Читать книгу Договорились - Ирина Воробей - Страница 1

Карина не любила смотреться в зеркало, но приходилось делать это часто. Хотелось быть уверенной, что одежда сидит как надо, волосы не встали дыбом, косметика не потекла по коже. Сейчас любовалась новым платьем, терзаясь сомнениями, не вернуть ли его, потому пока не отрывала ценник.

Приталенное, на бретелях, винного оттенка, с ажуром на груди и тремя направляющими по животу, которые расходились на волнистый короткий подол, оно идеально обтекало ее фигуру, придавая элегантной сексуальности. Вчера в бутике ДЛТ девушка вышагивала в нем поступью пантеры по лоску черного мрамора, отражаясь не только в зеркалах, но и в потолке, и в стенах, наполированных до кристальной гладкости. Там платье казалось второй кожей, естественным атрибутом царицы. А в тесной прихожей типовой двушки в хрущевке, где обои отходили от стен и линолеум протерся до дыр, девушка сама себя чувствовала адским чучелом, на которое напялили рясу святого. В оранжевом свете наддверного бра все выглядело ненатурально, как будто неумелец прифотошопил ее голову к фотографии с модного сайта. Она казалась себе нелепой. Стыд не позволял смотреть отражению в глаза.

Карина сделала себе подарок на день рождения. Ей давно мечталось влететь в самый пафосный торговый центр, где одеваются лучшие у лучших, и купить любое платье, которое приглянется, не взирая на цену. Приглянулось это за сотню тысяч. Там продавались и дешевле, в несколько раз, и внутренняя жаба со скрипом прикладывала карту к терминалу на кассе, но девушка строго себе наказала, что не будет жалеть, что пора начинать жить, что можно себя и побаловать. «Ты заслужила», – твердила она в уме.

Голые ноги демонстрировать на улице она тоже стеснялась. Кожа всегда казалась не очень ровной, да коленки костлявыми, а капроновые колготки в мелкую сеточку прекрасно сглаживали все недочеты. Она ходила в них даже летом. Туфли подобрала золотые на платформе и шпильке, а в руки взяла клатч, черный с позолоченным обрамлением.

Зашумела вода – слив унитаза. Щелкнул замок, и дверь ванной распахнулась. За ней показалась лысеющая голова и валкая фигура в кальсонах и мятой футболке. Худые, словно выжатые, руки свисали с костлявых плеч, как ненужные, спина горбилась, небольшой, но круглый живот выпирал из-за сколиоза. Густые брови нахмурились к центру. Карие глаза сверлили платье исподлобья.

– Ты на учебу собралась или на панель? – сиплый голос отца отдавал презрением. – Хоть пиджак накинь, и тот длиннее будет.

– Это платье стоит сто тысяч, – огрызнулась девушка. – Грех такое закрывать дешевым пиджаком.

– Ничосе, – лысая голова отпрянула назад, показав второй подбородок. – Трунов твой раскошелился, что ли? То-то ты дома почти не ночуешь. На платье себе зарабатывала, значит.

– И заработала, – процедила Карина, глянув на него с очерствелой злостью.

Что-то пытаться объяснять давно потеряло смысл. Она теперь на все его издевки отвечала сарказмом, в котором со всем соглашалась, хоть в груди и сгущалась раскаленная жижа, тягучая и бурлящая.

– Глянь, мать, работница года! На платье себе заработала! – насмехался отец, кивая в сторону кухни, где женщина бормотала стандартную утреннюю молитву. – Она у Трунова в спальне, поди, на доске почета висит, как самая старательная. Интересно, в кого она такая.

Последнее предложение он произнес с особым омерзением. Мамин голос, сам по себе низкий, грудной, по коридору доносился до Карины, как из потустороннего мира. Монотонность речи превращалась в угнетающую мелодию саспенса. Давность ремонта, скрип половиц и потрепанность мебели дополняли атмосферу унынием и безнадежностью.

Мать не откликнулась, продолжая бормотать. Во время молитвы она никогда не отвлекалась. Отец махнул рукой и ушел в большую комнату, где бурчал телевизор. Из маленькой выбежала Полина, стройная девица в школьной форме. На ходу она заплетала длинные русые волосы в хвост. Белая блузка вылезла из черной юбки и раскрыла плоский живот. В пупке блестел серебряный пирсинг.

Карина округлила глаза, сначала не поверив, и пригляделась.

– Это что? – шепотом спросила она, развернув сестру за плечо и ткнув пальцем в серебряный шарик с белым фианитом.

Полина скрючилась на секунду, а потом посмотрела с ухмылкой.

– А это? – сестренка подергала ценник сзади, свисающий на молнии, и выпучила глаза. – Сколько?!

Карина облизала губы и пожала плечами.

– Подарок на день рождения, – с чувством неловкости пояснила она.

– От Трунова что ли? – усмехалась девчонка.

Девушка не стала отвечать и прокрутилась вокруг своей оси, чтобы в последний раз убедиться в правильности вчерашнего спонтанного выбора.

– Дашь поносить?

Зеленые глаза сестры расширились до умиления, брови поднялись, растянутые черной тушью ресницы растопырились.

– Я сама еще не носила, – ответила спокойнее старшая и поправила плечи, а потом сморщилась, кивая в сторону комнаты с телевизором, и прошептала. – Не спались только. С говном же съедят.

– Че, я сама не знаю?

Полина подвинула ее грубо, толкнув тазом, и тоже встала перед зеркалом.

– Я так уже три месяца хожу, между прочим, даже ты только заметила, – хихикнула она, смотря на Карину через зеркало. – Ну, колись, Трунов разжмотился? Или нового спонсора нашла?

Карина только закатила глаза и, схватив сумочку, вышла из квартиры. «Завтра перееду», – выдохнула она, оказавшись на улице.

Питер хмурился, как обычно. В этом городе, казалось, вообще не бывало легких дней, чтобы совсем без облаков и ветра. Вечно где-то около кружили тучи, грозясь проливными дождями или того хуже нескончаемой мелкой моросью. Девушка не взяла с собой ни зонт, ни куртку, потому что хотелось явиться в полноценном образе без лишней громоздкости и ненужных деталей. Плечи сжимал зябкий утренний холодок, и ветерок залетал под платье снизу. Она привыкла приносить в жертву красоте комфорт.

Праздник был не только у нее. Школьники, нарядные, в бантах и бабочках, с цветами и гордыми родителями, шли на линейки Первого сентября. За счет них толпы прохожих разукрашивались в разные цвета и оттенки. Массы не сливались с асфальтом или пастельными тонами окружающих зданий. Все вокруг уже преображалось осенними красками, но дух лета еще витал в воздухе. Это вдохновляло.

А в метро всегда было буднично. Эскалаторы мерно несли ленивых вниз под бодрый рекламный голос. Торопливые пробегали мимо с гулким стуком подошв о металл. Хмурые люди наполняли вагоны битком. Поезда со скрипом неслись по черным тоннелям. Карина смотрела на красную мигающую линию, которая указывала на движение поезда от станции к станции. В застойной толпе пассажиров так ощущалось направление и отвлекались мысли.

От метро до университета она шла пешком и торопилась. Профессор Губкин, декан факультета, не любил опоздунов. Он уже вел у них один короткий курс в прошлом году и запомнился строгим отношением к дисциплине. Шпильки периодически тыкались в трещины на тротуаре и стопорили ее. Карина проклинала работников дорожных служб и правительство в целом, уподобляясь родителям. Она много наслушалась их уже обеззлобленной ругани на телевизор, в котором умные люди делали вид, будто стараются, а ничего не менялось.

Минуя гардероб, девушка направилась в аудиторию. Лекция проходила на третьем этаже. Лифт в пятиэтажке не предусмотрели. Оказалось, зря торопилась. Пришла минут на пятнадцать раньше.

Студенты сновали по коридору. Сотрудники факультетов переходили из кабинета в кабинет. Преподаватели с портфелями расходились по своим кафедрам. Девушка поднялась на два пролета, быстро перебирая ногами, глядя вниз, боясь споткнуться на высоких каблуках. И на лестничной клетке второго этажа уткнулась в чью-то грудь, пахнущую дорогим ароматом кедра и цитруса. «Трунов», – она произносила эту фамилию про себя как ругательство. Челюсти стиснулись. Карина отступила на шаг и нехотя посмотрела ему в лицо.

Когда-то ей нравилось смотреть в это лицо: квадратное, строгое, с широким ртом и узкими глазами хвойного цвета, которые всегда казались ей ненатурально красивыми. С тех пор мало что в нем изменилось. Только мускулы стали бугристее и волосы отросли. Теперь он собирал их в маленький хвост на макушке. А раньше всегда укладывал на левый бок.

***

Карина впервые увидела его еще на подходе к университету первого сентября два года назад перед собранием первокурсников. Он смеялся в компании парней и девчонок. Все были одеты стильно и дорого, по последнему писку моды, что сразу выделяло их из общей массы и оповещало остальных: «Элита». Она, бедная скромница в потертых не по дизайну джинсах и растянутой толстовке, смотрела на них зачарованно. Ей нравилось все: и смелость стиля, и свобода манер, и уверенность в собственной значимости. Сердце екнуло сразу дважды, во-первых, потому что влюбилось, во-вторых, потому что разум ему подсказал – надеяться не на что.

Парень ее первый месяц не замечал. А она постоянно наблюдала за ним с последней парты и всегда смущенно отводила взгляд, когда он непроизвольно отвечал на ее внимание. Но зеленые глаза тут же убегали обратно, не находя ничего интересного. Девушка томно вздыхала и продолжала любоваться. Помог случай.

Карина набирала в пластиковый стаканчик кипятка, чтобы повторно заварить пакетик черного чая с бергамотом, лишь бы скоротать длинную перемену. Кулер стоял в столовой у входа. Только она закончила и развернулась, как распахнутая дверь прилетела в нее сбоку и опростала стаканчик прямо на грудь. Кипяток ошпарил кожу. Девушка выгнулась знаком вопроса, зажмурилась и взвыла.

– Снимай! – раздался над головой взбаламученный голос.

Сильные руки схватили рубашку за воротник и легко ее располовинили, сорвав слабые пуговицы. Карина вздохнула судорожно. Грудную клетку освежил мокрый холод. Тело расслабилось. Она открыла глаза и увидела, как он ухмыляется, без стеснения пялясь на ее грудь в одном бюстгальтере.

– Уоу, – оценил парень, приподняв левую бровь.

Карина замерла, даже не попытавшись прикрыться, шок не позволял мыслить трезво, да и вообще никак. Все функции отключились разом. Только ресницы хлопали. И кожу на груди жгло. Теперь казалось, что от его взгляда. Хотя на нее уставилось еще десятка три таких же внимательных.

– Блин, прости, на, – опомнился Трунов, быстро стянул с себя свитер и накрыл ее спереди, словно фартуком, аккуратно повязав рукава на шее сзади.

Делая это, он приблизился к ней почти вплотную. Девушка задрожала от переизбытка возбуждения и тяжело вдыхала его кедрово-апельсиновый запах, думая про себя, что мечта уже сбылась, даже если он и дальше будет ее не замечать.

– Неловко вышло, – улыбнулся парень после.

Она кивнула, кусая губы, и прижала кашемировый свитер к раздраженной коже, а сама не чувствовала ничего, кроме пульсации в венах. Кровь тоже кипятилась.

– Карина, кажется?

Уголки губ потянулись наверх.

– Владислав?

– Влад. Для Владислава я пока еще юн.

Девушка расплылась в глупой улыбке.

– Ты не думай, я обычно девушек так сразу не раздеваю. Честно хотел помочь.

Под острыми скулами проявился легкий румянец, но в глазах смущение не читалось, наоборот, нахальство, притягательное и умопомрачительное. Она захихикала, прикрыв рот рукой.

– Но, конечно, всегда в кайф совместить приятное с полезным.

Парень подмигнул. Карина смутилась и опустила по уши влюбленный взгляд в пол, боясь выдать себя. Это не помогло. Все тело, зажатое и неловкое, выдавало ее.

***

Теперь она сжималась от нежелания его видеть и слышать. Он тоже с презрением морщился. Рукой уперся в деревянные перила и перетянул вес на левую сторону.

– Тебе глаза для чего, Ермакова? Только в мужиков ими стрелять, что ли?

– Ну, не на тебя же смотреть, – процедила Карина и сразу отвернулась к желтой стене, на которой криво висел деревенский пейзаж в пластиковой рамке с имитацией дерева.

Она попыталась сделать шаг в сторону, чтобы его обойти, но он шагнул за ней.

– Ты зданием не ошиблась? – кивнул он на нее с ехидством. – Здесь учебное заведение, а не бордель.

– Не ошиблась, – пришлось снова посмотреть ему в глаза, как всегда нахальные.

Этот взгляд до сих пор заставлял ее нервничать. И это злило.

– Че ты цепляешься ко мне до сих пор?

Трунов приподнял широкий подбородок и усмехнулся.

– Сама тут перед мной жопой виляешь. Бесишь.

Карина просверлила его спесивым прищуром.

– Бесит, что эта жопа тебе больше не по карману?

– А кому по карману? Этому клоуну Зайкину?

Он едва заметно поморщился, глядя на нее свысока. Высокая стать, обретенная за годы игры в волейбол, позволяла ему делать это буквально.

– Нашла дурачка. Жалко его.

Трунов сделал полушаг к ней и встал совсем близко.

– Себя пожалей. Тобой я даже пользоваться не хочу.

Она оттолкнула его и поскакала по ступенькам. Ноги подкашивались. Шпильки шатались. Пришлось придерживаться за перила. Взгляд маленьких зеленых глаз следил за ней.

– Стерва, – процедил парень.

В аудитории Карину ждал сюрприз. Она его предвкушала, потому что он повторялся уже который раз. Однокурсники, посмеиваясь и переговариваясь, столпились вокруг последней парты, ее обычного места на всех лекциях. Над толпой возвышалось воздушное сердечко с надписью «С днем рождения!». Фольгированное покрытие позволяло такому служить отличным диско-шаром в сельском клубе – свет от него отражался во все стороны на белый потолок, желтые стены и серый линолеум на полу.

– Кариша! – раздался бодрый мужской голос.

Девушка скисла сразу на входе, как только блеск сюрприза ослепил глаза. Толпа обернулась на нее. Зайкин лыбился. «Действительно, клоун», – промелькнула усмешка в уме Карины.

Высокий и тощий, парень предпочитал короткие и широкие штаны, наподобие тех, что носил Незнайка в советском мультике, и всегда выбирал цветастые футболки с нелепыми принтами, а к ним зачем-то подбирал дурацкие галстуки: то желтый в зеленый горошек, то красный с черными сердечками, то синий с белыми звездами. Сегодня принарядился, напялил желтый костюм с голубой рубашкой и серебристой бабочкой. Штаны как обычно были свободными, а пиджак коротким. Но первыми в глаза бросались толстоносые ботинки из красной кожи с фиолетовыми шнурками, явно на пару размеров больше, чем надо. Носки постоянно хлюпали при ходьбе – Зайкин этим гордился.

– С двадцатым днем рождения! – провозгласил он, резко выпрямившись и спрятав руки за пазуху, как бравый гусар, и смачно шмыгнул носом, кончик которого опять покраснел.

Его прямоугольная голова всегда чуть возвышалась над толпой. Карина бросила в поклонника сердитый взгляд, поджав губы, и остановилась на входе, тяжко вздохнув. Ребята расступились. Сперва девушка увидела цветочную композицию в корзине во главе с нежно-оранжевыми лилиями. Она ему как-то ляпнула, лишь бы отвязался, что любит эти цветы. С тех пор он дарил ей только лилии, которые всегда после оказывались в мусорном баке.

Заиграла праздничная музыка со словами «Happy birthday to you» из чьего-то телефона. Зайкин поднял со стола торт в форме сердца с бюстом девушки из мастики, сомнительно похожей на именинницу, и понес его на вытянутых руках к ней. Карина не стала стоять на месте и ждать торжественного вручения подарка. Она направилась ему навстречу, чтобы с гордостью пройти мимо к своей парте.

Парень продолжал по-идиотски лыбиться и только, когда она отпихнула рукой торт, снял улыбку с лица. На секунду он застыл, а потом чихнул прямо на подарок, который ничем не был прикрыт. Девушка закатила глаза, шагая меж рядов, но не обернулась. Зайкин, продолжая чихать, развернулся за ней, споткнулся о выпирающую ножку стула и упал. В спину плюхнулось что-то мягкое и тяжелое. Карина замерла, не желая поверить в реальность происходящего.

«Сто тысяч! – взвыла жаба в душе, которая до сих пор не хотела принять эту трату. – Теперь точно не верну». Пугающая мысль пронеслась молнией по нервам в спинной мозг. Плотная досада охватила грудную клетку. Ощущалось так, будто ребра начинают трескаться от возмущения. Карина медленно развернулась, чувствуя, как приятная ткань липнет к спине. «Вот дебииил!» – проснулась разъяренная стерва и быстро вытеснила жабу.

– Зайкин! – рявкнула она со всей ненавистью, на которую была способна.

Остатки торта валялись на полу под ногами. Бюст почти сохранился. Карина всмотрелась в сахарную себя, приплюснутую и покоцанную. Из сливочного крема вырастали хрупкие плечи, тонкая шея и огромная эллипсоидная голова с размазанными чертами лица: один глаз был наполовину стерт, нос покривился, рот растянулся в джокеровскую улыбку, а волосы казались растрепанными. Фигурка изначально явно имела нормальную форму, но неуклюжесть дарителя испортила все пропорции. По краю вокруг кремом кондитер выдавил надпись: «С любовью, Зайкин».

Парень, распластавшись на полу, извинялся синими глазами. Веки увлажнились и покраснели, словно он готовился разреветься. Потому взгляд казался особенно жалостливым. Однокурсники хохотали. А ей было не до смеха. Девушка широкими, насколько позволяли шпильки, шагами пошла на него. Зайкин быстро вскочил и попятился назад, выставив руки вперед, будто сдавался полиции.

– Кариш, прости, я не специально же, – бормотал он, не отпуская ее гневных глаз, которые медленно наливались кровью и жаждой мести.

– Ты мне это платье, урод, языком вылижешь!

Она ткнула его пальцем с напором в грудь, морщась и почти скалясь, как одичалая собака.

– Ага, – ответил он пугливо, упершись в преподавательский стол, и неловко плюхнулся на него.

– Зай, другое ей вылижи, – Гурьев приставил рогатку из пальцев ко рту и высунул язык, шевеля им, как змея.

Карине он всегда был противен. Узкий, несуразный, с лоснящимися волосами, парень часто пошлил и вел себя развязно, пренебрегая остальными. Для себя она определяла его как типичного обиженца на всех и вся, тщательно скрывающего собственную уязвимость.

– Ооо, – загалдела толпа.

Пузатый Иванов, его закадычный дружок, заржал как над остроумной шуткой. Кто-то свистнул, кто-то кашлянул, кто-то фыркнул с отвращением. Остальные опять засмеялись. Девушка оглядела однокурсников, разбросанных по партам и рядам.

– Гур, блин, держи свой сперматоксикоз в себе, – вступился Варданян, видный брюнет с размашистыми плечами и гордой осанкой.

Этот, напротив, держался хороших манер и ко всем относился уважительно, но любил поучать и умудрялся даже иногда читать нотации. К Карине он относился то ли с брезгливой осторожностью, то ли с благородным снисхождением. Она поблагодарила его взглядом за поддержку.

– Ермакова, не отказывайся, он в этом спец! – выкрикнула длинноногая рокерша, которая всегда ходила в коже и металлических шипах, Самойлова Света.

Девчонки захихикали. Парни заржали. В Карининой голове струились мощным потоком матерные эпитеты к Зайкину, но вдруг выплыл скромный вопрос: «Откуда ей знать?», который тут же утонул в водопаде нецензурной брани.

– Да ладно, Кар, – заступился за друга Гога, щуплый и невысокий шатен в клетчатом кардигане. – У него аллергия просто. Подумаешь, платье.

– Знаешь, сколько это платье стоило? – не сдержалась Карина, метнув в него злобный взгляд, и тут же покраснела, осознав, что выдала собственную скупость.

Гога нахмурился. Смешки еще гуляли по ухмылкам однокурсников.

– Че, Ермакова, так за шмотку печешься? – вступила в игру Игнатьева, считавшая себя лучшей подружкой Зайкина и презиравшая Карину за то, что та его так бессердечно отвергала каждый раз. – Платье в прокат что ли брала? Влипла ты, по ходу, на сотку.

Однокурсница уже стояла за ее спиной и демонстрировала всем ценник, который Карина забыла всунуть внутрь платья. «Надо было сразу оторвать», – досадовала она, закрыв на долгую секунду глаза. Когда обернулась, увидела, как лисья мордашка со жгуче черными пучками волос вместо хвостиков, высокомерно щурится. По аудитории понеслись шепотки.

Она ненавидела в себе этот стыд, но не могла его не испытывать. Он всегда был внутренним фоном, но в такие моменты вылезал наружу, и становилось тошно. Тошно от собственной глупости, неумолимого желания казаться лучше, чем есть, жалких попыток прикрыться чем-то извне. Все глазели с ехидством и подковыркой, будто видели ее голой под этим платьем.

– Я компенсирую, – вызвался Зайкин, выпрямляясь.

– Не надо! – резко махнула рукой Карина. – Химчистки будет достаточно.

Выходить красиво из нелепых ситуаций она не умела, поэтому судорожно искала возможность переключиться. Девушка посмотрела на него сверху вниз оценивающе. Ей требовалось во что-то переодеться. Образ все равно был безнадежно испорчен. И ходить в грязном и липком платье весь день не хотелось.

– Рубашку снимай, – приказала она.

Парень вытаращил глаза.

– Воу, воу, – реагировала толпа.

Игнатьева ухмыльнулась, скрестив руки. Варданян с Гогой переглянулись. Все приготовились к горячему.

– Снимай, говорю! Надо же мне в чем-то ходить.