Читать книгу Анаксимандр и рождение науки - Карло Ровелли - Страница 1

Представители самых разных цивилизаций всегда считали, что мир состоит из Небес наверху и Земли внизу (Ил. 1а). Чтобы Земля не падала, под ней должно было располагаться еще больше земли, или, возможно, огромная черепаха на спине слона, как в некоторых азиатских мифах, или гигантские столпы, подобные тем, что поддерживают Землю согласно Библии. Такое видение мира разделяли египтяне, китайцы, майя, народы древней Индии и Африки южнее Сахары, евреи, коренные американцы, жители древних вавилонских империй и все другие культуры, о которых у нас есть свидетельства.

Все, кроме одной: греческого мира. Уже в классическую эпоху греки воспринимали Землю как камень, парящий в космосе, – парящий, но не падающий (Ил. 1б). Под Землей для них не было ни бескрайней земли, ни черепах, ни столпов, а, скорее, то же самое небо, что и над головами. Как грекам удалось на столь раннем этапе понять, что Земля подвешена в пустоте, а Небеса продолжаются у нас под ногами? Кто и как это понял?

Ил. 1а, слева. Большинство ранних человеческих цивилизаций представляли мир состоящим из Небес наверху и Земли внизу. Ил. 1б, справа. Древние греки воспринимали Землю как камень, парящий в космосе.

Человек, совершивший этот колоссальный скачок в понимании мира, – главный герой этой истории: Αναξιµανδος, Анаксимандр, который жил двадцать шесть веков назад в Милете, греческом городе на побережье современной Турции. Одного только этого открытия достаточно, чтобы называть Анаксимандра одним из интеллектуальных гигантов эпохи. Но в действительности наследие Анаксимандра еще более велико. Он проложил путь для физики, географии, метеорологии и биологии. Но что еще более важно, он запустил процесс переосмысления нашего мировоззрения, он начал искать знания, отвергая любые кажущиеся самоочевидными «определенности». Это и стало одним из главных принципов научного мышления.

Природа научного мышления – вторая тема этой книги. Я считаю, что наука – это страстный поиск все новых и новых способов постижения мира. Ее сила заключается не в установлении несомненных фактов, а в радикальном осознании широты нашего невежества. Это осознание позволяет нам постоянно подвергать сомнению наши собственные знания и, таким образом, продолжать учиться. Поэтому научный поиск знания питается не определенностью, а радикальным отсутствием определенности. Его путь изменчив, способен к непрерывной эволюции, ему свойственны огромная сила и искусная магия. Он может ниспровергать порядок вещей и вновь и вновь заново изобретать мир.

Такая трактовка научного мышления как чего-то подрывного, визионерского и постоянно эволюционирующего существенно отличается как от понимания науки философами-позитивистами, так и фрагментированного, иногда сухого образа науки, представленного в некоторых современных философских размышлениях о ней. На этих страницах я пытаюсь осветить науку с точки зрения ее критической и бунтарской способности снова и снова переосмысливать мир.

Если такое переосмысление мира является центральным аспектом научного предприятия, то начало приключений науки следует искать не в законах Ньютона, не в экспериментах Галилея и не в размышлениях Фрэнсиса Бэкона. И даже не в ранних математических построениях александрийской астрономии. Его следует искать в том, что можно назвать первой великой научной революцией в истории человечества – в революции Анаксимандра.

Нет сомнений в том, что значение Анаксимандра в истории мысли недооценивается[2]. Я считаю, что это произошло по нескольким причинам. С одной стороны, в античном мире его вклад был признан авторами с научным уклоном, включая Плиния (которому принадлежит цитата из эпиграфа к этой книге), но в целом Анаксимандр рассматривался античными авторами, включая Аристотеля, как сторонник натуралистического подхода к познанию, которому решительно противостояли другие культурные течения и который к тому моменту еще не имел существенных результатов. Натуралистический проект, действительно, тогда еще не принес того богатства плодов, которое он принесет современной науке после длительного процесса созревания и многочисленных методологических корректировок.

С другой стороны, в основе сегодняшней недооценки мысли Анаксимандра лежит современное пагубное разделение на естественные и гуманитарные науки. Я осознаю, что моя преимущественно естественно-научная подготовка делает оценку вклада мыслителя, жившего около двадцати шести веков назад, рискованным делом, но я убежден, что большинство, если не все сегодняшние обсуждения вклада Анаксимандра страдают от противоположной проблемы. Я имею в виду трудность, с которой сталкиваются специалисты по истории или философии при оценке важности открытий, чье значение и влияние являются сугубо научными. Мне кажется, что даже цитируемые в предыдущей сноске авторы, которые без колебаний признают величие вклада Анаксимандра, не понимают всей степени исторической важности его многочисленных прозрений для развития науки. На этих страницах я осуществляю попытку привлечь внимание к этой важности.

Поэтому я рассматриваю Анаксимандра не как историк или специалист по древнегреческой философии, а как современный ученый, стремящийся осмыслить природу научного мышления и его роль в долгосрочном развитии цивилизации. В отличие от большинства текстов об Анаксимандре, целью моей работы не является как можно более точная реконструкция его мысли и концептуального универсума. В своей реконструкции я опираюсь на авторитетные и кропотливые труды историков, специалистов по античности, таких как Чарльз Кан, Марсель Конш и, в недавнем времени, Дирк Купри. Моя цель не в том, чтобы оспорить их выводы, а в том, чтобы пролить свет как на глубину их мысли, так и на роль прозрений Анаксимандра в развитии универсального знания.

Другая, менее очевидная причина недооценки идей Анаксимандра и греческих научных предположений в целом кроется в распространенном, на мой взгляд, непонимании некоторых центральных аспектов научной мысли.

Наивная уверенность в науке девятнадцатого века (в частности, прославление науки как окончательного знания о мире) была подорвана. Одной из сил, ответственных за это, стала революция в физике двадцатого века, которая привела к обнаружению того факта, что ньютоновская физика, несмотря на ее огромную эффективность, на самом деле, строго говоря, ошибочна. Большая часть последующих работ по философии науки может быть прочитана как попытка справиться с вызванным этим открытием разочарованием. Что есть научное познание, если оно может быть ошибочным, даже когда оно чрезвычайно эффективно?

Широкое течение в философии науки отреагировало на это стремлением оставить некий базис, отталкиваясь от которого можно сохранить и уверенность в науке. Научные теории, например, интерпретируются как конструкции, ценность которых ограничивается их непосредственно проверяемыми следствиями в пределах заданных областей истинности. Знания, содержащиеся в научных теориях, интерпретируются как ограниченные способностью делать предсказания. Тем самым, на мой взгляд, мы упускаем из виду качественные аспекты научного познания и, в частности, способность науки подрывать и расширять наше видение мира. Эти качественные аспекты не только неотделимы от научного мышления и необходимы для его функционирования, но, более того, являются его основной мотивацией и причиной, по которой оно представляет интерес.

Другое широкое течение современной культуры на противоположном конце спектра принижает научное мышление и способствует распространению антинаучных настроений. В начале двадцать первого века во многих уголках мира к рациональной науке стали относиться с подозрением. В культурных кругах и повседневной жизни возникли формы иррационализма. Антисциентизм питается разочарованием, вызванным неспособностью науки дать нам законченное видение мира, он питается страхом принятия незнания. Ложная определенность предпочтительнее отсутствия определенности.

Но ответы, которые дают естественные науки, заслуживают доверия не потому, что они окончательные. Эти ответы заслуживают доверия потому, что они – лучшее, что у нас есть сейчас, в данный момент истории познания. Отсутствие определенности – это отнюдь не слабость. Напротив, оно составляет – и всегда составляло – саму силу рационального мышления, движимого любопытством, бунтом и стремлением к переменам. Именно благодаря тому, что наука не воспринимает свои ответы как окончательные, она может продолжать их совершенствовать.

С этой точки зрения три века ньютоновской науки не представляют собой науку. Напротив, они на этом пути не более чем момент отдыха в тени великого успеха. Оспаривая теории Ньютона, Эйнштейн не ставил под сомнение возможность приобретения лучшего знания о том, как устроен мир. Напротив, он пошел по стопам Максвелла, Ньютона, Коперника, Птолемея, Гиппарха и Анаксимандра, каждый из которых продвигал научное знание и оспаривал общепринятое видение мира, постоянно совершенствуя его – признавая ошибки и учась смотреть все дальше и дальше вперед.

Успехи, достигнутые этими великими учеными (и бесчисленным множеством других, не столь заметных ученых), неоднократно меняли не только наше мировоззрение, но даже сами правила мышления, которые структурируют это мировоззрение. Я убежден, что искать ключ к решению всех проблем (к этой методологической и философской точке опоры можно было бы привязать это наше интеллектуальное приключение) – значит предать саму природу науки, которая по своей сути является эволюционной и критической.

Уже довольно давно человечество обнаружило путь, позволяющий и обойти уверенность тех, кто утверждает, что познал окончательные истины, и избежать краха, следующего за популярным сегодня утверждением о том, что все истины равны, каждая в своем культурном контексте, и мы не можем отличить истинное от ложного. Именно эту точку зрения я постараюсь сформулировать в заключительной части текста.

Обращение к древним истокам научного мышления, к самым первым шагам в направлении рационального исследования природы, таким образом, является здесь способом пролить свет на некоторые центральные аспекты природы этого мышления.

Я думаю, что размышления об этом важны и для сегодняшней фундаментальной науки. Процесс научной революции, начатой Эйнштейном, еще не закончился. Говорить об Анаксимандре – значит также пытаться постичь смысл этой революции. Моя основная научная деятельность связана с этой областью, в частности, с квантовой гравитацией – крупной открытой проблемой, лежащей в основе современной теоретической физики. Для решения такой проблемы нам, вероятно, необходимо еще раз изменить наше понимание природы времени и пространства. А Анаксимандр сумел изменить прежнее понимание пространства, превратив мир из замкнутой коробки с Небесами наверху и Землей внизу в открытый космос, в котором парит Земля. Я считаю, что только поняв, как возможны такие грандиозные преобразования мира, как у Анаксимандра, и в каком смысле они «верны», мы можем надеяться противостоять вызовам, связанным, например, с изменениями представлений о пространстве и времени, так как подобные изменения требуются для квантования гравитации.

Наконец, через всю эту книгу проходит третья нить: обсуждение обширной проблемы, в отношении которой я могу поставить больше вопросов, чем предложить ответов. Когда мы рассматриваем самые ранние античные проявления рационального мышления о природе, это естественным образом приводит нас к рассмотрению способа познания, который исторически предшествовал ему – способа познания, который и сегодня утверждает себя в качестве альтернативы рациональному мышлению. Это тот способ познания, из которого родилось рациональное мышление, от которого оно отделилось и против которого оно восстало и все еще продолжает восставать.

Когда Анаксимандр «распахнул врата природы» (по словам Плиния), он разжег конфликт между двумя принципиально разными способами мышления. С одной стороны, господствовал мифический и религиозный образ мышления, основанный в значительной степени на определенностях, которые по самой своей природе не могут быть поставлены под сомнение. С другой стороны, имел место новый взгляд на мир, основанный на любопытстве, стремлении к переменам и отказе от определенностей. Этот конфликт проходит через всю историю западной цивилизации, век за веком, и всегда разрешается по-разному. Он продолжается до сих пор.

После периода, когда эти противоположные типы мышления, казалось, мирно сосуществовали, сегодня столкновение между ними произошло вновь. Многочисленные голоса, представляющие политические и культурные точки зрения, которые в иных случаях сильно расходятся, снова выступают в защиту иррациональности и примата религиозной мысли. Это новое столкновение между позитивистской и мифологически-религиозной мыслью возвращает нас к конфликтам эпохи Просвещения. Но я думаю, было бы ошибкой рассматривать только последнее десятилетие или последние несколько столетий в попытке прояснить этот момент. Столкновение, о котором идет речь, еще более фундаментально. Его история измеряется тысячелетиями, а не веками, что происходит по причинам, связанным с медленным развитием человеческой цивилизации, глубокой структурой ее концептуальной организации и свойственной ей размеренной политической и социальной эволюцией.

Это обширные темы, и я могу лишь задавать вопросы и искать основания для размышлений в последних главах этой книги, но я верю, что эти темы являются важнейшими для нашего мира и его будущего. Каждый день неопределенные исходы этого конфликта формируют жизнь и судьбу всего человечества.

Я не хочу преувеличивать значение Анаксимандра. В конце концов, мы знаем о нем очень мало. Но двадцать шесть веков назад на Ионическом побережье кто-то открыл новый путь к знаниям и проложил новый маршрут для человечества. Густой туман окутывает шестой век до н. э., и мы слишком мало знаем о человеке по имени Анаксимандр, чтобы с уверенностью поставить ему в заслугу эту колоссальную революцию. И все же эта революция, рождение мышления, основанного на любопытстве и стремлении к переменам, произошла. В конечном счете, неважно, были ли эти изменения произведены лично Анаксимандром, или «Анаксимандр» – это просто имя, используемое в древних источниках для их обозначения.

Эта необыкновенная революция, которая началась на побережье современной Турции двадцать шесть веков назад и в которую мы до сих пор погружены, является темой этой книги.