Читать книгу О бедном вампире замолвите слово - Ирина Боброва - Страница 1

Старенький паровозик, с надрывным визгом колёс одолевая подъёмы, уже давно не помнил: было ли в его жизни какое-то другое, более резвое движение? Вагон, прицепленный к нему, давно заработал себе место в музее и напоминал теплушку времён Главной Войны.

Свободных мест не было – пассажиры лежали по трое на полках, сидели на полу, занимали даже багажные места. Не удивительно, ведь поезд «Гдетосарайск – Чертокуличинск – Запределово» ходил очень редко. Настолько редко, что ребёнок, увидев однажды, как проезжает это железнодорожное ископаемое, спросил у матери:

– Мама, мама, а это дракон из прошлого?

– Да, милый, – ответила мать.

– А куда он ползёт? Назад, в прошлое?

– Нет, сынок, – сказала женщина, – вперёд, в наше светлое будущее.

Забивать ребёнку голову информацией о том, что такое транспорт, и что где-то, параллельно с ними, существует цивилизация, она не стала. Цивилизация страдает частичным склерозом и о таких драконьих углах не вспоминает, а транспорт скоро не будет тащить вагоны по ржавым рельсам, потому что эту поездку не переживёт. Паровозик был похож на старое кентервильское порося, которое почему-то забыли вовремя пустить под нож.

В вагоне давно смолкли разговоры, только храп и сопенье нарушали тишину. Нашумевшись и наругавшись, пассажиры к утру устали и теперь спали – кто где. Только один из них, не смотря на столь поздний час, бодрствовал. Он сидел у самого тамбура, прижавшись спиной к заляпанному стеклу.

Это был юноша, ещё не вошедший в тот возраст, когда можно с уверенностью сказать: слегка за триста. Он обладал редкой правильностью черт, какую можно увидеть только на иконных ликах в церкви Святого Дракулы. Такими бывают лица тех, кого миновали соблазны и искушения, кто благополучно избежал развращающего влияния города. Сторонний наблюдатель, едва взглянув, сразу же угадал бы в нём аристократа, выросшего в такой глубокой провинции, что даже обучение в престижном университете не оставило никакого отпечатка на сельской безмятежности его взгляда. Пассажир отличался красотой: большие бордовые глаза обрамлены длинными лиловыми ресницами, нос тонкий и прямой, с хищно раздутыми ноздрями. Тонкие губы сочного красного цвета складывались в неотразимую улыбку, а клыки подчёркивали изящество линии рта. Невероятно чистая, тонкая кожа благородного голубоватого оттенка – большая редкость.

Юношу звали Кирпачек фон Гнорь, а друзья и родственники называли Кирпом. Он был старшим сыном графа Кирстена фон Гноря. В невероятно далёком будущем ему предстояло стать шестым графом фон Гнорем. На наследный титул претендовать юноша мог только в том случае, если его папаша подхватит инфекцию, попадёт под поезд или на бессмертного родителя рухнет западная башня их родового замка, размазав его на сотни не подлежащих воссоединению кусочков. Самому Кирпу титул нужен был точно так же, как несчастному паровозику, в котором он ехал, ещё пара-тройка лишних вагонов. И слава Дракуле, что папочка Кирпа здоров, как те кентервильские порося, разведением которых достойный граф занимался много столетий.

Чертокуличинская область оказалась единственным местом в Королевстве Объединённых Шабашей, где эти привередливые животные не просто жили, а ещё и плодились, и размножались.

Кирпачек то и дело подносил руку к карману крепкой куртки, сшитой из шкуры всё того же незаменимого животного, поглаживая лежащую там книжицу. Это был диплом. Синий диплом! Юноша представлял, с какой радостью он сообщит родителям об окончании медицинского факультета университета имени Франкенштейна, и не абы как, а с отличием.

Находился университет в городе Гдетосарайске, считавшемся в провинциальном захолустье, которым, по сути, являлся весь Кентервильский край, чем-то вроде мегаполиса.

Поступить в столь достойное заведение невероятно трудно, а закончить его – ещё труднее. Поэтому выпускники прощались с альма-матер с сожалением и в то же время с радостью. Кирпачек вспомнил, с каким трепетом он произносил слова Клятвы Гипостраха, и улыбка осветила его лицо.

Так, в размышлениях, мечтах и воспоминаниях незаметно утонула ночь. Лучи великокрасного светила сквозь многочисленные щели пролезли в вагон, разукрасив морды спящих пассажиров продольными и поперечными линиями.

Молодой врач очнулся от грёз, окинув попутчиков сначала рассеянным взглядом, а потом присмотревшись к ним более внимательно.

Прямо у его места, поперёк прохода, лежал старый каменный великан. Огромные заскорузлые пятки упирались в стену рядом с сиденьем Кирпачека, грозя проломить и без того ветхую перегородку. Великан был покрыт мхом, и Кирп знал, что это первый признак камнеедки. Камнеедка неизлечима, и жить бедняге осталось от силы век-два.

Чтобы хоть как-то отвлечься юноша посмотрел вверх, на потолок. Там, облепив тусклые плафоны, цепляясь за каждый мало-мальски пригодный для висения выступ, дремали худенькие крылатые бесенята. «Анемия», – подумал Кирпачек и вздохнул. Последнее время он часто ловил себя на том, что видит только болезни, болезни, и ещё раз болезни. Вампир грустно усмехнулся и решил впредь строго следить за тем, чтобы диагнозы не заслоняли лица, формы, характеры.

Словно в ответ на его решение в вагон впорхнула проводница. Чертовка была на удивление миниатюрна, как кукла Зомби – любимая игрушка и эталон красоты всех девчонок Королевства Объединённых Шабашей. Чертовка прошла мимо. Она стрельнула красными глазками в сторону симпатичного пассажира, будто нечаянно задела его пышной грудью, и направилась в сторону тамбура, размахивая длинным тонким хвостом и покачивая бёдрами.

Кирпачек затаил дыхание, рассматривая эти самые бёдра, потом голодный взгляд бывшего студента скользнул по тоненьким ножкам. Молодой врач подумал: «Лёгкая кривизна, как следствие перенесённого в детстве рахита», – и рассмеялся. Нет, с этим надо что-то делать!

К счастью, паровозик наконец-то, дотащился до пункта назначения и возвестил об этом захлебнувшимся на половине сигнала гудком. Станция была чисто символической – просто столб с надписью: «Чертокуличинск, 20 км». Это означало, что до дома ещё пилить и пилить пешочком по пыльной дороге. Кирпачек не думал о километрах, не первый раз добираться на своих двоих, да и на пути к дому вырастают крылья – дорога, кажется, становится короче, но его ждал сюрприз.

Только он выбрался из толпы попутчиков, как радостный рёв клаксона привлёк его внимание.

– Сил! Братишка! – Вскричал Кирпачек и кинулся навстречу выпрыгнувшему из машины высокому, широкоплечему вампиру.

– Кирп! – Рявкнул здоровяк в рабочем комбинезоне и кинулся ему на встречу, едва не задушив в драконьих объятьях хрупкого и тонкокостного старшего брата. – Ну, ты там совсем дошёл на учёных харчах! – Прокричал он.

Сил во всём был безудержен. Если он ел – то сметал со стола всё, если ругался – то непременно конфликт заканчивался дракой, а если этот детина чего-то хотел – то добивался обязательно и непременно. Глядя на Сила, губастого и носатого, с крупными чертами лица, никто бы не сказал, что в нём течёт благородная кровь фон Гнорей. Того, что Сил с Кирпом родные братья, посторонний наблюдатель не смог бы и предположить.

– Смотри-ка, автомобиль, – Кирпачек улыбнулся, зная, что вопрос задавать не придётся. Сейчас Сил выложит всё. Расскажет, откуда взялся единственный в этом захолустье мобиль, и о том, как к небывалому новшеству относятся закисшие в провинциальном патриотизме Чертокуличинцы, считавшие, что нет транспорта лучше, чем кентервильское порося. Кирп улыбнулся, подумав о том, сколько раз Силу пришлось поскандалить с отцом, чтобы выбить разрешение на покупку, столь вопиюще нарушающую сложившийся веками жизненный уклад.

– Кирп, да что там мобиль! – Кричал Сил, лихо выворачивая руль то вправо, то влево. Автомобильчик легко проходил крутые повороты засыпанной мерцающими камешками дороги. – Гранит выпросил у отца телевизор, даже не поверишь – жуткохрусталлический! Такой экран – закачаешься. Всё как живое показывает! Ты же знаешь, Гран – папин любимчик, собственно, он мне очень помог выбить разрешение на покупку моего мальчика, – тут Сил с любовью погладил дверцу кабриолета и нажал на клаксон, спугнув стайку летучих мышей. Кирпачек проследил взглядом за улетающими грызунами – одними из немногих животных, каких ещё можно было встретить в провинции. – Телевизор – это вещь! – продолжал восторгаться брат. – Теперь у нас по вечерам собираются все – сразу после проповеди преподобного Лудца. Знаешь, смотрят сериалы. А по мне, – тут брат лукаво подмигнул Кирпачеку, – а по мне, так нет ничего лучше втихую, когда родители спят, посмотреть пару-тройку хороших Лохавудских фильмов. Это что-то, – тут Сил тяжело вздохнул и с неприкрытой завистью в голосе сказал:

– Живут же люди, а мы здесь… как кентервильские порося, в навозе…

И он замолчал, что было, в общем-то, не свойственно этому весельчаку и балагуру.

Кирпачек тоже молчал. В предвкушении встречи с родными он и забыл, как всё плохо в Чертокуличинске. Забыл, какие невероятные усилия приложил сам, чтобы вырваться из этого сонного патриархального мирка. Кирпачеку всегда хотелось летать, а жизнь в Кентервилле вообще, и в Чертокуличинском поместье графа фон Гноря в частности, напоминала удава, ползущего по стекловате. Медленно, трудно, больно – но так же привычно! Эта жизнь вообще не рассматривала полёты: будь то полёт фантазии, полёт души, или – самое страшное для чертокуличинской жизни – полёт мысли.

Дорога пошла вверх, серпантином обнимая невысокую горку, на вершине которой стоял замок, тремя шпилями полуразрушенных башен бросая вызов оставшемуся в стороне двухэтажному городку. Родной дом бывшего студента и родовое гнездо единственного в Чертокуличинске аристократического семейства. Церковь Святого Дракулы тоже находилась на территории поместья, что добавляло престижа и церкви, и пастору Лудцу. Кирпачек вспомнил уроки, которые проводил преподобный Лудц в ледяной, продуваемой сквозняками, классной комнате, и поморщился.

Сил ещё раз вздохнул – и широко, во весь рот, улыбнулся. Красное солнце сверкнуло на его белоснежных клыках, заплясало в круглых, без какого-то намёка на ресницы, глазах. Силик был вспыльчив, но отходчив, мог погрустить, но не долго. Ему вообще было не свойственно уныние.

– Слушай, Кирп, я уеду отсюда. В Лохавуд уеду, – сказал он и Кирпачек понял – он действительно уедет. Речь младшего брата была полна решимости. – Знаешь, я смотрю фильмы – и чувствую, что не могу здесь больше. Только отцу не говори, ладно? – Попросил он, скорее, по привычке – братья полностью доверяли друг другу, стояли друг за друга горой. – Мне эти порося уже поперёк глотки стоят. Сначала молодняк, потом – навоз, навоз, и ещё раз навоз. Потом – бойня, потом – копчение ушей, засолка хвостов, выделка шкур, консервирование молок и икры. Папаша строит из себя графа, и никак не может понять, что он – просто мелкий фермер. Обидно смотреть, как он блюдёт манеры и воротит нос от моей пропахшей поросячьим навозом одежды, брезгует моих мозолей. – Тут Сил, забыв о том, что за руль желательно держаться постоянно, поднял руки вверх и закричал:

– Да я этими руками всю семью содержу! И из-за моих мозолей наш замок не рассыпался по камешкам!!!

– Ладно, Сил, у тебя хорошие руки, ты ими многое можешь сделать, – Кирпачек успокаивающим жестом похлопал его по плечу. – А пока положи руки на руль, а то мы уже метров сто назад прокатились.

Брат схватился за руль и расхохотался – его настроение менялось не только быстро, но и всегда контрастно, без полутонов.

– Ты прав, Кирп, – вскричал он, – ты прав!!! И ты знаешь, что я буду делать этими руками? Я ими буду обнимать Демонину – прекрасную Демонину Бич! В Лохавуде!!!

Кирпачек грустно улыбнулся. Сил мог уехать куда угодно, даже в Лохавуд, который находился в Соединённых Штатах Мистерии. С тех пор, как в СШМ пришла к власти великая Ругалина Бэд, проблем с эмиграцией не возникало. Она быстро навела порядок в стране – такой порядок, о каком в КОШе нельзя было и мечтать. Собственно, здесь о порядке и не мечтали. Бесшабашность – это основное качество характера, национальная черта, и та самая загадка общей души народа, проживающего в Королевстве Объединённых Шабашей.

– Тпру! – крикнул Сил. – Приехали!

Кабриолет вкатился в распахнувшиеся ворота замковой ограды, местами ещё сохранившейся почти в первозданном виде.

Камердинер раскрыл двери и Кирп на мгновенье замер, вдыхая ароматы родного дома. В замке приятно пахло сыростью, фосфоресцирующая плесень мерцала на панелях, в канделябрах тихо горели чёрные свечи. Уютный, родной замок! Высокие потолки были со вкусом задрапированы паутиной, а стены украшали картины, написанные кровью. Древняя, купленная кем-то из его предков миллион лет назад, мебель была крепкой, красивой, и очень удобной. Вампир вспомнил детскую – у них с Силом была одна на двоих. Особенно ему нравилась кровать – гробики располагались один над другим, в верхний можно было забраться по лесенке, сделанной из красивых, покрытых тонкой резьбой костей. В углу за кроватью высилась горка черепов, которыми они с братом играли в кегли, конструктор, который всегда был рассыпан по полу… Кирп вспомнил, как однажды преподобный Лудц споткнулся об берцовую кость. Священник пожаловался отцу, и все детали почти собранного из остатков старого конструктора самолёта пришлось выбросить. Родной дом! Он здесь родился, в этом замке прошло его детство, его юность…

И здесь же пройдёт его молодость, зрелость и старость – бесконечная, вечная, дряхлая старость бессмертного существа…

Родной замок – какой же он холодный… Тёплое мерцание и мягкий свет были единственными источниками тепла в больших залах, столовых, в длинных, кажущихся бесконечными, коридорах, в продуваемых сквозняками спальнях…

Нескольких минут на пороге родового гнезда фон Гнорей оказалось достаточно для того, чтобы тоска по родному дому, что томила его сердце во время учёбы, сменилась тоской по странствиям, новым местам и новым встречам.

Следующий час прошёл в поцелуях, слезах матери и сестёр – и в разочаровании. Отец, едва взглянув на диплом, поджал тонкие губы и проговорил:

– Наследнику графского титула и потомку славного рода фон Гнорей диплом лекаришки ни к чему. Ты зря потратил время, Кирп. Тебе надо было изучать не биологию, а генеалогию. Спрячь куда-нибудь эту книжицу. Она тебе не нужна.

– Ну почему же, – тут же вступилась за сына графиня. – Мы его поместим в рамочку и повесим на стену. Теперь есть чему завидовать – мой сын единственный образованный вампир в Чертокуличинске.

Мама Кирпачека обладала одним важным качеством, которое во вторую очередь привлекло к ней внимание графа. Она была глупа, и на её фоне фон Гнорь чувствовал себя эрудитом. Ему нравилась бытовая зацикленность супруги и её неумение сосредоточиться на чём-то дольше трёх минут. Кроме детей.

Дети были третьей причиной, способствовавшей женитьбе аристократа на милой девушке из купеческого сословья. Она ко времени брака уже раз побывала замужем и родила первому супругу сына. Первый муж Сорчи фон Гнорь погиб во время землетрясения, вместе с их маленьким сыном, так что граф точно знал – брак с Сорчей будет благословен детьми.

Первой же причиной, сыгравшей главную роль, было приданное этой маленькой, пухленькой женщины. Этих трёх причин было достаточно для того, чтобы граф собрал в кулак всю свою волю и засунул снобизм, который ошибочно считал аристократизмом, куда подальше. Расчёт оправдался, Сорча не обманула его ожиданий. Вот уже семьсот лет она была верной женой, крепко держала в маленьких ручках немногочисленную прислугу и экономно вела хозяйство. Ещё Сорча фон Гнорь всегда гордилась тем, что вдруг стала графиней, и поэтому испытывала невероятную благодарность к мужу, порой переходившую в благоговение перед ним. Кирстену фон Гнорю так нравились слова глупенькой жены: «Ты так умён, дорогой!», что он почти забыл её низкое происхождение.

Сидя во главе стола, под украшенным гроздьями летучих мышей потолком столовой, граф Кирстен фон Гнорь с удовольствием смотрел на своё семейство. Супруга распоряжалась слугами, с гордостью демонстрируя знание правил сервировки графского стола. Наследник опустил взгляд в тарелку и едва не плакал – так казалось графу. Втайне он предпочёл бы видеть в качестве следующего графа не этого размазню Кирпачека, а Грана. Вот уж кто действительно граф: и стать, и ум, и настойчивость, и манеры. Гран – третий сын Кирстена фон Гноря, был в меру красив, в меру строен, в меру силён. Всё в нём было в меру. Особенно нравилась Кирстену отстранённость сына. Эта отстранённость, по мнению любящего папочки, и являлась признаком аристократизма.

Глава семьи не знал, что Гранит втайне от него поступил в тот же Гдетосарайский универститет, правда, в отличие от брата, медицина его не привлекала. Он стал студентом физико-математического факультета, и отстранённость Гранита объяснялась вовсе не аристократизмом, просто парнишка так любил математику, что постоянно в уме решал уравнения. Но граф предпочитал видеть только то, что ему хотелось видеть. Он одобрительно улыбнулся третьему сыну. Если бы все сыновья были такими, как Гран, подумалось фон Гнорю.

Он поджал губы, посмотрел на шумно жующего Сила и поморщился. Быдло. Купчишка-кулачишка. Эх, надо же было ему уродиться в породу жены.

Кирстен фон Гнорь вздохнул и перевёл взгляд на дочерей. Дочерей у него две, и это явный перебор. Без приданого девчонок не пристроишь замуж, по крайней мере, за ровню. Дочерей звали Глинни и Хрусталина.

К сожалению, на его земле не было ни одного даже самого маленького месторождения этих столь ценных в их мире материалов. Золота – хоть отбавляй, алмазной и изумрудно-сапфирной гальки тоже, а вот месторождения глины нет даже самого маленького. Но дети дороже любого сокровища, и когда граф выбирал имена для своих отпрысков, он не мучался раздумьями, не сомневался, дал им такие имена, которые, по его мнению, должны были сделать их богатыми, а значит и счастливыми.

– Если тебе так уж хочется поработать, – начал беседу граф, обращаясь к наследнику, – то я договорился с фельдшером Тобом, проведёшь несколько дней в лазарете, наблюдая за ним.

Кирпачек хотел было ответить, но не успел – чинную атмосферу графской трапезы нарушил пронзительный вопль Хрусталины.

– Опять молоки порося?! – провизжала капризная девчонка. – Да сколько можно?!!

– Милая, всё остальное идёт на продажу, – ласково сказала графиня, заступаясь за любимицу.

– Да, а что, Силикат не мог наловить пиявок? – не унималась избалованная младшая дочь графа фон Гноря.

– Веди себя прилично, – одёрнула её Глинни.

– Кто бы говорил о приличиях! – граф Кирстен фон Гнорь, выплёвывая слова через сжатые в ниточку губы, резким жестом отбросил в сторону салфетку и с презрением посмотрел на дочь.

Дело в том, что недавно он собственноручно изъял из сумочки Глинни упаковку презервативов. Спасибо Хрусталине, это она наябедничала – в отместку за то, что старшая сестра отобрала у неё свою косметичку. О том, что Глинни вообще знает, что такое контрацептивы, граф и не подозревал. Мысль же о том, что дочь не только смогла их найти в Чертокуличинске, но, видимо, уже знакома с тем, как их применяют, совершенно вышибла любящего отца из колеи.

– Сделала нас посмешищем всего города, проститутка, – процедил «любящий отец», как-то забыв о том, что это супруга рассказала о развратном поведении своей дочери подругам. Не всем, а только двадцати-тридцати самым близким, и то по большому секрету.

– Кирстен, как можно! – возмутилась супруга. – За столом невинное дитя, а ты так выражаешься, – и любящая мать погладила довольную Хрусталину по голове, стараясь не поцарапаться об острые дочкины рожки.

В роду Сорчи фон Гнорь были черти, и так случилось, что именно Хрусталина получила эти «испорченные» гены. Именно поэтому девочку избаловали родители – убогих детей как-то жальче. С другим отцом она бы считала себя красивой и стройной чертовкой, и ей бы не приходилось самоутверждаться, устраивая окружающим пакости.

С любым другим отцом, но не с Кирстеном фон Гнорем, который считал вампиров высшей расой и едва замечал представителей других рас, народностей, национальностей. Он даже к крылатым демонам относился пренебрежительно, а ведь они были куда старше вампиров. Так, по крайней мере, записано в Великой Книге.

Глинни вскочила с места и кинулась вон из столовой.

Раздался звон. Это Сил швырнул тарелку об пол.

– Выйди из-за стола, быдло, – приказал отец, обдав второго сына раздражённым взглядом.

Сил набычился, в упор уставившись на родителя, но сдержался и выполнил приказ. Через минуту во дворе взревел мотор. Больше граф никогда не видел Сила. То, что Сил не вернётся, Кирстен фон Гнорь понял через два дня, когда некормленые порося устроили визг на весь Чертокуличинск. Пока же он, стараясь справиться с гневом, посмотрел на младшего сына. Гран спокойно доедал свою порцию, не проявив никаких эмоций, никак не отреагировав на инцидент. Собственно, он даже ничего и не заметил.

– Люблю праздничные обеды, – проворковала Хрусталина, её глаза радостно сверкнули.

Кирпачек тоже встал.

– Я к фельдшеру Тобу, – сказал наследник и быстро вышел из-за стола.

Глинни он догнал не сразу, та быстро бежала по длинному, сумрачному коридору, едва сдерживая рыдания. Слёзы застилали глаза и, когда старший брат схватил её за руку, вампирелла резко остановилась и, разрыдавшись, уткнулась ему в грудь

– Ну, будет, будет, – Кирпачек погладил сестрёнку по голове, словно она была ещё малышкой. – Всё будет хорошо, девочка.

Рыдания становились всё тише и тише, наконец, Глинни, шмыгнув последний раз носом, подняла лицо вверх.

– Хорошо, что ты приехал, – прошептала она. – Я так ждала тебя, Кирп, – и сестрёнка громко всхлипнула, явно собираясь снова разреветься.

Кирпачек, обняв Глинни за плечи, повёл её по коридору, вдоль слабо светящихся плесенью панелей.

– Ну, полно, полно. Не переживай, поговорят недели две, потом переключатся на кого-нибудь другого, – говорил Кирп, улыбаясь и ласково глядя на сестру.

Девушка тоже улыбнулась, тыльной стороной ладони утерев слёзы.

– Сейчас уже ничего, а вот сначала было совсем плохо.

Глинни всегда отличалась невероятной застенчивостью, и предположить, что обвинения отца верны, Кирпачек не мог. Даже то, что молчаливая и застенчивая Глинни с кем-то встречается – уже само по себе невероятно, но презервативы же в сумочке младшей сестры откуда-то появились? И тут Кирпачек понял, в чём дело.

– У тебя любовь, – тихо сказал он, чувствуя себя немного неловко. В их семье вообще не принято было касаться личных тем. В графском замке говорили о культуре, о науке, о событиях общественных, но вот чтобы хоть раз темой разговора были чувства – такого молодые люди даже представить себе не могли. Чувства в семье фон Гнорей обсуждали только чужие, и только с осуждением. Пока дети были маленькими, они ещё могли выразить свою любовь друг к другу, но с возрастом всё реже и реже случались такие вот разговоры – по душам.

– Только никому не говори, – Глинни смущённо потупилась, вспыхнувшая на нежных щеках синева сразу сделала девушку красавицей. – Мы сегодня ночью собрались сбежать. Ты же знаешь, отец… – сестрёнка всхлипнула и вдруг заговорила быстро-быстро, будто боялась, что сейчас она смутится и у неё не хватит смелости рассказать брату о радостном событии. – Отец никогда не разрешит мне выйти за Нрота замуж, иначе мы бы давно уже поженились. Мы решили уехать, Сил подвезёт меня на станцию. Сегодня поезд возвращается в Гдетосарайск, и потом кто ещё знает, когда будет следующий.

Кирпачек понимал, что сестра права. Нрот хороший парень, однако, он не только не имел титула, но ещё и принадлежал к самому презираемому графом фон Гнорем роду песчаных гоблинов. Вампирелла и гоблин долго скрывали любовь даже друг от друга, однако молодость взяла своё – они сначала подружились, потом стали любовниками, и вот теперь готовились к тому, чтобы пожениться.

– Поздравляю! – Кирп остановился, обнял сестрёнку и неловко чмокнул в лоб. – Рад за тебя, Нрот будет тебе хорошим мужем! Запомни, кроха, твоя жизнь – это только твоя жизнь. Живи ею сама и будь счастлива.

Глинни расхохоталась, едва брат закончил поздравление.

– Прямо как пастор Лудц! – воскликнула она. – Тот тоже говорит так напыщенно. Ты что Кирп?

– Прости! Просто не знал, как надо правильно поздравить пусть рыдающую, но счастливую вампиреллу. И ещё – не верится, что моя маленькая сестрёнка стала взрослой. Ну, чем займёмся? Прошу учесть, что завтра ты будешь уже далеко, поэтому давай, не стесняйся – я выполню любую твою прихоть.

– А в лесу столько бешенки уродилось… – будто в сторону произнесла Глинни. –Давай сходим, а Кирп? Ну, пожалуйста!

– Твоё желание – закон, – старший брат улыбнулся, понимая как страшно сейчас сестре, сколько переживаний у маленькой провинциальной девушки в связи с отъездом, как боится она оказаться в большом, неприветливом городе, похожем на описанный в Великой книге Рай – таком же ужасном и неуютном. – Тысячу лет не ел бешенку. Я в университете очень скучал по дому. Ещё скучал по привычной пище – бешенка, жареная в топлёном масле кентервильского порося – что может быть вкуснее?! Ты знаешь, что в Гдетосарайске это блюдо за большие деньги подают в одном единственном ресторане?

– Не может быть, – Глинни распахнула глаза и по-детски прижала ладошки к щекам, но тут же отдёрнула их и рассмеялась.

В конце длинного коридора послышался стук копыт – это Хрусталина, закончив обедать, слонялась по замку в поисках следующей жертвы для своих проказ. Встречаться с ней не хотелось ни Кирпачеку, ни Глинни. Они переглянулись и, поняв друг друга без слов, направились к чёрному ходу. Эта дверь находилась в левом крыле замка, ею пользовались, чтобы попасть на скотные дворы. Сразу за хозяйственными постройками начинался лес.

Окутанные алой дымкой весенних листьев деревья ближе к опушке росли редко, но дальше лес становился непроходимым, пугающим. Вампиры с детства знали не то, что каждую тропку – они знали каждое дерево в лесу, который был и площадкой для игр, и местом, где можно было побездельничать и просто помечтать, и миром, полным невероятных чудес и открытий. Особенно им нравилось играть с деревьями в прятки. Деревья постоянно двигались, ветки их изгибались под самыми немыслимыми углами, устраивали лабиринты для отпрысков графского рода, в которых те носились с радостным визгом. Лес был для них сказкой.

– А ты знаешь, говорят, что в лесу видели ЧЕЛОВЕКА! – Щебетала Глинни, уверенно шагая по тропинке. Она перепрыгнула через сухой ствол, даже не посмотрев под ноги.

– И ты веришь этим сказкам? – Кирп рассмеялся.

Страшилки о ЧЕЛОВЕКЕ имели большую популярность среди детей. Оно и не удивительно, что может быть интереснее жуткой сказки, рассказанной перед сном? Да и Лохавудские киностудии предпочитали именно этого монстра многим другим, снимая о нём как бесконечные сериалы, так и отдельные фильмы. Кирпачек в свою бытность студентом, иногда выбирался в кинотеатр. Там, в этих картинах, ЧЕЛОВЕК всегда был очень злобным, кровожадным, и не щадил никого, с одержимостью маньяка убивая каждое встреченное на пути существо. В последнем фильме, который смотрел Кирпачек, ЧЕЛОВЕК с садистским удовольствием расправлялся с учениками монастырской школы – симпатичными вампиреллами, очень юными и наивными. Он с остервенением брызгал их водой, пропущенной через крест, и хохотал, с наслаждением глядя как нежная, бледно-голубая кожа девочек вспухает безобразными волдырями и, отрываясь, обвисает полуразложившимися лоскутами.

Вампира передёрнуло. Вот, казалось бы, ему – медику, врачу, давно пора было забыть даже слово такое: «брезгливость», но нет! Так ярко режиссер преподнёс публике мучения девочек-подростков, так хорошо сыграли актёры, что даже от воспоминаний об этом фильме становилось плохо. Кирпачек вдруг понял, что отвращение в нём вызвали не телесные изменения жертв, а именно это, свойственное только мифическому ЧЕЛОВЕКУ, невероятное наслаждение чужой болью.

– Ой, Кирп, это не сказки! – прошептала сестра, заговорщицки заглядывая ему в глаза. – Вот недавно старую ведьму Сатутру едва привели в чувство. Так перепугалась, бедняжка! Она летала в храм Великомучеников Зомби, помолиться, и только опустилась перед звёздами, как выскочил ЧЕЛОВЕК. Ведьма говорила, когда её откачали после испуга, что ЧЕЛОВЕК нёсся к ней, чтобы поймать и надругаться. Представляешь?!!

– Конечно, вот только над старухой Сатутрой у нас и можно надругаться! Полный город молодых девушек, а как надругаться, так старуха Сатутра отдувайся! – Кирпачек расхохотался – ведьма, про которую говорила Глинни, была известной мужененавистницей. – Да случись на самом деле такое, спасать пришлось бы ЧЕЛОВЕКА!

– Вот ты там, в городе, совсем городским стал! А недавно, между прочим, к нам тут туристы приезжали – крылатые демоны.

– И что?

– И то, что они тоже видели ЧЕЛОВЕКА. Они как раз устроились обедать на площадке для пикников – ну ты знаешь, есть такая на самом высоком дереве в лесу, там ещё чёрт Пром Вельзевулыч три кирпичика за вход берёт – представляешь, совсем обнаглел. Мы с подругами хотели устроить на площадке девичник, так он такую цену заломил!

– Ну, это его площадка, – Кирпачек улыбнулся. – Частная собственность.

Вампиры подошли к храму Великомучеников Зомби – месту поклонения не только жителей Чертокуличинской области, но и нескольких соседних. Они остановились, осенили себя пентаграммой и преклонили колени. Храм утопал в мягком чёрном тумане, который заботливо, словно одеялом, укутывал подножие постаментов. Паломники считали это чудом и, придя сюда, падали на колени и молились, с благоговением взирая на звёзды, украшавшие святое место. Говорили, что здесь впервые в мире появились Святые Зомби.

Церковь Святого Дракулы была не единственной в Королевстве Объединённых Шабашей, она постоянно боролась за прихожан и пожертвования с церковью Великомучеников Зомби. Великомучениками Зомби стали за любовь к своей стране и за верность святой звезде. Они отдали свои жизни, спасая двух влюблённых, за которыми гнались полчища ЧЕЛОВЕКОВ, и потому считались покровителями семейного очага. Кирпачек не верил в это, вообще считая религию пережитком, однако он тоже почему-то помолился сегодня. Видно, соскучился по дому, подумалось ему.

Вампиры встали, ещё раз поклонились, когда туман стал принимать очертания проникнутых святостью лиц невинно убиенных праведников. Лица эти были благостными, с вытаращенными в святой ненависти глазами, перекошенные благородным страхом. Они сменяли друг друга, согласно количеству праведников – три раза по шесть. Брат с сестрой тихо смотрели на клубы тумана, пока последний лик не пропал, и пока туман снова не пополз привычными полосами, опустившись к земле.

– Завораживает, – прошептала Глинни. – Знаешь, мне кажется, что они защищают наш мир от ЧЕЛОВЕКОВ. Вот Пром Вельзевулыч тоже видел монстра. Представляешь, ЧЕЛОВЕК дал ему наркотик! – И Глинни, ужасаясь такой жестокости, всплеснула руками. – А демон? Демон тоже пострадал от лап ЧЕЛОВЕКА. Совсем мальчишка, из отряда скаутов, и как только живым остался?! ЧЕЛОВЕК сбросил его с площадки для пикников. Демона едва отыскали в лесу, бедненькому туристу монстр вырвал коленный сустав – схватил мальчика за ногу, когда тот приземлялся на площадку. Схватил – и вырвал. А тот старенький чёрт с перепугу до сих пор заговаривается.

– Конечно, – Кирпачек улыбнулся, – и чесночок до сих пор употребляет твой Пром Вельзевулыч. Вот и доупотреблялся до чёрной горячки.

Глинни промолчала. Старый чёрт действительно иногда надолго выпадал из реальности, не в силах преодолеть давнюю чесночную зависимость.

– А тролли? – Глинни сердило то, что скептически настроенного брата не трогали истории, недавно взбудоражившие весь Чертокуличинск.

– А что тролли?

– А то, что у них тренировка была, так прямо на стадионе появился человек. Ой, он дёргался так же, как и они, появлялся и пропадал, и рычал – бессвязно, страшно.

– Что за тренировка? – Поинтересовался Кирпачек.

– Спортивные танцы. Тут соревнования проходили, команды со всего Кентервилля съехались. Представляешь – едва батл не сорвался. Но, к счастью, пастор Лудц там тоже присутствовал – он пришёл, чтобы проклясть грешников, исполняющих ангельские танцы, но не успел этого сделать. После того, как на стадион выскочил ЧЕЛОВЕК, священник провёл обряд очищения и благословил всех участников, отпустив им грехи.

– Глинни, вот что ты со мной не делай, не понимаю я этих спортивных танцев, -попытался сменить тему Кирпачек. – Подростки крутятся так, будто родители их зачали на стиральной машине, причём, с включенной центрифугой, а не в нормальной постели, как и полагается, под закрытой крышкой.