Читать книгу Условия человеческого (не)существования - Карина Фау - Страница 1

Условия человеческого (не)существования

И немедленно выпил чашу сию до дна.

(Вн. 6:33)

Я не встречаюсь с толкачами после десяти. Слишком подозрительно уж, слишком. После работы – пожалуйста. Могу подскочить куда угодно, только не в безлюдное место. Если за мной будут следить, то как раз в безлюдном и повяжут. Так и вижу эту картину: встречаюсь с толкачом после десяти и в безлюдном местечке, как вдруг меня хватают за плечо и с ходу: а ты что здесь делаешь? Честный человек с ответом не найдётся, а я себя считаю человеком честным, никого не обманываю, никого не граблю, живу в своё удовольствие. Зачем мне тихариться? Так что с толкачами я встречаюсь в людных местах и при солнечном свете, а зимой, когда солнце заходит в четыре – при свете фонарном. Такой уж я человек, не терплю всей этой эзотерической мути, захотел продать напас – продай по-человечески, а не так, будто я с вампирами встречаюсь, ну детский сад, ей-богу.

Так что после десяти я с толкачами не встречаюсь. Но сегодня – случай вон из ряда. Этот парень упёрся намертво, я и так, и эдак уговаривал, но хоть бы что – в полночь и под мостом у Свислочи, что на Немиге. С ума сошёл, говорю ему, да там после одиннадцати одни наркоманы собираются, поле непаханое для ментов с недовыполненным планом. Но парень упёрся: под мостом и в темноте, хоть тресни, а у меня запасы на исходе, и я понимаю, что на этот раз не отвертеться. Хрен с тобой, говорю, напялил джинсы, накинул пальтецо, сунул ноги в кеды. Я уже забыл, когда в последний раз без травки спать ложился, и обламываться не хотелось. И я, значит, собрался и поехал.

Точнее, не поехал. Потому что с кухни выходит Светка и начинает орать. Она всегда орёт, у неё такой регистр, так что сразу не понять, то ли она злится, то ли просто чаю предлагает. На этот раз явно не чаю, упёрла руки в бока и орёт: куда надумал, слышь! Я обычно не обращаю внимания, но тут решил уделить пару слов: за пивом, говорю, собрался, раньше двенадцати не жди. У неё совсем крыша тогда съезжает: какое, кричит, пиво, магазины все давно закрылись, ребёнок плачет в кроватке, ты мне жизнь поломал, сволочь! У меня на это одна реакция: затыкаю уши руками и выбрасываюсь из квартиры, да я бы из окна выбросился, если б выхода не стало, но Бог до сих пор миловал: дверь на месте, ключ в кармане, захотел – ушёл, а вы уж как-нибудь сами.

Не люблю шляться в темноте. Прежний мой толкач, Артёмка, готов был обслужить в любой момент. Звоню ему, бывает, в воскресенье, семь утра, а он мне: да я уже выехал, через двадцать минут на месте буду, не опаздывай. Я подумать не успел, а он уже выехал. Хорошо, когда между клиентом и поставщиком такие отношения, если б в мире все так ладили, никаких войн бы не было, и Христу, может, не пришлось бы за наши грехи умирать. Да если бы я на Артёмке женился, я бы счастливее стал, чем сейчас. Он бы мне анашу бесплатную, а я ему… неважно, это фантазии. Главное, мы с Артёмкой были так близки, что он мне скидку делал десятипроцентную, а вам не каждый барыга и два процента скинет, так что решайте сами, кем был для меня Артёмка – возможно, братом, а возможно, святым.

Но Артёмку замели. Причём довольно по-дурацки. Он же, добрая душа, людям верить привык, а осторожности в крови не заимел. Был у него один клиент, Гришка, тот ещё раздолбай, ничего в жизни не знал, кроме как покурить и в астрал. И вот идёт намедни по улице, идёт-идёт, как вдруг на него набрасываются четыре быка и начинают побивать, сперва руками, а как на землю пал – и ноги в ход пошли. И Гришка лежит, не защищается совсем, шепчет только: «Сына не трогайте, сына моего не трогайте, прошу». С чего он взял, что у него сын есть – понятия не имею. Быки его отделали и смылись, а он всё лежит посреди проспекта и как заведённый: «Только вы его не трогайте, только сына моего, прошу, не трогайте». Так и лежал, говорят, несколько часов, пока ему не вызвали ноль-три, из скорой помощи его отправили в дурку, а из дурки – да в накрологию прямиком, тут бы истории и закончиться, но для Гришки она только начиналась.

Привели его в кабинет к наркологу. А тот мужик видный, увесистый, всех из кабинета выгнал, остался с Гришкой наедине. Ну что, говорит, херовый был приход. Ой, херовый, жалуется Гришка, так колбасило, что лучше б я и не рождался. Ну, ты гляди, что у меня есть, говорит нарколог, а сам из выдвижного ящичка достаёт чек, забивает косяк и раскуривает. Я сам не видел, но мне рассказывали: Гришка глаза вылупил, за косяком потянулся, взорвал – поморщился. Доктор, говорит, вы что, реально с этого прётесь? Да это сено, а не трава. Нарколог покраснел: а что, бывает лучше? Тут имя Артёмки и всплыло. У меня, говорит Гришка, пушкарь знакомый, такую травку толкает – закачаетесь. Равнодушных не было. Всяких я встречал, говорит, отъявленных и прожжённых, так их с одной затяжки уносило. Есть у меня дружище, Черепом зовут, всё хвастался, что ни одна дрянь его не берёт, а я ему: не хвастайся, попробуй для начала, что мне Артёмка насыпал. Ну, Череп дунул раз, другой, а третьего не понадобилось. Он сначала долго-долго смотрел в потолок, внимательно так смотрел, словно дырку сверлил взглядом, а потом заговорил. И на каком языке – непонятном, чужом! Экзорцизамус те, говорит, омнис иммундус спиритус. Я говорю: чё? А он мне: омнис сатаника потестас, омнис инкурсио инферналис адверсари. И тут меня пробивает на ржач – я тоже слегка дунул, так что всё естественно, он разговаривает, я ржу, и между нами отбывается такой вот диалог:

«…омнис легио, омнис конгрегацио…»

«А-ха-ха-ха!»

«…эт секта диаболика…»

«Ха-ха-ха… ах… х-ха!»

«…эт виртуте Домини Ностри Йезу…»

«Ух-ха-ха-ха-а!»

И так далее. Наверное, стоит сказать, что это был самый вменяемый диалог за весь вечер, ну так что, доктор, хотите попробовать?

Доктор засмущался, кивнул, и Гришка тут же позвонил Артёмке. Тот даже спрашивать не стал: в наркологию – значит, в наркологию. Гришка его встретил прямо у дверей, Артёмка достал из кармана корабль, вот тут его и повязали. Где он сейчас – не знаю, но дай ему Бог столько здоровья, сколько он мне лишку не жалел.

От подъезда до метро расстояние символическое, так что я иду пешком. При свете фонарей всё кажется таким прекрасным и загадочным, хоть бери да рисуй. На солнце всё по-другому. Я, конечно, уважаю солнце больше фонарей, но оно стыда не знает – лезет в каждую щёлочку, каждый прыщик на лице высветит. Фонари – не то, они ценят личное пространство. А не нравится фонарь – так возьми и выруби. Был у меня знакомый, ненавидел солнце. Мы с ним жили в юности, снимали квартирку, так он это солнце последними словами крыл с утра до вечера. Вечно шторы задёргивал, щёлочку сделаешь – истерика. Я ему говорю: скрывайся не скрывайся, а у Бога ты как на ладони. Он и меня последними словами начал, все вы заодно, говорит, и Бог, и ты, и солнце, все вы против меня. Я только рукой махнул, не хотелось его осуждать. Как говорится, не дёргай соломинки из чужих глаз, сперва избавься от бревна в своём. Бывает, тянешь у себя из глаза бревно, тянешь, вытянул – радуешься! а не тут-то было: погляди, в глубине ещё одно торчит, ты за него хватаешься, тянешь, вытянул… Глядишься в зеркало: Господи Боже, да у меня в глазу целый дровяной склад! Так и тягаешь всю жизнь брёвна, только все не перетягаешь, глазница раньше опустеет, чем ты из глаза выгрузишь всё до последней жёрдочки, вот и к другим лезть нечего, у них свои проблемы, у тебя – свои, и каждый воюет как может.

Так что я прогулялся до метро под фонарями, наслаждаясь тихой погодой. Осенью хорошо, осенний воздух приятен коже, а запах гниловатых листьев навевает романтические мысли. Зимой – тоже хорошо, особенно когда снежок ровным слоем покрывает серый тротуар, но если снега нету, это ничего страшного, морозный воздух по утрам бодрит и разгоняет кровь по телу. А весной? И весной хорошо! Бывает, ботинки промочишь и радуешься – а чего огорчаться, рано или поздно высохнут, вода не кровушка. А летом, летом как хорошо, когда сидишь у окна и глядишь, как колышутся листья на тёплом ветру, и сам в такт колышешься… Хорошо! А плохо – это когда косяка под рукой нет. Тогда и осень не в радость, и солнце не в радость, и фонари. Так что путешествую вынужденно, неохота мне без косяка тосковать. Я спускаюсь в метро, покупаю жетон и прохожу мимо безмолвных стражей – турникетов. Я мимо них всегда с опаской, механизм дурной, возьмёт и долбанет, но на этот раз обходится – посвечивая жёлтым глазом, турникеты пропускают меня внутрь.

А не всегда везло. Иной раз не впускали. Как пару лет назад… но давайте по порядку – подогнали мне ребята мефедрон. Я с порошками не люблю иметь дела, от них приход ненатуральный, нежности нет, деликатности какой-то не хватает. Кокосом в своё время подзакинулись, он вроде хорошо-хорошо, а потом бац – и уже плохо. То есть, стоишь ты на руках, кричишь ребятам: гляньте, как умею! а через две минуты ты уже сидишь в сортире, кайфа никакого, хочется вот лечь и помереть. А тут нам, значит, подогнали мефедрон. Изначально это соли для ванн были, но какому-то торчку, наверное, так приспичило, что он их занюхал. Не знаю, в каком надо быть отчаянии, чтобы занюхивать всё, что под руку попадётся, но торчки редко потребляют нечто способом, для того предназначенным. Я не наркоман какой-нибудь, однако мефедрон торкал покруче кокаина, а депрессняк и того хуже наступал. Намучились мы с этим порошком: это как берёт тебя невидимая рука и ласково-ласково в небо поднимает, а потом без всякого предупреждения о землю – шмяк! Один раз обожглись, другой, наконец открыли хитрый способ, как обойтись без депрессняка. Закидываешься сначала мефедроном, и пока он действует, попиваешь водку из горла, трёхсот грамм обычно хватает. Мефик тебя отпускает, и ты начинаешь пьянеть. Это ещё не всё – тут нужно раскуриться, и хорошенько, тогда через час или около, едва водка начинает отпускать, как ты уже не пьяный, а накуренный. И никакого депрессняка, проверено, пользуйтесь.

Но я про турникеты говорил. Нюхнул я как-то мефика для настроения и поехал с работы домой. Захожу в метро, а навстречу – турникет. И по ногам меня! Я кричу: за что! и пытаюсь мимо пройти, а он меня по ногам, по ногам! Весь кайф обломал. Подходит ко мне дядька в форме, серьёзный такой, не шутки шутить собрался, и я ему: чува-ак! ты посмотри на это, я ничего не сделал, а падла меня бьёт, как сучку сутенёр, доколе? Дядька в форме поглядел скептически. Молодой человек, говорит, вы пьяны. А я застремался: не, говорю. Он мне: дыхните. Дыхнул. Правда, я забыл, что по собственному рецепту выпил полбутылки водки, и дядьку отшатнуло аж, а тут меня и блёв пробрал некстати, в общем, что началось – не передать. Я блюю, дядька по рации подмогу вызывает, и как по волшебству с ним рядом мент материализуется. Я ментам не доверяю, у них какое-то странное представление о законе. Так что я решил смотаться – перепрыгнул турникет, как мне сразу в голову-то не пришло, и побежал вниз по ступенькам, мент за мной, но я под мефиком развиваю скорость ахиллесову, а тут и поезд на станцию приходит, заскакиваю, осторожно, двери закрываются, я расслабляюсь, насколько это возможно под мефедроном, и меня уносит в светлое будущее.

Вот как сейчас. Сажусь в полупустой вагон и проникаюсь духом путешествия. Тем, кто без воображения, ездить скучно, а я обычно прикрываю глаза и представляю себя верхом на драконе. Или в ракете на Марс. Или в герметичной капсуле, что уходит глубоко под воду – ну, типа, в этом духе. Тут и косяка не нужно, достаточно глаза прикрыть, а мозг уже достроит. Только сегодня мой мозг глюканул: нет бы в космос меня отправить, нет бы на драконе покатать, а он мне начинает рисовать то, что и без него существует. Сижу с закрытыми глазами, а передо мной жена возникает, ребёнок в кроватке – да откуда он взялся? То есть, я знаю, откуда дети берутся, но вот не помню, хоть убей, чтоб этот у нас рождался. Впрочем, помню, Светка всё беременная ходила, а я её поддразнивал: жирная ты, говорю, а не беременная. А потом – ребёнок… И здоровый какой! Поиграться с ним забавно, без сомнения, но круглые сутки играть не станешь, а этот малыш похлеще амфитаминного кролика: играйся с ним, и всё тут. Серьёзно, мальчишка возник из ниоткуда. Бог завещал нам плодиться, вот я и расплодился по накурке, Светка его втихаря от меня родила, а потом в дом притащила – гляди, мол, сын. Всё смешалось в памяти, всё рассыпалось, фрагментов целых недостаёт… Как несколько лет назад, когда у меня два дня из памяти выпало, до сих пор не знаю, что со мной тогда происходило.