Русская литература, написанная женщинами, сравнительно недавно стала полноценным и легитимным объектом изучения в отечественной филологии. Ирина Савкина была одной из первых исследовательниц, обратившихся к анализу феномена женского творчества в российской культуре и взявших на себя труд разработать необходимый для этого научный инструментарий. Настоящее издание представляет собой собрание избранных статей автора, написанных в 1998–2020 годах и посвященных критическому переосмыслению различных жанров русской женской литературы: прозы, поэзии, мемуаристики. Сборник не только знакомит читателя с научными достижениями автора, но и дает представление о круге проблем и вопросов, которые были и остаются актуальными предметами дискуссий в русскоязычных гендерных исследованиях. Ирина Савкина – доктор философии университета Тампере (Финляндия), кандидат филологических наук.
Оглавление
Ирина Савкина. Пути, перепутья и тупики русской женской литературы
Предисловие
Раздел первый. О женской прозе без кавычек
«Как должны писать женщины» Краткая история женской литературы первой половины XIX века3
Повести об институтках двух забытых писательниц «Институтка» Софьи Закревской и «Аничкина революция» Натальи Венкстерн65
«Телесность» письма. Пол, гендер и социум в рассказах Светланы Василенко
Вечная женственность как История одного города. О романе Татьяны Толстой «Кысь»141
Раздел второй «Книги, всем понятные»: Писательницы в современной российской массовой литературе
Кандидатки в кандидки. Дневник простодушной и «маскарад женственности» (Бриджит Джонс и Луиза Ложкина)170
История Аси Каменской, которая хотела, да не смогла… Национальные особенности русского феминизма в детективах А. Марининой222
Двадцать лет спустя. Ревизия жанра и женского образа в полицейском детективе А. Марининой270
Караваны историй Дарьи Донцовой287
Раздел третий. Гендер по-русски: преграды и пределы. Российская критика XIX–XXI веков о женской литературе и гендерных исследованиях
«Поэзия – опасный дар для девы» Критическая рецепция женской литературы и женщины-писательницы в России в первой половине XIX века295
Женщина – поэт и автор в «зверинце» патриархатной критики. Александра Зражевская430
«Зеркало треснуло…» Современная литературная критика и женская литература479
Факторы раздражения. О восприятии и обсуждении феминистской критики и гендерных исследований в русском контексте550
Раздел четвертый. Девочки, барышни, бабушки, старухи (женские образы в русской литературе)
До и после бала. История молодой девушки в журнальной прозе 30–40‐х годов XIX века619
«История одной женщины» Инновативные тексты В. Одоевского и Ф. Достоевского
«Друг мой, Ольга» Перечитывая роман В. Киселева «Девочка и птицелет»753
Куда исчезли бабушки? Образ пожилой женщины в классической и современной русской литературе782
«И тут появились старухи…» Старость как иное в российской прозе конца ХХ – начала XXI века890
Раздел пятый «Пишу себя…»: О женских автодокументальных текстах
«Прехорошенький городок» Женские путевые заметки первой половины XIX века о Тверском крае936
«Мои простые записки» Модели самоидентификации в дневнике Нины Лашиной1068
«А старость вот она, рядом» Репрезентации старости и старения в дневниках советского времени1152
Я пишу или мной пишут? Дневник советской девушки (1968–1970)1225
Отрывок из книги
Вопрос о том, как писать о женщинах в русской литературе XIX века, можно решать по-разному. Можно добавлять женщин в «общую литературную историю». Можно писать сепаратную женскую историю – поставив целью найти области или жанры, где женское присутствие ощутимо (как это делала в своем исследовании Барбара Хельдт4). Можно пытаться обсуждать вопрос о преемственности в творчестве женщин, о том, какая здесь действует модель: надо ли говорить о конкурентном соревновании, о модели «подключения и развития», как считает Жеанна Гейт5, или о «паттерне забвения/забывчивости», как предлагает Катриона Келли6. Можно (что мы и будем делать) всегда иметь в виду, в терминах Элейн Шоуолтер7, «двойственное положение» женщин в культуре и стараться обращать внимание на те способы, которыми они обустраивают свою «промежуточную», «пограничную» культурную территорию, на то, как они пытаются «лавировать» внутри господствующего патриархатного дискурса, структурированного через жесткие идеологические бинаризмы. В нашем кратком очерке литературных практик русских женщин первой половины XIX века мы хотим, прежде всего, выявить и проанализировать именно эти стратегии творческого «номадизма», способы создания и обустройства собственного пространства внутри «чужой» культурной территории, те инновативные приемы, с помощью которых женщины могут писать и вписывать себя в историю литературы.
В XVII веке, при царе Алексее Михайловиче, когда началась вестернизация русской культуры, женщины писали только частные письма, но уже в следующем столетии они стали заметны в культурном ландшафте. «Таким образом, женщины в России за три поколения прошли путь от почти полной невидимости до максимальной политической и общественной известности»8, – пишет Катриона Келли, имея в виду прежде всего деятельность и творчество Екатерины Великой и Екатерины Дашковой9.
.....
Желание назвало себя; оно – плотское, животное, половое, но не сексуальное. Героиня не стремится к соитию с безымянным парнем (как мы узнаем позже, его зовут Саша Ладошкин), она хочет соединиться с ним как-то иначе. Но герой отказывается совершать ритуал, отказывается от амебообразного слияния и деления, и тогда пол возвращается в природу. Женское становится собственно природным, героиня – «матерью – сырой землей»: ее тело заполняется семенем полыни. Весь мир становится чревом, плотью, телом, маткой. Вернее, глагол «становится» здесь не вполне точен, потому что так было всегда. Женщина – часть вечной метаморфозы, она превращается в «тотемную» змею. Это превращение в землю или змею возможно, потому что человек (женщина) не «как земля», не «как животное», а она и есть земля, она – животное. Плотское делает ее частью подвижной, теплой, «гнилой» вечности, где нет верха и низа, горизонтали и вертикали, где отсутствуют структура и иерархия.
Описанное выше можно проинтерпретировать в терминах из ранней работы Ю. Кристевой «Революция поэтического языка». В ней исследовательница вводит понятие генотекста, который является выражением семиотического (долингвистического, довербального), основанного на памяти о телесно-эротическом слиянии с матерью. Это семиотическое в форме генотекста существует, присутствует в символическом порядке – дискурсивной практике, авторизированной именем Отца132. Именно это неартикулированное семиотическое в «генотексте» С. Василенко и есть стихия пола, обозначенного вне рода (гендера) – ОНО, но все же непосредственно в нарративе связанного со стихией женского:
