Читать книгу Танец на разбитых зеркалах - Кармаль Герцен - Страница 1

Осколок первый

– Котенок, вставай! – настойчиво повторила Клэрити.

Под пуховым одеялом завозился комок, наружу высунулась светловолосая макушка. Каролина отбросила одеяло и села. У нее было такое сонное личико, что Клэрити невольно рассмеялась.

– Ты же сама хотела посмотреть на тигров, помнишь?

Голубые глаза тут же восторженно распахнулись, сонливость мигом слетела с симпатичного личика.

– Давай умываться, – улыбаясь, сказала Клэрити. – Челси с Лей нас уже заждались.

На этот раз долго уговаривать ее не пришлось – предстоящая прогулка в зоопарк подстегивала ее лучше любых просьб матери. Быстро умывшись и так же быстро проглотив тосты с джемом, Каролина помчалась одеваться.

– Мам, можно я возьму Мистера Льва с собой? – донесся из комнаты ее звонкий голос. – Ему там будет интересно.

– Как хочешь, Каролина, – отозвалась Клэрити.

Ее смышленой не по годам малышке безумно не нравилось, когда ее называют сокращенным именем – Линой, Кароль или, не дай бог, Корой. Ее носик тут же презрительно морщился, и в глазах появлялось неодобрение. Клэрити невольно улыбнулась. Ее малышке так хотелось быть взрослой.

Причудливая троица шла по улице – молодая мама и юная прелестница, бережно прижимающая к груди игрушечного льва с наспех пришитой лапой. Каролина обожала Мистера Льва и отказывалась расставаться с ним даже в душе. Всякий раз после этого Клэрити приходилось высушивать игрушку феном.

В небе начищенной золотой монетой ярко блестело солнце, приятные ветерок играл со светлыми волосами матери и дочки. Ничто не предвещало беды.

Что-то больно кольнуло Клэрити в самое сердце. Ахнув, она прикоснулась рукой к груди. На светлой блузке стремительно расползалось алое пятно. Вне себя от ужаса, Клэрити резко дернула в сторону край блузки, не обращая внимания на посыпавшиеся на землю бусинки-пуговицы, на треск ткани.

– Мам, что с тобой? – забеспокоилась Каролина.

– Все в порядке, котенок, – ответила Клэрити, но дрожащий голос лишил ее слова уверенности.

Она отпустила руку дочери, отвернула ворот блузки. Ничего не понимая, провела рукой по тонкому розовому шраму на груди. Шраму, которого до этого дня и до этого часа у нее попросту не было.

– Каролина, мне нужно…

Краем глаза Клэрити заметила нечто странное. Ей показалось, что она видит зияющую в земле трещину. Обернулась и не увидела ничего. Земля оказалась цельной без намека на чернеющую пропасть. Обычная асфальтированная дорога.

И Каролины на ней не было.

Клэрити с ног до головы окатило ледяной волной ужаса.

– Каролина!

Она завертела головой по сторонам, но не могла понять, куда исчезла дочь, всего несколько мгновений назад стоящая перед ней. Рядом – ни кустов, ни деревьев, за которыми можно спрятаться. На противоположном тротуаре Клэрити увидела молодую женщину с коляской. Бросилась к ней.

– Вы… вы не видели мою дочь? – запинаясь, проговорила Клэрити. – Ей пять лет, длинные светлые волосы, серо-голубые глаза. В бело-розовом таком платье…

Она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Молодая женщина отступила на шаг, словно чужое горе ее пугало. Помотала головой и пошла дальше, продолжая оглядываться на Клэрити.

А та стояла, не зная, что делать дальше. На негнущихся ногах обошла всю улицу, ища дочь даже там, где ее просто быть не могло. Страх вцепился в Клэрити ледяными пальцами, сжал сердце с такой силой, что у нее потемнело в глазах.

Каролина исчезла.

Осколок второй

Клэрити ворвалась в кафе. Белые волосы растрепались, в заплаканных глазах застыл ужас. Ее подруга Челси с шестилетней дочерью беспечно болтали, крутя в руках вазочки с мороженным.

– Клэрити, где ты пропа… Боже мой, что с тобой? – Глаза подруги испуганно расширились, когда она увидела кровавое пятно на блузке Клэрити.

– Челси, я… я не знаю, что делать! Каролина… Она пропала!

Весь этот кошмар до сих пор стоял у нее перед глазами. Как она обернулась и увидела, что ее дочери нет, как звонила в полицию, от волнения не попадая по кнопкам. Приехавшие на ее вызов полицейские, чтобы успокоить бьющуюся в истерике молодую маму, обошли каждый дом в округе. Каролина словно сквозь землю провалилась.

– Ее мог кто-то увезти? – спрашивал у Клэрити совсем молодой полицейский.

Клэрити помотала головой.

– Конечно, нет! Я бы услышала! Я же говорю вам – я только отпустила ее руку, обернулась, а ее уже нет!

Второй полицейский, немолодой мужчина с мрачным лицом и кустистыми бровями, обвел взглядом окрестности.

– Но ближайший дом стоит слишком далеко от дороги, чтобы она успела так быстро до него добежать, – с сомнением в голосе произнес он.

Те же мысли посещали и Клэрити, но как объяснить произошедшее, она просто не знала. Еще хуже дело обстояло с кровавым пятном, уже полностью впитавшимся в блузку. Если она скажет им о затянувшемся шраме, которого у нее сроду не было, полицейские сочтут ее ненормальной. И кто знает, насколько усердно после этого они станут искать ее дочь.

Поэтому Клэрити просто соврала, что Каролина упала и поранилась. Она прижала дочь к себе, чтобы успокоить и кровь с ладошки попала на ее блузку. Ложь не бог весть какая, и в глазах старого полицейского зажглось подозрение.

Клэрити подробно рассказала им о случившемся, и полицейские уехали, пообещав держать ее в курсе. И вот теперь она стояла перед Челси – лучшей подругой, вторым после дочери близким ей человеком, – пытаясь поделиться с ней своей трагедией. Но почему-то не видела в ее глазах даже малой доли того ужаса, что испытывала сама.

– Я не знаю, как такое могло произойти, – хрипло сказала Клэрити. Она почти сорвала голос, когда без устали выкрикивала имя дочери. – Я оглянулась, а ее уже не было!

– Клэрити, подожди, я ничего не понимаю из того, что ты говоришь! – Челси отставила в сторону вазочку с мороженным. Жестом подозвала официанта, попросила для подруги стакан воды. Выглядела она на редкость встревоженной. – Пожалуйста, успокойся, и объясни еще раз.

Клэрити выдохнула, хотя ее сердце по-прежнему стучало как ненормальное. Ее бил озноб.

– Мы пошли к вам, – стуча зубами, проговорила Клэрити. – А потом что-то сильно укололо меня. Я увидела пятно и отпустила руку Каролины. – Она разрыдалась, не обращая внимания на косые взгляды постояльцев. – Если бы я этого не сделала, если бы я не отпустила ее руки!..

– Клэри, подожди, – снова попросила Челси. Протянула ей стакан воды и вкрадчиво произнесла: – Я ничего не понимаю. Кто такая Каролина?

Рыдания стихли. Ужас холодной змеей скользнул внутрь и обвил сердце. Пришло понимание – случилось что-то по-настоящему страшное.

– Каролина, – повторила Клэрити. Однако в глазах Челси не появилось и проблеска понимания. – Моя дочь.

Выражение лица подруги изменилось, как в калейдоскопе, на нем промелькнули тревога, растерянность, недоумение.

– Клэри, – каким-то странным, безжизненным голосом протянула Челси. – У тебя никогда не было дочери.

Клэрити закрыла глаза. Долго стояла так, не произнося ни звука. Потом с болью взглянула на подругу и прошептала:

– Зачем ты так, Челс? Они с Лей дружат с самого детства, я… Я не знаю, зачем… Это бесчеловечная шутка.

– Да о какой шутке идет речь? – внезапно взорвалась Челси. Повернулась к опешившей дочери и спросила, с трудом сдерживая ярость: – Лей, ты знаешь кого-нибудь по имени Каролина?

Девочка крепко задумалась, испуганно поглядывая на мать. Затем промямлила:

– Нет, мамочка.

Гнев Челси поутих. Она обернулась к Клэрити, помолчав, уже тише сказала:

– Я… я правда не знаю, что сказать. Не понимаю, что происходит.

– Происходит то, что моя дочь исчезла! Она наверняка испугана и ждет помощи. А ты, вместо того, чтобы помочь…

– Клэри, – устало повторила Челси, – какая дочь, о чем ты говоришь?

Клэрити рухнула на стул – ноги больше ее не держали. Что происходит? Что, черт побери, происходит?!

Взгляд подруги ясно говорил ей – она говорит правду. Точнее – уверена в том, что говорит правду.

– Сегодня мы вчетвером собирались пойти в зоопарк, – ровным голосом произнесла Клэрити, хотя ей безумно хотелось кричать.

– Сегодня мы собирались пойти в зоопарк, – кивнув на Лей, сказала Челси. – А ты хотела присоединиться, потому что последнее время кроме учебы не видишь ничего. Я хотела, чтобы ты развеялась. Со мной и с твоей крестной дочерью.

Клэрити осенила идея. Она сбросила с плеча сумку, начала судорожно рыться в ней в поисках телефона. Вытащив сотовый, открыла альбом с фотографиями – руки так дрожали, что на это ушла не одна попытка. Все еще до конца не веря в происходящее, Клэрити хотела показать подруге свое любимое фото – она и Каролина на своем пятом дне рождении.

Праздник удался, дочку просто завалили подарками. На том фото Каролина прислонилась щекой к щеке матери и улыбалась во весь рот, прижимая к груди игрушку, с которой с тех пор не разлучалась даже во сне – Мистера Льва. Клэрити открыла первое фото и похолодела.

На кадре была запечатлена она одна – с распущенными по плечам волосами, золотым ободком с кошачьими ушками, придававшим ей, двадцатитрехлетней, совсем уж несерьезный и юный вид. Ободок она надела, чтобы развеселить дочь, которая души не чаяла во всевозможных кошачьих. На фото – там, где прежде сияло счастливое личико Каролины, теперь было пустое пространство. На заднем плане – их гостиная. Стол, в тот день заваленный подарками, на фото вдруг оказался пуст.

Клэрити ошалело уставилась в экран мобильного. Этого просто не могло быть. Все еще пытаясь доказать – не Челси, прежде всего самой себе, – что происходящее – лишь чей-то дурацкий розыгрыш, она открыла следующее фото. Она на пляже, в нескольких милях от города, улыбаясь, позирует в довольно откровенном бикини. Но на снимке, в которой до рези в глазах вглядывалась Клэрити, не хватало еще одного, очень важного, элемента – Коралины в смешном розовом купальнике с юбочкой.

Она смотрела на фото и молчала. Всему этому должно быть какое-то логическое объяснение… но она никак не могла его найти. Сначала странное исчезновение Каролины, затем исчезновение с фотографий ее лица. Клэрити поднялась так резко, что ножки стула заскрипели по полу. На них снова оборачивались, но ей было плевать.

Так и не сказав ни слова, она вышла из кафе, спиной чувствуя обеспокоенный взгляд Челси.

Осколок третий

Едва закрыв за собой входную дверь, Клэрити бросилась на второй этаж, в комнату дочери, разделенную с ее спальней одной стенкой. И застыла на пороге. В глазах потемнело. Пришлось крепко ухватиться за косяк, чтобы удержать равновесие.

Комната была пуста. Исчезла фигурная кроватка Каролины, все ее игрушки. Вместо мягкого ковра из длинного песочного ворса Клэрити увидела дощатый пол, вместо постеров с мультяшными принцессами и небольшими картинами львов, пум и тигров – голые выбеленные стены.

Такой комната была до того, как Клэрити родила Каролину. Уже тогда они расстались с ее отцом, и Клэрити пришлось самой обустраивать комнату для дочери – перекрашивать стены в нежный лиловый цвет, вешать светлые шторы, собирать колыбельную. Верная Челси тогда – единственный человек, который с радостью пришел ей на помощь… а теперь она утверждала, что не знает, кто такая Каролина.

Она бродила по комнате дочери, чувствуя себя такой же пустой, заброшенной. Жизнь вдруг потеряла для нее всякий смысл. Клэрити знала – она – не сумасшедшая, но кажется весь окружающий мир вознамерился убедить ее в обратном. Она перерыла весь дом в поисках фото дочери, сделанных на старенький фотоаппарат. Перебирая глянцевые снимки, едва не плакала от бессилия – там, где прежде была пухлощекая румяная малышка, теперь была пустота. Точнее – ее пустой дом.

Если бы кто-то увидел эти фото, то наверняка задался бы вполне закономерным вопросом: зачем вдруг Клэрити понадобилось делать целую серию однообразных снимков своего дома, да еще таких… странных? Качая головой, она смотрела на фото, запечатлевшее потрепанный временем ковер гостиной, и хорошо помнила то, что было на этом фото «до». До этого страшного, поражающего своей ненормальностью дня. «До» на фото была изображена сидящая на полу Каролина: остренький подбородочек чуть вскинут, чудесное праздничное платье растеклось вокруг ее ног белой воздушной пеной, а золотистые, красиво завитые Клэрити локоны рассыпались по плечам.

Внешне они были очень похожи, но если свои русые волосы Клэрити красила, чтобы придать им пепельный оттенок, то роскошный бело-золотистый оттенок волос Каролины был дарован ей самой природой. Когда она подрастет, ее волосы чуть потемнеют, как это было и с Клэрити, но пока она со своими бирюзовыми глазами – у ее матери глаза были зелено-голубые – выглядела как настоящий маленький ангелок. Ее маленькая принцесса на том фото праздновала свой четвертый день рождения.

На другом кадре было запечатлено окно, выходящее на задний двор. И ее любимая малышка, гордо восседающей на подоконнике с Мистером Львом в руках, исчезла со снимка – словно кто-то стер ее ластиком.

Клэрити бросилась в спальню, вытащила из комода ворох документов, доказывающих существование Каролины. Но вместо них на колени ей посыпались белые листы.

Стало трудно дышать. Кто-то неведомый упорно пытался убедить ее, что Каролины никогда не существовало.

Скрепя сердце, она позвонила матери. Уговаривая себя – это для нее, для Каролины. Разговор дался нелегко. С годами пропасть между Клэрити и Тони Хаттон никуда не исчезла. Все та же холодность в голосе матери, все те же обвинения: "Ты совсем забыла о нас с отцом", все те же разговоры о будущем и прошлом. "Ты погубила свою карьеру. Могла бы стать такой же известной, как я, а вместо этого предпочла прожигать свою жизнь, плыть по течению…"

Ничего не менялось – даже отказ матери Клэрити принимать тот факт, что дни ее славы остались в далеком, далеком прошлом. Вот только Тони, которая обычно не упускала случая напомнить дочери, насколько она недовольна ее выбором жизненного пути, словно позабыла о причине, из-за которой Клэрити приняла решение уйти из танцев. А Тони Хаттон не забывала никогда и ничего – особенно того, чем можно попрекнуть собственную дочь.

Прервав поток обвинительной речи, Клэрити сказала:

– Мама, Каролина исчезла.

– Что? – недоуменно откликнулась Тони. – Кто это, твоя новая подружка? И как это связано с тем, что ты совсем перестала звонить собственной матери?

Клэрити не выдержала и разрыдалась. Этого не может быть, просто не может быть…

Недоуменная тишина в трубке сменилась тревожными расспросами Тони. Клэрити, шумно всхлипывая, пыталась выдавить из себя какие-то слова. Но что говорить? Кажется, она всерьез напугала мать. Чуть успокоившись, проговорила что-то про «разыгравшиеся нервы» и торопливо попрощалась.

Не желая сдаваться, не желая считать себя сумасшедшей, а дочку – лишь плодом собственного воображения, Клэрити непослушными пальцами набрала номер Кевина – отца Каролины. Она так нервничала, что слова плохо складывались в фразы, речь получалась сумбурной, сбивчивой. Закончив странный – для них обоих разговор – Клэрити обессиленно опустилась по стене на пол.

Кевин не знал никакой Каролины – наученная горьким опытом, Клэрити не говорила об их общей дочери, отделываясь лишь намеками, но ее фраза "Ты помнишь Каролину?" вызвала у Кевина разве что недоумение. Плохая актриса, Клэрити отчаянно пыталась играть роль бывшей, вдруг решившей вспомнить их прошлое. В реальности Клэрити – той, которую она помнила и в которую верила, вопреки творящемуся вокруг сумасшествию – Кевин бросил ее, как только узнал о беременности. Несколько лет спустя, вновь объявившись в городе, он навещал Каролину, безуспешно пытаясь изображать из себя любящего отца. Привозил подарки, играл, но на его лице при этом читалась такая скука, словно он играл не с собственной дочерью, а с бездушным роботом, уже порядком ему надоевшим.

Он так и не смог полюбить Каролину – а Клэрити так и не смогла его за это простить.

Но сейчас Кевин даже не смог сказать, из-за чего их отношения дали трещину. Что-то промямлил вроде: "Расстались и ладно – что прошлое ворошить", и окончательно потерял интерес к разговору. Клэрити ничего не оставалось делать, как повесить трубку.

Каролина исчезла из этого мира, из памяти близких и родных ей людей – словно кто-то жестокий и могущественный стер ее огромным ластиком с лица земли. Словно она вдруг стала лишним, ненужным элементом, для которого в этой реальности места больше не осталось.

Осколок четвертый

Чтобы не поддаваться безумию происходящего, Клэрити старалась занять каждую свободную минуту. Убралась, так тщательно отдраивая каждый уголок дома, что сломала половину ногтей. Приготовила себе роскошный ужин, который минуту спустя отправился в помойку – аппетита не было совсем.

Она не могла спать – стоило только закрыть глаза, и перед глазами вставало лицо Каролины. Дочка смотрела на нее укоризненно и зло, словно говоря: “Как ты могла вычеркнуть меня из своей жизни?” От этого на душе становилось ещё тяжелее.

Проворочавшись до утра, Клэрити так и не смогла сомкнуть глаз. Встала, хмурая и совершенно разбитая. Направилась в ванную, чтобы жесткими струями воды смыть с себя усталость. И вдруг согнулась пополам от пронзившей грудь боли. Вскрикнула и осела на пол, держась за сердце. С исчезновением Каролины она и думать забыла про странный шрам, невесть откуда появившийся на груди.

Боль отступила. Клэрити медленно поднялась с пола, на всякий случай держась рукой за дверь ванной. И остолбенела.

Перед ней стояла Каролина.

Обезумевшая от радости, Клэрити не сразу поняла, что дочка здесь, в тесной ванной, единственный вход которой вел в спальню, оказаться просто не могла. И только мгновением спустя поняла, что Каролина смотрит на неё из зеркала. А затем по ее нежному личику побежали трещины – на глазах Клэрити зеркало, в котором отражалась Каролина, раскололось на части. Вне себя от ужаса она смотрела в собственное искаженное отражение.

Каролина снова исчезла.

Шрам тут же перестал пульсировать. Клэрити провела рукой по коже, надавила в том месте, где розовела тонкая полоска шрама. Нащупала под кожей что-то твердое, размером с полмизинца. Но тело не отозвалось болью на прикосновение.

– Мне нужно к врачу, – стуча зубами, пробормотала Клэрити. О том, что ей только что привиделось в зеркале, она старалась не думать.

Может быть, все происходящее – просто один затянувшийся кошмар. Утром Каролина разбудит ее, и жизнь потечет по привычному руслу.

Но что, если… Если Клэрити и впрямь сошла с ума и придумала себе жизнь, которой у нее никогда не было? Ведь что-то же заставило ее увидеть, как отражение ее пропавшей дочери появляется в зеркало само по себе? А инородный кусок, который словно врос ей под кожу? Как быть с ним?

Эти сомнения неожиданно вызвали ледяную волну ярости. Она не поддастся. Не позволит играть с ее разумом. Клэрити прикрыла глаза. Каролина, ее прелестный голубоглазый котенок…

Когда Клэрити рассказала матери о беременности, та пришла в настоящую ярость. Тони Хаттон в молодости была известной танцовщицей. Ее талантом восхищались, ей пророчили большое будущее. Все перечеркнул тот день, когда двадцатидвухлетнюю Тони сбила машина. Сломанные в нескольких местах ноги все же удалось вылечить после нескольких месяцев, проведенных в больнице, но о танцах Тони пришлось забыть. Сломленная случившейся с ней трагедией, она осела дома, замкнувшись в своем маленьком мирке. Через год родилась Клэрити. Не сумев исполнить мечту всей своей жизни, Тони решила, что долг дочери – сделать это за нее. Что и говорить – мнения самой Клэрити и не спросили…

Она с пяти лет занималась в танцевальной студии и подавала большие надежды. У нее, подростка, не было времени на прогулки с друзьями – после школы она бежала в студию, где занималась до упаду, потом торопилась домой – сделать задания для школы. Участвовала во всевозможных конкурсах, по которым настойчиво возила ее мать. Клэрити отдавала танцам всю себя, и уверенно шла по стопам матери, достигая все новых и новых высот.

Потому-то Тони так рассвирепела, когда узнала, что ее семнадцатилетняя дочь беременна. Она видела в Клэрити будущую великую танцовщицу, о которой говорит вся страна, уговаривала сделать аборт, убеждая, что ей рано иметь собственных детей. Как это часто бывает, все свои неосуществленные мечты Тони Хаттон переложила на дочь. И была в ярости, когда та отказалась следовать намеченным ею планам.

А Клэрити… только родив дочку, она почувствовала себя по-настоящему счастливой. Поняла, что живет в полную силу, а не существует в бесплодных попытках угодить матери и подстроить под ее желания свою жизнь. Она всецело отдалась и прелестям, и трудностям материнства, впервые ощущая себя настоящей, ставшей вдруг цельной и живой.

И вот теперь ее дочурку забрали, взамен оставив на груди Клэрити невесть откуда взявшийся шрам… Словно бы отняли важную часть, ее половину – отрубили руки, вырвали сердце и бросили истекать кровью, задыхаясь от собственной беспомощности.

Кто это сделал, кому под силу подобное – она разберется позже. Но разберется обязательно. Если остальные забыли Каролину, она не забудет. У нее есть дочь и она найдет ее – во что бы то ни стало.

Вот только если она сляжет в больницу, искать Каролину будет некому. Поэтому Клэрити позвонила знакомому врачу, Лиз Харис, и попыталась обрисовать ситуацию. Ее голос дрожал от волнения, мысли путались и никак не хотели складываться в слова. Лиз, не на шутку обеспокоенная, потребовала, чтобы Клэрити немедленно приезжала. Наскоро приняв душ и стараясь не касаться уплотнения под розоватым шрамом, она вызвала такси.

Лиз взглянула на ее заплаканное лицо, но решила, что причиной слез Клэрити была тревога за собственное здоровье. Помня о реакции Челси, Лей и Тони, Клэрити не стала разубеждать знакомую и, уж тем более, говорить о дочери. Но уже через несколько минут в ее кошмарном сне наяву добавилось темных красок.

Лиз ничего не нашла под ее кожей. Она не чувствовала того, что чувствовала Клэрити, касаясь пальцами шрама. По настойчивой просьбе Клэрити Лиз отправила ее на рентген грудной клетки и внимательно просмотрела снимки, но и на них не обнаружила ничего подозрительного.

Клэрити пришлось уйти ни с чем.

Придя домой, она со злостью кинула пальто на комод. Встала перед зеркалом в прихожей. Страх увидеть дочь в зеркальном отражении боролся с желанием ее увидеть. Но в зеркале отразилась лишь она сама – бледная, измученная. Кожа вокруг шрама покраснела – так часто Клэрити касалась ее, надеясь однажды обнаружить, что уплотнение под кожей исчезло, надеясь, что оно было лишь плодом ее воображения, игрой ослабленного исчезновением Каролины разума.

Кто из них двоих – Клэрити или Лиз Харис – видел то, что было на самом деле?

Не зная, как получить ответ на мучающий ее вопрос, она решила сосредоточиться на том, что было куда важнее – на поисках дочери. Раз то, что притаилось рядом с ее сердцем – если оно, конечно, вообще существовало, – не убило ее и не причиняло ей боли, то об этом на время можно было забыть.

Полиция помочь Клэрити не могла – по их информации у нее и вовсе не было дочери. За «ложный» вызов ей грозил штраф… но это последнее, что ее сейчас волновало. А значит, рассчитывать приходилось только на себя.

Клэрити обошла всю округу, расспрашивая соседей про маленькую голубоглазую девочку, возможно, с игрушечным львенком в руках. Никто не видел ее – ни сегодня, ни когда-либо вообще. Даже мистер и миссис Скудри, которые неделю назад угощали Каролину с Лей свежеиспеченным ванильным печеньем. Клэрити направилась в ближайший парк. Заглядывала за каждый куст, и всякий раз ее сердце замирало. Как только она видела пустую землю, оно начинало биться снова.

О том, что означала избирательная забывчивость знакомых, она старалась не думать. Некоторые ответы пугают больше самих вопросов.

Клэрити чувствовала – ее дочка жива. Но где она и как ее найти?

Потерпев поражение, она вернулась домой – заплаканная, уставшая и совершенно опустошенная. Стерла расплывшийся макияж, смотрясь в большое зеркало в прихожей. Баночка с кремом выпала из ее рук, когда из глубины зеркала послышался незнакомый женский голос, прошелестевший:

– Клэрити…

Наверное, это последняя ступень перед сумасшествием – слышать голос, взывающий из зеркал.

Она вскрикнула, зажала ладонями уши. Все звуки окружающего мира исчезли, осталось лишь ее тяжелое дыхание. Клэрити все отступала и отступала назад, пока не наткнулась на тумбочку и едва не упала. Развернувшись, бросилась прочь из ванной и с грохотом захлопнула за собой дверь.

Странный шепот тут же прекратился, словно бы реальность разрезали огромным невидимым ножом, и ту ее часть, где чужой голос из зеркала звал Клэрити, отрезав, выбросили, смяли, уничтожили. Прислонившись спиной к стене, она слушала блаженную тишину – пока ноющая боль в груди не вернула ее к реальности.

Клэрити расстегнула блузку. Шрам – с мизинец длиной, белый и слегка выпуклый, никуда исчезать и не думал. Она обессиленно скользнула вниз по стене, обхватила голову руками.

Так ведь не может быть. Ты существуешь – молодая женщина, молодая мама, любишь свою дочь, едва не взрываешься от нежности и тех воздушных моментов счастья: первое прикосновение пухленькой маленькой ручки, первая улыбка, первые шаги, первое слово. Дети всегда растут очень быстро, и иногда ты ловишь себя на том, что хочешь поймать этот момент – ускользающий, как шелковая лента, остановить бешено вращающееся колесо времени. Ты наизусть помнишь каждые важные моменты, которые связывают только вас двоих, будто вы – два центра вашей личной маленькой вселенной. Помнишь каждый день рождения, каждую улыбку на ее лице, когда она распаковывает очередной подарок. Учишься разгадывать ее тайны по малейшим изменениям мимики, понимаешь, когда она расстроена или огорчена чем-то, даже если старательно прячет это глубоко внутри. Но ты знаешь ее настолько хорошо, что читаешь ее – по морщинкам, по надутым пухлым губкам, по взгляду – как открытую книгу.

И в один прекрасный и ужасающий момент понимаешь, что твоя дочка стала уже совсем взрослой. И остается только оглядываться назад и вспоминать… первую прикосновение, первую улыбку, первые шаги, первое слово…

А потом все это просто исчезает. В один миг. Безвозвратно. И близкие и родные люди говорят тебе: у тебя никогда не было дочери.

Так не бывает.

Клэрити помассировала виски, запустила пальцы в волосы и сильно сжала.

Вдох. «Котенок, вставай. Ты же сама хотела посмотреть на тигров, помнишь?» Сонная мордашка Каролины – и оживление при упоминании тигров.

Выдох. Мистер Лев, центральная улица. Боль в груди и… Она отпустила ее руку, отпустила ее! Если бы она держала ее крепко, ничего этого могло бы не случиться. Алая кровь, пропитавшая блузку, шрам.

Вдох. Каролины нет. «Челси, Каролина исчезла!». Страх, такой дикий, всепоглощающий страх. Он поднимался изнутри ледяной волной, плескался где-то в горле, да так ощутимо, что она боялась им захлебнуться. Непонимание в глазах лучшей подруги. «Клэри, у тебя никогда не было дочери».

Выдох. Клэрити резко вскинула голову. Всему этому должно быть логическое объяснение. Голоса из зеркал. Она – женщина, потерявшая родного ребенка. Неудивительно, что сейчас ее психика немного… расшатана. Разыгралось воображение – как тогда, когда показалось, что в отражении она видит Каролину.

Пятно на блузке, шрам… Может… Может, ее кто-то ранил, а потом она ударилась головой? Очнулась, а несколько часов просто выпали из ее памяти. Это могло бы объяснить и исчезновение Каролины прямо посреди улицы. Но это не объясняло того, как рана могла превратиться в аккуратный шрам… Кто залатал его? И кто вообще мог ее ранить?!

И эта версия, беспомощная, сшитая белыми нитками, не объясняла главное: почему никто из ее родных и близких не помнил, что у нее была дочь.

Осколок пятый

Клэрити и сама не помнила, как задремала. Просто, уставшая от бессонницы и адского напряжения последних часов легла на диван и «на минуточку» прикрыла глаза. А потом проснулась с колотящимся сердцем – из темных глубин сна, в котором царствовала Каролина, ее выдернул настойчивый стук в дверь.

На нетвердых ногах подошла к входной двери. Заглянула в глазок и удивленно вздернула брови. Тони Хаттон собственной персоной.

Она влетела в распахнувшуюся дверь как блондинистый ураган – в последнее время Тони меняла прически так часто, что Клэрити не успевала привыкнуть к новому образу матери. Ей было скучно, невыносимо скучно сидеть дома и заниматься лишь тем, что исполнять обязанности верной жены. Дочь выросла и сбежала из родного дома при первой же возможности, а потом и вообще создала новую семью, танцы оставались для Тони лишь воспоминанием, приносящим и радость, и глухую тоску – по тому, чему уже никогда не суждено сбыться.

Все свои силы отныне она тратила на поддержание образа бывшей танцовщицы – тонкой, прямой, холеной, – а ныне соучредителя известной косметической фирмы, которую много лет назад основал отец Клэрити. Ухоженные руки украшала россыпь колец с драгоценными камнями, идеальная форма бровей, татуаж, волосы как в рекламе дорогого шампуня. «Лучше бы вкладывалась в благотворительность», – раздраженно подумала Клэрити. Впрочем… Тони Хаттон нужно находиться в центре внимания, анонимные вложения – не для нее. Понятие благотворительности у нее было своим – она мечтала однажды создать фонд помощи больным детям.

Правда, пока дальше разговоров дело не шло. По всей видимости, она поняла, что создание фонда – не такое быстрое и легкое дело. А интерес исчезает, когда Тони сталкивается с тем, чего нужно добиваться долго и упорно – если речь не идет о танцах.

– Мама? – Клэрити постаралась заменить удивление радостью. Получилось плохо. – Что ты здесь делаешь? Я думала, вы с отцом собирались поехать в Венекку.

– Он отправился туда один, но, несмотря на то, как сильно я хотела провести выходные в этом чудном месте, я сказала ему, что не могу бросить дочь в таком состоянии. Мы поругались. Не думай – твоему отцу не наплевать, просто… В отличие от него, я вижу, что тебе требуется поддержка родных и близких. Меня беспокоит, что ты здесь совсем одна! Челси не в счет, она всего лишь подруга, не родная кровь.

Удар первый: из-за тебя, Клэрити, я порушила все свои планы.

Удар второй: из-за тебя, Клэрити, я поругалась с мужем.

Удар третий, нокаутирующий: напоминание о том, насколько Клэрити одинока. О том, что кроме родителей и Челси, у нее больше никого нет.

Клэрити сложила руки на груди, привычно обороняясь от психологических атак матери. Ей бы в актрисы идти, честное слово – в одно короткое предложение она умудрилась вместить и печаль, и разочарование непутевой дочерью, которая всегда становилась источником проблем.

Тони Хаттон умела давить на больные мозоли.

Например, владея успешным бизнесом, она никогда не давала Клэрити денег просто так – даже когда та лезла из кожи вон, чтобы обеспечить Каролине сытое и счастливое детство. Даже тогда, когда ушел Кевин. Тони купила Клэрити дом в спальном районе, но перед этим прочитала целую лекцию. И еще долго сокрушалась, спрашивала с тревогой, не альфонс ли Кевин? И Клэрити приходилось оправдываться и объясняться, потому что деньги на аренду квартиры не было, а Каролина должна была вот-вот появиться на свет. Мотаться по съемным квартирам с не самыми лучшими жилищными условиями, с младенцем на руках… Клэрити проглотила все, что сказала мама. Кивала в нужных местах. Тогда ей казалось, что из двух зол она выбрала меньшее.

И все равно, когда деньги заканчивались, ей приходилось обращаться к матери – отец вечно был в разъездах. Тони было достаточно перевести деньги на ее счет. Но нет. Каждый раз, чтобы передать нужную сумму, она устраивала личную встречу. Вздыхала и всем своим видом показывала, что ее огорчает, что Клэрити неспособна заработать денег. Говорила, что она слишком много тратит, но при этом… «Клэри, нужно записать тебя к стилисту. У тебя очень усталый и бледный вид». «Бог мой, Клэри, что у тебя с ногтями?». «Дать тебе визитку моего парикмахера?». И излюбленное: «Клэри, ты дочь Тони и Эдварда Хаттона, и должна выглядеть соответствующе. Кто станет покупать нашу косметику… ты же – ходячая антиреклама! У меня идея – я подарю тебе корзиночку с нашими средствами. Через месяц будешь выглядеть как восемнадцатилетняя».

Глупо… перед каждой встречей с матерью Клэрити старательно полировала ногти и наводила макияж, которого обычно избегала – даже зная, что повод для недовольства найдется всегда. А после встреч долго вглядывалась в свое отражение, в котором видела интересную молодую женщину с волосами цвета белого вина – пусть и не такими лоснящимися и глянцевыми, как у ее матери, с привлекательным лицом, пусть и немного уставшим. И гадала: какое же кривое ее отражение видит Тони Хаттон?

Однажды пришло понимание: что бы она ни делала, как бы ни лезла из кожи вон, чтобы понравиться матери, этого никогда не случится. И сразу стало проще. Она бросила жалкие попытки стать для Тони Хаттон идеалом, и сосредоточилась на главном – стать идеалом для Каролины.

Клэрити не жаловалась, ведь деньги не принадлежали ей, они принадлежали ее родителям. В то время как она воспитывала Каролину, сидя дома, они работали не покладая рук. Она могла бы нанять няню и начать работать, но одна мысль о том, что придется видеть дочь лишь по утрам и вечерам, вызывала ужас. Ведь дети так быстро растут… Не успеешь оглянуться, а там – колледж, первая любовь, замужество, новая семья… И вот ты уже радуешься каждому звонку от своей стремительно повзрослевшей дочки, каждой новой встрече…

Сердце привычно кольнула боль – боль, в последние дни ставшая ее постоянной спутницей. Кароль исчезла…

– Челси позвонила мне, перепуганная, сказала, что ты все твердила о какой-то дочери. Выскочила из кафе, бледная как мел. Челси боялась, что ты просто рухнешь в обморок прямо там. А потом этот твой звонок… Милая, это нервный срыв. Тебе следует показаться моему психотерапевту.

Клэрити еле сдержала усмешку. От стилистов они плавно перешли к психотерапевтам.

– У меня нет нервного срыва, мама.

– Клэри, ты утверждаешь, что у тебя есть дочь, – вкрадчиво сказала Тони. – Ты считаешь это нормальным поведением?

Клэрити закусила губу. Она понимала, что если начнет твердить, что Каролина и впрямь существует, ее просто сочтут сумасшедшей. Но ложь никак не желала сходить с ее губ: казалось, что если она соврет, скажет, что все придумала – да и для чего придумывать такое? – этим она предаст Каролину.

Пока она медлила, Тони успела сделать для себя какие-то выводы.

– Сколько ты пьешь, Клэри?

– Что? – Она задохнулась от изумления.

– Я спрашиваю, сколько ты пьешь, – холодно спросила Тони. – Ты выглядишь ужасно.

Ну разумеется – как еще должна выглядеть обезумевшая от горя мать? Но этого им не объяснить – ни матери, ни Челси, ни кому бы то ни было еще.

– Я знаю, как это происходит у современных молодых и одиноких женщин. Сначала бокал вина каждый вечер – дорогого, вкусного и изысканного, для лучшего сна и успокоения нервов. А потом уже и бутылочка за ужином и просмотром слезливых мелодрам. Потом это плавно перетекает и в утро.

– О чем ты говоришь? – сдавленно прошептала Клэрити. – Я не пью.

– Тогда откуда эти больные фантазии? – всплеснула руками Тони.

В какой-то момент, когда алая пелена ярости заволокла глаза, Клэрити захотелось ее ударить. За то, что всегда выставляла ее виноватой. За то, что назвала больной фантазией ее дочь.

Конечно, она сдержалась. За годы, проведенные рядом с Тони Хаттон, она научилась гасить свои чувства. Тупая ярость утихла, но не исчезла совсем, оставшись клокотать где-то глубоко внутри.

Она выдержала взгляд матери, вложив в свой толику холодного негодования, даже сощурила глаза. Увы, этот маленький бунт остался незамеченным – Тони прошла мимо нее, вошла на кухню. Не стесняясь дочери и не скрывая своих намерений, открывала ящики один за другим, даже, брезгливо поморщившись, заглянула в мусорное ведро.

– Видишь? – сухо спросила Клэрити. – Никакого алкоголя. Никаких бутылок.

Тони поджала губы, недовольная тем, что ее версия рассыпалась на кусочки. Покачала головой.

– Это даже еще хуже. Если ты в трезвом состоянии выдумываешь подобное… Страшно подумать, что творится с твоей психикой. – Будто на расстоянии почувствовав, что Клэрити снова начинает закипать, мать подошла к ней, взяла за руки. – Милая, ты же знаешь, я хочу для тебя только самого лучшего. Я волнуюсь за тебя. Если ты не против, я бы осталась у тебя на пару дней – пока Эдвард решает дела в Венекке.

Клэрити едва не рассмеялась. Правда, вышел бы нервный, сухой смех, который еще больше убедил бы Тони в том, что с ее дочерью не все ладно. «Если ты не против» – лишенная всяческого смысла словесная конструкция. Мнение Клэрити для матери ничего не значит. Тони Хаттон всегда делает только то, что считает нужным.

Клэрити устало прикрыла глаза. Ее личный воплотившийся в реальность кошмар только что стал еще страшнее.

Осколок шестой

Уйти. Уйти куда угодно, только бы подальше от пристального взора матери. Сбежать – желательно на край мира, а раз не выйдет, то хотя бы на встречу с Челси. Да, подруга тоже обеспокоена тем, что происходит с Клэрити. Но она не давит, не следит за каждым ее шагом как цербер.

В прошлую ночь Клэрити снова слышала голоса из зеркал. Хуже всего то, что при этом мать оказалась поблизости. Тони услышала, как ее дочь шептала себе под нос «оставьте меня в покое». Страшно подумать, что она успела навыдумывать. Хотя… вряд ли реальность – та странная, искаженная реальность, ставшая для Клэрити родной – страшней.

Все это привело к тому, что она отправила Челси сообщение. Они условились встретиться в пять часов дня в недавно открывшемся кафе «Персефона». Обняв ожидающую у входа подругу, Клэрити нервно пошутила:

– Они что, собираются кормить нас гранатовыми зернышками?

Челси как-то бледно улыбнулась.

– Я оставила Лей у няни, подумала, что нам не мешало бы поговорить по душам. Мы сто лет уже этого не делали, Клэри. Если бы я знала, что с тобой происходит…

Подруга запнулась. Клэрити сделала вид, будто бы не услышала ее последних слов. Толкнула дверь и оказалась в приятном глазу помещении с белыми кружевными скатертями на столах, красными панелями и картинами в белых рамах. И… с зеркалами, стройным рядком завесившими всю дальнюю стену. Такой ход визуально увеличивал пространство кафе, добавляя в него некую изюминку, но… в последнее время у Клэрити были напряженные отношения с зеркалами.

Но не говорить же Челси об этом. Не уходить же из кафе, оправдываясь тем, что «оно все в зеркалах»! Слава богу, новую грань своего помешательства Клэрити пока еще удавалось скрывать ото всех.

Они сели за свободный столик через один от зеркальной стены – несмотря на будний день, почти все столики оказались заняты. Как объяснил им улыбчивый официант, жители города торопились первыми опробовать новое местечко и рассказать о нем остальным. Клэрити бросила тоскливый взгляд на зеркала и углубилась в изучение меню.

Когда принесли потрясающе пахнущие стейки с кровью, а в бокал плеснули красного вина, Челси, ожесточенно терзая ножом и вилкой мясо, спросила:

– Что с тобой происходит, родная? – Она избегала смотреть Клэрити в глаза и можно было подумать, что обращается она к тарелке.

Клэрити вздохнула.

– Ничего, просто… Челси, просто не бери в голову, ладно? Я… со всем этим разберусь. Сама.

Челси подняла взгляд.

– Не брать в голову? Клэри, ты… ты напугала меня тогда. Господи, да ты бы глаза свои видела, когда я сказала, что не понимаю, кто такая Каролина! Я думала, ты или набросишься на меня или… Ты говорила о дочери, которой…

– Я знаю, о чем говорила, – холодно перебила Клэрити. – Давай просто поедим, ладно?

Челси хотела что-то сказать, но передумала. Покачала головой, отпила вина. И наконец, будто собравшись с силами, прошептала:

– Ты очень изменилась. Ты… ты пугаешь меня.

Они молчали, не глядя друг на друга. Ели, вслушиваясь в разговоры за соседними столиками. Клэрити поняла, что совершила ошибку, решив встретиться с Челси. Пока она не разберется во всем, ей нечего сказать другим. Незачем видеть их странные, обеспокоенные взгляды с толикой страха. Так смотрят на чудом прирученного дикого зверя, который в любое мгновение может сорваться с поводка.

Господи, они и впрямь считали ее ненормальной.

Клэрити старательно прожевывала еду, но, несмотря на голод, не чувствовала вкуса. Она хотела лишь одного – поскорее допить вино, заесть его жвачкой – чтобы не давать матери лишнего повода упрекнуть ее в пристрастии к алкоголю, и уйти домой. Лечь спать и… проснуться, держа в руке ладонь Каролины.

– Клэрити… – прошелестело совсем близко.

Кусок застрял в горле. Она запила вином, поперхнулась и громко закашлялась. Парочка за соседним столиком обернулась и сочувственно улыбнулась ей.

– Клэрити… – Голос исходил из зеркал, от той самой треклятой зеркальной стены. Голос принадлежал женщине, одной, той же, что взывала к ней из зеркал в ее собственном доме. Но здесь, в кафе, он будто расслаивался, наполняясь полутонами – ведь вещала она из нескольких зеркал.

– Клэрити… – Невидимка заговорила с ней десятком голосов, каждый из которых искажался. Стройный прежде хор рассыпался, резанул по ушам диссонансом.

Она зажала руками уши. Выронила нож, который с оглушительным – как ей показалось – звоном ударился о тарелку. Парочка вновь обернулась на странную и шумную соседку, но Клэрити было не до их косых взглядов. На какой-то страшный миг почудилось, что из ушей пойдет кровь – и виной тому голоса из зеркал, заточенные до остроты бритвенных лезвий.

– Клэрити… – Зеркала больше не шептали. Они заговорили разом. Даже маленькое зеркальце, что держала в руках девушка за соседним столиком, старательно выводя контур губной помадой, молчать отказывалось.

Их голоса проникали даже сквозь преграду ладоней, плотно прижатых к ушам. Ворвались в ее сознание бурлящим потом, круша и ломая. С каждой секундой их становилось все больше – к звучащему хору добавлялись все новые голоса, и каждый из них звучал в своей, отличной от других, тональности. Гомон нарастал, ужас, который они внушали, становился просто необъятным.

Одурманенная этой какофонией, Клэрити вскочила со стула и закричала во все горло:

– Замолчите!

Голоса исчезли – просто в одно мгновение перестали существовать, словно втянувшись обратно в зеркальную гладь. Изумленно молчали и посетители кафе. Каждый – каждый! – смотрел на нее во все глаза. Парочка справа зашепталась, молодая блондинка торопливо набирала чей-то номер, не сводя глаз с Клэрити, словно ожидая от нее… чего угодно. Девушка за соседним столиком мазнула помадой мимо рта, когда Клэрити закричала и теперь нервно вытирала салфеткой губы. Челси сидела с пылающими щеками и чем-то новым в глазах… страхом – нет, это уже было… стыдом? Отвращением?

Клэрити вылетела из кафе, подальше от людей и зеркал. Даже не смогла заставить себя попрощаться с Челси. И только на полпути домой поняла, что, торопясь скрыться от нацеленных на нее взглядов, забыла расплатиться по счету. Она и так унизила Челси своей выходкой, а теперь подруге еще и придется за нее платить.

Или вернее сказать – бывшей подруге?

Клэрити вошла в дом, закрыла за собой дверь так тихо, как только могла. Но скрыться от всевидящего ока матери не получилось.

– Милая, как посидели в кафе? – Тон учтивый, а взгляд скользит по дрожащим рукам Клэрити и бледному лицу.

– Нормально. – Захотелось рассмеяться в голос. Уж каким-каким, а нормальным произошедшее назвать было точно невозможно. – Я пойду к себе, ладно? Хочу пораньше лечь.

– Клэри, только половина седьмого вечера, – недоуменно отозвалась Тони.

– Вот я и говорю: пораньше.

Стуча каблуками, Клэрити торопливо поднялась наверх. Она знала, что мать смотрит ей вслед своим «фирменным» прожигающим взглядом.

Взгляды, взгляды… В последнее время их было слишком много. Как и зеркал.

Она, конечно же, не уснула. Еще долго лежала, бездумно глядя в потолок, приняла ванну в наивной попытке успокоить теплой водой и воздушной шапкой пены натянутые как струны нервы. Если бы все в этой странной жизни решалось так просто…

Лежа в кровати, набрала номер Челси и тут же сбросила – говорить совершенно не хотелось. Поразмыслив, отправила сообщение: «Пожалуйста, не говори моей матери. Я справлюсь со всем сама». И только после этого, успокоенная, положила сотовый на тумбочку и прикрыла глаза.

Заснуть ей не дали. Спустя несколько минут дверь предупреждающе скрипнула. Открыв глаза, Клэрити увидела подходящую к ней мать.

– Челси рассказала мне о том, что случилось в кафе.

Клэрити стиснула зубы – так сильно, что, казалось, они вот-вот раскрошатся друг о друга.

– Я же ее просила, – процедила она.

– А я просила ее приглядывать за тобой, – парировала Тони. – Сама ты с происходящим уже не справишься.

Клэрити медленно выдохнула, с дыханием выпуская изнутри искорки гнева.

– Милая, так больше продолжаться не может. Тебе нужна помощь специалиста.

Она слышала Тони, но не могла поверить в то, что слышит. Собственная мать считала ее психически больной. Впрочем… кто бы не считал на ее месте?

– Не отвечай сейчас. Просто подумай.

Тони ушла, тихо прикрыв за собой дверь. Клэрити лежала, глядя в окно, чувствую, как, сорвавшись с щеки, слезы падают вниз и пропитывают подушку. Касаться кожей мокрой ткани было неприятно, но она не могла заставить себя пошевелиться. Что-то заледенело внутри – подернулось тонким кружевом изморози, сковало ее тело обжигающими холодом оковами.

Только когда в небе появилась полная луна, Клэрити поднялась. Села на кровати, прямо поверх одеяла. Прошептала, чувствуя, как обжигают слезы холодные щеки:

– Каролина, прошу, дай мне знак. Любой знак, что ты существуешь. Если хоть что-то в этом свихнувшемся мире правда… дай мне знак. Или… может, они правы? Может, сошел с ума не мир, а я сама?

Каролина молчала. Луна молчала тоже.

Осколок седьмой

Глупо было надеяться, что после случившегося в «Персефоне» мать уедет обратно, оставив Клэрити в покое. Отец уже вернулся из Венекки, но останавливаться у дочери, чтобы навестить ее, не стал. У него не было времени. У него никогда не было времени.

Зато Тони, видимо, ощутив ностальгию по давно минувшим временам, когда она воспитывала маленькую Клэри, вела себя как курица-наседка. Находиться под неусыпным контролем и без того непросто, а тут еще мысли о Каролине, которые беспрестанно крутились в голове, и бессонница, вызванная этой каруселью мыслей. Хотя бы зеркала после ее вспышки ярости замолчали…

Но надежда, что все образуется, таяла с каждым днем. Клэрити отказывалась считать себя ненормальной, а Каролину – плодом своего больного воображения. Вот только мир не признавал за ней право отстаивать свою правду. Ей приходилось молчать, скрывая истинные эмоции и рвущиеся наружу слова за непроницаемой завесой лжи и мнимого хладнокровия.

Все разрушилось в тот миг, когда в зеркале отразилась Каролина. Глядя на свою дочурку, Клэрити понимала – сейчас как никогда она близка к сумасшествию. К тому, чтобы задрать голову вверх и завыть в голос от терзающего душу горя.

– Каролина, – плача, она протянула руки к зеркалам. Мелькнула надежда: а вдруг неведомые силы затянули ее любимую малышку в зазеркалье, и все это время зеркала разговаривали ее голосом? Вдруг взывала к Клэрити, просила о помощи – как умела – Каролина?

Насколько сильным должно быть отчаяние, чтобы поверить в подобное? Поверить в то, что являлось почти сказкой? Но, продолжая идти вперед, Клэрити твердо верила в то, что, как только она коснется руки дочери в отражении, то перешагнет зыбкую грань и окажется по ту сторону зеркал. Где будет только она и Кароль…

Правда оказалась болезненной. Шагнув вперед, Клэрити ощутила только прохладную поверхность зеркала… а лицо Каролины начало таять.

– Не уходи, – захлебываясь слезами, вскрикнула Клэрити. – Пожалуйста, не уходи!

– Клэрити… – Нет, этот голос был чужим и незнакомым. А Каролина исчезла.

С губ сорвался яростный вопль. Не отдавая отчета в том, что делает, она подлетела к табурету и, схватив, обрушила его на злополучное зеркало. Била, чувствуя, как отлетающие осколки вонзаются в кожу, чувствуя, как слезы смешиваются с кровью.

Этого Клэрити показалось мало. Гнев – на высшие силы, провидение, богов или кого бы то ни было еще – захлестнул жаркой волной и требовал выхода. Следом за зеркалом в прихожей статуэткой с каминной полки она разбила зеркало в гостиной. Подобная участь постигла и зеркало в ванной, и в спальне. Клэрити выпотрошила ящики, устроив в комнате настоящий бардак, выудила из косметичек и трюмо все зеркальца, а потом долго разбивала их молотком, чувствуя мрачное удовлетворение.

Она слышала за спиной испуганный голос так не вовремя вернувшейся домой матери, но даже это ее не остановило. Поздно. Тони Хаттон уже давно записала свою дочь в сумасшедшие.

Подозрения Клэрити оправдались, когда ворвавшиеся в комнату санитары – и когда только мать успела их вызвать? – схватили ее и рывком подняли с пола. Она кричала, вырывалась – а чего еще ждать от ненормальной? Тони говорила что-то об обследовании, специалистах и «хорошем местечке», которая она присмотрела для Клэрити. Так она подлечится и все у них будет как прежде.

Как будто «как прежде» у них с матерью все было хорошо.

– Ничего уже не будет как прежде, – выговорила Клэрити плохо слушающимися губами.

А потом внезапно стало все равно. Она перестала вырываться, позволила санитарам довести ее до машины и усадить внутрь. Равнодушно смотрела на мать, которая шептала какие-то успокаивающие фразы. И думала, думала… Как ее размеренная жизнь могла превратиться в этот хаос? Как она могла до такого дойти?

– Милая, с тобой будет говорить доктор Гесберг. Это очень хороший врач. – Тони Хаттон не любила терять время понапрасну. Как только машина тронулась, она сменила материнский тон на деловой. – Тебе нужно будет ответить на несколько его вопросов, пройти пару тестов. Бояться не стоит.

– Мне не пятнадцать лет, – процедила Клэрити.

Тони театрально вздохнула. Покачала головой, всем своим видом показывая, как ее огорчил дерзкий тон дочери.

– Не пятнадцать, но ведешь ты себя соответствующе. – Заметив испепеляющий взгляд Клэрити, она тут же прикусила язык.

Клэрити была послушной. Не ради матери и даже не ради себя. Ради Каролины. Сначала позволила врачам ее осмотреть и обработать порезы – их оказалось куда больше, чем она полагала, – на руках, лице и шее. Послушно отвечала на вопросы, рассказала обо всем, что произошло за минувшие дни – скрывать не было смысла, ведь сама Тони наверняка обо всем доктора Гесберга проинформировала.

– То есть голоса исходят только из зеркал? Любопытно. А что они вам говорят?

Клэрити раздражало, что он постоянно что-то записывал. И еще этот скрип карандаша…

– Ничего. Просто зовут.

Гесберг – немолодой лысеющий мужчина в темно-синем костюме и начищенных до блеска туфлях – оторвал взгляд от блокнота.

– Мисс Хаттон… Клэрити… Я могу называть вас Клэрити?

Она кивнула.

– Что заставило вас разбить все зеркала в доме?

– Ярость, – прошептала она. – Я хотела, чтобы они вернули Каролину, но они лишь дразнили. И еще эти голоса… Я не хотела думать о себе как о безумной, но как иначе, когда постоянно слышишь голоса?

– Клэрити, расскажите о Каролине. Той, кого вы называете своей дочерью.

Она плотно сомкнула губы, словно выстраивая между собой и доктором барьер из невысказанных слов. Что сказать? Правду? Высмеет и окончательно признает ее безумной. Ложь? Она уже говорила о дочери, которой для всех остальных не существует. Нормальные люди о подобном не говорят – если только это не глупая шутка. Но дело зашло уже слишком далеко, чтобы прикрываться одной лишь шуткой.

Поняв, что ничего не теряет, Клэрити все рассказала. О том страшном дне, который разделил ее жизнь на до и после. Позади осталось тихое семейное счастье вдвоем с Кароль, впереди – хаос и разруха.

Гесберг внимательно ее выслушал. По мере рассказала делал пометки в блокноте. Чтобы не раздражаться скрипом карандаша, Клэрити постаралась сосредоточиться на звуке собственного голоса. А голове между тем звучало странное: «Неужели все это правда?». Неужели она действительно разговаривает с психиатром, который препарирует ее сознание острыми как скальпель вопросами? Неужели она, Клэрити Хаттон, кричала на все кафе, неужели она поразбивала все зеркала в собственном доме?

Абсурд. Абсурдно и то, что все это – ее новая реальность.

Как будто некий безумный демиург взял и переписал ее жизнь с середины, решив сделать из обычной молодой мамы героиню драмы – и сумасшедшую по совместительству.

Дальнейшие события слились в одно размытое пятно, где то тут, то там мелькали яркие всполохи – лица работников больницы, вполне даже уютная палата с белыми стенами, большой зал с сумасшедшими, мимо которого, ведомая Гесбергом, проходила Клэрити, где был и теннисный стол, и мягкие диваны, и телевизор. Можно было представить, что действительно находишься в дорогом пансионе… но иллюзия развеивалась, стоило только взглянуть на лица сумасшедших. Безучастные или искаженные в гримасах, лепечущие что-то или возбужденно кричащие…

Обследования мозга, которые не выявили аномалий, процедуры и анализы… и бесконечные беседы. Где-то там, в череду перепутанных кадров, затесался и голос Гесберга. «…основные симптомы: бред, зрительные и слуховые галлюцинации» и голос матери, которая озвучила ей диагноз. Параноидная шизофрения.

Итак, Клэрити Хаттон была официально признана сумасшедшей.

Осколок восьмой

Месяц. Месяц, проведенный в безумии и среди безумных.

По словам доктора Гесберга, Клэрити удивительно быстро шла на поправку. Впрочем, на самом деле в этом не было ничего удивительного. Зеркал в больнице было мало – только в холле, и мимо них Клэрити проходила так быстро, как только могла, поэтому они ей не докучали. Она вела себя тихо, послушно глотала нейролептики, призванные избавить ее от симптомов психического расстройства.

С исчезновением из ее жизни Каролины Клэрити так и не смирилась, нет. Не помогли ни таблетки, ни страх оказаться запертой в психушке на долгие годы. Но она молчала. Притворство – лучшее решение для той, кто не желает выглядеть сумасшедшей, но и не готова поверить в уютную и простую ложь, которую ей пытались внушать окружающие. Никто – ни мать, приходящая на редкие встречи, ни доктор Гесберг не знали: Клэрити не собиралась сдаваться и вот так легко, под гнетом обстоятельств, отрекаться от реальности, которая была частью ее странной жизни. Все будто сошли с ума, сговорились против нее – никто не желает признавать, что ее дочь, ее милая малышка Каролина, когда-то существовала. Но она была готова пойти против целого мира. Она дочь не предаст, как это сделали все остальные.

Она во всем разберется, но сначала… нужно дождаться того дня, когда ей разрешат вернуться к прежней, относительно нормальной, жизни.

И она дождалась.

– Милая, доктор Гесберг говорит, что они сумели добиться устойчивой ремиссии. Ты можешь вернуться домой. Мы продолжим лечение и тебе придется какое-то время ходить на процедуры. Но, главное, тебе не придется больше находиться здесь.

Клэрити отстраненно подумала о том, что вот сейчас, по всем законам слезливой семейной драмы, она должна броситься матери на шею. Она даже представила себе эту сцену: дорожки слез на бледных щеках, губы, подрагивающие от волнения и шепчущие слова благодарности. Что-нибудь драматичное. «Спасибо, мама, что исцелила меня».

Клэрити всю передернуло, но эти несколько недель научили ее запирать эмоции внутри, как в шкатулке. Она не смогла выдавить из себя нужных слов и ограничилась усталой улыбкой.

Дом встретил ее настороженной тишиной. Все зеркала были убраны, без них комнаты казались голыми и неправильными. Проследив за взглядом дочери, Тони сказала:

– Я повесила одно зеркало в ванной. Подумала…

– Все нормально, мам.

Потом пришла Челси и Лей. С вымученной улыбкой подруга протянула лаймовый пирог, который они поели без аппетита. Челси говорила, как рада видеть Клэрити дома. Говорила, что та выглядит лучше… спокойнее.

«Ну еще бы, – мысленно усмехнулась Клэрити. – Знала бы ты, какой дрянью меня пичкали в больнице».

Наконец ее оставили в покое.

– Клэрити…

Голос доносился из ванной.

Она выдохнула, прикрыла глаза. «Реши для себя – ненормальная ты или безумие – неотъемлемая часть тебя самой».

Клэрити повернулась и взглянула на приоткрытую дверь ванной. Медленно, очень медленно она направилась вперед. Ей надоело бежать. Верно говорят – от себя не убежишь.

Так может, настал час выяснить, чего хочет от нее треклятый голос?

И Клэрити вошла, и коснулась кончиками пальцев своего отражения – после того, как ее дочь пропала, а весь мир словно разом позабыл о ней, грань между реальностью и сумасшествием была тонка как никогда… и размыта – как отражение в запотевшем зеркале.

– Кто ты и чего хочешь от меня? Зачем… зачем ты меня мучаешь?

– Каролина… здесь… – Кому бы не принадлежал этот голос, говорить ей было трудно.

– Каролина… – Клэрити захлебнулась словами. – Ты знаешь что-то о моей дочери?

Отбросить из головы мысль, что она разговаривает с зеркалом. Главное сейчас – услышать ответ.

– Тяжело…

– Говори! – До сегодняшнего дня Клэрити и подумать не могла, что может говорить вот так: властно, требовательно.

– Ее затащили сюда. Она здесь, близко.

– Где – здесь? – едва не сорвавшись на крик, спросила Клэрити.

– Вы, живые, называете это Преисподней.

Клэрити отшатнулась от зеркала, хватая ртом воздух. Каролину утащили в ад.

– Кто? Зачем? – слабеющим голосом спросила она.

– Приходи за ней. Если хочешь, – словно бы не слыша, шептала незнакомка из зеркала.

– Как мне попасть в Преисподнюю? – наконец тихо спросила она.

– Ты приняла решение быстрее, чем я ожидала. – С каждым словом голос невидимки становился все тише. – Ты должна знать – мир, в который ты попадешь, совсем непрост и очень опасен. Быть может, попав сюда однажды, ты больше никогда не сумеешь вернуться.

– Это моя дочь, – тряхнув головой, твердо сказала Клэрити. – Я пойду за ней хоть на край света… хоть в Преисподнюю.

– Хорошо. – В голосе незнакомки звучало удовлетворение. – Тебе нужно будет вынуть осколок из своей груди. Брось его – и тебе откроется вход.

Клэрити ахнула. Так вот что все это значило – острая боль, ощущение, что под кожей находиться что-то инородное. Безумие. Все это время она носила в груди осколок зеркала таинственной незнакомки. Слова ее внушали ужас, но Клэрити запрещала себе ему поддаваться. Просто не могла себе позволить поддаться страху. Если боится она – двадцатитрехлетняя девушка с непростым прошлым, то каково сейчас Каролине?

Она не успела ничего спросить – невидимка из зеркал исчезла.

Если всего минутой раньше Клэрити казалось, что самое сложное – это принять решение отправиться за дочерью в ад, то сейчас стало очевидно – самое страшное еще впереди. Ей нужно достать осколок зеркала из собственной груди.

Хуже всего то, что придется сделать это самостоятельно – как она успела уже убедиться, для остальных осколка просто не существует. Клэрити помассировала прохладными пальцами виски, пульсирующие болью. Слишком много всего на нее свалилось – исчезновение Каролины, появление зеркальной невидимки, ее страшные и безумные слова о Преисподней.

Вот только в это безумие Клэрити была готова поверить охотнее, чем в реальность, где ее любимой малышки никогда не существовало.

Как во сне она направилась на кухню. Из выдвижного ящика стола взяла нож – небольшой, но очень острый. Поняв, что если помедлит еще немного, то просто не сумеет решиться, вонзила кончик лезвия в кожу. Закричала, откидывая голову назад. В груди стало горячо, словно взорвалось сердце.

Ослепительная вспышка сменилась размеренной, но неутихающей болью. И все же Клэрити упорно вела нож вниз по груди. Когда он выпал из ее ослабевшей руки, в груди зияла дыра длиной в палец.

Боль будто бы успокоилась, перестав вгрызаться в плоть. Это придало Клэрити сил. С гримасой отвращения она погрузила пальцы в теплую рану. Наткнувшись на острый край зеркала, потянула на себя. Наконец эта бесконечная пытка закончилась – окровавленный зеркальный осколок лежал на ее ладони.

Клэрити понятия не имела, что делать с ранами, где мгновением раньше находился осколок какого-то магического зеркала. Но кровь из раны не хлестала, и боль прошла. Что-то было в этом неправильное, ненормальное. Впрочем… она только что вынула из груди кусок зеркала, чтобы спуститься за дочерью в ад. О какой нормальности вообще могла идти речь? Поэтому она не придумала ничего лучше, чем просто перевязать грудь бинтом. Переоделась, торопясь избавиться от окровавленного платья. Практичные черные брюки и блузка с длинными рукавами, закрывающее бинт – вполне подходящий наряд для путешествия по Преисподней.

Клэрити вернулась к осколку, который оставила на кухне, взяла его и поднесла к глазам. Из-за кровавых разводов увидеть отражение было невозможно. Осколок жег руки, и она бросила его вниз.

В то же самое мгновение пол провалился. Ламинат сминался внутрь, осыпался неровными кусками. Земля разверзлась под ногами Клэрити, обнажив зияющую пропасть. В ней появились ступени, ведущие вниз, в непроглядную тьму. Ведущие в ад. Она сделала первый неуверенный шаг, за ним – второй и третий. Вскоре ее голова оказалась на уровне пола, а лестница продолжала уводить ее за собой.

Она спускалась в Преисподнюю.

Интерлюдия первая

Настал тот час, когда дальше тянуть было уже невозможно – обсидианов, дарящих спасительный свет, осталось слишком мало.

Их дом долгие годы был их крепостью, сияющим факелом посреди живой, нетерпеливой тьмы. Они жили на задворках города – там, куда не доставал свет обсидиановых фонарей. Выйти на улицу без источника света нельзя, вот они и не выходили. Жили, экономя драгоценные осколки лавы, своей маленькой уютной компанией – престарелая мать и молодой сын.

Эна слегла с тяжелой болезнью, и чувствовала, что осталось ей недолго. Но в этом она могла винить только саму себя. Однажды она заснула, не заметив, что догорает обсидиан, а окно, ведущее в ночь, приоткрыто. И как только обсидиан погас, тьма не преминула этим воспользоваться – проникла в дом сквозь оконную щель и оплела шею Эны в удушающем объятии. Она проснулась от собственного крика…

Роковая случайность, стоившая ей невероятных болей и понимания, что совсем скоро ее сын останется совершенно один. Один против вездесущей тьмы.

С тех пор Эна медленно угасала, и боль с каждым часом становилась все сильней – тьма изнутри растерзывала ее душу. Но она не могла допустить, чтобы ее сын узнал правду. Узнает – никогда не оставит ее, а это необходимо. Эна не могла позволить, чтобы он остался здесь, в этом всеми забытом уголке треклятого мира. Не могла позволить, чтобы Адам, как и она, оказался проклят тьмой.

– Адам, я думаю, настала пора тебе отправиться в Скарфолл и попытать удачу.

Он изумленно взглянул на нее поверх зажженного обсидиана, который внимательно изучал – как скоро догорит, как скоро оставит их в кромешной темноте? При взгляде на сына защемило сердце. Истинный ангел – золотисто-русые вьющиеся волосы, светло-голубые глаза. Кто они такие, эти ангелы, Эна помнила смутно – осталось какое-то зыбкое воспоминание на задворках сознания, до которого не дотянуться, не облечь в слова…

– Мама, но…

– Сколько можно сидеть взаперти? Вода кончается, еда тоже. Так не может продолжаться бесконечно. Тебе нужен нормальный дом, а не эта хибара посреди островка тьмы. Да и обсидианов осталось совсем немного – боюсь, дольше тянуть уже нельзя.

Адам молчал – признавал ее правоту, но и оставлять мать одну не хотел.

Эна открыла шкатулку, которую всегда запирала на ключ. Пять обсидианов, надежно запрятанных в зачарованную черную ткань, которая гасила их магию. И шестой – уже почти догоревший осколок, освещающий их дом.

– Тут десять обсидианов. Пять тебе – пять мне, все справедливо. – Эна заставила себя улыбнуться. – Попробуй устроиться слугой в какой-нибудь богатый дом – если творцом стать не выйдет. А потом заберешь и меня, как у тебя все сложится удачно.

Эна знала, что этого никогда не случится. От проклятия тьмы спасения нет. Люди гаснут – что заряженные обсидианы – медленно, болезненно, неотвратимо… Она, смертельно больная – лишь обуза для сына, у которого вся жизнь еще впереди.

Эна вложила в ладонь сына последние обсидианы и поспешно захлопнула крышку шкатулки, чтобы Адам не увидел, что она пуста.

– Хорошо, мама, – сказал он с тяжелым вздохом. – Я вернусь – до того, как обсидианы догорят.

– Иди, милый, и помни – я очень тебя люблю.

Обняла так крепко, как только позволила притаившаяся в костях и крови болезнь. Прижалась морщинистой щекой к щеке сына, сморгнула слезы и мысленно прошептала: «Прощай».

Когда за Адамом захлопнулась дверь, Эна села у окна и еще долго наблюдала за тем, как в океане тьмы мерцает огонек– зажженный обсидиан в руке сына. Смотрела, как догорает, медленно крошась, ее собственный обсидиан, скудно освещающий дом. Когда его сияние стало совсем слабым, вышла на улицу. Вспугнутая обсидианом тьма отстранилась, но не ушла – затаилась, чувствуя, что ее час уже близок.

И вот обсидиан догорел. Эна бросила под ноги бесполезный осколок лавы и выпрямилась горделиво, глядя прямо в глаза своему врагу. И тьма тотчас набросилась на нее голодным зверем. Последней мыслью перед тем, как тьма растерзала ее на клочки, была мысль о сыне.

Пространство вокруг Эны растворилось в бесцветной дымке, подернулось туманом – забвения, не иначе. И вот она пришла – с тяжелой темной косой, перекинутой через плечо, в длинном белом платье.

– Мне нечего предложить тебе, чертовка, – вскинув подбородок, произнесла Эна.

– Тебе, может, и нечему, а вот твоему сыну… – Не голос – журчание ручья.

– Не тронь моего сына, забирай меня, – твердо сказала Эна.

На красивом лице отразилась досада.

– Как знаешь… – сказала Леди Смерть.

И Эна умерла – теперь уже навеки. Стала частью тумана, что существовал вне пространства и вне времени. Туман, называемый Ничто, пустотой, забвением.

Ее больше не стало.

В полумиле от дома Адам остановился. Его посетило вдруг странное чувство – будто бы он только что думал о чем-то, а о чем – забыл. Он взглянул на горящий обсидиан в своей ладони, и те, что висели на поясе в бархатных мешочках. Кто дал их ему?

Вспышка досады от осознания, что позабыл что-то очень важное, погасла. А не все ли равно? Постояв еще несколько мгновений, Адам неторопливо продолжил свой путь.

Осколок девятый

Долгий спуск закончился прямо посреди шумного города. Лестница, которая привела Клэрити сюда, исчезла, будто ее и не было никогда.

Она представляла себе Преисподнюю реками лавы посреди голой каменной тверди или выжженной солнцем пустыни из черных песков или пепла.

Реальность оказалась… другой.

Вдоль широких мощеных улиц города протянулись ряды стеклянных фонарей, в сердце которых сверкал огненный камень. Они погружали город в огненный полумрак – теперь становилось понятно, отчего многие художники изображали ад черно-красным. Над головой – чернильное небо. Непроницаемая толща земли, граница, отделяющая мир живых от мира мертвых. Вот только жители Преисподней ничем не отличались от обычных людей.

Невысокие каменные дома образовывали причудливый лабиринт, по улицам сновала разношерстная толпа, обряженная в самые разнообразные одежды. Мимо Клэрити прошла бледная девушка в длинном винтажном платье из кружев, навстречу ей шла черноволосая красавица в ультракороткой юбке и топе, едва прикрывающем грудь. Девушки обменялись неприязненными взглядами.

Клэрити рассудила так – раз трещина в земле привела ее в этот город, значит, и Каролина должна быть где-то неподалеку. Во всяком случае, ей очень хотелось в это верить. Но блуждание по освещенному огненными камнями городу ни к чему не привело.

Она находилась в Преисподней уже несколько часов, но ничего ровным счетом не узнала. Поначалу робея, она подходила к жителям ада и расспрашивала о милой девчушке с золотистыми волосами и голубыми глазами. Все безрезультатно. Кто-то отмахивался от Клэрити как от надоедливой мухи, кто-то останавливался и действительно пытался вспомнить. А одна женщина со смуглой кожей и сильным акцентом, с жалостью взглянув на Клэрити, посетовала, что она может уже давно блуждать за стеной города.

Что это означало, и почему вызвало у незнакомки неприкрытое сочувствие, Клэрити узнала чуть позже – когда добралась до окраины города. В нескольких шагах от нее – там, куда не долетал свет от фонарей, клубилась тьма. Такая плотная и непроницаемая, она казалась искусственной, вырезанной из черного картона. Не бывает такой непроглядной тьмы, но именно ее сейчас видела перед собой Клэрити.

Если потеряться в ней… беды не избежать.

Клэрити проклинала свою несообразительность. Она не взяла с собой ни еды, ни теплой одежды. Хотя кто, спускаясь в ад, мог подумать о таких банальных и обыденных вещах? А теперь желудок сводило болью – она не ела уже больше суток. Глаза слипались – за последние пару дней она поспала не больше четырех часов. Она легко пережила бы все это, если бы появился хотя бы малейший, призрачный след Каролины. Но и этого нет.

Растерянная и сбитая с толку, Клэрити брела по странному городу, пока не столкнулась с сурового вида женщиной. Длинное, наглухо закрытое платье, темные волосы мышиного цвета, собранные в старомодный пучок. Она окинула ее цепким взглядом и хмуро бросила:

– Новенькая?

– Что? – удивленно переспросила Клэрити.

– Недавно в городе, говорю? Вас новоприбывших, сразу видно – растерянный взгляд, на лице недоумение.

Клэрити кинулась помогать ей – при их столкновении корзина, которую женщина несла в руках, перевернулась, травы высыпались на землю.

– А знаешь-ка что? – вдруг сказала незнакомка. – Тебе нужен свет и крыша над головой, а мне – помощница.

«Свет? – изумленно подумала Клэрити. – Почему она сказала свет, а не еда, что куда логичнее?»

Но вслух спросила совсем другое:

– А что мне надо будет делать?

– Я травница, – объяснила незнакомка. – Варю зелья с искоркой магии, продаю их охотникам.

«Магия, – с каким-то тихим изумлением подумала Клэрити. – Привыкай, милая».

Она недолго размышляла над словами травницы. Работа, похоже, предстояла непыльная, а есть хотелось все больше. К тому же, отыскать дочурку в Преисподней оказалось не так-то просто. Хочешь, не хочешь, а придется обживаться в городе – до тех пор, пока не появятся новости насчет Каролины.

И Клэрити согласилась на свою первую работу в аду.

Осколок десятый

Травница, представившаяся Алтеей, показала Клэрити ее комнату. Дом был сложен из красно-бурого камня, как и все здесь. Обстановка аскетичная – минимум мебели и куча свободного пространства. Едва ли не половину комнатушки Клэрити занимала каменная кровать, покрытая пуховым одеялом, которая сначала повергла ее в недоумение. Позже она поняла, что в этом городе – а, быть может, и во всей Преисподней – камень был самым популярным материалом.

В какой-то момент Клэрити поймала себя на странной мысли, что она едва ли не разочарована в Преисподней – той, которая предстала ее глазам. Да, черное небо, да, камни, от которых исходит жутковатый красный свет, да, тьма, клубящаяся за пределами города… и все же – неужели это истинный ад? Тот, которым так пугают грешников и истово верующих? А как же реки лавы, бесы и дьяволы, пытки и нескончаемая боль?

Алтея сказала ей отдохнуть и набраться сил – по ее словам, выглядела Клэрити неважно.

Странное это было ощущение – засыпать и просыпаться, видя за окном черное непроницаемое небо. Ни солнца, ни луны – не знай она, где находится, решила бы, что вездесущая тьма поглотила их без остатка. Клэрити растерла лицо ладонями – и эта ночь не принесла ей долгожданного отдыха. Простыни скомканы от беспрестанного ворочания, в усталые глаза словно насыпали битых стекол.

«Каролина в аду».

Воспоминания обрушились тяжелым потоком, сминая под собой все прежние мысли и чувства. Клэрити поднялась с кровати, вышла в просторную комнату, где зал и кухня были нераздельны.

Алтея, как и вчера облаченная в наглухо закрытое платье, все с той же строгой прической-пучком, уже суетилась за столом – толкла что-то пестом в допотопной ступке. В очаге в огромном чане кипело какое-то варево.

– А, проснулась? – не оборачиваясь, бросила хозяйка дома. Добавила с неодобрением: – Давно пора.

Если учесть, что Клэрити поспала, по ощущениям, от силы часа четыре, это заявление заставило ее недоуменно пожать плечами. Жители ада что, не спали совсем? Хотя для чего им тогда кровати?

Глядя на Алтею, она решилась задать вопрос, который уже давно вертелся у нее на языке.

– Скажите, а как давно вы… – Сказать слово «мертвы» женщине со строгим выражением лица оказалось не так-то просто.

– Я – что? – раздраженно спросила Алтея, так и не дождавшись от Клэрити продолжения фразы.

– Как давно вы находитесь здесь? – наконец нашлась она.

– В Гескес? – По всей видимости, это было название города, в котором они обе находились. – Не знаю. Никто не знает. Сама видишь: время здесь – понятие весьма относительное.

– А как вы сюда попали?

Алтея меланхолично пожала плечами.

– Я прожила здесь всю свою жизнь.

– Нет, я имела в виду – как вы умерли?

– Умерла? Я?! – Алтея развернулась так резко, что нечаянно задела длинным рукавом пучок травы и смела его на пол. Наградила Клэрити сочувственно-тревожным взглядом. – Милая, да у тебя с головой не все в порядке. Как я могу быть мертвой, если сейчас разговариваю с тобой?

Они не знают, мысленно ахнула Клэрити. Не знают, что мертвы. И не знают, где находятся.

Она пробормотала что-то маловразумительное, так и не найдя для Алтеи достойный ответ. Словно позабыв об их странном диалоге, травница подошла ближе, протянула Клэрити кусок оранжево-красного камня.

– Попытайся его зажечь.

– Что? – Клэрити переводила недоуменный взгляд с камня на хозяйку дома.

– Возьми, – строго сказала та. – Постарайся зажечь его силой Искры, которая живет в твоем сердце.

Клэрити с изумлением поняла, что это вовсе не метафора – Алтея была не из тех, кто говорит, сплетая из слов причудливые кружева. По всей видимости, она действительно верила в то, что у нее должна быть некая Искра – что бы это ни означало.

Видя, что Клэрити все еще не понимает, о чем идет речь, Алтея пояснила ей тоном, которым обычно разговаривают с неразумным дитем:

– Мне нужно проверить тебя на наличие Искры – силы, которая позволит тебе зажигать обсидиан. Весьма ценное умение в мире, где тьма упорно берет вверх над светом. Моя Искра, к сожалению, недостаточно сильна. Все, что я могу – варить зелья с искоркой магии. Целебные, придающие сил, бодрости и остроту зрения. Но я не могу придать зелью то или иное свойство самостоятельно– лишь усиливаю действие входящих в него трав.

Вне себя от восторга – магия, настоящая магия! – Клэрити взяла в руки холодный кусочек обсидиана, в душе тайно лелея, что он тут же вспыхнет от одного ее прикосновения. Но, увы, одной мечты, даже самой отчаянной, мало – иначе Каролина стояла бы сейчас рядом с ней, цепляясь за ее руку теплой ладошкой.

Как ни старалась Клэрити, обсидиан оставался холодным и тусклым. Алтея разочарованно протянула:

– Жаль, очень жаль. У меня почти не осталось обсидианов, а стоят они дорого. Мне бы пригодилась помощница, умеющая создавать свет.

– А… зачем?

Алтея взглянула на нее с укоризной.

– А зачем еще нужен свет? Разгонять тьму, разумеется.

Клэрити раздраженно вздохнула. И почему ее вечно поучают как маленькую?

– Я не об этом. Почему это так важно для вас?

Ответ ее ошеломил.

– Потому что тьма убивает.

– Я… – все слова вдруг потерялись.

– Ни в коем случае нельзя оставаться наедине с тьмой – без малейшего источника света. Тьма заражает своим ядом, медленно высасывает из людей жизненные соки, пока не убьет совсем. И даже смерть не станет избавлением – тьма проникает не только в тело, но и душу.

Клэрити уже окончательно запуталась. Что означали последние слова Алтеи?

– То есть и после смерти те, кого коснулась тьма…

– Плененные тьмой, – перебила ее Алтея. – Так их называют.

Помедлив, Клэрити продолжила.

– То есть и после смерти их души остаются… эмм…

– Зараженными, плененными, зачарованными тьмой – называй как хочешь. Смерть не спасет их от проклятия.

Клэрити вздохнула. Странно все это – мертвая, которая отказывается признаваться в том, что она мертвая, рассуждает о смерти. Да еще и так… загадочно, путано. Значит, и существа ада не вечны?

– Поэтому, когда будешь собирать для меня травы, не уходи от фонарей далеко. – сказала Алтея, переходя от рассуждений о жизни и смерти к куда более обыденным вещам.

Что и говорить, после такой беседы желание Клэрити помогать Алтее в ее ремесле несколько поугасло. Но… обратного пути нет.

Осмотревшись, она не заметила никакой пищи – даже захудалого кусочка хлеба, который сейчас показался бы ей роскошным обедом. Неловко переминаясь с ноги на ногу, Клэрити неуверенно спросила:

– Извините, а поесть у вас не найдется?

Алтея удивленно взглянула на меня.

– Что еще за странная прихоть? Или я похожа на богачку? Извини, милая, в моем доме ты еды не найдешь. Как и во всем Гескесе. Это не слишком богатый городишко.

Клэрити ошеломленно молчала. Выходило, что жители ада прекрасно обходились без еды. По большей части. Что касается богачей… наверное, они использовали вкусную еду разве что затем, чтобы «порадовать» вкусовые рецепторы и немного побаловать себя. Что-то вроде дорогостоящего алкоголя или каких-нибудь безумно редких деликатесов для обычных людей, не имеющих отношения к Преисподней – вкусно, приятно, но совершенно не обязательно. И, судя по всему, эта прихоть была не из дешевых.

Но она-то была живой! И что ей теперь делать? Клэрити не нашла иного выхода, кроме как умыкнуть у Алтеи горсть сушеных – и совершенно пресных на вкус красных ягод. Знала, что отравление получить не рискует – травница занималась зельями, но не ядами. Правда, голод несчастная горстка ягод почти не утолила.

Остаток дня Клэрити посвятила двум вещам – изучению травологии под пристальным взором Алтеи – как она и ожидала, оказавшейся весьма строгой и требовательной учительницей, – и поискам дочери в небольшом, но неуютном Гескесе. Сейчас она впервые в жизни жалела, что все свое детство и юность посвятила танцам – а не рисованию. Как бы сейчас пригодился детальный портрет Каролины!

И только вечером Клэрити вдруг осознала простую истину – поиски похожей на ангелочка пятилетней девочки в аду не должны были затянуться – ведь за все это время она не встретила ни одного ребенка. Оно и понятно. Если уж ад оказался не вымыслом, а реальностью, значит, умерев, дети в большинстве своем должны были попадать в рай. И только Каролину сюда зачем-то затянули – против ее воли и против воли Клэрити. Странность лишь в том, что никто из горожан не видел Каролины – уж ее-то здесь не заметить было трудно. Клэрити представила себе растерянную малышку, бредущую по незнакомому городу под черным небом, и сердце болезненно сжалось.

Странно было оказаться там, где привычных явлений – вроде смены времени суток – не существовала. Клэрити не раз ловила себя на том, что смотрит на небо в ожидании, когда за ночью последует рассвет. Вернулась домой к Алтее лишь тогда, когда поняла, что от усталости еле передвигает ноги.

Теперь, когда стало ясно, что то, что считала лишь выдумкой – ад, магия во всех ее проявлениях – реальность, ей нужно было понять, кому под силу стереть Каролину из памяти людей. Живых людей, оставшихся там, наверху. И, главное, зачем кому-то потребовалось это делать?

Мысль, что ее, Клэрити, хотели выманить в Преисподнюю, используя для этого дочь, была абсурдна. Она – обычная молодая женщина, бывшая танцовщица, нынешний администратор в небольшом кафе. Она никогда и никому не переходила дорогу, и уж тем более не могла, даже случайно, пересечься с какой-нибудь могущественной сущностью из самого ада.

Что-то произошло в тот день, когда в грудь Клэрити впился зеркальный осколок. Когда краем глаза она увидело нечто, напоминающее зияющую в земле трещину. Сначала решила, что ей показалось, а потом… мысли об исчезнувшей дочери вытеснили из головы все остальные. Затем загадочная незнакомка из зеркала… Зачем она ей понадобилась? Не она ли похитила Каролину, чтобы заманить Клэрити сюда?

Слишком много вопросов, и никого, кто бы мог ответить на них.

Только сейчас до Клэрити дошел весь смысл сказанных невидимкой из зеркала слов. Пока она не поможет ей, на поверхность вернуться на сможет. Клэрити задрала голову вверх, с тоской вгляделась в чернильное небо.

Спустившись в Преисподнюю, она стала ее добровольной пленницей.

Осколок одиннадцатый

Клэрити немногое удалось узнать о том странном мире, в котором она очутилась. Область, в которой находился городок Гескес, именовали Кваргло – просто так, без уточнения, страна это, провинция или империя. И на это были свои причины. Оказалось, что никто и не знает толком, сколько в этом бесконечном облаке тьмы освещенных – а значит, безопасных – островков. Сразу за Кваргло начиналась бесконечная мгла, и никто не знал, что в ней таится.

Желающих исследовать мир находилось мало – обсидиан стоили баснословно дорого, а остаться без них – значит, обречь себя на неминуемую смерть. От этих открытий Клэрити стало не по себе – казалось, что она находится на затерянном посреди громады-океана островке, вот только вместо соленых вод ее окружала сама тьма.

Власть находилась в руках человека, называющего себя Архонтом. Никто не знал его настоящего имени, мало кто видел его в лицо. И никто, даже те, кто повидали на своем веку сотни и тысячи новоприбывших – именно так жители ада измеряли срок своей жизни, – не знали, каким образом Архонт получил право быть повелителем Кваргло.

Когда Алтея послала Клэрити собирать травы, настала пора проверить полученные знания на практике. Она показала поляну за пределами города, где для таких же травниц до конца улицы была протянута цепь фонарей. Но фонарщики здесь бывали редко, фонари гасли часто, поэтому травницы всегда носили с собой зажженные обсидианы. Клэрити впервые увидела, как сверкает камень, заряженный Искрой.

– Искра, переданная обсидиану, слабеет не со временем, как думают многие. Она слабеет, вступая в борьбу с тьмой. Чистый, то есть недавно заряженный обсидиан сверкает очень ярко, но чем больше тьмы он поглощает, тем тусклее становится. Поэтому так важно не растрачивать его понапрасну. Каждый раз, когда обсидиан становится не нужен, его нужно поместить в зачарованный мешочек, чтобы на время «притушить» силу таящейся в нем Искры.

После напутствий Алтея снабдила Клэрити поясом с привязанными к нему бархатными мешочками, в которых угадывались небольшие, с мизинец, осколки обсидиана.

– Но здесь же есть люди, которые обладают магией?

Алтея посмотрела на Клэрити так, словно она сказала несусветную чушь.

– Ну разумеется.

– Так почему они не могут создать… ну не знаю… сгустки света, магические светильники или что-нибудь в этом роде?

– Потому что им не совладать с тьмой. Только обсидиан – осколок застывшей лавы, обладающий уникальной магией, способен разогнать тьму.

Клэрити помрачнела. Значит, лава в Преисподней все-таки была. Одна надежда – что в ней не пытают грешников.

Алтея ловко срезала травы миниатюрным серпом, рассказывала свойство каждой. Разумеется, подобных в реальном мире Клэрити не встречала. Часть из них росла на дне озера с «сухой» водой: на ощупь она казалась настоящей, но не оставляла на коже и одежде ни следа – будто вошел не в озеро, а в воздушную яму. Некоторые травы пробивалась сквозь скалы, другие росли лишь на болотах. Следуя за Алтеей, Клэрити оказалась на поляне с черной как ночь травой. Под ногами – тьма, над головой – тьма. Казалось, что она очутилась в распахнутой пасти огромного зверя, которая в любой момент готова захлопнуться и поглотить ее. Поэтому она лишь вздохнула с облегчением, когда, аккуратно срезав несколько пучков травы, они с Алтеей покинули поляну.

Несколько следующих дней – Клэрити называла их так для собственного удобства, хотя на деле это была одна длинная ночь, похожая на черную лоснящуюся змею, – походили друг на друга, как близнецы. Она по-прежнему спала слишком мало – Каролина вторгалась в ее сны, плача и умоляя ее спасти, и Клэрити просыпалась, задыхаясь от крика и слез. Кошмары, начавшиеся сразу после исчезновения дочери, следуя за ней по пятам, настигли ее и в Преисподней. В них Каролина сгорала в огромной огненной яме, падала в зияющую под ногами Клэрити пропасть, смотрела на нее пустыми глазницами, где вместо зрачков была сама тьма.

Поиски по-прежнему ни к чему не приводили. Жители ада лишь недоуменно пожимали плечами, когда Клэрити спрашивала их о дочери. Она все глубже погружалась в беспросветную пучину отчаяния. Но просыпаясь от очередного кошмара, поднималась с постели с надеждой, что именно этот день станет днем, когда она найдет Каролину.

Неприятности на этом не заканчивались – Клэрити все сложнее становилось добывать себе еду. Тонкий золотой браслет и кольца, которые она по прибытию сняла со своей руки, не ценились в аду так, как на поверхности. Запасы еды, купленные на вырученные за украшения монеты, подходили к концу, и день, когда они закончатся, неумолимо приближался. Почти все время Клэрити была голодна – перебивалась ягодами и странноватыми на вид, но весьма съедобными фруктами, растущими за пределами Гескеса. Их и в голову никому не приходило срывать, что было ей только на руку.

В один из дней Алтея заболела – невзначай коснулась рукой какой-то ядовитой травы, которую ни в коем случае нельзя было касаться. Ее рука чудовищно распухла, стала походить на надутую резиновую перчатку – выглядело это просто ужасно. Выпила целительное зелье собственного приготовления, но на то, чтобы оно подействовало, нужно было некоторое время, а она никак не могла позволить себе отдыхать –нужны были средства для покупки новых заряженных обсидианов. Единственным выходом было послать Клэрити собирать травы.

Не сказать, чтобы подобная перспектива пришлась ей по душе – остаться наедине с незнакомым миром, где тьма была не абстрактным понятием, а скорее, живым существом – смертоносным, невероятно опасным. Но, если бы не Алтея, Клэрити до сих пор бы ночевала под открытым небом. И ей никак нельзя было ссориться со своей единственной знакомой в Преисподней.

Поэтому, скрепя сердце, она согласилась. Взяла у Алтеи пояс с чистейшим заряженным осколком обсидиана, изящный серп и корзинку для сбора трав и отправилась на поляну, где ей уже не раз приходилось бывать. В голове Клэрити звучал строгий наказ Алтеи – не уходить далеко от источника света. Следуя ему, она собирала травы только возле диковинного фонаря, выросшего из земли и больше похожего на тонкое деревце, где вместо кроны в переплетении веток сверкал большой осколок обсидиана.

Нагнувшись к земле, Клэрити срезала под корень стебелек живинки – удивительной и очень непокорной травы, которая все время норовила ускользнуть из-под пальцев. И только после того, как обрубили корень, трава вела себя так, как и положено траве – спокойно лежала в ладони. Именно отвар живинки, обладающей исключительными целебными свойствами, по заверениям Алтеи, должен был помочь ей справиться с последствиями прикосновения к ядовитой траве. Ох, будь она сейчас рядом… Алтея всегда злилась на Клэрити, когда она забывала названия трав или не могла отличить одни зеленые стебельки от других.

Ругаясь вполголоса на капризную траву, она вдруг ощутила нечто странное – словно порыв ледяного ветра, окативший с ног до головы. Обернулась. Корзинка выпала из рук, все собранные с таким трудом травы высыпались на землю.

В нескольких шагах от Клэрити, на границе между темнотой и светом, который дарил обсидиановый фонарь, стояла Каролина.

Рвущийся наружу радостный крик затих, когда она поняла, что ее дочь с заплаканными глазами медленно пятится назад – в чернильные объятия тьмы.

– Каролина, стой! – в отчаянии воскликнула Клэрити.

Но дочка продолжала отходить, не сводя с нее умоляющего взгляда. Спаси, спаси, спаси…

И Клэрити, подчиненная лишь одному-единственному инстинкту, затмившему все доводы рассудка, бросилась вперед. Почти схватила Каролину за руку – вот еще немного, еще чуть-чуть. Кончики их пальцев соприкоснулись на миг, и Клэрити показалось, что она погрузила руку в ледяную воду.

Силуэт ее любимой дочурки вдруг стал непроницаемо-черным, будто Каролина была лишь персонажем раскраски, которого закрасили угольным карандашом.

Тьма распалась, рассыпалась. Каролины не стало. И только теперь Клэрити поняла, что ее никогда и не было – здесь, на этой поляне. Но было уже поздно – тьма окутала ее мягким облаком, грозя в любой момент сомкнуть свои удушающие объятья. Она не успевала развязать тесемки и вынуть из мешочка обсидиан. Поэтому просто бросилась бежать – назад, на поляну, к спасительному свету.

Почувствовала, как ледяные клыки сомкнулись на ее ноге. Вскрикнула от боли и страха, упала, когда чья-то пасть дернула ее щиколотку на себя. Клыки невидимого в темноте существа тут же вонзились в ее ладонь. «Я обречена», – опустошенно поняла Клэрити. Но…

Тьма вдруг отступила, как испуганный зверь. В невесть откуда взявшемся свете Клэрити наконец увидела того, кто с такой жадностью набросился на нее – огромное существо, похожее то ли на дикого пса, то ли на волка, со злобно ощеренной пастью с двумя рядами длинных треугольных зубов, с горящими красным глазами.

Кровь, попавшая на сотканную из тьмы шкуру зверя, заставила ту задымиться, а страшное существо – отчаянно завыть. Не зная, как воспользоваться дарованным ей шансом, Клэрити обагрила руки кровью, сочащейся из раненой лодыжки, и сжала в руках морду существа. Та будто бы плавилась по краям, озаренная невесть откуда взявшимся в этом чернильном море светом.

Свет… белый, ослепительный, непохожий на красноватый отсвет обсидиана, он шел из ее ладони – словно Клэрити была ангелом, спустившимся с небес. Она не сразу разглядела, что это искрится ее кровь. Кровь – вот что было источником спасительного сияния. Именно оно заставило тьму отступить, а ранившее ее существо броситься назад, в утешительные объятия вечной ночи.

Ошеломленная, Клэрити поднялась. Побрела прочь, прихрамывая и беспрестанно оглядываясь назад – но клубящаяся за ее спиной тьма не спешила нападать. Возможно, это сделать мешала сверкающая кровь, капающая на землю с ее ладони.

Травы она забыла на поляне, а потому готовилась испытать на себе всю мощь гнева Алтеи. Но едва та увидела израненную щиколотку и ладонь Клэрити, засуетилась вокруг нее. Сейчас, при свете обсидиановой лампы в центре зала, ее кровь казалась совершенно обычной. Свечение, так поразившее Клэрити и, вероятно, спасшее ей жизнь, исчезло.

– Милая, да кто же это тебя так?

– Я нечаянно шагнула в темноту, – дрогнувшим голосом ответила Клэрити. Шок от пережитого все еще холодил кожу.

Алтея, готовившая целебный отвар, замерла и недоверчиво взглянула на нее. Спустя мгновение недоверие сменилось ужасом.

– Тьма… она тебя заразила?

Клэрити помотала головой.

– Нет, думаю, нет. Наверное, я бы это ощутила?

– Бесспорно, – хмуро отозвалась Алтея. – Не понимаю, как так вышло – любой, кто остался без света, становится плененным тьмой. Но… не она же тебя изувечила. А диких зверей в округе города я сроду не видела.

– Нет, это был не дикий зверь. Думаю, он – существо самой ночи. Я увидела его лишь на несколько мгновений, но запомнила навсегда, – глухо ответила Клэрити. – Он черный, а глаза красные. Но они загорелись красным только тогда, когда на них упал свет. До того были черными – как само существо.

– Баргест? – ахнула Алтея. В одном этом слове было столько изумления, благоговения и ужаса…

– Вот, значит, как он зовется, – пробормотала Клэрити, зажмурившись от боли, когда Алтея приложилась к ее ране пропитанной в отваре живинки тканью.

– Но… быть такого не может. Он напал на тебя, но не разорвал на куски?

У Клэрити было лишь несколько мгновений на раздумья. Открыться ли Алтее или утаить то, что произошло там, за поляной. Соблазн соврать, скрыть такую странную и пугающую правду как светоносная кровь, был велик. Но Алтея – травница, и она куда больше Клэрити знает о Преисподней… хотя и понятия не имеет о том, где именно находится. К тому же, других союзников в аду у нее не было и, возможно, не будет.

– Моя кровь… Это она отпугнула его… баргеста. Кажется, она причиняла ему нешуточную боль.

И Клэрити все рассказала. Алтея слушала, распахнув глаза, что совсем не вязалось с ее обычно сдержанным образом.

– Я впервые слышу о чем-то подобном. И что это значит?

– Не знаю, я думала, вы сможете мне рассказать, – огорченно призналась Клэрити.

Алтея задумалась.

– Знаешь что, если твоя кровь – действительно такое сильное оружие против тьмы, борьба с которой ведется испокон веков… тебе лучше не говорить об этом никому. Прежде таким оружием считался лишь обсидиан, но если жители Кваргло узнают об этой твоей особенности, ты станешь подопытной мышкой в руках какого-нибудь мага. Если об этом узнает сам Архонт… Милая, пойми, страх тьмы заложен в нас с рождения, и он сильнее даже страха смерти. Потому что жизнь обычному человеку можно купить, а человеку, плененному тьмой – нет. – Она помолчала, не реагируя на озадаченный ее словами взгляд Клэрити. Затем сказала, пронзая ее задумчивым взглядом. – Кто ты такая, Клэрити?

И ее вдруг осенило. Ответ лежал на поверхности. Как глупо, что она не догадалась об этом раньше.

Она живая. Вот что отличало ее от всех остальных в Преисподней.

Интерлюдия вторая

Адам блуждал по Скарфоллу, стучался в богатые и не очень дома в поисках работы. В одном таком доме ему наконец улыбнулась удача. Дверь открыла дородная женщина с длинной седой косой. Стоило Адаму рассказать, что привело его в этот дом, как незнакомка, приказав ждать, скрылась в глубине дома.

Вскоре к нему вышла привлекательная женщина, облаченная в искусно сшитое кружевное платье. Наряд, манеры, прическа, лежащая волосок к волоску – все выдавало в ней истинную аристократку.

– Митари сказала мне, что ты ищешь работу.

– Все верно…

– Леди Онгес, – подсказала она.

– Все верно, леди Онгес.

Хозяйка дома помолчала, окинув его задумчивым взглядом.

– И каков твой магический потенциал?

– Я… не знаю, – растерянно отозвался Адам.

– Ты можешь зажигать лаву, превращая ее в заряженный обсидиан?

– Не знаю. – Он был смущен и подавлен настолько, что не решался взглянуть в ярко-синие глаза леди Онгес.

– Не смущайся, ты не один такой, кто приходит ко мне, не зная, кто он и откуда прибыл, – спокойно сказала та. – Прошлое здесь окутано туманом, просто ты еще слишком молод, чтобы свыкнуться с этим. Что до твоей силы… Не беда, что ты не знаешь, каковы ее границы. Мы сможем это проверить. Я прикажу сейчас же подать мне карету.

Адам неловко топтался на месте, пока леди Онгес отдавала распоряжения слугам. Вскоре они вдвоем уже покидали дом и садились в роскошную карету, украшенную россыпью обсидианов.

– Моему мужу принадлежат обсидиановые копи, – охотно поделилась леди Онгес, пока лошади мчали их вперед.

Вскоре позади остались городские стены. Ехали они в полнейшем молчании, и все, что оставалось Адаму – неотрывно глядеть в окно, в непроглядную тьму. Обсидианы освещали дорогу ровно настолько, чтобы делать ее безопасной, но разглядеть, что находится вокруг, было невозможно.

Наконец карета остановилась. Адам выбрался наружу и ошеломленно застыл. Здесь не было тьмы – да и откуда ей взяться, если он стоял на берегу лавовой реки?

– Одна из крупнейших рек на весь Кваргло, – похвасталась леди Онгес.

Вокруг было полно людей – работа вовсю кипела. По берегу разбросаны палатки, даже хилые одноэтажные домишки. По желобу кипящая лава вливалась в металлический прямоугольный бассейн, где, повинуясь чарам трех магов, тут же застывала. Затем желоб перекрывался, и к делу приступали рабочие – кто кирками, а кто и заклинаниями откалывал застывшую лаву – кусочки обсидиана. Их скидывали в огромный чан, где трудились те, кого леди Онгес назвала Искрящими – они брали камни в свои ладони и вдыхали в них жизнь. Смолисто-черные обсидианы загорались, как осколки пламени, и уже другие работники – почему-то в подавляющем большинстве женщины, некрасивые и усталые, тут же облачали их в бархатный наряд – зачарованные мешочки, гасящие силу обсидианов.

– Пойдем, посмотрим, чего ты стоишь, – с усмешкой сказала леди Онгес.

Адам пошел за ней, усталые рабочие бросали на него равнодушные взгляды. Затянутой в атласную перчатку рукой леди Онгес вынула из чана кусочек обсидиана.

– Попробуй его зажечь.

Он взял холодный камень в руки, откуда-то зная, что именно ему нужно делать. Сосредоточил всю свою силу и направил ее вглубь обсидиана, в самую его сердцевину. На мгновение камень действительно зажегся – полыхнул золотисто-алым цветом, но… тотчас же погас.

– Попробуй еще, – миролюбиво предложила леди Онгес.

Адам пробовал. Снова и снова. Но обсидиан оставался равнодушен к его стараниям – зажигался и тут же потухал.

– Что ж, эта задача тебе не под силу, – подвела черту леди Онгес. – Попробуй тогда заставить лаву застыть.

Он присоединился к мужчинам, склонившимся над одним из бассейнов с лавой. Шепнул одному:

– Что мне нужно делать?

– Забирай жар лавы себе, впитывай его порами – но только не перестарайся.

Адам попытался следовать указаниям угрюмого незнакомца. Повторяя за ним, простер руки над бассейном с еще живой лавой. Горячо. А затем представил, что забирает жар всей поверхностью своих ладоней. Казалось, его бросили прямо в лавовую реку – так невыносимо, нестерпимо жарко ему стало. Кровь вскипела, изнутри сжигая вены и плавя кости. Адам закричал.

Видимо, он потерял сознание, потому что, очнувшись, обнаружил себя лежащим на спине. Над ним склонился тот самый мужчина с хмурым лицом, который давал ему подсказки.

– Защита недостаточна сильна, – качая головой, изрек он. – А без нее… слишком опасно, да и толку никакого.

Леди Онгес в задумчивости покусала губу.

– Жаль, – протянула она. – Я надеялась, что твой магический потенциал куда больше. Но… тебе ведь нужны деньги, верно? И обсидианы. Если готов к тяжелому труду – приступай. Генсо выдаст тебе кирку.

– Я готов, – хрипло сказал Адам, хотя сердце еще гнало обжигающую лавовыми испарениями кровь по его венам.

Леди Онгес одобрительно рассмеялась.

– Мне нравится твой подход. Думаю, ты у нас приживешься.

– Леди Онгес, вы уверены, что он подходит для этой работы? – Вперед вышел огромный широкоплечий мужчина – почти великан. Голос низкий, хриплый, режущий оголенные нервы. – Хлипкий он какой-то.

Лицо владелицы копий окаменело.

– Ты смеешь ставить под сомнение мои решения?

Адам был отчасти согласен с великаном. Он – стройный, тонкокостный, а взглянуть на этих работяг… Мозолистые руки, жилистые, крепкие тела, лоснящиеся от пота – здесь, вблизи лавовой реки, было невероятно жарко. Но… ему нужна была эта работа. Всего пять обсидианов и ни воды, ни крыши над головой.

– Конечно, нет, – пробасил великан. – Просто…

– Вот и занимайся своей работой, – вкрадчиво проговорила леди Онгес. – А что до… как там тебя зовут?

– Адам.

– Что до Адама, – владелица копий остановила на нем взгляд, в котором не угадывалось ни капли прежнего дружелюбия, – будет работать недостаточно быстро, не поспевая за остальными – не плати. Будет работать слишком медленно – уволь.

Адам постарался сохранить бесстрастное выражение лица, что далось ему нелегко. Все правильно. Слабые здесь не выживают. Слабые никому не нужны.

Леди Онгес скрылась в своей карете. Генсо подошел к Адаму и с такой силой вложил ему в руки кирку, что тот едва устоял на ногах.

– Приступай, – рыкнул великан.

Сопровождаемый пристальными взглядами, Адам подошел к бассейну с застывшей лавой, замахнулся киркой и с силой опустил.

Генсо заржал – это трудно было назвать смехом.

– Златокудрая девица.

Сцепив зубы, Адам поднимал и опускал кирку. Удар и еще удар. Мысленно повторял слова, которые придавали ему сил.

Слабые в этом мире никому не нужны.

Осколок двенадцатый

Под действием целебного отвара и мази, приготовленной Алтеей, раны на ноге и ладони быстро затянулись. Клэрити все еще пыталась свыкнуться с мыслью, что ее кровь – кровь живой – отпугивает вездесущую тьму Преисподней, а Алтея частенько поглядывала на нее так, будто она – какое-то диковинное животное, и травница не знает, восхищаться ею или обходить десятой дорогой.

Следующие вылазки Клэрити за целебной травой обошлись уже без ?приключений. Она придерживалась освещенной области, но и тьма больше не принимала облик ее дочери, пытаясь заманить в свои объятия. Часть вырученных от продажи зелий монет Алтея отдала помощнице, и Клэрити смогла наконец купить себе еды вдоволь. Несколько дней можно было не беспокоится о том, что есть.

Блуждая по Гескесу, Клэрити наткнулась на непривычное для городка столпотворение. Мужчины и женщины, разодетые по моде разных эпох, что-то живо обсуждали, выстроившись на тротуарах по обеим сторонам от главной дороги. На их лицах читалось оживление и ожидание.

Клэрити протолкнулась вперед, встала рядом с девушкой с внешностью настоящей готессы – жирно подведенными черным губами и веками и с цепочкой, протянувшейся от крыла носа к ушам. Она не привыкла лезть с расспросами к незнакомцам, но любопытство все же пересилило.

– Простите, а чего все ждут? – поинтересовалась она.

Готесса вертела головой по сторонам, вытягивая тонкую шею, и даже не взглянула на Клэрити. Но ответить все же соизволила:

– К нам приезжает дочь самого Архонта, – с благоговением сказала она. – Леди Вуарей.

– А зачем? – недоуменно спросила Клэрити, не понимая, для чего дочери самого правителя ??? понадобилось приезжать в городок на самой его окраине.

– Леди Вуарей нужны куклы, – со знанием дела сказала готесса.

– Что, прости? – изумилась Клэрити.

Готесса наконец взглянула ей в лицо. В глазах ее читалось раздражение.

– Куклы. Старые ей приелись, она ищет новые. Это такой шанс!

Клэрити недоуменно оглядела толпу. Здесь что, собрались одни кукольники? Тогда где их товар?

Но дальнейшие ее расспросы прервал возбужденный гомон толпы – той ее части, что стояла у въезда в город. Должно быть, та самая леди Вуарей наконец пожаловала в Гескес.

Раздался звонкий топот копыт по мостовой, приветственный гомон толпы. А затем Клэрити увидела роскошную золотую карету без крыши, которую несла за собой тройка невозможно красивых лошадей. Их черные лоснящиеся бога вздымались, их грива – чистейшее пламя, копыта выбивают искры, а глаза горят настоящим огнем.

Клэрити до ужаса захотелось дотронуться до гривы огненных лошадей и узнать – обожжется ли? Но все посторонние мысли вылетели из головы, когда она увидела ту, что сидела в карете, обложенная шелковыми подушечками. Девочка с волосами цвета белого золота, с искрящимися голубыми глазами…

Каролина.

Клэрити тряхнула головой. Снова тьма насмехается над ней? Но откуда ей взяться здесь, посреди освещенного обсидианами города? Позабыв о приличиях, она вцепилась в руку готессы, которая с восхищением и обожанием смотрела на сидящее в карете дитя.

– Кто это? – хрипло спросила Клэрити. На середине фразы голос подвел ее, и ей пришлось повторить вопрос.

Готесса смерила ее недоуменным взглядом.

– Леди Вуарей, конечно!

– Нет, – прошептала Клэрити, – быть не может. Это же Каролина, моя дочь!

Девушка в черном смотрела на нее как на помешанную.

Не важно. Все это неважно. Главное, что Клэрити удалось найти дочь в этом царстве безумия и темноты. Сердце взметнулось вверх ? птицей, и тут же обрушилось ?вниз, когда Каролина, скользнув по ее лицу равнодушным взглядом, отвернулась.

Она не узнала собственную маму…

Клэрити подавилась слезами. Что происходит? Почему Каролина не узнает ее? Откуда на лице ее пятилетней дочурки взялась эта презрительно-снисходительная усмешка, этот надменный взгляд?

Каролина никогда не была такой. В отличие от леди Вуарей.

Сидящая в карете девочка взмахнула рукой, и толпа, будто поддавшись неведомым чарам, разом замолчала. Желая проверить свою догадку, Клэрити попыталась сказать хоть слово, но с ее губ не сорвалось ни единого звука. И впрямь колдовство – дочь Архонта не могла позволить, чтобы кто-то говорил, когда говорила она.

– Приветствую вас, жители Гескеса, – высокопарным тоном, совершенно не вязавшимся с невинным образом милой пятилетней девчушки, сказала леди Вуарей. – Как многие из вас знают, мне нужны новые куклы. И куклы должны быть идеальны, интересны, они должны удивлять меня. Восхищать. Тех, кто мне понравится, ждет ?восхитительная жизнь в моем дворце. Вам больше не надо будет бояться, что однажды свет в ваших фонарях иссякнет, и вы останетесь в кромешной темноте. Вас ждут балы и достойные кавалеры, роскошь и беззаботная жизнь… до тех пор, пока вы мне не наскучите, – будничным тоном закончила она.

Хлопнула в ладони и со скучающим видом откинулась на подушки. В тот же миг оковы, сдерживающие горло Клэрити, спали – она снова могла говорить.

Но ее опередила та самая готесса, черной вороной впорхнувшая вперед, к карете, где сидела леди Вуарей. Готесса склонилась в почтительном поклоне и сказала, благоговея:

– Моя госпожа, разрешите мне быть первой.

Прозвучало холодное:

– Выпрямись.

Готесса разогнулась так резко, словно к ее спине привязали жердь.

– Очень… необычно… – изучая ее лицо, сказала леди Вуарей. – Мне нравится. Чем ты можешь еще меня удивить? Как ты будешь развлекать меня, если я возьму тебя во дворец.