Читать книгу Эпизод 1. Пейзаж в изумрудных тонах - Катерина Теерлинк - Страница 1

Кира только успела вернуться с вечерней прогулки с собакой, скинуть в коридоре туфли и босиком прошлепать на кухню, как раздался настойчивый звонок в дверь. Она открыла, не спрашивая, кто пришел, и не глядя в глазок.

– Привет, Зюзя! – весело сказал Кирилл. Он стоял, уперев руки в боки, чуть склонив голову к одному плечу, и плутовато улыбался. Помимо высокого роста и хорошей фигуры, природа наградила его и чуть вздернутыми уголками губ, так что, даже когда он был совершенно серьезен, казалось, что он улыбается, и глазами, в которых постоянно проскакивали лукавые искорки.

– Перестань называть меня Зюзей, – нахмурилась она, – а то я буду называть тебя Фофой.

– А я и не против. Я люблю Тургенева.

– Книголюб! Мне вот интересно, почему ты у него позаимствовал для меня именно это прозвище?

– Потому что тебе оно очень подходит. Но если тебе не нравится, то хорошо, Кира, – пожал плечами он, сделав ударение на «р» в ее имени так, что ее даже передернуло.

Произведенный эффект ему очень понравился, и улыбка стала шире.

– Нет уж, тогда пусть лучше будет Зюзя, раз благозвучней для меня ничего не нашлось, – вяло покорилась сестра. – Почему ты никогда не предупреждаешь, когда собираешься прийти?

– Это же элементарно, коллега, – ответил брат тоном профессора, который собирается сделать доклад на ученом совете, и даже провел пальцем по переносице, как будто поправил несуществующие очки. – Если ты куда-то уходишь вечером, то просишь меня приехать погулять с собакой. Если не просишь, значит, ты дома.

– Но у меня же может быть личная жизнь? – возмутилась девушка.

Кира не была красавицей, но в ней чувствовалась порода – длинные стройные руки и ноги, изящные пальцы, высокий лоб. Пикантность внешности придавали слегка вздернутый нос и широко расставленные глаза орехового цвета. Правда, Кирилл подсмеивался: «Они у тебя не ореховые, а желтые, как у дворовой кошки. Не льсти себе». Будучи худощавой, она не казалась костлявой, а, скорее, тонкой и гибкой. В целом, все было неплохо, но вот упрямый рот давал понять знакомым молодым людям, что на легкий флирт и ни к чему не обязывающие отношения им рассчитывать не стоит. Конечно, романы иногда случались, некоторые были весьма бурными, но все они довольно скоро заканчивались и, в основном, по инициативе самой Киры. В определенный момент она понимала, что человек для нее становился прочитанной книгой, и ей становилось скучно.

– Какая еще личная жизнь? Кузьмич? Эта помесь обожателя и предмета мебели?

– Хорошо, что он еще не пришел. Услышал бы, расстроился. И вообще, не обижай его.

– И не собирался. – Сделав паузу, он добавил удивленно, – и почему, когда я говорю правду, люди считают, что я кого-то хочу обидеть?

Кузьмичом звали старого приятеля и поклонника Киры. В какой момент и по какой причине он стал Кузьмичом, никто не помнил, но прозвище приклеилось намертво. Кажется, его настоящее имя помнили только родители. Но это не точно.

Пока молодые люди общались в прихожей, собака прошла на кухню, понюхала пустую миску, лизнула дно и с укором посмотрела на хозяйку. Это была крупная дворняга, которую Кира взяла с улицы. Когда пес еще бегал по помойкам, он был худой, как велосипед, и грациозный, как иноходец. Кира иногда подкармливала его, а он приветствовал ее, подпрыгивая и очень деликатно касаюсь руки носом. Совсем чуть-чуть. В те времена Кира и не думала брать его к себе. Но нашлись «добрые» люди, которым этот милейший пес чем-то помешал, и его отправили в приют. Буквально через несколько дней после этого по телевизору и в интернете прокатился скандал с одним из таких приютов для бездомных животных. Фотографии мертвых собак и кошек, сваленных грудой под забором и вмерзших в лед настолько потрясли Киру, что она поехала разыскивать этого пса, чтобы спасти хотя бы одного от подобной участи.

Она назвала его Мальчик, коротко Чик. Со временем на хозяйских харчах он раздобрел, спина у него стала напоминать скамью, как что с грациозностью начались большие проблемы. Зато выяснилось, что у него есть своеобразное чувство юмора и богатейшая фантазия. Чувство юмора выражалось в том, чтобы пугать маленький собачек – пропустить мимо себя бегущего навстречу пса, а потом подскочить и оглушительно рявкнуть в спину. Несчастное животное подбрасывало на полметра вверх, иногда вместе с хозяином, а Чик трусил по своим делам дальше как ни в чем не бывало. За такие шутки он получил прозвище Гопник. С крупными собаками он так не шутил, видимо, потому что они не обладали нужной ему прыгучестью. Что до фантазии, то это касалось еды. Просто покормить его, насыпав корм, не получалось. Он садился перед полной миской и ждал.

– Иди, рассказывай своему коню Василию сказку, – усмехнулся брат.

– Почему конь Василий? – спросила сестра и встала над собакой, зажав коленями его плечи. Периодически она слегка сжимала его ногами и страшным голосом говорила: «Сейчас отниму. Сейчас отниму и все съем". Чик косился, рычал, делал броски вперед, закрывая грудью миску, а в перерывах выхватывал порцию корма и судорожно проглатывал.

– Потому что я вспомнил одно описание в интернете. Сейчас найду, – Кирилл порылся в телефоне. – «.. Не ездила на конюшню несколько дней, сдав коня Василия берейтору. Это выдержка из сегодняшнего отчета по коню Василию: «…глаза хитрожопые, морда веселая, изображал пугливого коня-дурака. Бояться было нечего, вокруг было тихо и спокойно, поэтому он остановился нас…л посреди манежа и потом боялся своей кучи..». Ну, разве не похож на Чика? Та же бездна фантазии.

Кира от смеха чуть не села на собаку, Чик, чтобы этого не произошло, просто лег грудью на миску. В разгар веселья раздался еще один звонок в дверь. Кира пошла открывать, а Чик остался охранять еду. Через мгновение на пороге кухни появился Кузьмич – молодой человек с печальными глазами и немного флегматичной полуулыбкой. Высокий рост, широкие плечи и худоба делали его похожим на ходячую вешалку, но вот его густые вьющиеся волосы были настолько хороши, что Кира иногда с завистью думала: «Ну зачем ему такие? Он бы мог быть вообще лысым, ничего бы в его жизни не изменилось. А я с такими была бы просто неотразима». Кузьмич действительно к своей внешности относился наплевательски – вечно взлохмаченный, с прядями волос, падающими на глаза и в мятой одежде он производил впечатление человека, которого только что подняли с постели. Ленивая, немного разболтанная походка только усиливала это впечатление. Но всю несуразность облика искупали умные и какие-то пронзительные глаза. Больше ни у него таких Кира не встречала.

Переступив порог, гость молча кивнул, сунул Кире в руки какую-то книгу и прошел на кухню. Кира прочитала на обложке «Искусство маркетри». Выяснять, откуда появилась идея сделать такой странный подарок, не хотелось. Кира поблагодарила, положила книгу на тумбочку в коридоре и пошла вслед за ним на кухню.

– Садись, – сказала Кира. – Фофа, налей ему чай, а я пока докормлю Чика.

Когда миска опустела, девушка повернулась к своим гостям, а пес нырнул с теннисным мячиком в зубах под стол и заворчал, защищая свое сокровище. Кузьмич тут же встал, уступая ей стул.

– Не вставай, так ты меньше занимаешь места.

Кухня у Киры была не такой уж маленькой, но неудачной формы – вытянутой, как пенал. И чтобы иметь возможность свободно по ней перемещаться, два стула стояли только по торцам стола, придвинутого к стене, оставляя неширокий проход между ним и столешницей. Несмотря на явное неудобство этого помещения, в нем все так было гармонично подобрано, что каждый, кто усаживался у стола и обводил его взглядом, понимал, что вставать не хочется. Чем-то кухня напоминала уютное французское кафе – светлая штукатурка на стенах, светлый пол, деревянная мебель, полочки на стенах с множеством старинных предметов – латунной ступкой, чугунным утюгом, стеклянными бутылками и флакончиками причудливых форм и разных цветов, изящным фарфоровым молочником, расписанным нежными незабудками. Было в ней что-то очень душевное.

Кира быстро достала из одного подвесного шкафа несколько пакетиков, а из другого небольшие мисочки. Высыпав содержимое пакетиков, она расставила мисочки перед гостями. Кирилл с сомнением осмотрел угощение. Кузьмич, не глядя, сунул в рот то, что было в ближайшей к нему, и начал жевать. Водилась за Кирой такая особенность – она любила пробовать новую еду – покупала абсолютно все, что было в незнакомых упаковках. Если, по ее мнению, новинка оказывалась вкусной, она покупала еще, но уже для гостей. Сама же теряла к этой еде всякий интерес и возвращалась к своей любимой пище – сыру и свежим овощам. Брат не очень доверял вкусу сестры, поэтому, прежде чем попробовать, еще и понюхал какие-то серо-коричневые шарики неправильной формы, которые больше всего походили на обычные камушки. Это был арахис, обваленный в какой-то смеси, больше всего напоминающей собачий корм. Попробовав угощение из всех мисочек и не поняв между ними разницы, он классифицировал их, как «ягненок с рисом», «ягненок с бурым рисом», «ягненок с коричневым рисом» и «ягненок без риса» по аналогии все с тем же собачьим кормом.

– Скажи честно, тебе это нравится? – поинтересовался он, глядя с какой скоростью Кузьмич закидывает шарики себе в рот.

– А что? Нормально. Не то, что жаренная саранча.

– Ты пробовал насекомых?

– Да. Только не пробовал, а ел.

– Ну и как?

– В принципе, ничего. Только лапки между зубов застревают.

– Бррр… – передернула от отвращения плечами Кира. – И когда же ты их ел?

– Когда сидел в шанхайской тюрьме, – невозмутимо ответил гость. – Это давно было.

– Ты сидел в тюрьме?! – Кирилл чуть не подавился от удивления. Переведя взгляд на сестру, он добавил, – с кем ты связалась?

– Да ладно, всего-то три дня.

– Как ты там вообще оказался? – полюбопытствовала хозяйка.

– Мне надо было лететь по делам в Шанхай, а для этого была нужна шанхайская виза. Я не знал и получил китайскую. Отсюда меня по ней спокойно выпустили, а когда прилетел туда, сразу арестовали. И держали в тюрьме, пока решали какие-то вопросы с посольством, чтобы депортировать. Но в тюрьме столовки не было, и полицейский каждый день по три раза водил меня в наручниках питаться в ресторан напротив. За государственный счет, между прочим. Там насекомых всяких и ел.

– Какая у людей жизнь интересная… – протянула Кира.

Кузьмич только пожал плечами.

В это время Чику захотелось пробраться поближе к окну. Протискиваясь между хозяйкой и ножкой стола, он так толкнул ее жирным боком, что она, чтобы удержаться на ногах, вынуждена была сделать широкий шаг в сторону и ухватиться за столешницу.

– Даааа, – протянул неодобрительно Кирилл, оценивая ширину прохода. – Хоромы у тебя не царские.

– Я и этим рада. Спасибо бабушке, оставила наследство. Лучше такие, чем жить с мамой. Да и район я этот очень люблю. Старый, интеллигентный и очень зеленый. Не променяла бы эту квартиру ни на какое роскошное жилье в гетто на окраине.

С мамой действительно жить было совершенно невозможно. С возрастом у нее стали проявляться чудачества, которые грозили перерасти со временем во что-то более серьезное и неприятное как для нее самой, так и для окружающих. Сначала она начала выбрасывать из дома книги и собирать бесплатные газеты, которые кидают в почтовые ящики. Их она засовывала в просвет между платяным шкафом и окном, к тому моменту, когда Кира решила жить отдельно, стопка была уже ей по горло. Книги потом Кира находила в подъезде на первом этаже у лифтов и возвращала домой. Но мама не хотела с этим мириться и засовывала их в выдвижной ящик под кроватью. Книжные полки стояли пустыми. Потом она как-то неудачно присела и почувствовала острую боль в колене. Вместо того, чтобы обратиться к врачу, она три дня обматывала больное место листом лопуха, а на призывы сначала выяснить, в чем причина, отвечала с раздражением в стиле «я лучше знаю». Но от лопуха легче почему-то не становилось, и все же пришлось идти в поликлинику. Это был разрыв связки. После этого случилась проблема с зубами, сломался мост. Но к врачам она опять не пошла, потому что соседка сказала, что там деформация челюсти и надо подпиливать кость. Правда, эта соседка консультировала исключительно по телефону и стоматологом не была, но знала точно, потому что так было у ее двоюродной бабушки. Мама кость подпиливать не хотела и ходила два года, не разжимая рта. Потом, правда, сдалась. Видимо, надоело молчать и есть только кашу. Количество странных идей и их масштаб постепенно нарастал. Одно время после умывания она перестала вытирать лицо полотенцем, объясняя это тем, что коже нужна влага. Пусть вода сама всосется. Кира, не будучи физиологом, все же поняла, что это абсурд. Если бы кожа была способна впитывать воду, то, принимая ванну, мы бы разбухали как губка. Но довод впечатления не произвел. Почему она перестала это делать, осталось загадкой. Апофеозом был вопрос, заданный мамой как-то по утру.

– Как ты думаешь, может, мне стоит пить перекись водорода?

– Зачем? – спросила еще не совсем проснувшаяся Кира.

– Пишут, что это полезно для здоровья.

– А у тебя проблемы со здоровьем?

– Нет. Ну, так, вообще.

– Если вообще, то лучше мышьяк.

Шутка получилась грубой, и мама обиделась. Молчание продолжалось несколько дней. Кира уже была готова извиниться, но помешало одно небольшое происшествие. Как-то она зашла на кухню попить воды. На столе как раз стоял полный стакан, и Кира сделала из него большой глоток. Это оказалась перекись водорода. Выплевывая в раковину то, что не успела проглотить, она поняла, что это уже становится опасно и пора съезжать в бабушкину квартиру.

– Хорошо иметь таких бабушек. Но еще лучше иметь таких пап, как у Петьки.

– Что за Петя? И чем его папа лучше моей бабушки?

– Да ты его помнишь. Мой бывший одноклассник, Петя Тимохин. Я тебе еще рассказывал, что несколько месяцев назад папа купил ему ни с того ни с сего машину. А теперь еще и однокомнатную квартиру.

– Завалил подарками, – мрачно вставил Кузьмич, продолжая жевать коричневые камушки.

– Ну и что здесь странного? Если не ошибаюсь, у твоего Тимохина скоро должен родиться ребенок, вот родители и помогают, – предположила Кира.

– Здесь странно то, что Петька и сам неплохо зарабатывает, открыл с друзьями фирму, бизнес процветает, мог бы и сам купить или в ипотеку взять. Но еще страннее, что когда женился его Леха, старший брат, и привел в дом жену Лену с ребенком от первого брака, а потом они еще одного родили, то им никто таких подарков не делал. Жили и сейчас живут в одной квартире с его родителями, Петькой, его женой. Да там еще и бабушка, у которой стремительно прогрессирует маразм. Леха и мечтать не может, чтобы взять ипотеку и купить себе квартиру. А Петька может, так ему папа дарит.

– Ну, может, это конспирация – Петька сам купил, а всем говорит, что папа подарил, чтобы народ не думал, что у него дела идут слишком хорошо, и на работу к нему не просился или в долг не клянчил? – выдвинула версию Кира.

– Неа, – отверг это предположение брат, – не похоже. Об этом я узнал от Лехи. Если бы все так и было, он бы мне об этом рассказал. Вместе бы потом посмеялись. Но он был расстроен. Да и на отца обижен. Значит, правда.

– Ну, тогда другой вариант. Петина жена – стерва редкой масти, с которой под одной крышей никто жить не может. Вот и выпроводили их таким образом из дома.

– Галя? Это точно не про нее. Шалава она еще та, спору нет. Я рассказывал, как она на их же свадьбе, когда Петька напился, как сапожник, и уснул, приставала ко мне с непристойными предложениями. Впрочем, она ко мне приставала и до свадьбы, и после. И слышал я, что не только ко мне. Так что, шалава, да. А в остальном, обычная, я бы даже сказал скучная. Я до сих пор не могу понять, зачем он на ней женился. Она даже не красивая. Это, во-первых. А, во-вторых, если такую невестку невозможно терпеть, то, скорее, родители устроили бы скандал и выпроводили их – Петька хорошо зарабатывает, вот пусть квартиру снимает и живет там с кем хочет, а не стали бы им что-то дарить.

– Согласна. Не вариант. А если им всем просто стало тесно в одной квартире, и пришло время кого-то отселить, чтобы не задохнуться?

– Ну, тогда бы первым на очереди был Леха с семьей.

– Но ему бы пришлось покупать не однушку, а двушку или трешку. А это уже совсем другие деньги. А Пете достаточно и одной комнаты.

– Зюзя, приди в себя! Петьке – да. Но для семьи с ребенком одной комнаты маловато, ты не находишь? А Петька, при этом, готов съехать. Тебе это не кажется странным?

– Да, ты прав. Я как-то об этом не подумала. Акцент поставила не там. Ну хорошо, ты меня убедил? Тогда, может быть, это был какой-то спор, и папа проиграл?

– Опять мимо. Леха бы знал.

– Карточный долг?

– Они в карты не играют. Зюзя, перестань перебирать все подряд, включай голову!

– Я включила.

– Нет, ты включила только речевой центр. А та зона, которая отвечает за обработку информации, у тебя спит.

– Может быть, ты дал не всю информацию, поэтому я ее и обработать не могу?

– Всю, будь уверена. И ее достаточно, чтобы прийти к правильному выводу.

– Что-то я сегодня не в ударе. Давай свою версию.

У брата с сестрой это была любимая игра – найти логическое объяснение на первый взгляд нелогичным поступкам. На этом они и сдружились. Дело в том, что Кира и Кирилл были не родными, а сводными братом и сестрой, и узнали о существовании друг друга всего пару лет назад. Папенька их был большой оригинал. Он не только назвал своих детей почти одинаково, он еще и тщательно скрывал от них самих и их матерей факт наличия другого брака.

В первый раз Валерий Николаевич Самойлов женился в первый раз рано, в 20 лет, по большой, как всем, и ему в том числе, казалось, любви. Его избранница, Ксения, была годом моложе него. Как было принято говорить, девочка из хорошей семьи, студентка. Ухаживал он красиво, широко и настойчиво, перед ним трудно было устоять. Добавьте сюда еще и внешность – рост почти два метра, широкие плечи, гордая осанка, лицо не красивое, но приятное и добрые глаза. Это потом только Ксения узнала, что добрые глаза не всегда бывают у добрых людей. Но самое главное – голос. Он был низким, мягким убаюкивающим. Такому голосу по неволе начинаешь верить. Роман протекал бурно. Буквально через неделю знакомства он сделал предложение. Избранница была счастлива. Еще бы, это же любовь с первого взгляда! Брак зарегистрировали через два месяца после знакомства, несмотря на возражения родителей Ксении. Они пытались увещевать дочь, что надо повстречаться хотя бы немного, чтобы лучше друг друга узнать. Но невеста была непреклонна. Сразу после свадьбы Самойлов заговорил о том, что надо как можно быстрее родить ребенка. Аргумент был простой, семья без ребенка – это не семья. Ксения пыталась объяснить, что она еще студентка, ей бы сначала образование получить, а уже потом ребенка рожать. А уходить посреди учебы в академический отпуск, а потом возвращаться тяжело. Да и ребенок не даст нормально отучиться. Но супруг был настойчив, на этой почве между ними даже произошла первая ссора. Она согласилась, но как только забеременела, что случилось через 4 месяца после свадьбы, он перестал ее воспринимать и как женщину, и как человека и пустился в откровенный загул. Поначалу он еще как-то пытался соблюдать приличия – говорил, что необходимо уехать в командировку на пару дней или выпил и за руль не сядет, так что останется ночевать у приятеля. Потом отлучки из дома стали более продолжительными и уже без объяснения причин. На вопрос: «Где ты был?» отвечал всегда резко и односложно: «Работал». Когда родился Кирилл, Ксения очень обрадовалась, может быть это вернет мужа в семью? Мужчины, обычно, больше хотят мальчиков, объясняя это тем, что мальчик – это наследник и с ним хоть можно поиграть в футбол. А с девочками что делать? К сожалению, рождение ребенка ничего не изменило, дома он появлялся все реже и реже. Ксения пыталась несколько раз с ним поговорить о том, что ребенку нужен отец, воспитанием должны заниматься оба родителя и прочие прописные истины, но безрезультатно. С годами он уходил все дальше, а возвращался все реже. К концу брака, который прекратил свое существование через 10 лет, супруги виделись не чаще пары раз в год. Надо признать, общались они при этом спокойно, как дальние родственники.

Кроме патологической супружеской неверности водился за Самойловым старшим и другой грех – он был изумительно лжив. Врал Валерий Николаевич всегда и везде, даже когда необходимости и выгоды в этом не было. О том, чтобы в его баснях был хоть какой-то налет правдоподобия, он не заботился. Например, Самойлов мог гордо заявить, что стоил Крымский мост. Тот самый, что на Садовом кольце соединяет Зубовский бульвар и Крымский вал и является объектом культурного наследия столицы. Если ему в ответ на это заявление откровенно смеялись, напоминая, что дата постройки 1938 год, его это не смущало. Вранье было практически рефлекторным процессом, как у других людей проводить рукой по волосам, даже если прическа не растрепалась, или стряхивать несуществующие пылинки с одежды. Мама Кирилла, женщина умная и начитанная, очередную ложь с усмешкой комментировала каламбуром от Чехова:

«.. Я иду по ковру,

Ты идешь, пока врешь…»

Несмотря на это, ни один, ни другой все эти долгие годы не стремились официально прекратить отношения. Кирилл как-то спросил мать, почему она не развелась с отцом, на что она лишь усмехнулась и уклончиво ответила: «Он мне не мешал».

Но вот случилось чудо – Валерий Николаевич опять влюбился и тут же подал на развод. Чтобы первая жена не тревожила его с вопросом об алиментах и прочей чепухой, он дал отступного – переписал на нее квартиру где-то на окраине города, доставшуюся ему от матери, со словами: «Продай. Это деньги на алименты. И больше не лезь ко мне». Она и не лезла. Что соломенная вдова, что разведенная женщина – статус меняется, суть нет. Она уже давно привыкла жить одна. На этом отношения с первой семьей прекратились.

Во второй раз Валерий Николаевич женился на девушке на 10 лет младше себя из глубокой провинции, да к тому же она была еще и четвертым ребенком в семье. То есть, очень доверчивой и совсем неизбалованной. Все прошло по отработанной схеме – красивые ухаживания, дорогие подарки, настойчивые предложения узаконить отношения. И вес тот же убаюкивающий голос. Не удивительно, что Ирина, будущая мама Киры, смотрела на успешного, в ее представлении, бизнесмена с обожанием. Вот она, сказка о Золушке! Но карета превратилась в тыкву, по законам жанра, очень быстро. Жена забеременела – Самойлов пустился в загул. Но реакция новой супруги на происходящее была иной. Если первая жена сначала скандалила, а потом стала смотреть на него, как на насекомое, и отпускала колкости, то вторая только плакала. Кто теперь скажет, было ли это искренне или она просто боялась, что за строптивость ее отправят домой, где было не лучше? Так прошло еще десять лет, и Валерий Николаевич Самойлов влюбился в третий раз. К тому времени ему было уже сорок лет, а его избраннице едва стукнуло восемнадцать. Видимо, он слабо представлял себе, как выглядит этот союз со стороны, потому что серьезно нацелился на новый брак. Но привычный план действий на этот раз дал осечку. Не успел он второй жене сообщить, что собирается с ней расстаться, как новая пассия без объявления причин прервала отношения. Это был страшный удар. За долгие годы он так привык, что многочисленные женщины, с которыми он вступал в отношения, мечтали только о том, чтобы выйти за него замуж, что отказ, да еще и без объяснения причин, он просто не мог пережить. Стареющий ловелас формально остался в браке и даже привычкам своим не изменил, он продолжал вести образ жизни свободного мужчины, но чувствовалось, что внутри него что-то сломалось. С годами он становился все толще и неряшливее, азарт охотника постепенно угасал, он стал занудным и обидчивым. Умер он внезапно, ничем серьезным не болея и ни на что не жалуясь. Просто сидел перед телевизором, что-то ел и умер. Счастливая смерть.

Все обстоятельства его семейной жизни выяснились только на его похоронах, когда жены и дети, соблюдая формальность, пришли проводить его в последний путь. Это был шок для обеих семей. Но, несмотря на фокусы папаши и на разницу в возрасте, Кира и Кирилл быстро нашли общий язык, сдружились и стали проводить много времени вместе.

– Прежде чем выдвигать версии, я спляшу от печки. Что зацепило мое внимание? Три обстоятельства. Первое – то, что папа купил однокомнатную квартиру. Второе – что он купил не только квартиру, но и машину. Третье – все это он купил только после того, как Галя забеременела, а не тогда, когда Петька женился, – начал свои рассуждения Кирилл.

– А ребенок у Гали от кого? – подал голос Кузьмич.

Брат с сестрой уставились друг на друга. Приятель Киры при таких дискуссиях появлялся на сцене совершенно внезапно и, как правило, с каким-нибудь неожиданным вопросом.

– Глубоко! –Кирилл с уважением посмотрел на него. – Собственно, я и пришел к тому же выводу, хотя верить в это не хотелось, потому и не так конкретно формулировал. Как-то не укладывалась у меня в голове такая версия. Петьку, Лешку, да и вообще всю семью Тимохиных я знаю с детства. И тут вдруг такое индийское кино. Жена изменяет мужу с его отцом и собирается рожать от него ребенка, муж все узнает, назревает скандал. Чтобы его замять, отец ребенка всем затыкает рты – сыну дарит машину, матери ребенка – квартиру. Одно условие – чтобы не разводились, и правда не вылезла наружу. Ну что, сюжет?

– Сюжет, – согласилась Кира после небольшого раздумья.

– Возражений против такой версии нет?

– Нет. Пока, во всяком случае, – покачала головой Кира.

– А у тебя? – Кирилл посмотрел на воздыхателя сестры.

Тот лишь отрицательно помотал головой, рот до отказа был забит шариками.

– Ну, тогда история, если мы угадали, обещает быть намного интереснее, чем мне показалось вначале. Запасаемся попкорном и занимаем места в первом ряду?

– Еще бы! Развесилась интрига. Думаю, будет продолжение.

– Ладно, я за попкорном. То есть, домой. Поздно уже. И Кузьмича с собой забираю, а то он сам по доброй воле раньше трех ночи не уйдет. А тебе утром на занятия, – сказал брат, вставая.

Когда за гостями закрывалась дверь, Чик подлетел и облаял гостей. Видимо, выпроваживал. Одно слово, гопник.