Читать книгу Айронкестль - Жозеф Анри Рони-старший - Страница 1

Ревекка Шторм ожидала духов. Слегка прикасаясь к золотой вставочке, она держала карандаш наготове на листке серовато-зеленой бумаги. Но духи не являлись.

– Я плохой медиум, – вздохнула она.

У Ревекки Шторм было лицо библейского дромадера и волосы, почти как его же песочного цвета шерсть. Глаза ее были мечтательны, но рот, вооруженный зубами гиены, способными раздробить до самого мозга кость, свидетельствовал о реалистическом противовесе.

– Или же я недостойна? Чем-нибудь провинилась?

Это опасение ее очень встревожило, но, услышав бой часов, она встала и направилась к столовой.

Там, у камина, стоял мужчина высокого роста, совершеннейшее олицетворение типа, созданного Гобино. При килеобразном лице, волосах цвета овсяной соломы, серо-зеленоватых глазах скандинавского пирата Гертон Айронкестль в свои сорок три года сохранял цвет лица светловолосой молодой девушки.

– Гертон, – спросила Ревекка скрипучим голосом, – что значит «эпифеномен»? Это, должно быть, что-нибудь кощунственное?

– Если это кощунство, то во всяком случае философическое, тетя Ревекка.

– А что это означает? – спросила молодая особа, доедавшая апельсин, в то время как официант подавал яйца с поджаренным салом и виргинскую ветчину.

Светлокудрые девы, когда-то вдохновлявшие скульпторов, создавших статуи богинь, должно быть, выглядели так же. Гертон устремил взгляд на эти волосы цвета янтаря, меда и зрелого колоса пшеницы.

– Это означает, Мюриэль, что если б твоего сознания совсем не существовало… ты так же готовилась бы есть ветчину и точно так же обращалась бы ко мне с вопросом, как делаешь это сейчас… Только ты не сознавала бы, что ты ешь, как не отдавала бы себе отчета, что вопрошаешь меня. Иначе говоря, при «эпифеномене» сознание существует, но все происходит так, как если бы его не было…

– Но не философы же выдумали такую чушь? – воскликнула тетя Ревекка.

– Именно философы, тетушка.

– Тогда их нужно заключить в дом умалишенных.

Официант подал для тетки яичницу с копченым свиным салом, а для Гертона, не любившего яиц, жареное мясо и две небольшие сосиски. На сверкающей белизной скатерти были разбросаны как островки: чайник, горячие мягкие булочки, свежее масло…

Три собеседника ели с религиозной сосредоточенностью.

Гертон расправлялся с последним ломтиком жаркого, когда была подана корреспонденция, состоявшая из нескольких писем, телеграммы и газет. Тетка овладела двумя письмами и газетой под названием «The Church»,[1] Гертон взял «New York Times»,[2]«Baltimor Mail»,[3]«Washington Post»[4] и «New York Herald».[5]

Но прежде он распечатал телеграмму и с легкой усмешкой, смысл которой трудно было понять, сказал:

– Нас готовятся навестить французские племянник и племянница.

– Они приводят меня в содрогание, – заметила тетка.

– Моника обворожительна! – заявила Мюриэль.

– Как оборотень, принявший вид молодой девушки, – возразила Ревекка. – Я не могу видеть ее, не испытывая какого-то порочного удовольствия. Это искушение.

– В ваших словах есть доля правды, тетушка, – согласился Айронкестль, – но поверьте, что если ум Моники легковесен, как пробковый поплавок, добрая доза свинца – лояльности и чести – держит его в равновесии.

Из конверта с маркой Гондокоро он извлек второй конверт, грязный, весь в пятнах, со следами присохших лапок и крыльев раздавленных насекомых.

– А это, – сказал он с чем-то вроде благоговения, – это от нашего друга Самуэля… Я вдыхаю запах пустыни, леса и болота.

Бережно распечатал он пакет; лицо его потемнело. Чтение продолжалось. По временам Гертон начинал тяжело дышать, почти задыхался.

– Вот, – наконец сказал он, – приключение, которое превосходит все то, что я считал возможным на этой гнусной планете.

– Гнусной? – возмутилась тетушка. – Божье творенье!

– Разве в Писании не сказано: «И пожалел Господь, что сотворил человека на земле, и опечалился Он в сердце своем?..»

Ревекка, подняв бесцветную бровь, занялась своим черным чаем. А охваченная любопытством Мюриэль спросила:

– Какое же приключение, отец?

– И будете вы, как Боги, знающие добро и зло!.. – лукаво подзадоривал Айронкестль. – Но я знаю, Мюриэль, что ты сохранишь секрет, если я возьму с тебя слово. Ты обещаешь?

– Беру Бога в свидетели! – произнесла Мюриэль.

– А вы, тетя?

– Я не призываю Его имени всуе. Я говорю: «Да»!

– Ваше слово ценнее всех жемчужин океана.

Гертон, привыкший сдерживать волнение, был возбужден более, чем позволяло видеть его лицо.

– Вы знаете, что Самуэль Дарнлей отправился на поиски новых растений, в надежде пополнить данными свою теорию круговых превращений. Объехав много страшных мест, он достиг земли, не исследованной не только европейцами, но ни одним живым существом. Оттуда именно он и прислал мне вот это письмо.

– Кто же его доставил? – строго спросила Ревекка.

– Негр, по всей вероятности, добравшийся до какого-нибудь британского пункта. Неведомыми мне путями письмо дошло до Гондокоро, где сочли за благо, ввиду потрепанности конверта, вложить его в новый конверт…

Гертон погрузился в себя, глаза его казались запавшими и пустыми.

– Но что же видел Дарнлей? – допытывалась Мюриэль.

– Ах да, – очнулся Айронкестль. – Земля, которой он достиг, необычайно отличается своими растениями и животными от всех стран мира.

– Еще больше, чем Австралия?

– Гораздо больше. Австралия, в конце концов, только остаток древних веков. Страна же Самуэля в общем развитии так же шагнула вперед, как Европа или Азия, а может быть и больше. Но она пошла по другому пути. Следует предположить, что много веков, быть может, тысячелетий тому назад, катастрофы ограничили ее плодородные области, и они в настоящее время не превышают трети Ирландии. Они населены фантастическими млекопитающими и пресмыкающимися. Пресмыкающиеся эти с горячей кровью. Кроме того, есть высшее животное, похожее на человека по уму, но нисколько ни по строению тела, ни по форме речи. Но еще необычайнее растения, невероятно сложные и положительно держащие в подчинении людей.

– Да это совершенное колдовство! – ворчала тетушка.

– Но как же растения могут держать в подчинении людей? – допытывалась Мюриэль. – Значит, Дарнлей утверждает, что они разумны?

– Он этого не говорит. Он ограничивается указанием, что они обладают таинственными способностями, не похожими ни на одну из наших умственных способностей. Но факт, что, так или иначе, они умеют защищаться и побеждать.

– Так они передвигаются?

– Нет. Они не перемещаются, но они способны к быстрому временному подземному росту, что и является одним из способов их нападения и защиты.

Тетушка негодовала, Мюриэль была поражена, а Гертон охвачен сдержанным, как это свойственно янки, возбуждением.

– Или Самуэль сошел с ума, или же он попал в область Бегемота![6] – воскликнула тетка.

– Это я увижу собственными глазами, – машинально ответил Айронкестль.

– Иисусе Христе! – всполошилась тетушка, – не хочешь же ты сказать, что присоединишься к этому лунатику?

– Да, я это сделаю, тетушка, по крайней мере, попытаюсь это сделать. Он ждет меня и нисколько не сомневается в моем решении.

– Ты не оставишь свою дочь!

– Я поеду с отцом, – спокойно заявила Мюриэль.

Во взоре Айронкестля промелькнула тревога.

– Но не в пустыню же?

– Если б я была твоим сыном, ты не ставил бы мне препятствий. А я разве не тренирована, как мужчина? Разве я не сопровождала тебя в Аризоне, на Скалистых горах и на Аляске? Я могу переносить усталость, лишения и перемену климата не хуже тебя.

– Но все-таки ты – девушка, Мюриэль.

– Это возражение устарело. Я знаю, что ты совершишь это путешествие, что ничто не может тебя остановить… Знаю также, что не хочу два года томиться в разлуке. Я еду с тобой.

– Мюриэль! – вздохнул он, растроганный и возмущенный.

Вошел слуга с карточкой на блестящем подносе.

Гертон прочел: «Филипп де Маранж».

Карандашом было прибавлено: «И Моника».

– Ну, вот!.. – почти радостно воскликнул Гертон.

В гостиной были молодой человек и девушка.

В Севенских горах можно встретить таких мужчин, как Филипп Маранж, со скрытым пламенем в каждой черте лица, с глазами цвета скал. Роста он был почти такого же, как Айронкестль. Но все взоры притягивала Моника. Похожая на юных колдуний, появлявшихся при свете факелов и костров, она оправдывала тревогу Ревекки. Волосы, как ночная тьма, без всякого блеска, представляли для тетушки нечто дьявольское, еще больше, чем глаза, окаймленные длинными загнутыми ресницами.

«Такой, должно быть, была Далила!» – говорила себе Ревекка, смотря на нее с испугом и восхищением.

Непобедимые чары заставляли ее сесть рядом с молодой девушкой, от которой исходил еле уловимый аромат амбры и ландыша.

Не задавая прямых вопросов, Гертон скоро навел Маранжа на интересующую того тему.

– Мне необходимо, – признался тот, – найти какое-нибудь дело.

– Почему? – с присущим ему небрежным видом осведомился Гертон.

– Главным образом, из-за Моники… Отец оставил нам наследство, обремененное слишком бесспорными долгами и очень сомнительными дивидендами!

– Боюсь, милый юноша, что вы не слишком сильны в делах. Вам пришлось бы слепо довериться какому-нибудь специалисту и платить ему проценты с капитала. В Балтиморе я не вижу никого подходящего. Быть может, мой племянник Сидней Гютри сможет что-нибудь сделать? А лично я до смешного лишен способности к делам.

– Это правда, что и у меня нет призвания к этому, но что ж делать, если это необходимо! – вздохнул Филипп.

Гертон залюбовался юной колдуньей, представлявшей такой разительный контраст с очаровательной Мюриэль.

– Вот, – пробормотал он, – неопровержимое возражение против систем, превозносящих высшую расу: пеласги[7] не уступали эллинам.

Маранж упивался близостью Мюриэль.

– Мне кажется, вы были хорошим стрелком, – сказал Гертон. – А война приучила вас выносить лишения. Так я мог предложить вам одно дело. Согласились бы вы подвергнуть себя испытаниям, какие вынесли Ливингстон, Стэнли или ваш Маршан?

– Можете ли вы сомневаться, что я грезил о такой жизни?

– От большей части наших грез мы отказались бы с отвращением, если б они стали осуществимы. Человек отвлеченно любит ставить себя в положения, противные его природе. Представьте себе неуютные, опасные страны, угрожающие, а то и людоедствующие племена или народности, лишения, усталость и лихорадку… Согласится ли при таких условиях ваша Мечта превратиться в действительность?

– А вы думаете, уютно было мерзнуть на трех, четырех, а то и пяти тысячах метров высоты, в летательной машине несовершенного устройства и капризной? Я готов с единственным условием, что это обещает приданое для Моники.

– Страна, куда я думаю отправиться, так как экспедицию эту хочу снарядить я, содержит, наряду с живыми сокровищами, которые вас не интересуют, также великое множество драгоценных минералов: золото, платину, серебро, изумруды, алмазы, топазы. При удаче вы можете разбогатеть… При неудаче ваши кости высушит пустыня. Подумайте…

– Колебаться было бы глупо… Только заслужу ли я богатство?

– В пустыне хорошее оружие неизбежно оказывает громадные услуги… Мне нужны надежные люди моего круга, следовательно, – товарищи. Я рассчитываю завербовать Сиднея Гютри, который теперь в Балтиморе и думает о подобного рода путешествии.

– Вы упомянули о живых сокровищах?

– Забудьте о них. Это вас не касается и неинтересно для вас.

Гертон опять погрузился в себя, о чем свидетельствовал его взгляд, ставший пустым.

Тетя Ревекка зло улыбалась.

Молодые девушки распространяли вокруг себя страшное и сладкое очарование, сумевшее извлечь человеческую любовь из животного отбора, и волосы Мюриэль смешивались в воображении Филиппа с таинственными странами, где он собирался вкусить первобытную жизнь.