Читать книгу Стеклянный город - Иван Леонидович Волков - Страница 1

Стеклянный город.

Глава 1.

Мне было 25 лет. Я успел лишиться трех зубов. Глаза обрамляли синяки. Писал неустоявшимся почерком. Жил на копейки. Даже умудрялся выпивать время от времени. Доброжелатели, знакомые исповедники здорового существования, ругали, но я умудрялся. Во всем виноват Лёва. Ну, и я где-то тоже виноват.

С Левой мы познакомились на первом курсе университета. Ходили по рюмочным, дегустировали паленую водку, закусывали бутербродами с килькой. Короче, учились на журналистов и о многом мечтали.

Тянулись жаркие, холодные, снежные, осенние и прочие дни. Они складывались в месяцы и так далее. Потом пробил час воплощения мечт. Лева трудился грузчиком на ликероводочном заводе. А я был безработным. Нам еле хватало на пиво.

Иногда у Левы получалось умыкнуть бутылку градусного пойла. Мы крепко поддавали. Лев радовался моменту и уже не думал о продолжении журналисткой карьеры. Я же надеялся устроиться в какую-нибудь газетенку. О телевидении не помышлял. Без зубов на ТВ не берут.

Жить приходилось в коммуналке на Пушкинской улице.

– Вот он был щедрым мужиком! Это я про Эдуарда Амвросиевича. Целых двести баксов отвалил за ночь! А ты, Рассолов, жлоб! Не дам я тебе, придурку! – ругалась на сожителя престарелая интердевочка – соседка Яна.

Она часто вспоминала о щедрости прошлых клиентов. Бывало, сядет на кухне и давай рассказывать, как в перестройку, когда страну разъедали внешние, а главное – внутренние угрозы, она пила дорогой коньяк и ни в чем себе не отказывала.

Жизнь, видимо, пошла под откос, когда Яна познакомилась с рецидивистом Валерой Рассоловым. Свой первый срок Валера отмотал за то, что решил взять ножовку и отпилить сиськи супруге своей юности. Зачем? Этого, скорее всего, не знал даже Рассолов…

Яниных сосцов Валера не трогал. Зато он выбил ей несколько передних зубов, порвал нижнюю губу и подарил ожерелье в виде косого шрама на горле. Поэтому впредь Яна пользовалась спросом исключительно у пенсионеров. Престарелые сладострастники отстегивали в среднем полтинник рублей и целый час воскрешали былую потенцию. Рассолов тем временем сидел на общей кухне, курил «Приму» и старался не ревновать.

А потом на заработанные Яной деньги они отправлялись за выпивкой. Затаривались копеечной водкой, крепким пивом в двухлитровых бутылях, одеколоном и растворимой лапшой. Валера отвешивал Яне пару затрещин и на правах сожителя пытался занять место только что ушедшего пенсионера.

– Пьешь, сука, на мои деньги, жрешь на мои деньги, еще и того-самого хочешь?! – отшивала она Рассолова. – Хрен тебе на блюде!

При всём этом Яна была чистокровной еврейкой. Проститутка, алкоголичка и еврейка в одном лице – фантастика, правда? Её девичья фамилия – Берлина, а отчество – Эрнстовна. Рассолов время от времени уговаривал подругу расписаться, бросить сырой Питер и эмигрировать в Израиль. Куда-нибудь в Эйлат. Или, на худой конец, в Тель-Авив.

– Там водяра дорогущая, баран! – возражала Яна.

– Но и заработок не чета нашему, – доказывал Валера.

– Какой там заработок, урод! Ты из меня всю красоту выбил!

Дискуссия перетекала в ругань, а после – в насилие. Яна бежала на кухню и орала:

– Люди добрые! Убивают! Спасите женщину!

Валера её настигал. Бил кулаком в нос. Берлина падала. Рассолов брал скалку и дубасил Яну по почкам. Приходилось выскакивать, прикладывать Валеру коленом в живот, а бывало, и в пах, и выставлять этого садиста в подъезд. Берлина слезно благодарила и заклинала больше никогда не пускать Рассолова обратно. Один раз даже предложила:

– Боря, знай, тебе, как лучшему другу и спасителю от мудака Рассолова, положена скидка.

Валера всю ночь где-то шатался. А Яна включала «Авторадио» и танцевала в общем коридоре. Танцевать Берлина предпочитала в распахнутом халате, демонстрируя пожелтевшие от времени и образа жизни трусы.

Я уходил к себе в комнату, закрывался на ключ, выпивал дешевого вермута или чего-нибудь другого дешевого, а потом долго лежал на диване и завидовал Левиному счастью. Я воображал, как мы, облаченные в замаранную спецовку, таскаем тяжеленные ящики с алкоголем. В конце получаем по паре тысяч, воруем бутылку водки и чешем в район Московского вокзала, чтобы в подворотне, среди заляпанных грязью, желтых, как моча, стен распить украденную поллитровку. Затем заваливаемся в кабак, берем пиво, подсаживаемся к симпатичным барышням и безуспешно пытаемся им понравиться. Рассказываем, что мы журналисты, что чувствительные и нежные натуры. Лева цитирует литературных классиков. Я говорю комплименты. Девицы поднимают нас на смех. Врут, дескать, забыли покормить грудных младенцев, и сваливают. Мы верим. И так раз за разом. Наверное, это лучше, чем лежать и завидовать.

На утро возвращался Рассолов, и боевые действия продолжались. Валера пытался пробраться в комнату. Яна его не пускала. Вооружившись металлической трубой от пылесоса, она колотила Рассолова по хребту, оттесняя на прежние позиции – обратно в подъезд. Валера не сдавался и шел на штурм – лез по водосточной трубе. Берлина высовывалась из окна и шваброй скидывала Рассолова на асфальт.

Глава 2.

Я полуспал с похмелюги. Накануне Лева стащил очередную бутылку и потом еще угостил в баре несколькими кружкам пива. Да и мне удалось заработать кое-какие гроши. Я смонтировал небольшой видеоролик про годовалую голую девочку, маму и бабушку. Заплатили десять тысяч. Восемь пришлось отдать за комнату.

И вот я полуспал с похмелюги. В холодильнике пиво, хлеб, немного ветчины и овощей. Сомнительное благополучие нарушил звонок. В трубке – марципановый мужской голосок с оттенками извращения.

– Алло, это Борис?

– Ну.

– Без «ну»! Ты в Нарьян-Мар едешь?

Я насторожился.

– Это где?

– Это два часа на «Боинге» в направлении севера, дурында!

– Я вообще-то мужик!

– Кто ж спорит!

– А ты кто такой?

Голосок стих. Извращенец небось решил, что я был обязан его узнать. Впрочем, и связь была с некоторыми перебоями. То шипение, то свист.

– Я Андрей Витальевич Хиникин из Нарьян-Мара, (свист и шипение) главный редактор газеты «Нярьяна Вындер».

– Главный редактор чего? – не понял я. – Кто там кого выдрал? И при чем здесь вы?

– Это газета, дурында! Называется НЯ Р Ь Я НА В Ы Н Д ЕР, – этот тип выговорил название по буквам.

– А, понял.

– Хочу предложить работу у нас. Я нашел твое резюме в Интернете. Почитал статьи. Мне понравилось. Ты согласен поработать в нашей газетке? Платить обещаю сорок тысяч в месяц. Даже жилье выделю. Раз в два года будешь за счет редакции летать в любую точку планеты, туда и обратно.

– Мне надо подумать.

–Думай, завтра перезвоню.

Глава 3.

Кинул монетку. Орел – поеду, решка – извини, Хиникин. Выпал орел.

Андрей Витальевич позвонил ни свет ни заря.

– Ты готов с ответом?

– Черт с вами, поеду. Посмотрю, что это за Нарьян-Мар, – отвечал я спросонья.

– Вот и чудненько. Через неделю в Питере появится мой ответственный секретарь. Он расскажет подробности.

Мы встретились на Васильевском. Зашли в кафе. Ответственный секретарь заказал кофе и прикурил крепкую дешевую сигарету.

– Будем знакомиться. Меня зовут Руднев Алексей Владимирович. И я – твой будущий начальник.

Последнюю фразу ответственный секретарь подчеркнул особенно.

– А Хиникин?

– Тоже, – нехотя сказал Руднев.

Он походил на кухонного таракана – усатый, тихий, в невзрачном костюме. Пиджак носил поверх вязаного свитера. Обувался в грубые зимние ботинки. Теребя в мозолистых пальцах вонючую сигарету, Руднев хотел выказать нешуточный статус:

– В Нарике могу решить любые проблемы. Я дверь к губернатору ногой открываю! Я с местным главным парламентарием на «ты»!

И всё это приходилось выслушивать от абсолютно трезвого человека…

– А какие у нас мясопродукты! Особенно сардельки! – продолжал Руднев. – Сказка! Я на питерские сосиски уже и смотреть не могу. А оленина, рыба, строганина…

– Аппетитно.

– Только цены на съестное кусаются.

– Это плохо. Я боюсь укусов.

– Ничего, приноровишься. А если с бабенкой какой сойдешься, вообще кайф. Там мужиков нормальных мало. Местные бабы горой за тебя стоять будут. Помню, когда я только приехал в НАО, тоже приклеился к одной бабце. Каждый вечер гастрономические изыски, водка. Утром открываешь глаза, а она уже стоит у твоего изголовья со стаканом в руках. Опохмелился и пошел на работу. Не жизнь, а мечта.

Глава 4.

Я сгреб манатки в два чемодана, занял у друзей денег и купил билет до Нарьян-Мара, где нефть, газ, куча олигархических денег. Авось, уповал я, получится приглянуться какому-нибудь воротиле, эстетически посасывающему коктейль из народных богатств, крови и слез.

Лева ушел в запой. Праздновали предстоящий отъезд в одной из рюмочных и он… Алкоголики поймут. Проводить в аэропорт, чтобы помочь дотащить чемоданы, Лева не мог. Но маленький презент он на прощание сделал – спер с ликероводочного бутылку «Баллантайнса».

– Это чтобы посадка не была слишком грустной, – пророчествовал Лева, вручая бесценный подарок.

Я обратился к Ляхину Коле. В прошлом мы делили комнату в студенческом общежитии. В шесть с минутами утра Коля помог погрузить два огромных чемодана в багажник такси, и мы поехали в Пулково.

В баре, неподалеку от стойки регистрации, Коля заказал холодного пива. Странно. До этого Ляхин угощал просроченной «Чайной» колбасой да и только. Притаранил как-то на закуску палку этой отравы и сказал: «Это тебе мужик, нашел у себя в холодильнике. Только есть ее не советую, как-то выглядит она неважно». А сейчас пиво. Не заболел ли он часом?

Мы присели за столик у окна. Я распылялся о необходимости познать Русский Север, о новых горизонтах, незыблемом жизненном опыте, о возможностях, что сулят нефтяные реки… Успокаивал себя, как умел. Ляхин понимающе кивал.

Объявили посадку на рейс в Нарьян-Мар. Официантка принесла счет. Коля достал тысячную купюру и посмотрел в чек.

– С тебя 350 рублей.

Увы, Ляхин был совершенно здоров. Я выложил последние деньги. Ничего не осталось – мель. Хорошо, что Хиникин говорил про какие-то подъемные. Не дай боже надует, причитал я в уме. Тогда всё, кранты.

Глава 5.

Самолет снижался. Под крылом – ничего, кроме заснеженных просторов.

– Уважаемые пассажиры, мы прибываем в Нарьян-Мар, – говорил откуда-то голос.

Никаким городом за бортом и не пахло – сплошь белая простыня.

Возникла стюардесса, неся поднос с леденцами. От неё пахло копченой колбасой и мерзким парфюмом.

– Возьмите конфетку, а то уши заложит, – предложила она.

– Нет, спасибо. Зубов почти нет.

Аэропорт походил на огромный коровник. Толпились встречающие: женщины в норковых шубах и шапках, усатые мужики в пуховиках. Кто-то орал:

– Ах, ты, хрен мой моржовый, иди, я тебя сейчас!

Хиникин обещал, что меня встретят, но пока никто не встречал. Я набрал номер редакции.

– А, – проскулил главный редактор, – ты прилетел… Скоро увидишь мою секретаршу с водителем.

Я вышел на улицу. Мороз насиловал в ноздри, больно бил по щекам. У переполненной урны курили здоровяки. Их замерзшие пальцы напоминали сардельки, которые так превозносил Руднев. Вдалеке виднелись огоньки маленьких зданий. Я думал, как хорошо, что встречает меня не абы кто, а целая секретарша. Лева рассказывал, что секретарши очень даже «хо-хо». У него как-то было… Я ему верил…

И зря.

– Здравствуйте, вы Борис? – спросила толстая косоглазая дама с широкими скулами и кожей непонятного цвета. Хотелось ответить: «Вы обознались». Но денег на обратный билет не было.

– Да, доброго вечера.

– Меня зовут Татьяна. Берите ваши чемоданы. Сначала поедем к вам на квартиру, а потом к Андрею Витальевичу. Он ждет вас в редакции. Кстати, вы будете жить еще с двумя мальчиками. Один из них тоже прилетел только сегодня и ожидает вместе с Андреем Витальевичем.

– Хорошо, Татьяна. Где ваша машина?

– Пойдемте.

Секретарша отвела к внедорожнику УАЗ «Патриот».

– Познакомьтесь, это Вася, – представила она водителя.

Мы пожали друг другу руки. Вася открыл багажное отделение. Погрузил мои чемоданы.

– Бля, твою мать! Чё такие тяжелые?! – выругался Василий.

В дороге Татьяна его донимала:

– А почему Потрикеев пользуется по выходным служебной машиной, раз есть своя?

– Чтобы на бензин не тратиться, – ворчал водитель.

Мимо тащились гнилые бараки, мелкие магазинчики и серые панельные здания. Тротуаров почти не было. Редкие прохожие зачастую шли по проезжей части. Ближе к центру показались монолитные глыбы с огромными окнами и французскими балконами.

– На монолит не надейся, – ехидничал Вася (будто я его о чем-то спрашивал). – В этих домах живут одни толстосумы – чиновники да нефтяники. А для тебя мы приготовили сарай у редакции. Умеешь топить печку-буржуйку?

– Василий, не пугай человека, – смеялась Татьяна. – Пятиэтажный дом. Уютная трехкомнатная квартира. Кстати, почти приехали.

Вася свернул во двор и припарковался у мусорки.

– Выгружаемся! – скомандовал водила и пошел открывать багажник. Движением орангутанга он схватил мои чемоданы и бросил их в снег. Я испугался за Левин подарок. Это самое дорогое, что у меня на тот момент было.

– Василий, поаккуратней! – гавкнул я. – Ты что делаешь?!

– Десяти минут тебе хватит? – холодно уточнил Вася.

– Хватит, куда идти?

– Следуй за мной, – сказала Татьяна.

Я покорячился с чемоданами на третий этаж. Втащил вещи в комнату. И правда уютно. Письменный стол, диван, шкаф, телевизор. Первым делом я поспешил достать виски. Бутылка, слава Господу, оказалась в порядке. Я открутил крышечку, сделал глоток. После вышел на балкон и прикурил сигарету. Опять захотелось глотнуть, но в прихожей ожидала Татьяна.

Глава 6.

За столом в кожаном кресле руководителя сидел тот самый Хиникин. Он был в шелковом пиджаке с отливом, стильной рубашке и элегантном шарфике. Главный редактор пил кофе и курил ароматические тонкие сигареты. За журнальным столиком давился бутербродами с колбасой из оленины мой новый коллега и сожитель – высокий белобрысый детина, один из тех мальчиков, про которых говорила Татьяна. Выглядел он скромно: вязаный свитер, синие джинсы.

Но Хиникин! Ему бы не в газетенке служить, а хозяйничать в Мулен-Руж: порхать средь полуголых красоток, одухотворенных кокаином и выдержанным «Камю». А тут – всего лишь газета. И с красотками, как я заметил, напряг. Одна секретарша Таня чего стоила. Андрей Витальевич явно занимал не свое место.

– Ну, здравствуй, здравствуй, радость ты наша! – оживился Хиникин.

– Приветствую.

– Как долетел?

– Неважно.

– Что так?

– Стресс.

– Ничего, дело проходящее. Познакомься, это Рома Сусленко, – Хиникин выговорил фамилию с издевательским украинским акцентом, – твой сосед, тоже наш новый сотрудник, как и ты.

– Очень приятно, Борис.

Рома кивнул.

– На квартире был? – расспрашивал Андрей Витальевич.

– Был.

– И как тебе новый дом?

– Я доволен.

– Вот и замечательно. С вами еще третий жить будет.

– Таня говорила.

– 

Это некто Алексей Медведев, работает у нас полгода. Минуточку, я ему позвоню, приглашу на наш сабантуй. А ты, Борь, пока угощайся, наливай чай, ешь бутерброды с олениной. Любишь оленину?

– 

Еще не пробовал.

– 

Тогда налетай.

Хиникин достал сотовый. Я налил себе чаю.

– Алло, ты где есть, Медведев – наше все и вся? Что?! Плохо слышно! Дуй ко мне, быстро!

Андрей Витальевич снял заднюю панель сотового, вытащил сим-карту и отправил аппарат в урну.

– Вот хлам, – ворчал он. – Завтра же куплю новый. Ладно, завтра будет завтра. А пока познакомлю вас с моим заместителем. Медведев промямлил, что будет минут через десять-пятнадцать. Мямля, черт его побери.

Хиникин снял трубку настольного телефона.

– Алло, Таня, премьер-министра сюда.

В кабинет вошла дама в очках, невысокого роста и, на мой вкус, неважно одетая – как-то по-мальчишески.

– Вот, познакомьтесь, – улыбнулся Хиникин, – заместитель главного редактора Светлана Александровна Безмудова.

– Здравствуйте, я Борис.

Светлана Александровна сверкнула серыми от табака зубами.

– Здрасьте-здрасьте. Будем работать вместе. Вы работать-то любите?

– Разумеется, – соврал я.

– Это главное. Я лентяев терпеть не могу. Лентяев мочу нещадно.

Рома устало вздохнул. Я спросил позволения закурить.

– Вообще-то не разрешаю, – замялся Хиникин, – но беря во внимание твой стресс, ладно.

Я достал сигареты и обратился к Безмудовой:

– А можно спросить?

– Конечно, спрашивай.

– В каком смысле вы нещадно мочите?

– А ты поленись, узнаешь. Андрей Витальевич, – переключилась Светлана Александровна на Хиникина, – Мальчики уже познакомились с Лешей?

Андрей Витальевич вальяжно затянулся, отпил кофе.

– Я звонил ему. Медведев обещал быть минут через десять-пятнадцать. Слушай, Свет, я вот что думаю. Парни города пока не знают. Давай попросим наших девчонок устроить для них нечто вроде экскурсии. Как считаешь?

– Нет, Андрей Витальевич. Хватит с нас этих экскурсий. А то погуляют, посмеются… Потом девчонки в декрет, а молодцы на самолет и в свой Питер. Или еще куда. И без них матерей-одиночек хватает.

– Не надо, так не надо, – согласился Хиникин.

Безмудова стреляла руководящими нотами:

–В общем, так, мальчики, работать будете с утра до вечера и даже по выходным. Статьи сдавать вовремя, писать от души, работу не просыпать.

–Да, пахата у нас еще та, – поддакивал Хиникин.

Появился Алексей Медведев. Безмудова заметно смягчилась:

– Это наша гордость, наш Лешенька. Я бы сказала, наше лучшее приобретение за все последние годы. Учитесь у него, берите с него пример.

– Договорились, – сказал Рома.

– Лешенька, – продолжала Безмудова, – всегда перевыполняет план.

– А каков план? – спросил я.

– Двадцать материалов в месяц. Но надо писать больше. Учтите, что лентяев мочу. Берите пример с Лешеньки, и я вас, как говорится, буду потчевать.

Леша покраснел.

– Садись, дорогой, – сказала Безмудова. – Давай, не стесняйся, расскажи мальчикам о себе.

– Да что рассказывать, сами со временем все узнают, – мялся Алексей.

Медведев – маленький, черненький, с прыщавым лицом и глубоко посаженными глазами. Таким на роду написано перевыполнять план. У них вообще всё и всегда строго по плану. Работа, накопления, свадьба, дети, внуки, пенсия с таблетками всех цветов радуги и форм, гроб – натоптанная тропинка. Я вспомнил Леву. Вот кто поистине непредсказуем. Вот кто подлинная загадка: утром – человек, вечером – свинья (или наоборот). Либо дамский угодник. Либо похабник с симптомами маньяка и насильника. Пойдешь с ним выпить по чашечке кофе, а под утро просыпаешься на окраине Петербурга около железнодорожных путей. От Леши такого удовольствия не дождешься, как и железнодорожных путей в Нарьян-Маре. А однажды Лева и одна девка из рюмочной прямо на Невском проспекте…

– Усекли, что говорит Светлана Александровна? – прервал воспоминания Андрей Витальевич, закуривая очередную сигарету.

– Усекли, – говорю. – А как насчет наших подъемных?

Пора было переходить к главному.

– Да, мне тоже хотелось бы знать, – поддержал Рома.

– С подъемными все в порядке, – заверил главред. – Сейчас получите по десять тысяч. Не густо, но все же.

Хиникин снова снял трубку настольного телефона.

– Андрей Витальевич, я, пожалуй, пойду, – сообщила Безмудова.

– Хорошо, Свет… Алло, Таня, моего министра финансов! Живо!

– До завтра, мальчики, – попрощалась Светлана Александровна.

Безмудову сменила белокурая женщина за пятьдесят.

– Андрей Витальевич, звали?

– Да, Любовь Владимировна, присаживайтесь. Познакомьтесь, это Каняхина Любовь Владимировна, мой министр финансов, то есть главный бухгалтер. Любовь Владимировна, вы приготовили соколам их копейки?

– Как велели, Андрей Витальевич.

Каняхина вручила нам с Ромой по две пятитысячные купюры. Мы расписались в журнале.

– Кстати, наше все и вся, – обратился Хиникин к Медведеву, – ты перетащил свой хлам на новую квартиру?

– Нет пока. Я завтра улетаю в отпуск. Как вернусь – сразу перетащу.

– Ладно. Алексею – хорошо отдохнуть. А у вас, Боря и Рома, свежая вы моя кровь, завтра планерка. Начало в десять утра. Смотрите, не опаздывайте. А сейчас дуйте домой. Леша покажет дорогу, если забыли, – сказал Андрей Витальевич.

Мы брели в сторону пятиэтажки.

– Как тебе Хиникин в роли начальника? – спрашивал Сусленко прыщавого Алексея.

– Нормально, бывает и хуже.

– А самому как?

– Ничего.

Я молчал. Беседовать в тридцатиградусный холод не по мне. Вот доберемся до места, пригублю виски и тогда, может, блесну красноречием. Все мысли вращались вокруг Левиного подарка. И что бы я без него делал?

Глава 7.

Леша осматривал свою комнату. Ему, как лучшему приобретению, досталась просторная гостиная.

– Неплохое логово, – констатировал Медведев. – А главное, рядом с работой. Вам парни, можно сказать, повезло. Помню, когда я сюда только приехал, то нас поселили в поселке Искателей. Это считается пригородом. Приходилось ездить автобусом.

– Кого это вас? – спросил я, ибо молчание выглядело уже неприлично. С этими мальчиками, как их ласково называла Татьяна, придется не только работать, но и спать под одной крышей, пользоваться одним унитазом и одной ванной.

– Меня и еще одного репортера. Его зовут Славой. Проработал год в «Нярьяна-Вындер» и ушел в «Выбор НАО», это конкурирующая газета, – ответил Медведев.

– А чего он ушел? – выяснял Рома.

– Безмудова выжила. Она вообще на такие дела мастер.

– Слава был нещадно замочен? – уточнил я.

– Вроде того. Ладно, ребят, я пойду. Завтра, думаю, еще увидимся. Хотя, наверное, нет, не увидимся.

Я предложил:

– Ты выпить за знакомство не хочешь?

– Спасибо, но я почти не пью.

Так и знал. Леша предсказуем донельзя.

Медведев свалил, а я взял бутылку и пошел на кухню. Рома зашагал следом.

– Можно я приобщусь? – осторожно поинтересовался Сусленко.

– Не вопрос. Доставай стаканы, рюмки, что тут есть.

Рома зашуршал по шкафам. Вскоре на столе появилась пара стопок.

– Я еще сало привез, – сказал коллега. – сейчас принесу.

Сусленко отрезал несколько тоненьких ломтиков сала. Я разлил виски.

– Тебе Хиникин показывал свежий номер нашей газеты?

– Нет.

– Стоящая вещь. В кавычках разумеется. Мне перепал экземпляр.

– Давай лучше выпьем.

Мы опрокинули. Я закусил салом.

– А вот и газета, – вымолвил Рома, доставая из заднего кармана джинсов сложенный вчетверо номер. – Там, кстати, есть несколько статей Медведева. Обязательно глянь.

Я полистал экземпляр, ознакомился с материалами Алексея (нашего Лешеньки – лучшего приобретения за все последние годы, как говорила Безмудова). В основном он писал о спорте и местных рок-группах. Корреспонденции Медведева отличались броскими заголовками и подзаголовками: «Что мешает настоящим борцам», «Тяжелый и не очень рок» и «Если звук оказался вдруг».

– Впечатляет, – говорю, – особенно про звук, что оказался вдруг. Метеоризм какой-то.

– Там про панк-рок.

– Это точно.

– Я весь номер прочел, пока тебя ждали. Своим драгоценным вниманием Хиникин не баловал. Усадил в кабинете, угостил чаем и пошел бродить по редакции. Сказать честно, кроме Лешиных заголовков, там и читать нечего. Леха вызывает улыбку, а остальное – тоска: бабушки танцуют, мальчики побеждают на школьных олимпиадах, дорогой Игорь Геннадьевич перерезает ленточку в честь открытия сельской амбулатории.

– Кто такой этот Игорь Геннадьевич?

– Губернатор местный. На второй полосе его фото, можешь полюбоваться.

Со страницы улыбался лысый мужик. Его глаза почему-то смотрели в разные стороны.

– Он здоров? – спрашиваю.

– Почем мне знать. Я с ним не общался. Скорее нет, чем да. Тут здоровых, как видишь, немного. Леша, и у того глазки в кучку.

Я поспешил сменить тему:

– А ты, Ром, откуда приехал?

– Я с Томска. Работал в «Комсомолке», потом Хиникин позвал.

– Ясно, а я в Питере жил. Работы не было, только тестовые задания. Это когда дают написать материал, ты пишешь, сдаешь, ждешь приглашения на работу, а они динамят. Публикуют твой материал под чужим именем, и концы в воду. Ни гонорара, ни слуху, ни духу.

– Хиникин, полагаю, хоть что-то да платит.

– Подъемные заплатил, на обратный билет уже наскрести можно. А дальше посмотрим. Скорее всего, буду нещадно замочен Светланой Безмудовой.

– Она вырожденка, как и все в этом городе.

– Кто все?

– Все. Даже этот Леша с Архангельска.

– Он с Архангельска?

– Ты не знал?

– Теперь знаю. А почему он вырожденец?

– Полукровка. Черненький, глазки в кучку. Наверняка не обошлось без кавказцев…

– Все в той или иной степени полукровки.

– Все да не все. Я таковым себя не считаю. Я – чистокровный хохол. И фамилия у меня соответствующая – Сусленко. Между прочим, найдется не мало ученых, кто хохлов почитает за ариев.

Я не знал, что на это ответить, поэтому предложил опять выпить. Мы опрокинули еще по одной. Арий закашлялся, хлебнул воды из под крана, взял ломтик сала и, морщась, проглотил, как таблетку.

Глава 8.

В кабинете Хиникина собрался журналистский состав «Нярьяна-Вындер». Во главе длинного стола для переговоров восседал Андрей Витальевич. Рядом стояла неизменная чашка кофе, в пепельнице дымилась тонкая сигарета. По правую руку сидел Руднев (он не менялся: тот же пиджак и все остальное), слева – Безмудова. Что-то записывала в блокнот Гретта Валей – старейший сотрудник редакции и представитель коренного нацменьшинства. Напротив мечтала Вика Светлова – полненькая блондинка, секс-прима Ненецкого округа в прошлом, мать-одиночка в настоящем и, наверное, в будущем. Далее шли пишущий фотограф Лена Бобрикова и Поранья Манзадей, которая делала полосу на ненецком языке. Я и Сусленко примостились на другом конце большого стола – между Бобриковой и Манзадей.

– Доброго утра, – поздоровался Хиникин, – начнем нашу планерку. Что у нас с газетой?

Докладывала Безмудова:

– На первую полосу пойдет вручение дипломов старикам-танцорам, они поставили «Лебединое озеро». Классный материал, сама писала. Вторая полоса – обращение губернатора, он расскажет, как съездил в Москву, третья – реклама и программа телепередач, четвертая – Ира Захарьина подготовила очерк на десять тысяч знаков про мальчика Витю Ханзерова. Он победил в олимпиаде по беглому чтению.

– Захарьиной хомячка принеси из зоомагазина, она и про него очерк родит! – выпячивалась Вика.

– Так, цыц! – рявкнул Андрей Витальевич.

– Ну, а чё, – не сдавалась Светлова, – я не права?

– Так, без «ну»! – Хиникин с силой затушил ароматический окурок. – Сама мне сначала роди, а потом выдрючивайся!

– Андрей Витальевич, у меня, между прочим, есть дочь, а родить сейчас, боюсь, здоровья не хватит.

Хиникин слегка покраснел.

– Кстати, а где Захарьина? – спросил главный редактор.

– Она мне звонила недавно. Предупредила, что слегка припозднится. У нее ребенок болеет, – сказал Алексей Владимирович.

– Руднев, а почему ты вчера пропустил заседание депутатов? Я смотрю, Алексей Владимирович, ты совсем стал забываться.

– Я колесо проколол, – оправдывался Руднев. – Пришлось ставить запаску и ехать в шиномонтаж.

– Лучше б ты себе проколол нечто другое…

Раздался стук в дверь.

– Войдите! – сказал Хиникин.

На пороге появилась Ира Захарьина, грузная девушка с объемными, выпирающими из-под декольтированного не по погоде платьица, сиськами и броским, как Лешины заголовки, макияжем, отдающим затрапезным публичным домом.

– А вот и она, наша радость-гадость! – воскликнул Андрей Витальевич.

– Зачем вы так? – опешила Ира.

– За хлебом! Все, проехали!

Андрей Витальевич посмотрел на нас с Ромой.

– Надо бы задействовать нашу свежую кровь, – произнес он, закуривая очередную сигарету.

Безмудова выкрикнула:

– Сегодня будет награждение победителей конкурса «Заполярное подворье»!

– Я, – говорю, – могу оформить. А что это за конкурс?

– Очередной конкурс бабок и дедок на лучшее подворье города, – пояснил Хиникин.

Андрей Витальевич сделал глубокую затяжку и, должно быть, от скуки, сложив губы трубочкой, выпустил дым кольцами.

– Понял. А в какие.., – хотел уточнить я по поводу сроков. Но Хиникин меня перебил:

– Чудненько! Всем пахать! Планерка окончена.

– Простите, но вы не сказали о сроках, – обронил я, стараясь вникнуть в процесс, хотя дело того и не стоило. Однако Хиникину было плевать. Он хотел как можно скорее от всех нас избавиться.

– Вчера, блядь! – взвизгнул Андрей Витальевич и стукнул ладошкой по столу.

Выручил Руднев:

– Номер выходит послезавтра, значит срок – завтра. До обеда желательно.

– Ясно.

Рома спросил:

– Я пойду с ним, пофоткаю?

– Воля твоя. Лети, куда душа позовет, мой орленок, – успокоился Андрей Витальевич. – Да, Руднев, покажи парням их кабинет, прояви усердие. Тебе близко, сосед как-никак.

Алексей Владимирович показал кабинет. Сам он сидел за соседней дверью, которая большую часть времени была распахнута настежь. Оттуда разило крепким табаком и потом. Посреди нашей комнаты стоял один на двоих большой стол. Вдобавок – парочка кресел, вместительный шкаф и пустая книжная стенка. Вот бы видеть всё это благолепие в Петербурге. Я бы до потолка прыгал от счастья. Завел бы стаканы… Как много нереализованных «бы»! Ничего. Возможно, в один прекрасный момент пойду и на взлет. Должно же и у меня быть хоть чуточку везения.

Рома получил фотоаппарат. Он ковырялся в длинном объективе, настраивал фокус и прочую ерунду.

– Я, кстати, неплохой фотограф, – хвалился Сусленко, – люблю это дело. Подлинное творчество. Может, оформлю перфоманс.

– Что оформишь?

– Выставку с выебонами.

– Понятно.

Я откинулся в кресле. До конкурса бабок-дедок, как выражался Хиникин, оставалось три с половиной часа. Я включил на компьютере кантату «Александр Невский» и задремал – работа кипела.

Голос Гретты нарушил покой.

– Молодежь, выпить никто не желает? – предложила она.

Немного везения уже в кармане.

– Я должен разобраться в фотоаппарате, – отнекивался Роман.

– Эх, была не была! – выпалил я. – Все-таки дебют, да и для нужного настроя не повредит. Верно?

– Наш человек! – похвалила Гретта. – Мы с Викой сидим у меня в кабинете, это сразу за распахнутой дверью Руднева. Приходи.

Я задержал дыхание, минул Рудневское обиталище и оказался в кабинете Валей. А там фрукты и камамбер. Гретта разлила виски и произнесла тост:

– За встречу!

Мы выпили. Я уверенно вливался в коллектив и был, между прочим, этому рад.

Валей сыпала наставлениями:

– Слушай, Боря, меня, и все будет в порядке.

– А меня? – кокетничала Вика (такая, видать, привычка).

– И тебя. Давайте еще по одной.

На этой благостной ноте неожиданно явился Хиникин.

– Это что такое?! – пищал Андрей Витальевич.

– Ну… – растерялась Вика. В руке под столом она держала на половину опорожненную рюмку.

– Без «ну»! – крикнул редактор. – Ручки предъяви, пьянь!

Вика зажала рюмку между ног и вытянула руки.

– Ноги раздвинь, дрянь! – приказывал Андрей Витальевич.

В Светловой взыграла женская гордость.

– Андрей, ты чё?!

Но церемониться Хиникин не стал. Он ловко вырвал зажатую между Викиных ног рюмку, брезгливо сморщился и выплеснул содержимое в цветочный горшок. Гретта хрюкала от смеха:

– Вот она тебе и родила.

– Я тебе рожу! Поувольняю всех нахер! Портите мне Борю, стервы!

Андрей Витальевич распахнул окно и выкинул нашу бутылку. Снизу послышался звон бьющегося стекла. Я почувствовал что-то вроде неразделенной любви. От ярости Хиникин тяжело дышал. А Гретта, пользуясь случаем, попыталась направить начальственный гнев в выгодное для себя русло:

– Андрей Витальевич, коль уж ты зашел на наш огонек, скажи этому Рудневу, чтобы не курил в кабинете. Заебал своей вонью. А лучше пересади его нафиг. Эта смесь табака и пота… Невозможно творить!

– Валей, вот когда откроешь вон там, – Хиникин указал на окно пальцем, – свой чум, тогда и будешь диктовать порядки! А тут командую я!

Глава 9.

Дорогу освещали редкие и неимоверно тусклые фонари, а на дворе – полярная ночь. Под ногами скрипел утрамбованный пешеходами снег. Я несколько раз поскользнулся и больно упал. Наконец показались двери администрации Нарьян-Мара, безвкусной коробки из красного кирпича. На другом конце площади стоял укутанный в гранитный френч Владимир Ильич Ленин. Вождь протягивал руку в сторону мэрии, будто горделиво просил милостыни. Причем просил, надо заметить, по всем, что называется, правилам – неподалеку, примерно в ста метрах от монумента, высился бревенчатый храм.

В актовом зале воняло лекарствами. Хмурым пожилым людям улыбались молодые девушки в белоснежных сорочках и строгих черных юбках – печальный контраст лжеобещающего «завтра» и грусти о невозвратном «вчера».

Безмудова посоветовала обратиться к некой Василисе Римовой, председателю Союза пенсионеров НАО. Эта бойкая старушенция знала о старческих забавах все, ибо считалась их главной затейницей. А Гретта за рюмкой добавила, что Василиса Константиновна еще и окружной депутат, человек влиятельный и может поспособствовать тем или иным начинаниям.

Рома настраивал фотоаппарат, а я подошел к одной из девиц в белоснежной сорочке.

– Вы не подскажите, как мне найти Василису Константиновну? – спросил я её.

– Василисы Константиновны пока нет. Но она скоро будет, так как должна вместе с мэром Юрием Владимировичем вручать награды победителям «Подворья».

– А как она выглядит?

– Это очень красивая женщина. С такой благородной сединой. А вот, кстати, и мэр. Значит, и Василиса Константиновна вскоре появится.

В зал вошел Юрий Владимирович Родионовский. Градоначальник был небрит, в черном костюме, белой накрахмаленной рубашке и розовом галстуке. В его начищенных до блеска туфлях отражались безрадостные лица пенсионеров. Кроме того, Родионовский казался до неприличия загорелым, будто он житель Пакистана или Йемена. И это при том, что в Нарьян-Маре нет ни одного приличного солярия, а на дворе – «вечная мерзлота».

Василиса Константиновна шла следом. Действительно, благородная седина и некогда голливудская улыбка. На ее обвисшей груди виднелся депутатский значок, а в ушах – бриллиантовые серьги.

Юрий Владимирович целовал старух и пожимал старикам руки, сверкая запонками. Затем градоначальник подошел к микрофону и сказал пошлость:

– Здравствуйте друзья! У меня язык не поворачивается назвать всех вас пенсионерами! Вы молоды!

– Добрый вечер, друзья! – приветствовала собравшихся Римова.

Родионовский и Василиса Константиновна долго и муторно о чем-то рассказывали, скандировали лозунги (вроде «Сильный Север – сильная Россия!»), вручали участникам конкурса памятные календари с видами Нарьян-Мара. В конце объявили трех победителей. Их наградили почетными грамотами и какими-то значками.

– Наша приятная встреча, увы, завершилась, – произнес под занавес Юрий Владимирович. – Мне жаль, мои дорогие, расставаться с вами, но дела, как говорится, не ждут. Я должен еще успеть собрать чемодан… Тьфу! Ну да, собрать чемодан. Рабочая поездка у меня завтра.

Я познакомился с Римовой. Быстро взял у нее интервью и вышел на площадь. С бабушкой, которая получила значок, мы договорились увидеться на следующий день. Тратить вечер впустую я не хотел. Дома еще оставалась половина бутылки Левиного пойла.

Хозяйка одного из лучших подворий жила в поселке Искателей, пригороде Нарьян-Мара, о котором не без печали рассказывал Леша. Задействовали Васю.

– Ты чего на меня взъелся, когда я бросил чемоданы в снег? – докучал по дороге водитель.

– А ты бы не взъелся, когда в чемодане лежала литровая бутылка виски – единственная приятная деталь того вечера?

– Понимаю, прости. Где живет эта бабка?

Я назвал адрес. Вася включил радио, все замолчали. Я закрыл глаза и постарался ни о чем не думать. Рома фотографировал из окна УАЗа.

Наконец подъехали к небольшому частному дому. Мы с Ромой зашли во двор и позвонили в дверь. Открыла та самая бабушка. Пригласила в гостиную, угостила нас чаем, а после около получаса рассказывала о сыне-военном, об усопшем буровике-муже, о том, как вырастила розу в заполярном грунте и как пашет, не разгибаясь, дабы иметь ухоженный двор.

– Работаю, мальцы, дай бог каждому. А до этого на мясокомбинате тридцать пять лет оттрубила, – вздыхала старушка. – Теперь вот получила значок.

На прощание бабушка подарила мешок картошки. Я тащил его до машины, а Рома сравнивал меня с эсэсовцем, обирающим сельчан на оккупированных территориях.

– Тебе стоило запрячь эту бабульку, – хохотал Сусленко. – Шел бы сейчас, покуривая сигаретку, и только погонял бы её: «Шнелле, бабка, шнелле!»

Между прочим, Рома удивительно похож на Адольфа Гитлера. Не хватает только характерных усов.

К обеду текст был готов. Я откинулся в кресле и постарался уснуть. Но позвонила Татьяна и сказала, что нас с Ромой срочно вызывает Безмудова. Пришлось спуститься.

– Ну, как вам, ребята? – улыбалась Светлана Александровна.

– Ничего, – говорю.

– Обязательно почитайте статьи Лешеньки.

– Уже почитали, – отозвался Сусленко.

– Правда ведь, замечательные?

Я вздохнул:

– Правда.

– А как съездили к победительнице конкурса?

– Не зря, – говорю, – мотались. Она подарила целый мешок картошки. Теперь хоть с голоду не подохнем.

– Вот! – ликовала Безмудова. – Вот тема для еще одного материала!

Рома вопросительно посмотрел.

– А чем не материал? Северные люди настолько добры, что подарили журналистам целый мешок картошки! По-моему, очень благодатная тема.

– Действительно, – выдавил я, – на юге, думаю, метлой бы погнали.

– А моему мужу сегодня в машине лобовое стекло разбили. Мальчишки играли в снежки и угодили льдиной.

Ох, и не везло мужу Безмудовой! Патологически не везло (одна фамилия чего стоила). Светлана Александровна два часа восхищалась Лешенькой, выделяла свои журналистские качества, рассказывала про незаменимость и незаурядность «Нярьяна Вындер», а также великолепие «Лебединого озера», поставленного пенсионерами. Говорила, что она до мозга костей интеллигентная женщина, вышла из профессорской семьи. Что ее папаша – член-корреспондент, а мама – учитель музыки. Да и Безмудова она только по мужу. На самом деле, Ястребцева и далее, далее, далее… Интересно, каково этому мужику-бедолаге глотать изо дня в день откровения дочки академика Ястребцева, которая к тому же старше его лет на десять? Да еще и лобовое стекло вдребезги. Никому ничего, а ему – вот.

Глава 10.

Через месяц из отпуска вернулся Леша. Парнем он оказался сносным и даже приятным. Только ссал мимо унитаза (Леша страдал близорукостью). Рома выявлял вырожденцев и отрешенно жарил яичницу. А по выходным Сусленко фотографировал какую-то корреспондентку телеканала «Самоед».

Мы обедали в столовой «Лукойла», а вернее – стояли в очереди, чтобы сделать заказ, и тут к нам подходит низкорослая бабенция с вьющимися черными волосами и слегка впалыми карими глазками (как любил говорить Рома, "в кучку"). Бордовая помада подчеркивала её тоненькие губы, а туш редкие ресницы. Бабенция чем-то походила на пуделя.

– Доброго дня коллеги!– сказала она.

– Привет-привет, фрау, – поздоровался Рома в ответ .

Выяснилось, что это и есть та самая корреспондентка-фотомодель. Девица обратилась ко мне:

– С вами я, к сожалению, еще не знакома.

– Возможно, что к счастью.

– Не поняла.

– Меня Борисом зовут.

– Очень приятно, Надя. Хочу пригласить вас с Ромой к нам на телевидение. Заходите после работы. Роман в курсе, где это находится.

– Придем, – ответил я для проформы, совершенно не думая, ибо решал, от чего заработать изжогу – от курицы с консервированным ананасом или буженины под соусом.

Вечером пришлось раскошелиться на текилу, пару лимонов и грести в сторону «Самоеда».

– Тут где-то рядом, – говорил Рома. – Вот, по-моему, та самая улица. Называется, правда, странно… Спидовича вроде.

По бокам возвышались прогнившие и кривые бараки. На стене одного из них красовалась новенькая табличка с надписью «Смидовича, 10». Рома остановился.

– Вроде здесь, – отчеканил Сусленко.

Мы поднялись по хрупким ступеням на второй этаж. Покосившийся дощатый пол. Воняло уборной. Местами из половых досок торчали опасные гвозди. Шли, как по минному полю – я едва не порвал ботинки.

У кабинета директора встречала Надя.

– Пойдемте, я представлю вас нашему руководителю.

За столом средь выцветших обоев сидела женщина лет пятидесяти. Директор представилась Татьяной Николаевной Чайкой. Когда Чайка смеялась или улыбалась, то прикрывала ладонью рот, стараясь скрыть отсутствие зубов.

– Присаживайтесь, – предложила она.

– Мы не надолго, Татьяна Николаевна, – сказала Надежда. – Так что постоим, ничего страшного.

– Ваше право. Рассказывайте, молодые люди, кто вы, откуда.

– Мы из «Нярьяна Вындер», – говорю.

– Давно у нас?

– Уже месяц.

– Нравится?

– Еще не понял.

Рома качал, словно маятник, пакет с текилой и лимонами. Допрос Чайки вселял в него скуку. Я опасался за бутылку. Не дай бог, у пакета оторвутся ручки.

Выручила Надя.

– Татьяна Николаевна, простите, что перебиваю, – сказала она. – Давайте мы не будем вас отвлекать и перейдем на кухню. Вы, кстати, можете присоединиться, если желаете.

Чайка прошепелявила:

– Нет, спасибо. У меня еще много работы.

На самом деле никакой работы у Татьяны Николаевны не было. Одинокая женщина, она засиживалась в бараке допоздна, смотрела телевизор, а после брела домой вдоль сугробов по плохо освещенной Смидовича. Обделенная мужским вниманием, Чайка, вероятно, надеялась, что вдруг из-за угла выскочит таинственный незнакомец, всучит букет красных роз и попросит руки. Или повалит, на худой конец, в снег, задерет длинную шерстяную юбку и как следует изнасилует.

На прощание она спросила меня:

– Вы слышали новость, как уборщица из швейцарского отеля подала в суд на премьер-министра Италии? Говорят, он затащил ее в номер и попробовал надругаться.

– Нет, Татьяна Николаевна.

– Вот дура! – хохотала Чайка, прикрывая, как обычно, ладонью рот. – Представляете, какая дура! Радоваться надо, когда тебя хочет столь респектабельный мужчина, а она сразу в суд!

Я постарался улыбнуться.

– Да, Татьяна Николаевна, и не говорите.

– Вот-вот, – Чайка захохотала еще громче.

Я вежливо поблагодарил за гостеприимство и быстро зашагал в сторону кухни. Надя накрывала на стол. Появились рюмки, дольки лимона на белом блюдце, немного хлеба. Рома нарезал колбасу.

– Пока мы не выпили, – сказала Надя, – давайте посмотрим новости «Самоеда». Я сегодня сделала два репортажа. Скажете, как вам?

Я сопротивлялся:

– 

Надя, может, ты просто дашь почитать закадровый текст? Потом как-нибудь.

Благо у телевизора запала кнопка, и он не включался.

Рома разлил текилу. Надя взяла рюмку, криво улыбнулась и проскандировала:

– За знакомство!

Мы выпили. Молоденькая корреспондентка старушечьим голосом затянула «Нарьян-Мар мой, Нарьян-Мар, городок не велик и не мал…». У нее был талант. Когда Надежда выйдет на пенсию, она обязательно поставит в ДК «Евгения Онегина».

После визита на телевидение, Рома фотографировал Надю уже в нашей квартире. Раза три на полочке в ванной я находил обертки от презервативов. Жизнь белобрысого коллеги приобрела животные смыслы. Я начал больше общаться с Лешей. Даже научил его пить пиво. Жаль, Медведев не выносил водки. Боялся, видите ли. Говорил, что имел горький опыт во время выпускного бала.

Глава 11.

Сусленко не давали покоя авторские колонки Хиникина. Однажды он набрал в Интернете заголовок очередного творения Андрея Витальевича и набрел на ту же статью, только опубликована она была пять лет назад на сайте какого-то издания Республики Коми. Автором материала значилась некая Юлия Репина.

– Ну и мерин этот Хиникин, – говорил Рома, когда мы торчали в столовой и давились чересчур жидким борщом, – плагиатчик херов.

– Ладно тебе сокрушаться, – успокаивал я, – ну, влом мужику писать. Сидишь, зарплата ого-го, пьешь кофе, куришь сигареты, есть возможность особо не напрягаться. Можно вообще обойтись без колонок.

К нам за столик подсел паренек, сутулый и сопливый.

– Простите, вы из «Нярьяна Вындер»? – спросил он.

– Да, – говорю. – А у нас это на лбу написано?

Паренек улыбнулся.

– Нет, я по разговору понял. Хотите совет?

– Ну.

– Никогда ни о ком не говорите здесь вслух. Нарьян-Мар – стеклянный город. Чуть периперднешь, а скажут, что обосрался.

– Тебя как звать? – спрашиваю.

– Вячеслав Залогин, – протянул руку сутулый. – Я работал в «Нярьянке» до вас.

– Очень приятно. Это про тебя Леша рассказывал?

– Ага.

Вечером мы сидели в ресторане «Фрегат». Официантка с мелированными волосами принесла странного вида лазанью. Никого, кроме нас, из посетителей не было. Поэтому Слава рискнул излить душу:

– Я тут уже полтора года. Это что-то ужасное, – ныл Вячеслав. – Я болею, у меня болит буквально всё, успел даже три раза полежать в больнице.

Слава долго рассказывал о кровавой рвоте и резях в кишечнике.

– Значит, тут плохо. А Руднев обещал рай на земле. Бабенок, угадывающих любое желание, обещал,– вспомнил я, желая соскочить с темы.

– Этого Руднева вообще лучше не слушать. Хороших девушек я тут не встретил.

И куда смотрят миловидные матери-одиночки? Ведь Слава – не абы кто, а журналист с ежемесячным заработком. Незначительные пустяки? На них можно просто закрыть глаза. Подумаешь, Слава редко стрижет ногти, и под ними скапливается грязь. Подумаешь, что от него частенько разит нестираными носками и несвежим бельем.

– А чего вы с Безмудовой не поделили? – спросил Рома.

– Мне непонятно… Как-то не выполнил план. Безмудова стала косо поглядывать. Потом угодил на больничную койку. Лежал с температурой под сорок и блевал, как я уже рассказывал, кровью. Выписался только через четыре недели. Вышел на работу. Светлана Александровна орала в кабинете Хиникина, будто я симулянт. Тот вяло заступался.

– Ясно, – говорю, – нещадно мочила. Меня ждет аналогичная участь. Хрен я когда-нибудь выполню план.

– В конечном итоге, – продолжал Слава, – мне предложили работу в газете «Выбор НАО». Знаете корректора «Нярьянки» Оксану Дуркину?

– Встречали, – отвечал Сусленко. – Приветствуем друг друга в коридорах время от времени.

– Мы с ней очень хорошо общались. Она многодетная мать-одиночка.

– Тут это не редкость, – усмехнулся Роман.

– У нее шесть детей. Шестого она родила недавно. Безмудова разорала на весь город, что это якобы мой ребенок. Мол, потому и ухожу в другую газету, чтобы ей в глаза не смотреть. А я Оксану и пальцем не трогал. Тем более, она как-то сказала, что мы с ней просто друзья.

– А от кого же шестой? – наседал Сусленко.

– Она и сама толком не помнит… Оксане, видите ли, приятен процесс, а всё остальное – не имеет значения. Возможно, от штукатурщика из купе поезда Москва-Херсон, а, возможно, от кого-то из местных.

Глава 12.

Хиникин отправлял меня в первую командировку.

– Поедешь, – говорит, – в Нельмин Нос. Это затерянный в тундре поселок на триста человек. Оденься теплее, а то там и останешься, околеешь. Сопровождать тебя будет наша Поранья. Она там всех знает, все расскажет, все покажет.

В шесть утра я курил у дебаркадера. Было темно и особенно холодно – тяжелый пуховик, валенки, плотные лыжные штаны и термобелье не спасали. Кое-где виднелись фары снегоходов, снующих по толстенному льду Печоры. Вскоре на такси подкатила Поранья,

а еще минут через двадцать за нами приехал трэкол – джип на огромных дутых колесах.

Мы гнали по замерзшей реке. Справа от меня сидел рябой ненец. Поранья ехала спереди, рядом с водителем. Они о чем-то оживленно беседовали на местном наречии. Трэкол подпрыгивал на ледяных кочках, вилял из стороны в сторону. Очень хотелось спать, но дверь с моей стороны постоянно распахивались. Как перепуганный кот я вцепился в подголовник переднего кресла, чтобы, упаси боже, не выпасть.

Дорога заняла часа полтора. Трэкол остановился у хаты, в которой расположилась сельская администрация. Навстречу вышел еще один ненец, первый заместитель председателя Нельмина Носа. На его очках была трещина, а под глазом красовался бордовый синяк. Ненец представился Колей и пригласил пройти в кабинет главы поселка. Самого председателя на месте не оказалось. По слухам, в деревне он появлялся крайне редко.

Поранья разложила на столе ветчину и сыр. Коротконогие и толстозадые ненки принесли чашки, поставили блюдце с горочкой леденцов. Я поинтересовался:

– Простите, у вас сахар имеется?

– Сахара нет уж с неделю, – ответила одна из ненок.

– Пардон, не знал.

Ненка подкрасила губы и заявила:

– А вы берите леденцы и бросайте их в горячий чай.

– Где очки разбил? – спросила Колю Поранья.

– В доме культуры вчера свадьбу гуляли. Мужики подвыпили и затеяли драку. Я полез разнимать и схлопотал в будку.

Коля говорил спокойно. Для жителей Нельмина Носа схлопотать в будку – явление будничное.

Надя из «Самоеда» как-то рассказывала, что ей тоже приходилось разнимать драку на свадьбе, причем на собственной. Несколько лет назад она выскакивала замуж за одного башкира по фамилии Ярмухамедов. В ресторане, где отмечали знаменательное событие, он полез к кому-то из гостей с кулаками. Завязался массовый мордобой. «Ша, я сказала!», – призывала Надя к порядку. Но кто-то схватил её за волосы и, не обращая внимания на белое подвенечное платье, протащил через весь праздничный стол, сметая бутылки, салаты, нарезки, мясо по-французски. Надя плакала, выла, орала, истерично смеялась – чего, в общем, только не делала. Через неделю оправилась. Еще спустя девять месяцев родила дочку. «Ты чё?! Я сына хотел! Наследника! А ты кого принесла?!» – возмущался Ярмухамедов. В конце концов он подал на развод и, по традиции, уехал, оставив Надежде ребенка, какой-то кредит и фамилию.

Я согрелся и подкрепился. Вот отработаю и обратно. Выпью и забуду этот поселок.

– Коль, а во сколько село попремся смотреть? – уточнил я.

– А зачем?

– Мне вообще-то материал написать надо.

– О чем тут писать?

– Не знаю. Нужно что-то придумать. А то командировочные обратно потребуют.

– Ладно, пойдем. Только не сейчас. Я должен разгрести кое-какие документы.

– Можно я где-нибудь прилягу поспать?

– Пожалуйста. По коридору направо есть комната местного участкового. Там диван и телевизор.

– А где сам участковый?

– В запое. Не пугайся, ежели он, однако, заявится. Так-то наш участковый мужик добрый.

Меня разбудила Поранья.

– Ты не знаешь, почему Безмудова вчера грустила?

– Не знаю.

– Пора смотреть село. Коля ждет.

Я потер глаза и причесался. Вышел на улицу. Коля заводил ржавый снегоход «Буран». Мне выделили место в санях сзади. Я сел на оленью шкуру, и мы поехали. Дышать приходилось выхлопным газом.

Первая остановка – детский сад.

– 

Только тише, – предупредила Поранья, когда мы вошли внутрь. – У них тихий час.

Ненец, что ехал с нами в трэколе, игрался в машинки, сидя на застланном ковролином полу.

– Борис, познакомься, это Дима, работает воспитателем, – представила его Поранья.

– Очень приятно.

Дима поднялся, я пожал ему руку.

– Он у нас любимец всех местных девиц, – отметила Манзадей. Дима смутился и опустил косые глаза в пол.

– Дима, наверное, здесь самый обаятельный и привлекательный? Дон Жуан, Казанова и все остальные?

Дима предпочел выйти.

– Нет, все не совсем так, – шептала Поранья.

– А в чем тогда секрет такой популярности?

– Дима самый трезвый. И работает. Для современной сельской девушки самое главное, чтобы мужчина не пил и что-то зарабатывал.

– А как же Коля? Он-то вон как забрался – первый заместитель сельского главы.

– 

Коля – власть. Он больше на городских поглядывает.

Еще одна остановка – ангарный спортзал с холодными чугунными батареями, и на этом экскурсия по поселку, в общем, закончилась. Надо было возвращаться в администрацию. Подходила очередь заседания сельских депутатов.

Ровно в пять вечера комната для совещаний наполнилась местными парламентариями. Пришли грузные женщины и парочка оленеводов – мужики в забрызганных оленей кровью и дерьмом комбинезонах.

– 

Начнем наше заседание, – торжественно выговорил Коля, прикрывая подбитый глаз носовым платком. – На повестке…

В дверях показалась спитая морда.

– Эй, не торопись Николай Константинович! Выйди-ка, пожалуйста, на минутку, перетереть надобно, – сказала морда.

– Прошу прощения, – извинился перед депутатами Коля и скрылся за дверью. Раздался грохот, вихрь непонятных движений пронесся по узкому административному коридору.

– Пидор номенклатурный! Будешь знать, как портить нам праздник! – слышался голос спитой морды.

Вернулся Коля уже без очков. Их останки он вертел в оцарапанных пальцах. Из ноздрей первого заместителя сочилась кровь.

– Свадьба, Николай Константинович? – спросил кто-то из оленеводов.

– А фто еще, – пробурчал Коля. Зубам, видно, тоже досталось.

– 

Ничего, вот переведут тебя в город, и все поправится.

Когда мы уезжали, ненка, которая посоветовала бросать в чай леденцы вместо сахара, спросила меня на прощание:

– Не хотите поработать у нас учителем географии?

– Боюсь, не осилю…

Колю действительно перевели в город. Он трудится в администрации округа, купил новые (и отнюдь не дешевые) очки, двубортный костюм и задумывается о льготной квартире. Еще Коля – частый гость ресторана «Арктика» (лысый губернатор устраивает там приемы). Пьет водку, закусывает, а женщин угощает шампанским.

Глава 13.

Перспектив я не видел. Нефтяные воротилы звать в свое буржуинство не торопились. Властные персоны тем более. Я соображал, что пора сваливать. Хватит! Попробую устроиться на ликероводочный, где работает Лева. В Петербурге хотя бы теплее.

Мои настроения учуял Хиникин и решил полакомить пряником. В начале рабочего дня Андрей Витальевич вызвал к себе.

– Ну, господин интеллихэнт, как ты, пообвыкся? – спросил он меня.

– Пытаюсь, Андрей Витальевич.

– Пора тебе развеяться.

– Опять в Нельмин Нос?

Хиникин заискивающе улыбнулся.

– Нет, дорогой, нет. Поедешь в Петербург. Билеты получишь у Тани.

– Спасибо.

– Позже я к вам поднимусь, объясню детали. А сейчас иди работать.

Хиникин зашел ближе к вечеру.

– Вот тебе кое-какие копейки, – барственно сказал он и развеял над моей частью стола двадцать тысяч рублей. – Вдруг ты захочешь пригласить в ресторан девушку, удивить ее, так сказать, северным размахом. Созвонись с Васей, он отвезет тебя в аэропорт.

Затем Андрей Витальевич подошел к Роме и нежно потрогал его за плечо.

– А вы, господин Сусленко, – посмеивался главный редактор, – готовьте валенки, шубу, спальник и шерстяные носки. А то отморозите ваш объектив, и конец фотосексиям с молоденькой корреспонденткой телеканала «Самобред», то бишь «Самоед».

– Вы на что намекаете? – напрягся Роман.

– Мой юный друг, я намекаю на потрясающее турне по маршруту Нарьян-Мар – Харута – Хорей-Вер – Нарьян-Мар. Ежели ты не в курсе, Харута и Хорей-Вер – это одни из наиболее отдаленных поселков нашего любимого округа. Путешествие продлится шесть дней, так что советую основательно подготовиться. Вы только не волнуйтесь, господин Сусленко. Поедете в весьма достойной компании. Чиновники из администрации Заполярного района – почти светские львы.

Я вновь обратил внимание на себя:

– Андрей Витальевич, забыл вас спросить.

– Да, сокол мой ясный.

– А что будет в Петербурге? Что мне там делать два дня?

– Тебе не все ли равно, дурында?

– По большому счету, да, но хотелось бы знать.

– Наш губернатор, да продлит Аллах его годы, – иронизировал Андрей Витальевич, – собрался поучаствовать в большом форуме «Единой России». Мероприятие, как положено в таких случаях, называется громко – «Защитим экологию Русского Севера», во как… Возьмешь у Игоря Геннадьевича коротенькое интервью и отдыхай. Обязательно займись шопингом. В этом Нарьян-Маре приличных тряпок не достать.

– Понял.

– Вот и славненько, – зевнул Хиникин.

Уходить Андрей Витальевич не торопился. Он побродил по кабинету. Зачем-то заглянул в шкаф, в котором висел детский карнавальный костюм Спайдермэна (непонятно, откуда он взялся).

– Чьи это порноштаны? Твои Сусленко? – спросил Андрей Витальевич.

– Не знаю, – говорил Рома, – наверное, тех, кто сидел в этом кабинете до нас.

– Да, припоминаю, была тут одна Инга. Посидела несколько месяцев и ушла в декрет. За то и не люблю брать этих баб на работу.

Глава 14.

Хиникин снял для меня прекрасный номер. Широкая двуспальная кровать, окна выходили на Невский проспект. Я лег на мягкие подушки, заказал по гостиничному телефону двойной мартини. Атмосфера взлета, пусть даже и временного. Естественно, позвонил Лёве.

– Алло…, – послышался знакомый голос, осипший и похмельный.

– Это я.

– Старик, ты где?

– В Питере.

– Ты приехал? Надо срочно увидеться. Мне опохмелиться во как необходимо, а не с кем! Да и не на что.

– Я свободен, приезжай в центр.

Мы встретились, обнялись.

– Пойдем, тут есть местечко, – сказал радостный Лева.

Зашли в бар. Я заказывал выпивку, короче, удивлял северным размахом. Впервые в жизни я чувствовал, что деньги – не проблема. Хиникин дал двадцать тысяч, плюс моих двадцать. На пару дней хватит с избытком.

Мы налакались. Лева спал в моем номере, всю ночь храпел и брыкался. Утром я проснулся с болью в суставах. Через двадцать минут начинался форум. Я стал будить Леву:

– Вставай, скотина!

Последовал хороший удар в бок.

– Я спать хочу и опохмелиться, – капризничал Лев.

– Некогда, мне на форум пора!

– Закажи хотя бы кофе.

– Я тебе говорю, некогда!

– Боря, ты мудак. Даже шлюх без чашки кофе из номера не выпроваживают, а я тебе друг.

– После, мне пора!

Мы дошли до отеля «Коринфия».

– Я буду в «Маяке», дай только денег, – буркнул Лева.

Я достал пятьсот рублей, и Лева отправился в «Маяк», рюмочную для деклассированных типов вроде нас.

В роскошных залах отеля собрались успешные люди России. Губернаторы, немножко депутатов. В общем, начальники – все, кто поймал за хвост мечту нашего дрянного времени. Эти низкорослые дяди сверкали дорогой обувью, костюмами, шелковыми галстуками от именитых модельеров и, разумеется, запонками. Перед входом в отель их ждали персональные водители, сидя в просторных «Мерседесах».

Официантки разливали бесплатный кофе, подавали канапе и небольшие бутерброды с малосольной семгой. Среди присутствующих журналистов оказалось немало знакомых, для кого не так давно приходилось строчить тестовые задания.

После короткого завтрака пригласили в конференц-зал. Пошли всевозможные речи. Докладчики претворялись, что говорят умные вещи. Другие присутствующие делали вид, будто их понимают. Мероприятие строилось на взаимном лицемерии, которое, как правило, рождает бездонную скуку. Я не выдержал и вышел в бар.

– Вы заезжей прессе наливаете? – спросил я у парня за стойкой.

Тот отвечал с безучастным видом:

– Пейте.

– Дайте сто водки.

Через полтора часа в фойе вышел Игорь Геннадьевич Федоров, губернатор НАО. На форуме приходилось за него краснеть. Знакомые журналисты то и дело спрашивали: «Это ты, значит, приехал с этим дебилом?»

Я подошел к нему.

– Доброго дня, Игорь Геннадьевич!

– А, Борис, доброго-доброго.

– Вы меня знаете?

– Видел в Нарьян-Маре, вы высокий, вас трудно не заметить. Да и город наш, сами знаете…

– Игорь Геннадьевич, короткий вопрос.

– Задавайте. Только быстро, меня ждет машина.

– Игорь Геннадьевич, всем известно, что наша ненецкая Амдерма – скопление мусора. Как вы собираетесь с этим бороться?

Глупый вопрос… Ответ оказался еще глупее, хотя и более интересным.

– Собираемся… Надеюсь, дух оленя поможет нам в этом.

– Какой дух оленя?

– У нас ведь как в Ненецком округе? Олень думает, что он главный, пастух думает, что главный он, губернатор думает, что он всему глава. Но, на самом деле, все мы не правы. Главный – дух оленя.

– Понятно…

Федоров накинул пальто и укатил в «Мерседесе». Интервью, можно сказать, состоялось.

На улице ждал хмельной Лева.

– Старик, я пытался пробиться к вам.

– Так что не пробился?

– Тут двойное кольцо охраны. Я чуть дюлей не отхватил.

– Извини.

– Вам хоть наливали?

– Еще бы.

– Мать их, и почему меня не пустили… Ладно, пойдем выпьем.

И мы пошли… На третий день я вернулся.

Глава 15.

На планерке Андрей Витальевич похвалил мой материал.

– Живо, легко читается, – поддельно радовался Хиникин. – А Игорь Геннадьевич, так он вообще получился прекрасно. Таким человечным… Истинный борец за будущее округа.

О том, что Федоров планирует заручиться помощью духа оленя, я, разумеется, умолчал.

Следом вернулся Сусленко.

– Как съездил? – спросил я.

– Потом.

Рома закрылся у себя в комнате. А утром, в редакции, он затянул печальный рассказ:

– Это труба… Мы выехали от здания администрации Заполярного района на камазе-бытовке. Трясло, как хер знает где. Сначала Харута, потом Хорей-Вер. Утром совещания, вечером скучные концерты. А после вся делегация отправлялась по бабам.

– А ты?

– Ты бы видел тех баб… Водитель зажимал толстых поварих школьных столовых, Безмудов Валентин Александрович, глава Заполярного района и, кстати, свекр нашей Безмудовой, уединялся с женщинами из поселковой власти. Не такой уж он и Безмудов, как выяснилось. Чиновники помельче разбредались по амбулаторным медсестрам и учительницам. А один хрен, пожилой чинуша, возил с собой полный пакет конфет. В каждом селе он угощал детвору, приговаривая: «Кто знает, может и мои тут бегают…»

– Ну и? Ты-то из-за чего вернулся подавленным?

– Понимаешь, я уже спал в Хорей-Вере на диване в администрации. Во сне вдруг чувствую на своих щеках и губах что-то влажное, будто лошадь тычет мордой в лицо. Открыл глаза, а это уборщица в синем халате лезет с поцелуями. Я захотел вскрикнуть, но она приложила указательный палец руки, которой только что держала половую тряпку, к моим губам и так, нежным шепотом: «Тщщщщщ, мой сладкий». Еле ее отпихнул! Остаток ночи, разумеется, не спал. А по возвращению отрубился. Поэтому и не выходил до утра.

– Напиши об этом в газете. Отметь до неприличия низкий статус окружных бумагомарателей. Депутатам и чинушам дают училки да медички, а тебе – задерганная уборщица. Нужно менять этот скотский порядок.

И Рома написал. Правда, не статью с элементами эротики, а по собственному желанию. Андрей Витальевич сердился и капал валерьянку в кофе.

– Говно! Какое говно пригрел на груди! Чтобы завтра духу твоего в квартире не было. Ключи на стол!

Рома отдал ключи, однако съезжать не торопился. Вечерами Роминым размышлениям насчет несправедливого Андрея Витальевича внимал Залогин. Взамен Сусленко приходилось терпеть Славино нытье о хроническом недомогании. Они сблизились. Иногда мы все вместе, в том числе и Надя, сидели на кухне, и я спрашивал Рому, как он планирует жить дальше.

– Не знаю, – говорил Сусленко, – может, уеду жить в Подмосковье. Приятель писал, будто в местной городской газете открыта вакансия.

Будущее Романа волновало и Андрея Витальевича. Время от времени он вызывал меня в свой кабинет и мучил расспросами:

– Что там, этот суслик, еще не съехал?

– Вещи собирает.

– Обжился-таки, скот. Передай этому суслику, чтобы быстрее проваливал. Да, он не говорил, как будет жить дальше?

– Говорил, что думает уехать в Подмосковье.

– Подмосковье находиться в редакции «Выбор НАО»?

– Не знаю, Роман не очень-то откровенен.

– Веником, его из квартиры, веником! Свободно занимайте комнату, устраивайте там бар, бордель, что хотите! Только, чтобы суслика не было!

Хиникин угадал. Надя, не желая прерывать фотосессий, договорилась с главным редактором конкурирующей газеты «Выбор НАО» Ильиной и ее мужем Почечикиным. Те сняли двухкомнатную квартиру. Рома съехал. Теперь он жил и работал со Славой.

– Вот говно, этот суслик, ну, говно, – не переставал время от времени сокрушаться Хиникин. – Я его вытащил из Томска, поселил в хорошей квартире, а он ушел в «Выбор НАО»! К этой Ильиной и творческому импотенту Почечикину!

Действительно, куда там Почечикину до колонок Андрея Витальевича…

Мне же Хиникин повысил зарплату. В квартире стало просторней. Не буржуинство, конечно, но об отъезде я больше не думал. Единственное огорчение – манера Медведева ссать мимо унитаза.

Глава 16.

Светлана Александровна, встречая меня в коридорах, часто приглашала зайти к ней на чашку растворимого кофе. Но панибратство с Безмудовой было за бортом моих планов, и я часто отказывал, ссылаясь на неотложные дела. Она ненавистно поглядывала. Даже не всегда здоровалась. Однако Хиникин, боясь потерять второго сотрудника, в обиду не давал – выгодное положение, ничего не скажешь.