Читать книгу Та, что превращает время в пыль - Кармаль Герцен - Страница 1

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПИСЬМА ИЗ ПРОШЛОГО

Глава первая

Такие дома, как «Лавандовый приют», похожи на старинные шкатулки с секретами. Особняк в неоготическом, викторианском стиле был наполнен духом старины – антикварных вещей здесь было больше, чем в известной в моем городе лавке, куда приезжали коллекционеры со всех концов страны. Если бы бабушка захотела продать то, что перешло ей в наследство, безбедная жизнь была бы ей обеспечена.

Я прохаживалась по гулкому мраморному вестибюлю, спускалась по парадной лестнице, скользя пальцами по резным дубовым перилам, распахивала створки украшенного лиственным орнаментом массивного гардероба, разжигала огонь в отделанном мрамором камине, едва веря, что на целое лето все это принадлежало мне одной. Мама заканчивала свои дела в Ветшфуре, чтобы к началу учебного года переехать в Ант-Лейк, «в этот богом забытый городишко».

В детстве бабушка часто рассказывала мне о «Лавандовом приюте». Кажется, с его названием была связана какая-то давняя и романтичная история, и жаль, что со временем я ее позабыла. Зато я хорошо помнила слова бабушки о том, что это место обладает своей собственной уникальной силой, что здесь, в «Лавандовом приюте», грань между реальностью и сверхъестественным очень тонка.

Когда я была малышкой, мне очень нравилось слушать рассказы бабушки о «Лавандовом приюте». Я верила, что если прислушаться к стону ветра в трубах, то станет ясно, что это вовсе не ветер, а плач потерянной в четырех стенах души – потерянной и одинокой. Верила, что на чердаке живет призрак девочки по имени Тили. Что, если сильно захотеть, можно увидеть полустертые, размытые кадры из ее жизни – война, холод и голод. Я верила в то, что бабушку посещали видения из жизни не только Тили, но и жизни тех, кто когда-либо жил в «Лавандовом приюте». Помню, как завидовала ей, когда впервые услышала об этом – представить только, она могла прожить чужую жизнь! Бабушка рассказывала мне, что в особняке сохранились вещи их бывших хозяев, которым она отделила целую комнату, назвав ее «комнатой памяти», и иногда, прикасаясь к этим вещам, она видела краткие вспышки – эпизоды из чужих жизней.

Помню, отец ругался на бабушку за ее «сказки», особенно те, что были связаны с призраками – слишком печальными и пугающими они были для меня, тогда еще совсем малышки. Но она твердо стояла на своем: «Это не сказки, Мартин. Это правда».

Я росла, и очарование этих историй угасало. Возможно, причиной этому было то, что росла я в ярком и беспокойном Ветшфуре, куда мы переехали с отцом и матерью в мои шесть лет, где сама мысль о призраках и истонченных завесах реальности внушала разве что скептическую усмешку. Я росла циником и скептиком, и все меньше верила в сказки о «Лавандовом приюте». Сейчас эти истории были для меня олицетворением того времени, когда наша семья была крепка как никогда. Бабушка была жива, мама не ушла от отца, а отец не завел себе новую семью – с такой легкостью отказавшись от старой.

И вот теперь, после десяти лет, проведенных в суете столицы, я вернулась туда, где прошли первые годы моей жизни – в «Лавандовый приют».

Я влюбилась в этот дом с первого взгляда. Да, особняк казался немного старомодным, но это лишь придавало ему особой, неповторимый шарм. Да, чуть-чуть поскрипывали полы, а штукатурка кое-где пожелтела и осыпалась. И все же дом был наполнен светом и уютом. Восторженная, я переходила из комнаты в комнату – огромная спальня, немного тесный кабинет с камином и роскошным столом у окна. Мебель старомодная, как и весь «Лавандовый приют», но добротная. Когда мама приедет, наймет рабочих – что-то нужно будет обновить, что-то подлатать… но менять дом полностью, изгонять из него дух старины я не хотела. В память о бабушке, в память о доме, который наполнил мое детство чудесами и тайнами.

То, что из-за переезда в Ант-Лейк мне пришлось перевестись в другую школу, ни капли меня не беспокоило – я любила новые впечатления и новые знакомства, и начала учебного года в незнакомой школе ждала с нетерпением.

Я никогда не любила откладывать дела на потом. Несмотря на усталость, целый день я потратила на то, чтобы распаковать коробки и разложить вещи по шкафам. Часть я перевезла в «Лавандовый приют» из нашей с мамой квартиры в Ветшфуре, часть оставила подруге, которая теперь поселилась в ней. Зато мама – не стоит и сомневаться – в Ант-Лейк вернется с горой чемоданов… и, судя по всему, моим новым будущим отчимом. Я вздохнула со смешанным чувством. Перемены, перемены…

Первая ночь в «Лавандовом приюте» прошла чересчур спокойно для дома, населенном призраками. Не знаю, что именно бабушка имела ввиду, говоря об истончении завесы между двумя реальностями, но спала я крепким и спокойным сном.

Странности начались на следующий же день – второй день моего пребывания в «Лавандовом приюте».

Это было похоже на слабое дуновение воздуха, прохладным шлейфом скользнувшее по моей щеке – будто навстречу мне прошел кто-то невидимый, но способный всколыхнуть воздух между нами. Мороз побежал по коже, но в тот, первый раз, я списала все на излишне живое воображение, которое подхлестывали рассказы о «Лавандовом приюте». Было и еще кое-что – шорох в соседней комнате, негромкий стук чего-то легкого упавшего на пол – ручки или блокнота. Иногда мне казалось, что краем глаза я ловлю какое-то движение. Оборачиваюсь – ничего.

«Розали, это просто нервы», – убеждала я саму себя, пытаясь выровнять сбившееся дыхание.

Ничего удивительного – я попала в «дом с призраками», о котором слышала с самого детства – вот и фантазия разыгралась. Ночь, старинный особняк – все атрибуты для историй о духах, бродящих в ночи.

С трудом, но мне удалось убедить себя в том, что виной тому рассказы бабушки – и то, что я впервые ночевала в таком огромном доме с двумя этажами и четырьмя спальнями. Я уже даже подумывала завести кошку – все, лишь бы не чувствовать себя такой уязвимой, оставшись наедине с темнотой. А тишина, ее верная подруга, лишь добавляла остроты и играла на оголенных нервах как на скрипичных струнах.

Но цепочка странных эпизодов, случившийся со мной тогда, когда я меньше всего этого ждала, заставила меня осознать: все, что рассказывала бабушка о «Лавандовом приюте», действительно было правдой.

***

Прядь скользнула по щеке, стало щекотно и неудобно. Вместо того, чтобы собрать волосы в хвост, я лишь дунула на локон. Упрямый, секунду спустя он вернулся на прежнее место, закрыв мне обзор. Удивительное дело – темно-русые волосы достались мне от мамы, и в то время как я оставалась верной природному цвету, она сама безжалостно выкрашивала их в «нордический блонд». Мне вообще иногда казалось, что мы будто поменялись с ней местами – я предпочитала пышные платья до середины бедра всех оттенков пастели, юбки-тюльпаны с шифоновыми блузками, тогда как мама, словно гонясь за утраченной юностью, в свои сорок носила платья-мини преимущественно синего цвета – подчеркивало необычный цвет ее глаз, и черного, который зрительно стройнил и без того потрясающую мамину фигуру.

Мама – при посторонних она просила называть ее исключительно Мелани, – у которой через три месяца должна была состояться свадьба с уже третьим по счету и весьма обеспеченным мужем, была настоящей хищницей. Если продолжать аналогию, то я на ее фоне была лишь милой домашней кошечкой. Недаром моим излюбленным местом стало кресло у камина, где, закутавшись в бабушкин плед, все еще пахнущий ее духами, я любила проводить дождливые вечера. В отличие от ровесниц, я не любила клубы, предпочитая вечер с горячим чаем и книгой гомону толпы, извивающимся телам и грохоту музыке. Быть может, этим и объяснялось, что у меня так мало подруг.

Вот и сейчас, в воскресный вечер, я читала за столом. Привычным жестом, не отрывая взгляда от книги, потянулась за чашкой. Это была во всех отношениях уникальная чашка из старинного сервиза, из светлого фарфора, с изящной ручкой и тонкими стенками – настоящее антикварное чудо. Ей бы стоять за стеклом, собирая лишь пыль и восхищенные взгляды редких гостей в моем доме. Но соблазн пить из такой красивой чашки оказался сильнее.

Моя рука схватила лишь воздух. Недоуменно переведя взгляд вправо, я увидела чашку на другом конце стола. Вскинула бровь – каким образом она могла там оказаться? Несколько мгновений я буравила чашку подозрительным взглядом, словно в надежде, что она сама даст мне ответ. Пожала плечами и, перегнувшись через стол, пододвинула ее поближе к себе. Глотнула обжигающе горячего кофе и, отставив чашку в сторону, вновь углубилась в чтение.

Через полчаса я сдалась – глаза уже слипались. Поднесла чашку к губам, собираясь допить свой излюбленный напиток и… недоуменно поставила на стол. Чашка была пуста.

– Серьезно? – спросила я в тишину особняка.

Несмотря на усмешку на губах, мне было совсем не весело. Даже как-то… не по себе. Ведь я-то знала, что, даже задумавшись, не смогла бы допить залпом горячий кофе – я всегда ждала, когда он немного остынет. Но и о призраках-любителях кофе я слышала впервые.

– Не смешно, – буркнула я, направляясь в спальню. А у самой по спине пробежал холодок. Я вдруг почувствовала себя под прицелом невидимых глаз, и отогнать эту навязчивую мысль оказалось не так-то просто.

На этом престранном эпизоде неприятные сюрпризы не закончились. День спустя я обнаружила, что книги, тщательно выстроенные на полках огромной бабушкиной библиотеки корешок к корешку перепутаны. Одни свалены в кучу, другие поменялись местами с третьими. Я стояла напротив огромных шкафов от пола до потолка, и меня бросало то в жар, то в холод. Слава богу, что за окном был день, иначе от всего увиденного мне стало бы совсем жутко.

Я вернулась в спальню и села на кровать, скрестив ноги. Итак, похоже в «Лавандовом приюте» действительно водились духи. Я задрала голову вверх, словно пытаясь взглядом проникнуть сквозь потолок на чердак, где, по словам бабушки, обитал призрак бедняжки Тили, погибшей в годы войны. Неужели это действительно она безобразничала в доме? Или… кроме нее здесь был кто-то еще?

От этой мысли я окончательно растеряла самообладание. Да, я люблю истории о призраках – но, как оказалось, не тогда, когда являюсь их героиней! Нервно сглотнув, я пошла на кухню. Даже сейчас, залитая солнечным светом, она не казалась мне безопасной. Чашка стояла там, где я оставила ее вчера – ну хоть на этом спасибо.

Мелькнула еще одна догадка, более приземленная и лишенная сверхъестественных объяснений – что я попросту оказалась лунатиком, и это именно я брожу по дому по ночам и переставляю книги. Но стать вдруг лунатиком на семнадцатом году жизни – почти так же фантастично, как и встретить в доме призрака. Да и история самопередвигающейся и самоопустошающейся чашкой в эту теорию никак не вписывалась.

Мне свойственно подходить к самому простому делу со всей серьезностью и основательностью. Вот и сейчас я запаслась блокнотом и перед тем, как отправиться спать, набросала схематичные рисунки всех комнат «Лавандового приюта». Зарисовала примерное расположение книг, расположение треклятой чашки и антикварных кукол в закрытой бабушкиной спальне. И только после этого с чистой совестью и чувством выполненного долга отправилась спать.

Наутро я встала в боевом расположении духа и решительно принялась обследовать дом. Вердикт: статуэтки на камине переставлены, книги в библиотеке поменялись местами – и, что самое любопытное, полки с новыми книгами, которые из дома привезла с собой я, оказались нетронуты, а вот те, которым насчитывалось уже больше полутора веков, поменяли свое прежнее расположение.

Итак, настало время признать очевидную истину: в моем доме обитали призраки.

Глава вторая

Ночь снова меня позвала.

Я резко открыл глаза, словно бы какая-то сила сама распахнула веки. Поднялся с кровати, не зажигая газового светильника, добрался до двери – тьма была мне родной, и я превосходно в ней ориентировался.

С тех пор, как я остался один, как моя Орхидея в очередной раз вырвала из груди и растоптала мое сердце – и долгие года до ее появления в моей жизни, я спал в одежде. Наверное, было глупо на что-то рассчитывать, но я не мог позволить себе тратить драгоценное время на лихорадочные поиски одежды. Да, я отчаянно верил – или же опять путал веру с надеждой – что однажды, когда ночь снова меня позовет, я стану не жнецом, а спасителем.

Я выбрался из дома, стараясь не потревожить покой дремлющих слуг – чудаковатых, но милых супругов Эйзерваль. Они, увы, были уже немолоды, и спали плохо и чутко.

Ночь была безлунна, и лишь газовые фонари вдоль улицы разбавляли густые чернила, разлитые над городом. Я шел, постукивая тростью по мостовой, и иной раз мне казалось, что над моей головой висят огромные часы, методично отстукивающие минуты. Минуты… до чего? Или же стук чьего-то сердца, которое вот-вот остановится.

Я спешил, но старался не привлекать к себе лишних взглядов, как репейник, вцепляющихся в меня. В эти мгновения меня будто окружал некий ареол, невольно притягивающий ко мне чужие взгляды. Мимо, грохоча колесами по мостовой, промчался экипаж. И если кучеру я оказался безынтересен, то сидящая внутри кеба леди внимательно на меня посмотрела. И тут же, словно чего-то испугавшись, поспешно отвернулась от окна. Что-то в моих глазах ее напугало.

Пожав плечами, скрытыми черным фраком, я свернул в проулок. Я шел, ориентируясь на некое внутреннее ощущение – словно вместо моего сердца был моток пряжи, а кто-то невидимый там, в темноте переулка, осторожно наматывал нитку, притягивая меня к себе. Кто-то – я знал это наверняка, и все же, парадокс, не переставал надеяться – мертвый.

Проулок закончился тупиком – высокой глухой стеной каменной громады. В углу, скрытое полумраком, лежало девичье тело. Я приблизился к ней, инстинктивно стараясь ступать мягко, позабыв, что она уже никогда не сможет услышать меня. Сейчас она бредет по Пустыне Снов, но где закончится ее путь, знают только боги.

Оглядевшись по сторонам и удостоверившись, что за мной никто не наблюдает, я вскинул ладонь. Спустя мгновение на нем заплясал огонек, словно вырванный с чьей-то свечи – впрочем, так оно и было. Огонь не причинял вреда ни моей коже, ни перчатке из белой лайки, но позволял мне хорошо рассмотреть лежащую на земле девушку.

Несомненно, при жизни она была очень красива – правильные черты лица, аккуратный вздернутый носик, веснушки, рассыпанные по золотистой коже. Но сейчас черты ее милого лица были искажены печатью смерти – глаза вытаращены, в них навеки застыл страх, на шее в том месте, где равнодушный металл соприкоснулся с нежной кожей – порез. Как росчерк пера, макнувшего в ярко-алые чернила – подпись на приговоре незнакомки, где было только одно слово: «Смерть».

Я стоял над ней, размышляя: что привело привлекательную юную леди, облаченную в дорогие шелка, в этот проулок? Некая тайна, провидение или случайность? Была ли она одна или ее служанка попросту сбежала, когда на ее госпожу напали? Увы, но и такое случалось не раз. Сколько ни плати, собственная жизнь всегда кажется дороже.

Но, разумеется, больше всего меня волновал совершенно другой вопрос: кто ее убил. Я присел на корточки, откинув назад фалды фрака, аккуратно положил на землю серебряную трость с набалдашником в виде львиной головы. Склонившись над незнакомкой, заглянул в ее глаза.

В то же мгновение меня подхватил и закружил черный поток. А затем, когда головокружение закончилось, на меня обрушился целый шквал чужих эмоции, которые буквально затопили меня с головой. Я видел то, что видела незнакомка за несколько минут за своей смерти.

Я не видел ее лица, ведь я смотрел на мир ее глазами. Видел знакомый уже проулок, чувствовал страх, горящий в каждой клеточке ее тела и заставляющий ее все бежать и бежать вперед. Кто-то схватил ее сзади – я ощутил это прикосновение собственной кожей. Схватил за локоть и дернул на себя, разворачивая. Я инстинктивно вздрогнул, в моей – ее – голове прозвучал женский крик. Ее собственный вскрик. А затем я увидел лицо нападавшего.

Темно-рыжие волосы, прикрытые кепкой, жидкие усы. Неприятное, покрытое рытвинами, лицо, перекошенное от злости и решимости. В руке – нож – тот самый, что несколькими минутами позже оставит длинную рану на шее молодой леди. И из этой раны навстречу небу потянется ее душа.

«Кошелек или жизнь» – вот он, истинный приговор, выбор, оставленный незнакомке. И она выбирает, торопливо сдергивая атласную перчатку с тонкой руки и отбрасывая ее на мощеную плитку. Сдергивает кольца, и пальцы дрожат, выдавая текущий по венам страх. Следом в ладонь грабителя падают и сережки, и крошечный ридикюль.

– И медальон, – ухмыляется тот, обнажая темные от табака зубы.

И тут она медлит. Я вижу руку, взметнувшуюся к шее, чувствую прикосновение пальцев к нагретому девичьим телом металлу. Они сжимаются, но не спешат снимать с шеи медальон и вкладывать в жадно протянутые руки.

– Чего застыла? Медальон давай! – грабитель нервно облизнул губы.

На меня обрушились обрывки воспоминаний с ароматом цветущего миндаля: горечь и сладость в едином порыве. Чье-то лицо: мужественное, красивое, с ноткой дерзости во взгляде. Жадный поцелуй и переливистый смех – ее смех. Ее лицо – бледное, сильно контрастирующее с черным шерстяным платьем, и опустившаяся вниз черная вуаль. Боль и нежность к тому, кто ушел слишком рано, и нежелание расставаться с вещью, которая так сильно напоминала о нем, которая была дороже всего золота мира.

Нельзя привязываться к вещам, нельзя привязываться к людям – я выучил это давно, но постоянно нарушал собственный же зарок.

Грабитель бросился вперед, незнакомка попыталась его оттолкнуть – глупо, но желание сохранить память об умершем любимым оказалась сильнее страха, заглушила инстинкты. Недолгая борьба с заранее предрешенным финалом. И – алый росчерк на белой коже. Я не мог видеть его, но почувствовал ослепительную вспышку боли, сменившуюся всепоглощающей тьмой.

Я вынырнул из пучины чужих эмоций и воспоминаний. Оставил незнакомку лежать там, где ее нашел. Позже здесь будут полицейские, зеваки или горюющие родственники. Возможно, она даже задержится здесь – если Пустыня Снов ее отпустит – чтобы попрощаться. Возможно, она уже ушла, не оглянувшись. У меня же был другой путь.

Я мог идти с закрытыми глазами, ориентируясь на тающий след чужой энергии – след ее убийцы. Не знаю, отчего мой дар работал именно так, но мне необходимо было увидеть лицо того, за чьей душой я шел. Без этого чужеродная энергия просто ускользала из моих пальцев.

Страшно представить, что если бы незнакомка не обернулась, если бы ее настиг удар в спину, то ее убийство так бы и осталось безнаказанным. А допустить этого нельзя. Не для того Господь создавал меня.

Я не запоминал улиц, почти не видел мелькающих перед глазами лиц. Стремясь удержать черную энергию, обвивающую мои пальцы, я уверенно шел вперед. Уши мои не слышали ничего, кроме размеренного стука трости.

Я знал, что уйти далеко убийца не мог – ночь всегда призывала меня ровно в ту минуту, когда биение чьего-то сердца останавливалось навсегда. И я настиг его в одном из переулков. Он торопливо шел, заложив руки в карманы, где прятал окропленную чужой кровью добычу, с согбенной спиной – не знай я правды, подумал бы, что на него давит чувство вины.

Услышав шаги за спиной, он резко развернулся. Я мог сделать неслышимыми свои шаги. Я мог слиться с тенью, ведь она была частью меня.

Я – и свет, и тьма, а что рождает их слияние? Тень.

Но я хотел, чтобы он слышал. Чтобы тот страх, что испытала прелестная незнакомка, с губ которой больше никогда не сорвется теплый вздох, убийца испытал сам.

Он порывался убежать, но сделал ошибку, когда заглянул мне в глаза. Страх парализовал его, приковал на месте. Подойдя к убийце вплотную, я увидел в его зрачках собственное отражение: высокий молодой мужчина с темными волосами чуть ниже ушей, облаченный в черный фрак, белые брюки и рубашку и черный цилиндр.

Черное – тьма в душах тех, кого настигнет неминуемая кара.

Белое – очищение, спасение загубленной души.

– Кто ты такой? – его голос осип от испуга.

– Ангел Смерти, – спокойно ответил я.

Убийца нервно рассмеялся, но шепчущая в переулке тишина поглотила, заглушила чужеродный звук. Улыбка поблекла.

– Ангелов не бывает.

– Тогда кто же я?

И я распустил крылья.

Сотканные из теней, они подняли волну воздуха, скинувшие клетчатую кепку с головы убийцы, растрепали его волосы. Я видел ужас на его лице – ужас пополам с неверием. Я знал, что видит он – за миг до свершенной кары мои глаза становятся полностью черными, словно тьма, живущая в моей душе и ежечасно борющаяся со светом, заливает своими чернилами глаза от радужки до белков.

Убийца закричал, но его крик тут же оборвался.

Я обнял его своими крыльями. Стоял, слыша размеренный стук сердца – как удар трости по мостовой. Один, последний вздох, потревоживший сотканное из тени перо на моих крыльях. Последний стук сердца и звук упавшего на землю тела. Тела, в котором уже не было души.

Правосудие свершилось. Я мог отправляться домой.

Глава третья

В первую неделю моего пребывания в Ант-Лейк – маленьком городке на юге страны, я познакомилась с Дикси Эллиот. Она работала официанткой в кафе, куда я заглянула выпить чашечку кофе. Дикси так загляделась на молодого спортсмена, что не заметила меня. Мы столкнулись, и поднос, который она держала в руках, с грохотом обрушился на пол. Соус забрызгал мою кофточку, и Дикси буквально стянула ее с меня, пообещав, что все исправит.

Это была искрящаяся жизнью семнадцатилетняя особа с длинной челкой по самые глаза, голубыми глазами и непослушной густой копной шоколадного цвета. Одетая в обтягивающую маечку и суперкороткие шорты, Диски порхала по кафе, притягивая к себе восхищенные взгляды.

Удивительное дело, как быстро мы нашли общий язык. В первый же день нашего знакомства, отработав смену, Дикси затащила меня в местный клуб – в качестве извинения. Было весело – особенно когда Дикси, лихо опрокинув в себя стопку с текилой, полезла на барную стойку, откуда я стащила ее с большим трудом.

Не назову себя скромницей, но танцевать на барной стойке меня не заставишь ни за какие сокровища мира. Мы вообще были двумя противоположностями, которые удивительным образом спелись. Если я предпочитала элегантные наряды и сдержанный стиль, то Дикси одевалась так откровенно, что у меня иной раз нервно поднималась бровь. Шумная, смешливая дебоширка, она идеально меня дополняла – спокойную, порой мечтательную, часто погруженную в себя.

Я часто забегала к ней в кафе – поболтать и пообедать. Без капли смущения, Дикси садилась ко мне за стол прямо в разгар рабочего дня, не обращая внимания на попытки Чака – ее шефа, очень молодого и довольно привлекательного хозяина кафе – воззвать к ее совести.

Вот и сейчас она периодически отпивала мой кофе, за который я ей заплатила, и воровала кусочки бекона из моей тарелки. А ведь я еще даю ей на чай! При этом она невозмутимо качала ногой, игнорируя красноречивые взгляды других официанток.

– А ведь Чаку ты нравишься, – вдруг сказала Дикси.

Я чуть не подавилась кофе. Вообще была жуткой кофеманкой, и усиленно пыталась избавиться от этой привычки, но… особых результатов не достигла.

– С чего ты взяла?

– Брось, да он же глаз с тебя не сводит!

– Он глаз не сводит с тебя, потому что ты бездельничаешь в разгар смены.

Дикси закатила глаза.

– Я же не про сейчас, а вообще. Мне кажется, с тех пор, как ты приехала, он даже одеваться стал лучше – снял эту дурацкую кепку, которая совершенно ему не шла, вместо затертых уже джинсов начал нормальные носить. Хоть на человека стал похож.

Я укоризненно взглянула на Дикси, утащившую кусочек ржаного хлеба и хорошо прожаренный бекон.

– Давай я закажу тебе яичницу, – предложила я.

– Нет, спасибо, я не голодна. И вообще, мне работать надо, – протараторила Дикси.

– Вспомнила наконец-то, – усмехнулась я. Окинула взглядом зал и барную стойку – Чака нигде не было видно. А значит, можно было еще немного поболтать. – Дикси…

– Да? – Подругу перемена в моем тоне насторожила.

– Ты веришь в призраков?

Дикси посерьезнела, прищурила голубые глаза.

– Не знаю, – помедлив, ответила она. – Трудно верить в то, что сам никогда не видел. Но я странное слышала про Ант-Лейк, и даже не знаю, чему верить.

– Странное? – Я зацепилась за это слово – ведь именно это определение как нельзя лучше подходило к бабушкиным рассказам о «Лавандовом приюте» – и о том, что в нем довелось пережить мне самой.

– Да. Говорят, здесь происходили необъяснимые вещи. Говорят даже, что в Ант-Лейке когда-то обитали ведьмы.

– Ведьмы? – Я вздернула бровь.

Призраки – это одно. Это то, во что я действительно могла поверить – ведь никто из нас, ныне живущих, доподлинно не знает, какой после себя мы оставляем след. И что происходит потом, после смерти. Я верила, что призраки – это и есть тот самый след, отголосок души, оставшийся на земле после того, как она вырвется, освобожденная, из человеческого тела. Но ведьмы… Колдовство… Магия… В это поверить было нелегко.

Дикси флегматично пожала загорелыми плечиками.

– Не знаю, так говорят. А… почему ты спросила?

Я помолчала, глядя в кофейную гущу, словно желая по ней предсказать свою судьбу. Нет. Я никогда не хотела знать будущего, каким бы оно ни было для меня – плохим или хорошим. Я хотела, чтобы каждый день открывался мне, чтобы все, что случалось со мной – было в новинку.

– Просто так, – улыбнулась я, – чтобы разговор поддержать.

– А, – протянула Дикси, из-под густой челки чуть недоуменно глядя на меня. – Ну я побежала работать?

– Давно пора, – фыркнула проходящая мимо официантка.

Ничуть не смутившись – если смутить Дикси Эллиот вообще было возможно – подруга помахала мне рукой и была такова.

***

Спустя несколько дней мой страх перед незваным гостем несколько поблек – агрессии он не проявлял, зла мне не желал, а значит, и мне бояться его не стоило. И все же я невольно вздрагивала всякий раз, когда обнаруживала, что та или иная вещь загадочным образом переместилась в пространстве. Клянусь, иногда это происходило за моей собственной спиной – и при свете дня. Вот и верь после этого, что призраки предпочитает ночное время суток для своих безобразий.

В действиях призрака (отчего-то я предполагала, что в доме хозяйничает он один) выявилась некоторая закономерность. Он никогда не трогал мои вещи – те, что я привезла с собой из Ветшфура и те, что приобрела уже будучи жительницей Ант-Лейка. Я заметила, что призрака притягивают исключительно старинные вещи, принадлежащие даже не моей бабушки, а поколениям семей, живших в «Лавандовом приюте» задолго до нас.

Но, несмотря на то, что призрак оказался совершенно безвреден, его присутствие порой смущало меня и создавало определенные сложности. Мне казалось, что я нигде не могу остаться в одиночестве. Я плотно задергивала штору над ванной, полной густой пены и скрывавшей мое тело надежнее пухового одеяла. Раздевалась в полной темноте и тут же, как кролик в норку, юркала в кровать. Я не знала, способен ли призрак видеть или для него не существует ничего, кроме пустого дома, в котором он когда-то был жив.

Во мне боролись два желания – изгнать его и вернуть свою жизнь в прежнее, спокойное и обыденное, русло или же увидеть, услышать незваного гостя. Столкнуться лицом к лицу с неизведанным, хотя бы на мгновение заглянуть за ту грань, что разделяет мир живых с миром мертвых. Признаться, мне нравилось чувствовать себя причастной к чему-то потустороннему, сверхъестественному. Когда настроение было особо благодушным, я даже пыталась воззвать к призраку, поговорить с ним. Но – вот что странно, так охотно нарушающий порядок в доме, он совершенно не желал идти со мной на контакт.

В один из чудесных воскресных дней, пропитанных солнцем и запахом скошенной травы, я собиралась в кафе на встречу со своей новой подругой. Даже одела по этому случаю белое платье с юбкой-тюльпан, привычно нарисовала у глаз черные стрелки. Но встреча не состоялась – Дикси сообщила, что планы поменялись, и прийти она не сможет.

Раздраженно хмурясь, я нажала «отбой». Так и стояла при полном параде и с сотовым в руках. И что теперь делать? Гулять по городу одной, даже в такую прекрасную погоду, мне не хотелось. Смотреть было нечего, а переписка с оставшимися в Ветшфуре одноклассницами уже поднадоела.

Сначала я решила почитать что-нибудь из оставшихся мне в наследство книг. Но уже по пути в библиотеку, занимающую в особняке целую комнату, в голову мне пришла другая мысль. Мне вдруг до безумия захотелось исследовать чердак, который прежде я видела лишь мельком – во второй день в «Лавандовом приюте».

Сейчас светло, да и призрак девочки с чердака – если он, конечно, действительно существовал, вряд ли уже может меня напугать. Не скажу, что я полностью свыклась с мыслью, что в моем доме обитает нечто потустороннее, но и не воспринимала происходящее так остро, как поначалу.

Я поднялась по шаткой деревянной лестнице на чердак, распахнула окно – после того, как смахнула с него внушительных размеров паутину.

Прошлась по чердаку, спугнув притаившуюся по углам пыль. В чердачную комнатку хлынул свет, обнажив слои вековой, казалось, пыли на ящиках и коробках. Я постояла, прислушиваясь к своим ощущениям, но, похоже, на чердаке я была одна.

Запрятанным в коробках вещам было никак не меньше нескольких десятков лет. Чего я только там не нашла! И потускневшее от времени столовое серебро, и ветхие книги, рассыпавшиеся на страницы, и изящные канделябры, и даже миниатюрную чернильницу. Как девчушка, которой в руки попался сундук, набитый сокровищами, я изучала артефакты «Лавандового приюта». Меня не интересовала цена, которую за них могли выложить коллекционеры, но манил, притягивал дух времени, которым они были пропитаны. Сколько историй было связано с этими вещицами, сколько рук касалось их когда-то и сколько чужих тайн они хранили?

Чердачного призрака – девочку по имени Тили – я так и не услышала. Зато наткнулась на что-то весьма интересное – запечатанную коробку с писчей бумагой и… старыми письмами. Восхищенная сокровищем, которое держала в руках, я открыла наугад одно из писем. Ровные строчки из чернил, каллиграфический почерк – но явно мужской, без присущего женской руке изящества и вычурных завитушек. Стоило мне только увидеть первые строчки: «Милая моя Орхидея», как сердце забилось часто-часто – это же настоящие любовные послания!

Зачарованная, я перечитывала письмо снова и снова.

«Милая моя Орхидея,

Твое молчание холодно, как лед. Я пишу тебе, а ледяная тишина взрывается, и холодные осколки ранят мое сердце. Прошу тебя, откликнись на мои письма. Если не желаешь ничего объяснить, просто черкни, прошу, пару строк в ответ. Я должен знать, что с тобой ничего не случилось. Ты же знай, что я люблю тебя.

Кристиан»

Сколько в письме было нежности и теплоты! И вместе с тем я остро ощущала горечь и тоску, которыми были пропитаны эти строки. Кем бы ни была эта загадочная Орхидея, она исчезла из жизни автора письма. И каждое слово было пронизано желанием ее вернуть.

Я взяла стопку писем и отнесла ее в кабинет. На роскошном секретере из орехового дерева чуть пожелтевшие от времени письма смотрелись идеально – словно я лишь восстановила нарушенный порядок вещей. А ведь верно… Где еще, как не здесь, незнакомец, подписавшийся как Кристиан, мог писать письма к своей Орхидее?

Меня так и подстегивало любопытство, смешанное с чем-то трудно уловимым. Я оказалась невольной свидетельницей красивой, но, по-видимому, трагичной истории любви. Настоящей, не выдуманной! И желание узнать, кем были друг для друга Кристиан и та, кого он называл Орхидеей, и почему судьба развела их по разным сторонам, было нестерпимым.

Я отлучилась лишь на пару минут – заварила в чайничке чай с кусочками малины, представляя, как сяду в кресло у камина с кружкой чая и старинным письмом в руках. Но моим мечтам сбыться было не суждено – вернувшись в кабинет, я обнаружила, что письма с секретера исчезли. Не было никаких сомнений в том, что натворил это мой призрачный гость.

И хотя холодок пробежал по позвоночнику, огорчение и раздражение от вмешательства в мою жизнь пересилило страх. Уперев кулаки в бока, я воскликнула в пустоту:

– Отдай письма!

Мелькнула мысль – быть может, я ненароком выпустила Тили с чердака, когда надумала там осмотреться? Или все это время в доме она и безобразничала? Но на смену ей пришла другая, куда более привлекательная – а что, если призраком, ворвавшимся в мою спокойную жизнь подобно вихрю, и был Кристиан?

– Кристиан? Тебя зовут Кристиан?

Тишина была мне ответом.

Глава четвертая

В один из дней, войдя в дом, я застыл на пороге. Что-то было не так. Какое-то странное, необычное ощущение, как кисель, разлитое в воздухе. Это ощущение было мне знакомо – навязчивое, как бродячий пес, оно преследовало меня вот уже несколько дней. Но сегодня все было немного иначе.

– Мистер Валентрис? – Из гостиной вышел мой камердинер, Уэсли Эйзерваль.

В кухне, одетая в ситцевое платье и чепец с лентами, суетилась его жена, Дора – еще одна и последняя обитательница «Лавандового приюта». Прежде в слугах я не нуждался – зачем, когда так любишь одиночество и в совершенстве владеешь магией? – и какое-то время после возвращения в Ант-Лейк жил в особняке один. Но после того, как в мою жизнь впорхнула Орхидея, некоторые привычки пришлось пересмотреть. Я хотел, чтобы моя любимая ни в чем не нуждалась и жила в роскоши и уюте. Так в особняке появились Уэсли и Дора Эйзерваль – немолодая чета из округи Ант-Лейка. После того, как я остался один, выгнать их у меня не поднялась рука. Супруги Эйзерваль казались уже неотъемлемой частью «Лавандового приюта», и без них дом казался бы совершенно пустым.

Я тряхнул головой, отгоняя наваждение. Но отступать оно не желало, наоборот – сделалось острей.

– У нас гости? – осведомился я, снимая шляпу и перчатки и отдавая их камердинеру.

– Нет, сэр, – спокойно ответил Эйзерваль. За месяцы службы он уже привык к причудам молодого хозяина. Он не только никогда не задавал вопросов, что было бы совсем неучтиво, но и ни мимикой, ни жестом не выражал недоумение или удивление, когда я странно себя вел или говорил странные вещи, что, признаться, случалось нередко.

Я нахмурился. Я отчетливо чувствовал чье-то присутствие в доме – чужую энергию, которая выбивалась из общего фона, раздражая мои нервы своей неуместностью в привычном распорядке вещей, в ставшей мне родной и знакомой атмосфере дома. Так звучит фальшивая нота в слаженной игре оркестра.

Я поднялся по лестнице на второй этаж. Постоял, прислушиваясь к своим ощущениям. Здесь чужеродная энергия ощущалась куда сильнее.

И в это мгновение я увидел ее.

Она была прозрачной, едва видимой, и эта прозрачность мешала мне хорошо разглядеть оттенки в ее облике – цвет глаз, бледность кожи или, напротив, нежный румянец на щеках. Но я видел тонкий нос и аккуратный, с небольшой милой ямочкой, подбородок, чуть приподнятые уголки губ, будто в любой момент готовых улыбнуться. Видел плавность очертаний ее фигуры – тонкой и не лишенной изящества.

Такой милый, нежный образ… за одним только исключением – она была невероятно вызывающе одета. Сорочка откровенного кроя не прикрывала даже колен, полностью открывая ноги, на талии – фривольный бант, а декольте…

Я отвел взгляд. Пусть моя юная гостья и была духом, но духом привлекательным и почти полностью раздетым.

– Эмм… Мисс?

Она уходила. Я направился вслед за ней – призрачной энергией, видимой в этом доме только мне одному.

– Мисс? – окликнул я.

Миссис Эйзерваль выглянула из кухни, но, увидев меня, уверенно идущего по коридору и говорящего с пустотой, поспешила скрыться на кухне. Я же продолжал преследовать свою цель – хрупкую и быстроногую. Дошел до кабинета, где скрылся дух, и решительно толкнул дверь.

Я не любил заставленные мебелью комнаты, предпочитая простор, и кабинет «Лавандового приюта» был ярким представителем любимого мной лаконичного стиля. Окна кабинета закрывали темные дамастовые занавеси, из-за чего здесь царил полумрак. Взгляд скользнул по секретеру со стулом и шкафу из орехового дерева, и выполненной им в тон деревянной обшивке на стенах, но духа так и не увидел.

Я долго стоял, прислушиваясь, вглядываясь в полумрак и не спеша отдергивать шторы. Кажется, чужеродная энергия чуть поблекла. Недоуменно пожав плечами, я повернулся к двери. И… незваная гостья проявилась снова. Я посмотрел на нее, усилием воли сосредотачивая внимание на милом лице. Но она прошла мимо, не всколыхнув воздух – просто протекла сквозь меня, держа в руках…

Коробку с письмами. Я узнал ее мгновенно – собственноручно уносил на чердак, чтобы не мучить себя болезненными воспоминаниями. Напоминаниями о любви, которую я потерял.

– Мисс… – В моем голосе появились стальные нотки. Дух она или нет, но хозяйничать в моем доме не имеет права!

Она будто бы и вовсе не слышала меня. Села за мой секретер и принялась читать послания Орхидеи ко мне – яркий кусочек той жизни, что уже осталась в прошлом. Это выглядело довольно странно – прозрачная девушка держит в руках настоящие письма из надушенной бумаги. Были среди них и те, что любимой в надежде на ответ писал я. Увы, но они вернулись к адресанту.

– Мисс, немедленно положите письма на место! – Негодованию моему не было предела.

Незнакомка даже головы не подняла.

Испустив раздраженный вздох, я скрестил руки на груди и побарабанил пальцами. Мелькнула мысль: если она – обитательница Пустыни Снов, по неизвестной причине задержавшаяся в моем доме, в котором когда-то, очевидно, жила, то, быть может, я смогу до нее достучаться. Если призову магию.

Смерть идет рука об руку со мной. Иногда мне кажется, что она прячется в моей тени или же попросту притворяется ею. Как бы то ни было, мы с ней повязаны. И все, что так или иначе связано со смертью, мне подвластно.

Я опустил руки вниз и расправил крылья. Здесь, в «Лавандовом приюте» делать подобное было небезопасно – я старался ограждать супругов Эйзерваль от любых проявлений моей силы, от любого знания о том, что знать им было опасно. Но так мой дар действовал в полную силу – с распущенными крыльями живущая во мне искра вспыхивала и горела как костер.

Полупрозрачная гостья вздрогнула и на миг оторвалась от чтения. Настороженно огляделась по сторонам, но, не заметив ничего необычного, вернулась к прерванному занятию. Я раздраженно хмурился, ничего не понимая. Разве духи не видят нынешних обладателей их прежних домов? Впрочем, я недостаточно хорошо был знаком с духами, чтобы утверждать подобное.

Не успел я додумать занимавшую меня мысль, как полуодетая незнакомка – я все еще смотрел исключительно ей в лицо – встала из-за стола и направилась к выходу из комнаты, оставив письма лежать на секретере. Чем я не преминул воспользоваться – как только дух покинул кабинет. При этом она не проникала сквозь стены, как положено духам, а делала странные движения, будто и в самом деле пыталась открыть дверь.

Как только я остался один, тут же схватил лежащие на столе письма и спрятал в потайном месте на чердаке, куда рукам любопытного духа уж точно не добраться. Признаюсь, я даже получил некоторое удовольствие, лицезрев негодование, появившееся на ее милом личике, когда она обнаружила пропажу.

Но несмотря на мою близость ко всему, связанному со смертью, достучаться до призрачной незнакомки мне так и не удалось – она совершенно меня не слышала. Она вообще вела себя не так, как другие духи, которых я прежде встречал.

И оттого разжигала мое любопытство еще сильней.

Глава пятая

Досада, появившаяся после исчезновения загадочных писем, почти ушла, сменившись любопытством. Призрак вряд ли мог далеко их запрятать, и – наверняка – не мог покинуть пределы дома, после смерти ставшего для него тюрьмой.

Кто он такой? Права ли моя догадка, что он и есть – Кристиан, возлюбленный таинственной Орхидеи?

Жаль, что я не принимала слова бабушки о «Лавандовом приюте» всерьез… и жаль, что я не могу больше ни о чем ее спросить. Она говорила, что может заглядывать в чужое прошлое – прошлое бывших хозяев особняка. Если бы у меня была такая возможность, я бы воспользовалась ею, не задумываясь.

Я шла по улице, провожаемая чуть удивленными взглядами прохожих – все потому, что мечтательная улыбка не сходила с моего лица. Я представляла, как стою за спиной Кристиана в тот самый момент, когда он пишет своей Орхидее. Я почти воочию видела муку на его лице – или, напротив, нежную улыбку. Хотела бы я, чтобы мне посвящали такие письма.

Словно в насмешку мне пришло смс от подруги из Ветшфура: «Приезжай на выходные. Я рассталась с Эдом, нужно выплакаться тебе в жилетку. Желательно в «Вердикс» в окружении хорошеньких официантов».

Качая головой, я отправила ей ответ. На выходные у меня были другие планы – я собиралась перевернуть дом вверх дном, но найти так заинтриговавшие меня письма. С одной стороны, я чувствовала, что вмешиваюсь в чужую личную жизнь, которая должна оставаться вне поля зрения посторонних. С другой… Кристиан мертв – даже если призрак в моем доме не имеет к нему никакого отношения. Письма уж очень старые, им никак не меньше века. И теперь, по прошествии времени, когда оба героя романтической истории уже покинули наш мир, ныне живущие имеют полное право читать их письма – разве не так? Читаем же мы любовные послания поэтов, писателей, артистов прошлых веков к своим женам, и, более того, делаем их достоянием общественности.

Подойдя к дому, я вынула из почтового ящика газету и пару писем – одно из банка, другое из интернет-школы, предлагающей обучение на дому. Решила, что им самое место на столе в кабинете – уютном, но несколько необжитом. Войдя туда, застыла на пороге. Не веря своим глазам, медленно подошла к старинному секретеру.

На лакированной поверхности из орехового дерева лежал прямоугольник писчей бумаги, на которой знакомым почерком чернилами были выведены слова: «Не смей трогать мои письма!»

У меня словно воздух выбили из легких. Несколько секунд я стояла, позабыв, как дышать. Шутка ли – я получила послание от призрака!

Немного оправившись от шока, я повертела головой по сторонам и осторожно спросила:

– Ты… сейчас здесь? Ты меня слышишь?

Все это походило на фальшивый спиритический сеанс из тех, что устраивали хихикающие девчонки. Кто-то из них непременно заставлял спиритическую доску «говорить» именно то, что было ей интересно, и всегда находилась та, что относилась ко всему происходящему со всей серьезностью и надеялась, что вызываемый дух и правда ответит.

К слову, мой личный призрак отвечать мне не пожелал. Я с надеждой взглянула на письмо, втайне надеясь, что прямо на моих глазах на свободном от чернил пространстве начнут появляться слова. Ничего подобного.

Я переминалась с ноги на ногу. Первый восторг поутих, сменившись задумчивостью. Страх больше не затмевал собой любопытство – мне мучительно хотелось вызвать призрака на разговор. Я действительно этого хотела. И внезапно подумала – а что, если принять правила его игры и посмотреть, что из этого выйдет?

Вынула из верхнего ящика стола ручку. Повертела в тонких пальцах, и, с минуту помедлив, написала: «Прости». Совесть кольнула тонкой холодной иглой – одно дело читать письма давно ушедшего незнакомца, а другое – письма того, кто обитает в твоем же доме, пусть и в призрачном, бесплотном обличье. Я о многом хотела ему написать, но ограничилась лишь извинением.

Безумие… Я писала духу.

Я перечитала его краткое послание и улыбнулась уголками губ. Я сейчас балансировала на тонкой грани между реальностью и нереальным. Читая короткое письмо из одной только строчки ярких, нетронутых временем чернил, я будто бы пересекала эту грань.

Письмо осталось лежать там, где я его и нашла – вместе с моим извинением. И рядом – стопка писчей бумаги – на случай, если дух пожелает дать мне ответ.

***

С первым письмом наша связь с Кристианом – если призраком, конечно, был именно он – будто окрепла. Однажды я услышала шаги в коридоре – такие громкие и отчетливые, будто бы наяву. Несколько секунд – и все исчезло. Воцарившуюся тишину спугнул отчаянный стук моего сердца. Я, как была, в тоненькой ночнушке, выбежала в коридор. Пусто. И хотя я боялась того, что могла увидеть, неожиданно для самой себя почувствовала разочарование.

Призрак не желал отвечать мне – или считал разговор исчерпанным, приняв мое извинение за чтение его писем, или же не мог прорваться сквозь завесу, разделяющие два таких близких и чуждых друг другу мира – мир живых и мир мертвых. Проходил день за днем, я с надеждой приходила в кабинет, в ожидании, что меня там будет ждать письмо – письмо, прошедшее сквозь призму времени и грань между двумя мирами. Пусто… Кипа писчей бумаги, а сверху – лишь одно мое слово. «Прости».

Странное дело – почему меня так огорчало его молчание? Откуда во мне это неуемное желание понравиться незнакомцу – призраку, в конце концов! Он мертв, я жива, так почему я так переживаю из-за прочитанных писем и того, что он – мертвый – подумал обо мне?

Не знаю, в какой раз я подумала о невидимом жильце своего дома, как вдруг увидела… его. Призрачный, полупрозрачный силуэт молодого мужчины, тонкая бледно-голубая дымка, шлейф, сложившийся в эфемерную мужскую фигуру.

При свете дня это показалось неправильным, почти кощунственным. Как же так? Разве не ночь – время призраков? Разве они могут появляться при свете дня? И тут же ответила самой себе, мысленно усмехнувшись – а разве призраки умеют писать живым?

Он стоял от меня на расстоянии протянутой руки – и я ее послушно протянула, желая дотронуться, убедиться. Мгновение – и дух растаял, словно мое прикосновение его спугнуло. Мои пальцы схватили лишь воздух. Еще долго я стояла на кухне, жалея, что так поспешно бросилась к нему. Возможно, для посланника мира духов мое прикосновение было ядовитым – жизнь уничтожала смерть.

Работу на лето я искать не стала – денег на каникулы мама оставила мне достаточно, и большую часть времени я была предоставлена самой себе. Изучила городок: зеленые лужайки и аккуратно подстриженные розовые кусты радовали глаз, неподалеку вырисовывались зубья утесов, уткнувшихся вершинами в облака. Иногда при взгляде на них мне казалось, что острые пики вот-вот проткнут облака, и на землю из прорехи посыплется белый пух – воздушный и невесомый.

Жители Ант-Лейка оказались не слишком общительными людьми. Если не считать Дикси и Чака – девятнадцатилетнего владельца «Чайки», которому кафе перешло от отца, за полтора месяца, прошедшие со дня переезда в «Лавандовый приют», я успела познакомиться лишь с соседкой, невероятно приветливой пожилой дамой по имени Бритти – она настаивала, чтобы я называла ее исключительно так, с молодой словоохотливой мамочкой Жанин и местным чудаком по имени Элгран – старичком с опрятной седой бородкой и непроизносимой фамилией, которая тут же выветрилась у меня из головы. Каждый день Элгран прохаживался вдоль улицы со своей не менее чудаковатым псом по имени Гибси.

Однажды мне в голову пришла идея расспросить местных жителей о том, кто жил в «Лавандовом приюте» до бабушки. Но понять, кем был этот таинственный Кристиан, мне так и не удалось – старичок с псом вспомнил только влиятельную семейную пару, которые, по всей видимости, и продали бабушке «Лавандовый приют». Элгран тогда был совсем мальчишкой, и помнил лишь, что в этой семье случилась какая-то трагедия – кажется, убили дочь. Они в спешке продали особняк – почти за бесценок, оставили половину вещей, взяв с собой самое необходимое, и покинули город. Но как я ни допытывалась, больше ничего узнать не сумела.

В один из дней, наполненных туманом и безмолвием, я перебирала книги в обширной библиотеке «Лавандового приюта». Мой взгляд задумчиво скользил по названиям, в то время как пальцы рассеяно гладили корешки книг – гладкие или же с тиснеными буквами. Я разобрала последнюю коробку, забытую в багажнике машины, но дорогую моему сердцу – там содержалось полное собрание сочинений Альфреда Рэйба.

Мой любимый писатель, чьи книги я могла перечитывать бесконечно. Я выросла на его сказках о юной чародейке Тель Тессо. Серия насчитывала шесть книг, зачитанных мною до дыр, седьмую, долгожданную всеми почитателями Тель Тессо – как детьми, так и взрослыми, – Рэйб, увы, не дописал. Тяжелая болезнь унесла его в могилу прежде, чем был дописан черновик о похождениях Тель Тессо в волшебном мире.

Я бесчисленное количество раз думала о том, как много книг не успел написать Альфред Рэйб, сколько историй не успел рассказать, и как много людей не прочитают книг гения и потрясающего сказочника – потому, что смерти безразлично, кого забирать.

Переставляя книги и освобождая место на полке для книг о Тель Тессо, я настолько погрузилась в свои мысли, что не сразу заметила бумажный прямоугольник, выскользнувший из одной из книг и упавший к моим ногам. Это оказалось еще одно письмо – но на этот раз его автором был не Кристиан, а та самая Орхидея. Послание было более теплым, искрящимся любовью и нежностью. Я не чувствовала в нем холодности и отчуждения, как и горечи расставания – как в тех, первых, письмах. Стало ясно – это письмо было написано намного раньше.

«Мой дорогой Кристиан!

Зная, как ты увлечен мифами и легендами, я не смогла удержаться от того, чтобы купить тебе в подарок эту книгу. Надеюсь, она скрасит твои холодные вечера – пока меня не будет рядом.

Кристиан, как же я жду нашей встречи!

С любовью, твоя Орхидея»

Я задумчиво вертела в руках письмо. Мой взгляд приковала дата, стоящая в конце послания. Уму непостижимо – послание Орхидеи было написано сто пятьдесят лет назад! Решив, что Кристиан умер не так давно, я ошиблась. Нас разделяли не годы и не десятилетия, а полтора века.

Так что же, выходит, все это время после собственной смерти он был заперт в «Лавандовом приюте»? В забвении и одиночестве?

Невероятно. Бесчеловечно. Я тряхнула головой, осмотрелась по сторонам. Считается, что после смерти духи должны уходить в свет – правда, не у всех духов это получается. Может, Кристиана в этом мире удерживала любовь к Орхидее? Может, я могу освободить его, дать ему покой?

Если так, то я сделаю все, что в моих силах.

Глава шестая

Мое сердце билось часто-часто, как загнанный в ловушку зверь. Итак, это случилось. Даже отсюда, на расстоянии нескольких шагов от стола, я видела на нем белеющий лист писчей бумаги… и выведенные чернилами строчки.

Медленно выдохнув, направилась вперед. Так осторожно, что становилось даже смешно – я будто боялась, что своим быстрым шагом вспугну ожидающее меня послание, лист бумаги сложится в самолетик или подобие птицы-оригами и вылетит сквозь приоткрытое окно.

Почти не веря в происходящее, я коснулась пальцами листа, ощутила его шероховатость. Взгляд впился в строчки. «Кто ты, моя незнакомка?».

Голова вдруг закружилась от прилива чувств – взрывного коктейля из восторга и неверия с щепоткой страха человека, лицом к лицу столкнувшегося с мистическим, потусторонним. Я снова и снова перечитывала немудренные, но такие восхитительные слова, пока не решилась написать ответ.

«Розали». Подумала и добавила, аккуратно выводя ручкой буквы: «Ты и есть Кристиан?». Не самая удачная фраза для первого знакомства – пускай и с призраком, – но мне нужно было это знать.

Я понимала, что ответ вряд ли последует сразу, но все равно еще добрых полчаса блуждала по кабинету, бросая осторожные взгляды на лежащее на столе письмо. Так ничего не дождалась, но вылетела в коридор, подгоняемая пришедшей в голову мыслью. Наспех накинула кружевное болеро поверх легкой блузы и юбки, и покинула особняк.

Я пришла в библиотеку Ант-Лейка – одно из немногих мест в городе, где мне еще не довелось побывать. Внушительная коллекция книг «Лавандового приюта» обеспечила меня чтением не то что на месяцы – на долгие годы. Но того, что я хотела найти, не было в моем уже доме.

В библиотеке было тихо и немноголюдно. Вдоль огромных шкафов с приставленными к ним лестницами прохаживалась сухопарая женщина с длинной седой косой – судя по тому, как трепетно, если не сказать, нежно, касалась она корешков книг, выправляя их по линейке – библиотекарь. За длинным столом со старой лампой обложилась книгами юная парочка – ни разговоров, только шелест перелистываемых страниц. Наверняка готовились к экзаменам.

Еще я приметила немолодого уже мужчину в темных брюках и белоснежной рубашке, придирчиво изучающему полке, и красивую черноволосую леди – это определение подходило ей как нельзя лучше – в закрытом кружевном платье до колен, черных лаковых перчатках и… очаровательной шляпке с сеточкой вуали. Несколько старомодный наряд, но он приковывал взгляд и навевал воспоминания о старых фильмах. И незнакомка как нельзя лучше подошла бы на роль роковой красавицы прошлых веков.

Я заставила себя отвести взгляд – невежливо так глазеть на совершенно незнакомого человека. Подошла к библиотекарю и спросила:

– А где у вас можно найти книги о призраках?

Несмотря на то, что я старательно приглушала голос, меня услышала не только женщина с седой косой. Роковая красавица обернулась, а юная парочка за столом удивленно вскинула головы.

– Для университета, – на всякий случай добавила я. Хотя меня мало волновало, что обо мне подумали все эти люди.

– У нас есть целый шкаф, посвященный необъяснимому и сверхъестественному, – без тени улыбки сказала библиотекарь. Провела меня к нужному разделу и скрылась в лабиринте книжных шкафов.

Я скользнула растерянным взглядом по корешкам, и, после минутного изучения, остановила свой выбор на толстенном фолианте «Как разговаривать с призраками». Довольно интересная вещица – в ней говорилось о том, как призвать духов и как их услышать.

– Беспокоят призраки?

Голос был бархатен и вкрадчив, но раздался неожиданно в уютной тишине кладбища книг. Я вздрогнула и повернулась – мягко улыбаясь, в паре шагов от меня стояла та самая незнакомка в перчатках и шляпке. Лицо молодое, на вид – лет двадцать с небольшим, но старомодный готический образ делает ее визуально старше. Как она умудрилась оказаться рядом? Подкралась тихо, как кошка.

Я нервно рассмеялась. Красавица удивленно вскинула тонкую бровь.

– Меня всегда интересовала эта тема, – невозмутимо сказала я.

– Но что-то же подтолкнуло вас изучить ее поглубже? – улыбнулась незнакомка. Она стояла, сложив ладони на животе – одна поверх другой, и казалась скорее ростовой куклой, отлитой из фарфора статуэткой, чем настоящей, живой женщиной. Обычные люди не могут быть так красивы… Тонкий нос, красиво очерченные губы – в меру пухлые, чтобы не казаться вульгарными, но приковывать мужской взгляд, лебединая шея.

Рядом с ней я чувствовала себя слишком… обычной, блеклой.

– Вы что-то знаете о призраках? – осторожно спросила я.

– Скажу так – я знаю, отчего «Лавандовый приют», несмотря на свое великолепие, никогда не пользовался особой популярностью.

Я удивленно воззрилась на нее – как она догадалась, что речь идет о «Лавандовом приюте»?

– Значит, я не единственная, кто видит… – Прикусила язык, но было поздно – главное было сказано.

Незнакомка снова улыбнулась своей мягкой, завораживающей улыбкой.

– Призраков. Да.

– Я не вижу его, – поспешно поправила я. Уже не было смысла что-то скрывать. – Скорее, ощущаю его присутствие.

– Ох, простите мне мою невежливость! Я даже не представилась – меня зовут Селин. – И она подала мне руку, затянутую в лаковую перчатку.

Я пожала ее со слегка смущенным видом. Не помню, когда в последний раз отвечала на чье-то рукопожатие.

– Розали.

– Так что, Розали, вы расскажете мне, что вас беспокоит? Быть может, я смогу вам чем-то помочь? – Селин добавила в ответ на мой недоуменный взгляд: – Я знала прежних жителей «Лавандового приюта», может, сумею узнать, как они справлялись с гостями в своем доме.

Было так странно – говорить о призраках при свете дня так, словно их существование было чем-то обыденным, привычным. Еще удивительнее говорить об этом с тем, кого знаешь не больше пяти минут. Но все это казалось правильным – сама не понимаю, отчего. И слова сорвались с моих губ сами, словно повинуясь некоему внутреннему порыву:

– А может быть, вы зайдете и увидите все своими глазами?

Безумие – почему я это предложила – впустить постороннего человека в свой дом? Но еще удивительнее для меня оказалась реакция Селин.

– Нет! – Она выпалила это, чуть расширив карие глаза, будто сама мысль внушала ей… Что? Страх? Нет, но что-то близкое, что-то едва уловимое.

Будто она не могла заставить себя перешагнуть порог моего дома.

– Я хотела сказать… – Одна ладонь сжала другую, словно Селин сильно нервничала. Но тут же улыбнулась, возвращая на лицо маску хладнокровия. – Не думаю, что это хорошая идея.

Я нахмурилась. Не понимаю, чего тогда она от меня ждала? Словно отвечая на мой невысказанный вопрос, Селин шагнула ко мне, захлопнула книгу, которую я держала в руках, и поставила ее на полку.

– Забудьте об этой ерунде. Книги вам не помогут.

– А что поможет?

– Откройте свою душу. Смотрите во все глаза. Слушайте…

И она просто ушла, сопровождая свой шаг перестуком каблучков по каменному полу. Недоуменная, сбитая с толку, я вышла из библиотеки, так и не взяв ни одну из книг.

Я шла, и порой мне казалось, что я вижу вокруг себя странное облачко – плод моего воображения, разумеется. Тайны, которые окружили меня, породнив с «Лавандовым приютом».

***

Он все-таки мне ответил. Он. Кристиан. Помню, как читала его ответ, преисполненная странным, прежде незнакомым чувством – словно где-то открылась дверь, ведущая в иную реальность, к ошеломляющим открытиям и знаниям, и я стояла у ее порога.

«Розали… Чарующее имя». Эти строки грели меня, и, готовя десерт, я поймала себя на том, что порхаю по кухне, напевая что-то себе под нос. Вдруг захотелось все рассказать Дикси – поделиться открывшимся мне чудом.

– Призрак? Серьезно? – Подруга смотрела на меня округлившимися глазами, потягивая через трубочку свежеприготовленный коктейль. – А я его увижу? – Повернулась, едва не выплескав жидкость через край стакана. – Он сейчас здесь?

– Ты чем меня слушаешь? – укорила я и терпеливо повторила: – Письма – вот, что связывает нас. Но все происходит не в реальном времени, не как на спиритических сеансах, когда ты держишь иглу, а дух выводит ей слова.

– С ума сойти! – восхищенно выдыхает Дикси. – Нет, я и раньше слышала всякое про Ант-Лейк, но чтобы здесь был настоящий дом с призраками…

– Пока только с одним, – уточнила я, – других я не слышу. Хотя бабушка говорила, что разговаривала с мертвыми, более того – умела заглядывать в минувшие эпохи.

Дикси оживилась.

– Значит, и ты сможешь?

– Вряд ли. Я не чувствую ничего подобного, хотя… До переезда в «Лавандовый приют» я и духов считала выдумкой.

Дикси осталась ночевать у меня. Решив «показать Кристиану, как нужно петь», врубила привезенную мной стереосистему с караоке – в старинном великолепии особняка она смотрелась чужеродно и даже немного нелепо. Через двадцать минут и несколько песен я пообещала купить Дикси коробку конфет или – если угодно – бутылку текилы, если только она прекратит мучить микрофон.

Засыпая, я представляла – немного краснея, – как Кристиан, улыбаясь, наблюдает за нами. Представляла, как он выводит строки, медлит, придумывая, что мне написать – вот только почему его рука не проходит сквозь письмо, как положено духу?

Все в нем, в моем личном призраке, было таким загадочным и притягательным, что я едва могла дождаться момента, когда увижу его снова.

Глава седьмая

Она трогала мои книги. Снова.

Шумно выдохнув, я решительным шагом направился к стоящему в библиотеке секретеру. Поразмыслив немного, макнул стальное перо в чернильницу и размашисто вывел: «Прошу, не переставляй мои книги!» И с чувством выполненного долга удалился в столовую на пятичасовой чай.

Бланманже Лори было, как всегда, великолепным. После чая я поднялся в библиотеку и так и застыл напротив книжного стеллажа.

Книги на одной из полок были повернуты ко мне обратной стороной и белели страницами – кроме шести книг, развернутых корешками. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы разгадать послание неуемного духа – из первых букв названий книг она составила слово «зануда». Я попытался придать лицу суровое выражение – на тот случай, если призрачная гостья «Лавандового приюта» притаилась, невидимая, среди теней и наблюдала за мной. Однако потерпел полное фиаско – не выдержав, я рассмеялся. Трудно злиться на такого очаровательного духа!

Жаль, но в тот день она так и не появилась…

За окном уже смеркалось, и я решил отложить чтение на потом. Поднялся в спальню и лег на расстеленную миссис Эйзерваль постель.

Наверное, мне было бы легче, если бы я был лишен чувств, не испытывал бы сомнений и сожалений – ведь это лишь доставляет мне страдания. Если бы те, кого я забирал, мне не снились. Но, увы, все было иначе. Стоило мне закрыть глаза, и на черном полотне закрытых век мелькала чехарда чужих лиц.

Я снова спал беспокойно и снова проснулся среди ночи, разбуженный неким внутренним толчком – и неслышимым для всех остальных призывом. Тьма шептала мне, звала меня, торопясь вверить мне в руки очередную дань.

Тяжело вздохнув, я поднялся с постели. Провел рукой по рубашке и брюкам, разглаживая малейшие складки. Снял со спинки кресла фрак, с сидения – цилиндр и перчатки. Даже серебряная трость с набалдашником в виде головы змеи с изумрудными глазами, предусмотрительно оставленная мной вчера, находилось тут же. Я всегда был готов к тому, чтобы в любое мгновение покинуть «Лавандовый приют».

Ноги привели меня к дому, притулившемуся среди таких же каменных близнецов. Я толкнул дверь и вошел в подъезд. На лестнице, прижимая к себе худого мальчишку, лежала женщина в грубом сером платье. Сердце на миг дрогнуло. Только не ребенок. Но, приблизившись, я понял, что эти двое просто спят.

Осторожно пройдя мимо них, я миновал лестничный пролет. Подошел к двери, выкрашенной светлой краской, толкнул. Мягко скрипнув, она отворилась.

Обстановка была очень аскетичной – простой комод, зеркало с трещиной вверху – плохая примета, стул. Ни украшений, ни излишеств, нет даже скатерти на столе. Я решил, что квартира принадлежит мужчине, но, едва переступив порог второй комнаты, понял, что ошибался.

В нос мне ударил запах крови, смешанный с запахом цветов – убийственное и малоприятное сочетание. Взгляд выхватил из разбавленного свечами полумрака узкую кровать, и только мгновением позже – лежащее на полу тело. И если к этому я был полностью готов, то, в каком виде предстала передо мной умершая, привел меня в полнейшее замешательство.

Молодая женщина с непокрытыми волосами, в неброском платье и скромным браслетом на руке. Там, где нож пронзил ее сердце, на дешевой светлой ткани алело пятно. Вторя изгибам фигуры, вплотную к мертвой незнакомке стояли черные свечи – язычки пламени лишь чудом не задевали ткани и волос. И будто бы этого было мало, чтобы ввергнуть меня в недоумение, бездыханное тело было осыпано черными лилиями.

Мне и прежде приходилось сталкиваться с ритуальными убийствами, в которых очень часто главными атрибутами были свечи. А еще знаки на полу или теле жертвы, обычно нарисованные самыми естественными для этого чернилами – человеческой кровью. Обычно убийцами оказывались отчаявшиеся или умалишенные, решившие воззвать к демонам – обитателям Огненной расщелины в Пустыне Снов. Но я никогда не прежде не видел, чтобы тело жертвы ритуального убийства посыпали цветами.

Я склонился над несчастной, задумчиво покрутил в руках цветок. Не понимая его предназначения в этом жутком посмертном спектакле, отбросил в сторону. В конце концов, все это неважно – кем была эта женщина и чем заслужила такую страшную и странную участь. Важным было другое – найти того, кто привел приговор в исполнение.

Не снимая белых перчаток, я оттянул веко жертвы и заглянул в ее глаза. Внутренне невольно сжался, готовясь к тому, что меня затянет круговорот из последних воспоминаний несчастной и испытанных ею эмоций. Что она сама – даже после смерти – даст ответ на невысказанный мной вопрос.

Ничего.

Ни чувств, ни воспоминаний. Пустота. Черная пустота, растянувшаяся от края до края.

Я резко отпрянул. Ошеломленный, потряс головой. Это просто временная заминка, уверял себя я. Но спустя несколько минут, растянувшихся на целую вечность, проведенных «глаза в глаза» с убиенной, вынужден был признать: или мой дар исчез или же я столкнулся с тем, что было мне неподвластно.

Всегда, когда душа покидала тело, я мог видеть ее призрачный след – незримую нить, которая становилась связующим звеном между блуждающей в Пустыне Снов душой и мной, Ангелом Смерти. Именно этот призрачный след души позволял мне пропустить через себя последние мгновения жизни жертвы, пережить и увидеть все то, что переживала и видела она. Я мог заглянуть и дальше в ее воспоминания, прожить вместе с ней – или, вернее сказать, в ее коже – любой отрезок ее жизни, будь то детство или отрочество.

Но сейчас… Не было ничего. Словно молодая женщина, лежащая передо мной, никогда и не жила вовсе. Или… просто кто-то выпил ее душу, опустошил ее до дна, не оставив даже призрачного следа. Лишив ее шанса на новую жизнь – или некое ее подобие – в Пустыне Снов.

Такого никогда не случалось прежде.

Собирая воедино разбегающиеся мысли, я задул несколько свечей, и присел возле распростертого на полу тела. Отложив в сторону трость, внимательно его осмотрел, стараясь не упускать ни малейшей детали. Во что бы то ни стало мне нужно было понять, с чем я имею дело: с какой-то уловкой, быть может, даже с неизвестными мне чарами – я не питал напрасных иллюзий, что в Ант-Лейке я был единственным, способным творить магию, – или же… с кем-то сверхъестественным, способным нарушить заведенный порядок вещей.

И почти сразу же мое внимание привлекло странное жжение, появившееся на коже – там, где моя рука соприкоснулась с еще теплой женской ладонью. Я аккуратно перевернул ее руку и в то же мгновение понял причину странному ощущению. На тыльной стороне ладони незнакомки была нарисована метка – наверняка магическая, раз я почувствовал исходящую от нее силу. Татуировка перевернутого глаза, внутренний уголок которого примыкал к коже между средним и безымянным пальцем.

Я долго рассматривал метку, силясь понять, почему она выполнена таким странным образом – словно неведомый татуировщик перепутал рисунок и по ошибке выполнил его вверх ногами. Но в какой-то момент в голове щелкнуло, и картинка тут же сложилась. Подавшись вперед, я взялся облаченной в белую перчатку рукой за руку убитой и положил ее девушке на глаза.

Поразительно, но это сработало – теперь тонкая полоска вытатуированного верхнего века оказалась наверху. Хотя меньше вопросов от этого не стало. Что или кого должна была видеть убитая, прикладывая символический третий глаз к своим, настоящим?

И только сейчас я понял очевидную истину, которая из-за шока и неверия не спешила мне открываться. Я, Ангел Смерти, впервые потерпел поражение. Если я не могу увидеть в глазах жертвы лицо ее убийцы, значит, я не смогу его наказать.

В эту ночь впервые за долгие годы убийца избежит заслуженной кары.

Глава восьмая

Невозможно увлечься человеком только лишь по его письмам. Тогда отчего же каждое утро я мчалась в кабинет, в надежде, что обнаружу там оставленное для меня письмо? Отчего так замирало сердце, в следующую секунду ухая вниз, когда я видела пожелтевший листок, испещренный аккуратным почерком? И вроде бы ничего не значащие строчки, но они неизменно согревали меня, вызывая на лице улыбку.

Помню, как Кристиан написал мне, какими странными я пишу чернилами, заставив меня в голос рассмеяться. Он рассказывал мне о разных вещах, в основном, отвечая на мои вопросы, и сам расспрашивал о моей жизни. Я рассказала, что совсем недавно переехала в «Лавандовый приют», пыталась объяснить, чем занималась в прошлом, но это было не так-то просто – я ведь знала, что говорю с человеком, умершим два века назад.

В очередном письме Кристиану я рассказала, что не знаю, чем буду заниматься дальше – когда школа останется позади. Не знаю толком, чего хочу и кем вижу себя спустя годы. Я была немного… потеряна, и не понимала, как себя обрести.

«Я понимаю, о чем ты говоришь». Разумеется, он ведь был призраком. Кто, как не Кристиан, был потерян?

Открой душу. Слушай. Смотри.

Я следовала словам Селин, и, находясь в «Лавандовом приюте», старательно выискивала признаки присутствия Кристиана. И я была вознаграждена – в один из дней, показавшийся поначалу совершенно обычным. Я спустилась со второго этажа, на кухню, чтобы попить воды. И стоя там в кромешной темноте, вдруг увидела, что из гостиной льется свет. Я точно помнила, что не включала лампы. Сердце замерло на мгновение, а затем забилось с новой силой – так что его эхо отдавалось в моей груди.

Поставив стакан, я осторожно двинулась к гостиной. Там действительно было светло, но как ни озиралась я по сторонам, не могла увидеть источника света. Лампа выключена, но… Канделябры. Они висели на стенах с незапамятных времен, и я воспринимала их разве что как украшения интерьера. Но теперь сквозь призму реальности пробивался слабый свет – я видела, что свечи в канделябрах давно уже превратились в бесполезные огарки, и в то же время видела, как они горят. Две реальности словно наслаивались друг на друга.

И вот тогда-то я увидела его.

Призрачный силуэт молодого мужчины.

– Кристиан, – выдохнула я.

Я сделала шаг первой, он – вторым. Протянул руку, словно желая коснуться моей щеки и… растаял. А я еще долго стояла в пустой и темной гостиной, не решаясь даже пошевелиться и нарушить магическое очарование момента.

Не желая возвращаться с тропы, ведущей в нереальность, в свою обыденную и скучную жизнь.

***

Наша связь с каждым днем крепла все больше. Я уже видела Кристиана целыми фрагментами – как он пьет чай из старинного сервиза, как читает газету, сидя в кресле в гостиной и закинув ногу на колено.

Он не всегда замечал меня в моменты пересечения, но я была совершенно не против – мне нравилось за ним наблюдать. Я пыталась поговорить с Кристианом, но его голос сквозь призму времени звучал очень странно, непривычно для моего слуха, словно расслаиваясь.

Я наслаждалась умиротворяющей тишиной особняка, и, проснувшись, еще долго лежала в кровати, читая одну из многочисленных книг из библиотеки. Днем прогуливалась до кафе, где работала Дикси, обедала и перекидывалась с ней парой фраз и обменивалась улыбками с Чаком. А затем кружила по городку, здороваясь с каждым встречным, что подчас вызывало удивленные взгляды, а подчас – улыбки и ответные приветствия. Изучала Ант-Лейк – все эти чудесные магазинчики, лавочки и парки, и уже под вечер возвращалась домой, переполненная впечатлениями. Надеясь, что на ореховом секретере меня будет ждать письмо от Кристиана.

В один из таких дней я забрела в антикварный магазинчик. Он поманил меня витриной, через которую я увидела чудесное трюмо с зеркалом, заключенным в фигурную золотистую раму, с тонкими золотистыми же узорами по краю зеркала.

Я вошла в лавочку, и над открывшейся дверью раздалась негромкая трель. Послышался перестук каблучков, и в зале, заставленной старинными предметами – скрипками, куклами, пуфиками, патефонами и даже табакерками, показалась… Селин. Сегодня на ней было платье из синего атласа до середины колен и короткие белые перчатки. Шляпки не было, темные волосы сколоты изящной брошью с каменьями. Если не подделка – то очень дорогой и старинной.

– Ох, так это ваш магазин! – восхищенно воскликнула я. – Он великолепен!

Селин польщенно улыбнулась.

– Я вижу, вам понравилось трюмо? У вас есть вкус.

– Не уверена, что могу себе его позволить, – призналась я. Да, у меня были деньги, но тратить их на мимолетную прихоть… – Но я просто не смогла пройти мимо.

Селин снова улыбнулась мне характерной улыбкой – таинственной, по-кошачьи мягкой.

– Как новому жителю Ант-Лейка, я сделаю для тебя хорошую скидку.

– Ох, что вы, не стоит, – смущенно забормотала я.

– Признаться, деньги для меня не так важны. Мне просто нравится окружать себя странными вещами. Нравиться видеть восхищение в людских глазах, и знать, что они разделяют твой восторг перед шедеврами ушедших эпох. Каждая из этих вещей, – Селин бережно провела кончиком пальца по изгибу скрипки, – доказывает, что время – очень гибкая величина. Уходят в прошлое эпохи, меняется мир, и мы вместе с ним. Но то, что действительно ценно, навеки остается с нами.

Я молчала, завороженная звуками ее голоса – страстью, которая в нем звучала. Это было сродни гипнозу, вот только жертвой я себя не ощущала. Наоборот, мне льстило, что такая роскошная и неповторимая молодая женщина, как Селин, делится со мной своими сокровенными мыслями.

Она назвала сумму и спросила, чуть наклонив голову:

– Такая цена тебя устроит?

– Да. – Меня действительно переполнял восторг от мысли, что в «Лавандовом приюте» появиться это чудесное трюмо – кусочек духа Ант-Лейка минувшего века.

Я расплатилась наличными. Селин позвонила рабочим – даже телефон у нее был старинный, проводной, с фигурной трубкой, и заверила, что трюмо привезут мне буквально через пару часов. За транспортные расходы она не взяла с меня ни копейки.

Уже прощаясь с радушной владелицей антикварного магазина, я вдруг заметила то, что прежде ускользнуло от моего внимания – красивую брошь, приколотую к платью Селин. Цветок с позолоченными лепестками.

Увидев мой взгляд, Селин приподняла уголки губ.

– Это королевская орхидея. Мои любимые цветы.

Я улыбнулась ей и тепло попрощалась.

Вечером я устроила небольшую перестановку в гостиной. Моя обновка вписалась в атмосферу «Лавандового приюта» просто идеально. В крови бурлил адреналин, я кружила по квартире, окрыленная невесть откуда взявшейся энергией – протерла пыль, вычистила до блеска полы, даже помыла окна. Чуть поразмыслив, решила прибраться и на чердаке – там, в отличие от остальной части особняка, по-прежнему царил небольшой хаос.

Смахнула пыль – почему-то здесь она скапливалась очень быстро, убрала притаившуюся по углам паутину, разобрала пару ящиков, выкинув хлам – пустые коробки и упаковки, вырванные страницы, лишенные обложек, порванные детские игрушки и поломанные куклы. Желая протереть половицы, вдруг поняла, что одна из них проваливается вниз и свободно вынимается. Пошарив рукой в образовавшемся в полу проеме, удивительно похожим на тщательно запрятанный тайник, я наткнулась на продолговатый ящичек из темного дерева, с запирающейся на нехитрый замок крышкой. Чуть повозившись, открыла.

Моим глазам предстали запечатанные письма, скрепленные воском. Бумага… уже знакомая мне. Я огляделась по сторонам. Я не видела поблизости Кристиана, но значило ли это, что его здесь нет? Выходит, это те самые письма, что он от меня спрятал?

Я знала, что поступаю неправильно, но оказалась не в силах противостоять искушению. Мысленно попросив прощения, я сломала печать и открыла первое из писем. Одно письмо, наполненное горечью и грустью, второе, третье и наконец…

«Моя прелестная Орхидея.

Сколько ты будешь мучить меня? Скажи, отчего ты решила меня оставить? Или же это очередная твоя игра?

Селин, прошу, вернись.

Навеки твой К.В.»

Из моих легких словно выбили воздух. Я сидела, ошеломленно глядя на строки, которые уже успела выучить наизусть. Селин. Орхидея.

Селин – владелица антикварного магазинчика, воспылавшая страстью к предметам старины. Орхидея – ее любимый цветок и брошь на ее платье.

Я нервно рассмеялась. Мой смех потонул в тишине чердака и оттого показался каким-то зловещим.

– Глупости. Кристиан жил полтора века назад, – уверенно говорила я. Всем известно, что произнесенные вслух, слова кажутся куда более убедительными. – Он – призрак, но Селин-то ведь нет!

Может, это ее пра-пра-прабабушка? Или сколько еще там нужно пра? Точно – ведь многие называют своих дочерей в честь давно погибших предков. Брошь – наверняка старинная – могла достаться ей в наследство, как и любовь к орхидеям – что же тут удивительного? Кто-то любит розы, как я – уж не знаю, сказалось ли на этом мое имя, кто-то лилии, кто-то – одуванчики и ромашки. Почему бы моей знакомой Селин не любить орхидеи – так же, как возлюбленная Кристиана когда-то любила их?

Но вдруг вспомнилось странное выражение лица Селин и ее поспешное «нет», когда я предложила ей заглянуть в «Лавандовый приют» и самой ощутить присутствие призрака. И весь этот разговор… она не удивилась, узнав, что в особняке обитает потусторонние гости. Откуда она знала об этом? Просто слухи или нечто большее?

– Розали, ты бредишь, – прикрыв глаза, твердо сказала я самой себе.

А вот Дикси мои слова заставили задуматься.

– С одной стороны, подумаешь – совпало имя и любовь к цветам – к тому же я не помню, чтобы кто-то когда-то называл ее орхидеей. – Ее голос в трубке звучал глухо, куда отчетливее я слышала звон посуды и перебранку Чака и Кей.

– Дикси, выйди, пожалуйста, в зал, – попросила я. – Я едва тебя слышу. Что до Орхидеи… так мог называть ее только Кристиан.

В трубке послышались шаги, голоса Чака и Кей стихали, пока не смолкли совсем.

– Я вышла на улицу, – сообщила подруга. – Энн справится в зале и одна.

Я закатила глаза. Дикси в своем репертуаре.

– Если тебе так не нравится там работать, то почему не уйдешь?

– А куда? К тому же… кто сказал, что мне не нравится? И вообще, не переводи тему. Я должна кое-что рассказать тебе о Селин.

Я насторожилась. Даже сотовый прижала поплотнее к уху.

– Что именно?

– Я Селин знаю уже лет шесть – с тех пор, как она впервые приехала в Ант-Лейк. Откуда – не помню, даже не спрашивай. Так вот что я хочу сказать… С тех пор она ни капли не изменилась.

Сердце бешено застучало. Я подалась вперед.

– Что значит… Не изменилась?

– То и значит. Не постарела ни на день. Помню, как мисс Гаскил на каком-то благотворительном вечере спрашивала Селин, как ей удается так роскошно и молодо выглядеть? Знаешь, спрашивает, а у самой в глазах такая зависть-зависть. А та и отвечает со своей королевской улыбочкой – дескать, у меня особая болезнь.

– Болезнь? Подожди, кажется, понимаю. – Я бросилась к ноутбуку и быстро набрала фразу в поисковой строке. – «Болезнь нестарения», кажется, она так и называется.

– Да, наверное, – отмахнулась Дикси. – Так вот Селин отошла, а мисс Гаскил с моей мамой долго еще обсуждали, что та наверняка прибегает к пластике, только упорно это скрывает.

Неотрывно глядя на экран, я пробормотала себе под нос:

– Пластика в двадцать с лишним лет? Сомнительно. Да и зачем придумывать такое сложное оправдание, если можно списать на гены – или косметические процедуры, на худой конец?

– Розали, ты же понимаешь…

– Понимаю, Дикси, – со вздохом сказала я. Потерла лоб. – Просто все это так… странно. Сначала призрак в моем доме, потом эти письма. Трудно отмахнуться от всего этого, посчитав простым совпадением. Ладно, закрыли тему. Вечером увидимся?

– Не могу, у меня свидание, – загадочно ответила Дикси. Я отчетливо слышала в ее голосе улыбку.

– Оо, и кто он?

– Не хочу загадывать, но, кажется, это серьезно. Его зовут Бен. Я вас познакомлю. Попозже.

Если так говорила моя несерьезная подруга, то я была склонна ей верить. Дикси уже давно была одна – лечила разбитое изменой любимого сердце. И несмотря на ее сверх откровенные наряды, плохие привычки (включая привычку отлынивать от работы) и полное отсутствие голоса, она была хорошим человеком, и я надеялась, что у них с Беном все сложится.

В смешанных чувствах я положила трубку. Селин – Кристиан – Орхидея – Селин – безумная карусель. Верить в призраки – это одно. Но верить в то, что в Ант-Лейке живет женщина, которой исполнилось более ста пятидесяти лет… Нет. Невозможно.

С такими мыслями я и легла спать, и еще долго не могла уснуть, ворочаясь и сбивая под собой простынь. А в голове беспрестанно крутилось: «Невозможно. Невозможно».

Глава девятая

Трех прочитанных писем мне хватило, чтобы понять – Кристиана бросила его Орхидея. Селин не отвечала на письма Кристиана, даже не открывала их. Почему? Куда исчезла любовь, казавшаяся такой сильной? Эмоции, которые пропитывали писчую бумагу, словно передаваясь мне? Страсть и нежность, сплетенные воедино…

Хотя его любовь не исчезла, но что случилось с ней, Орхидеей?

Кристиан все равно знал, что я прочла его первую переписку с Селин, поэтому я решила прибегнуть к последнему способу хоть что-то понять в этой истории любви. В очередном послании я попросила Кристиана описать его Орхидею.

И ответ пришел, но был странно сух и сдержан. Возможно, в этот миг он вспоминал, как они расстались? Любопытство мучало меня, но я не стала бередить его раны – вдруг Кристиан до сих пор ее любил?

Описание совпадало до мельчайших деталей – вплоть до черных блестящих волос до середины спины и приколотой на платья броши с орхидеей. Карие глаза – как и у той Селин, что знала я. Но всему этому могло быть простое объяснение – гены. Правда, прошло уже почти два века…

Пазл не сходился, и я предприняла последнюю, отчаянную попытку хоть что-то понять – попросила Кристиана нарисовать лицо его Орхидеи. Он отказался, но я была настойчива, и в конце концов одержала вверх. И, глядя на рисунок, ошеломленно качала головой.

Это была она. Клянусь, это была она.

Рисунок я показала пришедшей ко мне в гости Дикси, и на долгое время в «Лавандовом приюте» повисла мертвая тишина.

– С ума сойти. Разве может быть такое сильное сходство, даже если Селин Бушар приходится возлюбленной Кристиана дальней родственницей?

– Не может, – тихо ответила я. – Но то, что напрашивается в противном случае… еще невозможней.

Неразгаданная тайна мучила меня, жгла изнутри. Не в силах усидеть на месте, я вместе с Дикси отправилась в библиотеку. По взглядам, которыми в тот памятный день обменялись Селин и седоволосая библиотекарь, мне показалось, что они хорошо знакомы. Что неудивительно в таких городках, как Ант-Лейк.

– Ее зовут Гейла, – шепнула мне Дикси, прежде чем уткнуться взглядом в стеллаж с книгами в жанре хоррор.

Сверкая чуть наигранной улыбкой, я подошла к стойке библиотекаря.

– Гейла, здравствуйте!

Она взглянула на меня, приветливо улыбнулась.

– Решили все-таки взять ту книгу?

– Что? А, нет. Проблема разрешилась сама собой.

– Это значит, что призрак уже не показывается или что вы сами научились с ним говорить?

Ее тон был серьезен – никакой насмешки. Почему в этом странном городе никого не удивляет, что я вижу призрака в собственном доме?!

– Нет, я… Не научилась. Но я нашла способ с ним общаться.

– Вот как? – Гейла с интересом взглянула на меня. Сняла очку, потерла покрасневшую переносицу. – И что это за способ?

– Мы пишем друг другу письма, – немного смущенно призналась я. Я чувствовала себя странно, когда рассказывала это – так, будто писать письмо призраку – вполне себе привычное дело.

– Очень интересно, – пробормотала она. – Но есть один способ… Который может вам помочь услышать вашего призрачного собеседника.

– Да? И какой же? – Теперь уже я была заинтригована.

– Закройте наглухо все окна и двери – те, что ведут на улицу и на внутренний двор. Задерните шторы, чтобы ни солнечный, ни лунный свет не просачивался в дом. Свет можете оставить. Главное – чтобы энергия духа не рассеивалась, а концентрировалась непосредственно в доме. Природный свет, как и щели, может этому помешать. Способ кажется немного странным, но он действенный.

– Вы что, часто видели призраков? – не выдержала я. Спокойствие жителей Ант-Лейка по отношению к таким вещам начинало меня настораживать. И немного пугать.

Гейла мягко улыбнулась, но на мой вопрос так и не ответила. Я подавила вздох, и попробовала снова:

– Я пришла сюда… спасибо за совет, но я пришла сюда не совсем за этим.

– А зачем?

– Я хотела спросить вас о Селин. Дело в том, что… – Я запнулась. Гейла смотрела на меня серьезно, если не сказать, строго, словно говоря: «Не лезь в чужие тайны». Но я все-таки заставила себя произнести: – Я нашла письма… духа к своей возлюбленной, и попросила ее мне нарисовать. И она безумно похожа на Селин, что никак не может быть правдой, ведь дух… Кристиан жил полтора века назад.

Гейла долго смотрела на меня, прежде чем сказать:

– Признаюсь, я не слишком жалую мисс Бушар. Она заслужила свою участь, ведь играла с вещами, с которыми играть нельзя.

– Свою участь? – эхом отозвалась я.

Но добиться вразумительного ответа от Гейлы я так и не сумела.

– Это ее тайна, милая. И если ты хочешь узнать что-то о Селин – спроси у нее самой.

И, покидая библиотеку, я знала только одно: Селин Бушар действительно хранила некую тайну.

***

Поразительно, но совет Гейлы действительно помог мне увидеть Кристиана. Я задернула шторы во всем доме, заперла обе двери и все окна, не оставив и малейшей щели, и…

– Привет, моя незнакомка.

Я рассмеялась, прижав ладони к щекам.

– Боже мой, я правда тебя слышу!

Привлекательное, чуть удлиненное лицо, прямой нос с четко очерченными крыльями, тонкие губы. Ни цвета глаз, ни цвета волос не разглядеть – Кристиан по-прежнему казался лишь сотканной из призрачной энергии фигурой, ожившей ледяной статуей. Сквозь него я видела мебель и стены, но его облик стал четче, а голос – громче и отчетливее.

– И я тебя. – Он слегка улыбнулся.

Я стояла, совершенно растерянная и потрясенная, и не знала, что сказать. Наверное, в глубине души я не ожидала, что так скоро мне выпадет возможность поговорить с Кристианом с глазу на глаз.

Это было так… странно.

Кристиан сел в кресло у камина и ободряюще мне улыбнулся. Я села напротив, сведя колени и положив на них сцепленные руки – надеясь, что в его глазах хоть немного похожа на леди. И все же я видела, что моего призрачного гостя что-то смущало. Ну конечно же, мое платье – не слишком откровенное по нынешним меркам (всего-то на пару дюймов выше колена), для Кристиана оно наверняка казалось верхом неприличия.

Мы довольно легко нашли общую тему – она лежала прямо на поверхности. Толчком стала простая мысль: что объединяет нас, мертвого и живую, живущих в разных эпохах?

«Лавандовый приют».

Кристиан любил этот дом так же, как любила его я – но он прожил в нем гораздо дольше. Я рассказала ему об одной из книг его современности – сейчас их было модно называть «готическими романами», и мы потеряли счет времени, обсуждая его. Перебивали друг друга, спорили, соглашались…

Но внезапно возникшее ощущение, что говорю со старым другом, попытка представить, что это обычный разговор между двумя людьми, разбились как стекло, когда Кристиан, хмурясь, тихо произнес:

– Прости, что спрашиваю… Как ты умерла?

Тишина заползла в особняк сквозь невидимые щели и притаилась в углах. Я неотрывно смотрела на Кристиана, не в силах выдавить из себя ни слова. Он бы не стал так шутить – слишком жестокая была шутка – так почему он это сказал?

– Я… – Дар речи ко мне вернулся, но вот с красноречием дела обстояли хуже. – Почему… С чего ты взял, что я умерла? – И вдруг меня осенило. Быть может, он не знал, что мертв? Говорят, у призраков такое бывает. Но пускай они не сразу признают свою смерть, но существовать в неведении целых полтора века? – Кристиан, ты – призрак.

Кристиан рассмеялся, но смех его затих, когда он понял, что я не шучу.

– Розали… Я – живее всех живых, поверь мне. Мое сердце бьется, перегоняя по венам кровь, я чувствую тепло своего дыхания.

– Ничего не понимаю, – беспомощно сказала я. – Но я тоже жива, а тебя вижу в призрачном обличье. Мне ты кажешься призраком…

– Как и ты – мне, – был ответ.

Глава десятая

– О-фи-геть! – Глаза Дикси были круглыми, как две монеты. – Но как это возможно?

– Я вообще уже начинаю сомневаться, что слово «невозможно» подходит для Ант-Лейка, – буркнула я.

Слова Кристиана до сих пор звучали в моей голове. Итак, все это время, что мы разговаривали с друг другом, он думал, что я призрак. Что я – мертва.

Я поежилась.

– Дикси, а что, если все это… – Я обвела испачканной в пирожном ложкой пространство кафе. – … не более, чем иллюзия. Плод моего воображения. А я сама…

– И я выдумка? – Мое предположение возмутило подругу до глубины души. – Брось такие мысли – ты живее всех живых.

Чтобы доказать свою правоту, Дикси, опасно перегнувшись через стол, с силой ущипнула меня за руку.

– Ай! – Совершенно определенно будет синяк. – Глупая, так проверяют, что не спят!

– Да? – озадаченно бросила подруга. Махнула рукой. – Ну и ладно. Милая, тебе нужно развеяться и отдохнуть от мыслей о призраке. Он все равно тебе не пара. А вот Чак…

Я протестующе застонала. Дикси взглянула на меня без тени улыбки.

– Розали, он от тебя без ума. Глаз с тебя не сводит! Просто дай ему шанс. Сходите на свидание, поговорите о нормальных вещах – а не о призраках и нестареющих роковых красотках. Тебе это нужно.

Я понимала ее правоту, но Чак… Я украдкой бросила на него взгляд. Каштановые волосы – приятного оттенка, без раздражающей меня рыжины, ореховые глаза. Легкая щетина на щеках придавала ему мужественности, но мне куда больше нравилось, когда он улыбался. Такая озорная, мальчишеская улыбка. И я не могла не замечать, как старательно он прячет смущение, когда пересекаются наши взгляды.

Я вздохнула, сдаваясь. Дикси все прочитала по моему лицу и захлопала в ладоши.

– Вот и славно! А потом можем устроить двойное свидание! Но только после того, как вы побудете наедине и получше узнаете друг друга.

– Так у вас с Беном все хорошо? – улыбнулась я, радуясь, что можно перевести тему.

Поразительное зрелище: моя подруга, которая знала больше матерных слов, чем иностранных, которая носила одежду, почти не оставляющую простора для воображения… покраснела.

– Ого себе… – протянула я, пряча лукавую усмешку. – Выходит, и правда хорошо.

Дикси бросила на меня укоризненный взгляд, но не выдержала и расплылась в улыбке.

– Все действительно здорово! Он потрясающий, и мне кажется… что с ним я становлюсь лучше. Я тебе говорила, что он особенный?

– Раз десять, – хмыкнула я.

– Но… если серьезно… Он… немного не такой, как все. – По тому, как моя обычно бойкая подруга комкала в руках салфетку, я поняла, что она сильно нервничает.

Я аккуратно положила ложку на тарелочку. Такая резкая перемена в настроении Дикси меня насторожила.

– Бен… – тихо проговорила она. – Полтора года назад случилась авария, он сильно пострадал.

Я ахнула.

– Господи… Насколько сильно?

– Он не может ходить. Позвоночник сильно поврежден. Но, ты знаешь, Бен поражает меня своим оптимизмом. Он не унывает и не отчаивается – даже сейчас, когда прикован к инвалидному креслу. Он уверен, что однажды медицина шагнет далеко вперед, и он… Я стараюсь поддерживать его, хотя, знаешь, он не нуждается в поддержке. Я еще никогда не встречала таких сильных духом людей.

Я молчала, не зная, что ответить. Сказать, что мне жаль, что так случилось? Но Дикси и сама ненавидит, когда ее жалеют, и Бен, судя по всему, из той же когорты. Две родственные души… Дикси цеплялась за эту жизнь зубами, хотя и не ладились отношения с родителями, которые лишили ее финансовой поддержки за то, что не оправдала их надежд и провалила экзамены. Она тянулась к людям, нуждалась в любви, но в ней видели лишь легкомысленную девицу. Я же понимала, что яркий макияж и откровенные наряды – лишь ее защитная реакция, своеобразный бунт.

Я протянула руку через стол и сжала ладонь Дикси.

– Ты же знаешь, я лишь хочу, чтобы ты была счастлива. А, судя по тому, как ты сияешь, Бен делает тебя счастливой. А значит, он хороший парень. Этого мне достаточно.

Дикси с облегчением рассмеялась.

– Значит, договорились? Ты обещаешь мне, что сходишь на свидание с Чаком?

– Обещаю.

– Если тебе неловко, можем сначала сходить втроем – в кино, например, или куда-нибудь еще, – предложила Дикси.

Я улыбнулась.

– Нет, все в порядке. Сейчас буду!

Я подошла к бару, заказала у Чака еще стакан апельсинового сока. Не знаю, чем его так привлекала работа бармена в собственном же кафе – служащих здесь хватало. Но мне это даже нравилось. Чак не зазнается, работает наравне со всеми… и да, у него чудесная мальчишеская улыбка.

Дикси права. Я должна дать ему шанс – не всегда же думать о призраках, пора подумать и о живых.

– Чак, не хочешь пригласить меня вечером на свидание? – Я решила не юлить и не ходить вокруг да около – тем более, что симпатия Чака ко мне действительно была видна невооруженным взглядом.

Вот только момент я выбрала неверный – он как раз наливал мне сок. На лице Чака появилось изумление, рука дрогнула, и большая часть апельсинового сока пролилась мимо стакана.

– Ох, прости.

– Ничего страшного, – Чак улыбался, растерянно моргая. Поспешно вытер лужицу и подал мне полный стакан. – Ты правда хочешь, чтобы я пригласил тебя на свидание?

Я рассмеялась.

– Нет, меня загипнотизировали, и я против своей воли сама тебе это только что предложила.

Чак спрятал смущение за широкой улыбкой.

– Тогда… Розали, ты не пойдешь сегодня со мной на свидание?

– Надо подумать… – ехидно прищурилась я. – Шучу, конечно. Пойду. Во сколько и где встречаемся?

– Я заеду за тобой, ладно? Часов в восемь. На окраине Ант-Лейка есть хороший рыбный ресторанчик, не знаю, успела ли ты там побывать.

– Нет, не была. И я люблю рыбу. – Я ослепительно улыбнулась Чаку и прошла к своему столику.

Дикси подалась ко мне и сказала, едва сдерживая смех:

– Кажется, я видела, как он покраснел. Боже, ты бы видела взгляд, которым он тебя провожал! Как думаешь, может, пока он в таком хорошем настроении, мне стоит попросить прибавку к зарплате?

Я на мгновение лишилась дара речи.

– Дикси, ты неисправима, а твоя наглость не знает границ!

Ничуть не обидевшись, подруга с достоинством сказала:

– Я пробивная девочка.

– Это уж точно, – посмеиваясь, отозвалась я.

Я попрощалась с Дикси до утра, и направилась в «Лавандовый приют». Дом встретил меня мягкой, как вата, тишиной. Я вообще заметила, что в этом доме все было немного иначе. Даже темнота… Есть темнота пугающая, в которой мерещатся странные звуки и тени, есть темнота мягкая, обволакивающая, которая накрывает тебя, сонную, пушистым одеялом. В «Лавандовом приюте» темнота была именно такой – как пушистый черный котенок на мягких лапках.

Я без страха бродила ночью по пустым темным комнатам – даже после того, как узнала, что в этом доме я не одна. К слову о гостях, Кристиан сегодня не появился – возможно, виной тому отдернутые шторы, сквозь которые лился солнечный свет. Я крутилась у зеркала, примиряя один наряд за другим, потом выбирая украшение.

Остановилась на красном кружевном платье с широкой юбкой и черным поясом и бантом на талии. Вспомнив Селин, добавила к образу короткие перчатки из черного кружева. Распустила волосы, глаза подвела любимыми стрелками, а губы лишь слегка тронула прозрачным блеском.

Когда приготовления были закончены, на Ант-Лейк уже опустился вечер. Я задернула шторы и, повернувшись, увидела Кристиана. Вздрогнула от неожиданности, но тут же улыбнулась, чувствуя, как учащенно забилось сердце.

– Как ты красива…

У меня перехватило дыхание – не сколько от его слов, сколько от его тона и взгляда. Парни говорили мне подобное, и не раз – но я знала, что это было лестью. Я не была красавицей – симпатичной, миловидной – да, но не красавицей, – и подобным словам не верила никогда.

Так отчего же ему, Кристиану, я готова была поверить?

– Ты все еще считаешь меня мертвой? – вырвалось у меня. Я закусила губу.

– Нет. – Он приблизился ко мне – полупрозрачный силуэт, едва осязаемый. – Не знаю. Но и я не мертв. Как тогда объяснить то, что происходит в этом доме?

– Бабушка говорила, что «Лавандовый приют» особенный. Что, находясь здесь, она могла видеть другие эпохи, наблюдать за чужими жизнями. Думаю, мы с тобой каким-то образом столкнулись в одной точке пространства. Ты живешь в своей реальности, а я в своей, и только здесь, в «Лавандовом приюте» они… пересекаются.

– Так значит ты – девушка из будущего?

– Наверное так, – я тихо рассмеялась. – А ты – парень из прошлого.

Точнее, молодой мужчина. И ко всему прочему, невероятно привлекательный – настолько, что даже его призрачность не мешала мне это понять. Я вздохнула. И почему в моей жизни все так непросто?

– И если я выйду на улицу, то не смогу тебя увидеть? – задумчиво произнес Кристиан.

– Думаю, нет. Только «Лавандовый приют» связывает нас.

– Жаль.

Я не стала уточнять, отчего, лишь грустно улыбнулась и сказала чуть виновато:

– Мне нужно идти.

Кристиан заглянул в мои глаза – своими, прозрачными.

– Я буду ждать тебя здесь.

Поразительно, как способна окрылить одна простая фраза! Закрывая дверь на замок, я думала о том, что в «Лавандовом приюте» больше никогда не буду одинока. Кристиан… он будет всегда со мной рядом.

Безумие, но следом пришло чувство вины, хотя я упорно убеждала, что винить себя мне совершенно не в чем. Кристиан из другой эпохи, нас разделяют века. У него своя жизнь, у меня – своя, и будущего у нас двоих быть не может. Просто сердце Кристиана разбито его Орхидеей, и ему лишь нужно немного тепла и человеческого общения…

Увидев меня, Чак ошеломленно замер. Засуетился, отодвигая стул. Сел сам и не знал, куда деть руки. Первые несколько минут он заметно нервничал, раз десять сказал, как чудесно я выгляжу – и это звучало искренне. Но потом за беседой ему удалось все же немного расслабиться. Чак рассказал мне о «Чайке».

– Когда отец умер, у меня опустились руки, – признался он. – Мне было восемнадцать, я еще не успел понять, чему хочу посвятить свою жизнь. Но я точно не хотел быть владельцем кафе, собирался уехать в Лашвил, учиться. Так и решил – даже нашел того, кто купит у меня «Чайку». Клайв Черс – может, ты слышала о нем.

– Да, бывала в его магазинчике.

Чак кивнул.

– Этот магазин Клайв хотел построить на месте моего кафе. Полностью разнести там все, сохранив только внешние стены. Я заказал билет в Лешвил, и перед отъездом оставалось лишь подписать необходимые бумаги и получить деньги за продажу «Чайки».

Я отправила в рот нежную форель в лимонном соусе и медленно прожевала.

– И почему ты передумал его продавать?

– В этом кафе прошло все мое детство и юность. – Чак мечтательно улыбнулся. – «Чайка» – все, что осталось у меня от отца. Я понял, что не могу так просто от этого отказаться. Отказал Клайву, вернул билет и начал все сначала. Пришлось проштудировать кучу специализированной литературы, даже записаться на пару семинаров. Несмотря на то, что я вложил в кафе чуть ли не все свои деньги, дела шли ни шатко, ни валко – мне ведь приходилось вести бизнес совершенно вслепую. Но со временем все наладилось.

– У тебя получилось, – искренне улыбнулась я. – «Чайка» – очень уютное кафе, мое любимое в Ант-Лейке.

Чак просиял.

Он действительно оказался замечательным парнем – добрым, смешливым. Когда первое смущение и неловкость прошли, мы общались так, словно были старыми друзьями. Легко шутили и посмеивались друг на другом.

Вот только отчего тогда я подспудно сравнивала Чака с Кристианом, отчего в голове не умолкали его последние слова? И почему, несмотря на то, что у нас двоих не могло быть будущего, я не могла перестать о нем думать?

***

– Звезды существуют вне времен. Мы превратимся в прах, а они все так же будут сиять…

Мы сидели на чердаке перед огромным окном, сквозь него глядя на усыпанное звездами небо. В моей руке была чашка кофе, в руке Кристиана – бокал вина.

– Знаешь, что самое интересное? – тихо отозвалась я. – Мы оба сейчас смотрим на звезды, но видим разные узоры. – Я вздохнула и сказала с некоторой завистью: – Ты живешь в прекрасную эпоху.

Кристиан чуть пожал плечами.

– Не так уж она и прекрасна.

– Но как же… Кареты, леди из высшего общества, облаченные в платья с корсетами, балы…

– Это все – наносное. То, что прячется в глубине, под этой роскошью и блеском, куда непригляднее. – Кристиан повернул голову ко мне: – А какая она, твоя эпоха?

– Более… откровенная. Во всем. Люди получили свободу самовыражения – можно говорить, что захочется, можно отстаивать свои права. Вот только мне кажется, что мы потеряли что-то… что-то важное. Стали жестче, агрессивнее…

Я рассказала Кристиану о последних изобретениях и буквально наслаждалась потрясением, написанным на его лице. Что и говорить, полтора века – огромный срок. Назначения многого из того, о чем я рассказывала, Кристиан просто не понимал.

– Я до сих пор не могу поверить, что мы существуем в разных эпохах, – задумчиво сказала я.

– Отчего же? Магия повсюду, это лишь одно из ее проявлений.

Я вся подобралась – как кошка, готовящаяся к прыжку. Отставила чашку с кофе и всем телом развернулась к Кристиану.

– Хочешь сказать, ты часто сталкиваешься… с магией?

– Каждый день, – как-то невесело усмехнувшись, ответил он.

– Ого, – пораженно произнесла я. – И… – Замолчала, пытаясь подобрать верные слова. – Какая она, магия?

Кажется, мой вопрос Кристиана удивил.

– Разная.

Я постучала пальцем по подбородку. Сформулировать то, что меня терзало, облечь мысли в слова оказалось вдруг не так-то просто – когда дело коснулось неизведанного. Того, что находилось за пределами моего понимания.

– Ты говорил, что каждый день сталкиваешься с магией. И в чем… это выражается? Как это происходит?

Кристиан, видимо, все-таки понял из моей сбивчивой речи то, что я хотела до него донести. И мне показалось, что по его призрачному лицу скользнуло еле уловимое выражение, чуть исказив красивые черты. Он стал… мрачнее, словно мои слова задели какую-то тонкую струну в его душе.

– Я никогда и никому не говорил об этом… – прошептал он. – Но мы… нам никогда не суждено встретиться… по-настоящему, а значит… Наверное, мне даже хочется открыться. Хоть кому-нибудь.

Я чувствовала – и по взгляду, и по голосу Кристиана, что он собирается сказать мне нечто важное… нечто пугающее. Нечто, что изменит мое представление о мире раз и навсегда.

И я была к этому готова.

– Я почти ничего не помню из своего прошлого – лишь обрывочные воспоминания о приюте.

– Ты – сирота? – тихо спросила я.

– Нет. Не знаю. У меня есть сестра, но она мне не родная, хоть мне и упорно утверждают обратное. Я уверен, что те люди, которые воспитывали меня первые годы моей жизни, прежде чем отказаться от меня и отдать меня приемной семье – мои настоящие родители.

– Почему?

– Потому что я – не человек. Не совсем человек.

В горле пересохло. Я неосознанно подалась вперед.

– А кто ты?

– Я – Ангел Смерти.

На несколько секунд тишина в доме стала плотной, осязаемой, похожей на стекло. Мне казалось, что стоит мне произнести хоть слово, и стеклянная тишина треснет, разобьется на мириады мельчайших осколков.

– У меня нет прошлого. Но мое будущее предопределено. Я забираю черные души, души тех, кто недостоин ступать по земле. Я – карающая длань самого Господа Бога.

– Ты… убиваешь?

– Караю, – жестко ответил Кристиан. Скулы сведены, черты призрачного лица будто даже стали резче. – Убийц и насильников. Тех, чьи руки запятнаны чужой кровью. Я забираю их души и отправляю их в Пустыню Снов.

– Я… Мне надо… – Я резко вскочила, опрокинув чашку. Кофе разлилось, и доски жадно впитали его в себя, словно принимая мое подношение. – …обдумать. Мне надо побыть одной.

– Розали!

Я торопливо спустилась с чердака, сбежала по лестнице на первый этаж. Схватила куртку – ночами в Ант-Лейке было прохладно. Я выбежала из дома, разрывая связь, зная, что здесь, вне стен «Лавандового приюта», Кристиану до меня не добраться.

Я доверяла ему, я таяла от его пристального взгляда, от того, как нежно он произносил мое имя. Я была благодарна судьбе за такой противоречивый подарок – за то, что наши с Кристианом пути однажды пересеклись. Здесь, в «Лавандовом приюте».

И все это время я ждала каждой новой встречи… с убийцей. Карающей дланью. Ангелом Смерти. Неважно, как он сам себя называл или как называли его другие. Неважно, что он считал, что восстанавливает справедливость. Но на его руках тоже была чужая кровь.

И я не знала, смогу ли с этим знанием смириться.

Глава одиннадцатая

– Кристиан, я так рада тебя видеть! – Моя дражайшая сестра, виконтесса Фелиция Арей, в девичестве Валентрис, поцеловала меня в щеку.

Скинула пелерину и перчатки на руки Эйзерваля и грациозно прошествовала в гостиную. Глядя на ее идеально прямую спину, я невольно задался вопросом – а было ли хоть что-то, что Фелиция делала не грациозно?

Она была невозможно, ангельски красива. Тонкий аристократичный нос, вылепленные скулы, четкие очертания пухлых губ. Все в ней казалось совершенным – не было ни одной лишней, неуместной детали, ни одного изъяна. Смотреть на Фелицию было немного больно – наверное, из-за таких красивых женщин и рождаются легенды о том, что на истинное обличье ангелов нельзя смотреть. Ее волосы, пепельно-русые, струились по плечам, падая на лиф платья из белого атласа, отделанного тончайшей паутиной кружев. На макушке – аккуратная шляпка с кокетливым пером.

Я всегда знал, что Фелиция мне не сестра. Знал, что родители – Дэйн и Амалия Валентрис – мои приемные родители, хотя до самого конца – то есть до моего побега из дома, да и после возвращения в Ант-Лейк, – они так в этом и не признались.

Однако доказательства были мне не нужны. Достаточно было взглянуть на нас с Фелицией, чтобы понять, что мы совершенно не похожи. Нас разделял всего лишь год – она была старше, но… Взять хотя бы глаза: ее были мшисто-зелеными, мои – серо-стальные, странные, кажущиеся почти потусторонними. Вряд ли роль в этом сыграла матушка-природа, скорее дело было в моей ипостаси Ангела Смерти. Казалось, будто Господь, создавая меня, своего личного карателя, и придавая мне человеческие черты, допустил небольшой изъян. И мои глаза выдавали таящуюся во мне сверхъестественную, потустороннюю сущность.

Я был совершенно не похож на обоих родителей, горячо утверждавших, что они мне родные. Фелиция же пошла в мать, Амалию Валентрис – овалом лица и разрезом глаз, и все же она была одной из тех, кого принято называть гадким утенком, выросшим в прекрасного лебедя. Повзрослев, она расцвела и, казалось, год от года становилась все прекраснее. Сейчас, в свои двадцать два, она была воплощением женственности и красоты.

Но знание, что друг другу мы не брат и сестра, подкреплялось не только внешней несхожестью. Фелиция была истинной дочерью своих родителей – тихая, примерная, спокойная. С самого детства она постоянно давала отцу и матери новый повод для радости: прекрасно музицировала, прекрасно танцевала. Ей давалось легко и рисование, и наука. Но вместе с тем она была… обычной, если так дозволено сказать. Обычными были и мои родители – хорошие фермеры, удачливые дельцы.

Я же рос очень странным ребенком – отталкивающим и пугающим в своей странности. Я видел вещи и явления, недоступные другим, чувствовал то, что не мог чувствовать обычный человек: призрачную энергию, утекающую сквозь пальцы, духов или некий едва заметный ареол, который много позже я начал называть аурой – она подсказывала мне многие вещи, незаметные человеческому глазу, такие как болезни, которыми страдал собеседник или истинные эмоции, будь то печаль или ярость.