Книга воспоминаний вдовы известного писателя Юлия Даниэля охватывает период 1960-х–1980-х годов. В годы «застоя» театры, художественные мастерские, журналы стали центрами притяжения интеллигенции. Одним из таких журналов был «Декоративное искусство СССР», где работала в те годы Ирина Уварова. Она вспоминает о процессе Синявского – Даниэля, о круге художника Бориса Биргера (Булат Окуджава, Владимир Войнович, актеры Театра на Таганке), о Сергее Параджанове, о Михаиле Бахтине, о театральных экспериментах той поры.
Ирина Уварова – художник-постановщик, искусствовед, теоретик театра. В середине 1980-х годов вместе с Виктором Новацким способствовала возрождению традиционного кукольного вертепа; в начале 1990-х основала журнал «Кукарт», оказала значительное влияние на эстетику современного кукольного театра.
Оглавление
Ирина Павловна Уварова. Юлий Даниэль и все все все
I. Юлий
«К перевоплощению не годен»
«С тех пор на Руси пошли Даниэли»
«Что я могу для вас сделать?»
«Молодой-красивый, дай погадаю»!
Неслучившаяся ссора
«Таких не знали небеса»
«Ах, медлительные люди!»
Рифмы судеб: Окуджава и Даниэль
И было море
II. Группа риска
О Михаиле Михайловиче Бахтине
Первая встреча
На станции Гривно
Испытание пряником
В Москве
Еще про кошек
Конец
Золотая свадьба
«За иностранцем»
Чужая собака
Аркадий Белинков
Круг Биргера
Домовой в чемодане
Сент-Женевьев-де-Буа, обитель русской печали
Если не дают чаю
III. Синие кошки
Яблоко, рыба, яйцо
После спасения
Бегемот в лифте
Царица Лиля
Мой дом – Сурамская крепость
«Осталось дописать синих кошек»
IV. Но по пути мне вышло с фраерами. Б. Окуджава
Покровский – человек дождя
Питер Шуман – большой шаман
Мой невозможный друг Новацкий
«Роман» с Асарканом
Милый мой Вертман
«А когда вы будете говорить о Даниэле?»
Фотографии
Отрывок из книги
Достанься судьба Юлия Даниэля кому-нибудь другому, она считалась бы трудной и трагичной. Только Юлий так не думал. Напротив, был уверен: ему везет. Ни о чем не жалел за единственным исключением – что не стал актером.
После фронта в Щепкинском театральном слетел со второго тура, хотя голос имел глубокий и прекрасный, а стихи лучше, по-моему, вообще никто не читал. Но простота и естественность его были так органичны, что чей-то опытный театральный глаз определил: к перевоплощению не годен. Он был равен самому себе. Главным для него было слово. Он был приговорен к литературе.
.....
Мы не знали тогда, что Грузия еще раз явится в нашей судьбе. Когда работы Юлию в Москве совсем не стало, переводы заказывала Грузия.
Был он легок, беспечен, легкомысленен даже, хрупкое и подорванное его здоровье держалось одной лишь силой духа, а силу давала любимая работа – только. Переводом стихов он жил и дышал. Растворение в иноязычном поэте – быть может, здесь сбывалось его несостоявшееся актерство. Грузинские переводы отсрочили смерть на несколько лет.
