Читать книгу Дневники Сигюн - Ива Эмбла - Страница 1

Меня зовут Сигюн, и я происхожу из древнего и благородного рода Ванов, что живут в Ванахейме, прекрасной стране у моря. Плеск волн и крики чаек проникли в мою кровь с самого рождения, и с тех пор я черпаю в них силы.

Мой отец Ньёрд – владыка морских волн и ветра, оттого-то у меня такие синие, как глубина моря, глаза, и чёрные, как штормовое небо, волосы. А ещё отец говорит, что нрав мой переменчив и своеволен, как сам океан.

Ваны – древний и мудрый народ, поэтому мы всегда стремились жить в мире с другими. Но пришли асы, раса молодая и воинственная, и время от времени стали случаться распри между ними и ванами. Эти стычки приводили к слишком большому кровопролитию, и тогда наши вожди, посовещавшись, решили, что будет лучше для всех, если представители уважаемых и влиятельных семейств ванов согласятся жить в Асгарде, а некоторые из асов переедут в Ванахейм.

И хотя злые языки не раз твердили, что живущие в Асгарде ваны будут находиться там в положении заложников, мой отец не был с ними согласен.

Царь Асгарда Один, дабы развеять подобные слухи и укрепить мир между асами и ванами, предложил обеим расам породниться. Он хотел, чтобы одна из дочерей ванов стала супругой его сына, наследника престола Асгарда. И он построил для нас замок Ноатун, расположенный вблизи морского побережья, чтобы живущие в нём не испытывали тоску по оставленному дому, чтобы плеск волн и крики чаек смягчили для нас горечь разлуки с родным миром.

Моя история, которую я хочу рассказать, начинается в Асгарде, куда мы с отцом прибыли, чтобы поселиться здесь навсегда. Мой жребий, моё предназначение, состоит в том, чтобы стать женой Асгардского принца, навеки укрепив мир между нашими народами.

Ещё издали увидела я радужный мост Биврёст, соединяющий Асгард с Ванахеймом и Мидгардом, миром смертных людей, а также с другими мирами, и служащий въездными воротами в небесный город для всех, кто захотел бы вступить в чертоги асов.

Восторг, который я испытала, не сравнится ни с чем. Наша колесница, запряженная четверкой вороных коней с серебряными гривами, начала движение по Биврёсту, и у меня захватило дух. Биврёст переливался всеми цветами радуги под копытами коней и казался одновременно невесомым и нерушимым. Мы словно плыли в воздухе, – и одновременно я слышала цоканье подков по тверди. Я не могла определить, какой он ширины, потому что мост не имел четких границ, и лишь глядя прямо вниз, я имела возможность убедиться, что под нами есть что-то более прочное, чем проплывающие повсюду белые громады облаков. Я не могла скрыть своего восхищения и обернулась к отцу, чтобы убедиться, что и он видит то же самое и что все это великолепие не есть лишь плод моего разыгравшегося воображения. Отец сжал в ответ мою руку и улыбнулся ободряюще.

– Все будет хорошо, Сигюн, – сказал он. – Ничего не бойся.

Так он говорил мне обычно, если меня что-то тревожило. И добавлял:

– Внешний блеск, цветистые речи, торжественные клятвы – люди любят прятаться за масками. Но твой внутренний голос тебя никогда не обманет.

Золотоглазый страж Хеймдалль ударил жезлом об основание радужного моста, и огромные золотые ворота медленно раскрылись перед нами. У меня отчаянно забилось сердце и чуть не остановилось дыхание. Я украдкой вцепилась в борт колесницы, стараясь дышать ровно, чтобы никто не заметил моего волнения.

– Добро пожаловать, владыка Ньёрд, владетель Ноатуна, – прозвучал его густой бас, – и ты, принцесса Сигюн! Асгард ждал вас!

Мы поклонились. Колесница въехала в город. Слева и справа от нас простирались широкие оживленные улицы, заполненные множеством прохожих. Кажется, все спешили по своим делам, и всё же чуть замедляли шаг, увидев нашу колесницу, – ваны в Асгарде не могли не привлечь внимания. Я с любопытством оглядывалась вокруг, стараясь, по своему обыкновению, подметить мелкие детали, на которые поверхностный взгляд не обращает внимания. Такую привычку передал мне мой отец.

– Смотри в самую суть вещей, – говорил он. – Старайся вникнуть в скрытое, ибо лежащее на виду у всех никогда не бывает истиной. Ты сможешь, Сигюн, ты ощутишь даже то, что люди скрывают сами от себя, а это и есть настоящая власть над миром.

Мы повернули, – и вот – прямо перед нами, блистая шпилями и башенками, показался дворец Одина – Вальяскьялв. Горделивой громадой возвышался он над остальной, довольно ровной местностью, словно высеченный из единого монолита скалы, – такой же неприступный, величественный и сияющий, озаренный вечерними лучами солнца.

Слева от нас я заметила небольшое зелёное поле, на котором двое юношей, кажется, состязались в борьбе. Вокруг них стояли ещё трое молодых людей и девушка, которые наблюдали за их поединком. Один из борцов, светловолосый, с небольшой бородкой, пытался захватить в свои могучие объятья другого, постоянно ускользающего от его стальной хватки. Болельщики криками подбадривали нападавшего; в какой-то момент их крики слились в ликующее: «Тор! Тор! Тор! Тор!»

Внезапно наши лошади заржали: то ли какая-то собачонка увязалась за колесницей, то ли возница чересчур натянул поводья. Оба юноши обернулись, на миг отвлекшись от борьбы, выпрямились, провожая взглядами наш экипаж. В этот момент я смогла разглядеть их обоих. Светловолосый, молодой гигант, прекрасно сложенный, широкоплечий, крепкий в бёдрах, смотрел на нас, разгорячённый соревнованием, раздувая красиво вырезанные ноздри, машинально откидывая с потного лба светлые длинные пряди.

Второй казался полной ему противоположностью. Он был так же высок, как и первый, но казался гораздо меньше его, так как был тонок и изящен, если не сказать хрупок по сравнению со своим соперником. Его волосы были черными, а быстрые живые глаза смотрели на нас с нескрываемым любопытством.

Так длилось всего пару секунд. Потом светловолосый ас со смехом воскликнул:

– Эй, братец, довольно пялиться на мою невесту! – и с силой толкнул второго в плечо. От неожиданности тот пошатнулся и, не удержавшись на ногах, с размаху полетел прямо в лужу, оставшуюся на обочине от недавнего дождя.

Вся компания разразилась веселым смехом, а светловолосый наклонился и, широко улыбаясь, подал упавшему руку:

– Ладно, давай, поднимайся!

Я успела увидеть только, как тот, другой, встает, отирая грязь, покрывшую сплошь его левую щеку и волосы, и наш экипаж уже проехал мимо.

Я откинулась на подушки, чтобы побороть нахлынувшее на меня смущение, и опустила глаза, сделав вид, что разглаживаю смятую складку дорожного платья.

У парадной лестницы Вальяскьялва наша колесница остановилась. Изукрашенные золотыми драконами створки ворот были уже гостеприимно распахнуты, и по широким ступеням навстречу нам спустились сам царь Асгарда Один и его супруга Фригг. Мой отец сошел с колесницы и помог спуститься мне, вот так, рука об руку, мы подошли к подножию лестницы.

– Приветствую тебя, Один, Владыка славного и могущественного Асгарда, – промолвил мой отец. Я повторила эхом его слова, и мы оба опустились на одно колено, склонив головы.

– Встань, Ньёрд, Владетель Ноатуна, и ты, принцесса Сигюн, – прозвучал в ответ величественный голос, от которого у меня мурашки побежали по спине. – Войдите в чертоги Одина и будьте дорогими гостями моего дома.

Мы все вчетвером начали подниматься по белым мраморным ступеням, вдоль которых выстроились представители знатнейших асгардских родов. Загремела музыка, и я чувствовала, что взгляды всех присутствующих устремлены прямо на нас, но от волнения не могла разглядеть ни одного лица. Я словно плыла в жарком дрожащем мареве, где золотые блики от тысяч свечей скользили по ослепительной белизне колонн и мешались в невообразимой вышине с чёрными тенями почти невидимых сводов. На какое-то мгновение мне показалось, что парадная приемная вовсе не имеет купола, и что само усыпанное звёздами небо возлежит на её головокружительных колоннах.

– Слуги проводят вас в ваши покои, – услышали мы, – отдохните с дороги, а с наступлением темноты я жду всех присутствующих на веселом пиру, который устраивает Владыка Один в честь прибытия дорогих гостей из Ванахейма!

И вот я наконец осталась одна. Оглушённая и ошеломлённая блеском и великолепием Вальяскьялва, я с трудом могла прийти в себя. Окно было открыто. Я подошла к нему и присела на подоконник. Запахи приближающейся ночи ворвались в мою грудь. Я жадно вдыхала ароматы жасмина и магнолий, мешающиеся с терпким благоуханием кипарисов и кедров и чувствовала, как моё сердце начинает биться ровнее. С непривычной для меня высоты, на которой располагались мои комнаты, я могла видеть как на ладони сады Асгарда, его мощеные улицы, а вдали, теряющиеся в закатной багряной дымке, очертания замка Ноатун, где отныне будет жить мой отец. Мне стало немного спокойнее при мысли, что он будет со мною рядом. Ну почти рядом… И хотя сейчас я не могла слышать плеска моего дорогого моря, я знала, что оно там, невидимое вдалеке, но всё же такое родное.

Едва слышно скрипнула дверь за спиной. Я обернулась. Вошла служанка, приветливо улыбнулась мне и жестом пригласила следовать за ней. Я попыталась заговорить с ней, но она отвечала односложно и, показав расположение покоев, а главное – путь в купальню, спросила, нужна ли мне её помощь. Я постаралась выпроводить её как можно вежливее.

Раздевшись, я с удовольствием легла в приготовленную ванну. Чья-то заботливая рука поставила на столик у изголовья курильницы с ароматическими травами и маслами, которые теперь наполнили нагретый воздух густыми и терпкими нотами амбры и сандала. Тепло и покой начали обволакивать меня, и я незаметно для себя самой оказалась во власти безотчётных грёз. Мне мечталось одновременно о прошлом и будущем. То вдруг представлялась далекая теперь уже оставленная родина, где я девочкой могла резвиться на морском берегу и сколько заблагорассудится плавать и нырять в ласковых волнах. То я внезапно начинала думать о своем будущем в Асгарде, таком неизвестном и даже пугающем. Я знала только, что наследника трона Асгарда зовут Тор, и в его власти находятся молнии и грозы. Я вспомнила светловолосого молодого аса, виденного мною сегодня лишь мельком, и понимала, что в тот момент видела свою судьбу. Вечером на пиру я увижу его снова. Какой он, мой будущий супруг? Этого я ещё не могла знать, но втайне надеялась разузнать в ближайшем будущем. Дело в том, что мой дар заключается в способности видеть прошлое, прикасаясь к вещам и предметам. Для меня выражение «эти стены помнят…» никогда не было просто оборотом речи. Всё вокруг меня действительно помнило происходившее и, послушное моему желанию, могло мне об этом рассказать.

Впрочем, время не медлило. Солнце уже превратилось в пылающий багровый шар и катилось по кромке леса на горизонте. Не к лицу опаздывать на пир, особенно если его устроили в твою честь. Я быстро закончила мыться и встала из ванны. Тщательно уложила волосы. Они ещё не высохли до конца и приятно холодили голову. Я ещё в дороге обдумала, что надену на свой первый пир в Асгарде, и теперь не колебалась ни секунды. Быстро накинула своё любимое синее платье с золотым поясом, которое так шло к моим глазам. Длинное и узкое, оно струилось вниз от талии до самого пола, напоминая падающую воду. Запястья перехватила широкими золотыми браслетами. В уши вдела прозрачные хрустальные капельки серёг-подвесок. Глубоко вздохнув, решила, что задерживаться дольше будет совсем неприлично, и спустилась к отцу, который как раз уже меня ждал и поднялся из глубокого кресла мне навстречу.

– Ты удивительно хороша, дитя моё, – проговорил он, и я видела, что он действительно мною любуется. – Идём! И ничего не бойся. Слушай своё сердце, Сигюн. Оно тебя не обманет.

Вдвоём, рука об руку, мы вошли в тронный зал Асгарда.

Ещё пару часов назад я была изумлена великолепием парадной приемной, но то, что предстало моим глазам сейчас, не просто поражало воображение, но лишало дара речи.

Сводчатые потолки и высокие арки окон, свисающие рядами бронзовые светильники, мозаичный пол и затейливая резьба стен красного дерева, а во главе всего – золотой трон Асгарда. Он стоял на возвышении в окружении расставленных столов с сотнями знатных гостей, которые хором приветствовали восседавшего на нём Владыку Одина. Рядом, по левую его руку от Одина, на золотом кресле, крытом алым бархатом, расположилась царственная супруга Фригг. Мы с отцом приблизились к подножию трона и вместе преклонили колено перед Одином. Музыка, которая, казалось, лилась со всех сторон и несла нас подобно реке, смолкла, как по волшебству. Владыка Один и следом за ним Фригг поднялись нам навстречу.

– Я рад видеть тебя, о великий Ньёрд. И я счастлив приветствовать тебя и твою прекрасную дочь, принцессу Сигюн, здесь, в Асгарде. Я принимаю вас как вестников мира между нашими народами. Сядем же за пиршественные столы и возрадуемся сегодняшнему дню, дню нашей встречи!

И Один сел во главе стола, стоящего в центре, усадив справа от себя моего отца, а мне указал место со стороны Фригг. В этот момент у входа в зал возникло какое-то оживление. Приветственные крики, которые начались от входа, нарастая, приближались к нам. «Тор! Тор! Тор!» – услышала я стройный хор множества голосов и увидела его самого, светловолосого сына Одина, который приближался к нам по проходу между столами, улыбаясь открытой довольной улыбкой, подняв в приветствии правую руку. Он был в парадном облачении: красный плащ за плечами, кожаный доспех с серебристыми бляхами на груди. Теперь я видела его во всем блеске и великолепии его славы.

– Приветствуйте Тора, сына Одина!

Зал взревел. Один поднялся навстречу сыну, взял его за руку и подвел ко мне.

– Тор, это принцесса Сигюн из Ванахейма, – сказал он негромко. – Принцесса Сигюн, это Тор, мой сын, наследник трона Асгарда.

Тор подошел ко мне вплотную и, взяв мою руку, почтительно коснулся её губами. Я почувствовала густой запах разгоряченного мужского тела. Он поднял на меня светлые голубые глаза.

– Я счастлив, что ты здесь, прекрасная Госпожа, – произнес он, усаживаясь между мной и Фригг.

– Поднимем кубки за Тора, сына Одина! – провозгласил глашатай, и зал снова огласился приветственными криками. – А также за лучезарную Сигюн, принцессу Ванахейма!

Я поднялась, с улыбкой пригубив свой кубок, да так и осталась стоять, держа его в руке и забыв поставить на стол. Прямо передо мной стоял тот, другой, соревновавшийся с Тором на мокром лугу несколько часов назад. Его одежда была чёрной с зелёной отделкой по бокам и на рукавах. Единственное украшение – золотой полумесяц на груди и такие же позументы на запястьях. Чёрные, только что вымытые и ещё влажные волосы гладко зачёсаны назад. Он подошёл ко мне так же близко, как только что подходил Тор, и мне почудилось (не могло почудиться, слишком явственно это было!), что от него исходит запах сосен, растущих на нагретом солнцем песке возле моря. Это было как наваждение. Он смотрел прямо на меня, глаза в глаза. Я никогда прежде не видела таких зелёных, почти изумрудных глаз. На его тонких губах играла улыбка. И эти изумрудные глаза, которые тоже смеялись… И запах моря… Нет, нет! Я тряхнула головой. Это просто запах свежевымытого и даже натертого душистой водой тела. Все так же улыбаясь, он протянул мне белую розу с золотыми прожилками на лепестках. Я готова была поклясться, что за секунду до этого в его руках ничего не было!

– С прибытием, Госпожа Сигюн, – прозвучал у меня в ушах его голос. – Я подумал, что этот цветок хорошо подойдет к твоему платью.

Я машинально взяла розу. Он всё ещё стоял передо мной, улыбаясь, ожидая, что его представят. Но Один повернулся к моему отцу, слишком увлеченный беседой с ним, а Тор вовсю делал знаки кому-то за соседним столом и тоже сидел к нам вполоборота.

На помощь пришла Фригг.

– Это принц Локи, наш младший сын, – сказала она.

– Спасибо, мой Господин, – пробормотала я, прикрепляя розу к платью на груди.

– Садись рядом с нами, Локи, – сказала Фригг, и зеленоглазый принц расположился по левую руку от меня.

Тор наконец перестал делать знаки и повернулся ко мне.

– Позволь представить тебе моих лучших друзей, – сказал он.

– Огун Быстрый! – к нам подошел темноволосый ас, очень важный, я бы даже сказала напыщенный, и поклонился Тору.

– Столь быстрый, что действует гораздо быстрее, чем успевает подумать, – прозвучало слева от меня. Я скосила глаза влево и поймала невозмутимый взгляд Локи. Он поднял брови и слегка пожал плечами. По губам пробежала ироническая усмешка.

– Фандрал Верный! – провозгласил Тор, и нам поклонился молодой мужчина, такой же блондин, как и Тор, но постриженный довольно коротко. Он устремил на меня пронзительный взгляд прищуренных глаз.

– Лично проверяет супружескую верность каждой асгардской жены, – услышала я слева и уже не могла сдержать улыбки.

Затем приблизилась молодая женщина с волосами, собранными в высокий «конский» хвост. В волосах поблескивали вплетённые нити драгоценных камней.

– Сиф Бесстрашная!

– Страшится только ветра, который может испортить её прическу…– прокомментировал Локи.

Я едва сдерживала смех.

– Вольштагг Неудержимый!

Огромный великан с длинной каштановой курчавой бородой и такими же сплетенными в косичку волосами буквально навис над столом.

– Да, если его не удержать, всему Асгарду грозит голод!

Я прыснула. Я смеялась так, что на глазах выступили слёзы. Все в недоумении уставились на меня. Первой опомнилась Сиф.

– Локи! – воскликнула она, сжимая кулаки.

– Я всего лишь пытаюсь чуть понизить градус пафоса! – он поднял кверху ладони.

Возмущённая четвёрка отошла назад к своему столу.

– Сегодня мог бы попридержать свой язычок, братец, – с досадой бросил Тор.

Я украдкой переглянулась с Локи, и мы улыбнулись друг другу. Я только теперь поняла, как давила на меня торжественность и роскошь тронной залы. А теперь я почувствовала настоящее облегчение от непринуждённой лёгкости общения с Локи, и была очень ему за это благодарна. Я наконец смогла оглядеться вокруг и поняла, что до сих пор была напряжена до такой степени, что просто не видела ничего дальше собственного носа.

Справа от меня Тор управлялся с бараньей ножкой. Заметив мой взгляд, он решил, что настал удобный момент для того, чтобы завязать беседу.

– Как вам показался Асгард, прекрасная Госпожа? – спросил он, постаравшись быстро прожевать всё, что было у него во рту, и вытирая губы тыльной стороной ладони.

Я промямлила что-то насчёт того, что ещё не успела ничего увидеть, кроме Биврёста и въездных ворот.

– О, это легко исправить! – воскликнул он. – Мой отец сказал, что пока владыка Ньёрд будет отдавать распоряжения в Ноатуне, дабы подготовить его к вашему прибытию, ты будешь оставаться в Вальяскьялве. У нас будут разные состязания и турниры, все в честь приезда высоких гостей из Ванахейма. А через неделю, самое большее две мы сыграем нашу свадьбу.

У меня что-то вздрогнуло внутри, надеюсь, это было незаметно для окружающих.

– Я не ожидала, что всё произойдет так быстро, – только и смогла я выдавить из себя.

– Чего же нам ещё ждать! – широко и радостно улыбнулся он. – Вот увидишь, это будет самая грандиозная свадьба во все времена!

Изобразив на лице как можно более правдоподобную улыбку, я отвела глаза.

– Позволь предложить тебе немного этого вина, Госпожа, – услышала я и, повернувшись, увидела, что Локи протягивает мне сверкающий гранями кубок.

– Спасибо, – я взяла вино из его рук, а он, в свою очередь, коснулся края моего кубка своим.

– Попробуй, оно действительно совсем неплохо, – улыбнулся он. – Давай выпьем за твой приезд. Я очень рад, что познакомился с тобой.

Я пригубила вино. Оно было бархатно-сладким и имело чуть заметную терпкую горчинку. Глоток за глотком оно заструилось по моей гортани, наполняя теплом изнутри.

– Мой брат предпочитает эль, – продолжал Локи. – Но этот напиток слишком груб для такой головокружительной красоты, как твоя.

В его голосе совсем не было басовитых ноток, как в голосе Тора, он был звонок и музыкален. Я ещё раз подивилась, как два брата могут оказаться столь разными.

– Ягнёнок обычно удается нашим поварам лучше, чем что-либо другое, – я увидела, что Локи уже положил еду на мою тарелку и потянулся за фруктами. – А уж яблоки здесь, в Асгарде, вообще выше всяческих похвал.

Теперь только я поняла, насколько голодна. В самом деле, в пути нам с отцом не удалось как следует перекусить.

Мясо просто таяло во рту, а таких сочных яблок я не пробовала ни разу за всю свою жизнь.

Локи ел не спеша, явно наслаждаясь каждым кусочком. Потом подлил нам ещё немного вина.

– Я чуть не забыла про еду, – смущённо сказала я, вытирая рот салфеткой. – Спасибо, что напомнил, мой Господин.

– Было бы жаль не воздать должное мясному пирогу, у него такая хрустящая корочка…

Я съела и пирог, а потом мы закусили его свежим салатом.

В какой-то момент я заметила, что Тора не было возле меня, однако уже большинство гостей расселось шумными компаниями вовсе не так, как в начале вечера, все двигали скамьи, ходили по залу, провозглашали здравицы и никто не обращал ни малейшего внимания на светские приличия и условности. Я поискала Тора глазами и увидела, что он вместе с четвёркой своих друзей направляется к нам.

– Идём, брат, мы хотим устроить небольшие скачки на восточном берегу, – Тор хлопнул по плечу Локи. – Госпожа Сигюн, надеюсь, вы окажете нам честь, присоединившись к нам?

– Спасибо за приглашение, брат, но я что-то чувствую себя усталым, – ответил Локи, поднимаясь. – Думаю пойти к себе и немного почитать перед сном.

Я тоже встала из-за стола, собираясь протянуть руку Тору, чтобы сопровождать его.

– Прошу прощения, Господин, – услышала я собственный голос словно со стороны, – сегодняшний путь оказался для меня слишком долгим.

– Что ж, очень жаль, моя Госпожа, – Тор склонился к моей руке для поцелуя. – Увидимся завтра, а теперь отдыхай.

– Боишься снова ударить в грязь лицом, а, Локи? – бросил, проходя мимо, Фандрал Верный. – Третья ванна за день – слишком даже для тебя?

– Предпочту три ванны в день твоему еженедельному омовению, – не глядя на него, проронил Локи, усмехнувшись уголком губ.

Я вспыхнула, но смутить Локи, похоже, было не так-то просто. Он дождался, пока компания друзей окажется за дверью, и с улыбкой повернулся ко мне.

– Моя Госпожа, хочешь, я покажу тебе дворец?

О, этот удивительный взгляд зелёных глаз, смеющихся и одновременно очень серьёзных!

– Да, мой Господин…

…Длинные коридоры Вальяскьялва, пустые, тёмные и гулкие, в них далеко разносится эхо наших шагов.

– Здесь были классные комнаты, когда мы с Тором были маленькими, бегали сюда заниматься.

Лунный свет осветил поставленные близко друг к другу два простых стола и учительский стол посередине.

– Здесь библиотека, ты можешь приходить сюда и брать любую книгу. Я люблю проводить здесь время.

Стеллажи за стеллажами, от входа до окна и вглубь насколько хватает глаз. Ряды книг уходят вдаль и теряются в ночном сумраке. Хранилище древних знаний, сокровищница мудрости…

Опять стук каблуков, и наши длинные тени тянутся за нами, бегут, обгоняют нас и растворяются в темноте одной из стенных ниш. Вокруг ночь и безмолвие, мы стараемся невольно говорить тише, чтобы не тревожить тишину.

– Вон там, видишь из окна, наша детская спортивная площадка.

Я перегибаюсь через подоконник, и он слегка придерживает меня за талию.

Мы начинаем подниматься по плавно изгибающейся лестнице. Локи крепко берёт меня за руку, чтобы я не оступилась. Сам он, похоже, прекрасно ориентируется в этих таинственных переходах, и ночная тьма ему ничуть не мешает. Я стараюсь запомнить дорогу, но не уверена, что это мне удаётся.

Внезапно пространство перед нами расширяется, стены расступаются, и мы оказываемся на широкой балюстраде, сплошь залитой лунным светом. Длинные тени кипарисов пролегают по ней, расчерчивая холодные белые плиты тонкими ровными линиями, по углам густеющими до непроницаемого мрака. Мне кажется, будто там, в этом мраке, притаилось что-то пугающее, и хочется прижаться к Локи поближе, чтобы ощутить его уверенность, но я изо всех сил сдерживаю себя. Моё сердце учащённо бьётся, и я не понимаю, что тому причиной – то ли волшебство этой асгардской ночи, то ли что-то ещё, что даже для меня самой пока не имеет названия…

Локи подходит к середине балюстрады и останавливается, опираясь на перила рукой. Я осторожно следую за ним. Ночной ветерок шепчет в кронах кипарисов. Мне чудятся в этом шёпоте странные голоса, произносящие давно забытые заклинания. Лицо Локи выглядит, как вырезанная из белого хризолита камея на чёрном бархате ночи. Точёный профиль, гибкий чёрный силуэт…

Отсюда открывается дивный вид на радужный мост и подъездные ворота. В далекой ночи бьётся красный огонёк. Это неусыпный золотоглазый страж Хеймдаль охраняет Асгард от любого вторжения.

– Знаешь, Госпожа Сигюн, в детстве меня неудержимо манила эта бездна, – на лице Локи отразилась задумчивая усмешка. – Я подходил вот сюда, к краю, и думал, что случится, если перемахнуть эти перила, если шагнуть туда, в пропасть…

Он тихо засмеялся, покачав головой.

– Там нет пропасти. И меня всегда что-то удерживало. Словно была чья-то рука, протянутая мне навстречу.

Я понимающе улыбнулась.

– Мой Господин, я в детстве часто прыгала в море с высокой скалы. Это ощущение полета манит нас. Один шаг, один прыжок – и ты летишь, а потом уходишь с головой под воду и там, глубоко-глубоко, открывая глаза, видишь луч света оттуда, сверху, сквозь страшную толщу воды, и он действительно как протянутая к тебе рука, живая и теплая, зовущая назад из небытия.

Локи взял мою ладонь в свои руки и несколько секунд удерживал, поглаживал, чуть касаясь.

– У нас много общего, моя Госпожа.

Я смотрела ему в лицо. Из мира вдруг исчезли все звуки: не доносились голоса людей, не звенели ночные цикады, даже ветер замер, даже дыхание прервалось…

А потом он отпустил мою руку.

– Вон там, в северном крыле, на этаж выше, мои комнаты, – сказал он. – А твои покои с другой стороны, с южной. Уже действительно поздно, моя Госпожа. Я провожу тебя.

Не помню, как я разделась и легла. Я провалилась в сон мгновенно, как в чёрную воду. И там, в этой чёрной воде, что-то изумрудно-зелёное и синее переплеталось, перетекая друг в друга…

– Расскажи о своих сыновьях, Фригг, – попросила я.

Мы сидели в её покоях в уютном полумраке наступающего вечера, второго моего вечера в Асгарде. День был наполнен состязаниями и турнирами, как и обещал мне Тор, и только теперь я наконец могла с удовольствием расположиться полулёжа в кресле и, вытянув ноги, положить их на низенькую скамеечку. Роль зрителя почему-то вымотала меня почти до предела. Кажется, я бы не так устала, если бы участвовала в соревнованиях сама.

Фригг постаралась помочь мне устроиться поудобнее: принесла множество маленьких атласных узорчатых подушечек и подложила под спину и плечи, а сама устроилась напротив на своей любимой красно-золотой кушетке с высокой спинкой. Вокруг нас горело множество светильников, щедро инкрустированных янтарём. Их мягкий трепещущий свет располагал к задушевной беседе. Я чувствовала себя совершенно естественно в обществе Фригг, несмотря на то что узнала её только вчера и она была старше меня почти вдвое. Фригг удивительным образом располагала к себе, мы могли говорить, как две старинные подруги, хотя до сих пор я считала, что не слишком-то легко схожусь с людьми.

Но голова чуть кружилась от аромата множества роз в расставленных повсюду пышных букетах, и сам воздух качался и плыл, плавясь в жарких объятьях сотен зажжённых огней… Всё моё тело наливалось приятной истомой ленивого расслабленного вечера, и у меня как-то само собой вырвалось:

– Расскажи о своих сыновьях!

Фригг улыбнулась.

– Думаю, тебя сейчас волнуют не все они, а только один, – она доверительно наклонилась ко мне, положила узкую тёплую ладонь на мою руку. – Тот, который предназначен для тебя самой судьбой.

Я смущённо опустила глаза. Хорошо, что в сгустившихся сумерках было незаметно, как я краснею.

– Каков он?

– Тор надёжный и смелый, а ещё очень открытый и добрый. С ним тебе будет спокойно, и ты всегда будешь чувствовать себя защищённой.

– А… Локи?

Она на долю секунды замешкалась с ответом. Мимолетная тень промелькнула по её лицу. Я бы, возможно, даже не заметила этого, если бы не наблюдала за Фригг настолько пристально, насколько позволял воцарившийся в комнате полумрак. Она откинулась на спинку кушетки, при этом её лицо полностью оказалось в тени.

– Почему ты спрашиваешь о нём?

– Потому что он ведь тоже твой сын, – я пожала плечами, – хотя они с Тором на первый взгляд совершенно не похожи.

Фригг кивнула, лицо её на миг озарилось неверным отблеском свечи, и я поймала её взгляд, устремлённый полностью вглубь себя.

– Локи… он… никогда не знаешь, что от него ожидать. Но, в любом случае, он хороший сын.

Я хотела услышать больше, но она не продолжала, а настаивать я не решилась.

Фригг поднялась, подошла ко мне, стала мягко массировать плечи.

– Давай я угощу тебя медвяным напитком, который я готовлю сама, по своему особому рецепту!

Мне подумалось, что она сказала это, дабы заполнить повисшую паузу, однако я была рада хоть таким образом закончить неловкий разговор.

– Конечно, с удовольствием!

Она вышла в соседнюю комнату, а я, повинуясь инстинкту, который меня ещё ни разу не подводил, быстро перебралась на её место, пробежала пальцами по спинке, сидению, подлокотникам. Вещи, которых когда-либо коснулись чьи-то руки, служат для меня источниками самой достоверной информации о прошлом. Отчётливее же всего запечатлеваются на любом предмете эмоции, особенно если они были очень сильными.

Вначале был шум, невнятный, словно шёпот сотен слов, произносимых одновременно и очень быстро. Такое происходит всегда, и для меня привычно. Я, если можно провести такую аналогию, снимаю прошлое слой за слоем, словно отшелушиваю лишние оболочки, мысленно держа в голове образ того, о ком хочу узнать.

«…Он обманывал меня! Мало того, он поднял на меня руку!» – гнев захлестывал говорившего, и я видела его очень отчетливо.

Молодой франтоватый мужчина, со вкусом и дорого одетый, аккуратно причёсанный… Впрочем, сейчас его волосы совершенно растрепались, потому что он тащил, обхватив поперек туловища, отчаянно брыкающегося мальчика.

Внеся его в комнату, он разжал руки, бросил мальчика на ковер, расстеленный на полу возле моих ног. Только на кушетке вместо меня сидела Фригг. Я ощутила, как напряглось её тело, пальцы вцепились в подлокотник.

Лицо мальчика, красное, искажённое, оказалось прямо передо мной, смотрящей на него сейчас глазами Фригг. Губы его дрожали, он едва сдерживал слёзы.

– Что ты сделал, Локи?! Зачем ты ударил наставника?

Локи-подросток бросился к матери, но она быстро отдёрнула от него свою руку.

– Нет, Локи, нет! Ты не должен так поступать! Твой отец велел тебе попросить у наставника прощения и пообещать, что в будущем подобное не повторится!

Лицо Локи кривилось, зубы скрипнули от с трудом подавляемой ярости.

– Я не хочу! Я не буду просить прощения! Он меня ненавидит! Я ни за что! Не буду!

Фригг, вся дрожа, потянулась к нему.

– Локи!..

– Нет, Фригг! – откуда-то возник Один. Огромный и властный, он навис над своей женой, и она испуганно сжалась под его взглядом. – Если не пресечь это в самом зародыше, дальше будет только хуже!

Повинуясь знаку Одина, наставник выкрутил мальчику руки назад и увёл, подталкивая в спину при малейшем сопротивлении так, что тот едва не падал.

Я сидела, окаменев. Кончики сжатых пальцев побелели.

– Сигюн?.. – Фригг коснулась моего плеча.

Я вздрогнула, обернувшись. Она поставила на столик изящную тонкостенную чашку с душистым напитком. Чашка жалобно звякнула о блюдце…

– Ты видишь прошлое, – сказала она, опускаясь рядом.

Я кивнула, не поднимая глаз от столика.

– Что ты видела?

Я не могла говорить, лишь отрицательно покачала головой. Горло перехватило спазмом.

– Твоё видение… Ты видела Тора? – она настороженно вглядывалась в моё лицо. – Нет… Локи!..

У меня пересохли губы, дрожь пробежала по спине. Фригг протянула мне свой напиток. Я судорожно сделала глоток, другой, почти не чувствуя вкуса. Потом медленно повернулась к ней. Она поспешила взять чашку из моих рук, иначе я бы её разбила.

– А ты видишь будущее.

Рука Фригг дрогнула, но лишь на мгновение, она очень хорошо умела владеть собой. В отличие от меня.

– Да, я могу.

– Но ты его никому не расскажешь.

– Нет…

Она встала, отошла к окну, встала ко мне вполоборота.

– Твоё будущее меняется, Сигюн. Когда ты прибыла сюда с отцом, оно было определённо и ясно, а теперь… Я вижу его изменения. Они происходят прямо у меня на глазах. Прошлое, которое ты видишь, всегда однозначно. В этом счастье твоего дара. У меня всё иначе! Большего я тебе сказать не могу.

Следующие три дня я провела в замке Ноатун, у своего отца. Это были спокойные дни, исполненные созерцания. Я должна была подготовиться к браку с Тором согласно обычаям моего народа. Я вставала с рассветом, и дни мои были отданы медитации. В замке для этого были созданы все условия. Мой отец позаботился об этом. Три дня между реальностью и небытием, на грани сознания. Не сон, но и не явь. Мои мысли должны были успокоиться и обрести ясность.

Этого не происходило.

Я садилась в зале для медитаций, раз за разом пытаясь отрешиться от всего будничного, суетного, наносного. Качаясь, уплывали по волнам мои мысли, а после них должна была остаться только абсолютная пустота и незыблемый покой. Так осознается и принимается суть божественного промысла, так узнается предназначенность судьбы и устремлённость в единственное будущее, создаваемое изначально теми, кто сплетает во вселенский узор нити наших жизней…

И всё же, постоянно заглядывая вглубь себя и достигая искомого молчания ума, я ощущала в желанной пустоте присутствие чего-то, чего там не должно было быть. Что-то зелёное и синее, сливающееся, перетекающее друг в друга, как в моём сне в Вальяскьялве. Оно не могло там присутствовать, но оно там было. Я сидела в центре пустого зала. Слёзы стекали по моим щекам.

Вечером, на закате, я отправилась вниз, спустилась по лестнице в сад, а оттуда прошла по нижней аллее к обрыву. Там, на краю скалы, почти отвесно спускающейся к морю, мой отец установил скамью, простую, деревянную, даже без спинки, но достаточно широкую, чтобы на ней было очень удобно сидеть, любуясь видами, которые открывались с этой естественной смотровой площадки.

Мой взгляд то скользил вдали, у горизонта, то устремлялся вниз, где у подножия утёса море, бурлящее, пенное, волна за волной захлёстывало скалу, которая высилась, незыблемая и неприступная, вынуждая море отступить, рокоча и беснуясь. Прибой лизал скалу, накатываясь и отступая, и камень становился влажным, словно плакал. И мне невольно приходило на ум, что камень плачет, расставаясь с морем.

Раскинуть руки и – вниз, вниз! – а там… на моих губах растает поцелуй моря, мимолётный, как тающая пена, и солёный, как слёзы. И пусть прыжок с такой высоты равносилен смерти, пусть! Раскинуть руки и лететь – краткий миг навстречу единению со вселенной, ощущение полёта слишком притягательно, а там… Море примет меня в свои объятья, в своё лоно, безбрежное, бирюзовое море…

Слева от обрыва густые заросли жасмина образовывали нечто вроде естественной кулисы, скрывающей скамейку от нескромных взглядов, и там, среди густо переплетающихся ветвей, безумствовали соловьи, слагая свой ликующий гимн молодой весне. Один за другим они вступали в хор, голоса их сливались, певцы перебивали один другого, в упоении восторга забывая обо всём, и уж точно не замечая меня, застывшую в изумлении перед их многоголосьем, который неустанно славил жизнь!

Их извечное пение, не зависящее ни от каких законов, кроме законов весеннего возрождения природы, возвращало в мою душу гармонию. Море у моих ног, соловьи почти на руках, бирюзовое и зелёное внутри меня, и я сама в центре их круговорота, замирающая, не смеющая вздохнуть, чтобы не спугнуть очарования…

Черный котёнок вспрыгнул мне на колени. Откуда он взялся? Я машинально гладила его, а он, урча всё громче, потоптался, устраиваясь поудобнее, и, наконец, улегся у меня внизу живота, поднял мордочку и, жмурясь от удовольствия, взглянул мне в лицо лукавыми зелёными глазами.

Через три дня мне предстояло вернуться в Вальяскьялв, чтобы окончательно подготовиться к назначенной свадьбе.

Не могу сказать однозначно, с какими чувствами я покидала Ноатун. Порой мне казалось, что я хочу провести здесь всю мою жизнь, так хорошо мне было в отцовском замке на берегу моря, где меня постарались окружить покоем и надёжностью. Но всякий раз я вспоминала о том, с какой целью я нахожусь в Асгарде, каково моё истинное предназначение. Символ мира, залог братства между нашими народами, не так ли? И супруга светловолосого богатыря-аса, который каждый раз при встрече смотрел на меня обожающими глазами. Он не раз с извиняющимся видом объяснял мне, что не слишком силён в беседах, но его обезоруживающая улыбка, его бесхитростный взгляд говорили сами за себя. Думаю, я нравилась ему. Я была для него не только почётной обязанностью. Было нечто большее и в его обращении со мной, и в его голосе, в том, как он произносил моё имя: «Сигюн!» Каждая женщина, даже не слишком искушённая в сердечных делах, уловит в голосе мужчины некие особые нотки, чуть слышное придыхание. И я больше не прятала своего взгляда, когда он смотрел прямо мне в глаза. Я протягивала ему свою руку и вставала рядом с ним, так же, как и он, приветствуя подходящих к нам с поздравлениями людей. Он незаметно стискивал мой локоть, притягивая к себе. Он наклонялся ко мне так близко, будто вдыхал запах моих волос и кожи. Он гладил пальцами моё запястье, когда оно лежало рядом с его рукой на столе. Я слышала его жаркое дыхание прямо возле своего уха чуть позади себя, если мы сидели поблизости…

И вот все приготовления были завершены. Настал вечер накануне нашей свадьбы. Время близилось к полуночи, и я давно уже легла в постель, но сон всё не шёл ко мне, хотя я и убеждала себя, что должна как следует выспаться перед предстоящим самым важным днём в моей жизни. Я вертелась в постели, переворачивала подушку на прохладную сторону, окончательно сбила простыни и наконец после часа бесплодных попыток заснуть решила отправиться в библиотеку. Я надеялась подыскать себе книгу и, если не успокоить себя чтением, то хотя бы провести время с пользой.

Я ещё не слишком уверенно ориентировалась в коридорах Вальяскьялва, тем более в темноте, но библиотеку нашла без труда, так как, решив не рисковать, воспользовалась хорошо освещённой факелами центральной лестницей. Думаю, можно было пройти более коротким путём, но я не рискнула этого делать, боясь заблудиться. Где-то этажом ниже, наверное, в пиршественной зале, звучала музыка, приглушённая расстоянием и каменными стенами, что тоже помогало мне выбрать правильное направление.

Плотно притворив за собой двери, я облегчённо вздохнула. Здесь не было ни души. Высокие потолки помещения, ровные ряды книжных полок, гулкая тишина уединённых покоев располагали к неспешным раздумьям. Я зажгла светильники, изукрашенные затейливой резьбой, которые давали много света, но ни за что не позволили бы пламени вырваться наружу, и двинулась вдоль стеллажей. Книги, манускрипты, древние пергаменты. Я бережно брала их в руки, перелистывала, ставила на место или углублялась в чтение. Время летело незаметно, и, когда я очнулась от своих грёз, была уже глубокая ночь. Пора было возвращаться к себе. Я осторожно выскользнула из библиотеки, прижалась спиной к тяжёлой двери. Музыка снизу звучала теперь намного громче, и к ней присоединились песни и выкрики множества пирующих. Чем ближе я подходила к балюстраде, от которой начиналась центральная лестница, тем громче они становились. Я почти бегом взлетела на верхний этаж и, с бьющимся сердцем, запыхавшаяся, повернула налево, к своим комнатам.

Кто-то огромный обхватил меня сзади за плечи, лишив возможности двигаться. Я хотела крикнуть, но сильная рука легла на мой рот, и я могла только глухо мычать. Колени мои подкосились от ужаса, я рванулась, и нападавший, на миг ослабив объятья, позволил мне развернуться к нему лицом. Изумлённая, я узнала Тора. Его глаза горели даже при отблеске далёких факелов. Расширенные зрачки, влажные губы и горячее дыхание у самого моего лица.

– Сигюн, моя милая Госпожа, я был уверен, что тебе тоже не спится…

Я напрягала все силы, чтобы освободиться, но это было всё равно что попытаться разорвать стальной обруч. Он навалился на меня всей своей тяжестью, прижав к стене. Пальцы шарили по моей груди, губы прижались к губам, больно царапая их жёсткой щетиной. Крепкий запах эля ударил в ноздри. Я не могла даже вскрикнуть, только отчаянно извивалась, распятая на стене, как бабочка, пришпиленная к бумаге.

– Сигюн, моя сладкая девочка…

С жалобным звоном отлетели застёжки моего платья, и ладони Тора сжали мою грудь, стиснули её, в то время как он рывком поднял меня вверх по стене, царапая спину, а его колено с силой раздвинуло мне ноги… Не помня себя, я резко ударила его лбом по переносице и тут же, исхитрившись повернуться боком, нанесла ещё один удар в пах. Его железная хватка на секунду ослабла, а мне оказалось этого достаточно, чтобы выскользнуть из его объятий и бежать, не разбирая дороги, прочь, прочь, прочь! За своей спиной я слышала тяжелые торопливые шаги. Тор преследовал меня и, возбуждённый, распалённый погоней, не отставал ни на шаг. Я бежала, путаясь в подоле проклятого длинного платья, предписанного этикетом. Сердце моё готово было выскочить из груди. Задыхаясь, я метнулась за угол и с размаху врезалась в кого-то, стоящего прямо за поворотом.

От неожиданности я сдавленно закричала, попыталась броситься в сторону, но ноги мои больше меня не слушались, и я упала к незнакомцу в объятья, меня колотило от смертельного ужаса, сознание готово было покинуть меня…

– О Небо, Сигюн! – прозвучал знакомый голос. – Что с тобой?!

Я не могла говорить, я лишь дрожала всем телом, цепляясь за его одежду, а он, мягко обнимая, удерживал меня от падения.

– Что случилось?

Тонкое, гибкое тело, чёрные волосы и зелёные даже в темноте глаза.

– Локи, – выдохнула я.

Я не думала, что у него такие крепкие и надежные руки.

– Локи…

Машинально, непослушными пальцами я пыталась застегнуть разорванное на груди платье. Он понял всё без слов.

– Беги прямо по коридору! – шепнул он мне в самое ухо, и его тёплые губы коснулись моей щеки. Я почти не понимала, что он говорит, тогда он легонько подтолкнул меня:

– Беги! Я поговорю с братом.

Моя собственная воля была парализована.

– Беги! – сказал он, и я побежала.

Мои спотыкающиеся шаги гулко разносились по коридору. В панике мне показалось, будто кто-то меня догоняет, и я на бегу обернулась. Видно, мой собственный рассудок начал действительно подводить меня, потому что мне почудилось, что я вижу саму себя, убегающую в противоположном направлении. Я кубарем скатилась вниз и очутилась в парадной приёмной, а в ней… Нетерпеливо прядая ушами, раздувая ноздри, передо мной стояла великолепная вороная лошадь. Она била копытом по мраморным ступеням, гарцуя на месте, и я, подбежав, уцепилась за её гриву и, подтянувшись из последних сил, буквально упала на её спину…

Лошадь рванулась с места в карьер, унося меня прочь из Вальяскьялва, а я прильнула к её упругой шее, доверилась её стремительному бегу, ошеломлённая, почти без чувств.

…Вороная лошадь принесла меня на берег моря и там позволила спуститься, а скорее сползти на прибрежный песок. Задыхающаяся, на грани обморока, я полусидела, полулежала на берегу, постепенно приходя в себя. У моих ног рокотал прибой. Рядом, пофыркивая и тыкаясь в меня мягкими губами, неотлучно лежала моя спасительница. Я зарылась лицом в её гриву и плакала навзрыд, обнимая животное за теплую шею. Я приходила в себя. И во всем мире осталась только ночь, и прибой, и тело лошади, с которым я слилась.

Прошло время, пока меня перестала бить дрожь и рыдания понемногу стихли. Но не ушло ощущение оставшейся на мне грязи от прикосновений вожделеющих рук, однако с этим я ничего поделать не могла. Тогда я разделась и вошла в море, нырнув с головой, ушла как можно дальше на глубину, пока не стало больно в груди, а потом перевернулась и быстрыми толчками устремилась на поверхность. Выскочила, задыхающаяся и счастливая, что снова дышу, и, плавно загребая руками, поплыла прочь от берега.

Слева от меня всхрапнула вороная лошадь, плывущая рядом. Я скользнула на бок и обняла её за шею. Мы плыли в самой середине лунной дорожки, а море вокруг нас было цвета жидкого гематита и ласковое, как шелк. Обрамлённые длинными ресницами, лошадиные глаза в лунном свете переливались изумрудными искрами.

И тут меня осенила догадка.

– Локи? – неуверенно и робко позвала я. Лошадь замотала головой, стряхивая брызги с гривы, и заржала, задрав голову к немым небесам. Но моя догадка уже обрела уверенность.

– Локи, я знаю, это ты…

Я обвила обеими руками шею лошади.

– Пожалуйста, Локи, я прошу. Я хочу поговорить с тобой.

Мгновение спустя я уже обнимала за шею человека. Капельки воды блестели на его лице. Мокрые волосы чёрными змейками струились по лбу. Я смутилась и разжала объятья. Мы медленно плыли рядом, лишь слегка шевеля руками, чтобы держаться на поверхности воды, а волны чуть-чуть покачивали нас, будто баюкали.

– Прости моего брата, Сигюн, – сказал он тихо. – У него сегодня мальчишник, и он выпил лишнего. Просто он без ума от тебя, вот и не сдержался. Уверен, он уже раскаивается.

– Спасибо тебе за всё, Локи. Ты уже дважды оказываешься рядом в самый нужный момент.

Он перевернулся на спину, и я следом за ним, задев ладонью кисть его руки. Он поймал мою руку и удержал в своей, а я… я её не отняла. Мы держались за руки, лежа на лунной дорожке. Мы смотрели друг на друга, не отрывая глаз.

– Ты такая красивая, Сигюн…

Я хотела лишь одного: чтобы эта ночь не кончалась никогда, чтобы это мгновение длилось вечно. Лёгкое пожатие его пальцев, едва уловимый поворот головы, его молчание, говорящее красноречивее любых слов. Просто замереть в неподвижности и смотреть, смотреть в его глаза и не наглядеться…

– У меня завтра свадьба, – едва проговорила я.

– Скажи только одно: ты хочешь этого?

– Я… должна, – мой голос предательски дрогнул. Он зажмурился и быстро отвернулся. У меня невыносимо заболело где-то в глубине груди.

– Локи!..

– Уже слишком поздно, Сигюн, моя Госпожа, – быстро перебил он меня. – А у тебя завтра важный день. Ты должна отдохнуть, чтобы выглядеть лучше любой другой дамы. Я отвезу тебя домой.

Громкий всплеск – и я уже опять держусь за гриву вороной лошади. Он вынес меня на берег и стоял, роя землю копытом, так что комья летели во все стороны. И не отвернулся ни на секунду, пока я одевалась.

Обратно мы ехали шагом. Я прижалась щекой к его шее. Мне очень хотелось погладить его, но я не смела и только всё крепче прижималась к нему, зарывшись обеими руками в густую мягкую гриву.

Я думала, что видела торжество и роскошь Асгарда на пиру в честь нашего прибытия. Теперь я поняла, как сильно ошибалась.

День коронации Тора, когда должно было совершиться наше с ним бракосочетание, призванное навеки объединить Асгард и Ванахейм и установить нерушимый союз между нашими мирами, блистал великолепием, которое, казалось, могло затмить сияние Солнца.

Сотни скрипок и труб слились в единый могучий гимн. Тысячи людей образовали живой коридор, по которому должен был вот-вот прошествовать наследник престола.

Царь Один восседал на золотом троне Асгарда. По правую руку от него расположился мой отец, а Фригг и я стояли слева. Царица взглянула на меня и ободряюще улыбнулась.

– Ты очаровательна, принцесса Сигюн!

На мне было белое платье, перехваченное золотым поясом. Золотые браслеты сковали запястья. Золотые серьги немилосердно оттягивали мочки ушей. Золотая диадема тисками сдавила виски. Я стояла, застывшая, ничего не видя перед собой.

Фригг наклонилась к самому моему уху:

– Ты что-то очень бледная, Сигюн…

В прошедшую ночь я не заснула ни на секунду. Я лежала в постели, закрыв глаза, сердце моё колотилось, как безумное, меня подташнивало. Я не могла ни встать, ни даже шевельнуться, просто лежала, вцепившись ногтями в одеяло. Когда забрезжил рассвет, мною овладело полное безразличие ко всему. Утром за мной пришли, чтобы помочь надеть подвенечное платье и убрать волосы в высокую причёску. Я машинально поднялась и последовала за служанками. Они хлопотали вокруг меня, а я сидела, окаменевшая, уставившись пустыми глазами в одну точку. Они что-то говорили мне, подносили украшения, ожерелья, серьги, а я ничего не слышала и могла только кивать невпопад. В груди у меня образовалась зияющая пустота. Наверное, такое могла бы ощущать каменная статуя, в которой по странной прихоти или ошибке создателя сохранилось сознание.

Мое лицо горело, а руки были ледяными.

Потом кто-то вошёл в мою дверь и сказал: «Пора!» Я не шевелилась. Всё происходящее будто бы перестало относиться ко мне. Меня взяли за руку и повели, и я пошла, ступая ватными ногами. Мне казалось, что в любой момент я могу упасть, так как подо мною не было земли, лишь зыбкая качающаяся пелена, и я сосредоточилась на одном: держаться на ногах.

– Сигюн? Тебе нехорошо?

В висках оглушительно пульсировала кровь.

– Это просто волнение, – ответила я чужим бесцветным голосом.

Я не смела повернуть голову туда, где справа и чуть позади, я знала, стоял Локи. Если бы я увидела его, я бы умерла.

Я смотрела только прямо перед собой на широкий коридор, образованный огромной толпой, которая, кажется, что-то кричала. Наверное, они скандировали имя Тора, но я ничего не могла разобрать. Гром их голосов болью отдавался в моей голове. Я почти не могла дышать.

И вот я увидела его: моего жениха. Он показался у дверей, на ходу вскидывая руки в приветствии. Над толпой ответно вознеслись тысячи рук, и тысячи голосов восславили его имя. А мне казалось, что он приближается в абсолютной тишине, медленно-медленно, и я отчетливо слышала, как стучат по каменным плитам пола каблуки его сапог. Каждый шаг грохотом отдавался у меня в ушах.

Он подошёл к золотому трону и преклонил колени перед Всеотцом. Один на вытянутых руках вознёс над его головой сияющий венец. Все присутствующие, как один человек, затаили дыхание, замер огромный зал, и в наступившей тишине разнеслись, достигая самых дальних уголков, торжественные слова:

– Венчаю тебя, Тор, сын Одина…

Что-то треснуло позади нас. На пол посыпались осколки стекла и обломки деревянной обшивки стены. Кто-то закричал, кто-то бросился бежать. Вмиг воцарился хаос, забурлил водоворот из мужчин и женщин, кинувшихся врассыпную, и только я стояла, не шевелясь, в центре этого водоворота, широко распахнув глаза.

– Ётуны! – услышала я. – Нападение! Нападение! Ётуны пытаются украсть ларец из хранилища!

Я медленно, как во сне, обернулась. И увидела тёмные высокие фигуры в проломе стены. Они были словно покрыты инеем с ног до головы. От них веяло холодом. Их глаза горели, как раскалённые угли. И ещё я увидела ларец, хрустальный, сквозь стенки которого сиял ослепительный, манящий, нездешний свет…

Больше я ничего не видела и не чувствовала. Сознание наконец оставило меня. Я погрузилась в блаженный покой забытья.

Я очнулась, словно вынырнула из чёрной глубины, судорожно хватая ртом воздух. Сидящая рядом Фригг попыталась меня успокоить:

– Всё в порядке, милая. Разрушитель отразил атаку! Ётунам не удалось похитить ларец, они отступили.

Она удерживала меня за руки, гладила их.

– Однако им удалось сорвать коронацию, – мрачно напомнил мой отец, который стоял у окна, скрестив руки на груди.

– Это сейчас не так уж важно, главное – всё обошлось…

Я откинулась на подушки. Кто-то принёс меня в мои комнаты и заботливо устроил на ложе, укрыв тёплым покрывалом. У меня совершенно не было сил, и всё-таки я испытывала какое-то странное облегчение. Всё позади…

– Я приготовлю тебе горячее питьё, – поднялась Фригг. Я была ей более чем благодарна: у меня сильно кружилась голова, но с первым же глотком тёплая волна разлилась по телу, и я почувствовала себя лучше. Подтянув колени, я попыталась сесть. Фригг тут же поправила подушки, подняв их повыше, чтобы мне было удобнее.

– Спасибо за всё, – я пожала её пальцы.

Дверь с шумом распахнулась. Мы все обернулись на звук. Вошёл Тор и сразу же бросился к моему ложу:

– Моя Госпожа, тебе лучше?

– Гораздо лучше, спасибо, – пробормотала я, машинально натягивая одеяло до самого подбородка.

Он схватил обе мои руки и начал покрывать их поцелуями.

– Я этого так не оставлю, – заявил он громогласно, стискивая кулаки. – Я отправлюсь в Ётунхейм и покажу им всем, чего стоят настоящие асгардцы!

– Вряд ли Один одобрит этот план, – заметил мой отец, отходя от окна.

Однако Тор не обратил на его слова никакого внимания. Он возбуждённо мерил шагами комнату.

– Мы разобьём их, – продолжал он, – мы докажем любому, что вероломство будет сурово наказано, а потом, – он снова повернулся ко мне, – потом, даю слово, я стану царём Асгарда, и тогда уже никто не помешает нам стать самыми счастливыми в мире!

Я опять одна, гуляю по саду. Я решила пойти туда с самого утра, и теперь вознаграждена за это покоем, безлюдьем и уединением. Как надоели мне эти длинные парадные платья! Сейчас я оделась в чёрные брюки и просторную синюю блузу, поэтому мне настолько удобно бродить по гравиевым тропинкам в коротких сапожках на небольшом и очень устойчивом каблучке, что меня охватывает восторг свободного и радостного движения. Я просто не могу удержаться от того, чтобы одним движением не перемахнуть через невысокую живую изгородь. Осторожно выглядываю из-за кустов – не видел ли кто? – и прыскаю в кулак. Мне весело и легко, я готова расцеловать весь мир. Тихо-тихо, совершенно бесшумно я крадусь между кустами ракитника, усыпанными золотыми кистями цветов, и неожиданно для самой себя после резкого поворота попадаю на спортивную площадку, со всех сторон окружённую плотной стеной разросшихся туй.

Стоп! Кажется, про это место говорил мне Локи, когда мы гуляли по Вальяскьялву в ночь моего прибытия во дворец. Они с Тором тренировались здесь в детстве. Но песок, кругом один только песок, самый ненадежный из свидетелей, сыпучий, неверный, изменчивый… И только моё жгучее любопытство противостоит времени, не оставляющему следов на песке. Я опускаюсь на колени, я шарю руками по поверхности песка, я осторожно зарываюсь пальцами вглубь его зыбкой памяти. Со стороны это, наверное, выглядит, как детская игра, но, к счастью, на это некому смотреть со стороны.

Вот! Здесь, в середине дорожки, упал, задыхаясь от быстрого бега, черноволосый мальчик. Он чувствует лишь одно: как отчаянно бьётся его сердце, готовое выскочить из груди, как больно колет у него в боку и дыхание с хрипом вырывается из горла. Он не может больше бежать. Его светловолосый брат с компанией друзей уже далеко впереди, они резвятся, они смеются на бегу, увлечённые собой и своим соревнованием, а наставник досадливо кричит на упавшего. Я вижу лицо Локи-мальчика, в глазах которого закипают злые слёзы. Только благодаря его бьющим через край эмоциям, оставляющим столь сильный отпечаток, я вообще могу видеть всё это. Но слишком много времени отделяет меня от этих заплаканных зелёных глаз – шум усиливается, изображение постоянно подрагивает, искажается, плывёт…

Я поднялась с колен, присела на корточки, огляделась. Стены видят и помнят всё, но здесь нет стен. Стриженые туи живой изгороди не в счёт – они каждый сезон по нескольку раз «теряют память», когда по ним проходят ножницы садовника. Что же можно найти здесь ещё, более прочное, более долговечное?

Под подошвами моих сапог хрустит гравий. За стволом кипариса беговая дорожка делает поворот. Я машинально касаюсь ладонью шершавой коры древесного ствола. Видение, очень яркое! Локи уже немного вырос. Исчезла детская припухлость губ, скулы заострились, кожа приобрела бледный матовый оттенок. Он стоит за стволом кипариса, осторожно выглядывая из-за него на дорожку. Его глаза возбужденно сияют. Он беззвучно хохочет, зажимая рот ладонью, чтобы ненароком не выдать себя. Потом опрометью бросается в заросли туй, находя в них одному ему ведомые тайные ходы.

Я иду по его следам. Я вижу его за каждым поворотом. Я начинаю понимать его замысел… Да! Чтобы подтвердить свою догадку, я устремляюсь к финишу. Там, победно скрестив руки на груди, стоит торжествующий Локи, поджидая, пока к нему приблизятся изумлённые Тор, Сиф, Огун, Фандрал, Вольштагг и их наставник.

– Локи?! Мы же всё время видели тебя чуть позади?!

Невинный взгляд и пожатие плеч.

– Я обогнал тебя, братец! Смирись!

Я оглядываюсь и вижу, что была права. Позади меня выстроилась вереница Локи-двойников, чуть отстающих друг от друга по времени.

Наставник был, конечно, не столь наивен, как Локи-подросток. Он очень скоро догадался обо всём, и последовала сцена, которую я видела несколькими днями раньше в покоях Фригг. Видно, наставник был вне себя от гнева, потому что замахнулся на Локи длинной витой плетью, которой погонял коня. Первый удар ожёг Локи плечо. Второго не последовало. Плеть рассыпалась в руках обидчика тысячей огненных искр, а потом – одно резкое движение руки Локи – и она уже зажата в его кулаке. Глаза Локи сверкнули яростью, а его вопль на миг оглушил меня! Он размахнулся, чтобы ударить наставника, но Тор удержал его, схватив за руки сзади.

– Что ты творишь, брат?!

(Я нашла эту плеть закинутой далеко в кусты – она и позволила мне восстановить события, разыгравшиеся здесь столько лет назад.)

Дальше было уже совсем просто. Оглядевшись по сторонам, я увидела раздевалку, а в ней тёмный чулан для хранения матов, куда заперли на целый день провинившегося Локи.

Я легла на сваленные в угол маты. Я свернулась калачиком, обхватив руками колени и подтянув их к груди. В этой же позе много лет назад замер Локи-подросток, и жгучие слёзы, столько времени сдерживаемые, прорвались наконец наружу. Он плакал, узкие мальчишеские плечи вздрагивали от рыданий, а ярость и ненависть выплескивались с такой силой, что и теперь я чувствовала их неистовство, ошеломившее меня даже столько лет спустя. Наплакавшись, он уснул. Сны его были мне недоступны, но его лицо разгладилось и успокоилось. А вечером пришла Фригг, держа в руках поднос с едой, села с ним рядом и обнимала его за плечи, пока он, голодный, жадно ел свежеиспечённый, ещё горячий белый хлеб и пил молоко.

Закат в Асгарде – удивительное зрелище и лучшее время суток, на мой взгляд. Солнце, вначале золотое, постепенно розовеет, цвет становится всё более насыщенным, оттенки перетекают друг в друга, пурпурные, малиновые, багровые. Буйство красок на небе, перечёркнутом тёмными тонкими линиями облаков, превосходит самое смелое воображение. На горизонте одинокая туча, облитая золотом по верхней кромке, внезапно выпускает из самой своей середины веер сияющих лучей, и всё вокруг озаряется их прощальным светом. Солнце закатилось, но долго ещё бродят по небу светлые отблески уходящего дня, не желая сдаваться наступающим сумеркам.

Я стояла на балюстраде, наблюдая, как постепенно гаснет власть дневного светила, уступая место чёрному бархату небесного мрака, на котором начинали зажигаться первые, ещё робкие звёздочки. Мысли текли плавно и свободно, ни на чём конкретном не останавливаясь, не приобретая даже каких-либо чётких контуров; бесформенные образы возникали – и тут же растворялись в потоке сознания. Должно быть, я грезила наяву. Вечерний воздух наполнялся звоном цикад и щелканьем соловьев, где-то в отдалении затянула свою тоненькую песню малиновка. От нагретой за день земли восходило тепло, и смолистые запахи кипарисов, сосен и можжевельников щедро смешивались, навевая сладкие полусонные грёзы.

Молния сверкнула в стороне Биврёста. Встрепенувшись, я повернулась туда. Семеро всадников во главе с Одином во весь опор мчались к Вальяскьялву. Я различила обоих асгардских принцев и следовавшую за ними четвёрку друзей Тора. У ступеней дворца они спешились, бросили поводья в руки подбежавших слуг и почти бегом поднялись по лестнице. И всё это молча, не проронив ни слова. Я отступила вглубь балюстрады. Сердце сжалось от смутных предчувствий чего-то неотвратимо грозного, надвигающегося на всех нас. Я спустилась в парк, побродила по темнеющим аллеям, но очарование мирного вечера исчезло, на душе у меня было слишком тревожно, и я решила вернуться к себе.

Чья-то тёмная фигура отделилась от стены, шагнув мне навстречу. Кто-то ждал моего возвращения. В отсвете факелов с центральной лестницы я узнала Локи. Его одежда была в тёмных пятнах, левый рукав разорван до локтя. Волосы спутались и в беспорядке рассыпались по плечам, налипли на мокрый лоб. Я застыла на месте, потрясённая, глядя на него. Он не сводил с меня глаз, и я увидела, как плещется в них чёрная бездна смятения. Он шагнул ко мне, протянул руку. Губы дрогнули, он судорожно сглотнул, рот его раскрылся, будто он силился что-то сказать.

Я бросилась к нему:

– Локи! – но он отшатнулся от меня, лицо мучительно исказилось страшной внутренней болью, он отдёрнул протянутую руку, отчаянно замотав головой. И кинулся прочь от меня по коридору.

– Госпожа! – кто-то тряс меня за плечо, разрывая серую душную ткань зыбкой предутренней дремоты. – Госпожа, проснитесь!

Я смогла лишь перед рассветом погрузиться в какое-то подобие сонного забытья, в котором передо мной, постоянно повторяясь с навязчивостью больного бреда, возникали одни и те же образы. Всадники на взмыленных конях, которые скачут по радужному мосту; тёмные фигуры, склоняющиеся надо мной, шевелящие длинными ломкими пальцами; чёрная бездна холодной воды, в которую я погружаюсь и которая неотвратимо смыкается надо мной, и потом всё сначала. Липкий, тягостный круговорот, не покой, не отдохновение, но болезненная грань между сном и явью, после которой наутро встаешь с гудящей тяжёлой головой.

– Госпожа…

Я разлепила налитые свинцом веки.

– Госпожа Сигюн, царица просит тебя прийти к ней в покои как можно быстрее…

Я вскочила.

– Сейчас…

Ополоснуть лицо, расчесать волосы, накинуть одежду и уже на бегу совладать с застёжками – пять или семь минут, ещё столько же быстрым шагом по коридорам и лестницам, в которых, к счастью, я уже почти не путаюсь. У дверей царских покоев остановиться, несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы успокоить бешеный стук сердца, чтобы не показалось, что я врываюсь без подобающего почтения…

Двери открыла сама Фригг. Её лицо было залито слезами. Она почти упала мне на руки, я едва успела её поддержать, обхватив за плечи.

– О, Сигюн! – она вся содрогалась от плача.

– Госпожа моя, что произошло?

Вместо ответа она потянула меня внутрь. Робея, я вошла в комнату. Высокие окна были плотно занавешены, и повсюду царил полумрак. На огромном овальном ложе, подсвеченном со всех сторон, лежал Один. Я приблизилась, вглядываясь в его лицо. Он спал, грудь мерно вздымалась во сне, глаза плотно закрыты, лишь у рта залегла скорбная складка. Я непонимающе обернулась к Фригг.

– Это Сон Одина, – почему-то шёпотом проговорила она, приблизившись ко мне. – Мой муж должен через определённые промежутки времени погружаться в этот не совсем обычный сон, чтобы жизнь его длилась вечно. В этот раз он долго его откладывал… Заключение договора с Ванахеймом, ваше с отцом прибытие, коронация Тора…

Она снова всхлипнула, прижимая к глазам насквозь промокший платок. Я осторожно взяла её за руку.

– Если всё происходящее сейчас уже случалось и прежде, если в этом нет ничего необычного, почему же ты плачешь, Госпожа?

Фригг закрыла лицо руками, почти упав на кресло возле ложа Одина.

– Тор…– наконец смогла проговорить она, с трудом справляясь с рыданиями. – Тор ослушался отца, пошёл в Ётунхейм, чтобы отомстить за нападение на Асгард, за срыв коронации. С ним были только его самые близкие друзья, ты их знаешь: Сиф, Фандрал, Огун, Вольштагг и… Локи, брата он тоже взял с собой. Они разгневали Лафея, владыку Ётунхейма, и лишь вмешательство Одина спасло их всех от верной гибели. Вчера вечером Тор очень сильно поссорился с отцом, наговорил ему резких слов, в пылу взаимных обвинений они оба наговорили друг другу лишнего… Один сильно разгневался. Он сбросил Тора в Мидгард, отобрал у него Мьёлнир и лишил силы Бога. Сигюн, он сослал Тора в мир смертных людей, сказав, чтобы там, внизу, он поучился у них смирению.

Я молчала, потрясённая. Такого поворота событий никто не мог предвидеть.

– Твой жених теперь очень далеко, Сигюн, и ты ничем не можешь ему помочь. Но Один отходчив…Ты можешь надеяться, что он передумает. Ах, Сигюн, мы теперь оказались на грани войны с Ётунхеймом, и всё из-за безрассудства Тора! Я так боюсь – Один спит, Тора нет рядом, я просто не понимаю, что нам делать! А что, если ещё и ваны, твои соотечественники, разгневаются из-за того, как мы обошлись с тобой, их посланницей? Ведь Один обещал вашим вождям, что ты станешь царицей Асгарда, а теперь, когда твой жених сослан в мир смертных… Сигюн, я прошу тебя, поговори со своим отцом, пусть он убедит Ванахейм немного подождать, пока всё здесь не уладится. Пусть скажет им, что наши намерения относительно тебя и мира с ванами остаются прежними. Ничего не изменилось, нужно лишь немного больше времени! Ах, лишь бы Один поскорее пришёл в себя!

Я, как могла, постаралась её успокоить, но она почти меня не слушала, лишь твердила своё. Я поняла, что она смертельно напугана и поэтому плохо владеет собой.

– А как долго длится Сон Одина? – спросила я, чтобы перевести разговор с военных угроз на повседневность.

– Обычно три-пять дней, максимум неделю, но, – Фригг снова всхлипнула, – он всегда готовился к нему заранее, особым образом, а в этот раз всё вышло иначе. Он впал в Сон внезапно, во время разговора с Локи. Бедный мальчик, он обо всём догадался во время похода в Ётунхейм… Одину пришлось сказать ему правду.

– Правду? – эхом повторила я, нахмурясь. – Какую правду? Догадался о чём?

Фригг вздохнула.

– Рано или поздно мы должны были рассказать ему, но Один всё оттягивал этот разговор, а сейчас… Правда сама выплыла на поверхность, и момент для этого самый неподходящий. Постой здесь минутку.

Она ушла в соседнюю комнату и через некоторое время вышла оттуда, неся в руках какой-то свёрток.

– Вот, – она вложила его мне в руки. – Держи, Сигюн. Ты всё увидишь сама. Большего тебе никто не расскажет.

Я развернула аккуратно сложенную вещицу, мягкую и почти невесомую. Это было маленькое детское одеяльце из шелковистого меха чернобурки, подбитое гагачьим пухом с прекрасной белоснежной подкладкой из атласа, очень теплое, ласкающее руки. В него хотелось зарыться лицом, в нём было столько любви и заботы…

…Шум, белый шум времени. Белый шум снега. За окнами слишком долго темно и почти постоянно тихо. За окнами звон льда и шорох метели. Молодая женщина сидит у стола и при свете свечи шьёт детское одеяльце из меха чернобурки, подбивая его гагачьим пухом. Она чувствует, как под сердцем у неё шевелится и настойчиво толкается дитя, и она поёт ему тихую тягучую песню, звуки которой тонут в окружающем мраке. У неё замерзли руки. Она встаёт, откладывает свою работу и подбрасывает в горящий камин несколько поленьев. Огонь разгорается, и яркие отблески его пляшут по стенам, ненадолго разгоняя холод и тьму. Женщина протягивает руки поближе к огню, пытаясь согреть их, потом возвращается к своему шитью. Тонкие пальцы аккуратно и плотно укладывают самый лёгкий и тёплый на свете пух слой за слоем внутрь одеяльца. Её дитя, которое совсем скоро придёт в этот негостеприимный мир, не будет мёрзнуть, как, бывает, приходится мёрзнуть ей. Она укутает его в меха, заслонит от метели, защитит от любой невзгоды. Драгоценное дитя, ещё не рождённое, но уже такое любимое, такое желанное.

Дверь бесшумно отворяется, и в комнату входит ётун. Я понимаю это потому, что он абсолютно такой, как наши недавние непрошеные гости. Его кожа отливает синим. Он очень высок, намного выше женщины. Она замечает ётуна и бросается ему навстречу, но её ласки чужды и непонятны ему. Всё же он обнимает её, но от рук ётуна исходит такой же холод, как и от всего в этом мире льда и безмолвия. Он легко, как пушинку, поднимает её и относит на постель, и укрывает мягкими меховыми одеялами тонкой и очень искусной выделки, а сам садится рядом. Женщина пытается рассказать ётуну о том, как холодно и одиноко было ей без него и как скучает она по нему в его отсутствие, и просит его приходить почаще, но он молчит.

– Лафей, – зовёт она его, – Лафей!

Он смотрит на неё, склонив голову набок, а потом начинает своими холодными пальцами гладить её живот. Ребёнок движется во чреве, ётун чувствует это движение, и на его лице отражается странное подобие улыбки. На миг его глаза вспыхивают красным светом. Я ощущаю страх, который охватывает женщину, но в то же время ясно понимаю, как она изо всех сил не хочет, чтобы ётун уходил, ведь она видит его так редко.

– Останься, – просит она тихо, почти шёпотом, – останься, не уходи…

В звуке её голоса сквозит безнадёжность, но он ложится рядом с ней, и она тонет в его негреющих объятьях и, счастливая, засыпает. Он лежит неподвижно, его красные глаза светятся в темноте. Потом, убедившись, что она крепко спит, встаёт и уходит, не забыв, однако, подбросить в камин побольше поленьев. Ей предстоит проснуться во тьме и одиночестве…

…Грохот битвы доносится даже сюда. Сквозь толстые каменные стены храма слышен скрежет и лязг, вопли и стоны, а от глухих ударов грома сотрясается пол. Женщина спряталась в углу за алтарём, прижимая к груди драгоценный свёрток – меховое одеяльце, в которое закутан её полугодовалый сын. Она дрожит от ужаса, который захлёстывает её удушливыми липкими волнами.

Младенец родился слишком маленьким, непохожим на ётуна. Она поняла это сразу, как только Лафей поднял его на руки. Лицо Лафея было на первый взгляд непроницаемо, как каменная маска, но она уже научилась распознавать на этом лице малейшие оттенки чувств и настроений. Она носила дитя под сердцем, она пела ему песни далёкой родины, она лелеяла его, ещё не рождённого, и мысленно, а иногда и вслух, разговаривала с ним на языке своего мира. Для неё было неудивительно, что сын родился асом, таким же, как она сама.

Лафей держал его в своих огромных, отливающих синевой руках. Он смотрел на сына слишком долго и слишком пристально, тогда она не выдержала, закричав в страхе:

– Локи! Я назвала его Локи!

Локи – огонь, такой переменчивый, такой непредсказуемый. Огонь, не ведающий грани между добром и злом. Огонь, дразнящий и манящий, обогревающий и опасный. Огонь, который один давал ей жизнь в этих одиноких леденящих землях. Локи – пока ещё такой крохотный язычок огня, который столь легко погасить!

Лафей очнулся от своих дум, посмотрел на неё пристально. Бережно передал дитя в её протянутые руки. И повелел ей не выходить из комнаты позади алтаря и никому в Ётунхейме не показывать сына.

…Битва приближалась. Все чаще молодую женщину оглушали раскаты грома, всё сильнее сотрясались древние стены храма. А она могла лишь крепче прижимать сына к своему насмерть перепуганному сердцу.

Крепчайшие дубовые ворота, окованные заиндевевшим железом, слетели с петель, словно истончившиеся листья, гонимые осенним ветром. Она видела, как они летят, медленно-медленно, на лету раскалываясь на мелкие щепки. В воротах возникли тёмные мечущиеся фигуры ётунов – защитников храма, но они пали один за другим под натиском неведомой и неостановимой силы. А потом в клубах дыма и морозного воздуха показались асы, и впереди всех – Один в сияющих доспехах и кованом чёрном шлеме. Он подошёл к алтарю и возложил руки на сверкающий синим огнём хрустальный ларец – вместилище магической силы Ётунхейма, поднял его с постамента, вознеся высоко над головой в торжествующем жесте. И не нашлось никого, кто смог бы его остановить или хотя бы ему помешать. Дрогнули стены храма и, сотрясаясь до самого основания, начали рушиться, оседать.

Она метнулась, уворачиваясь от обломков. Что-то тяжёлое задело её, и она упала, своим телом закрывая сына. Младенец заплакал, испуганный, но невредимый, и Один, услышав его плач, обернулся и увидел сквозь клубы пыли смутный, едва шевелящийся силуэт. Он подошёл и поднял женщину на ноги. Кровь струилась из ссадины на её лбу, невыносимо болело плечо. Один снял свой плащ и накинул на неё, потому что она вся дрожала, а потом заглянул в лицо ребёнка и властным жестом взял его у матери из рук. Она не посмела ему возразить, ибо силы её были на исходе от ужаса и боли, и она боялась выронить сына. Вдруг она увидела то, от чего окаменела в смертельном страхе. Черты лица её мальчика менялись на глазах, словно для него достаточно было одного прикосновения ладоней Одина; ётун отчётливо и неумолимо проступал откуда-то из глубины маленького тельца. Крохотная ручка, выпроставшаяся из одеяльца, протянулась к царю асов, и от неё повеяло Одину в лицо ледяным дыханием Ётунхейма.

– Сын Лафея! – изумлённо пробормотал Один. Она же, собрав остатки сил, выхватила младенца, закрывая его собой от взгляда Всеотца.

– Мой сын! – закричала она. – Рождённый асиней, ас по праву!

Один склонился над ней, и в его глазах она не увидела ни осуждения, ни гнева.

– Ты слишком замёрзла здесь, – сказал он негромко, – идём домой, в Асгард!

Асгард! Всё всколыхнулось в ней, когда он произнес это слово. Тёплые дни, ясные ночи, наполненные щебетом птиц, спокойные полноводные реки, а вдоль их берегов – цветущий миндаль и застывшие в тишине строгие колонны кипарисов… Не будет больше ни холода, ни тьмы, ни этого почти бесконечного снега, ни леденящего душу одиночества.

– В Асгард… – прошептала она, закрывая глаза и оседая на пол, – возьми моего сына в Асгард.

Её раны были неопасны, однако спустя три месяца после своего возвращения она умерла. Просто тихо угасла рядом с колыбелью маленького Локи. Слишком глубоко проник холод Ётунхейма в её кровь. Она не могла уйти назад, к ётунам, потому что была уверена, что жизнь Локи, его будущее неразрывно связаны с Асгардом. А жить без сына она не могла. Так же, как и жить без Лафея. Она умерла от тоски по нему, не в силах ни забыть его, ни покинуть Асгард.

Я вынырнула, я очнулась, я вернулась к реальности. Моё лицо было мокро от слёз. Я прижимала маленькое детское одеяльце к груди. Я открыла глаза. И первым, что я увидела, был ответный взгляд зелёных глаз, вокруг которых залегли глубокие тени. Глаза смотрели на меня в упор, очень усталые, постаревшие, словно со дня нашего последнего разговора прошло слишком много времени. Думаю, в эту ночь Локи не ложился спать.

– Ты знаешь теперь, – сказал он так тихо, что я скорее не услышала, но прочитала по губам.

Я кивнула.

– Теперь я знаю всё.

И были дни, похожие, как две капли воды. Я вставала, приводила себя в порядок и шла в царские покои. Фригг находилась рядом с Одином практически неотлучно. И почти всегда я заставала там Локи, сидящего вместе с ней, но по другую сторону ложа Одина. Когда я появлялась, он вставал и с поклоном удалялся из комнаты, словно передавая мне негласное дежурство. И всякий раз, даже не поднимая головы, я чувствовала на себе его взгляд, обжигающий, проходящий по мне, как горячая волна. А если я осмеливалась поднять глаза… Никогда не забыть мне этого взгляда, в котором разом сосуществовало всё: и небеса, и бездна.

Остаток дня я проводила в библиотеке или в саду. Багровые закаты сменялись пепельно-розовыми рассветами. Время шло, ничто не менялось. Вальяскьялв замер, притих, затаился. Мне кажется, люди даже говорили вполголоса, словно боялись потревожить спящего.

Длинные, гулкие коридоры, пустынные теперь даже днём, сплетающиеся в моём сознании в лабиринт, из которого я не могла найти выхода. Всё чаще задавала я себе один и тот же вопрос, который становился с каждым днем всё настойчивей: зачем я здесь? Поехать в Ноатун, спросить у отца совета? Но всеобщее оцепенение как будто распространилось и на меня: не хватало ни силы, ни решимости, чтобы что-то предпринять, и я продолжала своё бесцельное и бездумное блуждание по коридорам дворца или по аллеям парка, бессознательно выбирая самые заросшие, самые сумрачные уголки.

И с каждым днём росла тревога в глазах Фригг, а у меня в ушах пульсировал её шёпот, возвышающийся до крика: «В этот раз всё иначе!» Мы ждали – что нам ещё оставалось? – а Сон всё длился…

…И были ночи, длинные, смятённые, полные снов, в которых изумрудно-зелёное и бирюзово-синее уже не было простым переплетением цветов и узоров. Оно росло и обретало конкретные очертания. Рождающееся во плоти, оно выплёскивалось из снов, живое и пугающее, и я просыпалась с холодной испариной на лбу посреди бесконечно долгой ночи. Кажется, я пыталась бороться с собой. Но стоило мне сомкнуть веки, оно снова являлось, неотвратимое, как наваждение, так что мне ничего не оставалось делать, как сдаться тому, что оказалось сильнее меня.

Потому-то и было так трудно для меня встречаться наяву со взглядом изумрудно-зелёных глаз Локи. Мне чудилось, будто он легко, как в раскрытой книге, читает историю моей тщетной борьбы, которую – о, небо! – я ещё не смею сознаться даже себе самой, но, кажется, я уже проиграла.

Он вошёл ко мне без стука, просто возник на пороге распахнувшейся двери. Я ошеломлённо поднялась ему навстречу:

– Мой Господин?..

На нём были парадные доспехи и золоторогий шлем, а в руке сверкающий золотом жезл. Я ещё никогда не видела его таким. Гордый поворот головы, царственная осанка и уверенное осознание собственного величия и власти. И такая знакомая насмешливая улыбка, прячущаяся в уголках плотно сжатых губ. И что-то неуловимо изменившееся во взгляде – словно навеки отброшены все сомнения и в горниле отчаяния выковалась твёрдая решимость идти до конца.

Он приблизился ко мне почти вплотную. Локи и так был на целую голову выше меня, а теперь, в великолепном облачении, и вовсе предстал передо мной, как сказочный великан. Я замерла, зачарованная, глядя на него снизу вверх.

– В отсутствии Тора, во время Сна Одина, на пороге войны с Ётунхеймом Асгарду нужен царь, – сказал он звенящим голосом. – По праву наследования бремя власти возложено на меня. Мать вручила мне золотой жезл. Я теперь царь Асгарда.

С замирающим сердцем я склонилась перед ним:

– Мой Повелитель!

Но он удержал меня. Он протянул мне руку.

– Пойдешь ли ты со мной?

Я вздрогнула. Он не сводил с меня глаз.

– Станешь ли моей царицей?

Кровь шумела у меня в ушах. «Я пропала», – мелькнуло в голове. Я падала в водоворот его глаз. Сны просочились в явь. Я положила свою ладонь сверху на его протянутую ко мне руку. Опираясь на неё, встала рядом. Он повёл меня, а я… я пошла за ним. Мы подошли к зеркалу. Одно движение тонких, гибких пальцев – и я стою, облачённая в чёрное переливчатое платье с зелёными оплечьями и нагрудником, расшитым изумрудами и сапфирами. Тонкий золотой венец приподнял волосы надо лбом. Высокий воротник горделиво выпрямил шею.

– Тебе нравится, моя Госпожа? – тихий голос над моим ухом.

– Это… это… великолепно, – у меня пересохло в горле, все слова вмиг вылетели из головы. – Какое роскошное платье!

– Платье! – он рассмеялся. – Да, у меня было много времени по ночам, чтобы обдумать и сотворить наряд, который, как мне казалось, будет достоин твоей красоты. Но платье – это такой пустяк, Сигюн! Великолепие в тебе, а не в платье. Пусть все смотрят на тебя и видят настоящую царицу Асгарда! О, Сигюн, моя чёрная королева!

…Не было ни меди звонких труб, ни приветственных возгласов, ни пиршественных столов. Гулкое эхо наших шагов многократно множилось под сводами тронного зала. Мы шли сквозь строй молчаливых людей, и я чувствовала каждый взгляд, направленный на нас, будто остро отточенное лезвие меча. В правой руке Локи сжимал золотой жезл Асгардских царей, а на левую опиралась я. Его рука была тверда, а вот мне приходилось прилагать все усилия, чтобы моя внутренняя дрожь была не слишком заметна. Украдкой я взглянула в лицо Локи – и не поверила своим глазам. Он улыбался! Насмешливая улыбка играла на его губах!

Мы поднялись по ступеням. Локи усадил меня на золотой трон и, поправив тёмно-зелёный плащ, сел рядом. Шёпот пополз по залу, замирая в дальних углах. Никогда ещё ни одна женщина не сидела на царском троне, пусть даже рядом со своим мужем. Я умоляюще посмотрела на Локи. Он почувствовал мой взгляд и чуть заметно ободряюще кивнул.

– Последней волей моего отца, перед тем как он погрузился в Сон Одина, был мир с Ванахеймом, – голос Локи разносился в абсолютной тишине. – Отец пригласил к нам принцессу Сигюн, чтобы она взошла на Асгардский трон, тем самым сделав невозможным любой конфликт между нашими народами. Исполнение этой воли для меня священно. Сегодня я представляю вам Сигюн из Ванахейма, царицу Асгарда. Склонитесь же перед вашей Госпожой!

На несколько секунд, которые длились для меня невыносимо долго, весь зал затаил дыхание. Никто не шевелился, не произносил ни слова. Мне казалось, я вот-вот потеряю сознание. Локи невозмутимо сидел на троне, чуть склонив вниз голову и изучающе глядя на собравшихся. Его рука нашла мои пальцы, вцепившиеся в ткань платья, и легонько пожала их. И вот один человек за другим, группа за группой, ряд за рядом, все присутствующие преклонили перед нами колено, прижимая правую ладонь к груди. У меня прервалось дыхание. То, что я чувствовала, нельзя передать словами. Передо мной был Асгард, возносящий меня на невообразимую высоту, салютующий новым царю и царице!

…Когда все разошлись и мы остались в тронном зале вдвоём, Локи снял свой золоторогий шлем и, спустившись на одну ступеньку, повернулся ко мне. Я поднялась вслед за ним, но он жестом приказал мне сесть обратно. Я смущённо повиновалась.

– Ты прекрасна, – сказал он тихо, не сводя с меня глаз. – Трон Асгарда тебе очень к лицу.

А потом он сел на ступени перед троном и положил голову мне на колени. Замирая от счастья, я касалась пальцами его волос, гладила их, гладила его лицо. Он обнимал мои колени, и глаза его были закрыты…

Я первая услышала шаги у дверей.

– Локи! – я затормошила его плечо.

Он словно очнулся от грёз, медленно встал.

Вошли мой отец и четверо друзей Тора во главе с Сиф.

– Приветствую тебя, Локи, царь Асгарда! – отец не спеша приблизился и учтиво поклонился. То же сделала неразлучная четвёрка.

– Здравствуй, Ньёрд, Владетель Ноатуна. Приветствую и вас, Сиф, Вольштагг, Фандрал, Огун…

– Позволь напомнить тебе, – голос отца был спокоен, но я узнала в нём слишком знакомые нотки, от которых у меня сжалось сердце. – Позволь напомнить, что мы с моей дочерью прибыли сюда, в Асгард, по личному приглашению Одина Всеотца, который заключил договор со старейшинами нашего народа, договор о мире и единении наших семейств. Моя дочь, Сигюн, должна была стать невестой Тора, наследника золотого трона Асгарда. А когда Один лично возложит на её голову корону Асгардских цариц, то и его супругой. Сегодня, как мне сообщили и как я имел возможность убедиться сам, принцесса Сигюн сидит на этом троне рядом с тобой. Позволь спросить, в качестве кого она здесь находится?

– Я возвёл Сигюн на древний трон Асгарда и сделал её царицей надо всеми асами, – голос Локи зазвенел металлом, глаза его сузились. – Я исполнил волю моего отца. Сигюн стала царицей, как и было обусловлено договором между нашими народами. Чем же ты недоволен?

– Она обещана Тору!

– Она обещана наследнику Одина. Тора здесь нет. Своим безрассудством он навлёк на себя гнев отца и поставил Асгард на грань войны с Ётунхеймом.

– Но Один сам должен был венчать Сигюн на царство вместе со своим сыном!

– Ты подменяешь дух закона его буквой. Ты цепляешься за слова, произнесённые слишком давно, чтобы соответствовать изменившемуся моменту. Один спит, и никому, в том числе и Фригг, неведомо, когда он пробудится, и пробудится ли вообще.

– Понимаю, сейчас не время пышных свадебных церемоний, – нетерпеливым жестом прервал его отец. – Но я никому не позволю сделать мою дочь наградой для победителя в вашей внутренней борьбе за власть. Один всего лишь спит, а не умер. Когда он проснётся, он огласит своё решение относительно того, кто поведёт Сигюн к венцу, а до тех пор она будет жить в замке Ноатун!

– Ты сомневаешься в моём праве на трон?! – очень тихо и раздельно выговаривая слова, осведомился Локи.

– Ни на секунду, – свистящим шёпотом отчеканил отец. – Ты, Локи, царь Асгарда по праву престолонаследия. Но не в твоей власти толковать договор между ванами и асами так, как тебе захочется. В противном случае, заявляю официально, ты поставишь наш договор на грань расторжения, а Асгард на грань войны на два фронта.

Локи выпрямился во весь рост. Рука его сжала золотой жезл так, что костяшки пальцев побелели.

– Владетель Ноатуна, ты смеешь угрожать царю Асгарда?!!

– Да, ты царь! Но скажи, знаешь ли ты, кто ты такой на самом деле?

– Отец! – вскричала я, бросаясь между ними.

– Не вмешивайся, Сигюн! – отстранил он меня. – Извини, но ты должна понимать, что в данном случае ты не принадлежишь самой себе!

Я беспомощно оглянулась на Локи. Вся кровь разом отхлынула от его лица. Оно стало белым, как мел, даже губы побелели.

– Мой Господин, я прошу! – взмолилась я, протягивая к нему руки.

Я видела, как он борется с собой, как отчаянно пытается обуздать свой гнев.

– Ради тебя, моя царица, – произнёс он наконец. – Лишь ради тебя. Я уступаю. Не хочу заранее портить отношения с будущим родственником. Поезжай в Ноатун со своим отцом. Но помни, ты больше не принцесса ванов, ты – асгардская царица! И это не изменить и не оспорить никому.

…Сиф догнала нас с отцом, когда мы усаживались в колесницу.

– Не обольщайся насчет Локи, Сигюн, – закричала она, натягивая поводья, чтобы сдержать гарцующего под ней коня, – Локи всегда завидовал Тору, потому что Тор сильнее, быстрее и могущественнее его! Локи всегда хотел иметь то, что принадлежит Тору – игрушку, оружие, боевого коня, а вот теперь – трон и невесту. Локи не любит тебя, но пытается обольстить с одной лишь целью: досадить брату, украв его подругу. Локи не способен любить никого, кроме самого себя!

Я поднялась, и, благодаря тому, что стояла в колеснице, мои глаза оказались на уровне её глаз. Я стиснула кулаки так, что ногти впились в ладони. Ярость душила меня.

– Ты слышала, что сказал Локи, твой царь, – процедила я сквозь стиснутые зубы. – Нет больше принцессы Сигюн, есть Сигюн, царица Асгарда. И царица не желает разговаривать со своей подданной на подобные темы. Оставь при себе своё мнение и – убирайся прочь!

Думаю, она не ожидала от меня такого взрыва эмоций, так она опешила. Кажется, я и сама этого от себя не ожидала. Нахмурив брови, Сиф несколько секунд изучающе смотрела на меня, потом отрывистым жестом прижала руку к груди, одновременно кротко и сухо склонив голову, и пришпорила коня.

Я села. Меня колотила дрожь. Мой отец, невольный свидетель этой не слишком приятной сцены, попытался меня успокоить, мягко обняв за плечи.

– Сигюн… – начал он, но я лишь подняла ладонь вверх в предостерегающем жесте, и отец со вздохом отодвинулся. Всю дорогу мы не проронили ни слова.

«Ты не принадлежишь себе!»

«Она обещана Тору!»

Я металась по комнате, как пойманный в клетку зверь. Впервые просторные покои Ноатуна казались мне такими тесными, что стены давили на меня.

«Ты – царица Асгарда, и этого никто не изменит!»

Лишь здесь, в своей комнате, закрывшись на два замка, я дала волю закипавшим во мне злым слезам. Я с такой силой ударила по прикроватному столику, что разбила в кровь костяшки пальцев, а столик треснул ровно посередине.

«Не обольщайся насчёт Локи!»

Я села на подоконник, обхватив колени руками. Проклятые голоса продолжали звучать в голове. Море билось о скалы подо мной. Волны обрушивались на камень и рассыпались на тысячи сверкающих брызг. Шипящая пена сползала к подножию утёса и таяла, просачиваясь в трещины. По небу неслись клочья серых рваных туч. Ветер бил в лицо солёной изморосью, оседавшей на губах. Шторм, смятение, бессильная ярость. И до утра не сомкнуть бессонных глаз. Буря, бушевавшая всю ночь. Море ревело и металось. И свист ветра в ушах. И стоны чаек откуда-то с высоты. Чёрная бездна небес сомкнулась с чёрной пропастью моря. Смятение, буря, отчаяние. Опустошение.

Он пришёл на закате. Просто чёрная птица села на подоконник, сверкнула изумрудным глазом, захлопала крыльями.

Миг – и в комнате стоит человек, одним плечом прислонившийся к оконному откосу, скрестивший руки на груди.

– Не думали же они на самом деле, что я не смогу сюда прийти?

Он с таким невинным видом пожал плечами, что я невольно расхохоталась, а следом за мной прыснул и он.

– Ты ведь мог прийти сюда в любой момент.

– Конечно.

– Что же ты не приходил так долго?

– Всего двадцать шесть часов…

– Уже целых двадцать семь.

– Сигюн…

Мы рванулись навстречу друг другу. Один шаг, один единый вздох. Одно единое существо… И улеглась буря, сотрясавшая меня изнутри. В его объятьях, на его груди, в кольце его рук – так просто, спокойно, тепло и легко.

– Я ведь пришёл сказать… – его горячее дыхание на моём затылке вдруг становится частым-частым, тело будто сводит судорогой. – Нет, Сигюн, я не могу!

Это почти крик, это стон, от которого скрипнули стиснутые зубы. Я в испуге отстранилась, заглянула ему в лицо.

– Локи, что ты?!..

– Я только хочу сказать… хочу, чтобы ты была свободна! На твоём пути не должно быть страха перед кем бы то ни было, а особенно передо мной.

– Я… Я не понимаю…

– Я слышал, что говорила Сиф.

– Слышал? Локи, нет!

– Мне всё равно, что она сказала. Но я любовался тобой. Ты была такая… царственная! Настоящая повелительница Асгарда. Один видел наследником трона только Тора, я теперь точно это знаю, я убеждён. И помнишь, твой отец сказал: «Она обещана Тору!» Я не хочу вставать у тебя на пути.

Один пробудится, он вернёт Тора. Сигюн, остановимся, пока не поздно, пока всё не зашло слишком далеко. Тебе не надо быть со мной.

У меня всё поплыло перед глазами.

– Ты только что сказал, что я свободна!

– Никто из нас не свободен. У всех нас есть долг, обязанности, прошлое…

Он устало тёр лицо ладонью.

– Всего три недели ты здесь, а мне кажется, прошла вечность. Тогда, в самом начале, в ночь твоего приезда – ты помнишь? – нам было так легко, и ничто не тяготило нас. Мы были, словно дети, играющие, счастливые! Мы не думали ни о чём, ни о чём не заботились. А теперь? Может быть, правильно сказал Ньёрд, и я сам не знаю, кто я такой? Нет, я знаю, и тем хуже! Я – сувенир, трофей, доставшийся после победы над Ётунхеймом. А может, и это ещё не всё, может, я – часть мне самому неведомого замысла, ведь Один ничего не делает просто так, не преследуя определённой цели… В одном я могу быть уверен, Сигюн, я тот, кого никогда не любили, а лишь использовали!

– Нет, Локи, это не так! – закричала я в отчаянии. – Твоя мать любила тебя больше жизни, я знаю это, я видела! Да и Фригг никогда не стремилась тебя использовать! Что касается меня… – я осеклась, не зная, как продолжить, – Локи, то, что все говорят насчёт меня и Тора… и что ты и я… мы должны остановиться… Локи, я прошу тебя, не причиняй мне боли. Только не ты, пожалуйста.

Мы опустились рядом на покрытую узорчатой тканью скамью. Закат догорел, за окнами сгущались сумерки, поднимался ветер. Его порывы теребили занавеси на окнах, колебали пламя свечей, от которых по стенам пробегали неверные зыбкие тени. Со стороны моря горизонт быстро темнел, там тучи, клубясь, собирались в высокие тёмные башни, между которыми то и дело вспыхивали оранжевые огни дальних беззвучных зарниц.

Локи наклонился ко мне, поднёс обе мои руки к своим губам, начал покрывать их короткими, как птичьи клевки, поцелуями, а потом прижал к своей груди. Я чувствовала удары его сердца под своими пальцами. Я видела его глаза в надвигающейся темноте, обрамлённые длинными ресницами. Они вглядывались в меня, будто пытаясь проникнуть в самую суть моей души.

– Я узнал, что я ётун, чудовище, которым пугают асгардских детей, которым меня самого пугали в детстве. Скажи только одно, Сигюн, ты боишься меня? Там, на золотом троне Асгарда, ты была со мной из страха?

– Нет, нет, никогда!

Он словно очнулся от тяжёлого сна, распрямил плечи, вздохнул глубоко, качая головой в ответ своим мыслям.

– Я не буду ничьей игрушкой, – прошептал он нахмуренным небесам.

Ослепительная вспышка тонкого луча прорезала ночной мрак, но это не была молния. Локи вскочил, метнулся к окну.

– Что это, Локи?

Он кусал губы, глядя на постепенно гаснущий всполох.

– Хеймдалль отправил кого-то в Мидгард, – сказал он, оборачиваясь ко мне. – И, кажется, я знаю, кого… У меня мало времени, Сигюн. Этот путь будет закрыт навсегда.

Прежде чем я успела что-либо осознать, он бросился ко мне, высокий, гибкий, с блестящими глазами, закружил меня в объятьях.

– Верь мне, я сделаю всё, чтобы ты была моей царицей, – жарко воскликнул он, и я увидела, что время его сомнений закончилось. – Мне столько всего надо тебе сказать! Но не сейчас, не второпях. Потерпи совсем недолго, Сигюн. Я приду за тобой.

Взмах чёрных крыльев, стремительный, почти неуловимый. Птица слилась с надвигающейся грозой, исчезла, подхваченная ветром. Я высунулась в окно, тщетно пытаясь проследить её полёт, но я уже была одна, наедине с ночью, наедине с собой.

Я не принадлежу себе? Как бы не так. Я слушаю своё сердце, отец, как ты и учил меня. Я делаю то, что хочу. На самом деле.

Прошло три дня, прежде чем в небесах снова сверкнул белопламенный луч. Он расколол ночь надвое и ударил прямиком в моё сердце.

Видит небо, я спешила. Не чуя под собой ног, я сбежала по лестнице, перескакивая через несколько ступеней. На моём пути возник отец, он что-то кричал мне, но я не слышала его. Я вообще никого не видела и не слышала. Сердце моё готово было вырваться из груди, а кровь шумела в ушах. Я прыгнула на лошадь. Я ударила каблуками в её бока так, что бедное животное взвилось на дыбы. Я мчалась во весь опор, то и дело погоняя лошадь, которая и так, кажется, летела, не касаясь земли. Дорога смутно белела передо мной, вытягиваясь нитью. На поворотах камни с грохотом выстреливали из-под копыт. Я пригнулась к шее лошади, слилась с ней, чтобы ветви придорожных деревьев не хлестали лицо. Впрочем, мне было всё равно. Я спешила… Но я опоздала.

Я успела увидеть, как пульсировал и сиял залп небесного огня, лижущий вечные снега Ётунхейма. И видела, как рушился радужный мост, сокрушённый ударами Мьёлнира. И две фигурки, сцепившиеся в смертельном поединке, которые соскользнули в бездну вместе с его обломками. И как подхватила их могучая рука Одина, удерживая одновременно обоих.

Я соскочила с лошади у самых врат Асгарда. Я бежала, а под моими ногами змеились трещины, опутывающие Биврёст предательской паутиной.

– У меня всё получилось бы, отец! – услышала я. И потом, спустя несколько ударов сердца:

– Нет, Локи.

Я видела, как он разжал пальцы. Как полетел вниз, в крутящуюся бездну, раскинув руки, чёрной, стремительно уменьшающейся фигуркой. И я прыгнула за ним вслед. Я обязательно догнала бы его там, между мирами. Но Тор опередил меня. Я опоздала лишь на мгновение, которого ему оказалось достаточно, чтобы схватить меня. Я билась и кричала, но он держал меня, стиснув в своих стальных объятьях, и пока могла различать крохотную чёрную точку, скользящую в небытие, я вынуждена была терпеть эту пытку.

Он оттащил меня подальше от пропасти и уложил на землю у подножия обгорелых, обуглившихся деревьев. Кажется, я ещё пыталась, рыдая, ползти назад, но он мне не позволил. Он хотел усадить меня на лошадь, но я не могла сидеть, соскальзывала с седла. Тогда он поднял меня на руки и понёс прочь от Биврёста, вернее, от того, что от него осталось. И я покорилась, затихла, безучастно глядя пустыми глазами на мёртвый мир.