Читать книгу Вселенная непрожитых жизней - Ирина Игоревна Семенова - Страница 1

– Лара! – мягкий, обволакивающий голос, приподнятая бровь.

Пожала плечами. Так легко внутри. Невесомо.

– Даже если не говорить о том, что это в принципе невозможно – ну, ладно, скажу иначе – раньше такого не случалось, даже если забыть об этом. Но чтобы именно ты!.. Никогда бы не подумал, – сквозит легкой иронией.

А вот теперь посмотрела действительно серьезно:

– Почему ты все-таки верил? Именно в меня? Именно ты!

Пожал плечами. Нет, знает, но так просто не ответит…

***

«Я рисовала. Всегда. Сколько себя помню. Я выросла в детском доме в небольшом подмосковном городке, поэтому с письменными принадлежностями (впрочем, как и со всем остальным) были проблемы. Но меня это остановить не могло – я рисовала всем, что могло оставить след на какой-либо поверхности. Нашла гвоздь? Нацарапала цветочки на стене – встань в угол! Размазала облачка из каши на столе – снова час разглядывания трещинок в уже ставшем родным углу. Вообще, я была очень послушным и совершенно не проблемным ребенком, пока дело не касалось рисования. Я не могла без этого жить, я так дышала, смотрела, слышала – рисуя, в этом моя сущность. Видя, что наказания не действуют, одна из воспитательниц решила проблему просто – она следила за тем, чтобы у меня всегда были хотя бы маленькие кусочки листочка и простой карандаш. Все. С тех времен я уже не расставалась с этими предметами и была, практически, приведением в детдоме. Остальные дети меня обычно не замечали и поэтому, к моей радости, большую часть времени я была предоставлена сама себе и рисовала, рисовала…

Когда мне было около 10 лет, окружающие – и взрослые, и некоторые дети – стали говорить, что у меня талант. Но так, вскользь. Меня не отправляли на конкурсы, не пытались помочь развивать талант. Взрослые просто удивлялись или хвалили. И все. По сути, им было безразлично и некогда этим заниматься. Так я усвоила свой первый важный урок взрослой жизни – ты никому не нужен, кроме себя самого и никто тебе не поможет, если ты сам ничего для себя не сделаешь.

Одноклассники же либо завидовали, либо просили нарисовать им что-нибудь, чаще выполнить за них заданные на дом рисунки или чертежи. Сначала я это делала, но мне это быстро надоело. Я не любила рисовать по принуждению, рисовать то, что мне сказал кто-то. Рисовала не моя рука, а душа, а ее принудить невозможно. По крайней мере, мою – точно. Так я стала «белой вороной»: меня не трогали, но и не принимали. И меня это полностью устраивало.

После школы я окончила художественное училище и получила профессию учителя рисования. Больше я себя нигде и ни в чем в жизни не видела. Я не могла и не хотела ничего делать, кроме рисования. Нет, конечно, лет с 16 я работала там, где была возможность. Меня не пугала никакая работа – я была и уборщицей, и секретарем, и курьером и много еще кем.

Да, я ведь после училища приехала в Москву. Нет, я не собиралась, как тысячи других молодых и не очень людей покорять столицу. Нет. Я вообще с детства не любила повышенного к себе внимания. Просто случилось маленькое чудо, о котором мечтают все сироты – нашлась моя дальняя родственница, какая-то бабушка по чьей-то линии. Я до сих пор точно не знаю, кем она мне приходится и как она меня нашла. Я даже не успела познакомиться с ней. Она умерла, а свою крохотную однокомнатную квартиру в Москве оставила мне.

Это как в фильме. Или книге. Я сначала этому не поверила. Подумала, что этот нотариус в дорогом костюме так шутит. Или что-то напутал. Но нет, оказалось все так и есть на самом деле, и я вскоре перебралась в свою квартирку. В свою. В Москве. Удивительно. Хотя нет, вру – не особо удивительно…».

Так бы могла кратко рассказать свою историю Лариса. Правда, она никогда этого не делала. Зачем? Да и окружающие не особо интересовались. Взрослая жизнь, у всех свои заботы, проблемы, дела. И это полностью устраивало девушку. Она терпеть не могла, когда кто-то пытался залезть ей в душу. Или излить свою. Нет, ее это даже не раздражало, а было просто все равно.

Все равно. Безразлично. Неинтересно. Не трогает. Эти слова стали спутниками Ларисы по жизни. Она работала учителем в маленьком кружке по рисованию, выполняла свои обязанности четко, но без энтузиазма. Просто работала. Просто потому, что нужны были средства для покупки еды, одежды и рисовальных принадлежностей, конечно. Ученики сперва даже побаивались ее, но потом быстро привыкали к ее ровному тону, спокойной реакции на все окружающее. Главное – она давала все необходимые им знания и навыки. А любить их она не обязана. И в их жизни участвовать – тоже. Лара была в этом уверена. Некоторые не могли так учиться и уходили. Некоторых забирали родители от «этого бездушного робота». Ларисе было абсолютно все равно.

Чем старше она становилась, тем меньше эмоций ощущала. Хотя нет, не так. Она ощущала, чувствовала и даже переживать могла, но совсем иначе. Не так, как все другие люди. Она жила в своих рисунках. Лариса не любила их кому-то показывать. Но если все же какие-то работы кто-то видел, все неизменно восхищались талантом девушки. Сразу говорили ей, что она просто обязана участвовать в выставках, писать на заказ картины – разбогатеет!

Действительно, картины были потрясающие. Они захватывали с первого взгляда. Каждый холст как будто бы рассказывал целую историю, о чем-то повествовал. Даже если на бумаге будет нарисован просто маленький бездомный котенок, то это будет целая повесть. Каждый смотрящий на него как будто начинает слышать тихий жалобный писк животного, чувствовать, как тот дрожит от холода и страха.

Если на картине будут деревья, то они будут выглядеть удивительно реалистично. Вот, да, вот оно главное слово – реалистичность! У зрителей тут же складывается впечатление, что картина сейчас оживет, сейчас вся изображенная на ней история произойдет прямо у них на глазах.

Но Ларису все эти восторги совершенно не трогали. Она с досадой морщилась и спешила закончить этот разговор. Ей не нужны были ни деньги, ни слава, ни признание. Картины – это ее жизнь, ее душа. Она так живут, рисуя, так выражает свои мысли, так чувствует мир вокруг.

Постепенно окружающие сложили свое мнение о Ларисе, как о холодной, безразличной и эгоистичной девушке. Люди всегда отторгают то, чего не могут понять. Ларису они понять не могли. И, конечно же, ей не было до этого никакого дела.

Это сложно описать. Например, того же котенка Ларисе не жаль, ей не захочется его покормить, забрать домой или погладить. Она равнодушно пройдет мимо. Казалось бы. Но потом она так его нарисует, что всем, кто увидит эту картину, тут же захочется найти этого малыша и спасти! Она писала свои картины душой, дышала ими, жила в каком-то совершенно другом измерении, видела жизнь совсем иначе. Возвращалась Лариса в нашу реальность лишь потому, что нужно было поддерживать работоспособность своего организма – есть, спать, ходить на работу. Эти обыденные занятия вызывали у девушки досаду – столько времени тратится на ерунду. Но когда она возвращалась в свою вселенную красок, цветов, оттенков, штрихов, полутеней, силуэтов – только тут она по-настоящему жила, ощущала все ярко и полноценно.

Лариса могла рисовать практически где угодно. У нее всегда с собой был альбом и простые карандаши. Как только она ощущала потребность выразить что-то на бумаге, она быстро находила более или менее подходящий уголок и погружалась в свой мир.

Были у девушки и такие места в городе, которые она посещала особенно часто, творческие любимчики. Одним из таких мест был высокий мост. На нем было много выступающих частей, укромных уголков, где среди балок и арматуры можно было скрыться от посторонних глаз. Лариса любила забираться в один такой закуток и часами сидеть там, изливая душу на холсте. Правда, туда было не так просто добраться. Надо было перелезть через перила, пройти по довольно узкому краю и перешагнуть на выступающий угол. На нем было достаточно место, чтобы удобно разместиться и творить, не отвлекаясь ни на что. Мимо ездили машины, вечно куда-то спешили люди, внизу проплывали разные лодки и кораблики, но все это было где-то там, выше или ниже девушки. Вся эта суета сливалась в городской шум, от которого можно было легко отгородиться наушниками.

Кстати, к музыке Лариса относилась довольно спокойно, предпочитала классику или какие-то спокойные треки, а лучше – звуки природы. Но наушники были отличным средством защиты он нежелательных собеседников, от лишних вопросов и этого вечного гула человеческого «улья».

Однажды Лариса сидела в этом уютном уголке. Осень только-только начиналась, солнце еще радовало теплом, но уже не донимало жарой, ветер как бы устав под вечер, притих, лишь изредка поглаживая прохожих по волосам. Солнце постепенно клонилось к закату, освещая все вокруг мягкими лучами. Лариса с упоением заканчивала очередную картину – роскошную березовую рощу, через которую протекал веселый ручей, а вдали виднелись крыши деревеньки. Там, на бумаге, было так уютно, светло, живо, что сразу хотелось оказаться именно там, услышать пересвист птиц, ощутить чистый воздух, прикоснуться к холодной воде ручья, побывать в этой тихой глубинке.

Лариса просто отдыхала с этой картиной. Была какая-то легкость, тишина в душе. В последнее время она редко рисовала пейзажи, все чаще людей, городские сюжеты. На бумаге появлялись чьи-то силуэты, маленькие истории, разные судьбы. Большинство сцен она видела вокруг, любая, даже самая обычная ситуация, могла вдохновить ее на рисунок. Например, вот восторженный малыш радостно хохочет, потому что ему подарили красивый воздушный шарик, и ребенок важно шагает по дороге, крепко держа папу за руку. Прохожие, слыша этот заливистый, чистый, искренний детский смех, улыбались в ответ малышу, умиляясь его радости. Лариса же безучастно проходила мимо, не обращая, кажется, никакого внимания на происходящее. Но потом, вечером, удобно устроившись на диване, Лариса оживляла эту милую сценку на бумаге. Иногда практически в точности передавая увиденное, иногда что-то добавляя, убирая или переделывая. Смотря по настроению.

Но иногда какие-то смутные образы появлялись в голове девушки сами собой. В такие моменты она чувствовала особо острую необходимость скорее приняться за работу, скорее добраться до карандаша и бумаги и выплеснуть эти ощущения наружу. Она сама не понимала, откуда это идет и почему она рисует именно этих людей, именно такую обстановку вокруг. Просто так получалось. Иногда она даже рисовала портреты, очень скрупулезно и тщательно прорабатывая все детали образа, как будто рисовала с натуры. Люди на таких портретах получались как живые, иногда даже реалистичнее, чем на фотографиях. Вот только людей этих Лариса не знала и никогда их не видела.

В последнее время, такие моменты случались все чаще. В ее жизни стали преобладать те самые сюжеты из головы, которые она не видела в реальной жизни, но четко себе представляла. И именно не придумывала, а ясно видела в своей голове. Это не было похоже на работу фантазии, а скорее как… воспоминание что ли. Лариса не анализировала происходящее, не пыталась найти ответы на вопросы – кто все эти люди и зачем она их рисует. Просто вдруг появлялась такая непреодолимая потребность, и девушка ей не противилась.

Да она и не могла бы этого сделать, даже если бы решила попробовать. Когда случались такие ситуации, что по каким-то причинам Лариса не могла долгое время рисовать, то это очень мучило ее. Она становилась резкой и раздражительной, ее мучила смутная тревога. Если за день она не смогла ничего нарисовать, то на следующее утро проснется в разладе с самой собой. Такие дни случались очень редко, но переживала их девушка с трудом. Такая уж была ее натура…

В тот вечер эта бесконечная вереница образов немного отступила, Лариса была спокойна. Роща получалась прекрасно, девушка была довольна результатом. Оставалось совсем немного работы, как вдруг что-то изменилось. Лариса не сразу поняла, что ей мешает. Потом, подняв голову, она увидела недалеко от себя человека. Мужчина, в немного потертом плаще, какой-то взлохмаченный и нервный, стоял, вцепившись в перила моста и пустыми глазами глядя вниз, на воду. Выступ был довольно длинным, метров 5-6, Лариса сидела в самом конце, а мужчина стоял ближе к его началу, видимо только что перелез через перила. Лариса с недоумением посмотрела на него – что он тут забыл? Мужчина не замечал девушку, продолжая смотреть вниз, иногда всхлипывая.

Вдруг Лариса поняла, кто это и что собирается сделать. Девушка нахмурилась – вот только самоубийц ей здесь не хватало. Девушка не испугалась, ей было все равно, что случилось в жизни этого человека, что так рвало его душу, что он решил покончить с собой. Лариса не хотела этого знать, чужие страдания всегда были ей в тягость.

Мужчина все стоял, никак не решаясь сделать этот последний шаг. Лариса ждала, замерев. Но ей это быстро надоело. Незнакомец мешал ей своим присутствием, вносил нервозность в окружающее ее пространство. Как назло, в этот момент на мосту не было прохожих, никто, кроме Ларисы, мужчину не видел. Так что рассчитывать на то, что его кто-нибудь вытащит отсюда, не приходилось.

– Извините, а вы бы не могли сделать это где-нибудь в другом месте, – наконец проговорила девушка, обращаясь к мужчине. Тот от неожиданности подпрыгнул и едва не сорвался вниз. Мужчина судорожно вцепился в перекладину, с ужасом смотря на девушку.

– Вы кто? – почти крикнул он.

– Какая разница, просто человек, которому вы мешаете, – пожала плечами Лариса, отметив про себя, что для человека, решившего покончить с собой, мужик уж слишком крепко хватается за палку. Сам же прыгать пришел, чего так пугаться?

– Что вы тут делаете? – заикаясь, спросил тот.

– А вы? – спросила в ответ Лариса.

Мужчина нервно мотнул головой, перевел взгляд вниз, на воду. Потом снова посмотрел на Ларису. Девушка отвела глаза – ну все, сейчас начнется. Сейчас будет пересказывать свою несчастную жизнь, выливая на нее всю боль, которая читалась в его взгляде.

– Я… Я тут… Мне… У меня, понимаете, нет… нет больше сил… я… – мужчина пытался что-то сформулировать.

– Да, я поняла, мне все равно. Просто или прыгайте уже или выберите для этого какое-то другое место, вы мне мешаете, – оборвала его Лариса.

Мужчина пораженно вытаращился на нее.

– Как вы можете так говорить? Вы разве даже не попробуете меня остановить? Отговорить?

Теперь пришла очередь Ларисы удивляться:

– Зачем? Вы взрослый человек, раз так решили, то и делайте. Я вас не знаю и узнавать не хочу. Мне все равно, – повторила девушка.

Пару минут мужчина стоял молча. Поднявшийся ветер трепал его подернутые сединой волосы, играл полами его старого плаща, солнце уже почти коснулось линии горизонта.

У Ларисы оставалось совсем немного времени до того, как совсем стемнеет, и нужно будет возвращаться домой. А тут этот суицидник нерешительный…

Неожиданно мужчина заговорил, быстро, сбивчиво, перескакивая с одного на другое, как будто плотину прорвало – из него хлынули слова, вырвалась вся его боль наружу. Видимо, он молчал очень долго, очень долго копил это все в себе, удерживал, пытался справиться с этим потоком горя. А тут прорвало.

Лариса морщилась, но понимала, что остановить его не получится. Не замолчит, пока не выскажет все. И уйти не получится – дорога отсюда одна и она занята этим страдальцем. Его вариант спуска с моста Лариса не рассматривала для себя. Приходилось слушать. Лариса взяла чистый лист и стала наносить быстрые штрихи. Рисовала то, что слышала. Это спасало…

Мужчина не рассказывал ничего особенного. Обычная жизнь, обычная боль… С женой они познакомились еще в юношестве, прошли рука об руку много лет, пережили все невзгоды – и проблемы на работе, и предательство друзей, и всевозможные кризисы. Пронесли через года свою любовь, трепетное отношение друг к другу. Детей у них не было, не получилось, только они двое друг у друга и были. А потом его Ниночка заболела. Сперва были уверены, что и с этой проблемой справятся, через столькое ведь прошли вместе. Главное – вместе! Но не смогли, не в этот раз. За несколько месяцев изнурительный недуг сломал их – женщины не стало, а он… И его тоже не стало. Тело продолжало двигаться, а душа умерла, застыла.

– Банально, да? – вдруг как-то неожиданно спокойно проговорил мужчина. И замолчал.

Лариса подняла брови – молчание затягивалось.

– Да, – ответила она.

Мужчина кивнул головой. Потом еще раз, еще. Он вдруг как будто успокоился. Решился – поняла Лариса. Незнакомец больше не смотрел на нее. Вокруг стало даже как будто холодней. Лариса поежилась. Встала, собрала свои вещи. Ей по-прежнему было все равно. Ее не трогала чужая боль, чужая жизнь. Она ведь все равно ничем ему помочь не сможет. Она ведь не умеет воскрешать людей, лечить душу тоже не умеет, поворачивать время вспять тоже… А просто сочувствовать, какой в этом смысл? Лариса не хотела принимать на себя это горе, не умела.

Девушка подошла к мужчине и протянула ему листок бумаги.

– Вот, возьмите. Делайте, как считаете нужным. Только пропустите меня сначала. Мне не нужно этого видеть.

Мужчина сначала никак не отреагировала. Потом поднял глаза, посмотрел на бумагу и побледнел. Лариса решила, что он сейчас упадет в обморок.

– Пропустите, пожалуйста, – настойчивее сказала она. Тот не реагировала.

Лариса вздохнула, огляделась и поняла, что сможет пролезть рядом с несчастным, там было немного места. Она этого не замечала, пока сидела. «Черт, оказывается, я давно могла уйти», – с досадой подумала девушка. Она сунула лист бумаги в карман плаща мужчины, быстро пробралась наверх и пошла домой, не оглядываясь. Больше она про него не вспоминала, ей было безразлично, прыгнул он или нет.

А мужчина, простояв в оцепенении еще довольно долгое время, с большим трудом перелез обратно через перила и дрожащими руками достал сложенный листок из кармана. На листке была нарисована женщина, она стояла вполоборота, поправляя волосы и глядя, казалось бы, прямо ему в глаза. В его душу. Это была его Ниночка. Портрет был настолько точным, что мужчина не мог отвести взгляд. Ему мерещилось, что еще мгновение, и он услышит такой до боли родной голос. Мужчина совершенно не понимал, как такое возможно, ведь он ни слова не сказал о том, какой была Нина. Он, конечно, сейчас с трудом мог точно вспомнить, что говорил той странной девушке, он был как в горячке, слова лились из него сами собой. Но он был абсолютно уверен, что не описывал внешность Нины, только ее характер. А она именно таким жестом всегда поправляла волосы, именно таким взглядом смотрела на него, когда он делал что-то не так…

Мужчина медленно осел на асфальт. Потом прохожие вызовут ему скорую, его отвезут в больницу… Лариса всего этого не знала. Она не задумывалась над тем, почему нарисовала именно эту женщину. Она просто слушала слова незнакомца, и все его переживания отражались в ее рисунке. Она так воспринимала окружающий мир, все, что в нем происходило. Она практически ничего не чувствовала в привычном нашем представлении об этом процессе. Она даже улыбалась крайне редко, вообще ее лицо практически всегда сохраняло одно и то же выражение, мимика почти отсутствовала. Это выражение не было мрачным или отталкивающим, нет, напротив, как раз никаких эмоций оно не выражало – просто отстраненность и как будто сосредоточенность. Приглядевшись, можно было подумать, что Лариса постоянно прислушивается к чему-то, происходящему глубоко в ее душе.

Что-то подобное периодически случалось с девушкой. Однажды, сидя в парке, она нарисовала портер и молча отдала его сидящей на скамейке женщине. Та, увидев, что там изображено, залилась слезами. Сидящая рядом с ней подруга потом еще очень долго не могла ее успокоить. На рисунке была маленькая девочка с огромными голубыми глазами и каштановыми локонами. Малышка радостно улыбалась, прижимая к груди лохматого щенка. Оказалось, что месяц назад у этой женщины умерла от рака маленькая дочка. И выглядела она именно так, как ее нарисовала Лариса, до мелочей. И малышка долгое время мечтала о щенке, но родители не успели ей его подарить – девочки не стало.

Лариса всего этого не знала. Она просто увидела эту женщину в парке, увидела ее глаза, и ей пришел в голову именно такой образ. Она не могла его не передать на бумаге, она так жила.

***

Все закончилось однажды весной. Лариса где-то в глубине души всегда знала, что ей не суждено дожить до старости. Ее никак не тяготила эта мысль, просто информация и все.

И вот ей 27, казалось бы, впереди еще вся жизнь. В тот вечер Лариса закончила очередной портрет. На нем была женщина. Работа была выполнена особенно тщательно, изображение было готово вот-вот ожить, настолько все было четко прорисовано. Женщина была вполне обычной. Никакой особой истории картина не отражала. Но, сделав последний штрих, Лариса поняла, что что-то произошло. Она не могла сказать, что именно. Но все изменилось. В один момент.

В следующие несколько дней Лариса собирала в охапки свои работы, столько, сколько могла унести за раз, уезжала за город, и сжигала их. Зачем? Она не могла бы ответить на этот вопрос. Картин было великое множество. В ее полупустой квартире они занимали практически все свободное пространство. Изрисованная бумага была везде – на полу, в двух шкафах, на столе, стульях, диване. Лариса крайне редко выбрасывала свои рисунки. Некоторые она отдавала кому-то, но большая их часть оставалась в ее квартире.

И вот теперь она все сжигала. Спокойно смотрела, как ее многолетние труды, все эти разнообразные истории, корчатся и темнеют в огне. Тут были и карандашные наброски, и черно-белые тона, и разноцветные полотна… Лариса молча дожидалась, пока огонь завершит свое дело, и отправлялась за следующей партией.

В итоге, в квартире осталась лишь одна картина – тот самый последний портрет. Лариса пристально посмотрела на него, положила на стол и ушла на работу. Это был совершенно обычный день. И прошел он совершенно обычно. Вечером, вернувшись домой, Лариса сделала все свои привычные дела и села на диван. Было только одно отличие – в руках у нее были не бумага и карандаши, а кружка с водой и пачка таблеток. Раньше она всегда засиживалась допоздна над очередной картиной. А сейчас она спокойно обвела глазами комнату, не торопясь проглотила все таблетки, поставила кружку на тумбочку, легла на диван, укрывшись пледом и довольно быстро заснула. Навсегда.