Оглавление
Ирина Паперно. «Осада человека». Записки Ольги Фрейденберг как мифополитическая теория сталинизма
1. ВВЕДЕНИЕ. «МЕЖДУ НАУЧНОЙ ТЕОРИЕЙ И НЕПОСРЕДСТВЕННЫМ ВОСПРИЯТИЕМ ЖИЗНИ»
2. НАЧАЛО «ВСЕ ПЕРЕЖИТОЕ БЫЛО ТОЛЬКО ВСТУПЛЕНИЕМ И УВЕРТЮРОЙ» (1890–1917)
3. БЛОКАДА (1941–1945)
«Как мы жили? Как мы прожили эти годы?»
«Голод и полная отмена цивилизации»
«Глотать и испражняться он вынужден был по принуждению…»
«Зависимость, голод – и непосильное обязательство по гроб!»
«Советская Тиамат»
«Сталинский кровавый режим и слепота матери замучили, как в застенке, мою жизнь»
«Наша драма была в том, что нас заперли и забили в общий склеп»
«Только катастрофа могла вывести нас из этой преисподней»
4. ПОСЛЕ ВОЙНЫ (1945–1950)
«Второе рожденье мертвецом в мир»
«Кто может описать советский быт?..»
«Это простой обыденный советский день»
«Склоки на кафедре»
«…чтоб окончить рассказ о своей последней любви»
«Возродились публичные поруганья»
«Архив приобщал меня к братству мирового человека»
«Моя жизнь окончена. На этом я обрываю ее рукопись»
«По-видимому, без этих записок я обойтись не могу»
«Университет разгромлен»
«Записки, эти записки! Я боялась обыска не за себя, но за них»
5. «…ЧТОБЫ ЗАПОЛНИТЬ ЛАКУНУ» С ПОСТУПЛЕНИЯ В УНИВЕРСИТЕТ ДО ПОСЛЕДНЕЙ ВОЙНЫ (1918–1941)
«Я поступила в Петербургский университет»69
Петроград в блокаде
«Вход в науку»
«Мое вхождение в академическую среду»
«Квартирный вопрос»
«Я жила Хоной…»
Тристан и Исольда
«Моя кафедра»
«Оглядываясь назад, видишь»
«Ваша книга конфискована»
«Не знаю, как историки будут описывать 1937 год»
«Я писала для него свою автобиографию»
6. МИФОПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ ОЛЬГИ ФРЕЙДЕНБЕРГ В КОНТЕКСТЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ ЕЕ ВРЕМЕНИ
Новая форма правления
Бытовой террор
Биополитика
Надзор и идеология
Террор (1937 год)
Война всех против всех
Левиафан
Принцип вождизма и политическая религия
L’état de siège
Философия истории
Подводя итоги
Свидетельство Лазаря
7. ОКОНЧАНИЕ (1950)
Отрывок из книги
Фрейденберг написала первую «автобиографию» зимой 1939/40 года для своего тогдашнего возлюбленного Б. (женатого коллеги). (Она писала, не зная, могла ли надеяться на взаимность.)
По жанру это именно автобиография, а не воспоминания или дневниковая хроника, – повествование о детстве, отрочестве и юности (до университета). Когда в 1947 году Фрейденберг собрала воедино свои записки, автобиография в двух тетрадях (пронумерованных I и II и сшитых в одну) легла в основу ее хроники20.
.....
Фрейденберг стало казаться, что побуждения Нины сводились к одной только воле к власти. Когда «резвящаяся Нина» явилась вновь, с дарами из своего пайка, Фрейденберг была до того расстроена, что не могла переносить ее присутствия (XVIII: 155, 82). Но вот настала новая, большая беда (болезнь матери зимой 1944 года), и Фрейденберг подумала: «Помочь мне могла одна Нина…» Она обещала заходить, взялась принести медикаменты и снова исчезла: «моя душа, наконец, отшатнулась от нее, уже не могла никогда ни забыть, ни простить ей» (XIX: 164, 75). А как же то, что она называла непосильным обязательством по гроб? Нина упомянута и в послевоенных записках: когда она вернулась на классическое отделение, Фрейденберг пошла на многое, чтобы помочь нерадивой студентке, «моему вечному кредитору», закончить университет, хотя и понимала, что по академическим успехам та не заслуживала диплома; она не могла забыть, что значили блокадные дары хлеба для «бедной голодной матери» (XXIV: 56, 53).
Еще большую драму составляют отношения матери и дочери с Еленой Лившиц, другом семьи на протяжении многих лет. И в этом случае «…было тягостно от нее брать». «Настойчиво, назойливо, ни с чем и ни с кем не считаясь, она навязывала свои услуги и жертвы, полные раболепия и отречения от себя…» (XV: 110, 9) Возникали ситуации, когда Лившиц буквально изгоняли из дома. В другие моменты Фрейденберг пишет, что «Лившиц имела много хороших черт» (XV: 115, 25). Во время болезни матери Фрейденберг позвала ее: «Я написала Лившиц хорошее письмо, и она пришла». «Все мелкое было мною забыто». (Кажется, что обиды были забыты и Лившиц, которая вновь бралась «во всем помочь».) «Человек сложен, многообразен, думала я…» – обобщает Фрейденберг (XIX: 171, 89). После войны, когда ее отношения с Лившиц опять обострились, Фрейденберг записала: «Романы и драмы бывают не в одной любви. Они и в дружбе, и в мысли» (XXVIII, 89–90).
.....
