Гербарии, открытки…

Оглавление

Ирина Листвина. Гербарии, открытки…

Вступление

Из Екатерининского сада. (Включая «Семейные истории и фотографии») Вниз по течению – в лагеря

Глава нулевая. Вечером после Парада Победы (Странное раннее воспоминание)

Глава первая. О зиме 1952–1953 годов и её продолжении. О первой серьёзной беде и о некоем памятнике (А также и о взбесившейся нянечке Алевтине)

Глава первая. (продолжается бегом, чтобы поскорее кончиться, да только это у неё не получится)

«Семейные истории и фотографии» (О семейном укладе и о наших «домах» в коммуналках)

Рассказ первый. Снимки дедушки и его домашнего уклада (а заодно и о моём раннем детстве)

Рассказ второй. Мама и наш дом на Владимирской (Фотопортрет мамы)

Рассказ третий. Летние фотокарточки с мамой и дедушкой

Рассказ четвёртый. И ещё – стереоснимки с мамой[28]

Рассказ пятый. Мой отец и фотосерии с ним

Рассказ-вставка. О матрёшке из двух девочек

Рассказ пятый. Серия снимков с отцом (окончание)

Рассказ-вставка (окончание). Начало хроник Твилики

Рассказ шестой. Ближайшая из окрестностей – коридорная владимирская коммуналка

Рассказ седьмой. Немного об отношениях разных людей в коммуналках

Рассказ восьмой. Наш дом на Васильевском (А также о возрасте от семи до одиннадцати или немногим больше)

Заключение. Несколько слов о фотоальбоме (и о затаённом присутствии в нём Ины Твилики)

Вокруг Владимирской

Часть первая. В пещеру-одиночку (Возвращение к концу первой главы, в продолжение истории у памятника)

Глава вторая. Окрестности нашего дома на Владимирской (Сквер и церковь на площади, переулки, задворки, лестницы и продолжение музыки)

1. Малая Владимирская часть[65] и скверик у церкви

2. Продолжение музыки

3. Осень третьего класса

4. «Большая остановка», или Отступление 2-е (О «личных отношениях» гиганта т. Сталина и системы пигмееев, в частности, таких, как Скворчиха)

Глава третья. Двор. Снова скверик у церкви. Нападение. Мистическая фотография

1. Двор-дворы – большой и задние

2. Диалог с Юной о корысти

3. Отпетые, или «дворюги»

4. Снова скверик у церкви. Ещё немного о лестницах («продолжении музыки») осенью 52-го

5. Первая кульминация. Нападение и мистическая фотография

Глава четвёртая. Четвёртый класс и двор вместе

1. «Весёлая школа»

2. Остановка (отчасти междувременная) о режимном человеке. И продолжение «весёлой школы»

3. Старые фотоснимки, в основном с дедушкой

4. Начало вакханалии класса и двора (или Введение в хроники всё ещё семилетней Ины Твилики)

Глава-вставка[86]. Я начинаю опять становиться девочкой, я не хочу, но меня не спрашивают

1. Я начинаю… etc

2. Открытка тахты с отдыхающими днём родителями

Глава четвёртая (окончание). Первая хроника Твилики

5. Вакханалия – и физкультурная раздевалка

Глава пятая. Вакханалия

1. Вещий сон Твилики

3. Раскаяние и два отголоска (прежних и ностальгических)

4. Реакция домашних и возвращение к реальности

Глава шестая. Поселок Се-ев и дачная се-евская жизнь «под Миргородом»

1. Неожиданно – Миргород

2. Дачная се-евская жизнь

3. Мы изнываем от зноя и скуки

4. Я – филантроп-неудачник и заводила-клоун

5. Птенчик. Внезапная ссора между мамой и дедушкой

Часть вторая. В заверти (Вглубь перемен, кружащихся на месте). С вкраплениями семейных историй и фотографий

Глава седьмая. Поезд (Поединок большого ребёнка с подростком)

1. Вторая кульминация. Поезд[97]

2. Поединок большого ребёнка с подростком

3. Короткая осень 55-го года

4. Перед болезнью. Лестничные страхи и странности

Глава восьмая. Третья кульминация – болезнь. Бред (и другие бреды, большие и малые семейные беды). Долгое выздоровление, я и мама

1. Начало болезни

2. Снимки и история Гриши и тёти Оли

3. Снимки и история дяди Сени

4. Болезнь (продолжение)

5. Больница

6. Начало выздоровления (я и мама)

7. Я догоняю далеко ушедший класс «б»

Глава девятая. Моя дружба с Юрой Коновязовым(между Спасо-Преображенским собором и Инженерным замком). Мамина непростая вера

1. Субботние полдники на Пестеля

2. История Юрика К

3. Мамина непростая вера

4. Васкеловский «лес и хаос» первых лет

Глава десятая. Немного о деде. Новые веяния в доме, начало дружбы с семьёй Крусановых. Разговоры с дедом в Васкелове

1. Ещё несколько слов о нём

2. Предшестидесятые – конец пятидесятых

3. Новые веяния в нашей квартире, начало дружбы с Крусановыми

4. Очередь Васкелова

5. Последние разговоры с дедом

Часть третья. «Промельк юности эскизный»[137]

Вступление (продолжение)

6

Отрывок первый. Начало средних классов

1. «Мой нормальный шестой»[145] класс. Уроки литературы

2. Новые интересы и сверстники

3. Доклад о Дон Кихоте

4. Предыстория первой любви

5. Я влюбляюсь

6. О Публичке на Фонтанке

Отрывок второй. Калейдоскоп впечатлений моих «нормальных» классов – с четвёртой кульминацией в конце

1. Мой «нормальный шестой» – седьмой

2. Возникновенье взрослых дружб. Квартира на Греческом, Татьяна Анатольевна (а также Юля и Ип Варип)

3. Как начинались стихи

4. О чёрточках времени

5. Смерть дедушки

6. Моё «последнее слово» о нём

Отрывок третий. О первой любви и её переменчивых событиях. И о новых (предстоящих) жизненных установках

1. Моя новая приятельница Алла

2. Мы и она, или «Прямоугольный треугольник»

3. Ещё о чёрточках времени

4. Первая попытка самооценки («Я Алиса, а не великан и маленькая собачка»)

5. Мой «нормальный седьмой»

6. Публичка на Фонтанке. Старые альманахи (продолжение)

Отрывок четвёртый. Кинотеатр «Титан». Домашний вечер Окуджавы. И разное – продолжение самооценки

1. Кинотеатр «Титан»

2. О самооценке – «философски», то есть и в реальности, и не совсем (продолжение)

3. При этом – о ближнем и о «другом»

4. Домашний вечер Окуджавы

5. Квартира на Караванной и наша «классная» компания

6. Школьная Публичка. Выход на короткую прогулку (продолжение)

7. Васкелово без деда

Отрывок пятый. Всё ещё мы и Алла (продолжение). А также – события и размышления из серии «разное»

1. Всё ещё мы и Алла

2. Конец апартаментов на Караванной

3. О «подытоживающем»[225] «екатерининскую» историю троеточии (или о первой его точке)

4. Вставка – снимки Юны и… «африканство»

5. Шаг в сторону – о ещё далёком остатке троеточия[236]

6. Разговор с тётей Бэбой[241]

7. Как приближался ко мне Эрмитажный кружок

Отрывок шестой. Возникновенье взрослых дружб (продолжение). И разное – завершение самооценки глазами Твиль. Вокруг вечера Окуджавы. Школьное сочинение

1. Вновь литераторша Евгеша

2. Нырок в незаживающее се-евское лето

3. Снова домой – к Марии Константиновне

4. Завершение самооценки (глазами Твиль)

5. Вокруг вечера Окуджавы, воспоминания и впечатления

6. Первое последействие разговора с моей тёткой («Что ж, с Юной я и впрямь, наверное, на равных»)

7. Школьное сочинение как тема для вариаций

Глава-вставка (из 2 частей)

Отрывок седьмой. По-прежнему треугольник. Остановка об одном из симптомов времени

1. Снова мы и Аля (продолжение)

2. Об одном из симптомов времени

3. Сфера потребления и вещизма (реальная и денежно-виртуальная). Её расширение и сгущение

4. Трёхцветной косы больше нет

5. «Я всё ещё мучаюсь се-евским летом»

6. Как начался мой Эрмитаж

Вставка-междучастие (на переходе от этой повести к следующей)[303]

1. Мой любимый фильм

2. Наш дом на Васильевском, смерть тёти Сони

Заключение (но лишь предварительно-приблизительное) истории печального происшествия у памятника императрице

Отрывок из книги

Когда автор говорит от собственного лица, то иногда это лишь псевдоним «я», а иной раз лицо это условно и неполно (хотя постепенно восполняется), да и за давностью лет оказывается даже и не вполне существующим.

«Я, я, я! Что за дикое слово! / Неужели вон тот – это я?»[1] – в этих строках В. Ходасевича выражено нечто более сильное, чем сомнение, но только не в реальности того, что он был когда-то тем мальчиком, а затем и юношей, «в Останкине летом танцевавшим на дачных балах», и едва ли сомнение в том, что он это своё «я» помнит. Нет, дело скорее в том, что такое я постепенно само становится образом, а в какой-то мере и псевдонимом.

.....

А потом наступило то раннее утро. Громкоговорители кричали с шести утра, и люди, множество людей в пальто и шубах уже стояли на тёмных улицах, когда я проснулась. День был будний, школу не отменили, но вместо занятий шла гражданская панихида прощания с вождём (как и на всех предприятиях города). Я не помню, кто из них – мама или дедушка – провожал меня до школы: сама я идти боялась. Помню, что мама, как и почти все вокруг, искренне и горько плакала. В актовом зале (он же и спортивный, и вообще единственный) плакали почти все – учителя, дети-доносчики и дети-жертвы, плакали малышки и второгодницы (среди последних и будущие уголовницы), плакали нянечка Алевтина и моя «приятельница» Валя. Впрочем, лили слёзы, надо сказать, не все, но мы, равнодушно застывшие, резко выделялись.

О чём думали они, мои немногочисленные и невольные соучастницы, я не знала. О чём думала я сама, глядя на его громадный, в четверть стены портрет, окружённый чёрными лентами и свежесрезанными (зимой) цветами? Кажется, я ничего плохого ни тогда, ни раньше о нём вообще не думала. В нашем семейном представлении у него было грубоватое, с хитринкой, восточное и «архетипное» (как сказали бы сейчас) лицо, простое лицо человека, который отвечает за всё и является Отцом Отечества.

.....