Оглавление
Жан-Поль. Грубиянские годы: биография. Том II
Четвертая книжечка
№ 51. Чучело лазурного мельника. Перипетии путешествия – и нотариата
№ 52. Чучело Мухолова-Тонконоса. Светская жизнь
№ 53. Крестовый камень возле Гефреса под Байрейтом. Охотничья сценка с кредиторами
№ 54. Суринамский Эней. Живопись. – Вексельное письмо. – Письмо раздора
№ 55. Перцеед. Страдания юного Вальта. – Новый квартирант
№ 56. Летающая селедка. Письмо биографа. – Дневник
Дополнение к № 56. Летающая селедка
№ 57. Хрустан. Двойная жизнь
№ 58. Ядовитый слизень. Воспоминания
№ 59. Нотный моллюск. Корректура. – Вина
№ 60. «Ножничный хвост» Катание на коньках
№ 61. Лабрадор-обманка с острова Сент-Пол. Антикритическая злость Вульта. – Новогодняя ночь
№ 62. Свиной камень. Преамбулы
№ 63. Титановый шерл. Танец личин
№ 64. Лунное молоко с горы Пилат. Письмо. – Лунатик. – Сон
Комментарии
Приложение
Предуведомитель в форме описания путешествия
Комментарии
О смерти после смерти, или День рождения
Комментарии
Прикончить зайца… О поэтическом космосе Жан-Поля
Предуведомление
Рамочная конструкция
Персонажи романа: ван дер Кабель, Вальт и Вульт
Персонажи романа: потенциальные наследники
«Симультанный храм» (Пантеон) и «танец личин»
Персонажи романа: Вина, генерал Заблоцкий, граф Клотар, Рафаэла
Попытка проверки правильности прочтения. «Жизнь Фибеля»
Время и пространство в романе «Грубиянские годы»
Сюжет романа «Грубиянские годы»
«Я и его царство»: экспозиция («Грубиянские годы», первая книжечка)
«Я и его царство»: путешествие до верха Бычьей горы («Грубиянские годы», вторая книжечка)
«Творец и мир творца»: «…над этой мшистой пустыней…» («Грубиянские годы», третья книжечка)
К вершине Снежной горы («Грубиянские годы», четвертая книжечка)
Череда снов
О свадебном застолье Зибенкэза
Эпилог 1: Благородная дама и ее служанка
Эпилог 2: Родовспомогатель
Эпилог 3: Доспех Харниша
Список сокращений
Отрывок из книги
Нотариусу казалось, будто он, как один из проснувшихся Семи спящих отроков, идет по совершенно изменившемуся городу: отчасти потому, что он несколько дней отсутствовал, отчасти же – потому что там успел похозяйничать пожар, пусть и не причинивший вреда. Шагая по улицам города, он все еще оставался в путешествии. Да и народ, вырванный огнем из повседневности, толпами тянулся то туда, то сюда, чтобы увидеть несчастье, которое могло бы случиться. Вальт первым делом отправился к брату, испытывая величайшую потребность невероятно распалить и затем утолить его любопытство. Вульт принял его спокойно, но себе сказал, что брат выглядит разгоряченным и что лицо его пылает из-за недавнего пожара. Нотариус хотел сразу же взвинтить его возбуждение до высшей отметки и там, наверху, успокоить; поэтому он предпослал своему рассказу весьма заманчивые посулы, произнеся: «Брат, я имею сообщить тебе что-то неслыханное, в самом деле неслыханное». – «У меня тоже, – прервал его Вульт, – есть в запасе новые семь чудес света, и я могу тебя удивить. Но сперва первое! Флитте выздоровел! Горожане все еще дивятся и не перестают глазеть на него». – «От ворот Лазаря я уже видел его, стоящего в резонансном окошке», – ответил Вальт, торопясь закрыть эту тему. «Ясное дело, – продолжил Вульт. – Ведь доктор Шляппке – заслуживающий, как мало кто другой, чтобы перед ним сняли шляпу, – вновь поставил его на задние лапы, и теперь завещатель станет наследником себе самому, по праву самого близкого родственника, а ты получишь так же мало, как остальные. Правда, что касается старых врачей, и особенно старейших из них, которые в каждом городе, подобно подлинному совету старейшин, выдают младшему коллеге декрет о совершеннолетии (veniam aetatis), причем не только по достижении им двадцатилетнего возраста, но и потом, во все годы его земной жизни, и тем самым изысканно увязывают смертность жителей с такого рода собственным бессмертием, – что касается того, как они, сказал бы я, выходят из себя, видя, что столь молодой хлыщ вылечил другого, не старше его самого: об этом, ясное дело, мы можем судить лишь поверхностно или вообще никак, пока не будет напечатана и не станет известна одна известная работа Флитте. Дело в том, что эльзасец уже несколько раз перерабатывал свое слабое изъявление благодарности, предназначенное для «Имперского вестника», в котором он (заплатит за это объявление доктор Шляппке) перед всем миром достаточно растроганно благодарит Шляппке и клянется, что никогда не сможет его вознаградить – чувство, вполне соответствующее действительности, поскольку Флитте сам ничего не имеет».
Вальт не мог долее сдерживаться.
.....
Потом Флитте отправился вместе с Вальтом к почтмейстеру – чтобы, по своему обыкновению, тщетно поинтересоваться, нет ли для него писем из Марселя. Почтовому чиновнику он помог прочитать один неразборчиво написанный французский адрес. Вальт горячо похвалил его accent и prononciation. После, на улице, Флитте раз десять безрезультатно пытался ему показать, как следует акцентуировать и прононсировать по крайней мере эти два слова. Вальт согласился, что ошибается не столько из-за того, как у него подвешен язык, сколько из-за отсутствия слуха, и, пожав эльзасцу руку, признался, что хотя и прочитал почти всех французов, но не слышал еще ни одного, и что именно потому он так жадно прислушивается к каждому звуку, произносимому Флитте; он, тем не менее, сослался на мнение генерала Заблоцкого, спросив потом: разве не приобрел он, обучаясь у Шомакера, довольно приличный французский почерк? Флитте в ответ указал ему на фразеологические германизмы, от которых нотариус пока не избавился.
Они отправились к вдове штандарт-юнкера, в доме у которой Вальт недавно натягивал струны. Вдова заговорила о смерти своего мужа и о том, как в осажденном Тулоне дотла сгорел принадлежавший ей дворец; спасти оттуда ничего не удалось, кроме одной вещицы, которую она навечно сохранит как память: ночной горшок из тончайшего фарфора. Эта деталь восхитила нотариуса присущим ей аристократическим цинизмом, который он собирался теперь использовать для придания особого колорита светским персонажам романа «Яичный пунш». Редко бывает, чтобы начинающий романист увидел, как старый генерал или молодой гоф-юнкер в сумерках… скажем, пускает струю мочи, – и не кинулся тотчас к письменному столу, спеша записать: «Господа придворные имеют обыкновение в сумерках постоять где-нибудь в укромном месте». В этом доме много говорили по-французски; и Вальт тоже вносил свою посильную лепту, часто повторяя: comment? – Флитте потом объяснил ему, что и в самом этом вопросе содержится германизм.
.....
