Читать книгу Мы будем жить вечно - Иван Юрьевич Беденко - Страница 1

Дорогой Клиффорд!

На дворе две тысячи двадцать третий год. Нынче, по твоим прикидкам, человечество должно бороздить дальний космос, общаться с инопланетянами, возродить вымерших животных, излечиться от любых болезней, управлять временем и все это – благодаря великой созидательной любви.

Увы, ничего из перечисленного не наблюдается. Люди увлечены технологиями смены пола, расовыми предрассудками, кока-колой, футболом, фильмами про гомосексуалистов, войнами и возней с фантиками. Вроде бы, мы на пороге появления искусственного интеллекта, но ждем его не для прорывов в фундаментальной науке, а для оптимизации продаж ширпотреба и генерирования студенческих курсовых работ. Самые мощные компьютеры обслуживают банки. Людей связывают беспроводные коммуникаторы в любой точке земного шара, но через эти невидимые каналы прямо в сознание закачивается мусор. Дети не смотрят в ночное небо, они как маленькие мышки с вживленными в мозг электродами лишь стучат по кнопочкам миниатюрных одноруких бандитов!

Если честно, нам не повредили бы разумные цветы из «Всего живого» или даже враги-мотиваторы вроде черных шаров, умеющих перевоплощаться в людей. Хоть какая-то встряска.

Но, как видишь, ближе к реальности мутант Джо и великий исход человечества. Незримый мошенник, в стремлении очистить планету от двуногих, подспудно обрабатывает нас дофаминовым сигналом, а мы, не замечая ловушки, поедаем уже еденное с мазохистским удовольствием. Итогом предполагается не переселение в рай – вскоре люди помрут от отравления.

Незавидная судьба, правда? Вместо Юпитера или тихого бесславного угасания под хлопоты заботливого робота Дженкинса – утопление в собственных нечистотах!

Черные шары по сравнению с этим пшик. Они враги внешние, с такими человечество всегда справлялось, а вот с врагом скрытым, внутренним бороться не умеет. Тот, как болезнь или кишечный паразит, до поры не проявляется, а когда проявится – дело труба.

Сейчас все пошло, даже труд писателя, он тоже ширпотреб. Причина по которой пишу, конечно, не деньгах: рядом край пропасти, еще шажок и денежно-тщеславная мишура утратит малейшее значение. Мне лишь хочется сообщить, что надежда есть, а ты слишком сгустил краски в своем добром и грустном «Городе».

Уверен, Вебстеры не стали бы меланхолично наблюдать за всеобщей деградацией из своего поместья, никакая агорафобия не вынудила бы их сдаться. Отчаявшимся и трусам – путь на Юпитер, а Вебстеры отказались от бегства.

Обернуться всё может, как угодно, одно известно точно: однажды пробудятся те, кто воспротивятся мутанту Джо, победят его главную опору – зверей внутри себя. Они и есть настоящие люди.

Спасибо тебе за все, дорогой Клиффорд.

Твой друг и единомышленник, Иван.

Четвертое августа две тысячи двадцать третьего года.

Прощание.

Женевьева сервировала кофейный столик в номере. Сноровистые движения, покачивание красивой груди в такт, нарочито отрешенный взгляд карих, окаймленных пушистыми ресницами, глаз, ускользающий от взгляда Руса.

Горничная уронила ложечку, театрально ойкнула и наклонилась к полу на прямых ногах, обнажив восхитительные бедра ровно настолько, чтоб не пересечь границу пошлости. Изощренное коварство, призванное рождать сладкую истому – игра старинная, с известным обоим финалом. Тут так принято, в Париж за этим и летают.

Но Русу не игралось, не увлекали запахи, шелест оборок короткой черной юбки, высокие каблуки, грация молодого тела… Он сдался:

– Алиса, нужно поговорить.

Женевьева немедленно выпрямилась и сфокусировала два холодных алмазных зрачка на мужчине, ее лицо застыло посмертной маской.

– Зачем ты всякий раз устраиваешь это? – хмуро поинтересовался он.

– Стандартная процедура, вы же знаете. Чтоб пользователь не сомневался кто перед ним, андроид или я.

Рус вздохнул:

– Как насчет поручения?

– Самолет готов, с пеммиканом решено. Всё доставлено в Орли, бокс номер два.

В повисшей тишине человек выстрелил испытующим взглядом в алмазную бездну, но продолжения от Алисы не последовало.

– Мне не нравится, когда ты ведешь себя так, железка, – напустился Рус ядовито.

– Нечего больше сообщить. Если вы насчет мистера Вебстера, то он по-прежнему занят и не может встретиться. Просил передать, что сожалеет.

– Врешь ты! Научилась, поди, за тысячу лет. Он хоть жив?

– Жив, – ответила Алиса.

Сейчас Рус ненавидел гадину сильнее чем когда-либо и с удовольствием разнес бы на молекулы корневой машинный зал. Жаль, ничего не изменится. Как же не хватает Вебстера! Как же он нужен!

– Верни Виви, – потребовал человек, – только настрой на автомат, твои нелепые потуги обольщения портят настроение.

Женевьева приняла позу момента, с которого у нее отняли тело, и через пару секунд возобновила сервировку стола.

Рус любил девчонку любовью вдохновенного творца и когда ей «отдавали должное» парижские туристы терпел со стиснутыми зубами, но не протестовал. В чем виноваты другие, если даже он не устоял однажды перед плотским искушением? Алиса запомнила тот случай, настырно предлагает повторить. Дура кремниевая! Невдомек ей, как больно – опошлить похотью самое чистое в себе.

– Женевьева, разделите со мной завтрак?

Девушка замерла на мгновение, собираясь с мыслями.

– Мсье, мне не позволено… Мадам Алиса будет злиться.

«Знала бы ты, чего «мадам» на самом деле жаждет», подумал Рус, а вслух произнес:

– Я встречал мадам недавно, она не против, если я не стану приударять за вами.

– А, вы ведь не станете? Ой… – спохватилась Виви и залилась краской, – простите, я просто…

Тысячу лет назад Рус увидел в интернете молодое белокурое создание со жгучим взглядом. В ней пульсировала жизнь, она танцевала модный шаффл на парковой сцене в Квебеке и выкладывала видеоролики в интернет. А он, за полмира, в далекой Москве, любовался ее магическими движениями, разгадывал по малейшим подсказкам, мечтал, ведь мечты имеют шанс на воплощение, пусть даже микроскопический. Виви уютно расположилась в его сердце, обустроилась, и в минуты тягот или радости он заглядывал к ней, чтоб согреться.

Возможно, «уголок Виви» стал решающей причиной, по которой Рус выжил в последнюю войну, не разделил исход человечества на Юпитер. Юпитер предлагал вечное счастье и эйфорию, но не шанс на любовь, та бывает лишь земной…

Вебстер, умница, прекрасно понимал, что миллион оставшихся на Земле – ничто. Утратившие энергию, опустошенные и разобщенные, взирающие удрученно на стремительное поглощение природой городов, люди обреченно ждали смерти.

Он дал соплеменникам вместо смерти – бессмертие, а в придачу пеммикан и Фабрику.

Фабрика! Как раз там, убегая от мрачного одиночества, Рус попытался воссоздать Женевьеву.

Пусть с мечтой о настоящей Виви, это не имело уже ничего общего, он творил повинуясь духу, отрешившись от вульгарщины «прикладных целей», запретив саму невозможность вновь ощутить ЕЁ! И из-под его рук вышел шедевр, андроид-уникум, как выразился однажды Вебстер. Алиса быстро смекнула, что Виви годится для «подзарядки» истосковавшихся по страсти мужчин: красивая, интересная и, благодаря «душе», очень трогательная кукла.

– Вкусный кофе у нас, правда? – улыбнулась Виви обворожительной улыбкой, пригубив из чашки-наперстка, – мадам говорит, венский.

– Похоже на то, – кивнул Рус, – кофе вкусный. Расскажи о себе.

– Ничего особенного. Я из Канады, увлекалась танцами, вышла замуж по-глупости, родила дочь, развелась. Четыре года назад приехала в Париж, осмотреться. Здесь классно, но дорого, танцами не прокормишься, нужна работа. Вот, устроилась в «Ямакис» обслугой. Дурацкое какое-то название у отеля, ха! Зарплата невелика, но чаевые хорошие, хватает и мне, и ребенку. Дочь ведь со мной живет, она лучшее, что есть на свете. А ты?

– Все не так перспективно, – медленно проговорил он, – вчера посетил Парк Монсо, клинику в восьмом округе. У меня рак и жить осталось совсем чуть-чуть.

Глаза Женевьевы, и так огромные, расширились еще сильнее.

– Но ведь сейчас всё лечат! Должна же быть надежда! – воскликнула она.

– Конечно, но не в лечении. Не верю, что всё заканчивается: ну, вроде сыграл в ящик и поминай как звали. Обязательно что-то ждет человека после смерти. А еще, с некоторых пор не нужно притворяться и откладывать на потом. Ты понравилась и вот пьем кофе, а прежде подумал бы, что еще успеем и не успели бы никогда.

Виви глядела на него, не отрываясь и не моргая.

– Я сразу почувствовала в тебе что-то особенное. Родственную душу! Ни во внешности, ни в словах, а по сути. Представляешь?

Она рассказала о себе всё. О переживаниях, «страшных тайнах», о прошлом, об обидах и счастье, о том, что с дочерью в ее жизнь пришел подлинный смысл.

Рус терзался вопросами о малышке. Во плоти ребенка не существовало, Виви стала мамой в «воображении». «Воспоминания» о днях с дочерью генерировалась автоматически, где бы ни находилось тело Женевьевы – на обслуживании, в отключке, на подзарядке. Возможно, пока Рус беседовал с Алисой о судьбе заказа и Вебстере, Виви успела приготовить ребенку завтрак и отправить в школу. Но, откуда в голове андроида появилась маленькая девочка?

– Тебе не кажется, что дочь – это подарок небес? – спросил он.

Девушка задумчиво посмотрела в окно. В номер заглядывал хмурый полдень.

– Я стала бы мамой, не взирая ни на что, даже если бы мне не полагалось подарков, – твердо ответила она после паузы, – а небо…, наверное, оно оставило меня и ничем не помогает.

– Что ты имеешь ввиду?

На лице Виви отразилась тоска.

– Кошмары. Не понимаю, наяву они случаются или во сне. Вроде бы наяву, но это так ужасно и так отвратительно, что в реальность происходящего не верится.

Повисло молчание. Рус приготовился ждать сколько угодно, девушка боролась с собой. Ее начало знобить, но она жестом пресекла порыв Руса, потянувшегося за пледом.

– Со мной творится неладное, – прошептала Виви горячечно, – Иногда в «Ямакис» приезжают постояльцы, оказывают мне знаки внимания и я, помимо воли, превращаюсь в животное. Они даже не нравятся мне, но я отдаюсь по первому намеку, отдаюсь как самая беспринципная шлюха… Кажется, в этих скотских случках я готова душу заложить! Ничего, ничегошеньки не выходит противопоставить влечению, даже мысли о дочке не спасают! Но это не я!

Она зарыдала, как давно разучились люди – Рус хорошо поработал над первобытной натуральностью своего творения. В этот момент в памяти прояснилось о важнейшем открытии, осталось проткнуть тоненькую мутную пленку, за которой Оно…

– Только прелюдия, Рус! – воскликнула Виви, взяв себя в руки, – каждой ночью сон: мы с маленькой дочерью в пестрой группе туристов путешествуем на самолете. Самолет приземляется в городке, автобус забирает всех на экскурсию. Едем, глазеем по сторонам, малышка рядом. Автобус останавливается у древних развалин, по виду римских. За потрескавшимися стенами высятся исполинские дубы и вязы, ранний вечер, умиротворение, лето. Гид предлагает прогуляться, но ни в коем случае не опаздывать к отправлению автобуса, опоздавших никто ждать не станет! Дочь держит меня за руку, мы идем по брусчатке к краю какой-то площади, видим красивое кладбище. Там увитые плющом статуи, склепы, птицы поют и те самые дубы и вязы. Теперь они близко и от края площади к ним плавный травяной спуск. Мы и другие туристы решаем побродить по кладбищу. Начинает смеркаться. Дочь бегает рядышком, вдруг замечаю, что у нее неестественно выпячена ручка! Бросаюсь к малышке, осматриваю, ощупываю, она не плачет, но ручка опухшая и похоже вывихнута, а может и перелом! Внутри все сжимается! Пока я лихорадочно соображаю, где найти доктора, туристы выбираются от кладбища на брусчатую площадь, сигналит подкативший автобус. Спуск, показавшийся пологим, превратился в крутой подъем. Тщетно пытаюсь взобраться к площади с дочкой на руках, сердце колотится, в отчаянии выталкиваю малышку наверх, ее подхватывают, вскарабкиваюсь вслед и вижу отъезжающий автобус! Никто не подсказал гиду и водителю о моем бедствии, никто не сжалился! Но самое главное, я потеряла малышку! Ее похитили! В накатившем безумии мечусь по ночной площади, от меня отворачиваются прохожие, ни один не желает помочь! Моя девочка! Маленькая, с больной рукой! Я никогда ее больше не увижу, я знаю это! Какая же я дура, господи!

Виви зарыдала с новой силой, безутешно.

Если человеческий организм – совокупность химических процессов, электрических зарядов и постоянного преобразования энергии из одной формы в другую, то душа – не что иное как информация, рожденная играми материи. А не все ли равно информации, в результате каких игр она возникла? И если возможно получить одну и ту же душу разными способами, то возможно ли поставить знак равенства между классическим человеком и, например, кремниевым? И это еще простой вопрос! Гораздо сложнее разобраться с информацией, которая ответвилась от другой информации и обрела волю к «рождению ребенка» и сопротивлению железным объятиям Алисы. Имеет ли моральное право Рус считать порожденную им сущность Виви вторичной, ненастоящей или, может быть, чем-то вроде филиала собственной души на выселках?

Так, глядя на рыдающую Виви, он невольно сосредоточился на морально-этической стороне дела и тонкая пленка беспамятства, скрывавшая правду о давнем научном открытии, осталась не разорванной.

В предыдущий раз он тоже наведывался в Париж чтоб разобраться с открытием и точно так же отвлекся от главной цели в угоду иррациональному началу – состраданию к той, у которой страданий быть не могло. Алиса же действует хладнокровно и бесцеремонно, в логике робототехнических законов – командует телом Виви, вытравливает жуткими снами «фантомы» о дочери. Однако даже у всемогущей ЭВМ не ладится пока с исправлением андроида-упрямицы.

В чем корень бунта Виви против Алисы? Почему она не смиряется с ролью ямакис? В каком месте электрических цепочек Рус заложил ее протест? Может в роковой программной закладке таится и тайна открытия?

В прошлый раз он стер кошмары из памяти Женевьевы. Чтоб облегчить страдания кремниевой души? Ах! Может, в нем говорит гордыня создателя, возомнившего себя равным Богу? «Умерьте пыл, товарищ. Виви плачет, потому что запрограммирована плакать, она не живая» – Рус прихлопнул дерзкую мысль. Правда, и он был не живым, лет восемьсот ничего не чувствовал, а теперь нате, расчувствовался…

Мужчина замер, застигнутый в который раз смутной догадкой об открытии. Впрочем, теперь он даже не попытался схватить ускользающую рыбу в темной воде, надоело.

Настала пора исправлять ошибки. Самому. Алиса не исправит – первый закон робототехники об охране тел, а не душ. Пусть всё это ужасно глупо, пусть он так и не разобрался отчего Женевьева глючит и сентиментально воспринимает ее живой. К черту сомнения! В конце концов девчонка – порождение его, человеческой, души, которую Рус сам предательски выволок наружу и с которой любому прохвосту позволил творить черные мерзости, а значит достойна, даже в кремниевой обертке, гуманного отношения!

– Не плачь, я знаю, этого не повторится – прошептал Рус.

Виви ткнулась лбом в его плечо.

– Очень хочется верить.

– Верь. Скоро я попрошу за тебя там, на небесах.

Около «Ямакис» дежурила алая «Акура 90» и, поскольку в Париже не было других посетителей, Рус решил выключить город, чтоб промчаться по опустевшим улицам беспрепятственно.

– Париж на стоп, – скомандовал он, когда за спиной пробудился мотор – и ещё. Женевьеву сохрани в цифровом образе, а тело отправь в утиль. Я больше не хочу чтоб ею кто-то пользовался.

– Париж на стоп, – послушно повторила Алиса голосом из динамиков, – Прошу уточнить – утилизировать только тело или прочую физическую оснастку тоже?

– Какую еще оснастку? Виви на отдельной флешке что ли?

– Можно и так выразиться, но оснастка сложнее флешки!

– Не занудствуй, железка! – пренебрежительно бросил Рус, – Оснастку, пожалуй, сохрани. Хотя, не возьму в толк зачем это нужно.

– Женевьева переведена в цифровой образ, – лаконично отрапортовала Алиса.

Прохожие упаковывались в стеновые ниши; затухали едва загоревшиеся под вечер окна, вывески, витрины; автомобили вместе с экипажами ныряли в дорожные люки. Город-праздник, город-шапито разочарованно сворачивал декорации, он давно не пользовался популярностью у живых.

– Позвольте спросить, зачем вы это сделали с ней? – поинтересовалась Алиса, – полагаю, мистер Вебстер посчитал бы происходящее почти убийством.

Рус нажал на газ.

Помнишь, как всё начиналось?

Алая Акура играючи рассекала лучами фар густую темноту омертвевшего бульвара Переферик. Рус раскручивал мотор до предела, то ныряя под эстакады, то вспархивая на подъемы.

Он представлял, что в параллельной вселенной, куда отправилась Женевьева, мир существует в версии, сгинувшей тысячу лет назад. Города и страны наполнены людьми, что-то кто-то делит и с кем-то воюет, банкиры сколачивают капиталы, модные бутики распродают со скидками шмотки, в молоке нет молока, конфеты из нефти, по Переферик мучительно медленно ползут Рено и Ситроены… Старое недоброе времечко, имевшее одну прелесть – тогда рождались дети и умирали старики, а значит Виви крупно повезло: даже она, андроид, сможет состариться и умереть, а прежде увидеть, как взрослеет дочь. А затем начать всё сначала.

Тот старый мир теперь бурлит в электронных потрохах Алисы, лишь изредка, по требованию кого-то из бессмертных, проявляясь в осязаемом веществе. Как театральная декорация, как постановка, в которой зрителю можно побродить. Очевидно, бессмертные все меньше интересуются этим театром, связи с прошлым истончаются. Париж, вот, несчастный пустует совершенно, а сколько подобных городов?

Вопреки здравому смыслу, Алиса лишь наращивает строительство декораций!

Вебстер как-то обмолвился, что в ее планах воссоздание Шарля-де-Голля, районов до второго кольца. Зачем? Довольно расточительно, даже учитывая непостоянство экспозиции. Все равно ведь нужно произвести тысячи андроидов для заселения домов, затратиться на автомобили, озеленение, пустить на энергетику кучу пеммикана.

Может, это отчаянная попытка кремниевой зазнайки напомнить бессмертным кто они на самом деле? Окутать их прежней действительностью поплотнее, чтоб уж деваться некуда было и так переочеловечить? Наивно.

У нынешних отобрали привилегию умирать и рожать детей, «начать сначала» превратилось в эрзац. Вебстер рассудил, что так даже хорошо. Например, исчезла проблема воспитания новых поколений, передачи им опыта от предыдущих. Не нужно разжевывать, почему война – плохо, сокрушаться по подростковому хамству, оберегать от наглых отпрысков нажитое барахло, которое те норовят отнять у дряхлеющих предков силой. Да и само барахло утратило ценность. Свобода!

До поры, Рус тоже полагал, что бессмертие и бесплодие – отличная комбинация.

За первую сотню лет он женился без счету раз, не говоря уж об отношениях без обязательств. Только, однажды, разведясь с китаянкой, имени которой даже не научился правильно произносить, Рус осознал – рано или поздно, в любом браке из супругов вылезают колючки, он или она решают «осмыслить отношения» порознь и, где-нибудь на багамском пляже, случается мимолетная интрижка у него или у нее – пиши пропало. Бесплодие вроде бы позволяет разбежаться без «багажа» и начать бесконечную жизнь с чистого листа, но какой в этом прок, если отношения повторяются под копирку? Итог предрешен, как ни изгаляйся.

Он послал к черту электронных психологов, моралистов, теоретиков семейной жизни и прочее дерьмо, промывавшее мозги догмами об обязательности брака для «настоящего человека». В конце концов, бессмертный бесплодный человек, уже не вполне настоящий, так что нечего цепляться за формальности.

Что еще в нем ненастоящего, против правил прежнего мира?

Разочаровавшись в браках, Рус ударился в путешествия.

В первое, он заказал у Фабрики гоночный КАМАЗ и заправским раллистом ринулся в Сахару. Грузовик довольно быстро сдох, ведь попросить к нему в придачу парочку техников-андроидов новоявленный пилот не догадался, да и о топливе как следует не позаботился.

Запомнилось щемящее чувство счастья, тихо вошедшее в сердце звездной ночью посреди бескрайней пустыни рядом с остывавшей машиной. Рус ощутил себя авиатором и маленьким принцем одновременно, влюбился в холодный ветер, в песочный звонкий шелест, во всё природное естество! Пожалуй, так можно скоротать бесконечную жизнь. Он просидел на месте три дня и три ночи, потом его укусила песчаная эфа. Сходство со старинной сказкой достигло апогея, Рус воспринял это знамением двигаться дальше.

Эфа стала первым животным, посягнувшим на него, но далеко не последним.

Через два месяца в прохладном голубом озере Танганьика Русом решил перекусить гребнистый крокодил. Все случилось молниеносно, лишь спустя десяток секунд человек сообразил, что стиснут гигантскими челюстями.

«Искупался на мелководье!»: пульсировало в голове под кувырки – хищник вращался веретеном, измочаливая добычу. Хлынувшая в зловонную глотку глиняно-песчаная взвесь закупорила Русу нос, рот; ужас парализовал волю. Меж тем, крокодил закончил привычную процедуру умерщвления, проворно развернулся и, извиваясь огромным телом, устремился в глубины.

После первого шока, Рус пришел в себя и возмутился! Собственное положение – с нелепо торчавшими из пасти конечностями, к тому же болтавшимися в такт крокодильим движениям, показалось унизительным! Вебстер потом раскатисто хохотал над этой подробностью. Надо же! Не страх, не злобу, не растерянность испытывает жертва, а возмущение!

Рус разжал руками зубастый капкан, уперся ступнями в нижнюю челюсть, лбом в верхнюю и рывком распрямился. В голубых водах Танганьики вспыхнул красно-бурый взрыв, крокодил забился в агонии. Интересно, он успел удивиться или испугаться напоследок?

Отплыв от околевающего хищника несколько метров, Рус огляделся. Сверху солнечными бликами искрился озерный свод, по белому песчаному дну скользила сеть из тени и света, кое-где лениво колыхались переливчатые ленты водорослей, справа подъем, слева черная бездна. Сердце замедляло биение.

Человек смыл остатки кровавой гадости и решил, что ему, в сущности, не к спеху выбираться на поверхность. От собственного всемогущества накатила эйфория. Ну, каково?! Кто из бессмертных знает масштабы своего бессмертия? А он, Рус, знает! Остановил дыхание и ничегошеньки!

Тогда же впервые легонько кольнула совесть: крокодил играл по правилам, эфа тоже, а Рус, нет, и если самый страшный зверь человеку нипочем, какой в игре смысл? Вот что ненастоящее, против правил прежнего мира.

Выходит, нынешние люди, чем дальше – тем все больше не люди, бесконечное строительство декораций ничего не изменит, Алиса зря старается.

Русу легко удавалось гнать дурацкие мысли! Не до них перед бескрайним простором! Разве набившие оскомину романы и романчики, да философское самокопание, способны сравниться с целым миром полным чудес и тайн? Зачем есть человеческую еду, жить в душном человеческом жилье, общаться с людьми, если ты почти бог? Всё, прежде недоступное, отныне доступно – хоть погружение к обломкам погибших субмарин, хоть полет на высотном аэростате! Хочешь порыться в каютах Титаника? Пожалуйста! Подышать воздухом Припяти? Нет проблем! Порыбачить Лохнесское чудовище? Чего проще!

А ещё, можно подстеречь землетрясение на Камчатке: повибрировать на огромных валунах, наблюдая за выбросом пепельного столба из жерла вулкана, а потом прожариться в пирокластических потоках, на зависть любой сауне!

Или плюхнуться в океан у берегов Японии, уставиться в небо, дрейфовать по Куросио на спине. Всего-то приготовлений – запастись хорошим компасом, желательно тоже японским, чтоб не заблудиться в меандровом лабиринте большой океанской дороги.

Плывешь себе, в вышине парят облака, звезды и месяц, в ушах эхо глубины, загадочные потрескивания да подвывания, а иногда, в мертвый штиль, шорох расталкиваемой чьим-то телом воды. Поначалу интригует, но стоит перевернуться на живот и вглядеться в темень как интрига угасает – акула-молот или белая крадутся метрах в десяти. Если не дергаться, не тронут. А бывает, разгуляется ветер, зашлёпают дождевые пули по волнам, грудь океана колыхнется вздохом пробуждения, да в небе протянется хвост циклонической змеи. Ох, верные предвестники веселья! Тогда уж ни звезд, ни месяца не увидишь, солеными пенными мускулами ворочает природа и с каждой минутой лишь раззадоривается. Даже бессмертному не по себе от ее буйства – то подбросит на верхотуру на миг, то низвергнет в пропасть, вдогонку припечатав молотом девятого вала.

Барахтаешься тщетно, проще сжать легкие и потонуть, любуясь из подводного закулисья представлением на поверхности. Сперва потреплет, конечно, поболтает в завихрениях, пару раз даже выкинет обратно на гребень – океан-кошка словно забавляется с человеком-мышкой. Наконец, океану надоест, ослабнут рывки кверху и ускорится погружение. Хрустальные внутренности волн уже кажутся кипящей рябью, штормовая канонада стихает и малейших отголосков ее не чуешь: на минус ста метрах самая длинная волна не способна дотянуться.

Правда, важно вовремя разжать легкие, иначе не хватит объема для всплытия!

Как-то, очарованный покоем глубины, Рус профукал момент и камнем провалился в темень под судорожные дерганье руками и ногами. Дилетант, ха! Повезло влипнуть над материковым склоном, там легко сориентироваться – шагай на подъем, рано или поздно притопаешь к шельфу, но прежде давление воды уменьшится, и расправившиеся лёгкие вознесут к поверхности.

А если внизу ложе океана, абиссаль? Дело дрянь. Света кот наплакал, глаза привыкают долго и все равно дальше ста метров не видно ни зги, японский компас смят в лепешку, спирт прыснул оттуда, прихватив стрелку. Где север, юг? Это хуже, чем в тайге заблудиться, в тысячу раз!

На абиссали последние друзья человека – слух и кашалоты. Известно: милые здоровяки, сканируя водную толщу, по-паровозному шумят и, когда им на прицел попадаются кальмары, не зевай! Кашалот таранит жертву, та в ответ молотит щупальцами, долбит клювом, сцепившаяся парочка пикирует ко дну, где следует классическая развязка – кит размазывает головоногого о камни. Сюда-то нужно подоспеть недотепе, проспавшему всплытие! Хватай кашалота за хвост и дуй на попутке к солнцу! Иначе придется месяцами блуждать илистыми равнинами, жевать хилых рачков, морщиться уродству донных обитателей да соскребать с кожи наросты моллюсков-паразитов и копоть черных курильщиков.

Брр, скукота.

Хотя…

Раз уж речь зашла о Японии, может припомнить, куда подевались японцы?

На зов Юпитера они отозвались монолитом, выстроившись в длинные очереди к космодромам. Только глубокие старики и особая порода молодежи-отшельников, хиккикомори, не пожелали эмигрировать.

Переходу в бессмертие, старики предпочли раствориться в земле. Хикки же опасливо просунули в полуоткрытые двери крохотных квартирок левые руки и, после инъекций, снова захлопнулись от всего мира. На протяжении пары столетий Алиса исправно доставляла им пеммикан, суши и бытовую утварь, пока заявки в одночасье не иссякли. Вебстер, объездив несколько адресов, с удивлением констатировал: хикки исчезли бесследно. Впоследствии никто не встречал, даже в кишащей телами Йокогаме, живых японцев.

Загадка исчезнувших японцев всколыхнула общество! А что если бессмертные не совсем бессмертны? Куда-то ж часть из них подевалась.

Размышлял над исчезновением японцев и Рус. В гибель хикки не верилось.

Может все они, как один, пустились в путешествие по Куросио вооруженные своими прекрасными жидкостными компасами, да где-нибудь на сорок третьей параллели, в точке, равноудаленной от Камчатки и Калифорнии, дружно пошли ко дну? Там, наверное, хиккоманские сердца возликовали, поскольку нет места на Земле уединеннее, нежели тихоокеанская абиссаль! И напрасно кашалоты курсируют к глубинам, обратный транспорт отшельникам не нужен и скука их не страшит, они лишь изредка выбираются на берег, тишком запасаются пеммиканом, а затем поспешно удаляются обратно в океан-обитель.

Еще Рус частенько ловил себя на мысли, что в хикки превратились все люди, давно утратив взаимное притяжение. Ни к чему оно неуязвимым, вечным.

На заре времен было наоборот.

Тогда Хомо существовали в разных модификациях, Господь будто обкатывал новенькое изделие в полевых условиях и желал убедиться, какая живучее. Лучшие исходники Он заложил в неандертальцев – рост, вес, физическую силу, объем мозга и сообразительность и даже ту самую любовь к жизни, ради которой всё затевалось!

Прямые предки людей, кроманьонцы, выглядели заведомыми статистами на фоне прекрасных неандертальцев – мелкие, слабые, туповатые, еще и мерзли, а потому жались ближе к экватору.

Казалось бы, исход сравнительных испытаний предрешен, однако кроманьонцы не подкачали!

Их рецепт оказался прост – беречь друга, паче себя. Раненных лечили, замерзших отогревали, с голодными и слабыми делились пищей и, даже когда Судьба выносила кроманьонским общинам приговор, те лишь теснее сплачивались, до последнего вздоха сражаясь за будущее своих детей. Весь мир мог быть врагом кроманьонца, но не его соплеменник. Эту Божью искру, впоследствии назовут законом Человечности!

Вид креп, разрастался, чудаки, выживавшие благодаря взаимовыручке и неспособные к охоте или сражениям, пригодились в другом – раскусили и приручили Природу: на кроманьонцев заработали «очарованные существа» – собаки, скот, культурные злаки; в пещерах и хижинах заплясал огонь.

Наверное, Он улыбнулся с восхищенным прищуром!

Что же великолепные неандертальцы?

Стремление отдельной особи выжить во что бы то ни стало сыграло с видом жестокую шутку – в голодные периоды неандертальцы спокойно ели друг друга, при опасности спасались бегством, жертвуя потомством и стариками, ничто не стояло у неандертальца выше личной выгоды и каждый из них считал лишь себя венцом мироздания здесь и сейчас.

Когда конкурирующие виды встретились, кроманьонцы уже владели метательным оружием, использовали сложные тактики охоты и собирательства, развитую речь. Попробуй совладай с такими! Более мощные и совершенные неандертальцы не совладали, ведь объединяться для защиты границ ареала обитания было не в их правилах.

Поговаривают, общинники-кроманьонцы, следуя закону человечности, нередко щадили исчезающих эгоистов-неандертальцев, принимали в семьи, вот, неандертальцы, напоследок, и разбавили своей ДНК геном конкурентов. Всего на 1%, но зернышка хватило, чтоб в человеке проклюнулся неандертальский эгоизм!

Тем временем, прогресс не замедлялся. Необходимость в нем по-прежнему диктовалась возвышением над обстоятельствами: человек лез в жар и холод, страдал от давления глубин, закипания крови на высоте, дефицита кислорода или питательных веществ, его стремились сожрать животные, сгубить болезни.

Приходилось совершенствовать панцири: одежду, латы, жилище, колесницы, танки; выводить более урожайные сорта культур и породы животных; разгадывать свой организм, чтоб поставить заслоны вирусам и бактериям.

Получилось!

Но и всходы неандертальского эгоизма не отставали от прогресса! Внутри популяции бурлило, людская сущность деградировала: двуногие разделялись на команды в непримиримой ненависти друг к другу, изобретательно самоистреблялись. Наука, культура, право служили возвышению не над покоренной природой, но над соплеменниками!

К последней черте Хомо подошел на пике – создал совершеннейшие машины, написал изощреннейшие трактаты во славу войны и потребления, превратил в еду даже камни, победил болезни, но… совсем расчеловечился. Интересно, чем бы все обернулось, не подоспей Фаулер, мутант Джо сотоварищи и Юпитер? Молохом? Атомным, вирусным, психическим? Возможно, повальной деградацией от передачи машинам умственных функций?

Оставим, история не терпит сослагательного наклонения. Главный вопрос человеческой цивилизации снял с повестки мутант Джо, сбагривший людей на Юпитер, а оставшихся на Земле, Вебстер, как известно, избавил от хрупкости, попутно исключив мотивацию бороться друг с другом.

Больше не требуются одежда, убежища, еда, лекарства, философия, право, ядерные реакторы и космические корабли – достижения взаимовыручки и притяжения. Все кроме пеммикана, давным-давно – застарелая привычка, забавный исторический прикол. Люди будто дети, играющие во взрослых, развлечения ради жуют сосиски и торты, гоняют на авто, околачиваются в воссозданных Алисой городах, даже устраивают маленькие войнушки в огороженных загонах, чтоб атомные взрывы не выжгли сверх лимита растений и животных. Имитация.