Читать книгу История длиною в вечность. Работа над ошибками - Ирина Николаева - Страница 1

Ваши тела – их сожжет ли костер или время гниеньем

Их уничтожит – уже не узнают страданий, поверьте!

Души одни не умрут; но вечно, оставив обитель

Прежнюю, в новых домах жить будут, приняты снова…

Так изменяется все, но не гибнет ничто и, блуждая,

Входит туда и сюда, тела занимает любые.

Дух, – из животных он тел переходит в людские, из наших –

Снова в животных, а сам – во веки веков не исчезнет.

Словно податливый воск, что в новые лепится формы,

Не пребывает одним, не имеет единого вида,

Но остается собой. Так точно душа, оставаясь

Тою же, – так я учу, – переходит в различные плоти.

Овидий «Метаморфозы» XV 156—159, 165—172, пер. С. Шервинского

…А жизнь – только слово,

Есть лишь любовь, и есть смерть.

…

Смерть стоит того, чтобы жить,

А любовь стоит того, чтобы ждать.

В. Цой «Легенда»

Каждые 40 секунд в мире один человек добровольно расстается с жизнью…

Ангел мой! Пойдем со мной. Ты – вперед, я – за тобой.

Ты веришь в настоящую Любовь?

Ты веришь в вечную Жизнь?

Ты веришь в переселение Душ?

Ты веришь в существование Ангелов?

Ты веришь в то, что ты можешь ВСЕ?

Ты просто веришь в это или… ты это знаешь?

Пролог

…-R2543, вы слышите меня? – холодный, бесстрастный и абсолютно бесполый голос приник в мое сознание так неожиданно, что я бы обязательно вздрогнул, оставайся по-прежнему в человеческом теле.

– да… слышу, – ответил я, с трудом отрываясь от созерцания бесконечно милого лица.

– что с вами? Вы не справляетесь со своими обязанностями. В последнее время мы наблюдаем сильное снижение вашей работоспособности, – монотонно продолжал говорить механический голос.

– R2543, вы всегда ответственно относились к поставленной задаче. И в отличие от многих других не расходовали драгоценное время по пустякам. Каждая минута на счету – от вашего вмешательства зависит чья-то судьба и даже жизнь.

– я это знаю и делаю все возможное… – возразил я.

– R2543, вы очень высоко цените человеческую жизнь, и это одна из причин, почему вы здесь. Еще совсем недавно вы жертвовали временем, отведенным вам на отдых, не говоря уже о том, чтобы позволить себе какие-либо развлечения… На вашем счету миллионы спасенных жизней. Что происходит сейчас? Это совсем на вас не похоже.

– вы один из лучших, я не побоюсь сказать больше – вы самый лучший, – в нашу беседу проник еще один голос, в человеческой жизни скорее принадлежавший женщине, чем мужчине. – За одни земные сутки в среднем вы успевали отслеживать и по необходимости корректировать сотни жизней. Но в последнее время вас интересует только один объект. И мы хотели бы знать, почему вы выбрали именно ее?

– здесь нет ничего странного: несчастья преследуют эту девушку одно за другим, – попытался я объяснить, чем вызван мой повышенный интерес, – и я не вижу ничего особенного в том, что пытаюсь ей помочь. По каким-то причинам девушка совсем не воспринимает мои сигналы, и меня это тревожит, вот и все. Ничего личного.

– дело действительно плохо, R2543… разве вы не понимаете, что пытаетесь сделать сейчас?

– нет, не понимаю….

– кажется, вы пытаетесь нас обмануть?

– вы же знаете, что это невозможно.

– знаем… Но если здесь замешаны эмоции… в этом случае Чистый Разум перестает быть чистым, и мы должны…

– я понимаю – эмоции губительны для нас. Но, кроме того, что я уже сказал, мне нечего добавить. Эта девушка совсем недавно хотела лишить себя жизни, и я просто пытаюсь ее спасти, – продолжал настаивать я, и это не было ложью.

– вы отнюдь не беспристрастны по отношению к ней, – мягко укорил меня женский голос. – Не заставляйте нас думать, что решение оставить вас здесь было слишком поспешным. По всей вероятности, вы еще не закончили свои дела на Земле…

– я… не знаю. Я просто хочу ей помочь – вот и все…

Глава первая

Приезд в университет

Двое суток на поезде, потом еще пару часов на автобусе, и, наконец, солнечным осенним утром я оказалась на маленьком пыльном автовокзале небольшого старинного городка…

Обвесившись со всех сторон тяжелыми сумками и с трудом волоча за собой туго набитый чемодан, я направилась на поиски такси, которое довезло бы меня до пункта назначения. Шустрый мужичок неопределенных лет в изрядно потертой кожаной куртке, кепке и высоких растоптанных ботинках с заправленными в них линялыми джинсами подлетел откуда-то сбоку, подхватил мой багаж.

– Привет, красавица, куда едем? Домчу недорого в любую точку земного шара, – забалагурил он, а сам, не дожидаясь моего ответа, прытко помчался вперед. Я едва поспевала за ним.

– Мне нужно в Старую крепость… – прокричала я в его быстро удаляющуюся таксиста.

– Понял, понял, не дурак, был бы дурак – не понял бы! – Обернувшись, продолжал зубоскалить он. – Любой каприз за ваши деньги. – Студентка, значит? Или учителка? Для учительницы больно молодая… а может, на раскопки приехала? Сюда многие сейчас едут… Поднимается Старая крепость потихоньку.

– Я учиться здесь буду, – ответила я.

– Так занятия уже идут вовсю! Что же ты опаздываешь? Айяяяй, нехорошо, – попенял он, но я не собиралась ничего ему объяснять.

Мы подошли к видавшей виды машине, которая при ближайшем рассмотрении оказалась старенькой, до самой крыши заляпанной грязью «Нивой». Я поморщилась, и ее владелец заметил это.

– Шофер – военный, машина – танк! – с гордостью сообщил он. – А что толку мыть? Езжу в основном по области, дорог никаких. После дождя – сплошное месиво, – водила лихо закинул мои сумки в багажник. – Садись, красавица! Домчу с ветерком!

– И долго ехать? – обреченно поинтересовалась я. Дорога стала казаться мне бесконечной.

– Дык часиков пять-шесть, не меньше! Но я довезу за час! – Похоже таксист большой шутник. В дороге с ним не соскучишься…

…Из разговора со словоохотливым водителем выяснилось, что прямой дороги в Старую крепость, на территории которой располагался филиал Пс-кого гуманитарного университета, в который я направлялась, не существует. Поэтому приходится делать приличный крюк. Хорошо, что у меня оказался такой веселый попутчик, время с которым пролетело незаметно. Всю дорогу водитель травил анекдоты, и сам же первый начинал смеяться над ними. Но самое главное – он не задавал вопросов типа: «зачем я еду в такую глушь, да еще одна, такая молоденькая и симпатичная», которыми меня достали в поезде сердобольные тетушки.

Я хихикала вместе с ним над бородатыми анекдотами про умных находчивых водителей и жадных тупых гаишников и была благодарна за то, что среди них не было матерных и неприличных.

– Идет экзамен по правилам дорожного движения. Экзаменатор:

– Перекресток. Тут вы, тут автобус, тут грузовик, тут мотоцикл. Кто проедет первый?

– Таксист.

– Почему таксист??!! Откуда там взялся таксист??!!

– Да хрен его знает, откуда эти таксисты берутся!

Настроение поднималось с каждым новым анекдотом.

– Едет таксист мимо поста ГАИ, навстречу ему выскакивает ГАИшник и машет палочкой…

Таксист останавливается, открывает дверь и спрашивает ГАИшника:

– Тебе куда?

– Никуда… – растерялся ГАИшник.

Таксист: – А че ты, блин, тогда голосуешь?

…Местность вокруг была довольно однообразной, населенных пунктов практически не встречалось. За все время пути мы проехали пару деревенек со смешными названиями Нижние Пеньки и Верхние Пеньки. Лесные массивы чередовались с убранными полями, и снова леса, леса, по обеим сторонам дороги, которая становилась все хуже и хуже: сплошные ямы и колдобины. Временами асфальт заканчивался, и приходилось ехать по грунтовке, размытой недавними дождями. Голова болталась из стороны в сторону, грозя вот-вот отвалиться, и, если бы меня не отвлекал своими анекдотами водитель, путь этот нельзя было бы назвать приятным.

– Эх, Рассея-матушка! Когда ж заживем-то по-человечески? – глубоко вздохнув, задал он риторический вопрос и задумался буквально на минуту, чтобы выдать новый анекдот:

– Немецкий водила делится впечатлениями о России: «Асфальт у них такой же черный, как и у нас, только в дождь пожиже!»

– Вот ведь, и смех, и грех! – отсмеявшись, снова завздыхал он. – Ведь как говаривал Пушкин? «В России две беды – дураки и дороги». Или это не он сказал?

– Точно не известно. Эта фраза кому только не приписывалась: и Карамзину, и Гоголю, – ответила я.

– Вона как! – таксист с уважением посмотрел на меня и почесал в затылке. – А я-то думал, точно Пушкин, кто ж еще?

Грунтовая дорога петляла, проходя через лес – иногда не было видно ничего, кроме деревьев, и тем внезапнее перед нами открылся захватывающий вид. Из дымки утреннего тумана показалась Старая крепость, расположенная на высокой горе с крутыми отвесными склонами, гордо и величаво возвышавшаяся над окрестностями. Прямо у подножия горы ютилась небольшая деревенька, утопающая в садах. На мгновение золотом сверкнули в лучах солнца купола церкви. Серебристой змеей, извивающейся по широкой равнине, блеснула река – она появилась откуда-то издали, и, описав дугу, исчезла за холмом….

Я с интересом и восхищением вглядывалась вдаль, наслаждаясь приближающимся величественным силуэтом. Эта гора на огромной сплошной равнине, возникшая здесь по необъяснимой прихоти природы, и каменная громада крепости, словно сросшаяся с ней, смотрелись по меньшей мере неожиданно…

Вот она, значит, какая – Старая крепость! Я знала о ней немного, только то, что прочитала в интернете: что построена она еще в XII веке, когда-то здесь был большой город, но так случилось, что его названия уже никто и не помнил. На территории крепости раньше находился женский монастырь, точная дата его основания неизвестна. Впервые о нем упоминается в 1299 году. Его неоднократно перестраивали и реставрировали, а незадолго до революции здание было отдано под женское епархиальное училище.

Филиал Пс-кого университета обосновался здесь сразу после окончания Великой Отечественной. В результате почти четырехлетней фашистской оккупации и постоянных бомбежек в области осталось мало помещений, пригодных для учебы. Так как старое здание университета в Пс-ве было полностью разрушено, его временно расположили в бывшем монастыре, подремонтированном на скорую руку. Но, как известно, ничто не бывает так постоянно, как временное. Сколько лет прошло с тех пор, а студенческий городок по-прежнему находится здесь. Большинство учащихся одновременно являются волонтерами: в свободное время помогают археологам с раскопками.

Недавно стали поговаривать, что университет доживает здесь последние годы. В соседнем Н-ске уже близилось к завершению строительство нового современного здания со всеми удобствами. А Старая крепость с ее богатейшей историей и древними памятниками архитектуры была объявлена музеем-заповедником, который после завершения реставрации и строительства дороги станет местом массового посещения туристов. И все же я очень надеялась, что мне удастся успеть закончить учебу именно здесь, в этом чудесном месте, словно насквозь пропитанном запахом старинных легенд и дыханием многовековой истории.

Когда-то здесь кипела жизнь… Чего только не повидали на своем веку эти древние стены и башни. Они помнят князя Александра Невского, приезд Ивана Грозного, дела Петра Великого… Воображение унесло меня в заоблачные дали. Сколько вражеских войск разгромлено здесь? Эпидемии, болезни и моры, пожары и войны тысячами уносили жизни людей, которые жили, трудились, любили, рождались и умирали за этими стенами…

А сегодня в крепости тихо, и ничто не мешает ее спокойному созерцанию – только воображение может воспроизвести гром пушек, свист стрел, удары стенобитных орудий, крики сражающихся и стоны раненых, дым пожаров… Представив это, я содрогнулась, словно почувствовала незримое присутствие самой Смерти, но постаралась не думать о грустном.

Смерть повсюду, не только здесь. Она везде. Зато какой простор для фантазии в местах, подобным этому, какая благодатная почва для изучения древностей! Каждый камень здесь – уже история! Мне всегда хотелось жить в старинном городе, но я родилась и выросла среди новостроек, безликих и похожих друг на друга, как близнецы…

…Пока я размышляла, дорога, вдоль которой росли густые деревья, отбрасывающие глубокую тень, стала забирать вверх, петляя по холму. Несмотря на начало осени, все еще ярко зеленели луга с мирно пасущимися стадами. С левой стороны дороги осталась деревушка, прилепившаяся к каменной подошве крепости и надежно укрытая от посторонних глаз яблоневыми садами. Ветви деревьев тяжело клонились вниз, в приоткрытое окно машины проник дурманящий запах зеленых яблок.

– Антоновка, – смачно втянул в себя воздух таксист, – нынче урожай на яблоки знатный.

Мы переехали по каменному мосту через глубокий овраг, оказавшись на небольшой, вымощенной разномастным булыжником площадке.

– Все, приехали, – сказал водитель, останавливая машину рядом со стеной, сложенной из серовато-белого известняка…

Где же здесь университет? Никакой вывески, извещающей об этом, я не обнаружила, но вопросов решила не задавать. Разберусь на месте. Я расплатилась с таксистом и от души поблагодарила его.

– Нема за шо, – подражая украинскому говору, подмигнул он мне и махнул рукой в сторону ворот, находящихся чуть левее. – Тебе вон туда. Там заповедная зона, проезжать могут только машины сотрудников. Нашему брату туда нельзя.

Я вышла и хотела забрать свои вещи, но таксист не спешил открывать багажник. Он как-то враз посерьезнел, и я отчетливо поняла, что он гораздо старше, чем показалось вначале. Я почувствовала, что он хочет сказать мне что-то очень важное и тревожащее его, но не решается. Когда он снова заговорил, тон его переменился: больше не было шутника-балагура, развлекавшего меня всю дорогу своей болтовней.

– Про эту местность слухи разные ходят… Старые люди говорят, будто проклята она… ты ничего об этом не слыхала?

Я отрицательно покачала головой, но мне стало любопытно:

– А что именно говорят?

– Разное… К примеру, что в здании университета раньше был женский монастырь, а сейчас там привидение бродит – Белая Монахиня. Мол, распугала она всех тутошних монашек, они и разбежались. Поэтому монастырь и закрыли в свое время. А монахинь по другим монастырям расселили. Привидение это тут частенько встречают… – Он пристально следил за моей реакцией. – Ты как, нечистой силы не боишься?

Я пожала плечами:

– Бояться нужно не привидений, а живых людей.

– Так-то оно так, – почесал таксист в затылке, – но ведь слухи ни с того ни с сего на ровном месте не появляются. И потом, леса у нас тут дикие, болота. Медведи, волки водятся… Нет-нет, да и пропадают людишки. Ты уж будь поосторожнее, дочка. Вижу, человек ты хороший… Меня Власом звать. Ты, ежели что, обращайся. Вот, может, съездить куда надумаешь, – он вырвал лист из блокнота, огрызком карандаша нацарапал номер телефона. – Тебя как звать-то?

– Арина, – представилась я и вздохнула. Ну вот, сглазила… Только порадовалась, что водила попался нормальный, в душу не лезет, как он тут как тут со своими советами, смахивающими, честно говоря, на бред сумасшедшего.

– Ну, счастливо тебе, красавица, – снова радостно заулыбался Влас.

– До свидания! – вежливо попрощалась я и, проводив глазами ревущий, как дикий зверь, джип отечественного производства, вздохнула. Вместо того чтобы пугать дурацкими страшилками, лучше бы помог дотащить вещи до общежития.

После этого разговора на душе остался неприятный осадок. Не то чтобы я поверила россказням таксиста, но хорошее настроение вдруг пропало, снова уступив место тревоге и сомнениям. Что ожидает меня здесь? Как сложится моя жизнь? Правильно ли я сделала, сбежав в это богом забытое место?

Вокруг ни души. И так тихо… Странно, но у меня вдруг возникло чувство, будто когда-то я уже бывала здесь. Это место казалось мне смутно знакомым. Но я тут же одернула себя: хватит мистики, во всем виноват слишком болтливый таксист, как его там? Влас. Может, это была всего лишь его очередная шутка? Решил разыграть наивную студентку. Может, он всех приезжих так разводит? Со своим не в меру развитым воображением и впечатлительностью я слишком легко поддалась на провокацию…

…Шум мотора старенькой «Нивы» уже давно стих вдали, а я все стояла в нерешительности, слушая, как ветер перебирает листву. Где-то замычала корова, ей в ответ беззлобно забрехала собака, после чего снова воцарилась первозданная тишина.

Вздохнув, я решительно подхватила пожитки и пошла искать общежитие.

Глава вторая

Первые впечатления

Погода радовала. Лето как будто не собиралось прощаться: ярко светило солнце, а столбик термометра в последние дни и не думал опускаться ниже +20 градусов. Только вечерами становилось по-осеннему прохладно.

Это последнее горячее дуновение лета перед тем, как осень окончательно вступит в свои права, когда воздух прозрачен и свеж, листья на деревьях еще не тронули первые заморозки, в воздухе летают тонкие серебряные паутинки и кажется, что у тебя все еще впереди, называется бабьим летом. В этом году оно растянулось почти на целый месяц, что уже само по себе было необычным.

Я навсегда и до мельчайших деталей запомнила, как впервые ступила на ставшую впоследствии мне такой родной землю. Мое нынешнее состояние полностью отвечало этому месту – тихому, даже глухому, со своей особой энергетикой, присущей древним поселениям. Ведь эти края по свидетельству археологов были обитаемы еще в эпоху неолита! Ощущение причастности к чему-то великому, к неразгаданным многовековым тайнам и загадкам осенило меня на этой выщербленной мостовой. Вдыхая запах теплых камней, нагретых на солнце, я затрепетала от ощущения мощи стен, высоты башен, от умений наших далеких предков, построивших эту крепость назло всем врагам.

Здесь словно застоялось время… Кроме нескольких автомобилей, припаркованных возле длинного серого приземистого здания, ничто больше не напоминало о цивилизации. Разве что каменная стена с левой стороны – полуразрушенная, затянутая зеленой фасадной сеткой и окруженная строительными лесами. Возле нее чернела глубокая яма, огороженная красными флажками, копошились какие-то люди.

Рядом с длинным, желтоватого цвета двухэтажным зданием, центральную часть которого, увенчанную куполом, поддерживали массивные колонны, расположенные по обеим сторонам широкой лестницы, раскинулся небольшой сквер. Чуть дальше, в тени старых корявых дубов, высилось простое одноподъездное серое строение в пять этажей. Похоже, это и есть общежитие. Туда я и направилась, прикоснувшись напоследок ладонью к прохладной каменной кладке…

Комендант общежития – женщина неопределенных лет, с растрепанными, давно не мытыми волосами и помятым лицом – встретила меня сурово. Недовольно пробурчала что-то в ответ на мое приветствие, и рявкнула:

– Чемоданы оставьте в коридоре, и так тут не развернуться-не повернуться. – Я послушно выставила вещи за дверь.

– Как фамилия? – она начала копаться в бумагах, беспорядочно разбросанных на столе.

– Сергеева, – ответила я. – У вас должен быть приказ о моем переводе.

– Какой факультет?

– Филологический…

– Заполни пока анкету и заявление, – комендантша сунула мне в руки два опросника и чистый лист бумаги.

– Почему две анкеты? Тут одни и те же вопросы? – я попыталась возмутиться, ужасно не хотелось после утомительного пути заполнять кучу бумажек.

– Потому что так положено, – отрезала она. – Анкета заполняется в двух экземплярах. – Вздохнув, я принялась за дело, вписывая стандартные данные: Ф.И.О, дата и место рождения, сведения о родителях, адрес по прописке, индивидуальный номер налогоплательщика, номер страхового свидетельства и т. п.

После долгих поисков приказа о моем переводе неприветливая администраторша попросила мой паспорт, медицинскую справку, фотографии и начала заполнять бесконечные формуляры. В то же самое время она монотонно перечисляла мне правила проживания в общежитии:

– На каждом этаже есть душевые, туалеты, кухни, комнаты для занятий – это помещения общего пользования. Администрация обеспечивает чистоту только душевых и туалетов. Что касается комнат, кухонь, коридоров, комнат досуга, то порядок в них поддерживают сами студенты. Дежурство по графику. График составляет старший по этажу. Посудой студенты не обеспечиваются, выдается только постельное белье. Смена белья – 1 раз в 10 дней.

– Это понятно? – вопросительно подняла она на меня недобрые, пронизанные красноватой сеточкой капилляров, глаза. Я молча кивнула.

– В женском блоке после 21.00 лицам противоположного пола находиться запрещается. Это тоже понятно? – Еще один пристальный взгляд в мою сторону. – За порчу имущества в комнате вы лично несете полную материальную ответственность. В период летних каникул вы должны освободить место в общежитии…

Я также прослушала правила соблюдения пожарной безопасности и правила пользования местами общего пользования, расписалась в журнале инструктажа, и, наконец, получила ключи от комнаты вместе комплектом застиранного постельного белья.

«Да уж, это тебе не дома. Привыкай!» – подумалось мне. Хотя дома было немногим лучше… Здесь я по крайней мере не буду слышать постоянных придирок и оскорблений матери. И здесь ничто не будет напоминать мне о том, из-за чего пришлось уехать из родного города…

…Наконец я отперла дверь своей комнаты, втащила в нее свои пожитки и огляделась, – здесь начинается моя новая жизнь, и в ней, я уверена, все будет просто замечательно!

Новое жилище мне сразу понравилось: даже не ожидала, что комната в общежитии может быть такой милой. Наверное, это заслуга той девушки, что живет здесь. Не верится, что малоприятная комендантша так позаботилась об уюте для студентов. Комнатка, конечно, небольшая: места впритык хватает лишь для двух узких кроватей, стоящих вдоль стен, письменного стола и шкафа для одежды. В неглубокой нише спрятался старенький дребезжащий холодильник. Над кроватями – книжные полки, частично заполненные учебниками. Возле входной двери – небольшое зеркало, на полочке – губная помада, флакон духов и маленькая круглая щетка для волос.

Высокие стрельчатые окна смотрят прямо на крепостную стену, над которой вознесли узловатые ветви могучие вековые дубы. На окнах – простенькие короткие занавески персикового цвета. Стены выкрашены в тот же цвет, только на несколько тонов светлее. На полу – небольшой коврик.

Нигде ни пылинки, пахнет чистотой и свежестью. Одна из кроватей аккуратно заправлена, на вторую, которая теперь принадлежала мне, я сложила вещи и постельные принадлежности.

В общем, я осталась вполне довольна осмотром. Бросив сумки и чемодан возле двери, я как была в джинсах, кроссовках и клетчатой рубашке, упала на кровать и вздохнула с облегчением. Ну что ж, теперь это мой дом. А здесь ничего! Мне нравится! Хоть и тесновато, но очень уютно.

Я не торопилась разбирать чемодан – слишком вымоталась после дальней дороги. Растянувшись на матрасе, просто лежала, тупо уставившись в потолок. Соседка, по всей видимости, появится не скоро. Учебный год уже начался, и сейчас, в десять часов утра, занятия в университете в самом разгаре…

Интересно, с кем мне придется делить эту комнату, найдем ли мы общий язык? И как вообще сложится моя жизнь здесь… размышляя об этом, я не заметила, как заснула.

– Опаньки! – раздалось прямо у меня над головой. Еще плохо соображая после сна, я резко вскочила, так, что даже голова закружилась. В комнате сильно пахло терпкими духами. Передо мной, уперев руки в бока и бесцеремонно разглядывая меня, стояла очень красивая девушка: раскиданные по плечам длинные темные волосы, смуглая кожа, ярко накрашенные глаза. Темное, очень простое и элегантное платье плотно облегало ее фигуру, подчеркивая тонкую талию и высокую грудь.

– Привет! – поздоровалась я, с трудом продирая глаза.

– Привет, привет! Значит, ты моя новая соседка? – девушка бесцеремонно разглядывала меня. – Ну, тогда давай знакомиться!

– Арина, – представилась я.

– Хм, редкое имя, – хмыкнула та. – А я – Ксения, но мне нравится, когда меня называют Ксюшей. Для родных и друзей я – просто Ксю. Уверена, что мы станем подругами, поэтому… просто Ксю, договорились?

– Договорились, – улыбнулась я. Соседка мне определенно нравилась. В ней не было ни капли заносчивости, похоже, она открытый и искренний человек. Оказалось, что учиться мы будем на одном факультете, на одном курсе, и я надеялась, что и в одной группе.

– Ты откуда приехала? – Я назвала город, в котором родилась и выросла, но Ксю ничего не слышала о нем. Сама она приехала из Санкт-Петербурга.

– Ты, наверное, думаешь, как меня из Питера занесло в эту дыру? – скривила она недовольную гримасу. – Все банально и просто. Виновата любовь! – приложив руку к сердцу, девушка вздохнула и закатила глаза.

– К экзаменам я абсолютно не готовилась, сама понимаешь, какая может быть учеба, когда я влюбилась, как кошка! И вот результат – вместо того, чтобы учиться в Москве или в Петербурге – я здесь! Родителей чуть инфаркт не хватил, когда они узнали, что я везде провалилась. Была там еще одна некрасивая история… Но я не хочу об этом вспоминать! Самое ужасное, что тот парень, из-за которого у меня сорвало крышу, поступил со мной по-свински – подставил меня и свалил в неизвестном направлении, даже не попрощавшись. Но я благодарна ему за науку, – Ксю весело рассмеялась, тряхнув темной гривой. – Я хотела устроиться на работу в какое-нибудь кафе или магазин, но отец не разрешил. Отправил меня в это захолустье, пока все не утрясется. Вот такая вот со мной приключилась история с географией… Но здесь оказалось не так уж и плохо! Скучновато только…

В этом я не могла с ней согласиться. Как здесь может быть скучно? Здесь столько всего любопытного. Но я не стала спорить, интересы у всех разные.

– А ты? Как ты здесь очутилась? И почему опоздала к началу учебного года? –поинтересовалась соседка.

Мне не хотелось говорить об этом ни сейчас, ни когда либо еще. Но рано или поздно все равно придется рассказать о себе, растревожить рану, только-только начинавшую понемногу затягиваться. Она уже не так болела, но все еще ныла. А иногда, как в эту самую минуту, напоминала о себе острой болью. Перед глазами замелькали события, лица… Время будто раскололось, дало трещину, и я начала проваливаться в нее… Усилием воли я всплыла на поверхность сознания, не позволяя омуту памяти окончательно поглотить меня.

– Да примерно тоже самое… Только устроил меня сюда не отец, а одна добрая женщина. Но давай не будем об этом сейчас, хорошо? – мягко попросила я свою новую знакомую. – Я слишком устала с дороги, а рассказывать коротко, как ты, не умею. Это займет у меня гораздо больше времени…

– Хорошо, – легко согласилась та. – Но скажи хотя бы, как тебе здесь? – она присела ко мне на кровать и повела рукой вокруг, призывая оценить обстановку в комнате.

– Классно! Так мило, уютно, даже не ожидала, что в общежитии может быть так здорово, – искренне похвалила я.

– Родители сделали ремонт, видела бы ты, что здесь было! – фыркнула она. – Побелка на голову сыпалась, а из окна дуло так, что тушите свет!

– У тебя очень заботливые родители, – я ей немного даже позавидовала. А вот обо мне, к сожалению, позаботиться некому…

– Я уж думала, ко мне никого не подселят, буду кайфовать одна! Ой, – спохватилась она, – ты не подумай, что я не рада тебе! Просто быть полной хозяйкой в комнате так круто, хотя иногда, конечно, скучновато бывает. Зато все вещи на своих местах. Знаешь, – призналась она, – ненавижу, когда трогают мои вещи. Я, в общем-то, не вредная, но становлюсь просто мегерой, когда в комнате беспорядок.

Засмеявшись, я поспешила успокоить соседку:

– Не думаю, что ты действительно можешь быть такой, но клятвенно обещаю, что всеми силами буду поддерживать порядок!

– Класс! – Ксю ослепительно улыбнулась. – Ну давай тогда распакуем твои чемоданы, а потом я покажу тебе, где у нас тут что находится. Хотя нет… Ты успела поесть с дороги?

Услышав отрицательный ответ, она нахмурилась:

– Я так и знала. Тогда план такой: перекусим что-нибудь в столовой, пока она еще открыта, после обеда я покажу тебе университет, ну а потом уже займемся твоим обустройством, лады?

– Лады! – засмеялась я. Как ей можно в чем-то отказать? – Но сначала мне бы все-таки хотелось принять душ, – попыталась я внести свои коррективы.

– Окей, – снова легко согласилась она.

«Что ж, похоже, мы поладим», – подумала я. И, забегая вперед, скажу, что мы и правда легко нашли общий язык и даже подружились при всей нашей несхожести. Ксю – общительная, деятельная, вспыльчивая и импульсивная – словом, настоящий холерик, и я – меланхолик, медлительная и предпочитающая проводить время в одиночестве, погруженная в свои переживания…

…Душ придал мне бодрости. Переодевшись, я почувствовала себя просто отлично и поняла, что сильно проголодалась.

– Столовая здесь работает с 12.00 до 15.00, есть еще буфет. Он открыт с 10.00 утра до 10.00 вечера. Правда, там нет ничего особенного, так, кофе, чай, пирожки, салатики. Зато можно купить самое необходимое: хлеб, молоко, соль, спички, пиво, сигареты и все такое, а остальное можно покупать в деревенском магазинчике или в Н-ске, там полно супермаркетов, – просвещала меня Ксю по дороге в столовую. – Обычно все завтракают и ужинают в общаге, а обедают в столовке. Так удобнее, сама увидишь. Ну, а если уж готовить совсем не хочется, то в буфете можно и позавтракать, и поужинать, если не боишься заработать гастрит. У меня, например, от их пирожков уже изжога, – она состроила уморительную гримасу.

В столовой мы взяли пюре с голубцами, компот из сухофруктов и ватрушку с повидлом. Я только сейчас поняла, насколько голодна, поэтому поставила на свой поднос полстакана сметаны и, подумав, добавила вторую ватрушку.

– Ну ты сильна! Что, неужели все это съешь? – засмеялась Ксю.

– Угу, – промычала я, на ходу откусывая изрядный кусок свежайшей выпечки. Еда оказалась горячей, очень вкусной и совсем не дорогой. Хотя на будущее не стоит так шиковать. Я знала, что мне следует экономить деньги, но сегодня решила как следует поесть.

Ксю, то и дело приветствуя кого-то, махала рукой. К нам без конца подходили и ребята, и она всем представляла меня, то одному, то другому, но я почти никого не запомнила. Кажется, Ксю знает тут всех. И все знают ее. Какая бешеная популярность! Но я совсем не стремилась к этому и чувствовала себя не очень уверенно под изучающими взглядами незнакомых людей, а потому поторопилась побыстрее закончить с трапезой.

Потом Ксю провела меня по длинным узким университетским коридорам, показывая кабинеты, актовый зал, деканат и спортзал, по пути развлекая болтовней о студенческой жизни и причудах некоторых преподавателей. Несмотря на облезлые стены и местами обвалившуюся штукатурку, на тесные, похожие на монашеские кельи классы, мне здесь очень понравилось.

Наконец мы оказались в огромном зале библиотеки, где бесконечные ряды книг уходили вглубь огромного помещения. В этот момент я испытала состояние близкое к эйфории! Это было самое настоящее сокровище, драгоценная жемчужина, скрытая в старых, с облупившейся краской, давно не ремонтированных стенах! Рядом с библиотекой пустовал такой же огромный читальный зал с несколькими современными компьютерами на столах.

– Здесь есть интернет? – не поверила я своим глазам. Как-то уж очень не связывались у меня в одно целое всемирная паутина и старинная крепость.

– А как же! – с гордостью ответила Ксю. – Проводной. Правда частенько пропадает, но все-таки… А вот сотовая связь здесь, прямо скажем, не очень. Местами глухо, как в танке.

После ознакомительной экскурсии по университету мы возвращались в общежитие, когда дорогу нам перегородили какие-то парни.

– Привет! Ты новенькая? – их бесцеремонное разглядывание заставило меня покраснеть.

– Привет, ребята. Мы торопимся. Давайте, вы потом познакомитесь, а? – Ксю безуспешно пыталась их обойти. «Местные придурки», – шепнула она мне на ухо. Могла бы и не говорить, это было понятно без слов.

– Неееет! Так не пойдет, зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? Давайте знакомиться прямо сейчас: это Ванек, Никитос, это Вова и я – ваш покорный слуга. – Высокий прыщавый паренек в мятых брюках дурашливо поклонился мне. – Можете называть меня Славиком!

– Арина, – представилась я.

– Ой, а случайно, не Родионовна? – с деланным удивлением поинтересовался Ванек, а все остальные заржали. Ну, началось! Дурацкое прозвище, прицепившееся ко мне еще со школы, когда некоторые «особо одаренные» товарищи впервые узнали, что так звали няню Пушкина, грозило снова отравить мне жизнь.

– Случайно нет, Владимировна…

– Арина – это полное имя, но ее так никто не называет. Ее зовут Рина, – вмешалась Ксю, и смешки сразу же прекратились. Я облегченно вздохнула: хорошо, что тут мало кто знает об актрисе Рине Зеленой, сыгравшей черепаху Тортиллу в «Приключениях Буратино» и миссис Хадсон в фильмах о Шерлоке Холмсе, не то я могла бы обзавестись новым прозвищем.

– Риночка, дорогая, – проникновенным голосом завел Славик, – надо бы отметить твой приезд. Здесь так принято, не стоит нарушать традиции, люди не поймут. – Он развел руками, а его прыщавое лицо в это время выражало вселенскую грусть.

– Я собиралась купить тортик, – в ответ на мое смущенное лепетание снова раздался дружный хохот.

– Боюсь, что одним тортиком ты не отделаешься. Надо бы проставиться, – парень выразительно хлопнул ладонью себе по шее, под ободрительное ржание остальных ребят. – У нас в общаге это называется получить прописку. А без прописки в нашей стране, как ты понимаешь, никак нельзя!

– Сама-то что предпочитаешь: водочку, коньячок? – промурлыкал Ванек, нагнувшись к самому моему уху.

– Я не пью спиртного, – испуганно отшатнулась я от него.

– Как, вообще!? Печально… И почему же? По болезни или по религиозным соображениям? – не унимался тот.

– Ну что вы пристали к человеку!? – не выдержала Ксю. – Сказано вам, она не пьет, что тут не понятного!? Кто желает чай с тортом – милости просим вечером к нам, а для страждущих, – она бросила уничижительный взгляд на прыщавого Славика, – так и быть, с нас бутылка.

– Вот это разговор, – довольно потирая руки, прямо-таки расцвел тот. – Вот это по-нашему!

– Ну, все, валите отсюда! Нам, правда, некогда. – Ксю оттолкнула кого-то, кажется Никитоса, который в ответ послал ей воздушный поцелуй. До меня донесся сильный запах перегара.

– Фу, с утра уже нализались, – пробормотала Ксю себе под нос. – Или, скорее, со вчерашнего вечера еще не просохли… с ними лучше не связываться.

– Спасибо за поддержку и за новое имя! – улыбнулась я, с опаской поглядывая на подвыпивших ребят, с гоготом вывалившихся из вестибюля на улицу.

– А, пустяки. С этими придурками только так и надо. А тебе, правда, понравилось? Рина! Как, звучит? – Ксю взяла меня под руку и в ожидании одобрения вопросительно заглянула в глаза.

– Ага, – весело ответила я и рассмеялась. Давно мне уже не было так хорошо и легко. Теперь у меня было новое имя и новая жизнь!

– У меня как-то спонтанно получилось, извини, что я не посоветовалась с тобой.

– Нет, что ты, мне правда нравится! Тем более, сейчас модно сокращать имена на иностранный манер. Взять хоть тебя, например…

– Ну, да, пришлось. Куда ни глянь, везде Максы, Ники, Алексы, Кэт, Ди, – загибая пальцы перечисляла Ксю. – А одну девушку с пятого курса вообще зовут Ю. Представляешь? Вообще-то она Юлька.

– Краткость – сестра таланта! – изрекла я глубокомысленно, и мы, переглянувшись, расхохотались…

Первую половину вечера я обустраивалась в общежитии. Ближе к ночи к нам в комнату подтянулся народ, приглашенный Ксю. Пили чай и ели торт, приобретенный в буфете. Несмотря на тесноту, было уютно и весело. Посиделки прошли в спокойной дружеской атмосфере: мы слушали музыку, много болтали и смеялись.

Часов в двенадцать ребята начали расходиться. Легли спать мы уже далеко за полночь, но еще долго не могли уснуть. Несмотря на долгую дорогу, я почти не чувствовала усталости. Меня переполняли новые впечатления, а Ксю сообщила, что вообще редко ложится раньше двух. Она еще немного рассказала мне о себе и о своей жизни, но сама ни о чем меня не расспрашивала, не проявляла навязчивого любопытства. Может, как раз поэтому я так легко и почти безболезненно поведала ей свою не слишком веселую историю…

Глава третья

Воспоминания

Детство у меня было тихое и, несмотря ни на что, счастливое. Я всегда была послушным и спокойным, единственным в семье ребенком. Хорошо училась, много читала.

Родители мои работали на заводе, производящем малолитражные автомобили: отец – мастером в цехе, мама – экономистом в плановом отделе.

Я училась в обычной средней школе неподалеку от дома. Мама пыталась пристроить меня еще и в музыкальную, но оказалось, что у меня нет ни слуха, ни голоса. В художке мои успехи оказались весьма посредственными, а из бассейна меня выгнали из-за частых пропусков по причине бесконечных простуд. О занятиях хореографией не могло быть и речи из-за моей невероятной неуклюжести и привычки сутулиться.

В общем, я оказалась на редкость бесталанной. Но мама считала всему виной мою лень. Я, в отличие от нее, никогда не была лидером и ни в чем не делала никаких особых успехов. И главный мой недостаток, по ее мнению, состоял в том, что я даже не стремилась к этому.

У нее самой все, за что она ни бралась, получалось очень хорошо. Когда-то она занималась танцами и с возрастом сохранила прекрасную фигуру и осанку. На заводе слыла отличным специалистом, активно занималась общественной деятельностью, шила, вязала, вышивала… Дома нас с отцом всегда ждал уют, порядок и вкусный обед.

А вот мои руки были приделаны не тем концом. Рукоделие явно было не для меня: я вечно путала и рвала нитки, а столько ткани перепортила, пытаясь сшить самые что ни на есть незамысловатые вещи! Еда у меня постоянно подгорала. Судя по всему, природа на мне решила отдохнуть. Мама, убедившись в моей абсолютной никчемности, махнула рукой и потеряла ко мне всякий интерес.

Проявление ее заботы ограничилось язвительными придирками и колкими замечаниями, на которые я не считала нужным отвечать, чувствуя себя очень виноватой за то, что не оправдала ее надежд…

…Когда меня наконец-то оставили в покое, я, облегченно вздохнув, всей душой предалась своему любимому занятию – чтению. К книгам меня приучил отец. Сам он старался использовать для этого любую свободную минуту. Частенько мы садились рядом на диван и читали: он свою книгу, я – свою, временами обсуждая прочитанное. Не передать словами, как я любила такие тихие вечера!

Чтение, занимавшее у меня большую часть свободного времени, мать считала пустым времяпровождением, а покупку книг – напрасной тратой денег. В доме, конечно же, благодаря папе было много книг, которые она, ворча, называла пылесборниками. Мама, едва взяв увесистый том в руки, через две-три страницы неизменно засыпала. Она была человеком действия, в то время как мы с отцом больше подходили на роль созерцателей.

Папа почти не занимался моим воспитанием. Мама считала, что он излишне баловал меня. Но он всего лишь никогда не оскорблял меня, уважал мое мнение и искренне интересовался моими делами. Я всегда могла рассчитывать на его помощь и поддержку в любом вопросе. Он безропотно помогал мне с домашними заданиями и в течение всей моей учебы бессменно ходил на школьные родительские собрания. Стоит ли говорить, что я больше любила отца? Ведь мама была суха и строга со мной, а папа был добр и ласков.

…Летом в выходные наша семья изредка выезжала на природу, где мы с отцом могли вдоволь насладиться тишиной и одиночеством, наблюдая за пробегающими по небу причудливыми облаками и суетой насекомых в густой траве, прислушиваясь к пению птиц. Мама всегда старалась провести время с пользой: собирала землянику, грибы или полезные травы и пыталась приобщить нас к своей бурной деятельности, но нам с отцом больше нравилось просто бездумно лежать в густой траве и предаваться мечтам…

Мама всегда считала меня излишне скрытной и замкнутой. По ее мнению, я чересчур много времени проводила за книгами, вместо того, чтобы общаться с друзьями. Я никогда не была изгоем: меня не обижали и не дразнили, но большинство ребят находило мое общество скучным и неинтересным. Да и меня больше привлекал удивительный мир книжных героев, чем сплетни и глупые шутки сверстников.

К тому же основная масса моих ровесников предпочитала подвижные игры, а я всегда была ужасно неуклюжей. После таких занятий, будь то футбол, волейбол или безобидный бадминтон, я, как правило, возвращалась домой с синяками и ссадинами на локтях и с ободранными коленями, сопровождаемая насмешками и ворчанием проигравшей из-за моей неповоротливости команды. Нужно ли говорить, как я «любила» подобное времяпровождение?

А что до скрытности… скрывать мне было нечего, просто никто никогда не интересовался, о чем я думаю.

Мама часто называла меня недоразумением, а иногда и вовсе ошибкой природы. В такие моменты отец всегда вступался за меня, и в доме неизбежно разгоралась ссора. Я чувствовала себя ужасно виноватой после таких скандалов и всячески старалась их предотвратить. Давно уяснив, что я никудышная и непутевая, я постепенно смирилась с этим фактом, и приняла себя такой, какая есть. А что еще мне оставалось делать?

Так я и жила, не замечая, как неумолимо время: выпускной класс, экзамены, поступление в институт – все это свалилось как снег на голову. Для меня окончание школы стало концом детства. Год выдался очень тяжелым, и в моей памяти он навсегда остался годом потерь.

Несчастья внезапно посыпались одно за другим, словно кто-то раскрыл над моей головой ящик Пандоры. Все мое привычное спокойное житье перевернулось в одночасье. Каждый месяц этого страшного года забрал что-то с собой из моей прежнего мирного и размеренного существования, принеся невосполнимую утрату в мою нынешнюю жизнь…

В январе умерла моя любимая бабушка. Быстро собравшись, мы поехали на похороны. Бабуля жила в деревне, и сейчас я искренне раскаивалась, что так редко навещала ее. Она была мне самым близким после отца человеком. От нее я получала то тепло, заботу и понимание, которых мне так не хватало от матери. И хоть мы с ней не очень часто виделись, но каждый раз наша встреча была долгожданной и радостной для обеих. И вот сейчас она лежала в гробу маленькая и сухонькая, со сложенными на груди натруженными морщинистыми руками…

Отец как-то сразу постарел, в волосах у него заметно прибавилось седых волос. Он и раньше-то не отличался особой общительностью и жизнерадостностью, а теперь и вовсе ушел в себя. Я старалась, как могла, подбодрить его, но у меня это плохо получалось. Я тоже очень грустила и скучала по бабуле…

В феврале я сильно простудилась и попала в больницу с воспалением легких. Провалялась там больше двух недель, а когда меня выписали, на дворе уже был март.

Дома папа с виноватым видом сообщил, что у нас потерялась собака – мой любимый песик Жулька. Пока я болела, с ним гулял отец. Но в тот день он задержался на работе, и мама решила выпустить песика погулять одного. Жулька ушел и не вернулся.

Моему горю не было предела. Я повсюду развешивала объявления о пропаже собаки, бродила после уроков по улицам в надежде увидеть знакомую черно- белую лохматую спину. Но он так и не нашелся.

А в апреле случилась новая беда – неожиданно умер от инфаркта отец, пережив бабушку всего на три с половиной месяца. В последнее время я стала замечать, что он украдкой потирает левую сторону груди, но при этом никогда не жаловался на боль. Это был самый страшный удар, невосполнимая потеря самого дорогого человека в моей жизни. До последнего момента мне не верилось, что отец умер, что я больше не увижу его, не услышу его голоса, не смогу сказать ему, как сильно его люблю…

…И снова яма в земле, стук комьев по крышке гроба, траурные венки и чувство безысходности. На похоронах было много народа. Незнакомые мне люди подходили и выражали свои соболезнования. Несмотря на замкнутость и малообщительность, моего отца уважали и любили.

Я хорошо помню ту минуту, когда по-настоящему осознала, что его больше нет, и мне вдруг стало так одиноко и так страшно! Я посмотрела на маму, ища у нее поддержки, но она стояла рядом такая холодная и отстраненная, комкая в руках платок… «Как чужая», – подумалось мне. В тот день я окончательно поняла, как необъятна пропасть между нами…

Соседка по дому тетя Настя, видя, что я еле держусь на ногах, подошла ко мне и обняла, крепко прижав к себе.

– Бедная моя… Тяжело тебе теперь придется. Но ты держись, девочка, держись! – шепнула она мне на ухо…

…Весь апрель и май я провела в жуткой депрессии. Жила и двигалась, как робот, потому что просто нужно было жить, ходить в школу, как-то общаться с ребятами. Все знали о моем горе: и одноклассники, и учителя, и все были со мной терпеливы, стараясь окружить заботой и вниманием. Но лучше бы они вели себя как обычно, вовсе не замечая меня! Всякое напускное внимание только лишний раз напоминало об утрате.

Но я постаралась взять себя в руки, несмотря на затянувшуюся депрессию. Моим спасением стало ЕГЭ, я ушла с головой в подготовку к экзаменам. До сих пор удивляюсь: как после всего произошедшего я все-таки смогла найти в себе силы, чтобы поступить в университет? Наверное, потому что так хотел отец. Он всегда мечтал о том, чтобы у меня было высшее образование, а может даже и не одно, чтобы я поступила в аспирантуру и защитила докторскую диссертацию по литературе, к которой, по его мнению, у меня были большие способности. Сама в себя я особо не верила, но на могиле отца поклялась, что его мечта осуществится, что он, пусть не на этом, так на том свете, будет гордиться мной!

Последний звонок, выпускной вечер, расставание с одноклассниками прошли мимо меня незамеченными. В июне стало немного легче. Я хорошо сдала экзамены, и несмотря на ухудшившиеся отношения с матерью, считавшей, что в свете последних событий мне следует найти себе какую-нибудь работу, а учебу продолжить на вечернем или заочном отделении, впервые за последнее время расслабилась.

Мама не одобряла мой выбор: ну что за факультет такой – филологический? Ладно бы юридический или экономический – смогла бы потом неплохо зарабатывать. По ее мнению, я выросла слишком оторванной от реальности, начитавшись бесчисленных романов, а теперь еще и собиралась сделать чтение книг своей специальностью. Мама считала, что мне нужно идти учиться на бухгалтера – она могла бы пристроить меня в заводскую бухгалтерию уже сейчас, воспользовавшись своими связями и знакомствами отца. То, что я не испытывала никакого желания учиться этой профессии, ее совершенно не смущало. Но я твердо стояла на своем: хочу стать филологом!

Горький факт, но наши отношения с матерью после смерти папы испортились окончательно, и как я не пыталась, наладить их мне не удавалось. Что бы я ни сделала, чтобы ни сказала – все вызывало негативную реакцию. Я чувствовала, что постоянно ее раздражаю, и понимала, что лучшим вариантом для нас обеих было бы жить порознь.

Дома стало просто невыносимо. Я старалась не обращать внимания на мамины бесконечные придирки и немотивированные вспышки раздражительности, но порой не выдерживала, и тогда мы ссорились. Не было, наверное, ни одного дня в неделе, чтобы я не плакала. Глаза у меня большую часть времени были красными, опухшими от слез и постоянного напряжения, я сильно похудела и осунулась, но матери, казалось, доставляло удовольствие мучить меня.

Она без конца цеплялась ко мне по всяким мелочам, обвиняя во всех смертных грехах, жаловалась на то, как ей тяжело теперь приходится одной, а я совсем ей не помогаю, хотя и уборка, и готовка в доме полностью лежали на мне. Но все, что бы я ни делала – все оказывалось сделанным не так, как надо.

Однажды она вылила в унитаз целую кастрюлю супа, только что приготовленного мной, утверждая, что он пересолен и есть его невозможно, хотя я только что пообедала им. Суп был очень вкусный и совсем не соленый…

Не хочется вспоминать слова, которые я была вынуждена выслушивать от нее. Но обиднее всего было не это: мама не верила в меня, в мою мечту, в то, что я смогу поступить на бюджет, так как в школе я училась всегда весьма посредственно…

Я подала документы на филфак в единственный в нашем городе ВУЗ. Две мои подруги и одноклассницы – Ольга Петрова и Светка Перессказова – решили поступать туда же, только факультет выбрали не филологический, а исторический…

…В тот день был сдан последний экзамен, и мы с девчонками решили отметить это событие. Теперь от нас уже ничего не зависело, оставалось только расслабиться и дожидаться результатов, надеясь на счастливую судьбу.

Погода стояла жаркая: плавился асфальт, на небе ни единого облачка. Полуденный зной не давал дышать полной грудью, редкие прохожие норовили свернуть в тень, спасаясь от палящих солнечных лучей. Народ разъехался кто куда, подальше от города, а те, кому некуда было деваться, целыми днями пропадали на городском пляже. Мы же потеряли столько солнечных деньков, сдавая экзамены, что решили немедленно восполнить этот пробел. Лето в нашей климатической полосе очень короткое: две-три недели невыносимой жары, потом погода неизменно портится и начинаются дожди. Так что нужно было ловить момент и успеть позагорать.

Забежав домой, я схватила купальник и полотенце, сделала на скорую руку бутерброды с сыром и колбасой, на ходу поедая один из них и запивая чаем, написала записку матери, что приду поздно. Звонить ей на работу мне не хотелось, чтобы не портить себе настроение, выслушивая очередные нотации. Положив записку на видное место и запихнув купальник, полотенце и бутерброды в сумку, я выскочила из дома.

Мы с девчонками (Ольгой – невысокой, склонной к полноте блондинкой, с которой мы дружили с первого класса, и Светкой – среднего роста шатенкой, присоединившейся к нашей компании в классе пятом-шестом и общавшейся больше с Ольгой, чем со мной) договорились встретиться на городском пляже ровно в тринадцать ноль-ноль. Немного позже обещали подойти еще две наши одноклассницы – Наташа и Катя.

Прибой мерными, пенистыми накатами наползал на береговую полосу. Солнце светило ослепительно, вода искрилась, дул легкий теплый ветерок. Песок был такой горячий, что по нему невозможно было ступать босыми ногами. Для нас нашлось укромное местечко за огромными валунами, непонятно зачем в изобилии раскиданными по всему пляжу.

Быстренько переодевшись и взявшись за руки, мы сразу же побежали купаться, с хохотом и визгом со всего разбега врезаясь в теплую, как парное молоко, воду. Наплававшись и нарезвившись вдоволь, все почувствовали, что жутко проголодались, и, не мешкая, разложили на скатерти, предусмотрительно захваченной с собой хозяйственной Светкой, провизию.

На нашем импровизированном столе оказался довольно внушительный набор продуктов: мои бутерброды, вареная картошка, жареная курица, пирожки с капустой, свежие огурчики, чипсы, бананы и трехлитровая бутыль с холодным квасом, купленная нами по дороге на пляж.

Пикник удался на славу. Наши молодые организмы без труда расправились со всем этим продуктовым изобилием. Недоеденными остались только бананы и чипсы, которые в нас просто «не влезли», а вот позже могли бы оказаться весьма кстати, так как Ольге пришла в голову идея искупаться при лунном свете.

…Потом мы долго лежали на расстеленных на горячем песке полотенцах, нежась под ласковым солнцем, лениво переворачиваясь с живота на спину и перебрасываясь незначительными фразами. От жары, усталости и сытости было лень разговаривать. Абсолютно без всяких мыслей в голове я смотрела в безмятежное, белесое от яркого солнца небо. Мозг, уставший за время бесконечных экзаменов и стресса, отказывался думать о чем-либо.

Незаметно подкрался вечер. Народу на пляже заметно поубавилось. Светка, сославшись на неотложные дела, ушла. Кате вскоре позвонил отец и сказал, что заедет за ней через полчаса.

– Девчонки, может вы со мной, развезем вас по домам? – предложила она, но мы отказались – идея искупаться при лунном свете еще не покинула нас. Мы остались втроем.

Я даже не заметила, как отключилась. Разбудили меня прохладные капли, упавшие на разгоряченную спину. Я вздрогнула и открыла глаза.

– Девочки, вы не нас случайно ждете? – перед нами стояли трое парней, на вид примерно нашего возраста.

– Ну, все вечер испорчен! – процедила сквозь зубы Ольга.

– Как отдыхается? – спросил высокий блондин в синих плавках и светлой рубашке с короткими рукавами и без всякого на то разрешения взял со скатерти пластиковый стакан.

– Фу, это что? Квас!? – скривился он. Мы молчали, не зная, как следует себя вести и выжидая, как будут дальше разворачиваться события.

– Да вы нас не бойтесь, мы люди мирные, – симпатичный загорелый парень с улыбкой от уха до уха, одетый в красные шорты, присел на корточки рядом со мной. – Правда, некоторые из нас не очень воспитанные, – кивнул он в сторону блондина.

– Да мы и не боимся! – живо откликнулась Ольга, строя ему глазки.

– Вы не возражаете, если мы присоединимся к вам? – обратился тот ко мне. – Веселее будет.

– Нам и так весело, – брякнула я, за что тут же получила ощутимый пинок в спину. Обернувшись, я увидела, что Ольга смотрит на меня, как на врага народа, и кривит недовольную гримасу. Я осеклась и замолчала.

– Девчонки, а как насчет пива? Или чего покрепче? – поинтересовался блондин, потирая руки и подмигивая.

– Нет, мы не пьем спиртное, – категорично отказалась Ольга.

– Может, вы еще и не курите? – съязвил невысокий упитанный паренек, до этого молчавший.

– Может быть… – захихикала подруга.

– УУУУУУ, класс! – заржали парни дружно. – Мы уж думали, таких девчонок не бывает. Красотки, да еще не курят и не пьют, спортсменки что ли?

– Нет, просто не хотим, – наконец подала голос Наташа.

– Тогда безалкогольное пивко, прямо из холодильника. Как вам? Ну не теплый же квас пить, в самом деле?

На это предложение мы согласились. Коротышка побежал в ближайший ларек за пивом, а блондин с шатеном уселись рядом с нами.

Парни оказались не только симпатичными, но и веселыми, и что самое главное – не наглыми. Очень скоро получилось так, что наша компания разделилась по парочкам. Высокий шатен в красных шортах сразу же подсел ко мне и весь вечер не сводил с меня глаз. Ольга, с самого начала запавшая на него, с некоторым недовольством переключилась на обгоревшего на солнце блондина. Наташе достался чернявый пухленький коротышка.

Белобрысого парня звали Димой, коротышку – Олегом, а парня в красных шортах – Толиком. Вскоре завязалась оживленная беседа, в которой я почти не принимала участия.

– Скучаешь? – шепнул Толик мне на ухо в самый разгар веселья.

– Вовсе нет, – удивилась я.

– А, по-моему, тебе ужасно скучно.

– C чего ты это взял?

– Ну, ты все время молчишь. И потом, у тебя на лбу это написано большими буквами.

– Да неужели? А что еще там написано? – не объяснять же ему, что я больше предпочитаю слушать других, чем говорить.

– Ну, много чего еще, – засмеялся он. – Например, то, что ты на данный момент свободна, ты ведь ни с кем не встречаешься, верно?

– А ты я вижу из тех, кто сразу берет быка за рога? – я старалась говорить тихо, чтобы остальные не услышали.

– Да, я такой, – усмехнулся он. – Но ты не ответила на мой вопрос.

– И не собираюсь отвечать, потому что тебя это не касается.

– Ну, ладно-ладно! – он сделал вид, что испугался. – Можешь не отвечать. Только не злись. – Мы немного помолчали. Толик время от времени искоса поглядывал на меня.

– Мягкие, как пух! – вдруг дотронулся он до моих волос. Не могу сказать, что мне было неприятно, но все же я отстранилась и встала, сделав вид, что от долгого сидения у меня затекли ноги.

– Пойдем, прогуляемся? – тут же предложил Толик, и я почему-то согласилась.

Мы медленно пошли вдоль берега. Багровая полоса уходящего заката уже охватила полнеба. Ветерок стих, шепот волн стал еле слышным, все вокруг купалось в вечерней неге. Время тянулось сладко и тягуче, как мягкая карамель…

– Не подумай, что я говорю это всем подряд, но признаюсь – мне нравятся именно такие девушки, как ты: красивые длинноногие брюнетки… Что? – встревоженно спросил он, словно почувствовав мое смущение. – Я не обидел тебя?

– Спасибо за комплимент, но, по-моему, ты мне льстишь. Это все не про меня.

– Кажется, я покраснела, хорошо, что в темноте не видно. Мне еще никто не говорил, что я красивая и что у меня длинные ноги… И вообще, впервые в жизни парень признавался мне в том, что я ему нравлюсь.

– Ничего подобного, ты просто себя недооцениваешь! И потом, это не комплимент, это чистая правда, – лучезарная улыбка озарила его лицо. Я не нашлась, что ответить, и мы некоторое время молча шли вдоль опустевшего пляжа.

– Могу я узнать, какие парни нравятся тебе? – он пытливо заглянул мне в глаза.

-Ну, мне совершенно неважно, как выглядит человек… главное, чтобы он был… хорошим человеком.

– Ну, тогда у меня есть все шансы тебе понравиться, – засмеялся он. – Человек я просто замечательный!

Да, он определенно нравился мне: открытое лицо, широкая улыбка, ямочки на щеках. С ним легко и просто общаться, обычно я застенчивая, а с ним вот спокойно и почти не смущаясь обсуждаю такую щекотливую для меня тему.

Парень тем временем продолжал заниматься саморекламой:

– Тебе невероятно повезло, что ты со мной познакомилась! Ты нашла свой идеал! – горделиво подбоченился он и картинно откинул волосы со лба. Я давно так не смеялась, мы шли вдоль береговой полосы и болтали всякие глупости, я даже не заметила, как моя рука оказалась в его ладони, и я не стала отнимать ее.

А потом мы долго плавали под луной. Вода сверкала тысячами лунных брызг, и жизнь впервые за несколько последних месяцев снова казалась мне прекрасной…

…После этого вечера мы с Толиком стали встречаться. Рядом с ним я становилась другим человеком. Все неприятности и заботы отходили на второй план, когда мы были вместе. Он научил меня принимать жизнь такой, какая она есть.

«Ты слишком много думаешь. Нужно просто жить и наслаждаться жизнью, а ты ее совсем не ценишь», – заявил он как-то мне. И объяснил причины присутствия такой черты в моем характере. Это якобы потому, что я в детстве была примерным ребенком, в школе не рисовала на партах и почти не шалила, учителя не били меня указкой и железной линейкой по рукам и спине, а отец дома не порол ремнем за двойки и плохое поведение. По его мнению, именно такие наказания прививают детям любовь к жизни.

Я долго смеялась над этим предположением, но, вняв его совету, попыталась перестать рефлексировать. Все знакомые отметили разительные перемены во мне: исчезла замкнутость, излишняя серьезность. Мое лицо не покидала улыбка. Я стала более общительной, веселой, жизнерадостной.

И к тому же мое имя числилось в списке абитуриентов!!! Я была на седьмом небе от счастья! Я просто летала!!! И было от чего ошалеть: я – студентка первого курса и у меня есть парень, который мне очень нравится и который любит меня, по крайней мере, постоянно говорит мне об этом…

…Наконец-то черная полоса в моей жизни закончилась! Я была уверена – все плохое, что могло случиться, уже случилось, и теперь у меня начинается новая, счастливая жизнь. В те жаркие, душные летние дни я почти поверила, что счастье где-то близко, что оно возможно…

А вот Светке с Ольгой не повезло. Они совсем чуть-чуть не добрали баллов. И если Света отреагировала на это нормально, то Ольга почему-то затаила на меня обиду. И я очень переживала по этому поводу. Все-таки мы дружили с ней с первого класса.

Но расстраивалась я все же не настолько сильно, чтобы отказаться от посещения дискотек и ночных клубов, где мой бойфренд был завсегдатаем.

За всю свою жизнь я никогда столько не танцевала. На школьных дискотеках я всегда чувствовала себя не в своей тарелке, а здесь мне очень нравилось. Иногда к нашей компании присоединялись Ольга и Димка, тот самый блондин, друг Толика. Спиртного я не пила – и без того была пьяна от счастья, переполнявшего меня. Я просто наслаждалась обществом друзей, музыкой и танцами. Танцуя, я забывала обо всем на свете.

В общем, мне казалось, что благодаря знакомству с Толиком я стала другим человеком. Теперь-то я понимаю, что просто старалась быть такой, какой ему хотелось меня видеть: энергичной, уверенной в себе, раскрепощенной. Ему не нравилось, когда у меня бывало плохое настроение, когда я грустила. Ему хотелось, чтобы я все время смеялась, была ласковой с ним, веселой. И пока я была такой, его все устраивало в наших отношениях.

Слишком поздно я поняла, что на самом деле его совершенно не интересовало, что творится у меня на душе. Он всегда старался избегать серьезных разговоров: любил, чтобы все было без проблем. Но тогда мне казалось, что я действительно изменилась благодаря ему. Я была влюблена, счастлива и не замечала очевидного: мы с Толиком – абсолютно разные люди. Живя одним днем и не особо задумываясь о будущем, он пытался навязать мне свои взгляды на жизнь и почти преуспел в этом. Мы с ним друг друга толком-то и не знали вовсе. Но все это я поняла потом. А тогда мне и вправду казалось, что мы любим друг друга, и всегда будем вместе. Я часто представляла себе нашу совместную жизнь, мечтала о будущем.

Я познакомила его с матерью, но, как и ожидала, Толик ей не понравился, как не понравился бы, наверное, любой другой парень, с которым я бы стала встречаться.

– Бандюган! У него же на роже это написано! Где он работает? Чем занимается?

На этот вопрос я не могла дать точного ответа. Я совсем не знала жизни, да к тому же была впервые по-настоящему влюблена, чтобы задаваться вопросом, откуда у нигде неработающего парня берутся деньги. Впрочем, бывало и так, что он сидел на мели, стреляя у меня мелочь на сигареты.

Когда я спрашивала, чем он занимается, Толик очень уклончиво отвечал, что у него свой бизнес. Крутится потихоньку.

– Понимаешь, в бизнесе не принято трепаться. Кругом конкуренция, сама видишь, как идут дела: то пусто, то густо. Зачем тебе забивать голову такой ерундой? Сейчас все так крутятся. Не на завод же идти к станку.

– Но я-то ведь тебе не конкурент? Почему ты не хочешь рассказать, чем занимаешься? Ты никогда не говоришь, где был, как провел время. У меня вот от тебя секретов нет, я тебе подробно рассказываю, как прошел каждый день. А ты что, получается, мне не доверяешь?

Эти разговоры он, как правило, сводил к шуткам. Или начинал меня целовать, или говорил несчастным голосом, что очень устал, а я, вместо того чтобы сделать любимому массаж или принести чаю, довожу его своими вопросами до головной боли. И я всегда отступала…

…Жизнь моя потихоньку налаживалась, если бы не одно «но». Маме ужасно не нравилось, что я начала приходить домой слишком поздно. По этому поводу у нас с ней постоянно возникали конфликты. И когда она в очередной раз оскорбила меня, назвав проституткой, я не выдержала и ушла ночевать к Ольге.

Как это ужасно, когда не хочется возвращаться домой! Но мне некуда было идти. При вузе было общежитие, но комната в нем мне не полагалась, так как я не была иногородней. Для того, чтобы снять жилье, нужны были деньги, которых у меня не было. Получался замкнутый круг.

Единственным вариантом для меня оставалось замужество. Но речь об этом пока не шла – мы с Толиком совсем недавно начали встречаться. Правда, он пару раз намекал на то, чтобы начать жить вместе, но я пока не была к этому готова. Я знала, что у него тоже не все гладко дома: отец сильно пьет, а мать недовольна тем, что сын забросил учебу в техникуме и нигде не работает. Для нас обоих было бы лучше жить отдельно от родителей, и что скрывать, я часто мечтала об этом.

Я видела свою семейную жизнь спокойной и размеренной. Я уже нарисовала ее себе в ярких, преимущественно розовых красках. На какие средства мы будем существовать, я как-то особо не задумывалась – проживем как-нибудь. Но, увы, этим незатейливым мечтам не суждено было сбыться…

Близился мой день рождения. Накануне мы с Толиком решили, что в ближайшее время снимем квартиру и будем жить вместе. Меня это и радовало, и одновременно пугало. Пока дальше поцелуев и объятий дело у нас не заходило. Он не особо настаивал на продолжении, и я была ему очень признательна за понимание. Не могу сказать, что совсем не хотела этого, мне были приятны его ласки, но не более того. Той страсти, что описывают в романах, Толик во мне не вызывал, но я винила во всем свое воспитание и неопытность в таких вопросах. И то, что он был так терпелив и нежен со мной, не могло меня не радовать. На мой взгляд, это доказывало, что я ему действительно не безразлична.

Пока ни о каком замужестве речи, разумеется, не шло, но не такая уж я и ханжа, чтобы не думать о сексе до брака. Миллионы людей живут без печати в паспорте и вполне счастливы. Но вот как к этому отнесется мама? Мне предстояло сообщить ей о нашем решении, и я очень волновалась. Мама была воспитана в строгих правилах и не признавала никаких гражданских браков. Узнав, что замуж я выходить не собираюсь, она, наверняка, устроит жуткий скандал, итак постоянно брюзжит из-за моих поздних приходов домой.

Зная вспыльчивый характер своей матери и ее несдержанность и понимая, что она была воспитана в других правилах и в другое время, когда каждая порядочная девушка не смела и думать о близких отношениях с мужчиной до брака, я могла предположить ее реакцию. Но все-таки я надеялась на то, что она выслушает и поймет меня.

Накануне моего дня рождения, несмотря на мои горячие протесты, Толик потащил меня по магазинам:

– Посмотри, в чем ты ходишь? Джинсы – это конечно, удобно, но из них нужно хоть иногда вылезать.

Мне стало неловко, раньше он никогда не говорил, что ему не нравится, как я одеваюсь. Для меня джинсы, рубашки и футболки всегда были любимой формой одежды. Зимой футболки сменяли толстые свитера с высоким горлом, но джинсы или черные брюки оставались чем-то незыблемым и неизменным, а в юбках и платьях я чувствовала себя неуверенно.

– Ты красивая девушка и должна носить красивую одежду, – безапелляционным тоном заявил мне любимый. И хоть сама я вовсе не считала себя красавицей, мне были приятны его слова. Сам он всегда одевался очень стильно, с большой тщательностью и аккуратностью, а шмоток у него было столько, что впору позавидовать любой моднице. Как потом я узнала, в известных кругах у него была и кличка соответствующая: Щеголь.

Полтора часа я провела в примерочных, после чего Толик выбрал мне два коротких платья – сиреневое и черное, пару блузок и узкую юбку-карандаш. К этим нарядам он заставил меня взять туфли на каблуках: светлые лаковые, с открытым носиком, и черные кожаные лодочки. Все это великолепие обошлось ему в кругленькую сумму, но он велел мне даже не заикаться о деньгах.

– У вашего молодого человека прекрасный вкус, – шепнула мне молоденькая продавщица с завистью…

…Наступило тридцатое августа. Этот день навсегда должен был изменить мою жизнь. И он со своей задачей справился, хотя и совсем не так, как я ожидала…

Я не очень любила праздновать дни рождения, но это было в нашем доме незыблемой традицией. Проснувшись в ужасном настроении, я не позволила себе раскиснуть и сразу же принялась за уборку и готовку.

К пяти часам, как раз к приходу мамы с работы, я планировала накрыть небольшой праздничный стол. Все это время я напрасно ждала от нее звонка, она так и не позвонила, не поздравила меня… Толик обещал прийти пораньше, а еще, как и который уже год подряд, должны были притопать мои неизменные подруги Ольга и Светка, и может быть Димка (у Ольги с ним что-то не очень складывалось).

Я наготовила салатов, маленьких бутербродов-канапе, испекла торт «Медовик», который мне всегда особенно хорошо удавался, почистила картошку. Оставалось только пожарить ее вместе с курицей, но это я собиралась сделать чуть позже, чтобы подать блюдо к столу горячим.

Маринуя кусочки курицы, я обнаружила, что в доме закончилась аджика, без которой мясо получалось немного пресным. Конечно, можно было заменить ее молотым красным перцем, но его среди специй тоже не оказалось.

Бежать в магазин ужасно не хотелось. Оставалось не так много времени до прихода гостей, а мне нужно было еще успеть принять душ и привести себя в порядок. К тому же небо, еще совсем недавно чистое и ясное, начало хмуриться. Раздался отдаленный раскат грома, от поднявшегося ветра захлопала форточка. Наверное, будет дождь…

Я позвонила Ольге, которая жила в моем подъезде этажом выше, в надежде перехватить специи у нее, но в ухо мне ударили короткие гудки. Занято… значит, наверняка она дома, болтает с кем-то по телефону. Оставив дверь прикрытой, я взлетела на один лестничный пролет и утопила палец в звонке.

Из Ольгиной квартиры неслась громкая музыка, и никто не торопился мне открывать. Наверное, не слышит. Я неуверенно нажала на ручку, и входная дверь, оказавшаяся незапертой, распахнулась. Возле порога валялась раскиданная обувь, в том числе и мужские ботинки. Ольга, как и я, жила вдвоем с матерью, и наличие в коридоре мужской обуви говорило о том, что в доме гость.

– Ольга! – крикнула я с порога. Никто по-прежнему не отзывался. Смутная тревога сжала сердце. Вдруг что-то случилось?

Мне бы развернуться и уйти, но вместо этого что-то словно подтолкнуло меня вперед. Я вошла в комнату и сразу же увидела их… полуголых… на полу… рядом валялась беспорядочно раскиданная одежда… От неожиданности я замерла, закрывая рот руками, потому что из него помимо моей воли вырвался громкий крик.

– Что ты здесь делаешь? – обернувшись, закричал мой любимый. На его лице не было ни тени смущения или раскаяния, только злость. Во взгляде моей лучшей подруги застыл испуг, но вместе с тем читалось скрытое торжество.

Не сказав ни слова, я выбежала из квартиры. Через несколько минут на дисплее моего мобильного высветился номер Толика, потом стал разрываться от звонков домашний телефон, а примерно через полчаса настойчиво забарабанили в дверь. Все это время я просидела под праздничным столом, вцепившись в свисающий конец скатерти зубами и задыхаясь от беззвучных рыданий…

Наконец воцарилась долгожданная тишина. Оставаться дома не было сил. Наспех одевшись, я бросилась, куда глаза глядят… Погода была под стать моему настроению – свинцовые тучи низко нависли над городом, грозя вот-вот пролиться холодным дождем.

…Ноги привели меня на тот самый пляж, где мы с Толиком познакомились. Сейчас здесь было безмолвно и пустынно, только шепот волн да крик чаек нарушали тишину. Пляжный сезон уже давно закончился, как закончилось и мое короткое счастье. Благодаря тучам, затянувшим небо, на береговую полосу опустились преждевременные сумерки.

Я села на прибрежный камень и задумалась. Нахлынули воспоминания, а вместе с ними и новые слезы. Стоило мне решить, что мои несчастья закончились и снова почувствовать радость жизни, как на меня обрушился новый удар – двойное предательство.

Я думала, что смогу быть счастливой, измениться, стать другим человеком, жить без прошлого, без боли. Но это оказалось не так просто… Я чувствовала, что задыхаюсь. Мое сердце не выдерживало свалившихся на него испытаний, оно начинало болеть и бешено колотиться в груди, как только наваливалось очередное душное воспоминание.

Мерзкая картина, недавно увиденная мной, как живая стояла перед глазами… Сегодня я потеряла сразу двух дорогих людей. Отличный подарок на День рождения! Как они могли так поступить со мной!? Судьба дала мне небольшую передышку лишь для того, чтобы вновь побольнее ударить… Что же со мной не так!? За что мне все это!? В чем я провинилась!? Я не знала ответов на эти вопросы…

Утопиться что ли с горя? Ведь это так просто – войти в холодную воду, отплыть подальше от берега, а потом поглубже нырнуть. И все… Будто меня никогда и не было! Несколько минут терпения – и разрывающая легкие боль прекратится, а потом – покой, и больше никакой боли! Никогда!!!

Я решительно вошла в воду. Она была очень холодной. В меня будто впились сотни тысяч ледяных иголок. Кожа моментально покрылась мурашками, затряслись губы… Но холод быстро отрезвил меня. Вспомнился отец, и то, что я решила сделать с собой, показалось мне предательством по отношению к нему. Думал ли он, что его единственная и любимая дочь, на которую он возлагал такие большие надежды, в день своего рождения покончит жизнь самоубийством, утопившись в мутной холодной реке? Об этом ли он мечтал, читая мне сказки на ночь?

И я поняла, что не посмею разрушить наши с ним мечты и никому не позволю сделать этого! Я поклялась на могиле отца, что он будет гордиться мной, и должна сдержать клятву. Я должна быть сильной! И я буду сильной… Я справлюсь!

Где-то я читала, что именно в тот миг, когда мы меньше всего ожидаем, судьба бросает вызов, чтобы проверить нас на прочность. И на него надо ответить незамедлительно – времени для размышлений не остается. И я приняла этот вызов, приняла свою судьбу, что бы она мне не уготовила…

Я стояла по пояс в реке, и так тоскливо и холодно было у меня на душе, что по сравнению с этим холодом ледяная вода казалась кипятком. Но я уже знала, что нужно делать. Правильные решения всегда просты.

Итак, самоубийство отменяется. По крайней мере, пока. У меня возникло некое подобие плана на ближайшее время: уехать и начать новую жизнь. А это уже кое-что! Главное, что я приняла решение, а там – будь, что будет.

Выйдя из воды и подобрав с песка брошенную сумку, я вышла на дорогу, оставляя за собой мокрые следы. Небо стремительно темнело, тучи прямо на глазах наливались все большей тяжестью, и буквально через минуту прорвались холодным дождем.

Голосовать пришлось недолго. Мокрую, дрожащую от холода курицу подобрал первый же проезжавший мимо водитель, не поленившийся вытащить из багажника старенькое одеяло.

– Подложи под себя, сиденье намочишь. Ты что, не знаешь, что перед тем как купаться, нужно сначала снять одежду? – мне послышались насмешка и осуждение в его голосе. Неужели он понял, с какой целью я полезла в воду?

– Я промокла под дождем…

– Ну-ну, маме расскажешь… – недоверчиво хмыкнул тот.

Все-таки хорошо, что начался дождь: мой вид не вызовет у матери подозрения. Водитель подвез меня прямо к подъезду.

– Спасибо. Сколько я вам должна? – денег в кошельке у меня было негусто, около пятидесяти рублей мелочью.

– Нисколько. Беги скорей домой, да выпей чаю с медом, а еще лучше – чего-нибудь покрепче. Да смотри, не заболей!

…Дома мама с порога засыпала меня вопросами:

– Где ты была? Почему ты вся мокрая? Что случилось? Почему ты молчишь? Может, объяснишь мне, наконец, что происходит? Где гости?

Мне было горько осознавать, что она так и не поздравила меня с днем рождения, и я молча проскользнула в ванную.

…Стоя под горячим душем, я медленно возвращалась к жизни. Кожа из розовой стала красной, как у вареного рака, а в ванной уже почти ничего не было видно от клубившегося пара, когда я наконец-то почувствовала, что согрелась.

Уже лежа в постели, я слышала, как заходила Светка, и как мама, заглянув ко мне и увидев, что я накрылась с головой одеялом и выключила свет, сказала ей, что я плохо себя чувствую и легла спать.

…Всю ночь шел дождь, не давая мне уснуть. Подойдя к окну, я долго смотрела на пустынную улицу, на моросящий дождик и туман, сквозь который еле-еле пробивался неоновый свет фонарей. Я не позволяла себе думать о том, что произошло, и у меня это пусть с трудом, но все же получалось.

…Это была долгая ночь, в течение которой мне удалось поспать совсем немного. Я поднялась, как только слабый свет забрезжил в окне. Дождь к тому времени закончился, по небу проползали последние лохмотья изорванных грозой туч. В такие же клочья было изорвано и мое сердце…

…Я чувствовала, как что-то умирает во мне… Я теряла самое важное, что есть у людей – веру в ближнего…

Все воскресенье, сославшись на плохое самочувствие, я провела в постели. День вопреки моим желаниям тянулся бесконечно. Я отключила телефон, чтобы не отвечать на звонки. Мать, окончательно разобидевшись, со мной не разговаривала.

Ближе к вечеру пришла Светка, она принесла записку от Толика, которую я не стала читать.

– Ты знала? – я вопросительно посмотрела на расстроенную подругу.

– Я только догадывалась… Ольга всегда относилась к тебе не так, как ты думала. Она всегда тебе завидовала. – Я искренне удивилась. На мой взгляд, особо завидовать было нечему. – И потом, Толик ей сразу понравился, еще тогда, на пляже… – Ну об этом она могла бы и не говорить. Это и так было мне известно, а вот на что способен человек, которого ты искренне считаешь своим другом, увы, нет. Неужели наша дружба ничего не значила для нее?

– Почему же ты не предупредила меня? – тихо спросила я.

– Я обещала ей ничего не говорить. Ты уж меня извини. Я думала, ты и сама обо всем догадываешься, – в голосе подруги звучало раскаяние. – Про твоего Толика все знают, что он бабник ужасный.

Это был еще один удар, причем ниже пояса. Боже, какая же я дура наивная! Все знают, все – кроме меня! Да что я вообще о нем знаю, кроме того, что ему двадцать три года, и что он занимается каким-то бизнесом. Зато замуж за него собралась, идиотка! Что за наваждение со мной случилось? Ведь раньше я никого так безрассудно и опрометчиво не впускала в свою жизнь. И вот доверилась…

Когда Светка ушла, я разорвала записку на мелкие кусочки, бросила их в унитаз и спустила воду. Потом приняла очень горячую ванну и снова легла в постель. Всю ночь я металась в жару и полубреду. Я в одиночку плакала над своими горестями и спрашивала себя: есть ли предел человеческой подлости? Я никогда никому не делала ничего плохого, не завидовала и не желала зла, так за что же Бог, если он есть, так жестоко наказывает меня? Почему он отбирает у меня тех, кто мне дорог?

…В понедельник я решительным шагом направилась в ректорат. Секретарь, внимательно выслушав мою просьбу о переводе в другой город, сообщила, что, к сожалению, ничем не может мне помочь. С той же самой просьбой я обратилась в отдел кадров, но там мне объяснили, что я пришла не по адресу.

Я не знала, что делать дальше, мой план разваливался на глазах, как карточный домик. От безысходности я спряталась в женском туалете и снова дала волю слезам. Тяжелые мысли бродили в голове. Я осталась одна, совсем одна на этом свете, никому не нужная, и некому было мне помочь ни советом, ни подставить дружеское плечо.

Там меня и застукала Татьяна Павловна, та самая секретарша из деканата, заявившая, что перевод в другое учебное заведение невозможен. Она завела меня в приемную, сунула в руки стакан холодной воды, закрыла дверь на ключ.

– Здесь мы одни. Давай рассказывай, что у тебя произошло. – И неожиданно для самой себя я ей все рассказала. Она выслушала мое весьма сумбурное повествование, ни разу не перебив.

– Так ты действительно хочешь уехать?

– Да. Я хочу начать новую жизнь. Я буду учиться и работать. Но у меня совсем нет денег, чтобы снять жилье, поэтому мне очень нужна комната в общежитии.

– Я помогу тебе… Но не обещаю, что скоро. Может это займет неделю или две, а может месяц. Тебе ведь абсолютно все равно куда ехать? Я правильно поняла?

– Да. Главное, чтобы дали комнату в общежитии. – Повторила я свою просьбу, размазывая слезы по щекам.

– Все будет хорошо! – потрепала она меня по плечу, и уже через две недели я держала в руках приказ о моем срочном переводе в связи с семейными обстоятельствами в один из филиалов Пс-кого Гуманитарного университета.

– Не спрашивай, как я это сделала, но сделала! – довольно улыбаясь, сообщила мне Татьяна Павловна при встрече.

– Не знаю, как вас и благодарить, вы даже не представляете, что вы сделали для меня… – начала было я.

– Прекрати, – перебила она поток моих благодарностей. – Вот номер моего телефона, обязательно позвони, когда приедешь на место. Расскажешь, как устроилась…

Едва я закончила рассказ, Ксю подсела ко мне на кровать и обняла поверх одеяла:

– Никому тебя больше не дам в обиду! Все будет хорошо! – с удивлением я заметила, что она плачет…

Глава четвертая

Новая жизнь

Остаток ночи прошел беспокойно. Мне снился кошмар: каменные стены Старой крепости, полуразрушенные и почерневшие от артиллерийских снарядов, останки людей и лошадей, обезображенные настолько, что их нельзя было узнать – сплошное кровавое месиво; искаженные ненавистью, покрытые пылью и потом лица мужчин, отчаянно пытавшихся защитить свои жилища.

Я слышала пронзительный свист пушечных ядер, плач детей, безумные вопли женщин, и вполне осязаемо ощущала на лице липкое прикосновение смерти… просто стояла посреди этого хаоса и безумия и наблюдала за страшной бойней, не в силах ничего сделать. Даже убежать из этого ужасного места не могла: ноги, словно приросли к земле…

А потом – тишина, и над мертвым пепелищем – сонмы ворон, собравшихся на кровавое пиршество. Я услышала их оглушительное карканье, и, содрогнувшись от ужаса, проснулась…

Дыхание было частым и прерывистым, сердце бухало в груди тяжелым молотом… Уже рассвело. На соседней кровати тихо и мирно посапывала Ксю. На раскачивающейся за окном ветке старого скрученного дуба громко каркала ворона. Вздох облегчения пробежал по напряженному телу. Слава богу, это был всего лишь сон, но до чего же реалистичный и тревожный!

Мысли о смерти снова и снова преследовали меня, и этой ночью я вновь почувствовала ее зловонное дыхание. Смерть и пугала, и манила одновременно, обещая избавить от всех сомнений и страданий, сулила долгожданный покой…

Успокоиться мне удалось, а вот снова заснуть – нет. Так я и лежала, свернувшись под одеялом в клубочек, пока не затрезвонил будильник…

Утром, перед занятиями, я позвонила домой и попыталась поговорить с мамой, но она бросила трубку, даже не пожелав узнать, как я добралась. Она так и не простила моего внезапного отъезда. Когда я сообщила о своем решении уехать, у нее было такое лицо, что лучше не вспоминать. Я сообщила Светке и Татьяне Павловне, что доехала и устроилась нормально. Больше звонить было некому.

В тот же день я получила список учебников, которые нужно было взять в библиотеке, и начались мои студенческие будни.

В расписании занятий первой парой стояла зарубежная литература. Помимо нее сегодня мне предстояло изучать основы философии и старославянский язык. Прозвенел звонок. «Ну что ж, вперед, навстречу знаниям!» – подбодрив себя, я поправила висевшую на плече сумку и уверенно зашагала по гулкому коридору…

…Остаток недели прошел спокойно. Я понемногу привыкала к новой жизни и вскоре уже знала в лицо и по именам всех студентов нашего факультета. Многие из них были иногородними и жили в общежитии, но большинство приезжало на занятия из Н-ска, находившегося примерно в получасе езды. Между этим небольшим городком и Старой крепостью курсировал специальный автобус.

Преподавательский состав в основном приезжал из Пс-ва. Местными жителями, кажется, были только два учителя: пожилой философ, из-за черной окладистой бороды прозванный мной Бэрримором, и невероятно длинный и тощий, похожий на богомола, преподаватель старославянского языка, насквозь пропитанный ароматами кислых щей и грязных носков.

Почти вся администрация и обслуживающий персонал университета состояли из деревенских жителей. Библиотекарь Анна Семеновна, с которой мы сразу же подружились, жила в деревне Малово, уютно расположившейся у самого подножия Старой крепости.

Студенческий городок казался мне маленькой вселенной. Каждый день, наблюдая за тем, как пробуждается к повседневной жизни университет, я постепенно начинала чувствовать себя его неотъемлемой частью, малюсеньким муравьишкой в огромном муравейнике, где каждый занят своим делом и где, по большому счету, никому нет никакого дела до других.

Старая крепость была словно затеряна во времени и пространстве и, может быть, поэтому все дни недели здесь казались неразличимо похожими друг на друга, как близнецы. Но как раз это меня и устраивало: мне нравилось здесь жить, в книгах, в узком университетском мирке, не привлекая к себе ничьего внимания, так, как я привыкла – в спокойном размеренном темпе. Я чувствовала себя счастливой в одиночестве и тишине, на лоне природы, вдали от большого города.

А между тем жизнь в общежитии била ключом. Студенты без конца что-то праздновали, ревновали, влюблялись, сплетничали, ругались, иногда даже дрались, но меня все это ничуть не интересовало – я оставалась всего лишь пассивным наблюдателем. Конечно, некоторые ребята пытались завлечь меня в свою компанию, но я чувствовала себя среди них неуютно. По всей видимости, они это поняли и постепенно отстали, а остальным серая мышь вроде меня была не интересна по определению.

Несмотря на обособленность, мне нравилась наша группа, да и в общаге жили неплохие девчонки. Но близко я сошлась только с Ксю. Выходные она обычно проводила в городе со своими друзьями, иногда оставаясь у них ночевать. В ее отсутствие я «отрывалась»: можно было читать всю ночь, никто не ворчал и не требовал, чтобы я выключила свет…

…При первой же возможности я обследовала территорию Старой крепости. Археологи трудились вдоль западной стены, и я долго наблюдала за их работой. Они не обращали на меня внимания, занятые своим делом и уже привыкшие к праздным зевакам. Кроме меня и рабочих в этот ранний час никого не было, лишь голуби деловито прогуливались по площади, отыскивая себе пропитание, да бесцельно шныряла туда-сюда лохматая дворняга.

Как я уже говорила, Старая крепость построена на вершине круглой горы, которую с трех сторон огибает река. Своими очертаниями она напоминает треугольник неправильной формы. С северной стороны гора круто обрывается, и над водой нависают выступы слоистого камня.

О возникновении Старой крепости ходит много легенд, и одна из них мне особенно понравилась. Она гласит, что в незапамятные времена возле самого подножия горы, по необъяснимому капризу природы словно выросшей из-под земли, находилось небольшое селение. Жили в нем обычные, скромные и трудолюбивые люди. Чтобы сделать свою деревню еще краше, всем миром построили они церковь на горной вершине. Кто бы с какой стороны ни шел, уже за день пути видел сияние золотых куполов. Мелодичный колокольный звон разносило по окрестностям на десятки верст.

Но в те годы здешние края манили к себе не только любопытствующих путешественников и хватких купцов. Богатства русских земель магнитом притягивали к себе грабителей из-за рубежа. Сколько вражьих тел навеки осталось у подножия каменной горы, сколько ее доблестных защитников полегло по другую сторону – не счесть!

После нескольких набегов разбойничьих отрядов местные жители решили защитить свою церковь, построив вокруг нее крепостную стену. На крутом берегу реки, там, где ее воды разбиваются о серый каменистый выступ, был заложен первый камень будущей несокрушимой крепости. Это место было легко оборонять.

Прошло время, на месте церкви разрослось большое монастырское подворье. Его опоясали прочные каменные стены, к небу устремились верхушки грозных башен. В древности в крепости было тесно. Вся она была застроена так называемыми «осадными дворами». Обычно они стояли пустыми. Их занимали только во время осады, когда жители покидали свои дома на посаде и сжигали их, чтобы не дать пристанища врагу.

Постарались тогда мастера-строители, строили не на годы – на века! Да и как было не постараться – не только для себя, для спасения родного города возводили крепость, ведь постепенно вместо небольшого селения целый город разросся у подножия горы. А враг – вот он, рядом, в нескольких днях пути.

При его приближении дозорные с Высокой башни сообщали об опасности, на Колокольной башне били тревогу, звонили во все колокола, и жители города, прихватив детей и наиболее ценные вещи, в спешке покидали свои жилища, чтобы укрыться за крепостной стеной. Поднимался мост, закрывались тяжелые ворота главного входа, расположенного с юга, и крепость, окруженная с севера, востока и запада рекой, лесами и болотами, а с юга – искусственными рвами, заполненными водой, становилась неприступной твердыней.

Это только на первый взгляд стены и башни крепости кажутся невысокими, и одолеть их вроде бы можно запросто. Но видит око, да зуб неймет: когда подойдешь ближе, почувствуешь и глубину оврага, заполненного водой, и крутизну берегов, и ширину, и глубину бурлящего потока реки, а за ней – болотные топи и непроходимые леса. И становится понятно, что взять такое укрепление приступом было практически невозможно.

В общем, на славу постарались древние мастера: соединили воедино природой созданную кручу и творение рук человеческих на радость горожанам и бессильную злобу многочисленным врагам. Говорят, что за всю историю существования крепость так ни разу и не была покорена. Ее многократно укрепляли и перестраивали, но такой, какой мы видим ее сейчас, она оставалась с XVIII века.

Сегодня стены Старой крепости, выглаженные ветрами за восемь столетий до блеска, кажутся изъеденными молью, а цветом напоминают старые кости. Эти стены словно слились в единое целое с горой, возвышающейся почти на двадцать метров над рекой и обнажившей с севера и запада известняковую породу. Но, конечно же, чувствуется, что неумолимое время и безжалостные враги не обошли их своим вниманием…

На северном, самом высоком и крутом берегу, стоит башня, называемая Высокой. Она и теперь достигает девятнадцати метров, а в прошлом была еще выше из-за деревянной надстройки – вышки для сторожевой охраны. Из пяти башен крепости она единственная уцелела, почти сохранив первозданный вид. Путь к ней извне отрезают неприступная круча и река.

Стоящая немного особняком Колокольная башня, когда-то величественная и грозная, а ныне лишенная своей верхней части – колокольни, в свое время охраняла юго-восточную сторону. Западная сторона, некогда наиболее укрепленная, сейчас являет собой печальное зрелище: здесь работают археологи и реставраторы, и вся эта наименее сохранившаяся часть крепости обнесена заграждениями, опутана сеткой и строительными лесами.

Обращенная на запад «приступная» стена видимо когда-то имела форму выпуклой дуги. К ней примыкали целых три башни: Плоская, Темная и Круглая, и немудрено – ведь враг на протяжении многих веков приходил именно оттуда, со стороны Литвы и Польши.

Одна из самых страшных войн в истории человечества тоже не обошла Старую крепость. С августа 1941 по август 1944 года здешняя территория была оккупирована войсками нацистской Германии, о страшном присутствии которых так красноречиво рассказывают развалины западных стен и глубокий провал в земле, похоронивший под собой древний храм, взорванный местными жителями вместе с десятками фашистских захватчиков.

Невероятная гордость за свой народ каждый раз переполняла меня, когда я вспоминала эту историю, прочитанную мной в одной из старых местных газет, подшивку которых я обнаружила в университетской библиотеке. Ведь снова не сдалась крепость врагу, осталась непокоренной! Неприятель позорно бежал от ее полуразрушенных, но все еще грозных стен. «Ибо не числом воинов покоряются города и страны – одною лишь силою духа человеческого. И до тех пор, пока дух наш не сломлен, нас не победить», – такими словами автор заканчивал статью, и я как зачарованная все повторяла про себя: «…пока дух наш не сломлен»…

…Со временем Старая крепость обрела долгожданный мир. Проржавели мечи, притупились копья, остались стены да башни доживать свой каменный век. Они как будто перенеслись в наше время из древней Руси, принесли с собой дух той поры, запечатали в камне звуки битв и сражений. Этот гордый воинственный дух до сих пор живет здесь – благодаря ему крепость не сдается в плен самому злому своему врагу – безжалостному времени. И хотя нет речи о былом могуществе (что такое каменные стены для современного оружия?), но она борется за само свое существование, за место под солнцем. И я решила, что тоже буду бороться, как бы мне порой не было тяжело. Бороться со своим одиночеством, со своими страхами, со своими обидами. Нельзя в таком жизнеутверждающем месте быть слабой… И еще я твердо решила записаться в волонтеры – буду помогать вести раскопки. Что-то серьезное мне вряд ли доверят, но таскать камни и вести дневниковые записи я вполне способна.

Покончив с размышлениями, я решила обследовать три уцелевшие башни: Плоскую, Колокольную и Высокую. Две остальные – Темная и Круглая – превратились в развалины, от них остался лишь фундамент, да пара обвалившихся стен. Когда-то эти башни были самые мощные и укрепленные из всех пяти. И немудрено, ведь они принимали на себя основной удар противника. Я с сожалением посмотрела на то, что от них осталось: жалкие останки некогда могучих сооружений, внушавших трепет неприятелям. Время и враги были слишком безжалостны к ним.

В Плоскую башню, лишь частично разрушенную, мне попасть не удалось. Вход в нее был затянут плотной зеленой сеткой с предупреждающим знаком: «Опасно!» Это была единственная в крепости квадратная башня с широкими сводчатыми амбразурами. Бойницы в ней расположены в шахматном порядке, по три-четыре на ярусе. Стены здесь очень толстые, сложены в несколько слоев.

Крепостная стена на всем протяжении состоит из двух рядов камней, а здесь, на западной стороне – из трех, и даже невооруженным взглядом видно, что с западной, то есть с приступной стороны, она намного толще. Я немного побродила вокруг, разглядывая то, что осталось от некогда мощного здания. Рядом с полуразрушенной башней громоздились обломки камней, куски плит, груды щебня.

Потом я вернулась к Колокольной башне, которая находилась ближе всех к университетскому зданию. По форме эта башня напоминала усеченный конус. Весь пол здесь зарос сочной, густой травой, слегка вытоптанной посередине и закиданной окурками, осколками стекла, пластиковыми бутылками и прочим мусором.

По узкой винтовой лестнице я поднялась наверх. Потолка над башней не было, он давно обвалился. Лишь несколько полусгнивших балок торчало из каменной стены. Возможно, когда-то именно на них крепились колокола, поэтому башня и была названа Колокольной. По краям толстой замшелой стены чуть выше уровня глаз были выбиты узкие щели. Когда-то из них палили по врагам. Я приподнялась на цыпочки и заглянула в одну из амбразур, похожую на перевернутую замочную скважину. Вид сверху показался мне немного однообразным – поля, исчерченные нитями дорог. Ничего интересного. К тому же стоять на цыпочках было ужасно неудобно.

Гораздо большее впечатление на меня произвела Высокая башня. Время более других пощадило ее, она сохранилась в почти первозданном виде. Уже ближе к вечеру я поднялась на смотровую площадку. Башня, возвышавшаяся с северной стороны Старой крепости, словно корабль, парила над рекой.

Внутри царили тишина и прохлада. Поначалу я ничего не видела в густом полумраке, зато хорошо ощущала холодное влажное дыхание каменных стен. Глаза понемногу привыкали к темноте. Я боязливо ступала по каменным ступеням, кое-где покрытым мхом и лишайниками, медленно поднимаясь на головокружительную высоту. Винтовая лестница, как и во всех башнях средневековых замков, была построена таким образом, чтобы подъем по ней осуществлялся по часовой стрелке – в случае осады защитники получали благодаря этому преимущество во время рукопашной схватки. Наиболее сильный удар правой рукой можно нанести только справа налево, что было недоступно атакующим. Здесь не было бойниц, скорее всего, потому что это была дозорная башня, а значит, с ее площадки должны отлично просматриваться окрестности.

Уже под самой крышей я остановилась и восхищенно вздохнула. Мир, ранее скрытый за каменными стенами, широко распахнулся передо мной во все стороны: прямо за рекой раскинулась широкая долина, на необозримое пространство протянулись, вздымаясь как волны, бесконечные леса, уже слегка тронутые холодным дыханием осени. Зеленый цвет еще преобладал, но уже не был единственным. Золотые и багровые тона явственно проступали на изумрудном фоне.

Слева к крепости прилепилась деревушка Малово – сверху хорошо просматривались кривые улочки, по которым неторопливо бродили козы, овцы и домашняя птица, каменные дома старинной постройки вперемежку с деревянными избами, богатые сады и небольшая, словно игрушечная, церквушка с позолоченными куполами, а за ней – деревенское кладбище, обнесенное невысокой каменной оградой.

С правой же стороны в противовес картине мирной сельской жизни, пейзаж казался немного зловещим: там река Невеликая постепенно терялась в болотах, поросших Мертвым, как его здесь называли, лесом. Болото обманчиво зеленело сочной травой, а голые остовы погибших деревьев напоминали мачты затонувших кораблей.

Я подошла к низким каменным перилам смотровой площадки – хватит одного неловкого движения, чтобы кувыркнуться вниз. Осторожно перегнувшись через них, наклонилась…

Прямо подо мной плавно несла свои воды река. Я долго вглядывалась в ее серо-зеленую гладь, на которой играли солнечные блики. Простор еще по-летнему голубых небес отражался в воде переливами синевы. Это зрелище заворожило меня. Я стояла так тихо, что какая-то птица (может стриж?), изогнув крыло, пронеслась прямо над моей головой, и, задев меня по волосам, скрылась в вышине. От неожиданности я резко отпрянула от края. Мне вдруг стало очень страшно. Сердце отбивало бешеный африканский ритм… Птица очень напугала меня, и к тому же я смутно почувствовала чье-то постороннее присутствие. Но кроме меня здесь никого не было.

И тут мне совершенно отчетливо показалось, что с того берега, со стороны леса кто-то смотрит на меня. Я явственно, всей покрывшейся мурашками кожей, ощутила на себе пристальный недобрый взгляд. Снова подойдя к перилам, я долго всматривалась в лесную чащу, но не заметила ничего подозрительного, хотя ощущение того, что за мной наблюдают, не проходило.

Внезапно я ощутила упадок сил. Вдруг резко заболела голова, перед глазами закружились черные точки. Вдоль перил полукругом вилась узкая деревянная скамейка, источенная древесными жуками. Я присела на нее, оперлась ладонями на старое, потемневшее от времени дерево, и закрыла глаза, чтобы немного успокоиться и прийти в себя. Это место так странно действовало на меня…

Всю ночь потом мне снились каменные арки башен, их толстые замшелые стены, а в них следы от снарядов и пушечных ядер, и я все блуждала среди этих стен и никак не могла выбраться на волю. И это не было страшно, просто немного утомительно. А потом в моем сне я поднялась на Высокую башню, сложила руки на груди и, перегнувшись через низкие перила, камнем упала вниз…

…Вскрикнув, я проснулась… Было еще совсем темно, и мне удалось немного подремать до рассвета. Но встала я ничуть не отдохнувшая, словно и в самом деле всю ночь проблуждала в сказочном лабиринте стен. Про падение с башни в моем ночном кошмаре я постаралась скорее забыть – мало ли что приснится. Просто вчера я была немного напугана, от высоты у меня закружилась голова – вот и все. Не нужно было так низко наклоняться над пропастью. Поневоле вспомнилась цитата про бездну: когда ты начинаешь вглядываться в нее, она тоже начинает вглядываться в тебя…

…Все выходные шел дождь, так что я отлично выспалась. Потом взялась переписывать лекции, которые одолжила у более прилежных однокурсниц, чем мы с Ксю. А с понедельника снова установилась теплая солнечная погода. Меня обрадовало, что можно будет прогуляться по окрестностям.

Первое время я часто бродила вокруг крепости в полном одиночестве. Медленным шагом блуждала по проселочным дорогам или сбегала в маленькие извилистые лощинки, усыпанные уже начавшими желтеть и облетать листьями. Или просто сидела на берегу, погрузившись в незамысловатые мечты. По узкому деревянному мостику я перебегала на тот берег реки и углублялась в лес, бродила пока не надоест среди сосен и елей, продиралась сквозь заросли кустарников. Под ногами похрустывали шишки и сухая хвоя, где-то раздавался стук дятла, тонко пахло смолой, а потом сосновый бор внезапно сменяла березовая рощица или смешанный лесок, и под ногами уже шуршал ковер из листьев, запах прелости и гнили щекотал ноздри.

Я нашла несколько небольших часовенок, разбросанных по округе. Порой мне попадались курганы и каменные кресты, высотой почти в человеческий рост, назначение которых было мне неизвестно. Быть может, это были древние захоронения? И тогда какой-то трепет пронзал все мои члены, и мной овладевало благоговение перед загадками и тайнами истории, которые она так ревниво охраняет, и заглянуть в которые далеко не всегда представляется возможным.

Иногда я сгребала большую охапку опавших листьев и ложилась на них, скрещивая на груди руки или наоборот раскинув их в стороны. Я подолгу всматривалась в глубокую лазурь неба, наблюдая то за причудливым движением облаков, то за пронзающим высь стремительным полетом птицы, то за оставленным высоко в небе белым следом самолета.

На лоне природы, среди спокойных мягких линий горизонта моя боль постепенно утихала. Все произошедшее в моей жизни стало казаться чем-то нереальным, словно случилось не со мной, а было какой-то выдуманной историей, однажды прочитанной мной в книге. Мне даже иногда казалось, что я всегда жила здесь, в крепости, с самого моего рождения. Она стала моим настоящим домом. Мне очень полюбилось это дикое и красивое место, почти не тронутое цивилизацией.

После таких прогулок я возвращалась обновленная, пусть и уставшая и к тому же всегда изрядно проголодавшаяся. Здешняя тишина, нарушаемая лишь криком петухов, мычанием коров, кваканьем лягушек да редким собачьим лаем, успокаивала меня, как теплая ванна.

После моего приезда сюда я почти не вспоминала о прошлом. Я наложила табу на эти воспоминания, и пока что мне это помогало. Лишь изредка я начинала больно ощущать свое одиночество и ненужность. Но не это беспокоило меня: больше всего меня пугали беспричинные приступы страха. И в эти минуты мысли о возможности прекратить свое земное существование, а вместе с ним и все мучения, снова и снова посещали меня. Но я снова и снова гнала их прочь.

Ведь в сущности в моей теперешней жизни все было не так уж и плохо. Можно сказать, что я привыкала к ней гораздо быстрее, чем могла себе это предположить, и сейчас чувствовала себя вполне комфортно. Жизнь моя постепенно налаживалась. Но страх так никуда не исчез. Он лишь притаился на время, и вызвать его могло все, что угодно: ночной кошмар или странное ощущение чьего-то недоброго присутствия.

Я всегда старалась вернуться в общежитие до наступления ночи. В сумерках я плохо видела, да и вообще с детства боялась темноты, и особенно по вечерам ощущала себя не в своей тарелке вблизи от леса, частенько вспоминая слова простодушного таксиста. Может в них и есть здравый смысл. Кто знает, что скрывается там, в густой чаще?

Глава пятая

Ксю

Пока мне нравилось на новом месте всё и все без исключения: крепость, природа, университет, преподаватели, мои однокурсники и соседи по общежитию, но особенно моя новая подруга и соседка по комнате – Ксения Полянская, или попросту Ксю, как она любила, чтобы ее называли. Она заряжала меня своей энергией, которая, казалось, била в ней через край. Скучать и хандрить этот человек просто не умел.

Вечера и выходные она обычно проводила вне стен крепости. Но сегодня вечером впервые за всю неделю никуда не пошла, сославшись на головную боль.

– Надоели эти мальчики-мажоры, папенькины и маменькины сынки. – Она забралась с ногами на кровать и занялась маникюром. – Ничего из себя не представляют, а гонору! – Видно, ее временами все же начинают утомлять бесконечные кавалеры с их однотипными ухаживаниями. – Куда, интересно, подевались нормальные парни? Может, вымерли, как мамонты?

Я деликатно промолчала, не зная, что ответить на этот вопрос. По природе я, скорей всего, однолюб, и поэтому совершенно не разделяла ее чрезмерное, на мой взгляд, увлечение противоположным полом. Я уже поняла, что Ксю не очень-то разборчива в связях, но это нисколько не отразилось на моем отношении к ней. У каждого есть право жить так, как он считает нужным.

Я сразу и безоговорочно приняла ее в свое сердце и полюбила, как собственную сестру, которой у меня никогда не было. Она в свою очередь говорила, что тоже испытывает ко мне самые нежные чувства и считает своей младшей сестренкой, которую ей хочется опекать и защищать…

…Подруга настаивала, что внешне мы с ней очень похожи, но я-то знала, что была лишь отражением ее красоты, бледным подобием, слабой копией. А она все уверяла меня в обратном, заставляя вставать рядом с ней перед зеркалом и выискивать черты сходства между нами. Но если она была истинной красавицей, то меня рядом с ней с натяжкой можно было назвать просто симпатичной.

Да, определенное сходство, конечно, прослеживалось: обе мы худенькие большеглазые брюнетки с длинными волосами, но на этом оно, по-моему, и заканчивалось, если уж судить беспристрастно. Во-первых, Ксюша выше меня ростом, во-вторых, у нее более пышная грудь, в-третьих – очень тонкая талия, по сравнению с моей, в-четвертых, у нее прекрасная кожа, в-пятых, ее шоколадно-коричневые волосы гораздо длиннее и гуще моих, и, наконец, у нее более выразительные глаза, опушенные бесконечно длинными ресницами.

Словом, в ней все было более ярким, броским, и к тому же эта незаурядная внешность дополнялась огненным темпераментом. Этим и объяснялось нескончаемое внимание к ней мужского пола и неиссякаемая зависть со стороны женского.

К тому же у нее был легкий и незлобивый характер. Она редко обижалась, а если это и случалось, то никогда подолгу не дулась, и даже расставаясь с постоянно меняющимися поклонниками, умудрялась сохранять с ними приятельские отношения.

Ксю была прирожденным лидером, рядом с ней всегда находились люди. Вспыльчивая, но отходчивая, доброжелательная и веселая, общительная и остроумная, она сразу же становилась душой любой компании.

Она призналась мне, что с самого детства среди ее друзей было больше парней, чем девчонок. Я стала ее первой и единственной настоящей подругой.

Основной чертой Ксю было жизнелюбие. Она никогда не витала в облаках и не строила воздушных замков – просто жила здесь и сейчас, не задумываясь о завтрашнем дне и стараясь каждую минуту, как она говорила, «урвать себе хоть немного от того, что у людей называется счастьем». Меня поражала ее замечательная способность никогда не унывать и верить в то, что безвыходных ситуаций не бывает. Своей жизнерадостностью и оптимизмом она напоминала мне незабвенную Скарлетт О’Хара из «Унесенных ветром».

Ксю считала, что главное для девушки – это удачное замужество, и именно поэтому она все время находилась в активном поиске того самого «принца», который сделает ее счастливой. При этом о любви речь не шла. Для Ксю любовь являлась чем-то приходящим и уходящим, и в длительность этого чувства она не верила. Однажды она, как и я, сильно обожглась, и теперь считала, что гораздо лучше быть любимой, чем любить самой.

Когда я робко заикнулась, что чувства, по моему мнению, должны быть все-таки обоюдными, она лишь рассмеялась в ответ:

– Почти во всех удачных браках один человек любит, а другой только позволяет себя любить. Так вот пусть меня любят и обожают, пусть носят на руках, холят и лелеют, а я с удовольствием буду это принимать. И может быть со временем, я тоже полюблю, ну, скажем, в знак благодарности.

– «Она его за муки полюбила, а он ее за состраданье к ним», – процитировала я. – Такова была природа взаимоотношений Отелло и Дездемоны, а они, как известно, закончились весьма плачевно. Нет, я так не хочу!

– Да ладно тебе, Шекспира приплела! В каком веке ты живешь, подруга? Сейчас все совсем по-другому.

Я хотела возразить, что времена, конечно, меняются, но люди остаются теми же, и их чувства тоже, но спорить на эту тему мне совершенно не хотелось. Мой единственный любовный опыт оказался неудачным, так что доказать свою правоту на собственном примере я не могла, а значит, и говорить тут не о чем.

…Ксю нравилось хорошо выглядеть и привлекать к себе внимание окружающих. Она уделяла тщательное внимание своему гардеробу и в огромных количествах использовала косметику. Для этого ей частенько приходилось вставать по утрам пораньше, чтобы успеть вымыть и высушить волосы и нанести макияж, несмотря на то, что она обожала поваляться в постели. Но, красота, как известно, требует определенных жертв. Из-за наведения утреннего марафета Ксю частенько прогуливала первые пары, принося знания в жертву пресловутой красоте.

Подруга постоянно уговаривала меня накраситься, утверждая, что тогда мы с ней будем похожи, как двойняшки. Это стало для нее навязчивой идеей: одинаково одеться, сделать одинаковые прически и макияж, и в таком виде куда-нибудь сходить.

Наша однокурсница и соседка по общежитию Люся, рыжеватая девушка с россыпью веснушек на круглом лице и собранными в жидкий пучок на затылке тусклыми волосами неопределенного цвета, любившая поныть и пожаловаться на жизнь, глядя на нас завистливо вздыхала:

– Везет вам, вы красииивые! А вот у меня внешность ну совершеееенно не романтическая…

– Покрась волосы в другой цвет, измени прическу, избавься от веснушек – и увидишь, что все не так страшно, – не раз советовала ей Ксю, не обращая на лесть никакого внимания, но та лишь продолжала завистливо вздыхать.

Честно говоря, мы ее не любили, и старались свести общение с ней к минимуму. Трудно найти общий язык с человеком, который все время ноет и испытывает зависть к другим, а сам даже не пробует что-либо изменить в своей судьбе или хотя бы для начала во внешности…

…В целом моя новая жизнь в университете была легкой и приятной, в том числе и благодаря Ксю. Она была очень популярна, пользовалась симпатией и уважением, хорошее отношение к ней перешло и на меня, поскольку я была ее единственной близкой подругой. Днем мы вместе посещали занятия, вечера Ксю обычно проводила со своими многочисленными друзьями и знакомыми, а я, приготовив незамысловатый ужин, предавалась любимому занятию – чтению.

Подруга настойчиво приглашала меня сходить куда-нибудь вместе, но я всегда решительно отказывалась – шумные компании меня совсем не привлекали. Время от времени она возобновляла попытки вытащить меня «в свет», но все так же безуспешно…

– Ты ведь умеешь готовить? – этот вопрос Ксю задала мне примерно через пару недель после моего приезда.

– Ну в общем, да. А что? – осторожно поинтересовалась я. Что она еще придумала, неугомонная?

– Ты не будешь возражать, если мы разделим обязанности? – спросила подруга, и, не дав мне ответить, затрещала без умолку:

– Я бы взяла на себя уборку и покупку продуктов. А ты – готовку. Понимаешь, я совсем не умею готовить, да и не люблю это дело, честно говоря. А от столовской пищи скоро заработаю себе гастрит. Но зато я люблю заниматься уборкой.

Я хмыкнула про себя. Да уж! Это точно. Страсть Ксю к чистоте просто сводит с ума. Она может по несколько раз в день протирать пыль и перекладывать вещи на полках, так что после нее ничего не найдешь. Зато в комнате у нас просто стерильная чистота и идеальный порядок.

– И к тому же так будет гораздо дешевле, чем питаться в столовой, а то у меня почти все деньги уходят на еду, – это был для меня весьма веский довод. Мне весь год предстояло жить на одну мизерную стипендию. Те деньги, что я взяла из дома, уже почти закончились, и необходимо было из всех сил экономить, чтобы не протянуть ноги. Ксюше помогали родители, время от времени присылая денежные переводы. Пару раз они приезжали к ней, привезя огромное количество вещей и продуктов, а вот мне приходилось рассчитывать только на себя.

Я понимала, что, предложив питаться из одного котла, подруга тем самым хотела поддержать меня, видя, как тяжело мне приходится. Это было очень деликатно с ее стороны, ведь предложи она мне помощь напрямую, я бы непременно отказалась.

– Ну, как? Ты согласна? – я молчала, обдумывая решение. Мне не хотелось становиться для нее обузой, и в то же время я не могла отказаться от предложения, не обидев ее. Тогда Ксю выдала последний железный аргумент:

– Психологи считают, что все женщины по своей природе делятся на два типа: поварихи и уборщицы. Так вот, я, судя по всему – второй тип. А ты, получается, первый! Против природы не попрешь!

Я покорно вздохнула: ну раз уж психологи так считают, деваться некуда – меня записали в поварихи.

Мы сложили свои небольшие сбережения в старый шерстяной носок и спрятали его в мой чемодан, который закрывался на ключ. Случаев воровства в общаге вроде не наблюдалось, но рисковать мы не хотели. Хотя сломать хлипкий замок ничего не стоило, но так была хоть какая-то видимость защиты.

– Ну, вот, почти как в сейфе, – похлопала подруга по крышке чемодана. – Теперь думай, куда спрятать ключ.

Мы спрятали ключ в батарею – уж там его точно никто искать не станет – и страшно довольные собой напились чаю с баранками, после чего завалились спать.

Таким образом, у меня отпала необходимость поездок за продуктами в город, которые я не очень любила. Покидая территорию Старой крепости, я чувствовала себя устрицей, которую вынудили выползти из удобной уютной раковины, оставив незащищенным от внешней среды ее мягкое беспомощное тело…

…На следующий день я составила список продуктов на неделю. Ксю пыталась было внести туда коррективы, но я настояла на своем: бюджет у нас был очень жесткий. Поэтому я безжалостно вычеркнула из него йогурты и шоколад, зато внесла побольше разных круп: будем варить кашу – зерновые очень дешевы и полезны. Но витамины тоже нужны. С целью их восполнения мы вместе сходили в деревню и купили недорогих местных яблок, свеклу и морковь, ведро картошки, деревенское молоко, яйца, масло и сметану. Я составила примерное меню на неделю и, получив одобрение Ксю, ревностно принялась за свои обязанности.

На завтрак я обычно варила кашу, а если было некогда или неохота – делала бутерброды. На обед готовила суп или второе и овощной салат, вместо ужина мы, как правило, пили чай с вареньем и печеньем, грызли яблоки или доедали то, что осталось от завтрака и обеда. По выходным я обычно пекла пирожки или жарила блинчики, которые Ксю просто обожала.

У девчонок в общаге можно было одолжить все, что угодно: от щепотки соли и коробки спичек до пачки масла и курицы, если таковая имелась в запасе. Сложнее было перехватить небольшую сумму денег до следующей стипендии. Мы тоже частенько выручали соседей и тем, и другим, а те не оставались в долгу, так что жили мы небогато, но очень дружно.

Гораздо сложнее приходилось ребятам в мужском общежитии, временами они попросту голодали. Деньги у них обычно очень быстро заканчивались, готовить большинство из них абсолютно не умело, плохо у них обстояло дело и с элементарным самообслуживанием, поэтому к девчонкам очень часто поступали просьбы что-нибудь приготовить или зашить.

…Как-то вечером я задремала, но вскоре была разбужена непонятными криками и шумом, доносившимися с общей кухни. Я узнала голос Ксю и вышла в коридор.

– Кто тебе разрешал брать это? Тебя не учили, что брать чужое без спроса нельзя? Как ты вообще здесь оказался? – Подруга напоминала фурию. Нескладный долговязый парень, не обращая на ее крики никакого внимания, что-то доставал пальцем из небольшой стеклянной миски и отправлял в рот.

– Что за шум? Что здесь происходит? – удивилась я.

– Да вот, пришел в гости, и как оказалось – не зря. Очень вкусно! – радостно сообщил незваный гость.

– Но ведь это была моя маска для лица! – возмущенно завопила подруга.

– Как ты можешь тратить продукты на какие-то маски для лица, когда другие люди голодают! Ты не гуманна! – спокойно философствовал парень, продолжая поедать что-то из чашки.

– Ты представляешь, сделала себе маску для лица: творог, яйцо, мед и сметана, – продолжала возмущаться Ксю, теперь уже обращаясь ко мне. – Собирала ингредиенты по всему общежитию! Отошла на минуту, а этот, – ткнула она пальцем в грудь долговязому, – взял и все слопал!

– Ну и как, понравилось? Вкусно? – еле сдерживая смех, поинтересовалась я у воришки.

– Ага. Вкусно, но мало, – парень с видимым сожалением облизал пальцы. При этом у него был такой несчастный вид, что мы с Ксю, переглянувшись, так и прыснули от смеха.

– Девчонки, а может у вас есть что-нибудь еще пожевать, а? Очень кушать хочется! – попросил тот, поняв, что мы на него не сердимся.

– Пошли, горе ты мое, – Ксю уже простила ему съеденную маску.

На завтрак я варила гречневую кашу, и кое-что еще оставалось. Мы отдали незнакомцу остатки гречки, взяв с него обещание помыть и принести кастрюлю назад. Парень был на седьмом небе от счастья, когда в кашу я добавила кусок сливочного масла, а Ксю в придачу к этому отрезала еще и пару толстых кружков «Докторской» колбасы.

– Я ваш вечный должник! – держа в одной руке кастрюлю с кашей, вторую, в которой была зажата колбаса, парень проникновенно приложил к левой груди. – Девчонки, вы мои спасительницы – не дали умереть голодной смертью. Если будет кто обижать – обращайтесь, разберемся. – Он грозно нахмурил брови и угрожающе выкатил глаза…

…Чуть позже я снова легла в постель, твердо намереваясь заснуть. Завтра предстоял непростой день – целых два семинара, но все мои попытки погрузиться в сон были тщетны. В последнее время по ночам меня частенько мучила бессонница, сон же взял привычку неожиданно наваливаться в самое неподходящее время. Я могла отключиться прямо посреди дня где угодно, в самых неожиданных местах. Вот и вчера полночи промаялась бессонницей, а на лекции по зарубежной литературе чуть не заснула, несмотря на то, что мне очень нравился этот предмет.

А тут еще эти постоянные кошмары… с тех пор, как я приехала сюда, они продолжают мучить меня почти каждую ночь. Мне и раньше часто снились страшные сны, но они никогда не вызывали у меня такого ужаса.

Я посмотрела на мирно посапывающую на соседней кровати Ксю и по-хорошему ей позавидовала. По утрам сон покидал ее также стремительно, как накатывал по вечерам. Она просто клала голову на сложенные бутербродом ладошки и в следующую секунду уже видела какое-нибудь приятное сновидение, а утром просыпалась в неизменно прекрасном настроении.

Ну что ж, а мне похоже предстояла еще одна бессонная ночь. Я всегда была «совой», тяжело засыпала и так же тяжело просыпалась. Лишь огромным усилием воли мне удавалось вытащить себя из постели рано утром. К тому же мой сон всегда отличался повышенной чуткостью. Любой маломальский звук мог разбудить меня, будь то скрип двери, чьи-то отдаленные голоса или легкие шаги, а уж тем более такой громкий, как разыгравшаяся гроза.

Я проснулась от раскатов грома, подняла голову и подивилась: что происходит с природой? Пора летних гроз давно миновала. Что это, последствия глобального потепления? Буквально через секунду я снова опустила голову на подушку и зевнула, но сон уже ушел.

По подоконнику яростно застучал ливень. «Похоже на дождь с градом», – подумалось мне, но встать и посмотреть было лень. К тому же было довольно прохладно, и при одной только мысли о том, чтобы покинуть теплое пространство под одеялом, начинал бить озноб.

Резкий порыв холодного ветра неожиданно со стуком распахнул окно, и в комнату ворвались яростные дождевые потоки, сопровождаемые ужасным грохотом и вспышками молний.

Я никогда не боялась ни грома, ни молний, но в этот момент мне вдруг стало очень страшно, словно вместе с этой осенней грозой в комнату ворвалось что-то еще, заставившее мое сердце учащенно и неровно биться. Что-то, скрутившее в тугой комок мои внутренности и принесшее с собой липкий, противный, ползающий по спине страх, от которого не было спасения.

Да что же со мной, в конце концов, происходит? Может, у меня какие-то проблемы с психикой? Ведь я прямо-таки едва не задохнулась от внезапного, нахлынувшего, как ледяная волна, ужаса. Может, пора уже принимать какие-то успокоительные травы, лекарства?

Я слышала, как Ксю, чертыхаясь, встала и закрыла окно, и постаралась дышать как можно ровнее, притворяясь спящей, а потом долго еще лежала, накрывшись с головой и дрожа всем телом, пока дробный стук дождя, приглушенный толстым одеялом, через какое-то время не подействовал на меня усыпляюще. Вскоре я снова задремала…

Глава шестая

Библиотекарь

…и на следующее утро проснулась в прекрасном настроении. Приветливо улыбнулась солнечному зайчику, заползшему на смятую подушку и норовившему перебраться мне на щеку, сладко потянулась, ощущая приятную легкость и невесомость во всем теле.

Я видела волшебный сон, который не снился мне уже целую вечность. Раньше, в детстве, я видела его довольно часто. Бабушка утверждала, что я просто расту, но мне всегда казалось, что дело тут совсем не в этом…

…Так вот, в детстве мне часто снилось, что я могу летать. Обстоятельства, при которых происходили мои ночные полеты, бывали разными, но иногда повторялись.

В одном из снов, к примеру, я убегаю от преследователей: какие-то люди, явно желающие причинить мне зло, гонятся за мной и вот-вот поймают. Кто-то из них уже хватает меня за край одежды… Я в панике – моя жизнь находится под угрозой, и, казалось бы, уже ничто не может спасти меня. Но тут каким-то непостижимым образом я отрываюсь от земли… и взлетаю!

Сначала у меня это плохо получается. Я никак не могу набрать высоту и каждую секунду готова упасть, но там, внизу, эти люди. Они крайне обозлены тем, что мне удалось ускользнуть от них, и страх перед ними заставляет меня подниматься все выше и выше…

Через некоторое время я начинаю перемещаться в воздухе все более уверенно и постепенно ускоряю движение. Я чувствую встречные потоки ветра, но они не оказывают мне сопротивления: просто обтекают мое тело по бокам и освежают лицо.

Мои преследователи остаются внизу и далеко позади. Я смотрю на них с высоты птичьего полета, и мне уже нисколько не страшно. Я спасена, я ликую! Это просто невероятно, что я умею летать! Это просто чудо какое-то!

В следующем сне я бреду по лесу. Темнеет. Я уже довольно давно блуждаю между деревьями и, похоже, совсем заплутала… Меня охватывает чувство безысходности и отчаяние. Лес стоит сплошной темной стеной, и я подпрыгиваю, пытаясь увидеть хоть какой-нибудь просвет впереди. Чувствую, как ноги с силой отталкиваются от земли, но в следующий миг я падаю. Но я не отчаиваюсь, подпрыгиваю еще выше… и вдруг вижу траву очень далеко внизу подо мной. Чувствую, как земное притяжение тянет вниз, но я сопротивляюсь ему, судорожно дергаясь – вверх, вверх! И вот я уже над лесом…

Я слегка наклоняю туловище вперед, вытягиваю руки в стороны и, как птица, парю над верхушками деревьев. Прямо надо мной – бескрайнее небо, снизу – темная громада леса, а слева видны переливающиеся огни большого города. Усилием воли я двигаю свое тело по направлению к горящим огням и с удивлением понимаю, что оно мне подчиняется – я лечууууууу!!!

Я полностью контролирую ситуацию: могу ускорить или замедлить полет, подняться выше, почти до облаков. Но там трудно дышать и холодно, поэтому я спускаюсь на более комфортную высоту. Я снова спасена, чувство эйфории и невероятное счастье переполняют меня…

А сегодня ночью мне приснилось, что я бреду по солнечному цветущему лугу. Я спокойна и умиротворена. Но вдруг страх пронзает мое существо: что если я разучилась летать? Оглядевшись вокруг и не заметив рядом ни одного живого существа, кроме птиц и насекомых, я разбегаюсь, подпрыгиваю и… отрываюсь от земли…

Я лечу очень низко, прямо над травой, а рядом носятся стрекозы и бабочки. Но я понимаю, что летать днем небезопасно, что меня могут увидеть, и поэтому с сожалением прекращаю свои упражнения. Главное я уже успела узнать: да, я действительно умею летать и никогда не разучусь этого делать!

Сегодняшний полет, как и все предыдущие, наполнил меня энергией и оптимизмом. Я снова испытала это восхитительное чувство радости, неуязвимости и всемогущества! Если бы только можно было удержать это ощущение в себе навсегда! Если бы только можно было побороть приступы беспричинного страха… Тогда можно было бы сказать наверняка, что со мной все в полном порядке…

Я еще раз с наслаждением потянулась и решительно скинула с себя одеяло. Валяться в постели было некогда: перед занятиями нужно было успеть зайти в библиотеку. Весело напевая, я вскипятила чайник, сделала бутерброды с сыром и пошла будить Ксю…

…В так поразившую меня с первого взгляда огромную университетскую библиотеку я направилась на следующий день после приезда, получив студенческий билет и список необходимой учебной литературы. Пожилая библиотекарша, открывая мне абонемент, посетовала, что я так поздно пришла за учебниками.

– Почти все уже разобрали. Осталось, конечно, несколько экземпляров, но в очень уж плохом состоянии. В некоторых не хватает страниц, а здесь вот переплет совсем развалился…

– Ничего, я подклею. – Взяв книгу в руки, я любовно разгладила помятую страницу. Взгляд библиотекаря потеплел.

– Погоди, я поищу в хранилище, может, осталось что-нибудь получше.

– Спасибо вам большое, – искренне поблагодарила я. – А можно пока посмотреть книги? – кивнула я на полки с художественной литературой.

Та засмеялась, с интересом поглядывая на меня:

– Ишь, как глазки-то заблестели! Любишь читать?

– Очень! Больше всего на свете! – призналась я.

– Смотри уж, чего там, – приветливо кивнув седой головой с затейливо уложенной прической, старушка скрылась в недрах библиотеки. Мои глаза жадно забегали по корешкам книг. Ого, сколько всего интересного! Будет чем заняться вечерами.

Вскоре библиотекарша вернулась с несколькими более-менее приличными учебниками, и, забрав книги, я попрощалась с ней. Нужно ли говорить, что я стала здесь частой гостьей?

Готовиться к занятиям я предпочитала в читальном зале, где сами стены, казалось, дышали мудростью веков. Я представляла, как когда-то давным-давно благочестивые монахини изучали здесь греческий язык и латынь, читали жития святых, перемежая чтение молитвами и пением псалмов, и воображала себя одной из них…

Я часами могла копаться на библиотечных полках, выискивая чтиво по душе. Здесь я не чувствовала себя одинокой, ведь книги с детства были моими верными друзьями. Какая бы проблема или неприятность не встречались мне на пути, я всегда знала, что и ответ на любой вопрос, и поддержка в трудной ситуации, и лекарство от плохого настроения с их стороны мне гарантированы.

Я любила не только читать книги, но и просто держать их в руках, листать, рассматривать переплеты в книжных магазинах и библиотеках. Кому-то нравится запах кофе, кому-то – табачный дым, мне же всегда нравился совершенно особенный и неповторимый запах книг. Причем как новых, со свежим ароматом типографской краски и бумаги, так и старых, с их древесно-травяным запахом, кисловатым привкусом и нотками ванили. Ведь запах – такая же часть книги, как и ее содержание.

Я запоем читала все подряд: поэзию и прозу, классику и детективы, приключения и фантастику, любовные и исторические романы. И мне всегда казалось, что детективы и приключения отдают чем-то острым и пряным, а любовные романы – сладкой карамелькой. В плане чтения я была, что называется, «всеядна» и могла за несколько часов «проглотить» понравившееся мне произведение. Постепенно получилось так, что книги практически заменили мне реальную жизнь.

В какой-то момент я поняла, что люди вокруг мне не интересны. Ложь, лицемерие, ханжество стали их стилем существования, а жизнь сводилась к постоянной суете, погоне за личными удобствами, деньгами, славой и удовольствиями – словом, была скучна и предсказуема. Гораздо интереснее было читать книги, в которых необыкновенные события происходят с необычными людьми.

Но далеко не все персонажи были настоящими героями – некоторые ничем не отличались от меня, и потому в глубине души я надеялась, что и в моей жизни тоже найдется место чуду. Уж слишком отличалось мое прозаичное существование от того, что описывалось в романах. Неужели же все до последней буквы в них выдумка, бесплодные фантазии авторов? Должна же хоть часть из написанного быть правдой!?

Люди живут слишком спокойной и размеренной жизнью, в которой нет места ничему необыкновенному: суетятся, строят долгосрочные планы, стараются, чтобы у них все было не хуже, чем у других. И все вроде у них запланировано на годы вперед и вполне предсказуемо, но… Но если хорошенько подумать, то, наверное, каждый человек сможет вспомнить о каком-то Необычном, выходящем за рамки его понимания, явлении или событии, которое произошло либо с ним самим, либо с его друзьями, знакомыми или родственниками.

Ведь это самое Необычное всегда где-то рядом, совсем близко и только и ждет момента, когда мы впустим его в свой мир, чтобы навсегда изменить его. Но вместо того, чтобы дать ему ворваться в нашу жизнь, мы изо всех сил этому сопротивляемся, выдумывая кучу причин, чтобы отрицать само его существование. Но если уж дадим слабинку, то оно тут же воспользуется этим обстоятельством и закружит нас в водовороте загадочных событий, которым не было и нет объяснения…

…Как-то я засиделась допоздна в университетской библиотеке среди бесконечных рядов книг и разговорилась с седой библиотекаршей, которую звали Анной Семеновной. Жила она в той самой маленькой деревушке, что так доверчиво прильнула к каменному подножию крепости и носила очень подходящее ей название – Малово.

С Анной Семеновной, очень милой пожилой дамой, мы сразу нашли общий язык. Она разрешила мне копаться на книжных полках и в каталогах в поисках чего-нибудь нужного для занятий или просто интересненького, а я в благодарность за это старалась ей по возможности помогать. Студенты слегка побаивались старушку за строгий нрав: уж очень ревностно она относилась к своим обязанностям.

Я была поражена тем, как она одна справляется с таким количеством работы. Библиотекарша разоткровенничалась и посетовала на сложности с подбором персонала. Ей давно нужен был помощник, который подобно ей самой бережно и трепетно относился бы к книгам.

– После каждого семестра недосчитываемся целых полок учебников. А сколько их портят, вырывают страницы, ломают переплеты. Просто вандалы какие-то. – Она вздохнула и укоризненно покачала головой. – Да и самой библиотеке уже давно требуется ремонт. Стеллажи еле держатся, со стен штукатурка сыплется…

– А тут новая напасть, – старушка схватилась за сердце. – Электронный каталог ректор велел составить, а я в компьютере ни бум-бум, как говорится. Прислал Дмитрий Анатольевич мне на подмогу студентика, так он мне тут все вверх дном перевернул. Я прихожу, а у меня издания XIX века на полу валяются, сваленные в кучу. Это мыслимое ли дело! – она возмущенно всплеснула руками. – Да разве можно такому доверить библиотеку? А ну как пропадет какой-нибудь ценный экземпляр? Ну я и прогнала этого шалопая взашей. А теперь ума не приложу, что делать.

– Я могла бы вам помочь, – предложила я осторожно. Анна Семеновна с подозрением оглядела меня, словно увидела впервые.

– А с компьютером управишься?

– Постараюсь.

– Зарплаты ведь студентам не положено… – искоса взглянула на меня библиотекарша, ожидая ответной реакции.

– Так я бесплатно, на общественных началах! Я хотела записаться в волонтеры к археологам, но лучше уж буду помогать вам. Я просто обожаю книги!

Так началась моя работа в университетской библиотеке. Сначала я занялась ремонтом учебников: подклеивала, чинила переплеты. Эта работа доставляла мне удовольствие, отвлекала от тягостных дум. Потом потихоньку начала составлять электронный каталог и неожиданно увлеклась этим занятием. Я приходила в библиотеку сразу после лекций и частенько оставалась до закрытия. Анна Семеновна не могла нарадоваться на так кстати появившуюся подмогу.

– Что бы я без тебя делала? – постоянно приговаривала она. – Тебя мне сам Бог послал. –Но при этом ровно в 19.00 она буквально выгоняла меня, закрывала дверь на ключ, включала сигнализацию и уходила. Только спустя пару месяцев старушка вручила мне запасной ключ, решив, что мне можно доверять, после чего я стала пропадать в библиотеке до позднего вечера. Вернувшись в общежитие, наскоро собирала для нас с Ксю ужин и готовила обед на следующий день, успевая перед сном немного почитать. Так что скучать и думать о прошлом мне было совершенно некогда. Не зря говорят, труд – лучшее лекарство.

Как-то раз, работая в самом отдаленном уголке библиотеки, среди пыльных томов я обнаружила поистине бесценную находку. В запасниках каким-то чудом сохранились старинные фолианты. У Анны Семеновны они числились в секторе редких изданий – несколько сотен экземпляров – и на руки, разумеется, не выдавались.

Кроме церковной литературы здесь хранились переводные словари, пособия по ботанике, психологии, истории, труды Ломоносова и других ученых. Они были бесценны, и их место, по моему мнению, было в музее, о чем я и сообщила Анне Семеновне. Но она велела мне даже не думать об этом. К моему удивлению, старушка очень рассердилась:

– Когда-то эти книги принадлежали монастырю, и их место здесь! Университет вместе с библиотекой скоро переедет в новое здание, но я не дам забрать монастырское имущество. Растащат, разворуют! Книги и другие ценные вещи передадут музею-заповеднику, который будет здесь, в крепости. Глядишь, все целее будет под моим-то присмотром. Не хочу, чтобы та малая часть, что осталась от когда-то огромной монастырской библиотеки, пропала. Не для того мой отец и дед жизнью рисковали, пряча эти книги.

…Оказывается, отец Анны Семеновны в годы Советской власти был здесь сторожем, а дед еще до октябрьской революции 1917 года служил в здешней церкви. Они и спасли бесценные экземпляры книг от разграбления, спрятав их в одном из потайных отделений подземного хода, проходящего под крепостью.

Но большая часть монастырской библиотеки все же погибла: часть книг сожгли безграмотные крестьяне, часть их была украдена, когда в 1936 году последний настоятель здешнего храма был убит при исполнении пастырского долга. Церковь была закрыта, разграблена и сначала использовалась как склад, а потом, вплоть до Великой Отечественной войны 1941 года – как зернохранилище. За этот период времени растащили все: старинные иконы, церковную утварь и прочее имущество, но эти книги чудом удалось спасти.

– Я ведь сама из сето. Знаешь такой народ? – услышав отрицательный ответ, Анна Семеновна продолжила повествование. – Наши предки здесь жили испокон веков. Здесь когда-то была земля Сетумаа. Если дословно перевести с языка сето, это значит «земля битв, войн»… – Она с минуту помолчала, словно почтив память тех, кто погиб на этой земле, защищая ее, и поведала мне удивительную историю:

– Нас совсем мало осталось, сето называют «народом-призраком»: в документах такой нигде не значится, и язык наш находится под угрозой исчезновения. (Прим. автора: язык сето включен в 2009 году ЮНЕСКО в Атлас исчезающих языков мира как «находящийся под угрозой исчезновения».) При переписи населения наши обычно записывали себя эстонцами или русскими. В советское время было не важно кто ты – русский, эстонец или сето. Тогда был советский народ…

Наша семья не уехала в 90-е в Эстонию, когда многие перебрались туда за лучшей долей. Мы остались здесь, рядом с могилами предков. В Малово из сето сейчас осталось всего пять стариков пенсионного возраста, молодежь вся поразъехалась. Но мы свято храним свои обряды и традиции.

Мы хоть и православные, но издревле считались у русских полуверками за то, что верили наряду с Иисусом и девой Марией в своих богов и не читали Библию, наравне с православной Пасхой почитали камни и леса, родники и поля – все, что нас окружает, одним словом – природу.

Вот так и получается: язык у нас вроде как эстонский, но и не эстонский, вера вроде как православная, но тоже не совсем. Мы – ни те и не другие. Мы особенные.

Сетосское культурное движение началось, когда распался Советский Союз, и национальные меньшинства вспомнили, что у них есть корни. Без корней жить не могут как деревья, так и люди…

У меня давно есть мечта – открыть небольшой музей сето. Уже много лет я по крупицам собираю для него экспонаты, коллекционирую песни и фольклор – главное наследие наших прародителей: сказания, предания, былины… Вот придешь ко мне в гости, сама все увидишь и услышишь…

Так судьба свела меня с народом, о существовании которого я даже не догадывалась. Народом со странными обычаями, своеобразным языком и множеством старинных поэтических легенд и преданий…

…Анна Семеновна жила в большом уютном бревенчатом доме, под крышей которого свили гнездо ласточки. Хозяйство, по ее словам, было небольшое – корова, с десяток кур, ну и сад с огородом, конечно. А для меня было просто удивительно, как она успевает со всем управляться: с хозяйством, с огромной библиотекой, да еще, оказывается, у нее в доме расположился настоящий музей, посвященный культуре сето. Под него она отвела часть своей избы.

От непривычной обстановки, которая воссоздавала крестьянский быт сето, веяло чем-то удивительно теплым и живым. Одежда, домашняя утварь, предметы обихода – все это было сохранено со старанием и любовью…

…Анна Семеновна встретила меня в сетосском костюме: черном сарафане-сукмане, который, как она рассказала, традиционно шьют из хлопчатобумажной, льняной или шерстяной ткани, и рубахе из отбеленного льна с национальным орнаментом. Поверх костюма повязан передник и пояс, на голове – полотенчатый головной убор и, конечно, главное богатство и признак обеспеченности – серебряные украшения, которые носят на шее сетосские женщины. Чем больше и увесистей украшения, тем богаче их владелица.

– На мне сейчас примерно три килограмма серебра. Эти украшения веками передаются из поколения в поколение в нашем роду по женской линии. Ко мне они перешли от прабабушки.

– Вы в этом костюме похожи на жар-птицу! – искренне восхитилась я изобилием ярких красок, блеском серебра и золотых шнуровок. И все это звучало, звенело, перезванивалось, перекликалось нежнейшими переливами мелодий при ходьбе!

– Этот звон издревле считался в сетосской среде оберегом от злых сил и дурного глаза, – пояснила Анна Семеновна. – Женщину сето должно быть сначала слышно, а потом уже видно.

Осматривая утварь, так бережно собранную и сохраненную этой удивительной женщиной, я любовалась изяществом, с которым были вышиты линики (головные уборы народности сето) и люхасерет (специальные полотенца с особым орнаментом). Их ткали на деревянных станках. Подержала в руках канкиль – святой инструмент (что-то наподобие русских гуслей), на котором было принято играть только по особым праздникам.

– Все признают, что моя коллекция по истории народности сето – самая полная из всех известных в настоящее время не только в России, но и в Эстонии, – с нотками гордости в голосе сообщила мне Анна Семеновна. – Через полтора десятка лет от нашего народа не останется и следа, так пусть хоть память нем живет, – эти слова были произнесены ей со слезами на глазах.

Я обратила внимание, что рядом с иконами стояло множество резных фигурок, изображающих какие-то божества.

– Я же говорила, что мы – полуверки. Мы и христиане, и язычники одновременно. Да и какая на самом деле разница, кому молиться, главное – молись! Бог-то он ведь один, как ты его ни назови: хошь Иисусом, хошь Пеко. Я так думаю, а моя бабушка, пусть земля ей будет пухом, говорила: «Молись всем Богам, каких только вспомнишь: может, хоть один из них тебя услышит, если остальные в это время будут заняты».

– А это мой сын Виктор, – она с гордостью сняла с комода фотографию, на которой был запечатлен темноволосый мужчина лет тридцати пяти-сорока с пронзительным взглядом умных, слегка сощуренных глаз. Он был необычайно хорош собой и чем-то неуловимо похож на Анну Семеновну.

– Один он у меня, больше Бог детей не дал, – женщина, поцеловав портрет, поставила его на место, и этот ее жест невероятно растрогал меня.

– Очень красивый мужчина, представительный, и так похож на вас, – искренне сказала я, и старушка так прямо вся и вспыхнула от моих слов, доставивших ей большое удовольствие.

– Ты бы видела, какой я красавицей была смолоду, сейчас покажу альбом.

– А ваш сын, он что, разве не живет с вами? – я взяла в руки фотографию и внимательно всмотрелась в нее. Сын Анны Семеновны кого-то мне напоминал, словно я раньше где-то встречала этого человека…

– Нет, что ты! Он у меня перекати поле, – ответила Анна Семеновна из другой комнаты. – С детства на месте не сидит. Все по экспедициям мотается, весь мир объехал. А сейчас живет за границей, то здесь, то там… Но в основном в Америке, кино там снимает документальное о древних цивилизациях. Большой ученый! По телевизору недавно показывали несколько серий его фильма.

Так может, поэтому лицо мужчины показалось мне смутно знакомым? Может, я видела его по телевизору? Внешность у него очень запоминающаяся.

– Лет семь сюда не приезжал, – продолжила со вздохом Анна Семеновна. – Только звонит изредка да деньги присылает. Сколько просила его – не шли мне денег, на что они мне, старухе? Лучше б сам приехал мать повидать. Да разве нас, стариков, молодежь слушает? Некогда, говорит, сама приезжай, я тебе вызов пришлю. А мне так страшно чего-то… Ну, куда я на старости лет поеду? А вдруг помру в Америке этой? Я уж тут как-нибудь… Тут и отец с матерью похоронены, и муж мой… хороший человек был, царство ему небесное, мы с ним жили душа в душу, да сердце у него слабое было, до сорока пяти не дотянул…

Я аккуратно поставила фотографию на место.

– И что же вы с тех пор одна?

– Почему одна? – удивилась та, выходя из соседней комнаты и держа в руках тяжелый альбом с фотографиями. – Сын у меня есть, а значит, не одна я, и жизнь моя не зря прожита. Я свой след на земле оставила, дала продолжение роду. А вот Витька мой, тот ни семьи, ни детей не нажил. Все говорил, успеется… А мне так хотелось на старости лет внучат понянчить. Да, видно, не судьба.

– Так может еще и понянчите, какие ваши годы! Сын ваш ведь еще совсем не старый мужчина, будут у него еще дети, – поторопилась я успокоить старушку, видя, что у той на глаза навернулись слезы.

– Твои бы слова да богу в уши, девочка. Я уж не надеюсь…

Мы еще долго рассматривали фотографии, а потом Анна Семеновна пела мне сетосские народные песни, от которых сладко щемило сердце, и играла на канкили. Мы пили чай с яблочным пирогом и разговаривали. Старушка расспросила меня о моей семье, о моих планах на будущее, и хоть я ни на что не жаловалась, от души посочувствовала мне:

– Мать-то у тебя из железа сделана что ли? Как же так – не любить собственное дитя? Я бы ради своего жизни не пожалела, только бы у него все было хорошо, только бы он ни в чем не нуждался. Да вот видишь, ему от меня совсем ничего не надо…

…На прощание Анна Семеновна несмотря на мои протесты дала мне большой кусок яблочного пирога, бутыль молока и банку деревенской сметаны, а еще сунула в руки пакет с крупными зелеными яблоками – антоновкой, запахом которых пропиталась вся ее изба.

Я была очень благодарна ей за внимание и заботу. Как бы я ни старалась убедить себя в том, что моя жизнь налаживается, по сути я оставалась очень одинокой и не особо счастливой. Я черпала силы в природе, в книгах, старалась сосредоточиться на учебе и на работе в библиотеке, но мне так не хватало простого человеческого тепла, заботы и любви. Анна Семеновна стала мне как родная бабушка: добрая, но строгая, требовательная, но справедливая.

Глава седьмая

Алекс

Заканчивался второй месяц учебы, а у нас все еще не было преподавателя истории. Ходили слухи, что приезжал профессор из Москвы, но якобы увидев, в каком захолустье ему придется работать, поспешно отбыл обратно.

День, когда Алекс впервые появился здесь (то есть, конечно же, не Алекс, а Александр Дмитриевич Непогодин, но я почему-то про себя стала называть его именно так), запомнился не только мне – я думаю, его хорошо помнят все обитатели универа, особенно женская часть…

Перед лекцией по философии в аудиторию заглянул декан факультета Дмитрий Анатольевич Колобов, любовно именуемый нами Колобком. Ему это прозвище подходило как нельзя кстати: невысокого роста, толстенький, с обширной проплешиной в редких волосах. Но несмотря на постоянные насмешки, среди студентов он пользовался большим уважением. Спокойствие его характера проступало во всем: в благородных очертаниях крупной головы, в больших полных руках и в мягком, но уверенном взгляде серых глаз. Дмитрий Анатольевич никогда не сидел без дела: неуклюжий, косолапый, с очень добродушной физиономией, он целыми днями деловито перекатывался по университетским коридорам – настоящий Колобок.

Но внешность его была обманчивой. Все добродушие испарялось, как только речь заходила об учебе. Тут уж от него поблажек не жди! На самом деле этот человек, когда надо мог быть жестким и требовательным, но при этом всегда оставался искренним и справедливым. Ребята шли к нему со всеми своими проблемами, уверенные в профессиональном совете и отеческой поддержке.

– Молодые люди и девушки! После лекции попрошу не расходиться! – пробасил декан, вытирая изрядно вспотевшую лысину носовым платком. – У меня для вас сюрприз! – спрятав платок в карман, Колобок радостно потер руки, обводя взглядом аудиторию и проверяя, какой эффект произвели его слова.

– Что за сюрприз? Скажите сейчас! – раздались нестройные выкрики ребят.

– Потом, потом! – поднятием руки Колобов резко пресек нарастающий шум. – Ровно через час двадцать все узнаете! Никому не расходиться! – еще раз повторил он нарочито сурово, но глаза его при этом блестели от нескрываемого удовольствия.

Следующей и последней на сегодняшний учебный день в расписании стояла пара по истории. С трудом дождавшись окончания предыдущей лекции, я вышла в коридор. Окна смотрели прямо на площадку, где обычно парковали машины преподаватели и студенты.

Я вообще-то равнодушна к технике и особо не разбираюсь в марках автомобилей, но сразу заметила большую черную машину, стоящую немного в стороне от остальных. Раньше я ее здесь не видела: гладкие сверкающие бока, темные тонированные стекла – настоящая красавица, глаз не оторвать! И, наверное, очень быстрая. Чувствуется сила, мощь, и уверенное достоинство.

– Ого, «Феррари», крутая тачка, как минимум четыре ляма стоит. И как она только ездит по нашим дорогам, – услышала я разговор парней, остановившихся поглазеть на шикарное авто. – Чья, интересно?

– Какой-то важной шишки. Номера московские…

«Не связано ли появление шикарного автомобиля с обещанным сюрпризом?» – промелькнула в моей голове мысль, но прозвенел звонок и прервал разглядывание чудо-машины…

– Позвольте представить вашего нового преподавателя истории! – торжественным тоном произнес декан, широким жестом распахивая дверь. В кабинет вошел высокий молодой мужчина в строгом сером костюме и белоснежной рубашке. Вздох удивления и восхищения пронесся по рядам. При взгляде на историка у меня замерло сердце. Боже, как он был красив! Особенно по сравнению с толстеньким лысоватым Колобком.

Я смотрела на нового преподавателя с благоговением и немым восторгом… Меня, как и всех остальных, поразил его облик – мужественный и очень элегантный. Но особенно завораживало лицо – правильностью и безукоризненностью черт. Я не могла оторваться от созерцания высокого мраморного лба, прямого носа, красиво обрисованных твердых губ, маленькой ямки на гладко выбритом подбородке. Необыкновенно прекрасное лицо и фигура навевали мысли об античных статуях.

– Непогодин Александр Дмитриевич, кандидат исторических наук, без пяти минут профессор, член Европейского общества экологической истории. Прошу любить и жаловать! – Ого, ничего себе! Оказывается, к столь невероятной красоте прилагается еще и блестящий ум! Сколько же ему лет? Такой молодой и уже так много успел добиться.

Я, разинув рот, продолжала разглядывать вновь прибывшего члена Европейского общества и без пяти минут профессора. Волосы у него были чуть длиннее, чем принято стричь мужчинами в провинции, светло-русые, как выжженная солнцем трава, а брови и ресницы – темные, ярко выделяющиеся на лице. Из-за каймы длинных пушистых ресниц невозможно было определить цвет глаз, но было видно, что они светлые – то ли голубые, то ли серые. Тонкие благородные черты и аристократическая бледность лица в сочетании с движениями, полными достоинства…

– Вау! – завопила Ксю мне в ухо, заставив вздрогнуть и оторваться от столь привлекательного объекта созерцания. Ткнув подругу локтем в бок, чтобы привести в чувство, я укоризненно посмотрела в ее сторону, но та не сводила глаз с нового преподавателя.

– Прекрати! – прошипела я. Но восторженное выражение с физиономии подруги не исчезло, и вопить она не перестала.

– Какой мужчина! – Ксю закатила глаза. – Бред Питт отдыхает! И внешность, и прикид – просто высший класс!

Ну, все! Ксю в своем репертуаре, держитесь, господин Непогодин! Нет такой крепости, которая не пала бы перед ее натиском.

– До недавнего времени Александр Дмитриевич жил в Москве и преподавал в МГУ. Нам очень повезло, что он заинтересовался историей Старой крепости и согласился поработать у нас, – с нескрываемой радостью продолжал тем временем Колобов. – Он будет читать на вашем курсе лекции по отечественной истории, а семинары по этому предмету будет вести младший преподаватель кафедры – Истомина Елена Константиновна… Есть вопросы ко мне или к Александру Дмитриевичу?

Оживленный шепоток пронесся по аудитории.

– Мамочки! Он такой классный, такая лапочка, правда? Такой красавчик, с ума можно сойти! – охали и закатывали глаза сидевшие рядом девицы.

– А он к нам надолго? – дурашливо спросил кто-то с последних рядов.

– Думаю, да, – ответил Непогодин глубоким бархатным голосом. – До тех пор, по крайней мере, пока не закончу писать диссертацию, а она еще даже не начата…

По аудитории прокатилась волна смеха, чувству юмора историка был поставлен «зачет». Но декану поведение присутствовавших не понравилось:

– Что-нибудь еще? – сделав «зверское» лицо, Колобок осмотрел задние ряды, словно выискивая взглядом наглеца, осмелившегося задать не слишком корректный вопрос.

Ответом послужила тишина.

– Отлично. Тогда я удаляюсь. – Он ободряюще кивнул Непогодину и вышел из кабинета…

…Все оставшееся после занятий время я думала о новом преподавателе, пусть исподволь – мешали дела, но чуть ли не постоянно. И вот бесконечно тянувшийся день, наконец, закончился. Свернувшись калачиком на узкой казенной кровати, я воскресила в памяти сегодняшние события. Перед моим мысленным взором снова возникло холодное прекрасное лицо.

Теперь меня ничто не отвлекало от мыслей о нем, и мысли эти были почему-то грустные. Дело в том, что Александр Дмитриевич Непогодин вызывал во мне ощущение присутствия… чего-то неземного. И причиной тому была не только его особенная красота. Может, я излишне идеализирую, но он действительно показался мне слишком уж совершенным, без единого изъяна. А таких людей, к сожалению, не бывает…

Для меня в этом человеке таилось что-то, не поддающееся объяснению. В нем, несомненно, была какая-то загадка, и даже не одна. Взять, к примеру, отсутствие мимики. Ни одна мышца на лице, ни один жест не выдавали его эмоций, модуляции голоса тоже оставались неизменными. Историк читал лекцию, как автомат. Было очень интересно слушать, но как-то чересчур официально звучали произносимые им фразы, слишком уж он был сух и сдержан. За неполных полтора часа Александр Дмитриевич так ни разу и не улыбнулся. Что это: какое-то горе стерло улыбку с его лица или это просто составляющая имиджа? Если это жесткий самоконтроль, то зачем? Почему нельзя было позволить себе немного расслабиться? Ведь все-таки сегодня был его первый день в университете, от которого зависели дальнейшие взаимоотношения с группой. А он своим поведением сразу выстроил стену отчуждения между собой и остальными.

Не знаю почему, но мне не верилось, что он сам по себе такой безэмоциональный и бездушный. Я чувствовала, что в нем бурлит скрытая от посторонних глаз внутренняя энергия, просто он не дает ей выхода наружу. Но почему? Может, он пережил какую-то личную драму? По-моему, несмотря на безупречный вид, дорогую тачку и кучу регалий он не слишком счастливый человек. Но что сделало его таким? Он чем-то напомнил мне моего любимого литературного героя – Эраста Фандорина: такой же сдержанный и хладнокровный. Но ведь тот не всегда был таким, у него были весомые причины, сделавшие его впоследствии «эмоциональным инвалидом».

Стыдно признаться, но еще мне показалось в новом преподавателе что-то и от Эдварда Каллена, например, его мраморная бледность и неземная красота. Но Каллены были вампирами, и именно поэтому так выглядели и держались от людей на расстоянии. Поверить в вероятность подобного я не могла. Вампиров не существует, в этом я была абсолютно уверена. Ну что за дурацкая привычка сравнивать живых людей с литературными персонажами! Пора уже оставить это бессмысленное занятие и начать жить реальной жизнью…

…Мне очень не нравился ажиотаж, возникший вокруг нового преподавателя, но, впрочем, что греха таить – я так же, как и все, поддалась магии его очарования. Прекрасное лицо притягивало меня, как магнит, и на лекциях по истории я не могла отвести от него взгляда. Просто наркотик для глаз: раз увидишь – и невозможно оторваться…

Все последующие дни только и разговоров было, что о нем. Уж слишком он был хорош для нашего небольшого провинциального студенческого городка. Его столичный лоск слишком резко контрастировал со старой обветшалой обстановкой университета: утонченные манеры, дорогая машина, одежда и обувь, стильная прическа, ненавязчивый парфюм – все было высшего класса.

Внешнее великолепие дополнялось грамотной литературной речью, мягким тембром голоса, искусным владением собой и отличным знанием истории. Только слепой не заметил бы, насколько Александр Дмитриевич Непогодин красив как мужчина и интересен как личность. Но даже слепой был бы заворожен его мягким чарующим голосом с бархатистыми интонациями.

Ах, как он рассказывал! Моя школьная учительница истории, которую за глаза мы ласково-пренебрежительно называли Леночкой, умудрилась поселить в моем сознании мысль, что история – это скучный, неинтересный предмет, изучение которого связано лишь с тупым зазубриванием многочисленных дат тех или иных событий. Ее уроки, как правило, ограничивались пересказом слово в слово школьного учебника. Обычно весь класс на ее занятиях сладко дремал, и от скуки там даже мухи дохли.

Но Непогодин смог в корне изменить мое мнение об этой дисциплине. Его лекции были в изобилии пересыпаны интереснейшими историческими фактами, которых не было ни в одном учебнике: подробнейшими биографиями великих людей, многочисленными цитатами, мифами и легендами. И как только он умудрялся держать все это в голове!

Недаром он такой молодой – и уже кандидат наук. По сравнению с ним остальные университетские преподаватели выглядели простыми сельскими учителями. Единственной, кто мог хоть немного посоперничать с ним в профессионализме и внешнем лоске, была Татьяна Юрьевна Глушко – преподавательница английского и немецкого языков. Но о ней чуть позже…

Как выяснилось, Непогодин жил в Пс-ве и каждый день приезжал в Старую крепость на той самой новенькой черной «Феррари» с тонированными стеклами, что я видела на парковке в первый день его приезда. Все женское население универа было очаровано им. Молод, красив, умен, да к тому же еще и богат – при здешнем дефиците мужчин есть от чего начаться массовому помешательству!

Делегация студенток из нашей группы ходила к декану с просьбой, чтобы Александр Дмитриевич вел еще и семинары. Но Колобок, сославшись на то что Непогодин часто ездит в командировки, отказал.

Действительно, уже за один только прошедший месяц лекции трижды отменялись: историк то выступал с докладами на научных конференциях, то вынужден был присутствовать на каких-то мероприятиях, связанных с его научной деятельностью. Но несмотря на его частые отлучки декан постоянно твердил, как повезло нам с преподавателем истории. Да мы сами это прекрасно понимали.

Когда Алекс отсутствовал, женская часть университета ходила в трауре. Его появление всегда сопровождалось радостным оживлением, глупым хихиканьем и демонстрацией лучших нарядов. Казалось, что после проливных дождей выглянуло солнце. Хотя солнцем, по-моему, его можно было назвать лишь с натяжкой. Он, безусловно, светит, даже ослепляет, но не греет. Этакий зимний вариант светила. Но никого это, кажется, не смущало, кроме меня. Все довольствовались и этим. Я бы предпочла чуть меньше света, но больше тепла. Но кому интересно мое мнение?

С самого первого момента его появления я начала присматриваться к историку, но проходили дни, недели, а он так и оставался для меня нераскрытой книгой. Все в этом человеке привлекало меня: лицо, фигура, голос. Я часами могла исподтишка разглядывать его, и мне это нисколько не надоедало, даже наоборот.

Мне даже стало кое-что известно о его привычках. Например, я знала, что когда он волнуется, то всегда запускает руку в свою шевелюру. Мне очень нравился этот его жест, нравилось, как длинные тонкие пальцы с аккуратными ногтями, легко пробегают по густым светло-русым волосам. А еще знала, что он никогда не смотрит собеседнику в глаза. Плохой знак.

На второе и все последующие занятия Непогодин стал приходить в очках. Тонкая дорогая оправа очень шла ему, а дымчатые стекла надежно скрывали выражение и цвет его глаз. В очках он чувствовал себя явно свободней, не так, как на первом занятии, когда почти всю лекцию прочитал, глядя в окно. С тех пор он почти не снимал очки, так что рассмотреть, какого цвета у него глаза, мне пока так и не удалось…

…На лекциях по истории всегда был полный аншлаг. Даже завзятые прогульщики присутствовали в полном составе. В огромной аудитории ни звука, все боялись не то что слово сказать – чихнуть или закашлять, сразу раздавалось недовольное шипение окружающих. Десятки глаз прикованы к строгой и прекрасной фигуре за кафедрой…

Алекс читал лекции в своеобразной манере, словно рассуждал вслух наедине с самим собой. Он часто подходил к окну и, заложив руки за спину, ненадолго замолкал, словно задумывался о чем-то своем. Глядя на историка, я пыталась поставить себя на его место, пробовала понять, что он за человек, чем живет, о чем думает? Наверняка, у него есть друзья и родственники, любимая девушка. Какой он с ними? Вряд ли он так же холоден и сдержан с теми, кого любит. Просто таким способом он пытается отгородиться от слишком назойливого внимания посторонних.

Но как, наверное, трудно не потерять голову, обладая внешностью голливудской звезды, и не воспользоваться теми преимуществами, которые при этом получаешь. А он, казалось, совсем этому не рад. Почему-то он предпочитает держаться на расстоянии от всех. Но почему?

На все вопросы, касавшиеся его предмета, Непогодин отвечал серьезно и доброжелательно. Каждая фраза, слетавшая с его уст, была тщательно взвешена и продумана. Он, похоже, не понимал или не хотел понимать, насколько физически привлекателен и откровенно игнорировал знаки внимания, комплименты и заигрывания, направленные в его адрес, вел себя одинаково и ровно со всеми: коротко и быстро отвечал на вопросы и, неизменно ссылаясь на занятость, исчезал.

После лекций историк иногда ненадолго заходил в деканат, выяснял там какие-то рабочие моменты, а потом садился в свою черную красавицу «Феррари» и уезжал. Никто ничего не знал о его личной жизни. Но одной из студенток через отдел кадров удалось выяснить, что ему двадцать шесть лет и что он не женат. Этим скудная информация об историке исчерпывалась…

…Со временем человек привыкает как к внешнему уродству, так и к красоте. Постепенно страсти по Алексу начали утихать, но я по-прежнему украдкой продолжала наблюдать за ним, анализируя его поведение и пытаясь разобраться, что же он за человек на самом деле.

Я невольно ожидала, что ему когда-нибудь надоест держать маску равнодушия. И иногда мне даже казалось, что это вот-вот произойдет: его брови насмешливо вздернутся, глаза прищурятся, и улыбка, наконец, сломает это ледяное безразличие. Или неожиданная печаль вдруг покроет безмятежное высокое чело, заставив болезненно исказиться безупречные черты…

Но ничего не менялось. Это было совершенное постоянство, которое невозможно было ни смутить, ни развеселить, ни вызвать в нем раздражения или ненависти, и я была просто готова взорваться от любопытства, чем оно вызвано. А может, я преувеличиваю? В конце концов, он просто немного странный, вот и все, а нестандартное поведение всегда притягивает. Холодный и отстраненный. И больше ничего. Со всеми вежлив и даже галантен, и всех держит на расстоянии.

Если он и испытывает какие-то чувства, то очень хорошо умеет их скрывать. Но зачем? Столько выдержки и самообладания, такой постоянный жесткий контроль над эмоциями? Ради чего!? Эти вопросы продолжали мучить меня.

Глава восьмая

Тревожные мысли

…Незаметно подошла к концу первая половина ноября. Снег в этом году выпадать не торопился, и я уже успела соскучиться по белым сугробам. Благо хоть осень стояла сухая и безветренная. Пару раз выпадали обильные, но кратковременные дожди, и даже бушевали грозы, но все остальное время ярко светило не по-осеннему ласковое солнце, и временами казалось, что зимы в этом году и вовсе не будет.

Все только и говорили об аномально теплой погоде и связывали ее с последствиями глобального потепления. Тем, кто радовался слишком затянувшемуся «бабьему лету» сразу начинали «промывать мозги»:

– Вот погодите, скоро начнут таять ледяные шапки на полюсах, и начнется всемирный потоп! Люди! Готовьте ковчеги! Уже начались природные катаклизмы: в Европе просыпаются вулканы, в Америке бушует торнадо. В Африке выпал снег, зато у нас продолжается лето! Что это, если не мировая экологическая катастрофа?

Эту тему всячески поддерживали СМИ. Ученые тоже вносили немалую лепту в общую панику заявлениями о том, что Земля вошла в фазу магнитного резонанса, поэтому количество землетрясений, тайфунов, наводнений, сильных штормов и пожаров будет увеличиваться с каждым годом, а усиливающаяся солнечная активность и смещение наклона земной оси будут способствовать изменению климата на всей планете. Эзотерики сообщали, что наша планета «вознеслась»: перешла в другое измерение и сменила вибрации на более высокие. Экстрасенсы предвещали страшные войны и болезни, призывая людей спасаться: повышать осознанность и менять свои эмоциональные состояния на позитивные. В мировом прокате вышло сразу несколько блокбастеров о скором конце света, якобы предсказанном индейцами майя и впоследствии подтвержденном многочисленными прорицателями.

Но жизнь продолжала идти своим чередом, несмотря на ужасные катастрофы и апокалиптические пророчества. На следующих выходных ребята собрались устроить пикник на природе, чтобы как следует отпраздновать Международный день студента, являющийся хорошим поводом как следует выпить и повеселиться. Уже с понедельника активисты начали составлять списки участников и собирать деньги на мясо для шашлыка и выпивку.

Звали и меня, но я решительно отказалась, сославшись на срочные дела в библиотеке. На самом же деле, мне просто не хотелось проводить вечер в шумной подвыпившей компании. Мне по-прежнему больше нравились прогулки в тишине и одиночестве и чтение книг. Поэтому дни для меня тянулись все так же медленно и однообразно.

…Но вскоре все изменилось…

После работы в библиотеке я по сложившейся уже привычке поднялась на Высокую башню, прихватив с собой пару учебников и тетрадей с лекциями. Сегодня у меня что-то не на шутку разболелась голова, и я решила немного позаниматься на свежем воздухе. Завтра целых два семинара, а я абсолютно к ним не готова…

Полюбовавшись ставшим уже привычным видом сверху, я со вздохом присела на скамейку и раскрыла учебник. Заниматься совсем не хотелось. Но, что поделать – надо…

Прочитав параграф, я почувствовала резь в глазах. Не заболеваю ли я? И тут же, словно в подтверждение этой мысли, чихнула. Неужели подхватила инфекцию? Этого мне еще не хватало! Глаза начинали немилосердно болеть, стоило лишь продолжить чтение. Ладно, посижу немного, отдохну, решила я, потом прочитаю еще один параграф, посмотрю на закат и пойду к себе…

…Внезапно я оказалась над водой, да так низко, что меня обдало свежим дыханием волн. В темной глубине реки не было спокойно: там кипела жизнь, колыхались и дрожали холодные звезды, копошились неведомые микроскопические существа… Неожиданно ледяные брызги обожгли мне лицо. Испуганно отпрянув от воды, я поднялась чуть выше и стремительно перенеслась на другой берег.

Лес стоял темной непроходимой стеной, определенно что-то скрывая в своих зарослях. От него веяло темной неразгаданной силой. Жуткое любопытство толкало меня дальше, в чащу, но я вдруг резко остановилась, словно почувствовав предостерегающий сигнал.

Непонятное чувство тревоги заставило меня взмыть высоко над лесом, избегая таинственной опасности. Паря над вершинами, я всматривалась в темноту, окружающую деревья, но там ничего нельзя было разобрать. Тишину нарушали лишь шорохи ночных птиц и зверьков, порывы осеннего ветра шевелили листву – и больше ни звука. Но почему же тогда мне кажется, что рядом кто-то есть: я чувствую его напряженный взгляд, его недоброе присутствие? Кто он, и что ему надо?

…Открыв глаза, я обнаружила, что уже стемнело. Долину внизу густо окутал вечерний туман. Черт, кажется, я заснула! И, как всегда, в самый неподходящий момент. Ближе к ночи сильно похолодало, и я ужасно замерзла, просто зуб на зуб не попадал. Тело затекло от неудобной позы, дурманящая слабость разлилась по всему телу.

Какой странный сон мне приснился! Что все это значит? Неужели в лесу и впрямь кто-то или что-то прячется? Мне стало по-настоящему страшно. Это был один из тех самых приступов беспричинного страха, временами накатывающих на меня и безумно меня пугающих.

Схватив учебники и припадая на отсиженную ногу, я опрометью кинулась вниз по каменной лестнице. Сердце зашлось в головокружительном африканском ритме, словно кто-то внутри меня бил в гигантский тантам. Глаза ничего не видели в темноте, я неловко оступилась и проехала несколько ступенек на боку…

…– Где ты была? – удивилась Ксю. – Что случилось? – завопила она, увидев кровь на моей одежде.

Содранная на ладонях кожа саднила, ужасно болел бок. Нужно было немедленно обработать ранки йодом, чтобы не попала инфекция.

– Давай я, – Ксю взяла инициативу в свои руки. – Где тебя так угораздило? – Я закусила губу от обжигающей боли.

– Все-все-все, уже не больно! – Ксю подула мне на ладонь. – У сороки заболи, у вороны заболи, у Аринки заживи… Ну так что все-таки произошло?

Я рассказала ей, беспрестанно чихая, что неожиданно заснула прямо на смотровой площадке башни, умолчав о своем странном сне и об испытанном страхе. Ксю тут же снова кинулась меня «лечить», не обращая внимания на возражения.

– Долг платежом красен! Ты ухаживала за мной, пока я болела – теперь моя очередь! – она протянула мне чашку с «Терафлю». – Выпей это, и живо в постель. И тебе обязательно нужно показаться хорошему врачу…

Это она по поводу моего чиха или пары царапин?

– По поводу твоих внезапных засыпаний, – пояснила подружка, поймав мой недоумевающий взгляд. – Согласись, что это не совсем нормально, когда человек отключается в самых неподходящих местах?

Я, разумеется, была согласна с ней. Но к какому врачу я должна была обратиться? К психиатру? Нет уж, увольте! Я считаю себя вполне нормальным человеком.

– И потом, может, хватит уже шастать на эту башню? Что ты там забыла? Вон, упала, весь бок ободрала, – продолжала ворчать Ксю.

– Я на закат смотрела…

– И тебе там не страшно одной? – покосилась на меня подруга.

– О чем ты говоришь? Почему мне должно быть страшно? – я сделала вид, что удивлена. Неужели Ксю почувствовала что-то неладное?

– Во-первых, там ужасно высоко, а потом, ты что, не знаешь? – она недоуменно посмотрела на меня, и вдруг, что-то вспомнив, постучала кулаком себе по лбу. – Ах, да, ты же опоздала к началу занятий! А это случилось в первых числах сентября. Короче, началось все с того, что деревенская бабулька рассказала нам одну историю. Когда-то давно, еще при царе Горохе, наверное, с этой башни сиганула монашка, из-за несчастной любви что ли… Хотя какая у монашек может быть любовь…

– И что потом?

– Что-что? – передразнила меня подруга. – Разбилась, ясное дело. Говорят, ее привидение до сих пор бродит по крепости. Как-то хорошо подвыпившая компания ребят, ну ты помнишь их? – Славик, Никитос и иже с ними – забрались на башню и бухали там всю ночь напролет, так она им к утру и привиделась… Я, конечно, считаю, что это была белая горячка, а не Белая Монахиня, но они растрезвонили по всему универу, что видели привидение. Им никто особо не поверил, но после того, как один парнишка из их компании в очередную попойку упал с лестницы и свернул себе шею, ходить туда всем как-то сразу расхотелось. И тебе там нечего делать, поняла? Высоко там, а перила низкие, глянешь вниз – жуть, голова кружится…

Выходит, таксист не врал про Белую Монахиню? Неужели привидение и впрямь существует? Почему же тогда никто, кроме университетских пьянчужек, его не видел?

– А сейчас быстро в постель! – скомандовала Ксю, и я со вздохом ей подчинилась.

На следующее утро я не пошла на занятия, и целый день провалялась в кровати. Бок и ладони немилосердно жгло. Глаза слезились, из носа текло, саднило горло. Чувствовала я себя просто ужасно. Ксю, накормив меня на завтрак подгоревшим омлетом и заставив выпить каких-то лекарств, ушла на лекции. К вечеру мне стало немного лучше, но вернуться к занятиям я смогла только через три дня…

– Представляешь, Кобра положила глаз на Сашку, – с ходу выпалила Ксю, пулей влетая в комнату. Я недовольно поморщилась: мне не нравилось, когда она называла Алекса Сашкой.

– Представляешь, иду сейчас мимо стоянки, а там они. Эта тварь вцепилась в него мертвой хваткой: «Ах-ах, Александр Дмитриевич, у меня машина не заводится, не могли бы вы меня подкинуть до города?», – Ксю очень похоже передала интонации и манеры англичанки.

Эта новость неприятно задела меня. Сердце болезненно сжалось. Кобра с Алексом? Кто угодно, только не она!

– И что же он? – я постаралась, чтобы мой голос прозвучал как можно более равнодушно.

– А что он? Наш ангелочек мило распахнул перед ней дверцу своей тачки, – недовольно фыркнула Ксю.

– Наверное, ему неудобно было отказать, – попыталась я оправдать поведение Непогодина, при этом больше стараясь убедить себя, а не разъяренную подругу.

– Ну-ну, – процедила Ксю. – Если он остановил свой выбор на ней, так ему и надо!

Ксю одна из первых отчислила себя из разряда поклонниц Непогодина, мотивируя свой поступок тем, что с таким же успехом можно влюбиться в статую Давида.

– Я девушка горячая, мне нужны чувства, эмоции, страсти, и поэтому я предпочитаю общаться с живыми мужчинами, а не с каменными истуканами, – заявила она примерно через неделю после столь эффектного появления историка.

– Да, не спорю, он красив, как бог, но в нем, на мой взгляд, совершенно нет жизни. Эмоционально он совершенно неразвит, замороженный какой-то. Холодный, брр, как… как Снежная королева, вот! – это сравнение заставило меня рассмеяться.

– Что смешного? Что Снежная королева женского рода? – Ксю вдруг выпучила глаза. – Слууушай, а это мысль! Может, он гей, и поэтому девушки его не интересуют?

Мне ее насмешки жутко не понравились:

– Прекрати, прошу тебя, хватит! Что за бред? Наверняка, в Москве его ждет любимая женщина, и, по-моему, это самое простое объяснение, почему он не обращает ни на кого внимания. Это тебе не приходило в голову?

– Да, ладно! Такие красавчики, как он, избалованные женским вниманием, частенько западают на мальчиков! – не унималась подруга. – У него есть все, что только можно пожелать: красота, ум, деньги, положение в обществе. От всего этого можно запросто свихнуться! К тому же он часто мотается по всяким там Европам, а у них там все сплошь и рядом – гомики.

– Прекрати говорить ерунду! – ее сарказм удивил меня. Обычно Ксюша никогда плохо не отзывается о людях. – Чем он тебе так не угодил?

– Своим чувством превосходства и нежеланием ни с кем общаться! Он смотрит на всех так, как будто делает одолжение. Словно он господь Бог, и мы все должны на него молиться! Неприятный и высокомерный тип, – подруга возмущенно фыркнула и дернула плечом.

Я усмехнулась. По всей видимости, Ксю испробовала на историке все свои приемы обольщения, включая тяжелую артиллерию. Обычно мужчины не могли устоять перед ее чарами. Но этот Алекс – крепкий орешек! Не скрою, мне было приятно, что он не бабник, а вот в то, что он гей, почему-то верилось с трудом.

– Просто он интроверт, и ему больше интересен собственный внутренний мир. Он не нуждается в постоянном обществе людей, как ты, например, – ответила я ей тогда. – Я вот тоже не слишком-то общительная, но ведь тебе не придет в голову обвинять меня в высокомерии?

В ответ на это Ксю рявкнула:

– А я говорю, не трать на него время! Дохлый номер!

– Да с чего ты взяла, что я трачу? – возмутилась я.

– А то я не вижу, как ты пялишься на него! Глаз с него не сводишь…

Я опешила от этих слов: неужели так заметно?

– Да нет… не переживай по этому поводу, – слегка поморщилась Ксю. – Просто я твоя подруга и вижу, как ты изменилась в последнее время. Ты же просто сохнешь по этому Непогодину. Посмотри на себя: кожа да кости! Ничего толком не ешь. По ночам плохо спишь, мечешься, вертишься на кровати, как черт на сковородке. И не говори мне, что это из-за болезни, – все это она выговаривала мне, переодеваясь на ходу. Я вздохнула: подруга права, мое самочувствие в последнее время хуже некуда: нет ни сна, ни аппетита. Но при чем здесь Алекс?

– Я просто устала. Учиться и одновременно работать вовсе не так легко, как тебе кажется, – слабо огрызнулась я. – Но если я и пялюсь на него, как ты говоришь, то делаю это без всякой задней мысли: он очень красивый мужчина, и к тому же он мне нравится как преподаватель. Мне достаточно просто смотреть на него, восхищаться им, как восхищаются великолепными статуями на площадях или прекрасными картинами в музеях, словно на нем, как на музейном экспонате, висит табличка: «Руками не трогать». Просто издали любоваться красотой и совершенством, которое сотворила природа, и каждый раз находить что-то новое, еще более прекрасное и привлекательное. У меня нет никаких иллюзий, и, в отличие от некоторых, я не строю насчет него абсолютно никаких планов! И я вовсе не влюблена в него, – упрекнула я не в меру разошедшуюся подругу.

Ксю обняла меня:

– Да ладно. Не сердись! Черт с ним, с этим Сашкой! Тебе надо как следует отдохнуть. Развлечься. Поедем со мной сегодня в город, а? Я с таким мальчиком познакомилась! Пальчики оближешь! – промурлыкала она мне на ухо. – Уверена, что у него найдется такой же симпатичный дружок. А может даже и не один. Всегда лучше, когда есть выбор.

– Нет уж, спасибо! Что-то мне не до мальчиков сегодня.

– И не только сегодня, – не удержалась, чтобы не съехидничать Ксю. – Не забывай, что здесь уже давно нет монастыря, а ты себя ведешь, как монашка! Хоронишь себя заживо в этой крепости, будь она неладна. Сколько можно перебирать макулатуру в библиотеке? Тебе все равно за это не платят.

– Злая ты, – притворно вздохнула я.

– Зато ты у нас добрая. Только не к самой себе, – фыркнула в ответ подруга. – Давай съездим в Пс-в, развеешься хоть немного! Ты же говорила, что любишь танцевать? А не хочешь в клуб, можно сходить в какие-нибудь музеи, просто погулять по городу…

– Все музеи скоро закроются, посмотри, который час, – попыталась я вразумить решительно настроенную подругу.

– Я же не говорю, что мы отправимся туда прямо сейчас! Просто пообещай мне, что на этих выходных мы обязательно выберемся в город!

Я обещала. Действительно, давно пора посмотреть старинный русский город, посетить местные достопримечательности. Ксю права: хватит сидеть в крепости, пока она и впрямь не начала сводить меня с ума. Чего стоят одни ночные кошмары!

– Может, ты сегодня все-таки со мной? – ободренная тем, как легко получила мое согласие на воскресную поездку, подруга решила предпринять еще одну попытку вытащить меня в свет.

– Лучше я сегодня пораньше лягу спать. Завтра собираюсь на занятия, хватит уже болеть. Повеселись там хорошенько и за меня тоже, – от души пожелала я.

Глава девятая

Кобра

Накрасившись, нарядившись и надушившись, подруга упорхнула на свидание, а я предалась размышлениям по поводу взаимоотношений Алекса и Кобры, которая слишком недвусмысленно показывала свой интерес к историку.

Коброй мы называли Татьяну Юрьевну Глушко – преподавательницу английского и немецкого языков, высокую крашеную блондинку с короткой стрижкой, в стильных очках в черной оправе, очень самоуверенную, холеную даму лет тридцати двух-тридцати пяти. Поговаривали, что здесь она оказалась из-за своего склочного характера, а теперь срывает злость на окружающих за вынужденную ссылку.

Кобру, безусловно, можно было бы назвать красивой, если бы на ее лице хоть иногда появлялось довольное выражение. Слишком уж часто и без того тонкие губы оказывались брюзгливо поджатыми, а взгляд обдавал ледяным презрением. Ее красивое лицо отражало незаурядный ум и силу, но не могло скрыть желчности характера.

Глушко в универе пользовалась репутацией стервы. Студенты не любили ее из-за излишней придирчивости и острого злого языка. Ей ничего не стоило опозорить кого-нибудь из своих учеников перед всей аудиторией или выставить его в дурном свете перед другими преподавателями. Все это так веселило ее, казалось жутко забавным! Судя по всему, этому человеку абсолютно наплевать на переживания других людей. К тому же Кобра отличалась невероятной злопамятностью, никогда не прощая другим собственных промахов и обид.

Наши с ней взаимоотношения были безвозвратно испорчены сразу же, практически с самых первых дней моего появления в университете, когда она, находясь в крайне раздраженном состоянии, оскорбила во время урока одну очень застенчивую, и я бы даже сказала, запуганную, девчушку.

Мои познания в английском были весьма посредственными, но та, бедняжка, и вовсе плавала на занятиях.