Читать книгу История на одну ночь - Иван Юрьевич Козлов - Страница 1

Иван Козлов

История на одну ночь

Темнеет. Шаг за шагом он продолжает свое шествие из угла в угол мрачной маленькой комнаты. Подходит к окну. Пусто. За окном стена такого же помещения, в котором, вероятнее всего, другой несчастный копирует его действия. Он садится на кровать и, обхватив голову руками, сверлит взглядом обувь. Тоже ничего интересного. Даже кусочка грязи не прилипло. Только неестественно чистые подошва и ткань, заковавшие в себя ступни.

Времени совсем не осталось. Либо приступать прямо сейчас, либо оставить все как есть, и упасть на койку, забывшись сном. Кому это нужно? Там, за дверью, люди заняты своими, гораздо более важными делами. Неужели есть хоть малейший шанс, что кому-нибудь будет дело до откровений человека в слишком чистых ботинках? И правда ни пылинки, стыд то какой… Может ему все это снится? Он смотрит на свое запястье. Совсем как реальное. Щипает. Неприятное ощущение пробегает по коже и замирает, оставляя за собой тупую, как поверхность наковальни, боль. Слишком мимолетную, чтобы считаться полноценной, но слишком навязчивую, чтобы забыть про нее.

Наверное, надо. Человек встает с лежанки, быстро пересекает комнату и садится за стол. Вот беда, даже стол слишком чистый. Все, если и представлялось, то совсем не так. Может быть это специально, чтобы было тяжелее собраться?

Не время. Он включает лампу, открывает тетрадь, берет старенькую шариковую ручку. А вот ручка радует. Пасты лишь половина стержня, да и та растеклась по пластиковому корпусу. Да, ручка настоящая, она из того, привычного ему, живого, грязного мира. Они учли не все. Невозможно предусмотреть все мелочи. Лишь бы хватило чернил.

Он наклоняется над листами, закрывает глаза. Глубокий вдох. Рука опускается к бумаге, и маленький шарик начинает свой бег, навсегда избавляя этот мир от еще одного неестественно чистого предмета.

Глава 1.

Еще одна глава позади, но останавливаться не хотелось совершенно. Слишком уж много интересных персонажей, событий и мыслей несет в себе литература.

Да уж, сейчас такого не пишут, одни рыцари да драконы. Когда это было? И было ли вообще? То ли дело – будущее! Фантастические романы о путешествиях к далеким звездам и новаторских изобретениях изощренных умов гениальных ученых – вот что действительно цепляет, тянет за все возможные и невозможные нити и заставляет унестись в полет воображение.

Моя коллекция – моя гордость. Ровно триста семьдесят четыре произведения аккуратно расставлены по полкам в алфавитном порядке. Научная фантастика, классика, вышедшая из-под пера авторов двадцатого и двадцать первого столетия. Они были творцами, они не боялись дать волю письму, не боялись оказаться предсказателями, подобно Жюлю Верну, объяснившими вещи непонятные современникам, но воплотившиеся в жизнь потомками. Ими можно гордиться, в той же степени, что и жалеть. Ни одна их теория не оправдалась, ни один сюжет не был разыгран. Не наступило восстание машин, глобальная катастрофа не уничтожила все живое, человек не отправился покорять границы вселенной, даже диктатура и узурпаторство, так любимые жанром антиутопии, не охватили планету железными тисками, а всеобщее просветление не наступило, как, в сущности, и не должно было. Мы не оправдали надежд, не совершили безумных открытий. Не изменилось совершенно ничего. Несколько ультрамодных гаджетов, чертовски правдоподобная виртуальная реальность, доступная лишь богатейшим слоям населения и шикарная мультиварка, способная приготовить практически все, начиная от картофельного супа, заканчивая неплохим кофе по-ирландски, естественно при наличии ингредиентов. Вот тебе и весь прогресс, вот и все буйство технологий.

Так кому же теперь нужны сказки о средних веках, если еще сто лет назад умнейшие люди говорили о том, что могло произойти сегодня? Невозможно не любить классическую футуристическую литературу, живя в том самом, загадочном для предков, и абсолютно ясным для нас будущем.

Буквально глотая книгу за книгой, впитывая в себя чужие мечты, наполняешься надеждой, что завтра выйдя из дома, ты попадешь в совершенно другой мир. Только вот жизнь гораздо прозаичнее.

Узнать финал повести хотелось смертно, но сон брал свое. Закрыв страницу, я пристроил книгу на ее законное место. Ряд ярких корешков разбавила черная полоска с золотыми буквами вдоль переплета. Я протер глаза, но это лишь усилило в них зудящее чувство усталости. Спать оставалось не более четырех часов. Пошарив по карманам халата, и поняв, что они пусты, я пошел на балкон. Если и там не окажется хотя бы одной сигареты – ночь можно считать испорченной.

Счастье. На столе, рядом с горшком с увядшей то ли от постоянного присутствия никотина в воздухе, то ли из-за недостатка полива геранью, лежала едва начатая пачка Винстона, с зажигалкой внутри. Теперь главное не зависнуть, выкуривая одну за одной, еще на пару часов. Один короткий всплеск пламени, и отсыревший табак недовольно зашипел, превращаясь в клубы дыма, проникающие в мою грудную клетку. Вокруг стояла такая тишина, что казалось, что если кто-нибудь в соседнем квартале, потревоженный кошмарным сном, перевернется в своей постели, то весь этот темный, освещаемый лишь желтыми мигающими фонарями город просто рухнет, словно карточный домик под порывами ветра. Сигарета вдруг резко, будто змея, укусила меня за палец. Я кинул ее в пепельницу и посмотрел на маленькое пятно ожога. Еще один. Ну, ничего, к утру заживет. Сколько ни говори себе, что с огнем в любых его проявлениях следует быть аккуратнее, соблазн полюбоваться на, в общем-то, ничем не примечательные окрестности, раз за разом перебарывает элементарную технику безопасности. Когда-нибудь, таким образом, начнется пожар… впрочем, тогда и буду себя корить, а сейчас пора ложиться.

Я погасил настольную лампу и, стянувши с себя старую, но слишком любимую, чтобы быть выброшенной футболку, залез под одеяло, уже нагретое жаром ее безупречного молодого тела. Она, конечно, проснется гораздо раньше меня и отправится готовить нам завтрак. Идиллия… Но, Господи, вбей ей в голову смастерить что-нибудь новенькое. Сосиски, мясо, салат, да что угодно, лишь бы не жевать вновь эту богомерзкую яичницу. Клянусь, лучше голодать неделями, чем хоть раз почувствовать ее вкус. Подогнув под ноги одеяло, я прижался спиной к спящей женщине, и последний раз бросил взгляд на будильник. Полпятого. Я закрыл глаза.

Вас когда-нибудь било током? Разряд в двести двадцать вольт, проходящий по всем телу, который заставляет содрогнуться каждую, даже самую маленькую мышцу, врывается в ваш ничего не подозревающий организм, на какое-то время нарушающий в нем все установленные природой ритмы. Он залетает в тебя без приглашения, творит все, что ему заблагорассудится и выходит, откидывая тебя от источника электричества с ужасной силой. Примерно так и поступают утренние вопли будильника с моим сном. Нет, я, конечно, мог бы пользоваться мягкими, приятными звонками, постепенно набирающими обороты, но если ложишься под утро, то единственное, что способно привести меня в чувство – всепоглощающая волна звука.

Я приподнялся на кровати и с силой хлопнут по утреннему крикуну. В нос ударил запах горелых яиц. Этот день начинался так же, как и предыдущий, так же как и все остальные. Значит, ничего и не произойдет, и это радует. Мысли о стабильности, в любых мелочах и в глобальных действиях, всегда успокаивает умы людей. Никому не хочется шагать навстречу неизвестности.

Из дверного проема показалась она. Сонная, растрепанная, с лопаткой в руке. Она улыбнулась и вновь скрылась на кухне. Если бы два года назад мне сказали, что она станет моей женой – я бы рассмеялся этому человеку в лицо. Сказать, что она красива – не сказать ничего. Даже сейчас, еще не успевшая прихорошиться, в моей старой рубашке, скорее походящей ей на большое в объеме, но очень короткое платье, она выглядела обворожительно.

Я встал с постели и, потянувшись, направился в ванную. Света одной, не слишком яркой лампочки хватало с трудом, но это быть может и к лучшему. Я поднял глаза на зеркало. Оттуда с неподдельным безразличием на меня смотрел мужчина примерно двадцати семи лет отроду. Давно не стриженные волосы закрывали верхнюю часть лица, а нижняя обросла неровной, клокастой щетиной. Я всегда выглядел старше своих лет. Даже не знаю, к добру ли это. Медленно, просыпаясь на ходу, я залез в утробу душевой кабины, и тугие горячие струи проточной воды обхватили мое тело.

Она сидела за столом и методично поглощала яичное месиво. Судя по выражению лица, данное блюдо приводило ее в гастрономический восторг. Я подошел к ней и, нагнувшись, поцеловал в шею. Главное ни в коем случае не подавать виду, что совершенно не хочу повторять ее подвиг. Опустившись за стол, я отломил вилкой небольшой кусочек завтрака и отправил его в рот. Один за одним, один за одним. Странно, человек, умеющий шикарно готовить сложнейшие вещи, превращающий в шедевры набор из кучи несвязных продуктов, не может справиться с простейшим завтраком.

– Тебе не нравится? – прищурившись, спросила она. Видимо, я не слишком хорошо скрываю эмоции.

– Нет, что ты. Все хорошо, просто я не голоден. Перекусил перед сном. – Я под шумок отставил от себя тарелку и потянулся за чашкой с долгожданным кофе. – Какие планы на сегодня?

– А то ты не знаешь. Мои-то одни и те же. Сейчас умоюсь да в универ. – ее что-то тревожило, пусть она и старалась это утаить. – Слушай, у нас заканчиваются продукты, стипендия только через неделю. Ты не собираешься искать работу? Я все понимаю, твои книги увлекают тебя гораздо сильнее, чем окружающий мир, но мы же должны питаться.

Она нарочно тихо поставила кружку на стол. Злится. Есть на что, спору нет. Последний работодатель разорвал наш с ним контракт около месяца назад, по причине хронических опозданий. В принципе мне бы действительно не мешало выбраться из дома, а там как пойдет. Я поднялся и подошел к ней и приобнял за плечи, встретив при этом легкий несерьезный, но показательный толчок.

Странная, но от этого еще более привлекательная женщина сидела на моей кухне. Густые, но не слишком пышные длинные слегка волнистые волосы нежно-каштанового цвета лежали на хрупких плечах покрытых татуировками. Никогда нельзя было предугадать, что у нее на самом деле на уме. В равной степени неприступная и ласковая, она отличалась от массы девушек ее возраста. Дикий, слегка вспыльчивый и непривычный местным жителям нрав, объяснялся ее корнями, как и странное имя – Василиса. Когда-то ее далекие предки приехали в Соединенное Королевство из далекой северной страны с загадочным названием Россия. Но вот цепкий ум, отличный вкус и порядочность во всем – этого, как мне кажется, не хватает всем двадцатитрех– летним барышням мира. Вася – другая. Она особенная. Она говорила, что ее именем звали когда-то персонажей народных сказок ее родины. И правда, идеальное имя для героини сказки. Сказки моей жизни.

– Я сегодня же отправлюсь искать. Обещаю.

Она улыбнулась, подалась ко мне и обняла в ответ. Одно я знаю о ней точно – она меня любит. Не смотря на то, что я безработный, так и не окончивший филологический факультет, не слишком одаренный любитель старых книг в пахнущих пылью бумажных обложках.

– Я верю в тебя. – она чмокнула меня в небритую щеку и встала со стула. – Ладно, я побегу. Сегодня семинар по международной этике первой парой, а ты же помнишь какой там препод. Опоздаешь на пять минут – всю душу вытрясет. Помой посуду, пожалуйста.

Василиса вышла из комнаты и скрылась в коридоре, а я направился на балкон к третьей моей любви всей жизни после жены и книг – табаку. Город вокруг совершенно поменялся по сравнению с его ночным призраком. Крики машин, яростное шипение производственных труб, гул огромной толпы текущей по улицам пестрой жидкостью. Теперь он больше напоминал не древний давно не посещаемый лес, а, скорее, высокотехнологичный, населенный двуногими существами муравейник. Одно осталось неизменным – небо. Совершенно неважно, какого цвета оно будет. Небо навечно останется воплощением природы в этом измученном людьми мире.

Где-то за спиной хлопнула входная дверь. Ушла. У нее сегодня трудный день, а у меня? Мне ведь действительно не мешало бы найти работу. Вот только кому в этой стране пригодится человек без высшего образования? Любая более-менее приличная должность мне явно не светит, а впахивая на стройке или раздавая бумажки на улицах, я вряд ли смогу прокормить нас обоих.

Я затушил окурок и вернулся в помещение. Подобрав возле постели мятые джинсы и достав из шкафа рубаху, я натянул кеды и вышел за дверь. Посуду мыть я, конечно же, не стал.

Улица встретила меня лоскутным волокном запахов и звуков. Я достал из кармана маленький плеер и прикрепил его на поясе, странно, но наушники не были спутаны. Тем лучше. Всегда предпочитал музыку беспорядочному шуму. Случайный выбор пал на малоизвестную классику прошлого столетия – Kosheen. Интересно, связано ли это с ночным погружением в чужие фантазии… вряд ли, конечно, но ведь человеку присуще видеть скрытые смыслы в совершенно несвязанных вещах. Я врезался в толпу, как корабль во льды. Куда идти? Что делать? Слишком риторические, даже философские вопросы. Одно известно точно: центр занятости для меня точно закрыт. Они просто не предложат новых вакансий, а все старые либо были уже мной опробованы, либо просто не подходили мне. Хотя, вернее сказать, это я им не подходил. Есть и альтернативный вариант. Я повернул на узкую старую улочку, дабы срезать пусть до центрального парка. После громкого, будто ожившего проспекта, она показалась мне слишком тихой. Такие места всегда меня радуют. Здесь до сих пор вывешивают белье на балконах, до сих пор общаются с соседями путем открытых окон напротив. Здесь уже все, включая меня и остальных прохожих, знают, где и с кем Эмма из сто двадцатой квартиры провела всю ночь, и что, вообще, она падшая женщина. Интересно, знает ли об этом сама Эмма… жаль, что такие вот проулки обычно не могут похвастаться свой длинной, и быстро пересекши проулок, я вновь оказался в лапах огромного железобетонного зверя – мегаполиса.

В самой его сердцевине, будто огромное зеленое пятно мха на стволе старого серого дерева, обосновался Центральный Парк. Чудом уцелевший, спасенный защитниками природы от застройки очередной когортой торговых центров, он занимал собой площадь около четырех квадратных километров и в самой середине более походил на лес. Вдоль более же цивильных дорожек рядами располагались киоски со всевозможной продукцией. Я прошел мимо нескольких и остановился возле небольшого стеллажа со скромной надписью «Пресса». Газеты и журналы – пожалуй, единственная на сегодняшний день печатная продукция, которую можно купить просто так. Моя коллекция старых книг – не в счет. Они переходили из рук в руки и чудом уцелели. В них попросту отпала необходимость. Все, что ты хочешь прочитать, ты можешь найти в интернете. Другое дело – пресса. Она легка к восприятию, она дешева и доступна, она расскажет тебе ,кто с кем спит и в какой позе. И самое главное: ты можешь потом это показать другим людям вживую. Они ведь поверят! Чай не ссылка на левый сайт, а физическое доказательство. А еще, в газетах можно найти сомнительную, грязную, но неплохо оплачиваемую работенку. Все то, что не предложит центр занятости. Все что мерзко, стыдно или не слишком законно. То, что мне нужно.

– Один «Вестник» пожалуйста, – обратился я к молодому парню сидящему за прилавком и потянулся рукой в карман.

Он нехотя поднялся и вытянув из стопки одну тонкую газетку, протянул ее мне:

– Четыре коина, пожалуйста.

Я вытянул из отсека кошелька карточку и приложил ее к маленькому терминальчику. «Платеж проведен успешно». Забрав покупку, я двинулся вглубь парка, где за рядами ларьков и аттракционов, в дикой его части возле заросшего тиной и лепестками кувшинок пруда, расположилась старенькая одинокая скамейка.

Здесь нет камер, нет вечно шастающих тут и там патрулей, а значит запрет на курение в общественных местах, к коим относится и парк, здесь не распространяется. Я упал на лавку и с удовольствием затянулся сигареткой. Был бы здесь хоть один фонарь, я уходил бы сюда читать по ночам. Безумно красивое место. В черте города оно, наверное, единственное, где можно услышать пение птиц, не заточенных в клетку. От водоема тянуло томным запахом цветущей воды, деревья пели свою монотонную песню, и все пространство вокруг настраивало на умиротворение.

Я выпустил последнее кольцо дыма и открыл газету. «Вестник», если быть честным, это самая бесполезная газета, в которой нет ни слова правды, зато полно веселых выдумок. До легких дошла мысль, что я не накурился, пришлось застать еще одну. Если так пойдет, с современными ценами, я скоро перейду на самокрутки.

Сплетни о звездах мировой сцены я пропустил сразу, политический столбец зацепил лишь заголовком, но, по сути, тоже содержал полнейший бред, далее шла череда шарад и гороскоп. Боже, неужели если люди, которые в две тысячи сто сорок втором году верят, в то, что положение звезд светящих из примерно одинаковых точек уже миллионы лет, как-то влияют на их судьбу? А вот и раздел вакансий. Итак, работа для студентов и людей без образования: уход за больными, мусорщик, санитар психиатрической больницы, курьер с неприлично высокой зарплатой, помощник кредитора…

Чья-то рука легла на мое плечо. Уголек с торчащей в зубах сигареты упал на листы и медленно начал прогрызать в них дыру. Я не торопясь обернулся.

– Молодой человек, документы будьте добры, – передо мной стояли двое в форме городской полиции. Мужчина крепкого телосложения лет сорока с нашивкой какого-то офицерского чина и совсем еще мальчишка короткостриженный, худой и бледный, видимо, стажер. Я запустил руку в задний карман, вытащил оттуда карточку паспорта и протянул ее стражу порядка. Тот принял документ, пробежал взглядом по штампам, фотографии и данным и кивнул, возвращая мне удостоверение личности, сказал, – Пройдемте с нами. Вы задержаны за курение в общественном месте и нарушение микрофлоры заповедной территории центрального парка. Вопросы есть?

Вопросов не было, как и настроения спорить. Я поднялся со скамейки и отрицательно мотнул головой. Мы двинулись. Спереди офицер, затем я и позади всех пранишка-стажер. Будто банк ограбил, ей-богу, целый конвой устроили, еще бы наручники нацепили на меня. На самом деле остроты следовало бы оставить при себе. Курение карается штрафом, а в моем положении не маленьким, это же заповедник. С каких пор вообще они стали залезать в эту чащу? Кого им там кроме лягушек отлавливать? Нашел работу, тоже мне. Мало того что ничего не заработал, так еще и отдать придется. Вот только есть одно но: мне, по сути, нечего отдавать.

На выходе из парка нас ждала небольшая будка, в которую мы и зашли. Лейтенант, как я разобрал таки по нашивке указал мне маленький стул возле стола, а сам завалился в хорошего вида офисное кресло, ученик его остался снаружи.

– Ну что ж, будем оформлять. Еще раз паспорт попрошу, – он потянулся в ящик стола и выудил оттуда папку с бумагами.

– Извините, пожалуйста, как я могу к вам обратиться? – я никогда не любил иметь дело с людьми, о которых я не знаю совсем ничего, даже имени.

– Лейтенант Джейкоб Хоггарт. Давайте не будем тянуть, молодой человек, выпишем вам штраф, поставите подпись и свободны. Знаете сколько у меня еще дел? – Он начал заполнять поля на каких-то листах. Я пожал плечами, – Вот именно. Итак, Крис Иоанн Готс, две тысячи девятнадцатого года рождения, прописан по адресу Бронсбург, Элизабет-стрит 14, квартира 76, правильно? – Я кивнул в ответ, и он продолжил, – Вам предписан штраф в размере пяти тысячи коинов, вы можете оплатить его в любом банкомате или отделении полиции в течение недели, или на вас будет наложено пени, в случае непогашения которого вы будете отправлены на общественные работы. Вы не вправе обжаловать этот документ, так как были пойманы с поличным двумя сотрудниками правоохранительных органов. Ваши права и обязанности я пояснил. Поставьте подпись везде, где галочка, – он подвинул ко мне обвинительный акт и ручку.

Отвратительное начало дня. Я вышел из полицейской коробки с таким чувством, будто меня окатили из помойного ведра. И вроде обращались нормально, не хуже и не лучше чем со всеми, и продержали недолго, да что там, совсем не продержали. Вот только дела это оттого в гору не пошли. Подойдя к ближайшему банкомату, я вставил в него карту и запросил счет. Полторы тысячи международной валютой. Что я могу предпринять вообще? Купить еще одну бесполезную газету? Только сейчас я понял, что прожженный экземпляр «Вестника» все еще находится в моей сжатой руке. Мусорщик говорите? Нянька для психов? Подойдет все. Главное заработать столько, чтобы Вася не догадалась, о том, что при всех наших финансовых проблемах я еще и влез в долги перед государством.

Я открыл последнюю страницу и набрал номер.

– Психиатрическая больница номер три, доброе утро. Что я могу вам подсказать? – из трубки послышался приятный женский голос.

– Здравствуйте, я насчет работы. Интересует график и зарплата, – честно говоря, мне очень не хотелось не то, что работать, проходить мимо дурдома. Есть у меня некоторая неприязнь к подобным заведениям. Может быть, на мое отношение повлияли рассказы старого университетского друга, подрабатывающего там в качестве ночного санитара. Сейчас вот только не до капризов.

– Если вы по поводу вакансии медбрата, то мест нет. Свободна должность помощника доктора, но для этого вам придется пройти личное собеседование с ним. Приемные часы сегодня и завтра с двенадцати до трех, или через неделю…

– Не надо через неделю, я подъеду сегодня, – перебил я оператора, – спасибо.

Психиатрическая больница имени святого Патрика города Бронсбурга номер три представляла собой небольшое двухэтажное здание весьма неприглядного вида,окруженное высоким забором. Может из-за отделки грубым серым камнем, может из-за решеток на окнах, или из-за постоянной темноты на участке, создаваемой большими ветвистыми деревьями, она сразу давала понять – здесь нет места ничему положительному, и являлась архитектурным воплощением безумия, если понимать его как тюрьму, в которую попадает разум душевнобольного: неприступная, серая, без возможности выхода. Я подошел к массивной глухой железной калитке и нажал на кнопку домофона. Она открылась без лишних вопросов, будто бы сюда пускают всех подряд. Пускать то может и пускают, а вот назад как?

За оградой все оказалось менее мрачным, чем я себе представлял. Маленькие клумбочки с яркими цветами усеивали зеленый, ровноподстриженный газон, узкие дорожки вились по участку и петляли между деревьями, под которыми расположились белые резные скамеечки. Мимо меня, чуть поведя пушистым хвостом, неторопливо прощеголяла толстая лощеная кошка и скрылась в кустах у дальней стороны изгороди.

Я поднялся по большому, полукруглому крыльцу и с удивительной легкостью отрыл парадную дверь, которая на вид не многим уступала калитке в своей величине. Передо мной открылся широкий мраморный холл, посреди которого между двух огромных лестниц за столом сидела молодая особа в медицинском халате. Я совершенно не знал, что мне говорить. Представиться? Объясниться? Вряд ли здесь ведут себя так же как в обычной больнице, хотя почему бы и нет, она ведь не больная. Хотя я и в клинику никогда не устраивался, лишь заходил пару раз в качестве пациента, а как пациент сейчас вести себя точно не следовало бы. К счастью, она заговорила первая:

– Здравствуйте, это вы звонили примерно час назад по поводу работы? Или вы навещаете кого-нибудь? – ее слова разлетелись по помещению с оглушающей громкостью, и будто врезавшись об стены, резко затихли, оставив за собой лишь отрывистое эхо. Судя по голосу, именно с ней разговаривал по телефону.

– Да, это я. Только у меня один вопрос: в газете значилось, что медбрату не обязательно иметь высшее образование, касается ли тоже самое правило и помощника доктора? – я наклонился над столом. Что же ты здесь забыла? Ведь на вид тебе лет двадцать, а сложение так вообще как у ребенка. Мне на секунду представилось, как ветер выбивает большие окна с резной решеткой и забегает в больницу, поднимая хрупкую дежурную сестру вместе со столом к самому потолку. Может быть, я мало чего знаю о душевнобольных, но если она не только сидит в приемной, то мне кажется, эта работа может оставить на ней не только моральные шрамы.

– Об этом вы можете спросить самого доктора Кроссмана. А сейчас, будьте добры, представьтесь. Мне надо занести вас в журнал посетителей, – она с нарочито серьезным видом взялась за письменные принадлежности, мимолетом запахнув и без того маленький отворот халата, который и декольте бы назвать язык не повернулся. Боже, откуда такое самомнение? Неужели она уверена, что если она молода и не имеет горба или шрама на половину лица, то любой встречный мужчина обязательно посмотрит на ее грудь? Я вспомнил Василису, когда мы были едва знакомы. Из всей компании одногруппников мне всегда нравилось говорить лишь с ней. Вот к ней в вырез я раз через раз да засматривался. А что еще оставалось делать? Любовь – страшная дрянь. И в брак загонит, и в дурку. – Вы меня слышите? – строго пролепетала неприступная, или пытающаяся быть таковой, девушка.

– Да, да. Крис Готс.

– Пройдите по лестнице на второй этаж, затем прямо по коридору, третья дверь справа. Только постучите, у него может быть прием.

– Спасибо.

Я поднялся на пролет по одной из лестниц, которые, оказывается, вели в одно и тоже место и направился по указанному адресу. По сторонам от меня из стен отделанных, видимо, натуральным деревом, выпирали красивые, украшенные лепниной в виде то ли виноградной лозы, то ли переплетающихся змей одинаковые двери. Я остановился у третьей, и поднял взгляд на золотистую табличку: «Профессор Невилл Кроссман», и несколько раз отрывисто ударил о косяк костяшками пальцев.

– Войдите, – послышался из-за двери низкий, бархатистый голос.

Кабинет профессора не отличался богатым интерьером, скорее наоборот, судя по обстановке он все весьма аскетичный образ жизни. Небольшой стол, два кресла по обе стороны от него и книжный шкаф – вот и все убранство рабочего места доктора. Абсолютно все было сделано из древесины: и мебель, и стены, и пол. Даже окно было вставлено в деревянную раму, каких я на своем веку еще не видал, лишь читал, что когда-то все окна были такими и пропускали при этом и ветер и холод.

– Присаживайтесь, молодой человек. Меня зовут Невилл Кроссман, я – ведущий специалист, а с недавнего времени главврач этой больницы. Могу ли я узнать ваше имя? – напротив меня сидел самый классический врач. Он будто бы сошел со страниц рекламных брошюр: его немолодое лицо украшали седые усы и очки в тонкой изящной оправе, из под врачебного халата выглядывал строгий костюм. Он указал рукой на кресло напротив, и я опустился на него, повинуясь приглашению. В каждом движении этого человека чувствовалась неподдельная внутренняя интеллигенция. На какое-то мгновение, мне даже стало стыдно за свой внешний вид. Впервые за долгое время меня посетило странное чувство, которое приходило ко мне лишь в фантазиях – чувство старины. Я будто бы оказался на родине своих книг – в прошлом веке. Кстати о книгах: они были здесь повсюду. На полках шкафа, на подоконнике, даже на полу, в самом углу, лежала небольшая стопка толстых изданий, видимо некоего медицинского содержания, судя по символике на обложках. Тем временем, мой собеседник видимо заметил весь калейдоскоп эмоций:

– Вы удивлены видимо. Да, знаете ли, я один из немногих людей, которые не доверяют интернету и электронной литературе. Слишком много подделок развелось, знаете ли. А в нашем деле это гораздо более фатально, нежели в терапевтической медицине, а может быть даже более чем в хирургии. И все же, не могли бы вы представиться?

Я не сразу понял, что в воздухе повисло молчание. Только встретив на себе испытующий взгляд доктора Кроссмана, я вспомнил, что так и не ответил ни слова.

– Крис Готс. Меня зовут Крис Готс. Знаете, я первый раз вижу человека с такой обильной библиотекой… И, честно говоря, даже немного завидую. Вот только, я не совсем уверен, что смогу действительно быть полезен, ведь у меня даже образования нет.

– А что, вы тоже увлекаетесь настоящей литературой? – он будто пропустил мимо ушей последнюю часть моих слов.

– Безумно. У меня дома есть небольшая коллекция научной фантастики. В основном это произведения начала прошлого столетия, но теперь она кажется мне совсем маленькой. Мне, конечно, приятно говорить о книгах, но ведь я не за этим здесь. Мне очень нужны деньги и если бы у вас нашлась вакансия санитара или уборщика, я был бы вам признателен.

– Нет! – он неожиданно встал из-за стола с резкостью, которую я не ожидал увидеть от человека в годах, – нет, молодой человек, должности санитара у нас нет, и штатная уборщица прекрасно справляется со своими обязанностями. Мне нужен ассистент, и вы, мистер Готс, прекрасно подойдете на эту роль, – я был приятно удивлен, нет скорее ошеломлен его словами, вот только в них остро не хватало объяснений, и они не заставили себя ждать, – вы, наверное, удивлены, зачем мне, заслуженному психиатру Британии нужен человек, который, скорее всего, даже не знает, как по-настоящему правильно делается искусственное дыхание. Я отвечу, – он подошел к окну и уставившись в него с таким интересом, будто там, как минимум, начался вооруженный переворот, – Видите ли, до вас мой кабинет посетили видные в своих направлениях доктора, интерны лучший медицинских вузов страны, но все они мне не подошли. Спросите почему?

– Почему? – только и смог выдавить из себя я, уже полностью непонимающий, о чем ведет речь этот человек.

– Они, все до единого думали, что знают все в своем деле. Они ожидали увидеть здесь психов, вгрызающихся себе в руки или маньяков– убийц. Они собирались колоть их транквилизаторами и пичкать глупыми таблетками, превращающими людей в овощи…

– Вообще-то, я тоже ожидал увидеть нечто подобное, – было очень неловко перебивать его, но слова сами слетели с моего языка.

– Разве это место похоже на тюрьму? Тюрьму для настолько опасных преступников, что они не смогли совладать даже со своим собственным разумом? Только внешне, за оградой. Но это лишь пережитки прошлого. Мне, нужен человек, который не стремился бы усмирить их. Мне нужен хороший, простой парень, способный проявить милосердие, – он обернулся и посмотрел мне прямо в глаза, – Как вы считаете, Крис, вы справитесь? – его вопрос поставил меня в очередной тупик. Если здесь содержатся душевно больные, почему их не стоит лечить? А что тогда вообще с ними делать? Играть в салочки на пару с самомнительной молодой медсестрой?

– Именно поэтому я опубликовал объявление в газете, в разделе работы для студентов или людей без образования, поэтому не обратился в центр занятости, который прислал бы мне очередного самоуверенного остолопа, – собственная речь его явно разгорячила. Он говорил как оратор, как политик, вещающий с трибуны под прицелами камер, вот только он не лгал, как они. Наверное, – К тому же, вы говорите, вам нужны деньги. Больница может позволить для вас лучшее жалование. Скажем, две тысячи коинов в день. Я думаю, этого будет достаточно.

Две тысячи в день. Цифра несоизмеримая с моими навыками. Чего же он хочет? Что вообще мне предстоит делать за такие деньги?

– Прошу прощения, доктор, но что конкретно будет входить в мои обязанности? – взгляд собеседника несколько переменился, огонь в нем поугас, и Кроссман вновь стал более походить на старого интеллигента. Сколько же ему лет?

– Как мой помощник, вы должны являться на работу каждый будний день с понедельника по пятницу в девять утра и проводить со мной осмотр пациентов. Далее, мы проводим индивидуальные беседы с каждым, после чего отправляем их на прогулку во двор, во время которой вы должны присматривать за ними. Следом обед, после некоторые процедуры, мы ведь все-таки больница, а не санаторий, затем вечерний осмотр и в конце дня вы поможете мне заполнить некоторые бумаги и отчеты. Работа не пыльная. Вы беретесь? – он протянул мне уже заполненный бланк работодателя, оставалось только указать имя, счет и расписаться. Чем черт не шутит. Если старику-доктору нужен молодой ассистент, который будет слоняться целый день по его клинике, то я с удовольствием исполню его каприз за такое-то вознаграждение. Такими темпами я смогу покрыть штраф, обеспечить нас с Васей, да еще и прибарахлиться в книжной лавке.

– По рукам, – ответил я, расписываясь в документе.

– Думаю, что мы сработаемся, – профессор встал, и протянул мне руку в знак прощания, – жду вас в холле, завтра в девять.

Я пожал его крепкую, сухую руку и вежливо кивнув, направился к выходу.

– И да, – я обернулся на его голос, он вновь стоял у окна вполоборота ко мне, – раз уж мы, какие никакие коллеги, зовите меня просто Невилл.

Он оборачивается на дверь. За ней слышатся шаги. Глухие и размеренные, они напоминают поступь солдат. Вот только откуда здесь взяться солдатам? За окном все также темно. Это ничего не значит, время все равно бежит быстрее, чем его рука по бумаге.

Он откидывается на спинку стула и слепо глядит на серый потолок. Он слишком ровный. Он не должен быть таковым. Этот чрезмерный перфекционизм вокруг сводит с ума. Человек смотрит на ручку. Она остра. Всего одно движение и он унесется из этого идеально-ровного мира.

Нельзя. Они должны знать. Она должна.

Он вновь наклоняется над столом.

Глава 2.

Когда я проснулся, ее уже не было. Семь тридцать. Удивительно, но я уже не помню, когда последний раз вставал вовремя без будильника. Вчерашний день казался сном. Я откровенно не готов к каким-либо действиям.

Я поднялся с постели и двинулся на кухню. Там, на столе стояла тарелка с овсянкой, остывший чай и пара шоколадных конфет. Слава Богу, каша. Все лучше, чем каждодневный яичный свиной корм. Под тарелкой обнаружилась записка:

«Крис, я побежала на учебу. Постараюсь закончить пораньше и успеть до твоего возвращения. Глаженая рубашка в коридоре на вешалке. Удачи на работе. Люблю тебя. Вася».

Снизу было пририсовано кривое сердечко. Я улыбнулся и, свернув бумажку, положил ее в карман халата. Удивительный человек – Василиса. Записки, рисунки, завтрак, постараюсь прийти раньше тебя… Где же всепоглощающий умы женщин феминизм, будь он проклят? Может быть, мне просто повезло. Интересно, как там в университете? Все ведь, по-прежнему, я уверен. Приходят новые люди, уходят старые. Преподаватели читают лекции, не несущие никакой интересной информации, а какой-нибудь паренек сидит на заднем ряду со своей первой печатной книгой и ему абсолютно параллельно на окружающий его мир. У него есть свой. Куда он его приведет? Куда привел меня?

20 минут в тесном автобусе, и я на месте. Да, давненько я не бывал в общественном транспорте в час пик, все больше передвигаясь пешком, я совсем позабыл все прелести букета запахов жара и давки. Но сегодня все это будто проносилось мимо меня. Прислонившись к стеклу, я внимал непонятной для меня музыке какой-то русской песни из Васиного сборника. Вот и моя остановка.

Немного помявшись у входа, я хотел было уже нажать на кнопку звонка, как вдруг сзади меня окликнул знакомый голос:

– Крис, доброе утро! Чего же не заходите? – через дорогу неторопливым шагом переходил доктор Кроссман. Сказать, что его вид удивил меня – не сказать ничего. Он словно сошел с картинки, с кадра из фильма образца двадцатого века: облаченный в бежевый полосатый костюм, он опирался на резную деревянную трость, а голову его, прикрывая седины, венчала широкополая шляпа. Он подошел ко мне, и, наверное, заметив мой взгляд, спросил, – Вас удивляет мой вид? Не смущайтесь, это всего лишь дань традициям. Заходите, – он приложил, внезапно появившуюся у него в руке, ключ-карту к домофону, и открыл передо мной калитку.

Мы зашли во двор, и медленно двинулись по мощеной камнем дорожке. Следуя чуть позади доктора, я обратил внимание на его походку. Она была то ли неправильной, то ли правильно настолько, что кидалась в глаза, по крайней мере, она идеально сочеталась с его внешним видом. Его спина все время была вытянута подобно струне, а шаги были выверены настолько, будто он их планировал. Сейчас он больше походил на отставного военного, нежели на врача. Этот человек поражал меня каждым своим действием. Я не понимал его, не понимал окружения, которое он строил вокруг себя, не понимал манер и стиля одежды. Это пугало и притягивало одновременно.

Он растворил дверь, и мы попали внутрь самой больницы. Здесь он обернулся и протянул мне небольшой плоский белый пластиковый прямоугольник:

– Это, дорогой друг, – универсальная ключ-карта. Она позволяет открыть любую дверь в этом здании. Сейчас мы в главном холле. Если подняться по лестнице, вы окажетесь во врачебном коридоре, вы бывали там вчера, когда шли ко мне в кабинет. Вы можете занять любой их них, за исключением, соответственно, моего, – он слегка улыбнулся, а я кивнул, внимательно слушая его слова, – сейчас у нас достаточно маленький штат сотрудников. Если конкретнее, то лишь мы с вами и Феллиса – единственная медсестра, а по совместительству садовник и уборщица. Итак, в конце коридора гардероб. Возьмите там халат, так положено. Слева и справа от гардероба лестницы на второй этаж, там располагаются комнаты пациентов. Второй этаж также запирается на ключ карту. Во избежание инцидентов перед походом туда убедитесь, что при вас нет острых или режущих предметов. Ах да, уборная за соседней от гардероба дверью. Это все, что вам надо знать, чтобы приступить к работе. Есть вопросы?

Вопросов, в принципе, не имелось, за исключением оного: два человека? Ну, допустим, теперь три. Но, даже втроем невозможно управиться с целой клиникой для душевно больных. Почему же персонала так мало?

– Мистер Кроссман, вчера вы отказали мне в вакансии санитара, сказав, что их у вас предостаточно, а сейчас говорите, что до моего появления в больнице работало всего два человека? Как это возможно? Вас же должны спонсировать, направлять людей из центра занятости… – я хотел продолжать и дальше, но вдруг понял, что он уже готов ответить. Он знал, что именно я спрошу.

– Финансирования нам хватает, а за подбор кадров отвечаю лично я и никто более. Когда мне понадобился помощник, я заявил об этом в надлежащие органы и дал объявление в газету. Помощник найден, а значит, персонал полностью укомплектован. Вы все поймете, не бегите впереди паровоза. А сейчас, ступайте, переодевайтесь, выбирайте кабинет и заходите ко мне на разговор. И распишитесь у Феллиссы в журнале, когда она придет, – с этими словами он отвернулся и пошел в сторону лестницы, с видом, будто меня здесь и не было, а я просто остался смотреть ему в спину. Это определенно самая неординарная личность из всех, кого я видел на своем веку. Я знавал ярких, безбашенных и веселых представителей всевозможных субкультур, умных и собранных прилежных студентов, музыкантов, поэтов, математиков и даже одного космонавта. Все до одного, они желали казаться лучше и необычнее всех остальных, и все недотягивали до установленной самим себе же планки. Невилл Кроссман не старался показать себя ни с лучшей, ни с худшей стороны. Я вообще не понимал, чего он действительно желает, каких целей преследует, что за мысли роятся в его голове. Так я и стоял, погруженный, как всегда, в раздумья, пока он не скрылся во врачебном коридоре. Только после этого, я несмело, двинулся следом.

Что ж, приступим. Белый халат я еще не носил, уберегла судьба. Попробуем. Я без проблем отыскал нужную мне дверь, и, воспользовавшись ключом, попал внутрь. В тесной маленькой комнатке в свете одной лампочки показались всевозможные предметы хозяйственного назначения: пара металлических ведер, швабра, совок с веником, и куча разнообразных перчаток, тряпок и губок, а так же здоровый набор моющих средств. На стене расположились в два ряда маленькие крючки, на которых висели два белых медицинских халата. Я выбрал тот, что побольше и натянул его на себя.

Закрыв за собой дверь, я еще раз посмотрел на помещение вокруг себя. По четыре комнаты с каждой стороны, одна занята. Мне, в принципе, было без разницы, но воспоминания об общежитии, в котором мне не посчастливилось оказаться в студенческие годы, напрочь оттолкнула желание иметь соседа через стену. Поэтому я выбрал соседний от гардероба кабинет, подальше от Кроссмана.

Он оказался намного просторнее, чем обиталище доктора, да и убранство было побогаче. У покрытой краской темно-алого цвета стены расположился обтянутый зеленой атласной тканью диван, напротив которого стоял длинный рабочий деревянный стол вместе с высоким стулом, очевидно, из того же набора. Шкафов не было, что огорчало, зато напротив широкого окна висела большая, во всю стену, явно старая картина эротического содержания. Вальяжно раскинувшая на простынях девица, окруженная различными фруктами, смотрела прямо на меня, как бы я не перемещался. Когда-то я читал о таком художественном приеме. Надеюсь, здесь не бывал ни один из пациентов данного заведения, ведь, без сомнения, эта барышня являлась бы им в ночных параноидальных кошмарах. В принципе, можно жить. Если честно, я не очень-то понимал, зачем мне здесь нужен свой собственный угол, ведь, судя по вчерашней речи Невилла, я должен буду практически всегда находиться рядом с ним. Кстати о докторе, он ведь, наверное, уже заждался.

Я зашел в полуоткрытую дверь его кабинета. Доктор, казалось, даже не заметил моего появления. Он вытянулся в кресле и увлеченно листал какую-то толстую книгу. Лишь после того, как я смущенно покашлял, Кроссман поднял на меня глаза, и отложив чтиво, проговорил:

– Садись, я расскажу тебе, что да как.

Я плюхнулся напротив него и, поправив рукава и ворот не лишком удобного халата, приготовился слушать. Но вместо ожидаемых мною инструкций, он вдруг задал вопрос, который я не ожидал услышать:

– Крис, вы курите?

Что мне надо было ответить? Во всем мире курение не то, что не поощрялось, во многих случаях вообще наказывалось. Так, например, я знал, что сотрудникам медицинских заведений запрещалось курить во время рабочего дня, а за уличение в этом частенько шло увольнение. Соврать? Но скорее всего мои вещи напрочь пропахли табаком. Сказать правду? Что за этим последует? И, вообще с чего такой вопрос? Если он почувствовал запах табака и хочет наложить на меня за это какие-либо санкции, то почему сейчас? Ведь он, скорее всего, заметил его еще вчера… Как бы то ни было, есть ли у меня возможность обмануть опытного, а Кроссман – без сомнения опытный, психиатра? А вот оно что. Скорее всего, он хочет проверить мою честность.

– Да, курю, – собравшись с мыслями, ответил я.

– Я так и думал! Знаете, что я вам скажу? В современном мире с его бесконечной суетой порядочному человеку без табачку совершенно невозможно собраться с мыслями, – его лицо растянулось в довольной улыбке, и он незамедлительно выудил из ящика стола большой железный портсигар, – Угощайтесь, родной. Такого вы не пробовали, это вам не отвратительные сигареты, наштампованные бездумными машинами. Сигары ручной закрутки, с вишневыми листьями. Произведение искусства! Берите, и давайте приступим, – с этими словами он достал две толстые коричневые самокрутки, от которых, и вправду, исходил безумно приятный аромат вишни, и положив одну передо мной, закурил и, закинув от наслаждения голову, выпустил в потолок густое облако дыма.

В голове пронеслась мысль, что я бы с удовольствием сошел бы с ума, лишь бы остаться в этой больнице, чтобы целыми днями сидеть здесь в окружении книг, и потягивать вкуснейший табак вместе с этим странным, немного сумасбродным, но чертовски приятным человеком.

– Спасибо, Невилл, – только и смог сказать я, добавив при этом свою лепту, в уже затянувшую комнату завесу.

– Давайте к делу. Первый этаж вы осмотрели. Теперь пара слов о втором и в целом о больнице. Раньше здесь было семь врачей и бесчисленное количество другого медицинского персонала, но с недавнего времени нас переквалифицировали под строго определенную болезнь, название которой вам все равно ничего не скажет. Скажем так, это некое ответвление от паранойи. Знаете что это такое? – я кивнул, и Кроссман продолжил, – сейчас у нас живет всего три человека. Мальчик пяти лет, старушка и женщина чуть старше тридцати. Вот вам, между делом, и ответ на ваш вопрос, о малом количестве сотрудников. Люди требуются везде и повсюду, а мне вот поручили изучить, обследовать и попробовать излечить этих несчастных. И, знаете, я прекрасно справлялся, вот только они привыкли ко мне. К моим вопросам, к моему поведению. Они не хотят больше говорить правду, не хотят открываться. Для этого здесь вы. Как показывает практика, присутствие нового человека побуждает душевнобольных поведать ему о себе что-то такое, что может его поразить.

– У меня есть один вопрос… – судя по всему, он очень хорошо относился к своим подопечным, и поэтому мне было немного неловко, – Вы сказали, чтобы я не брал с собой острых переметов. Они опасны?

– Ну что вы, нет! Они почти неотличимы от здоровых людей. Я просто боюсь, что в условии постоянной изоляции, кто-нибудь из них захочет свести счеты с жизнью. Вы не подумайте, им не причиняют вреда, просто вот вы, смогли бы несколько лет провести в компании двух человек?

– Если бы не нужда в заработке, я с удовольствием прожил бы жизнь в компании жены и хорошей книги, доктор.

Мы докурили. Приятное послевкусие жгло губы и язык, и с каждым вдохом его жар спускался вниз по глотке, словно вновь и вновь обволакивая ее тонким слоем дыма.

– Значит, вам бы я принес ножницы, – усмехнулся доктор, – пойдемте, работа не ждет.

Выйдя в холл, мы поздоровались с уже сидящей на своем посту Феллисой и поставили росписи в ее журнале. Кого она тут встречает? Для кого ведет этот журнал посещения? Больница вообще больше напоминала не столько больницу, сколько приют или гостиный дом, только вот постояльцы которого слегка не в себе.

– Невилл, вы говорили о каких-то процедурах. Что вы даете им? – спросил я Кроссмана, пока мы поднимались деревянной винтовой лестнице на второй этаж.

– Лучшее лекарство, друг мой, – профессор посмотрел на меня с усмешкой, – хорошие книги.

Ключ в моей руке лег на за панель замка, и заветная дверь, щелкнув несколько раз, наконец отворилась. Что я ожидал здесь увидеть? Темные коридоры с исписанными кровью стенами, как в фильмах ужасов? Стерильно белые палаты с мягкими стенами и безумцев в смирительных рубахах завязанных морскими узлами? Я не бывал в подобных заведениях. Я никогда не видел их изнутри. Я готов был ко всему. Но не к этому.

Если бы не решетки на окнах, у меня сложилось бы впечатление, что мы находимся на загородной вилле какого-нибудь богатого бизнесмена или министра. Мы стояли на пороге большой светлой комнаты, никак не походившей на больничную палату. Прямо посреди нее стоял большой обеденный стол, за которым расположились шесть стульев, чуть поодаль от него, возле камина старой деревянной кладки находилась каскада кресел, расположенных полукругом по отношению к вышеописанному камину, стены в этой части помещения были превращены в библиотеку, на которую у меня бы не хватило даже воображения: полки усеянные книгами тянулись прямо от пола до высочайшего потолка. Все это занимало половину этажа, вторая же половина была отделена стеной, на которой виднелись два двери и узенький коридорчик между ними. Кроссман, видимо удовлетворенный моим восхищенным взглядом, улыбнулся своей, как я уже понял, фирменной улыбкой с ехидным прищуром, и сказал:

– Вот так вот они и живут. Может быть, когда-нибудь, за это мне прилетит нагоняй из министерства, но я напрочь отказываюсь понимать тех живодеров, превращающий психиатрические больницы в комнату страха. Теперь смотрите, – он указал рукой налево, – там за дверьми туалет и ванная комната, а прямо по коридору комнаты расположены, так же как и внизу – это спальни. Всего их восемь штук, но надеюсь, в ближайшее время постояльцев не прибавится. А теперь, давайте знакомиться, – он вытащил из кармана маленький золотистый колокольчик и со всей силой накал трясти им перед собой, шагая по направлению к спальной зоне, с криками, – подъем, господа! Подъем!

Что он, черт возьми, делает? Кем он их считает? Они же, в конце концов, безумны! Какая-то уникальная болезнь, смахивающая на паранойю? Но разве параноика стоит будить звоном этого бешеного колокольчика? И что за содержание? Где он взял все эти вещи? Это же раритеты! Ладно, допустим, он не собирается окунать своих подопечных в ванны с холодной водой или пичкать таблетками, или что там делают с психами… Но, Боже, здесь же ни одного медицинского прибора! Сомневаюсь, что этот Невилл спрятал под халатом дефибриллятор…

Доктор размеренно вышагивал по коридору, заполняя все пространство вокруг страшно громким звуком. Закончив свое круговое дефиле он вернулся ко мне, и бесцеремонно прицепил на мой халат бейджик с именем. И когда он успел его сделать?

– Вчера после работы заскочил в магазин канцелярии, – ответил он на мой немой вопрос, – просто подумал, что они могут забыть ваше имя, особенно Фибби.

Я, было, хотел спросить у него, кто это такая, но тут открылась дверь, из-за которой показался маленький русый мальчик, облаченный в голубую пижаму. На его сонном лице совершенно не было никаких признаков расстройства. Светлые, большие, голубые глаза смотрели на меня с искренним любопытством. Он остановился, явно не решаясь двинуться с места. Его ничего не отличало от других детей, тех, что носятся между каруселями Центрального Парка или клянчат у родителей мороженое в магазине на Квонт-стрит. Почти ничего. В его маленьких ручках был крепко сжат горшок с огромным цветком. Я не силен во флористике, но, по-моему, это был фикус, похожий на те, что выращивала моя мама на подоконнике нашей квартиры. Он в недоумении хлопал глазами, не решаясь сделать шаг к нам навстречу. Повисла неловкая пауза, из которой нас вывел Кроссман:

– Подойдите и поздоровайтесь, юноша. Проявите учтивость, – по-отечески сказал он, после чего дитя двинулось к нам навстречу. Подойдя, малыш аккуратно опустил на землю свой груз и протянул мне ладошку.

– Здравствуйте. Я – Роберт, – его тонкий голосок был еле слышен даже в казавшейся абсолютной после звона колокольчика, тишине.

– Крис Готс, очень приятно, – ответил я, слегка сжав горячие пальчики.

– Ты тоже будешь жить с нами? – спросил малец уже погромче, видимо поняв, что я не представляю угрозы.

– Нет, Роберт, Крис мой помощник, он будет приходить и уходить вместе со мной, – вмешался в разговор Невилл, – а теперь поставь цветок на стол и иди умывайся. Давай покажем Крису, что ты порядочный мужчина.

Роберт тут же, подхватил свой фикус, и, сделав как попросил доктор, пулей убежал в ванную комнату. Как только дверь за ним захлопнулась, Кроссман наклонился ко мне и тихонько прошептал:

– Это Роберт Линч. Интереснейший мальчуган. Очень веселый и общительный ,когда не стесняется. Я думаю, вы ему понравились, – Невилл подмигнул мне,– Постарайтесь подружиться, ему нужно особое отношение. Я как могу, стараюсь заменить ему отца, да и он мне, если на чистоту, уже давно стал как сын. Его привезли к нам в трехлетнем возрасте. Кстати, он обожает конструкторы. Подарите ему как-нибудь, когда обживетесь деньгами. Вы увидите, на что он способен.

– Невилл, но почему он здесь? Он же совсем маленький! Если это из-за того, что он вышел к нам с цветком, так может быть это из-за недостатка игрушек? – я действительно не понимал ,что этот ребенок делает в сумасшедшем доме.

– О нет, что вы. Игрушек у него предостаточно. Он оказался у нас из-за такого же диагноза, как и остальные. Они страдают от навязчивых идей, – он направился к спальне Роберта, махнув мне рукой, как бы приглашая проследовать за ним, – Взгляните.

Маленькое помещение, вместившее в себя кровать и тумбочку рядом с ней действительно было наполнено игрушками. В основном это были всевозможные сборные модели: машины, городки, роботы… Все что нужно мальчику в этом возрасте. Но обилие игрушек просто меркло рядом с количеством цветов. Они были повсюду. Самые разнообразные, они занимали практически все пространство, превратив комнатушку в небольшие джунгли. Стены были увешены развесистым плющом, в углу у изголовья кровати красовалась маленькая пальма, подоконник был настолько загроможден растениями, что свет едва проходил сквозь окно.

– Что скажете? – профессор посмотрел на меня испытующим взглядом, – этот мальчик совершенно не опасен для общества, как и любой из здесь живущих, но он болен. Без цветов он не сможет существовать, их отсутствие вгоняет его в истерику. А теперь ответьте, много ли у вас в квартире зелени?

– Старая герань на балконе, – мне вспомнился этот сухой поглотитель никотина, и я, кажется, понял, на что намекал Кроссман. Даже если уже будучи взрослым, Роберт превратит свое жилище в сад, это не убережет его от пыльного и каменного мегаполиса. А ведь до этого ему придется пройти школу, университет, работу, – И как вы его лечите?

– Никак, друг мой. Если он сам не захочет понять, что может существовать вне своего леса – ему ничего не поможет, – в колосе доктора мелькнула капелька досады, – я было вышел с ним на хороший контакт, он делал огромные шаги к излечению, но однажды я вывел его за территорию. Не знаю, что произошло, но не помог даже его любимый цветок, – он кивнул в сторону стола. Роберт заперся в комнате на четыре дня. Видите эти зарубины на косяке? Мне пришлось выломать дверь, чтобы он не умер здесь от голода. Я бы очень хотел, чтобы вы помогли сделать то, чего не смог я. Он любит меня, но после того раза больше не верит в жизнь за пределами этого места.

Я будто выпал из этого мира. Ребенок… маленький мальчик, настолько любящий своих зеленых друзей, что готов драться за них со всем миром. Все мои представления о безумии, психах и душевных расстройствах рушились, взрывались, обсыпая мою душу каменным дождем. Не маньяки, не убийцы содержатся здесь. Те сидят в тюрьмах. А здесь, живут те, кого действительно не стоит бояться. Но стоит ли их жалеть? Или может быть понять? Что ж, может быть, я тороплюсь с выводами. Голос Невилла выдернул меня из омута мыслей:

– Крис, милейший, спустить к Феллисе, попроси ее накрыть на стол, будь добр.

Она сидела, там же, где и всегда. Закрыв глаза и окунувшись в музыку, сочащуюся в ее уши через наушники, она, казалось, даже не догадывалась о том, что перед ней стоит человек. Так и было. Стоило мне легонько коснуться ее плеча, как Феллиса резко отдернулась от меня и вцепилась в руку острым маникюром. В ее взгляде был испуг. Да уж, шикарная работница. Если бы кто-то захотел бы пройти мимо нее, то ему бы это удалось без особых усилий. Скорее всего, пациенты только потому на месте, что повсюду стоят электронные замки. Если бы не они, эта мечтательница даже не заметила бы их отсутствия.

– Чего хотел? – спросила она меня так резко, что я даже не сразу понял, что мне надо ей отвечать.

– Доктор сказал передать тебе, чтобы ты принесла завтрак, – я, в свою очередь, тоже сделал серьезный тон. Если эта фифа мнит из себя непонятно кого, то я не собираюсь ей уступать.

– Я сама знаю, что мне делать, – она спрятала наушники в карман и вопросительно посмотрела на меня, – Ты хотел чего-то еще?

О чем там она постоянно думает? Боже мой, ни кожи, ни рожи как говорится. Еще туда же! Вот же женщины: десять бешеных на одну нормальную. Ладно, пусть считает себя хоть Папой Римским, лишь бы до меня не цеплялась. Я развернулся и, не проронив больше не слова, пошел обратно наверх.

Когда я вернулся, все уже проснулись. Все, в полном составе, сидели за столом. Невилл, занимавший место во главе, действительно напоминал отца семейства, только что вернувшегося к работы в клинике. Роберт и его любимый цветок занимали стулья по левую руку от доктора, а напротив разместились две дамы совершенно не похожих друг на друга.

Рядом с Кроссманом находилась пожилая особа в розовой в белый горошек ночной рубахе. На вид ей было лет девяносто. Либо она совсем плохо сохранилась, либо метила в долгожители. Ее руки и лицо были неестественно сухими. Вся она олицетворяла собой образ классической бабушки-одиночки, которая при этом не поверглась в пучину маразма: ее кожа при всех условиях естественного ее износа была ухожена, а белые от седины волосы затянуты в небольшой хвост. На носу ее сидели толстенные пластиковые очки. Я постарался обратить внимание на ее взгляд. Черт, в нем тоже не обнаружилось ничего необычного. Она вела с профессором какую-то беседу, из которой я услышал лишь обрывки слов «опять», «не могу» и «страшно». Не знаю, нормально ли это, но мне стало дико интересно, как она здесь очутилась. Надо будет расспросить о ней.

Справа он нее, восседала женщина действительного странного вида. Это был последний пациент больницы, и по ее виду я понял, что вот она-то здесь не случайно. Кожа ее была бледна, глаза бегали из стороны в сторону, а ноздри вспахивали воздух в тяжелых глубоких вздохах. Хотя и в помещении, и на улице было достаточно жарко, как и всегда в мае, она была одета в плотный спальный костюм из какой-то клеенчатого вида ткани. Ступни ног закрывали вязаные высокие носки. А руки в белых кожаных перчатках ни как не могли найти места на столе, то и дело пуская в пляс длинные тонкие пальцы.

Невилл Кроссман с торжественным видом поднялся и, протянув руку в мою сторону, громко произнес:

– Дамы, знакомьтесь. Крис Иоанн Готс. Мой личный помощник, и отныне, наш с вами друг, – а затем, указав на сидящих за столом, продолжил, – Крис, эта милейшая старушка – Фибби Маккой, а девушка в дивных перчатках – Медлин Андервуд. Очень надеюсь, что мы все поладим, а теперь присаживайтесь, друг мой, будем кушать. Вы ведь позвали Феллису?

– Позвал, – донесся из-за моей спины ее раздраженный тембр, уже совсем не казавшийся приятным. Она прошла мимо меня, будто нечаянно задев плечом, и подойдя к столу, опустила на него поднос с тарелками, на которых лежали порции из двух длинных сосисок и овощного салата, а также стаканами, наполненными чем-то напоминающим апельсиновый сок.

Завтрак проходил преимущественно в тишине. Пациенты больница увлеченно поглощали свою пищу, Невилл, похоже, вновь погрузился в свои размышления и сидел над полной тарелкой, покручивая ус, а я старался совсем не поднимать взгляда, дабы не встретиться глазами с Феллисой. Да чего же она в действительности хочет? Откуда такая злоба? Даже если бы я в действительности засмотрелся на то место ее тела, где у женщин обычно располагается грудь, то ей это должно было бы польстить, а не ввести в состояние какой-то непримиримой холодной войны. Готовила она, кстати, на порядок хуже Василисы. Уж сосиски то и я бы смог обжарить так, чтобы они не покрылись хрустящей черной гарью. Я ужаснулся, представив, что бы сделала с многострадальными куриными яйцами эта мисс, если уж моя миссис не может из них ничего вымучить… после завтрака доктор попросил ее убрать со стола и проследить за тем, чтобы наши подопечные заправили постели и приняли душ, а сам в быстром темпе отправился вниз, позвав меня с собой.

Мы стояли на крыльце и потягивали его сигару, передавая ее по кругу. На лице Невилла выражалось неописуемое блаженство. В принципе, его можно было понять. Погода явно располагала к таким вот вылазкам на улицу. Солнечные лучи приятно грели лицо и шею, запах распустившихся цветов на участке смешивался с ароматным дымом и превращался в нечто особенное, сладкое и терпкое одновременно. Я первым нарушил тишину:

– Мы же не просто так вышли правда? Вы ведь, наверное, хотели рассказать мне об остальных?

– Иногда для счастья нужно просто помолчать под хороший табачок, молодой человек, впрочем, я действительно вышел с вами, милейший, не только для табакокурения. Пройдемся, – он закинул окурок в пепельницу, стоящую на каменном выступе рядом с дверью и, спустившись по ступеням, неторопливо пошел по одной из узких дорожек в сторону большого тенистого дерева. Я пошел следом за ним, – Ты можешь задавать вопросы, я уверен ух предостаточно.

– Не так уж и много, на самом деле, – доктор, до сих пор обращающийся ко мне преимущественно на «вы», нарочито выделил местоимение в своей речи. Что это значит? Новый уровень доверия? – Эти люди кажутся мне не совсем понятными, несколько странными, – перед глазами мелькнула картина выстукивания барабанной дроби, которую извлекала из поверхности стола Медлин, – но ведь невозможно попасть в сумасшедший дом просто так. Вы упоминали о навязчивых идеях. Проблему малыша Роберта я понял. Ну, по крайней мере, думаю что понял. Но что с остальными?

Кроссман заулыбался в усы и прибавил шаг. Приблизившись к небольшой скамейке, он опустился на нее и сказал:

– Ты говоришь, что вопросов не много, а сам просишь рассказать практически всю историю болезни этих людей. Давай попробуем. Садись, – я последовал его примеру, – ты правильно выявил суть в моих словах: навязчивые идеи. Они все мучаются от каких-то мыслей, которые никак не могут выкинуть из своей головы. Вот, например Фибби: милейший человек, Божий одуванчик, но вся ссохлась, выглядит на Бог весь, сколько лет, а ведь ей всего семьдесят. Она не может нормально спать, и это не простая бессонница, это самая последняя стадия страха темноты. Ей не хватает ночника, не хватает настольной лампы. Провод с маленькими светильниками тянется даже под ее кроватью. Она боится теней. Любых, даже самых маленьких, даже тени от ножки стула. Я ответил на один твой вопрос?

– Да, ответили, – если гиперболизированная любовь Роберта к флористике выбила меня из колеи, то болезнь Фибби просто отправила меня в кювет. Что же к голове у Медлин? С ее то видом… Страшно и представить.

– А теперь ты мне скажи, как человек, пришедший сюда первый раз. Как человек со стороны, – он тяжело вздохнул и полез за следующей сигарой, – сколько она так протянет? Она плачет по ночам, от того,что не может заснуть. Знаешь, я ведь с ними не первый год. Ты знаешь, как это трудно: испытывать такое бессилие?

Я не знал. Во мне бушевала вьюга эмоций. Я уже сомневался, что правильно поступил, устроившись сюда, и дело совсем не в размере зарплаты. Просто я не мог нормально себя чувствовать рядом с ними. Мне было неловко и стыдно за то, что я не могу разделить с ними их участь. Тогда во мне родилась первая в моей жизни настоящая цель – помочь им. Может быть, Кроссман не случайно выбрал меня? Не случайно предпочел юным медицинским светилам? Я взглянул ему в глаза, он все еще смотрел на меня, но не ждал ответа. Он сам ответил на свой вопрос, еще не договорив его до конца. И ответ этот был известен всем находящимся на территории больницы. Слишком мало, чтобы сделать хоть что-то.

– Оставим это, – он протянул мне скрутку из дымящихся листов, – ведь ты, наверное, хочешь узнать про Медлин, верно? Знаешь, я более чем уверен, что она показалась тебе настоящей психопаткой. Да я все видел по твоему лицу, можешь не махать. Может быть, тебя это удивит, но она, пожалуй, сама здоровая из всех здесь присутствующих, включая нас с тобой. У нее, по крайней мере, есть невероятная сила воли. Она сама пришла к нам. Просто потому что ей так легче. Она боится микробов, бактерий и всего что с этим связано. Моет руки каждые пятнадцать минут, и почти никогда не снимает своих перчаток. Так что за нее можешь не беспокоиться, кто-кто, а она точно будет в полном порядке, и может даже действительно выйдет отсюда полностью здоровой. Советую пообщаться с ней, она – прекрасный собеседник.

Я молчал. Невилл настолько точно дал объяснения всем непонятным мыслям, что терзали меня в течение этого дня, что я не мог даже поддержать беседу, задав какой-нибудь наводящий вопрос. Я просто сидел и смотрел, как падающий с высокого многовекового дерева листок проходит сквозь слои дыма и ложится у моих ног. Мы с ним чем-то похожи. Нас обоих сегодня сорвало со всей ветки, к которой мы слишком привыкли, и бросило оземь, показав то, чего остальные такие же листья даже и знать не знали. Мы оба не были к этому готовы. Что теперь? Он вот засохнет и рассыплется. А я? Не хотелось бы повторить его участь. Хотя, по большому счету, нас всех это когда-нибудь настигнет, так может, уже нет смысла сопротивляться?

Эти вопросы… Боже, столько вопросов, на которые никто никогда не ответит. Кроме, пожалуй, этого листочка, который, будто услышав мои мысли, лихо вскочил на пролетающий мимо поток ветра, и, оторвавшись от земли, понесся куда-то ввысь. Решено. Я обязан помочь им. Я смогу.

– Что теперь? – обратился я к профессору, – идем на осмотр?

– Я иду. А ты отправляйся домой. Вам всем достаточно на первый раз. Поверь, врачебная помощь им будет оказана, а дружба – бассейн с мелким дном. Не стоит нырять в него с головой, – с этими словами он поднялся со скамьи, и, пожав мне руку, удалился.