Юник

Оглавление

Катя Малиновская. Юник

эпиграф

Стихотворения Кати Малиновской

Троечное

«Антониони видит точно…»

«Со мною все сегодня говорит…»

«Нет хороших стихов…»

Ладан

Лапы

«Никакие слова, никакие стихи…»

«Свободы, друг, не существует…»

«Седая бытность, мелкий грех…»

«ты горишь ты милый мой – не мой…»

Солнечные юноши

Мужчины из литературного института

«В вагоне уложите спать…»

Бросьте!

«Принимая любую мелочь за страшную неудачу…»

«Рабочий находит руду…»

Ала-Кёль

Окраина

Матерь

«Сделай что-нибудь со мной…»

Дождик

Беленький

«…веряще жди меня где-то…»

Строго

Буревестник

«Я живу на холодной реке…»

Мосты

Памяти

Огонь

«В надежде написать попроще…»

Дыхание

«Нет…»

Город

«И покуда еще осталась…»

«И меня как будто нет, и не было никогда…»

Прогулка

«Я должна быть сильнее любого из римских богов…»

«Все тот же берег мокрый. На виду…»

«Было счастье таким, как август…»

К. («Я не знаю, какого цвета было бы дерево в нашем доме…»)

Лихо

«Ни сил, ни снов…»

Музыка до Кати Малиновской

Часть первая

Время

«Ночью город голосит…»

Домик

Худо

Мамино высказывание

На мягком зеленом поле

Часть вторая

As-salamu

Морган

8,5

Рыбы

Мышка

Красный свет

Звуки Кати Малиновской

Насекомое

Смерть

Подо мной

Стихотворения Ирины Малиновской

Родина

Весеннее настроение

«С утра туман, мороз трескучий…»

Проза Кати Малиновской

Оттого, что они вместе

Romulus

«Дни за книгами и в жаре…»

Отрывок из книги

Джордж Ширинг, великий джазовый пианист, как сказал Дин, был в точности как Ролло Греб. Мы с Дином пошли смотреть Ширинга в «Бёрдлэнд», где-то посреди этих долгих безумных праздников. В зале никого не было, мы оказались первыми посетителями, десять часов. Вышел Ширинг, слепой, его за руки подвели к пианино. Это был такой солидного вида англичанин с тугим белым воротничком, полноватый, светловолосый; вокруг него витал мягкий дух английской летней ночи – он исходил от первой журчащей нежной темы, которую тот играл, а бассист почтительно склонялся к нему и бубнил свой бит. Барабанщик Дензил Бест сидел неподвижно, и только кисти его рук шевелились, отщелкивая щетками ритм. А Ширинг стал качаться; его экстатическое лицо раздвинулось в улыбке; он начал раскачиваться на своем стульчике взад и вперед, сперва медленно, потом бит взмыл вверх, и он стал качаться быстрее, с каждым ударом его левая нога подпрыгивала, головой он качал тоже как-то вбок; он опустил лицо к самым клавишам, отбросил назад волосы, и вся его прическа развалилась, он был весь в испарине. Музыка пошла. Бассист сгорбился и вбирал ее в себя, быстрее и быстрее – просто казалось, оно само идет быстрее и быстрее, вот и все. Ширинг начал брать свои аккорды: они выкатывались из пианино сильными полноводными потоками – становилось страшно, что у человека не хватит времени, чтобы справиться с ними всеми. Они все катились и катились – как море. Толпа орала ему: «Давай!» Дин весь покрылся потом; капли стекали ему на воротник.

– Вот он! Это он! Старый Боже! Старый Бог Ширинг! Да! Да! Да! – И Ширинг чувствовал у себя за спиной этого безумца, мог расслышать, как Дин хватает ртом воздух и причитает, он ощущал это, хоть и не видел. – Правильно! – говорил Дин. – Да! – Ширинг улыбался; Ширинг раскачивался.

.....

Вот он поднялся от пианино; пот лил с него ручьями; то были его великие дни 1949 года – еще до того, как он стал прохладно продажным. Когда он ушел, Дин показал на опустевший стульчик:

– Пустой престол Бога, – сказал он. На пианино лежала труба: ее золотая тень бросала странные блики на бредущий по пустыне караван, нарисованный на стене за барабанами. Бог ушел; и теперь стояло молчание его ухода.

.....