мы видели, но иной бытовой мусор – пакеты, бумага, осколки стекла или нечто подобное тщательно убирается и вывозится на свалку, далеко за пределы поселения. Вероятно, городская администрация опасается эпидемий и заставляет жителей следить за порядком. В черте бедняцких поселков есть свои малюсенькие стихийные рынки, магазинчики и даже кафе, расположенные в железнодорожных контейнерах и строительных вагончиках, где можно посидеть на колченогой табуретке на свежем воздухе, съесть печеный початок кукурузы, сомнительного вида жареную сардельку и попить самодельного мутного пива. Еще одна отличительная особенность таких кварталов – обилие начальных школ. Только по разнящейся друг от друга расцветке школьной формы мы насчитали их штук шесть или семь. Да и Макс объяснил, что бедняки, сообразив, что перемены в жизни начинаются с образования, заставляют детей посещать занятия. Поскольку детей в семьях много, то и школы переполнены. В одной такой, мимо которой мы проезжали в момент, когда у ребят закончились занятия, по уверениям Макса, учится примерно 2-3 тысячи человек. Почти МГУ!!!

Рассказывая о Максе и его любимом Виндуке, мы совсем забыли сказать, что еще в первый день знакомства Макс продемонстрировал нам фотографию своей любимой Машар. И мы были сражены наповал, мгновенно поверив, что в поисках красавиц попали точно в яблочко. Старенькое выцветшее черно-белое фото не могло скрыть изумительно правильных черт лица, огромных глаз, точеного носика с капризно вывернутыми ноздрями, высокого, благородного лба. На фото Машар было двадцать лет. Но познакомившись с женщиной пару дней спустя, мы не смогли скрыть разочарования. Это феномен, объяснить который под силу только генетикам. Машар выглядела грубой, некрасивой, сильно потрепанной жизнью женщиной, ничего общего не имеющей с красавицей на снимке. Некрасивость женщины сглаживало ее жизнерадостное обаяние, лучистый взгляд и искренняя радость от общения с новыми приятелями мужа.

Уже позже, в разговоре с Максом мы узнаем, что все женщины его народа «страдают» тем же недугом: в молодости каждая из них могла бы претендовать на титул королевы красоты, а к старости лица непостижимо меняются. Вообще-то старость никого не красит, и славянских женщин в том числе. Но если в России легко повстречать на улицах красивых зрелых женщин и даже красивых бабушек, то у дамар подобное явление исключено. Юных красавиц полным-полно, а вот зрелых – нет совсем. С возрастом у дамарских женщин раздуваются и утолщаются носы, переносица слегка западает, очень четко и грубо прорисовываются носогубные складки. Лицо не

округляется, а, скорее, приобретает форму квадрата, в районе лба скапливается жир. Зато морщин нет совсем! Почему так происходит – не известно. Во всяком случае нам.

Кстати, такие трансформации характерны именно для готтентотов. У химба и гереро возрастные трансформации и изменения внешности не так заметны. И мы в этом совсем скоро убедимся, когда вырвемся из поднадоевшего уже Виндука на бескрайние дороги Намибии.

Глава 3. Приключения начинаются. Долгая дорога в дюнах.

Время неумолимо приближалось к ночи. Трудный, долгий и предельно насыщенный нервотрепкой день катился к своему ритуальному завершению, к закату. Вот еще чуть-чуть и солнце окончательно скроется за горизонтом, оставив на ночном серпантине намибийского тракта три одиноких джипа, три серых от пыли механических носорога, упорно продвигающихся в клубах дорожной пыли куда-то на запад, от центра материка к океану.

Этот день начался для всех нас еще до восхода солнца, и уже через двенадцать часов мы были в таком состоянии, о котором наши славянские предки говорили: «укатали Сивку крутые горки». Не выспавшийся Макс, выслушивая наши противоречивые указания, тяжело зевал и тоскливо поглядывал на зеленоватый циферблат наручных часов:

– Инна, в аэропорту в пять утра делать нечего! Первый самолет из Йоханесбурга прилетает только в девять.

– А может они из другого города прилетят…

– Из какого?

– Найдут, из какого. Ты просто наших ребят не знаешь! Так что, Макс, не нуди! Ты уже все равно проснулся! Приедем в порт, выпьем кофе, потом ты отвезешь ребят в «Аско» и пока они будут оформлять машины, покатаешься с Андреем по городу, быстренько купишь все необходимое – и снова за нами в аэропорт. Пока наши прилетят, пока пройдут таможню, будет уже десять, и ты как раз успеешь вернуться.

– Но магазины только в десять открываются. Где я буду катать Андрея, а, главное, зачем?! К тому же, сегодня суббота, семейный день. В магазинах жуткие очереди, люди приезжают в столицу за покупками со всей провинции. Да мы там проторчим до вечера!

–Ничего! Русских людей очередями не испугаешь. Андрюшка наверняка что-нибудь придумает.

– Да, согласен, но только после завтрака! Пока я не поем, мой КПД равен нолю, – позевывая, согласился Костянов.

Женя, Влад и Инна Трояновская, зябко кутаясь в толстовки, жались у входа в отель. Градусник, прибитый на входной двери, показывал плюс шестнадцать градусов. Вот тебе и жаркая Африка!

После бессмысленных и ленивых препирательств, Макс вызвал еще одно такси, и мы всей толпой отправились в Хозеак Котако – главный воздушный порт Намибии, расположенный в пятидесяти километрах от столицы.

– Ой, жирафики! – восторженно закричала Инка-младшая, едва машины выехали за черту города.

– Ой, эсэмэска! – в тон ей повторила Инка-старшая, так как на ее мобильный в этот момент пришло сообщение от юаровских скитальцев, оптимистичное и разочаровывающее одновременно: «После тяжелой, продолжительной осады билетных касс всех авиакомпаний в

Йоханесбурге, Костя проявил чудеса дипломатии, очаровал немку на регистрации. Его рассказ о большом потенциале для укрепления дружбы России и Германии путём срочной отправки нашей группы в Намибию был очень красноречив! В качестве моральной компенсации за ущерб во второй мировой войне и залога развития добрососедских отношений, Костя потребовал у Люфтганзы внеочередных билетов на ближайший рейс. Его доводы сочли убедительными. Вылетаем в 13-00!»

– Вот черти! – невольно улыбнулся Петрович и потянулся к телефону, – Влад! Скажи своему таксисту, что мы возвращаемся в город. Наши прилетят только в три часа. Держим путь в сторону центра. Попробуем оперативно арендовать джипы….

– Это утопия, Петрович! В Африке слово «оперативно» не поймет ни один человек!....

***

И вот, спустя двенадцать часов после подъема, все как один не выспавшиеся (и те, кто ночевал в Виндхуке, и те, кто коротал ночь в ЮАР), взвинченные до предела африканской ленивой нерасторопностью, ажиотажной суматохой выходного дня в муравейнике-Виндхуке, на укомплектованных под завязку экспедиционных машинах, мы движемся к первой цели путешествия – легендарным дюнам Соссусвлея пустыни Намиб.

Как свидетельствуют энциклопедии, Намиб – самая древняя пустыня планеты, пережившая все ледниковые периоды, помнящая динозавров и птеродактилей, приманившая и отпугнувшая исследователей-моряков и пиратов-авантюристов, а ныне – лакомый пейзажный кусок для фотографов, художников и кинематографистов всех жанров и направлений. Местные говорят, что на языке нама-дамара «намиб» – это место, где абсолютно ничего нет. Намиб может быть в кошельке, в желудке, в голове и так далее. Так что нам предстоит увидеть места, в которых, по уверениям аборигенов, и искать-то нечего. Вот разве что знаменитые дюны…

Кстати, с названием Sossusvlei – тоже не все просто. Гиды уверяют, что слово «vlei» в переводе с англо-африканского обозначает «лужа», «болото», «низина», «высохшее русло». Но вот Макс и его друзья считают по-другому. Они уверяют, что «vlei» на их языке – это просто «предел всего», «то, где все заканчивается». Например, так говорят о последней минуте жизни человека, или о такой глуши, где никто не сможет выжить.

Так что можете себе представить первую цель экспедиции: «то, где всё заканчивается в месте, где ничего нет». Отличная перспектива! Особенно классная, если присовокупить к ней еще одну точку на данном отрезке маршрута – Deadvlei – «Мёртвую долину»….

Пока же наши джипы натужно рычали на серпантине горного перевала, отделяющего Намиб от центральной части страны, не испытывая не малейшего страха перед грядущим.

Команда разделилась на три экипажа. В первой машине, прозванной романтичной женской половиной экспедиции «Маяком», ехали одесситы и наш проводник, наш местный «крокодил по прозвищу Данди» – Влад Петров.

Во второй – в «Бригантине» – находились Михаил, Петрович, Инна-старшая и Андрей Костянов. Это был литературно-кинематографический экипаж, в задачи которого входила фото– и видеосъемка всего, что представляет хоть малейший интерес для потенциальных зрителей и читателей. В окна джипа с трех сторон смотрели три разнокалиберных объектива, и только Михаил, по словам Андрея, предпочитал фиксировать происходящее «аналоговым способом» – не только фотографировать, но и вести обычный рукописный дневник.

– А то знаю я нашу подругу, – отшучивался Миша, – Инка потом в Москве может такого понаписать…. Пусть уж, на всякий случай, все будет задокументировано и запротоколировано.

– Вот уж, враки, – дула губы единственная женщина экипажа, – Названия и события я никогда не путаю. А эмоциональную окраску всему увиденному каждый может дать свою. Наши книжки, между прочим, так и называются – «документально-художественные повести»….

– Так я и не против. Но хотелось бы, чтобы документального в них было чуточку больше.

Третий экипаж, «Якорь», завершал процессию. Капитаном его был Константин Буренков, со смехом именующий себя королем бабьего царства, но ни за какие коврижки не отказавшийся бы от трогательной заботы своих спутниц – любимой супруги Надежды, а так же отважного дуэта мамы и дочери – Людмилы Прокиной и Валерии Гриншпун.

Итак, как уже было сказано выше, день неумолимо клонился к закату….

Труднее всего бывает точно представить, как будет в книге выглядеть рассказ о той или иной поездке. Вроде едешь, наблюдаешь за тем, что происходит вокруг, любуешься горами, реками, или саваннами, пробиваешься сквозь пыльный буран, вихрящийся плотной взвесью позади первой машины, и в голове сами собой формируются какие-то высокопарные и яркие образы будущего рассказа. На этом этапе они у нас, обычно, существуют только в виде эмоций, вроде «а-а-а-ах, как красиво!!!». О том, как передать свои впечатления на бумаге, не думает никто.

Потом наступает вечер, как сейчас, мы начинаем подсчитывать километры, оставленные позади и оставшиеся до ближайшей ночевки, эмоции уступают место здравому рассудку и восторженные слова куда-то исчезают. В дневник к Михаилу, и в диктофон Инны попадают какие-то безликие и холодные строчки вроде «переезд Виндук-Сессрием-Соссусвлей (340 км) дался на удивление тяжело», и на этом весь рассказ о прошедшем дне заканчивается. Превратить эти записи в книгу, тем более, в книгу, которая была бы интересна кому-то, кроме самих участников, порою очень не просто. Помнится, один из редакторов, торопящий нас со сдачей очередной рукописи, как-то сказал: «Подумаешь! Переведите ваши путевые заметки в электронный вариант, добавьте по десятку фотографий на главу, и всё – книга готова! Пишите что-то вроде мемуаров….». Но, цитируя В.А. Гиляровского, его «Друзья и встречи», повторим: «У бродяги нет мемуаров, – есть клочок жизни. Клочок там, клочок тут, – связи не ищи…».

На сегодня таким ярким «клочком» стал первый, общий для всех намибийский закат, случившийся примерно в ста пятидесяти километрах от Виндхука, и ночная эпопея по освобождению зебры, попавшей по нашей вине в западню.

Вечернее зарево, похоронившее солнце в плотных и пыльных тучах , освещало тревожным красным светом весь небосвод. Казалось, что какой-то гигантский огненный шар словно магнитом притянул к себе огромные слоистые облака, матовые в середине и перламутровые по краям. Переход их цвета от серого до чернильного и темно-оранжевого был настолько неуловимым и плавным, что тучи напоминали огромные черные жемчужины, найденные где-то на самом дне небесного океана. Почему-то вспомнилась картина «Последний день Помпеи», и на минутку показалось, что вот-вот произойдет взрыв спрятанного за контурами гор вулкана, и огромные потоки огненной лавы погребут все на своем пути. Но солнце опускалось все ниже и ниже, и на перевал лениво наползал непролазный мрак.

Мы остановились на небольшом плато буквально за несколько минут до наступления ночи и, всматриваясь в короткие африканские сумерки, дружно молчали.

– Ребята, смотрите, луна! – первой подала голос Валерия. – Огромная какая, и перевернутая, как большая миска!

– А звезды? Ты обратила внимание на звезды? Здесь не нужно поднимать голову вверх, чтобы рассмотреть их на небе. Они повсюду. Вон, видишь, две яркие красавицы точно над горизонтом. А еще слева и справа…. Фантастика!

Михаил достал ароматную яванскую сигаретку и присел на крупный валун.

– Я протестую! – шутливо возмутился Андрей Костянов. – Мы так ничего не снимем. Где время на подготовку к съемкам заката? Где второй дубль? Что это за порядки – три минуты и всё? Прощай красное солнышко, здравствуйте комары и цикады….

– Народ, хорош балаболить! – Влад взглянул на часы. – Мы только треть пути проехали. Всего сто пятьдесят километров.

– Как треть? Ты же говорил, что до ночевки нам всего триста?

– Это Африка, дружище! Здесь все расстояния очень относительны. От столицы до лагеря есть две дороги. Одна 340, другая 550 километров.

– А мы какую выбрали? – переспросила Лера.

– Третью, дружочек! – усмехнулся Миша и пошел к машине. – Андрей, смени меня за рулем, ладно? После двух бессонных ночей мне уже белые негры мерещатся….

– Негры – неполиткорректное слово! – тут же вмешалась Инна. – Здесь, в Африке так нельзя говорить.

– А как можно? В Америке афроамериканцы, а здесь афроафриканцы?

– Ну, не знаю….. – стушевалась поборница прав чернокожего населения, – А почему они тебе белыми-то мерещатся?

– Сейчас сядем в машину – расскажу, – засмеялся Михаил и быстрым шагом направился к джипу. – Дело было в Америке, лет десять назад. Мы с моим приятелем, Филом, отправились из Нью-Йорка в Лос-Анжелес на машине. Время поджимало, командировка заканчивалась, и мы гнали почти без отдыха, меняя друг друга за рулем. Фил жаловался, что в сумерках начинает хуже видеть, поэтому по ночам, как правило, за рулем сидел я. И вот в какой-то из дней, я задремал вечерком на пассажирском сидении, как раз в то время, когда солнце клонилось к закату… Не успел уснуть, как вдруг слышу: «Миша! Просыпайся! Меняй меня. У меня уже белые негры в перед машиной бегают!». В панике открываю глаза. Ничего не могу понять. Вокруг кромешная темень, только приборы тускло мерцают. Фил сидит, вцепившись за баранку, трясется, уткнулся, в буквальном смысле, носом в лобовое стекло и вовсю таращит глаза, сам не свой от ужаса. Ничего не видно, мрак кромешный…. И тут до меня доходит, что мы едем без фар. Бедняга Фил совсем о них забыл. Ему поначалу закатное солнце мешало, потом сумерки начали опускаться. Он все ближе и ближе придвигался к лобовому стеклу, считая, что виной плохой видимости является его куриная слепота, а потом, когда встречные машины его пару раз ослепили, да какой-то сумасшедший мулат в белой сорочке автобан перебежал чуть ли не перед носом – совсем перепугался. Вот с тех пор присказка у нас и существует…

– А-а-а-а-а!!! Андрей, тормози!

Джип взвизгнул тормозами, и юзом зазмеился по сыпучему гравию, чудом удерживаясь на краю обрыва.

– Черт! Инка, чего орешь как полоумная, что произошло?

– Вон там, впереди, видишь зебры? Их первый джип шуганул, они врассыпную бросились. А вы болтаете, смеётесь, на дорогу не смотрите. Сейчас сбили бы какую-нибудь лошадку.

– Андрюх, остановись. Похоже, все-таки, «Маяк» кого-то зацепил. Слышишь? Кричит где-то на склоне зебрёныш. Пойдем, посмотрим. Может быть, поможем чем…

Мы горохом посыпались из машины. Рядом, чуть не врезавшись в нас на повороте, остановился третий джип. Край серпантина довольно круто уходил вниз, но какие-то уступы в темноте все же просматривались. Примерно в восьми-десяти метрах от дороги, ниже по склону,

слышалось отчаянное шебуршание, перемежающееся резким и громким плачем. Подобных звуков ранее нам слышать не приходилось. «И-и-и! И-ги-и-!» – надрывалось несчастное существо. Лучи фонариков, которые тут же были извлечены из недр рюкзаков, высветили печальную картину. Крупная зебра, скатившись по склону, видимо, подвернула ногу и теперь билась, запутавшись в невысокой ограде из колючей проволоки, расположенной зачем-то внизу, вдоль всего обрыва. Рядом с пострадавшим животным скакал и визжал перепуганный насмерть жеребенок.

– Надо спускаться, – решили мужчины.

– С ума сошли! – охнули женщины. – Как вы ее выпутывать будете? Это же опасно!

– Прорвемся!

Петрович, Михаил и Костя, пробуя ботинками осыпающиеся камни и нащупывая относительно прочные участки на насыпи, начали спускаться.

– Миша, смотри, чтобы она тебя не ударила! – прокричал Андрей приятелю, заметив, что тот ближе всех подошел к зебре.

Маленький жеребенок, совсем обезумев, сначала смело рванул навстречу Михаилу, защищать маму, потом шарахнулся вниз, ударился о колючую проволоку, заплакал в голос и, быстро-быстро перебирая голенастыми ногами, стал карабкаться вверх, туда, где стояли наши машины, и где скрылось вверх по серпантину остальное стадо. Когда до зебры оставалось буквально пару шагов, а страх и боль животного стали совсем невыносимыми, случилось неожиданное. Проволока, в путах которой билась зебра, сильно натянулась, затем тихо цыкнула и лопнула, словно струна, разорвав Михаилу молниеносным ударом брезентовую штанину. Освобожденная полосатая лошадь встала, пошатываясь, на четыре ноги и, прихрамывая, стала спускаться вниз, в долину. Через минуту она подала короткий сигнал своему жеребенку и тот радостно прогалопировал к маме, чуть было снова не угодив в тенета колючей проволоки. Однако, благополучно использовав Мишины колени в качестве упругого и мягкого тормоза, зебреныш благодарно «и-и-гикнул» и скрылся в темноте ночи.

Мы перевели дух.

– Андрей, а ты-то почему с остальными не пошел? – зачем-то спросила Инна у Костянова, едва переведя дух от пережитого.

– А как вы думаете, зачем я тут с камерой стоял? Отличный дубль, между прочим, получился. Нарочно такого мы бы и не придумали!

Да уж… Андрей, дружище! Твоя вечная муза, твое любимое кино, твое искусство, как известно, требует жертв. Вот и в этот раз художник победил самого Андрея Костянова, за что, собственно говоря, мы этому художнику и благодарны. А то, как бы мы потом доказывали, что эта зебра существовала на самом деле?

Наконец перевалы остались позади, горы расступились, скромно отодвинувшись куда-то к горизонту, а пыль еще сильнее закружилась в свете фар, со всей очевидностью демонстрируя путешественникам, что под нашими колесами уже совсем не глина и не гравий, а самый настоящий песок пустыни Намиб.

Нестерпимо хотелось спать. И лишь циферблат часов, показывающий, что время-то еще совсем детское – десять вечера – не давал провалиться в сон.

Нам еще только предстоит привыкнуть к этому африканскому феномену: научиться воспринимать непроглядное ночное окружение в строгом соответствии с часовыми стрелками, а не так, как это хочется уставшему организму. В десять часов, как правило, мы будем лишь возвращаться с маршрута. А лишь затем ужинать, анализировать увиденное, планировать

завтрашний день и просто блаженно бездельничать, бездумно уставившись в завораживающее звездное небо.

Вот и первая ночевка.

Лодж, или кемп-сайт (в темноте и не разберешь) полностью погружен во мрак. Ключи от домиков-палаток нам выдает заспанный худой парнишка. Доставать багаж уже нет сил. Ладно, разберемся с этим утром. Но дюны! Как же уснуть, зная, что они где-то совсем рядом с тобой и не имея ни малейшей возможности разглядеть их фантастические очертания?

– Ребята, а пойдем, прогуляемся к дюнам, – забыв об усталости, предлагает кто-то из женского экипажа «Якоря», – Вон же, слышите, кто-то хохочет совсем рядом. Люди смеются, значит, бояться нечего.

– Это шакалы, – спокойно объясняет Влад и, не оборачиваясь, уходит в свою палатку. – А встретиться ночью со стаей шакалов я и врагу не пожелаю! Они опаснее и коварнее львов.

Мы растерянно смотрим друг на друга и понимаем, что Влад прав. Шутить с Африкой не стоит….

Итак, первый день прожит. Будем готовиться к следующему. Что мы тут хотели найти и увидеть? Красавиц? Высший идеал красоты в ее самом утонченном и органичном проявлении? Что ж… Самыми красивыми и гармоничными для каждого из нас в данный момент кажутся жесткая подушка и прохладная простыня. Спокойной ночи, Африка!

Глава 4. Белое солнце пустыни

Утром мы безбожно проспали.

Проспали и рассвет, и возможность попасть с первыми лучами солнца к подножию дюн, и самую изумительную игру светотени, ради которой в Соссувлей приезжают лучшие фотографы всего мира, и утренние прогоны многочисленных стад спринбоков и ориксов, перемещающихся с мест ночевок в места пастбищ.

– Ну и ради чего это всё? – кипятилась Инна – Ради яичницы? Ради какой-то паршивой чашки горячего кофе, без которого некоторые жить не могут? Ради лишних трех минут в горизонтальном положении и утреннего душа? Такое ощущение, что мы в Африку приехали исключительно затем, чтобы под душем постоять…. В Москве будем мыться!

– Остынь! – муж сурово взглянул на раздухарившуюся супругу. – Колхоз – дело добровольное. Сегодня у людей фактически первый полноценный день в Африке, надо было отоспаться, отдышаться…

– Отдышаться, чтобы потом понять, что время упущено и всю оставшуюся жизнь жалеть об этих лишних минутах сна? Мы же завтра уже переезжаем в Свакопмунд, к океану.

– Ну и что? Как минимум, есть завтрашний рассвет…. И потом, дорогая, с чего ты стала мыслить стереотипами? «Увидеть дюны на рассвете….» – передразнил жену Петрович, – Кто у нас здесь Филипп Халсман или Артур Сасс? Это они оставили величайший след в фотографии, а мы здесь находимся совсем с другой целью: смотреть, слушать, вникать, чувствовать, запоминать… Фотошедевры дело хорошее, но, отнюдь, не главное.

– Уж, конечно, твой Артур Сасс точно встал бы ни свет, ни заря…

– Ты хоть знаешь его самую известную фотографию? Эх ты, ценитель прекрасного…. Это снимок Альберта Эйнштейна с высунутым языком. А чтобы сделать это фото, ему не нужно было караулить восход солнца в Африке.

Инне стало смешно. Действительно, стоит ли так нервничать из-за каких-то мифических стереотипов, навязанных путешественнику путеводителями? Тем более, что большинство участников намибийских приключений, хоть и проигнорировали сверхранний старт к дюнам, совсем не теряли времени даром. Откуда-то с крыши водонапорной башни спустился Андрей Костянов с камерой и в легкомысленной панаме:

– А я рассвет сверху снял. Так-себе рассвет, доложу я вам. Видали мы восходы солнца и покруче…

Костя порадовал всех сообщением, что успел с утра пораньше договориться с местным летчиком (белорусом, как оказалось) о том, чтобы после обеда полетать над дюнами и даже «сгонять» к океану.

– Надо же, – как ребенок радовался седовласый Константин – Здесь плотность населения – два человека на километр, и такая точность попадания. Сразу тебе и летчик, и практически земляк. Сам он, правда, сегодня не полетит – какая-то неисправность у «Сессны», но со своим намибийским приятелем договорится. Так что, граждане путешественники, записывайтесь в воздухоплаватели!

Михаил и Влад о чем-то тихо беседовали у края смотровой площадки, не спеша смакуя жидковатый кофеек.

– Миша, а о чем вы там секретничаете? – Инке не терпелось поруководить.

– Я успокаивал Влада по поводу нашей неорганизованности. Еще день, ну, может быть, два и мы полностью войдем в норму. Вся эта наносная московская шелупонь, вся эта броня, с нас спадет, мы снова станем чистыми, открытыми, не закомплексованными. Мы перестанем воспринимать Намибию как туристический маршрут с жестким расписанием (тебя, Могилева, это тоже касается), а научимся получать удовольствие от каждого часа и каждой минуты, прожитых в гармонии с этой природой. Вы там с Владом чего-то насочиняли, рассчитали и зафиксировали, но, как видишь, жизнь вносит свои коррективы. Не переживайте по этому поводу! Претензий ни у кого не будет. Каждый увидит и почувствует ровно то, что он хочет. Вот ты, например, обратила внимание на скульптурки охотников у входа? Заметила, как удивительно пропорционально они сложены? Это не может быть случайностью. Значит, где-то есть люди с такими пропорциями тела… Вот бы о чем тебе задуматься.

– Это скульптуры бушменов, – живо отреагировал Влад. – Кстати, раз уж мы в этот раз не сможем побывать в их племенах, давайте я хоть в двух словах расскажу об этом удивительном народе. Авось вы и захотите еще раз приехать в эту страну.

– Даже не сомневайся! – Константину и Надежде Буренковым нравилось все, что происходило, и они уже планировали будущие маршруты по загадочной Намибии.

– Бушмены – это собирательное название для людей нескольких племен капоидной расы. Всего их на планете осталось чуть менее ста тысяч. Что характерного в их внешности? Ну, во-первых, значительно более светлая кожа. Если бы ребенка бушмена сразу после рождения увезти куда-нибудь на север России, где лето очень короткое, то он, скорее всего, выглядел бы просто смуглым, загорелым и вряд ли кому-нибудь пришло в голову назвать его негром. В коже бушменов совсем мало меланина. Да и черты лица у бушменов не типичны для Африки. Носы правильной формы, ноздри раздуты не сильно, а губы почти совсем тонкие. Если уж предполагать, что мы все произошли от африканцев, то, скорее всего, нашими предками были бушмены.

Как правильно заметил Михаил, фигуры у бушменов тоже очень пропорциональные. Широкие плечи, ровные спины, удлиненные бедра и голени. Они прирожденные бегуны. Кстати, как вы думаете, какое животное является тотемным для всех бушменов? С кем они себя соотносят?

– С антилопами? С сернами?

– С гепардами?

– С леопардами, наверное!

– Не угадал никто! Центральным персонажем их мифологии является цанг. Так они называют кузнечика-богомола, искренне веря в то, что он был прародителем всех людей, первопредком «древнего народа». Согласно их мифам, явления природы, небесные светила, животные – все некогда были людьми «древнего народа», населявшего страну задолго до бушменов. Согласно одному мифу, солнце было человеком, у которого светились подмышки. Если он поднимал руку, земля озарялась солнечным светом, ложился спать – всё погружалось во тьму. Тогда люди «древнего народа» забросили его на небо, чтобы подарить свет всей земле.

–Добрые, какие, эти бушмены! – всплеснула руками Лера.

– Есть белее жесткие варианты, – усмехнулся Влад, – По другой версии, когда-то жил человек-огонь, голова которого светилась. Он приносил удачу на охоте, но требовал себе самый лучший кусок мяса. Люди убили его и каменными ножами отрезали ему голову. Один охотник насадил голову на палку и швырнул её вверх. Так на небе появилось солнце. Каждый день оно проходит путь с востока на запад, но не может найти на земле своё тело. За это Солнце преследует своего вечного соперника – Луну, отрезая у неё куски мяса. Когда луне удаётся вырваться, она понемногу опять обрастает мясом. Кстати, с луной бушмены связывают происхождение смерти. Луна никогда не умирает до конца, у неё остаётся спинной хребет, и она снова вырастает и возвращается к жизни. Когда-то люди также возвращались к жизни, как и луна. Но однажды ребёнок, оплакивавший свою умершую мать, не поверил луне, которая уверяла, что его мать вернётся. Разгневанная луна ударила его по лицу, разбила верхнюю губу и сказала, что отныне он будет зайцем, а люди теперь будут умирать навсегда.

– А кто хранит все эти легенды, Влад? У бушменов есть жрецы, шаманы? – Инна включила диктофон, а Михаил достал записную книжку.

– Нет. Любой миф хранит с детства каждый бушмен. У них нет шаманов и даже нет вождей. Эти люди слишком бедны, чтобы содержать нахлебников. Племенами управляют старейшины, которые избираются из числа самых достойных охотников, но никаких привилегий не имеют. Пашут, в смысле, охотятся, как все остальные.

– Вот бы нам их порядки! – вдохновился одессит Евгений, – А то наши правительства способны думать только о том, как собственные карманы набить. У бушменов, наверное, никакой коррупции нет и быть не может!

– Да уж… У бушменов совсем особое отношение к частной собственности. Они вообще не понимают, что это такое. Такой социальный инфантилизм многим из них стоил жизни. Бушмены уверены, что все то, что видят их глаза, принадлежит всем одновременно. Кто убил животное, тот его и съел. И не важно, что ты убил не антилопу, а корову какого-то фермера. Были времена, когда скотоводы (хоть белые, хоть черные, из других племен) почти открыто уничтожали бушменов. Найдут останки убитого и съеденного теленка – и тридцать бушменов застрелят.

– Жуть какая, – Инна выключила диктофон.

– Это только половина жути, – Влад вздохнул. – На бушменов, в начале двадцатого века была объявлена самая настоящая охота. И буры, и голландцы, и немцы, и англичане не гнушались никакими средствами: поджигали сухой кустарник, и он выгорал вместе с семьями бушменов. В специальных пунктах натаскивались сотни собак, притравленных на людей леса. Но самым жестоким и эффективным способом стало тотальное отравление бушменских колодцев сильнодействующими ядами. Это особенно изощренная травля, с учетом того, что вода в намибийской пустыне – величайшая драгоценность. Требуются недели и месяцы, чтобы самые

опытные старики с помощью специальной лозы и каких-то магических знаний отыскали подземный источник.

– Так ведь бушмены кочуют всегда. Зачем им колодцы?

– А это еще один социальный феномен! Колодцы они роют не для себя, а для всех. Точно так же, кстати, бушмены приучены к тому, чтобы с малолетства любой ребенок, который найдет в чистом поле любой съедобный плод, любое яйцо, или поймает ящерицу, не съел все это по-тихому, даже если никто не видит, а честно принес в племя и разделил со всеми. А запасы воды бушмены всегда носят с собой. Для этой цели они используют страусиные яйца, точнее, их скорлупу. В яйце проковыривается дырка, белок и желток съедаются, а в оболочку наливается вода.

– Уж очень хрупкая посудина, – усмехнулась Инна-младшая, покосившись на фирменную металлическую фляжку, прицепленную к поясу супруга.

– Не скажи! Если яйцо оплести особой травой и затем вымазать глиной получается очень прочная баклажка. Но мне бы не хотелось, чтобы вы идеализировали это племя. Вы потом сами во всем разберетесь, когда поживете в буше пару недель.

– Тем не менее, Влад, давай как резюме, для книги: чем тебе самому нравятся бушмены, и что ты не приемлешь?

– Школьный вопрос какой-то, – поморщился наш проводник. – Нравится мне многое. Юные бушменские красотки, например, чудо, как хороши. Нравится их взаимопонимание с дикой природой. Ну, кто бы еще смог подойти к антилопе и прямо из вымени пососать молоко? А бушмены это проделывают запросто. Это с дикими-то животными. Про домашний скот я вообще молчу…. Нравится их отточенное веками мастерство – в охоте, в изготовлении ядов и лекарств, даже в рукоделии. Видели бы вы, какие они замечательные бусы и браслеты делают из позвонков ящерок и кусочков скорлупы страусиных яиц. А не нравится?.... Знаете, есть у них дурная привычка. Если племя перекочёвывает вслед за стадами мигрирующих животных, то стариков с собой никто не берет. Это лишняя обуза. Их просто оставляют умирать в сухом и безжизненном буше, считая, что пользы от них все равно уже никакой и никому не будет.

Повисло тяжелое молчание.

Так же молча, переваривая услышанное, мы расселись по машинам и отправились к воротам заповедника. Стрелки часов приближались к цифре восемь, белесое солнце выплыло из розовой дымки и в легком мареве облаков странно двоилось, напоминая по форме ту же восьмерку. Знак бесконечности. Знак Африки. Знак странных людей буша? Хотя нет! Влад же сказал, что бушмены уникальны еще и своим странным счетом. У них есть всего две цифры – один и много. Всего два числительных. Две грани. Добро и зло. И как тесно они переплетены ….

Еще примерно тридцать километров по пустыне, и мы окажемся в самом сердце Соссувлея. Пейзаж меняется постепенно. Те каменистые красноватые нагромождения, которые мы видели у лагеря и ошибочно приняли за дюны, сменяются своими серыми сородичами, знакомыми большинству россиян по каменистым холмам Хургады и Шарм-эль-Шейха. И лишь десять минут спустя, по каменным склонам то тут, то там, начинают просыпаться водопады песочного дождя. Они струятся по камням, осыпаясь большими лужами у подножья, готовые в любой момент снова взмыть вверх и унестись к океану. Этот песок сбежал из Соссусвлея и лишь на короткий миг присел отдохнуть на каменистом утесе. Он такой же кочевник, как и бушмены….

Фотографируем горы. Хотя фото из окна автомобиля – самое последнее дело, и эти снимки, скорее всего, никогда и никому не пригодятся.

Холмы уплощаются, становятся всё ниже и ниже, почти совсем исчезают, лишь кое-где выглядывая из янтарной травы… Затем, словно в такт неуловимой мелодии пустыни, начинается обратный процесс. Вот один песчаный бугорок приподнялся над землей, вот другой, вот они активно пошли в рост, соревнуясь лишь красотой и буйством окраса: желтая дюна, красная, оранжевая в крапинку, темно-фиолетовая, серо-коричневая. …

Мы не видим с дороги, но готовы поспорить, что в этих горах уже нет ни одного крупного камешка, а сами дюны вымахали почти с десятиэтажный дом, с двадцати-, с пятидесятиэтажный… Говорят, что самая высокая дюна в мире (и она находится именно здесь) превышает триста метров!

– Миша, как думаешь, если бы на дюны посмотреть с высоты птичьего полета, они были бы похожи на песочницу, в которой какой-то огромный малыш играл в куличики?

– Инка, ты просто неисправимая фантазерка! – Михаил рассмеялся. – Сама сегодня все увидишь. Ты же слышала, что Костя договорился с пилотом. Так что полетаем!

– Я не смогу, – Инна вздохнула, – Я сама себе епитимью наложила: буду всю вторую половину дня сидеть у компа. Сколько раз давала себе слово не лениться, записывать хотя бы по две странички каждый вечер. Но вечная лень никогда не дает осуществить задуманное. Так потом и получается, что я должна вечно просить каких-нибудь Васю, Колю, Петю, Машу, а чаще тебя и Петровича, записывать имена, фиксировать обряды, отдельные слова какие-то, выражения, ритуальные сказки.

– Но у тебя же все это есть на диктофоне?

– А знаешь, Миш, я его боюсь. Честно! Включаю для подстраховки, но никогда не прослушиваю. Помнишь, я рассказывала, что наш преподаватель, профессор Шнайдеров, говорил, что журналист кончается там, где начинается диктофон, и на полном серьезе называл его «убийцей памяти и таланта».

– Так ты серьезно намерена остаться в лагере? Ты же любишь летать?

– Не трави душу, дружище. Епитимья – это серьезно.

– А мне кажется, это просто отговорка. – Петрович внимательно посмотрел на супругу. – Что-то раньше я не замечал за тобой такой усидчивости и рвения. Скажи лучше, что тебе просто охота посидеть в теньке, на завалинке и отдохнуть от нас в одиночестве?

– Намекаешь на то, что я старею? Кстати, кто запомнил дословно бушменскую присказку о возрасте человека? Ту, что Влад процитировал?

Экипаж «Бригантины» дружно наморщил лбы, пытаясь вспомнить забавную фразу, услышанную час назад.

– Ага! Не помните! А я подскажу: «Я молода, как самое прекрасное желание моей души, и стара, как все несбывшиеся мечты моей жизни».

– Верно. Только, помнится, Влад цитировал слова одинокого старца, спасенного туристами от верной гибели посреди буша. Так что не приписывай себе слова человека, чья мудрость, действительно, выстрадана.

За разговорами не заметили, как вплотную подъехали к подножью дюн. Дальше идти можно было только пешком. Машины бросили под огромным раскидистым деревом , вероятно, дальним родственником нашей акации: всё оно было усыпано огромными зелеными стручками, похожими на стручки фасоли. Еще больше таких же плодов, но уже почерневших и растрескавшихся валялось в радиусе пятидесяти метров.

(Кстати, именно этот импровизированный тент, эта гигантская крона позволит нам на обратном пути на собственной шкуре почувствовать, что имел в виду Ной, создавая свой ковчег. Раскаленная пустыня вокруг заветной тени заставляет всевозможных животных,

насекомых, птиц и пресмыкающихся забывать о вражде и опасности. Все эти «твари по паре», а то и по доброму десятку пар абсолютно безбоязненно слетаются и сползаются в вожделенную прохладу, скачут почти по людским головам, ползают у ног, замирают у колес…. И лишь самое резкое движение, или громкий звук могут вспугнуть эту вселенскую гармонию, заставив мышку-полевку, или огромного скорпиона отползти чуть-чуть в сторону.

Акация, в конце нашего путешествия по дюнам, послужит замечательным развлечением для дам, которые догадаются нарвать сочных стручков и покормить «бедных мышат», а мужчины, вдоволь нафотографировавшись песчаных откосов природных пирамид, переведут технику в режим макросъемки и получат с добрый десяток отличных кадров самой разнообразной живности).

Само же восхождение на дюны было не столь интересным и захватывающим, как нам об этом мечталось. Скорее всего, правы были те, кто настаивал на сверхраннем подъеме. Если бы песок не был столь сух, сыпуч и горяч, если бы он хоть чуть-чуть сохранил рассветную прохладу, мы бы почувствовали полный восторг. А так … Представьте: любой шаг погружает ногу по щиколотку в пушистую кварцевую пыль. Два твоих шага вверх по склону обозначают автоматическое сползание вниз почти на те же два шага. Точнее, ты делаешь три шага вверх и сползаешь на два назад. Несложный подъем, который по прикидкам самых нетренированных должен бы занять минут тридцать, растягивается на добрых два часа. Кожа, густо смазанная кремом от загара, умудряется сгореть и обветриться. К тому же, на нее непостижимым образом попадает огромное количество песка, производящего такой глубокий «косметический» пиллинг, какой не получишь в самом дорогом СПА-салоне.

Поход на вершину грозил провалиться, едва начавшись, так как азарт куда-то быстро улетучился, оставив взамен чувство недовольства и разочарования….

Так могло бы быть. Но так не случилось. Миша, Петрович, Костантин и Лера решили освоить традиционное развлечение песчаных дюн – сэндбординг. Это такой вариант скейтбординга, где все как на настоящем снежном склоне, даже доска такая же, только катание происходит на песке. Маленькое уточнение: досок у нас с собой не было. Поэтому покатушки, которые устроили русские путешественники, смело можно было назвать попасэндбордингом. Скатывались, (как следует из названия), на пятой точке. Если вы думаете, что это легко, то вы ошибаетесь. Относительно быстро спуститься с горы можно лишь перекатом, либо вытянувшись в струнку и старательно втянув в себя ягодицы. В противном случае, та самая «пятая точка», которая должна была послужить скейтом, проваливается глубоко в песок, а человек не съезжает с горы, а вгрызается в нее, проваливаясь все глубже и глубже.

Немудреное развлечение вернуло хорошее настроение, но совершенно вымотало физически. В волосах, ботинках, карманах, ушах и даже зубах, словом, везде, был песок. Носы покраснели и залоснились.

– Давайте-ка, братцы, по машинам, и в лагерь! – скомандовал Влад. – Дома моемся, отдыхаем минут пятнадцать и едем на аэродром. Потом, если еще останутся силы, прокатимся к каньону Сессрием.

– Конечно! Что за вопрос! Обязательно прокатимся! И еще спустимся в этот каньон!

Влад лукаво усмехнулся и опустил глаза: «Ну-ну… Посмотрю я на вас через пару часов. Вот разве что Михаил, возможно, Женя, ну, еще и Костя смогут ноги переставлять. Остальные вряд ли. Хотя, бог их знает, этих моих бывших соотечественников. Носятся, как угорелые. Все им надо, все им интересно. Всего хочется. И, главное, чтобы без гидов и экскурсий. Только сами!»

– Влад! Если у наших орлов силы кончатся, я им сама о Сессриеме расскажу. Так, на всякий случай. У меня много материала, – Инна отвела проводника в сторону. – Нам же не нужно, чтобы в

первый день у всех был солнечный удар и температура. Мы же Соссусвлей выбрали в качестве зоны адаптации, акклиматизации и релакса пред основным, сложным маршрутом. А получится, что они себя здесь измотают.

– Поживем – увидим.

Глава 5. Три «Летучих Голландца» на сундук мертвеца и другая мистификация…

Конечно же, вековая народная мудрость о том, что «утро вечера мудренее» существует для того, чтобы кто-то ее опроверг.

Кто?

А вы не догадываетесь?

Естественно, мы решили пойти по пути наибольшего сопротивления и доказать себе и остальным, что при большом желании вечер можно растянуть до невозможности, и тогда мудрое утро уже не будет так актуально ….

Напомню: в 15-00 минувшего дня, проведя примерно 6 часов на сорокаградусной жаре, мы вернулись из Соссусвлея и тут же отправились на импровизированный аэродром, чтобы успеть полетать над дюнами. Не смотря на то, что знающие люди советовали перед полетом основательно подкрепиться, но исключить воду, большинство решило поступить по-своему: основательно утолить жажду, игнорируя обед. Итог печальный. Авантюрный полет все-таки состоялся, но адекватно воспринять красоты легендарной пустыни смогли не все. Зеленый от усталости и болтанки, потерявший ориентир лево-право и низ-верх, Андрей Костянов смог лишь произнести:

– Не волнуйтесь, товарищи, кино будет! А маманьке передайте, что пал ее сын смертью храбрых в коварной пустыне, но погиб он не зазря и в обнимку с кинокамерой.

– Что, дружище, совсем укачало?

– А то! От меня персональное спасибо Андрею и Майклу за их дружескую договоренность с пилотом о демонстрации фигур высшего пилотажа. Снимать кино в момент, когда самолет выполняет бочку или мертвую петлю, доложу я вам, удовольствие несказанное!

– Мужчины, вам не стыдно?! – набросилась на друзей Инна .– О чем вы вообще думали, там в небе?

– А ты разве не рассмотрела снизу? – невинно потупил глазки Михаил. – Наш самолет писал в облаках фразу «Дорогие девочки, поздравляем с 8 Марта!». Андрею поплохело как раз на восклицательном знаке, а до этого он вел себя просто геройски.

– Балаболы…. – обиделась Могилева.

– А хочешь, мы сейчас полностью искупим свою вину и прямо с аэродрома поедем в Сессрием?

– Вы с ума сошли! Вы же уже на ногах не держитесь от усталости.

Через несколько минут джипы бодро катили в сторону знаменитого каньона. Справедливости ради стоит сказать, что над женщинами все-таки сжалились и оставили их отдыхать в лагере.

Сессрием оказался, с одной стороны, первым намибийским «городом» вне основной цивилизации, который увидели наши путешественники, а с другой наглядно продемонстрировал им, с чем реально придется столкнуться в будущем, добравшись до севера страны. «Городом» Сессрием называют только сами намибийцы. Для европейского путешественника – это всего лишь

автозаправка, десяток киосков, где можно купить воду и самые простые продукты, станция шиномонтажа и пара палаток от туристических агентств, продающих ваучеры в кемп-сайты и в сам каньон. Есть еще так называемые «бары», но если ты не падаешь с ног от голода, обедать там не захочется. Вот, собственно, и вся инфраструктура. Сами жители Сессриема обитают где-то по соседству, стараясь не мозолить никому глаза невзрачными хижинами и неухоженными двориками.

Нужно сказать, что этот город на карте Намибии появился не сегодня. Точнее, сама стоянка Сессрием, как объект туризма, существует лет двадцать, двадцать пять, а вот путешественники, пастухи, кочевники самых разных племен облюбовали ее уже несколько веков назад. Да что там несколько веков! Геологический возраст каньона Сессрием – тридцать миллионов лет! Формировался он постепенно, но два миллиона лет назад, когда уровень моря катастрофически упал, реки потекли к океану по самому короткому пути, который как раз и проходил в данном месте. Так и получилось, что вода за сотни тысяч лет промыла себе достаточно глубокую ложбину, добравшись, в некоторых местах, до подземных источников. Поэтому теперь в каньоне, длина которого чуть менее километра, а ширина колеблется от двух до тридцати метров, всегда можно найти живительную влагу. Глубина каньона тоже не одинакова. Самые глубокие места его достигают сорока метров, кое-где каньон значительно «мельче». Но то самое, заветное, место постоянной воды, постоянного источника жизни как раз и дало название каньону, городку и всему району. На языке африканос – «sessriem» – (правильнее было бы написать «Sess Riem») – шесть ремней. Ровно столько поясов из шкуры орикса требовалось связать вместе, чтобы привязанное к ним ведро могло зачерпнуть воду.

Нагулявшись по острым уступам и сделав без особого энтузиазма несколько снимков (солнце ушло, в каньоне стояли зеленоватые сумерки) мужчины засобирались домой.

На вечер у всех были грандиозные планы.

Во-первых, было решено провести первую отрядную сходку, дабы члены экипажей могли попить чайку и лучше узнать друг друга. Во-вторых, отказавшись от обеда ради самолета, все вдруг зверски проголодались. Ну а в-третьих, требовалось заранее укомплектовать и заправить джипы, сделать запас технической и питьевой воды, чтобы в завтрашнем марш-броске до атлантического побережья уже не останавливаться. Собственно говоря, останавливаться там и негде, дорога идет по безлюдной пустыне. И хотя путь не очень долгий – что-то около 300 с лишним километров – но не самый простой. В начале – горные перевалы, затем – бескрайняя пустыня. Влад, в ответ на наши возражения о том, что пустыней нас уже не испугаешь, только усмехнулся: «Да вы ее еще и не видели совсем. Ничего, завтра познакомитесь!».

Первая «общая» ночь удалась. Штаб-квартирой для чаепития была выбрана палатка четы Буренковых, отсутствие чая мы попытались компенсировать джином, а сухарей и сушек – разнообразными фруктами и сыром, которые Михаил и Влад достали на местной кухне.

Керосиновый огонек единственного фонаря покачивался у входа в палатку, не рассеивая, а усиливая ночной мрак, звезды мигали, словно сам ветер вечности ерошил их золотые головы. Сладко пахло какой-то травой. На родине так пахнет медуница, а тут, в центре Намибии, этот запах легко мог оказаться смертельно ядовитым. Где-то совсем рядом, скрытые ночной темью, смачно хрупали траву антилопы или зебры, всхрапывая и периодически переходя с места на место. Нам подумалось, что давненько уже мы не видели такой темной ночи с ветхозаветным фонарем и россыпями звезд, не слышали такого теплого шелеста летнего ветра в пустынной высушенной траве, потрескивания веток в малюсеньком импровизированном костерке, сооруженном на старой перевернутой бочке, мирного, успокаивающего хрупанья невидимого стада…. Сразу посыпались рассказы. У кого какие…. О садах Ватикана, скальных монастырях Каппадокии, смешных памятниках Банги, фантасмагорийных полотнах первобытно-современной Вамены.

Конечно же, больше всего говорили о Намибии. До первых встреч с красавицами-дикарками оставалось всего пару дней. Но и за то время, которое мы провели в относительно цивильных условиях столицы, столичного тракта и облюбованного туристами всего мира ландшафтного заказника, все наглядно убедились, что в розысках вселенской гармонии и красоты маршрут был выбран верно. Уж сколько их повстречалось нам по пути – худеньких, полных, миниатюрных и статных, иссиня-черных, шоколадно-коричневых, желтовато-смуглых, с пухлыми губками, с огромными оленьими глазами, пышными бюстами и не менее аппетитными бедрами – и не перечесть. Удивительно, но женская половина команды полностью и с не меньшим восторгом разделяла восхищение мужчин.

– Миша, а что для тебя женская красота? Какой идеал ты сам ищешь? – с интересом спросила Людмила.

– Когда-то давно я прочел книгу Ефремова «Лезвие бритвы». Ну, ты, наверное, и сама ей зачитывалась. Я не процитирую точно, но подлинно анатомическую красоту (а не очарование, обаяние или шарм) автор, и я вмести с ним, считал плодом эволюции, естественного отбора. Разрез глаз, форма брови или прямой нос в том случае красивы, если идеально подходят для жизни в определенных природных условиях. Восприятие красоты, чувство высшей эстетики – это опыт, накопленный в миллионах поколений при определении того, что совершенно, что устроено анатомически правильно, что лучше всего отвечает своему рабочему, функциональному назначению… Понимаешь? Решительно все виды чувств, доставляющие нам ощущение красоты, в своей основе имеют важное и благоприятное для нашего организма значение, будь то сочетание звуков, красок или запахов. Линии, которые мы воспринимаем красивыми, гармоничными, построены по строгим математическим закономерностям, и это бесспорно. Другими словами, красиво то, что целесообразно для жизни.

– Получается, что те люди, которых мы считаем красивыми, генетически лучше и правильнее тех, кого бог красотой обделил?

– Понимаю, звучит обидно. Но, вероятно, в этом есть какой-то высший смысл? Давай рассуждать логически…. Красота повышает ценность наших «акций» в глаза окружающих представителей противоположного пола. Красивая женщина родит привлекательных детей, которым в свою очередь будет легче найти партнера, тем самым, обеспечив непрерывное продолжение рода. Красивому мужчине легче отыскать красивую же партнершу, которая тоже родит ему красивых детей. Все, круг замкнулся! Кстати, именно о красивых детях родители заботятся более тщательно. Такой вывод, насколько я помню, сделали какие-то американские ученые, наблюдавшие поведение родителей с детьми в супермаркетах. Просматривая записи с камер наблюдения, ученые обратили внимание, что некрасивые дети часто оказывались одни в отделах без присмотра, в то время как привлекательные чада всегда были в пределах видимости родителей. Так это или нет, но здравое зерно в этом выводе явно присутствует.

– Что ж, в этой поездке нам сулили встретить самых красивых женщин планеты. Посмотрим, насколько они счастливы и насколько присмотрены и ухожены их дети.

– Люд, ты же понимаешь, всё равно для нас – вы, дорогие наши, самые красивые.

– За прекрасных дам! – поднял тост Женя.

– За самых прекрасных дам экспедиции! – поддержал его по-гусарски Константин.

Утро началось с зычного крика Влада: «По машина-а-ам!».

Какого черта? Шесть утра. Голова трещит немилосердно, мышцы гудят, носы алеют ярче рассветного солнца, кисти рук и шеи покрылись пупырчатыми волдырями фотодерматита…

– А я говорил вам, что солнце здесь коварное. Ваши защитные кремы – двадцатки и тридцатки – для Намибии сущий пустяк. Пользоваться надо только восьмидесяткой, и не какой-

нибудь французской безделицей, а произведенной в ЮАР. Хорошо хоть вчера все были с длинными рукавами и в ботинках. Носы, руки и шеи мы быстро вылечим. Но на будущее – имейте в виду! – Влад придирчиво осмотрел первые боевые увечья.

Через полчаса мы завтракали на той же АЗС, где вчера заправляли машины.

– Кость, как дела у твоего экипажа? – бодро поинтересовалась команда «Бригантины», ушедшая вчера по-английски, раньше остальных.

– Колдуем! Шаманим и всячески ворожим! – хохочет Константин. – Девчонки изгоняют джина, просят-просят: «Джин, Джин, выходи!», а он – ни в какую!

– Следующий раз будем пить ром. Тоже не самый вкусный напиток на свете, зато переносится организмом значительно легче джина, а от малярии защищает не хуже.

– Господа! – вмешался Евгений Соловьев, – Очень рекомендую тоник из нашего холодильника, единственное, что РЕАЛЬНО спасает от малярии. А все эти свои сказки про джин и ром будете бабушкам рассказывать.

Женя был полон жизнелюбия и энергии. Их источник, не выдержав, он назвал буквально через несколько минут. Оказывается, Влад рассказал им с Инной, что бодрость духа после подобных тяжелых ночей в Намибии возрождают с помощью безалкогольного пива Джинджер – настоя имбиря и еще десятка трав.

Поправив здоровье и перекусив, отправляемся в дальний путь. Но на будущее даем себе зарок – никаких сверх усилий днем, только рабочий график, без перевыполнения плана. Никаких возлияний, даже самых задушевных, только вода, соки и тоник. Никаких «я загорю совсем чуть-чуть», только минимальное количество открытого тела хотя бы еще дней пять! Как вы думаете, мы сдержим слово?

Следующие несколько часов показали нам, что о Намибии мы не знаем совсем ничего, а рассказы Макса о загадочных ржавых машинах-призраках, с экипажами из скелетов, которые по образу и подобию легендарного «Летучего Голландца» рассекают безлюдные пустыни – наверное, не совсем и выдумка…

Ну вот, скажите, поверили бы вы, жители XXI века и граждане цивилизованной России, что три джипа с опытными водителями, не менее опытными экипажами, едущие по одной дороге и в одном направлении могут потеряться более чем на 4 часа? И это при наличии какой-никакой (периодически пропадающей) телефонной связи между машинами, навигатора в одном из джипов, отсутствии других транспортных средств и почти полном отсутствии дорожных ответвлений. Чего, казалось бы, проще? Выехать из пункта «А» и следовать гуськом в пункт «Б»…. В крайнем случае, можно не гуськом, а с приличной дистанцией, чтобы не захлебнуться в пыли впереди идущей машины. Поначалу мы так и ехали: «Маяк», «Бригантина», «Якорь». Примерно через полтора часа от начала пути, Михаил забеспокоился:

– Что-то я перестал видеть сзади пыль от «Якоря». И связи, как назло, нет. Может, остановимся, подождем ребят?

Правильное предложение. Надо ждать.

Ждем. Десять минут, пятнадцать…

– Наверное, что-то случилось, – Петрович тоже занервничал.

Разворачиваемся, и примерно через километр замечаем клубы пыли, вместе с которыми нам навстречу подкатывает… «Маяк».

– Влад, привет! А как вы сзади всех оказались? Вы же первыми ехали?

– Не знаю. Вы нас не обгоняли.

– А Костина машина где?

– Вероятно, сзади нас….

Ждем теперь уже двумя экипажами. Не выдержав, снова едем назад. Километров через пять становится понятно, что «Якорь», вероятно, чудом проскочил вперед, ибо мы доезжаем до того места, возле которого телефоны еще работали и мы проводили перекличку личного состава.

В головах полная каша. Наши телефоны работают, но связи с «Якорем» нет.

– Что будем делать? Как можно потеряться на дороге, где всего один указатель. – Андрей Костянов не особенно нервничает, вот разве что время для съемок неумолимо уходит, солнце поднимается все выше и выше, отбрасывая короткие и малохудожественные черные тени. – До Уолвис-Бэя и Свакопмунда еще 230 километров! Опять мы приедем к вечеру. А у меня на этот городок были особые планы. Макс говорил, что там есть чудные магазины фото– и видеотехники, где я перед визитом в племена все-таки докуплю нам всё необходимое с тройным запасом.

– Ребята! Я дозвонилась! – голос Инны полон ликования. – Люда, Лера, привет! Вы где? Мы вас потеряли!… Сколько?!!! Хорошо. Ждите нас… Мы отстали.

– Ну, что там?

– Они стоят возле указателя «До Свакопмунда 100 километров».

– Чертовщина какая-то. Каким образом они за полчаса сто тридцать километров проскочили, если на всех машинах ограничитель скорости сто двадцать?

– Не знаю, но они там…

Подобные скачки в пространственно-временном континууме дороги «Дюны – Океан» случались еще не единожды. Проявляя бдительность, мы старались с «Маяком» не терять из виду хотя бы друг друга, но джипы каким-то чудом то и дело менялись местами, и в каждую отдельную минуту нельзя было сказать наверняка едет твоя машина первой или последней. А на конечном участке горного серпантина вообще случилось непредвиденное. Михаил, который был за рулем, внезапно свернул с дороги и довольно споро начал продвигаться по каменистым ухабам в сторону заброшенного моста и пересохшей речушки. Петрович и Андрей дремали на заднем сидении, а Инна (вечный штурман «Бригантины») посчитала, что Миша увидел на обочине нечто особенное, что необходимо срочно сфотографировать и промолчала. Она вообще была занята книгой Маргарет Якобсон посвященной племени химба, которую Андрей Костянов купил в букинистическом магазинчике Виндхука. Первые сомнения закрались в ее голову лишь тогда, когда машина с огромным трудом перепрыгнула через десяток валунов и, захлебываясь от натуги, начала пробираться по влажной грязи каменистого русла. От толчков и тычков проснулись оба пассажира галерки.

– Эй, мы где? – протирая глаза, спросил Андрей.

– А? Что? – Михаил тоже словно очнулся и огляделся по сторонам.

Инна глазам своим поверить не могла. Последние три минуты она внимательно смотрела на Мишу и тот вел себя абсолютно спокойно и уверенно: крепко сжимал руль, с любопытством поглядывал по сторонам, ей подмигивал и даже сделал несколько фотографий, высунув руку с цифровиком в окно. Теперь же он выглядел так, словно только что проснулся вместе с ребятами.

– Какого лешего нас сюда занесло? – Петрович не злился, просто уточнял.

– Бог его знает, я и сам не понял. – Миша рассмеялся и начал выворачивать руль.

– Миш, ну правда, что это было? – не мог успокоится Костянов. – Ты хотел, чтобы мы эту речку сняли? Она показалась тебе «фотогеничной»?

– Говорю же, бес попутал…

Похоже, Михаил и сам не мог объяснить своего внезапного порыва.

Выезжать на дорогу оказалось значительно сложнее и дольше, чем искать приключений на обочине. Машина рычала, ворчала, стонала, упиралась всеми четырьмя колесами,

демонстрируя нам, что еще чуть-чуть и жидкая грязь засосет ее почти до порогов. Помогло водительское мастерство, полный привод и закалка, полученная на российском бездорожье. Потратив всего какой-то час, мы выбрались на трассу.

Очередной раз все экипажи встретились в полном составе уже километрах в двадцати от Свакопмунда, основательно, до изнеможения устав от тех пугающих пустынных пейзажей, о которых нас любезно предупреждал опытный Влад.

Мы не могли бы сказать точно, сколько времени пробирались по этой пустыне. Может быть, пару часов, дней, месяцев, а, может быть, годы. По крайней мере, иногда нам казалось, будто мы навсегда затерялись в бескрайних ледяных просторах. (Почему «ледяных»? Трудно сказать. Но в холодном кондиционированном воздухе джипа, при плотно закрытых от пыли окнах, пустыня нам казалась именно такой. Она была заполнена чем-то безжизненным, белым, колким, не холодным, но и не тёплым. Никаким.).

Мы даже успели забыть, как выглядел мир раньше. Когда вокруг не было пустыни. Когда всё вокруг было зелёное, голубое, золотое, яркое, живое, сочное…

Но, конечно, думалось нам, это было не с нами, или было во сне. Да-да, скорее всего, именно во сне! Ведь не может же быть, думали мы, что мы помним это, действительно, помним. Это же, вероятно, было много-много лет (веков? тысячелетий?) назад…. И мы гнали эти странные воспоминания о странном сне. Потому что ужасно устали от белого и безжизненного. Потому что безумно хотели зелёного. (Что такое «зелёное»? И зелёным ли называется то, что мы помним?) И когда, наконец, в призрачной дымке надоевшего белесого марева бледной тенью цвета хаки заколыхался силуэт первой пальмы, мы испытали такое чувство невозможной, щенячьей, детской и слезливо-нестыдной радости обретения привычной тверди под ногами, что вспоминать об этом как-то даже и неудобно. Не солидно как-то…. Посему будем считать, что все сказанное десятью строками выше, переживали только особо эмоциональные представительницы женского пола. Да и то не все, а, скажем, Инна, Люда, Лера и Надя. Точнее, Инна и Надя. А еще точнее… Инна.

Через полчаса мы уже вдыхали обжигающе-острый запах Атлантического океана и глупо улыбались, во все глаза рассматривая нереальные, пряничные домики города-шкатулки, настоящей Баварии на самом краю света – удивительного Свакопмунда.

Глава 6. Море, в котором нельзя купаться. Слишком идеальный Свакопмунд.

– Дом, милый дом! – выдохнула Инна знойный воздух улицы вместе с киношной английской фразой и обессиленно рухнула на мягкий диван, стоящий в холле отеля.

Очаровательная немецкая бабуля, в мягких парусиновых брюках и клетчатой рубахе – хозяйка гостиницы – заохала, заулыбалась, захлопотала вокруг уставших путешественников, точно так же, как хлопочут наши бабушки при виде внуков, приехавших на каникулы. Она ловко и всем одновременно протягивала влажные полотенца, сквозь сдвинутые на нос очки рассматривала багаж, между делом, но настойчиво подсовывая гостям кружки с ароматным крепким чаем и вполне приличным кофе:

– И печеньица берите, не стесняйтесь, с дороги же, голодные же…

Фрау Марта демонстративно не замечала поднос с прохладительными коктейлями, выставленный на стойке регистрации, считая, что этот традиционный гостиничный «комплимент» новоприбывшим – сущая ерунда в сравнении с ее чайком, дань какой-то непонятной моде.

Отель был маленьким, чистеньким, светлым и уютным. Сотни подобных приютов –близнецов знакомы многим туристам, любящим отдыхать в Баварии, или, скажем, в Австрии.

Сквозь стеклянную входную дверь нас внимательно рассматривал древний старик, с лицом, напоминающим сожженную в угле, морщинистую печеную картофелину и белыми пружинками волос, выбивавшимися из-под смешной, пестрой вязаной шапки. Что он делал у гостиницы – не понятно. То ли просто стоял, то ли милостыню просил…

– Хеллоу! – помахали мы ему.

– Ю а велкам! – степенно ответил старый африканец, приветливо улыбнувшись беззубым ртом.

– Мам! А можно я ему денежку дам? – спросила Людмилу Валерия. – Такой классный дедуля!

– Можно, наверное, только смотри, чтобы фрау Марта не заметила. Вероятно, она не приветствует попрошаек под окнами.

Опередив Леру, на крыльцо вышел Михаил, и старик, мгновенно подобравшись, услужливо распахнул перед ним дверь.

– N/a’an ku se, – поприветствовал Михаил деда на языке народа сан, иначе говоря, на бушменском. Это обозначало что-то вроде «Бог в помощь».

Старик удивленно охнул, схватил Мишу за руку и радостно залопотал, забормотал, смущенно улыбаясь и смахивая неудержимую, спорую и прозрачную стариковскую слезу с подслеповатого глаза.

– Дедушка, я плохо знаю твой язык. Я всего три дня в Африке, – перешел наш приятель на английский. – Как ты? Как самочувствие? Чайку хочешь? – и Миша протянул чашку, которую ему всучила заботливая Марта.

– Спасибо, сынок. Порадовал ты меня и удивил. Откуда ты такой хороший будешь?

– Россия…. Раша….Русланд….. Слышал что-нибудь?

Дед отрицательно покачал головой:

– А это всё твоя семья, сынок? Бо-о-ольшая! Прямо как у нас. Ты мне чашку-то не давай. Нельзя это! Не положено. Нас на кухне кормят. Вот сейчас моя смена закончится, и пойду пить чай. Только я с молоком люблю. А этот пустой – баловство одно. Зато с сахаром, да с молочком…. Вкусно, м-м-м…

Оказалось, что старый Одживанго вот уже сорок шесть лет работает в Свакопе. И из них все сорок шесть – при отелях. До этого он жил неподалеку, в деревне, которая принадлежала ферме по выращиванию устриц. Тогда, году в шестидесятом, здесь всем заправляли юаровцы. Бушменам они денег не платили, но давали кров и еду. И то счастье! Многие бушмены этим счастливцам завидовали. Одживанго вырастил семерых детей и двенадцать внуков. А когда умерла жена, бросил старую работу и ушел в Свакопмунд. Зачем у своих же детей работу отнимать? С тех пор он так и живет в этом городе.

– Постой, дед! Ты сюда пришел, когда у тебя уже внуки были?

– Ага, целых семь! Сейчас уже, наверное, больше. Да и правнуков полно.

– И ты после этого еще почти полвека здесь проработал?

– Ну, да!

– Так сколько же тебе лет, старик?

– Не знаю, сынок. Наверное, сто тридцать…

– Сколько?!!!!

– Миш, не пугайся, – к собеседникам подошел улыбающийся Влад. – Местные племена ведут счет не нашими годами и месяцами, а лунными. И то это они у дамара и химба научились. Бушмены о возрасте вообще понятия не имеют. Так что дедуле нашему, вероятно, лет девяносто. Но на могиле его будет написано так, как он сказал: 130 и даже больше, дай Бог ему здоровья….

– Но и девяносто – это не мало. Ты представляешь, Влад, как наша отечественная медицина должна кусать локти от зависти, если здесь обычные бедные бушмены доживают до столь почтенного возраста и прекрасно себя чувствуют?

– Да, ты прав. Долгожителей здесь действительно много. И, кстати, это опровергает мнение европейских историков о том, что в примитивных сообществах люди умирают в тридцать-сорок лет. Раньше, в средине двадцатого века в таком возрасте абориген мог умереть лишь от несчастного случая: зверь задрал, или змея укусила.

– А сейчас, что? Молодые умирают чаще?

– Увы, да. СПИД. Всему виной проклятый СПИД…

Да. Это действительно серьезная африканская проблема. По пути в Свакоп, да и в Виндхуке мы видели несколько десятков школ. И у каждой из них ОБЯЗАТЕЛЬНО расположен рекламный щит, перекрывающий размером любые иные наружные вывески. Текст щита лаконичен. «Только защищенный секс!». И перечеркнутая английская аббревиатура СПИДа. Никакой политики, никаких призывов социального плана. Борьба за выживание выходит на первый план.

Кстати, раз уж речь зашла и свободе любви и всяких прочих сексуальных отношениях…

Все наши гиды и, более того, все намибийцы, с которыми нам удалось побеседовать, давали очень противоречивые ответы на этот вопрос. Вероятно, в силу своего представления о чести и достоинстве страны и отдельных племен и народов. Чуть позже, рассказывая о тех или иных племенах, мы более подробно коснемся этой темы. Но в целом, ситуация следующая. Моногамный институт брака, с соблюдением всех его условий и условностей (в нашем понимании) существует лишь в крупных городах. В сексуальные отношения молодежь вступает довольно рано, и девочки меняют партнеров так же легко, как мальчики. Дети природы, они не видят ничего зазорного в своих играх и, конечно же, никак не отождествляют слова секс и любовь. Понятие «любовь» вообще за гранью понимания многих африканцев. Оно начало культивироваться и насильно прививаться населению лишь в семидесятые годы, когда телевидение начало демонстрировать многокилометровые мыльные сериалы, в которых Любовь всегда заглавный герой. Вот любовь к детям – это понятное чувство. А любовь к противоположному полу? Англоговорящий намибиец, в 90 случаях из 100 скажет «Ай вонт ю» (Я хочу тебя), и лишь единицы, получившие хорошее образование подберут для близкого человека иные слова, вроде «Ай лав ю».

Единственное, что объединяет ответы всех тех, с кем нам удалось побеседовать – это активное неприятие гомосексуальности. Неприятие на грани непонимания, о чем вообще идет речь? Вероятно, среди белых жителей Намибии или, точнее, среди туристов, и встречаются однополые парочки, но местное население о них даже не подозревает.

Однако, мы отвлеклись, а Свакопмунд, тем временем, все активнее напоминает о себе, врываясь уже сюда, в московский кабинет, влажным, пронизывающим ветром, мелкотравчатыми брызгами прибоя и дождя и низкими серо-синими тучами. Только в отличие от наших ветров и дождей, Свакопская погода более переменчива и щедра на подарки. Вы даже не успеете огорчиться по поводу того, что полил дождь, как он тут же прекратится, океанский ветер раздует, расшвыряет последние клочковатые облака, и они мягким туманом опустятся на тротуары. Внизу туман, а вверху – яркое солнышко. Эту картину в Свакопе можно наблюдать 360 дней в году. Нет

смены времен года, но есть четкая смена погоды утром, за ланчем, в полдник и к ужину. Вот только ночи, пожалуй, всегда одинаково звездные, чистые и прохладные.

– Дорогие русские гости, – обратилась к нам фрау Марта. – Позвольте поинтересоваться вашими планами на сегодняшний вечер и завтрашний день?

О, да! Как же мы забыли? Завтра у нас первый и единственный «свободный» день перед марш-броском по совершенно диким территориям. Точнее, эта свобода очень условна, потому что каждый из членов команды получил четкие инструкции по поводу того, что он должен сделать, и тем не менее….. Неужели закупка провианта (у Инны и Влада), закачка и дублирование отснятых материалов (у Жени, Леры, Инны-младшей и Людмилы), организация последнего цивильного пре-пати (у Нади и Кости) и профилактический ремонт и дополнительная комплектация техники (у Михаила и двух Андреев) могут занять целый день?

– Фрау Марта! А какие есть предложения?

– С вашего позволения, я хотела бы познакомить вас с моим племянником Гансом и его очаровательной супругой Джейн. У них есть небольшой катер, и они будут рады показать вам акваторию нашей бухты. Быть на океане и любоваться им с берега – грешно, ей Богу!

– А рыбу половить мы сможем? – в один голос спросили Миша и Константин.

– Боюсь, что нет. Джейн и Ганс активные гринписовцы и защитники живой природы. Но… у меня есть еще один племянник – Яков. Вот он заядлый рыбак. Правда, рыбалка тут специфическая. С берега.

– И что клюет? Мелочь всякая? – разочаровались мы.

– Да, в основном, акулы… Но для того, чтобы рыбачить с Яковом вам нужно получить в полиции лицензию на право рыбной ловли.

Вот это да! Акулы… И она говорит об этом так буднично?

Предложение гостиничной хозяйки не выглядело каким-то рекламным трюком. Чувствовалось, что ей действительно хочется удивить неожиданных (и первых за историю существования отеля) русских гостей. Поэтому мы с благодарностью согласились.

Вечером мы гуляли по безлюдному Свакопмунду и удивлялись тому, каким образом этот сказочный, пряничный городок (второй, кстати, по величине после столицы) мог появиться на карте Намибии. Город настолько красив, что можно подолгу любоваться буквально каждым его домом и двориком, построенными уже очень давно и сохранившими непередаваемую атмосферу колониальной эпохи. Мы так гордимся тем, что сохранили выдающиеся строения Санкт-Петербурга, не дали им разрушиться и погибнуть, а здесь, словно в порядке вещей беречь архитектуру прошлого века. Хотя климат двух городов примерно одинаков. Только в Питере лютуют зимы, а здесь главное коварство в сильнейших ветрах и резких перепадах температур. Наверное, жители Свакпмунда не знают даже слова такого «реставрация», потому что каждое здание так тщательно подкрашивается, подмазывается, ремонтируется и приукрашивается в течение каждой недели, что никогда не придет в упадок. Стоит появиться какой-нибудь трещинке или щербине, как хозяева немедля заделывают прореху, стараясь, чтобы заплатка была совсем незаметна. Возможно, всё дело в том, что здесь и поныне живут прямые потомки первых колонизаторов и планируют жить их внуки и правнуки, которые даже помыслить не могут о том, чтобы изменить своей малой родине.

Но мы опять отвлеклись. Философствовать будем потом, когда вернемся на родину….

Итак, утро очередного дня наступило. Оно было солнечным, но прохладным. Под окнами отеля нетерпеливо бибикал старенький, но опрятный и ярко разукрашенный микроавтобус, а у его двери переминался с ноги на ногу огромный улыбчивый толстяк, которому удивительно шло имя Ганс. Конечно, только таким он и может быть, настоящий Ганс – в белой футболке, темно-синем комбезе, с внушительным пивных брюшком, отчетливыми залысинами бело-желтых волос и

светло-стальными глазами истинного арийца. Ганс неловко чмокнул фрау Марту в морщинистую щеку, с чувством пожал нам руки и с особым удовольствием, как-то аппетитно, повторил вслух наши имена. Более того, как оказалось в дальнейшем, Ганс еще их и запомнил.

Мы споро погрузились в нутро его бравой тарантайки и отчалили на свидание с океаном.

Порт Уолвис-Бэй похож на старый порт в Одессе. Тот, каким он был до войны. Огромные океанские суда пасутся где-то на рейде, словно робея заходить в мелковатую бухту. Зато небольшие суденышки, катера и яхты всех мастей слетелись к берегу стаей разноцветных чаек и бакланов. В портовых доках постукивают топоры и повизгивают пилы, суетятся продавцы сувениров, раскладывая свои немудренные поделки прямо на асфальте, на кусках старой газеты. Чернокожие такелажники за старым сараем степенно потягивают пиво, не забывая опасливо поглядывать на здание офиса, откуда может внезапно появиться начальство.

Нас встречает улыбающаяся Джейн. Она так же соответствует своему имени (быстрому, цельному, хлесткому и очень американскому), как ее знаменитая тезка Джейн Фонда. В руках у Джейн бортовой журнал и ведро со свежей рыбой:

– Это не для вас. Это для моего приятеля Арни. Вас ждет совсем иное угощение…

Джейн стремительно вспархивает на борт небольшой яхты. Поражаясь ее сноровке (до борта яхты добрый метр, а трапа нет), мы с разной степенью ловкости повторяем ее трюк. Настроение у всех отличное, особенно с учетом того, что берег просто забит всевозможными живыми натурщиками, охотно позирующими перед нашими объективами. Вот три розовых пеликана картинно задирают головы и поднимают лапы, создавая неповторимую скульптурную композицию «Птицы и море»…. Вот с десяток белоснежных чаек, узрев рыбу в руках Джейн, дисциплинированно опускаются на металлический поручень яхты и застывают, гипнотизируя улов антрацитовыми бусинами глаз….. Вот еще одна, не знакомая пока нам птаха, серовато-сизая, скорее, дымчато-серая, пикирует четко на рынду, и колокол раскачивается под ее весом, оглашая окрестности мелодичным звоном. У этой птицы какие-то нереальные лазорево-синие глаза…

Стоило яхте отойти от берега, как на палубу торпедой влетает антрацитово-черное, упругое и блестящее тело – огромный морской котик.

– А вот и Арни! – хохочет Джейн и с удовольствием объясняет. – Здесь, в бухте, ни птиц, ни морских животных никто не обижает. Они совершенно не боятся людей. Более того, они считают нас своими друзьями. Как уж они там, на своих собраниях, делят местные лодки – не знаю. Но у каждой яхты свой «смотрящий». Арнольд, например, будет крутиться возле нас вплоть до выхода в открытый океан. Затем его сменит Арчи. Тот меньше по размеру, светлее и, кажется, моложе. Конечно же, мы подкармливаем котиков, но и в те дни, когда мы выходим в море без угощения, Арни и Арчи неотрывно следуют за яхтой, а то и катаются вместе с нами, валяясь прямо на палубе. Но сегодня для них жарковато, так что долго здесь Арнольд не выдержит.

Словно поняв слова своей приятельницы, Арни легко соскальзывает за борт и начинает резвиться, нарезая круги вокруг суденышка. Заметив, что Андрей снимает его большой видеокамерой, котик начинает принимать картинные позы, переворачиваться на спину, похлопывать по воде ластами…

– Андрюх! Угости чем-нибудь животину! – кричит Инна, – Смотри, как он старается!

– Вот же, женщины! Вам лишь бы кого-нибудь покормить. А у нас, между прочим, творческий процесс. И Арни старается не за подачку, а только из любви к искусству.

Однако, напрочь отвергая доводы нашего товарища о преимуществах пищи духовной над пищей материальной, морской котик, так и не дождавшийся рыбы, внезапно выныривает в десяти сантиметрах от видеокамеры, опущенной за борт и сильнейшим взмахом хвоста окатывает ледяной водой и Андрея и технику.

Твою же в бога душу мать!

Послышалось? Или это мы все произнесли одновременно и вслух?

Что такое соленая вода для капризной аппаратуры никому объяснять не надо. Наша техника выдержит любой ливень, но не океанский душ…. Служащая верой и правдой вот уже третью экспедицию крупнокалиберная «Сонька» вздохнула последний раз и отключилась. Похоже, навсегда.

– Миш! Придется тебе жертвовать «Марком»!

Больше всех расстроена Инна. Зеркальный фотоаппарат Canon EOS 5D Mark – единственная цифровая техника, чьи снимки она рассматривала в качестве допустимой альтернативы слайдам и негативам для наших книг. А теперь получится, что Маркуша будет пожертвован для съемки фильма. Тоже, конечно, дело нужное. Но, в отличие от В.И. Ленина, Инна была убеждена, что отнюдь не кино является для народа важнейшим искусством, а самые настоящие, осязаемые, печатные, далекие от электроники и любых интернетов, «живые» книги с добротным текстом и яркими иллюстрациями.

Впрочем, сам Михаил, к происшествию относится философски:

– Значит, будем снимать меньше, но качественней. Делай ставку на фотографии Кости и Жени. Ну и, Петровича, конечно. А мы с тобой будем работать в жанре репортажа. Фиксировать лица, события, пейзажи, характеры…. Первый раз такая неприятность, что ли?

Миша устроился на носу яхты и единственный из нас рискнул снять с себя не только теплую толстовку, но и футболку. Это только для Арнольда погода «жарковата». Океанский ветер студён и заборист, а температура водички за бортом всего двенадцать градусов.

– Джейн, а можно мне нырнуть? – спрашивает Михаил у нашей капитанши, как только яхта подходит к берегу небольшого острова, где на белоснежном песке виднеются сотни целлулоидных туш братьев и сестер Арни.

– Да. Иф ю вонт! Только, Майкл, будь предельно осторожен. Сейчас у котиков родились дети. Видишь, мамаши с ними нянчатся на берегу, зато отцы рыбачат и одновременно охраняют лежбище. Клыки морских котиков достигают десяти сантиметров. Да и укус котика-подростка, чьи зубы в два раза мельче, тоже крайне опасен. Первыми они не нападут, но играть с огнем не нужно.

Пока Миша плывет к берегу, предусмотрительно взяв курс на самое окончание островка, где морских котиков почти совсем нет, мы с тревогой следим за животными. Однако, судя по всему, котики не усматривают угрозу в бледнокожем пловце и продолжают заниматься своими привычными делами. Вот разве что ревут чуть громче, чем обычно, да и «рыбалку» свою перенесли чуть в сторону, освобождая дорогу забавному храбрецу. Согласитесь, для того, чтобы наслаждаться морскими купаниями, водичка должна быть все-таки градусов на десять теплее.

Часа через три, вдоволь наговорившись с Джейн и Гансом, выяснив множество занимательных подробностей из жизни местной фауны и получив почти эпикурейское наслаждение от огромного тазика свежайших устриц и бутылки отменного шампанского, возвращаемся в порт.

– Ну что, братцы? – обращается к присутствующим Константин Буренков, – Может быть, на сегодня сибаритства хватит? Предлагаю дамам отдохнуть, а мужчинам все-таки отправится на рыбалку?

Повозмущавшись для приличия, женщины уступают.

Однако, отдыхать никто из них не намерен. Инне, как уже говорилось, предстоит вместе с Владом совершить ревизию местных супермаркетов и закупить все самое необходимое для выживания в диких местах. Лера и Люда решают освоить экзотическое катание на сноуборде по песку дюн, а Надежда с Инной-маленькой договариваются все-таки понаблюдать за мужчинами и

их уловом, чтобы потом не оказалось, что «во-о-о-о-т такущая акулища в последний момент сорвалась с крючка»….

Яков, второй родственник фрау Марты, представленный нам в этот день, был, в отличие от Ганса более суров и молчалив. Возможно, к тому его обязывала довольно суровая профессия ловца акул.

Берег, где предполагалось заняться рыбалкой, оказался диким и пустынным. Почему Яков выбрал на многокилометровой прибрежной полосе именно это место – сказать трудно. Ни следов от колес джипов, ни скопления иных рыбаков, ни пятен от костровищ или палаток никто не заметил.

Сбросив на землю несколько складных брезентов стульев и ведро с окровавленными кусками свежей рыбы, Яков без лишних слов протянул нам три длинных удилища.

– Насаживаете. Забрасываете. Ждете. Всё!

Отца Якова – родного брата фрау Марты, звали Фриц. Когда-то он тоже ловил акул. Для Якова всё началось с отцовской перчатки. Она была его первой игрушкой, обнаруженной в гараже у отца. Перчатка была на правую руку, ладонь – из кожи толщиной в палец.

– Эта перчатка – ловить акул, – объяснил ему отец.

С тех пор прошло уже почти сорок лет, но перчатка по-прежнему самая любимая игрушка сухопарого немца.

Мужчины вытащили из ведра по увесистому куску рыбы, плотно обвязанной со всех сторон нитками. «Чтобы мелкая рыбеха не поклевала», – объяснил Яков.

Не успел Константин забросить снасть, как удилище тряхнуло, и он едва устоял на ногах. В нескольких метрах от берега кто-то шумно бился о воду.

– Тунец, – поморщился Яков и приподнял бровь. Дескать, будете возиться с тунцом, или дождемся того, ради чего приехали?

Нас раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, поймать тунца – огромная удача. Но с другой – акула – это совсем иные чувства.

– Будем ждать. – решили все и подсекать тунца не стали. Яков медленно смотал снасть и забросил спиннинг еще раз. Подальше в океан.

Потянулось время ожидания.

Прошел час, второй третий…

Михаил устал смотреть на мерно накатывающие волны и ушел подальше ото всех, размять тело йоговской гимнастикой. Женя и Инна увлеклись макросъемкой миниатюрных крабиков, снующих по песку. И только Костя не покидал боевого поста, с тревогой оглядываясь на скучающего Якова. Он чувствовал, он всем нутром чувствовал близкое присутствие огромной рыбины, которая кругами ходила вокруг расставленной на нее ловушки.