Читать книгу Одеон - Катя Майорова - Страница 1

Все персонажи вымышлены, любое совпадение с реально живущими или когда-либо жившими людьми случайно.

Altro è correre, altro è arrivare.

Итальянская пословица

1

Снова выкидыш. В этот раз даже не стала обращаться к врачу. Первые пять походов ограничились осмотром и предписанием покоя, вряд ли что-то изменится в шестой раз.

Вытерев слёзы и смыв с бёдер кровь, я надела свежую пижаму и позвала Розу, чтобы она убралась в ванной. Кровь была на светлом полу и белом коврике. Сгусток я смыла в унитаз. Оставлять это на домработницу было чересчур.

Я не знала, что беременна. После трёх ЭКО, два из которых не дали результата, а третий закончился выкидышем, я не ждала, что сама смогу забеременеть. Ребёнок не хотел оставаться во мне.

Перед тем, как выйти из ванны и позвать Розу, я взвесилась. 49.8. Эти попытки произвести ему на свет наследника выжали из меня всю плоть и вымотали душу.

Столкнувшись с домработницей в дверном проёме, я слегка улыбнулась и быстро ушла из комнаты. Меньше всего хотелось сочувствующих взглядов.

Внизу была ещё прислуга, и я, неуверенно промямлив на ломаном французском что-то типа «я справлюсь сама», спустилась в погреб. Пройдя вдоль бесконечных рядов тёмных бутылок, я дошла до дальнего стеллажа и взяла прованское розе, которое нам рекомендовал местный энолог. Двух бутылок должно хватить. Если же не хватит – попрошу дворецкого принести ещё, а пока мне хотелось побыть одной.

Я испытывала отвращение к погребу. Всё случилось во время рождественской вечеринки. Дело близилось к обмену подарками, а так как нас было 28 человек, мы решили не затягивать: впереди ждал фейерверк и бельгийский торт. Подруга сказала, что нигде не может найти Алёну и Пашу. Паша – мой муж, а Алёна – жена друга Паши, с которым у них был совместный оффшорный бизнес: друг пиздил, а Паша помогал.

Я обошла весь дом, их нигде не было. Решила спуститься в погреб: вдруг они пошли за вином.

Поначалу даже звуков никаких не было. «Наверное, их там нет» – решила я, но всё же продолжила спускаться. Мгновение… Лишь оно разделило мою жизнь на до и после.

На коленях стоял мой муж Павел и делал куннилингус Алёне. Колготки были спущены, трусы – тоже, платье задрано, глаза закрыты, а на губах застывший стон.

Я ничего не сказала. Тихо развернулась и быстро поднялась наверх.

Ни тогда, ни позже я не проронила ни слова, ни слезинки. Я просто умерла. Через три дня я потеряла последнего ребёнка, перед тем, как мы перешли к ЭКО. Тогда я лишь молилась, чтобы какая-нибудь из его шлюх забеременела, и видимость брака закончилась. Но этого не происходило. Паша не хотел разводиться. А я – не знала, чего хотела.

Я закрылась с бутылками в своей мастерской. Глупо было называть эту комнату так, ведь я в ней ничего толком не делала. Но «кабинет» звучало ещё комичнее, поэтому пусть уж лучше «мастерская».

Открыв бутылку штопором, который каждый день ждал своего часа в верхнем ящике стола, я села в зелёное кресло в углу комнаты и начала потягивать вино. В комнате пахло свежестью и терпкой осенней прохладой – окно было приоткрыто.

«Рит, пошли!», – в голове прозвучал голос из прошлого, а вслед за ним начали сменяться картинки, которые были и будут самыми счастливыми воспоминаниями.

Паша берёт меня за руку. Я, сдуваемая ветрами парижской улицы Одеон, поднимаю голову и смотрю на последний этаж дома, а потом иду за Пашей. Мы заходим внутрь и поднимаемся по винтовой лестнице.

Запыхавшиеся, мы останавливаемся у деревянной серой двери с золотой круглой ручкой, Паша достаёт из кармана ключ, открывает дверь, замок заедает, а я чувствую, как бешено бьётся моё сердце – от крутого подъёма и от волнения. Паша знал, как я мечтала о своём уголке в Париже… Нам не было и 30-ти, когда мы смогли его себе позволить.

– Ну как тебе? – спросил он, когда мы наконец-то попали внутрь. А я не могла сказать ни слова. Это была крошечная квартирка, 15 квадратных метров, в которой чудом умещались: кухня, душ, туалет, гостиная, спальня. Последняя представляла собой два матраца на полу. Но даже это казалось тогда небывалой роскошью, пределом всех мыслимых и немыслимых мечтаний.

Я не знала, когда именно начался крах нашей совместной жизни. Мне сложно назвать точку отсчёта и осознать, в какой момент она стала невозвратной… Ведь всё, правда, очень хорошо начиналось. Но деньги портят людей. Власть портит людей.

Когда мы познакомились с Пашей, нам было по 17 лет: два маленьких и неопытных первокурсника МФТИ. Долгопрудный заключил нас в свои крепкие объятия и не отпускал шесть лет. Мы влюбились сразу – только это и спасало от мучительных студенческих будней физтеха.

Мы всегда были разными, несмотря то, что общажная жизнь уравнивала всех – обычных и обеспеченных, победителей международных Олимпиад и просто умных ребят.

Я родилась в семье Дмитрия Носова – третье место в списке Forbes «200 богатейших бизнесменов России».

Отец всегда был откровенным тираном, человеком, который, как любят говорить в России, «поднялся с самых низов». И так как сына у них с мамой не получилось, весь багаж, набранной за жизнь мудрости, он пытался передать мне. Я знала всё о понятиях, впитанных им с детства на улицах Кургана, о том, как важно учиться, и что ничто не дисциплинирует мозг так, как физика и математика.

Сквозь мучения и слёзы я дисциплинировала свой мозг точными науками, готовилась к тому, что всего в этой жизни буду добиваться сама, а чтобы я не потратила свою юность на безделье, блядство и наркотики – меня отправили учиться в МФТИ, который когда-то окончил и мой отец.

Несмотря на достаток, жизнь в элитной подмосковной Жуковке и полёты в Альпы на Dassault Falcon – я была абсолютно неизбалованным ребёнком. Некому было баловать.

Моя мама умерла от кровоизлияния в мозг, когда мне было девять. Я помнила её, но смутно, были какие-то образы, обрывки воспоминаний, которые в детском, а после в подростковом мозге – обрастали вымышленными деталями. Пожалуй, многие неосознанно идеализируют умерших. Любить и принимать их такими, какие они есть, проще: вряд ли за этим последует разочарование. Да и череда сменяющихся женщин отца – не дала мне ничего, кроме желания поскорее смыться из родового гнезда. Поэтому перспектива жить далеко от дома – пусть это даже общага МФТИ с общим туалетом на этаже и одним душем на корпус – не могла меня не радовать.

Мы учились с Пашей в одной группе. Мне не хотелось признавать, но он привлёк меня тем, что был очень похож на отца. В нём горел – я бы даже сказала полыхал – огонь, который отличал его от общей массы остальных парней. Парадокс: на физтехе не так уж и много по-настоящему амбициозных студентов. Чаще всего это одарённые мальчики, реже девочки, в которых в раннем детстве обнаружился талант. Родители холили и лелеяли их, учителя заставляли заниматься, чтобы они приносили школе победы на всероссийских и международных Олимпиадах, ну а после, как выдающиеся выпускники физмат школ, – поступали в лучший технический вуз страны. Уже в МФТИ некоторые из них начинают сдавать позиции, потому что там никому не нужны их безупречные зачётки, а кто-то по иннерции остаётся круглым отличником, но после – десятилетиями работает на ставке инженера-исследователя, живёт в РАНовской общаге и всё свободное время играет в Counter Strike.

Паша же был другим. Его вырастила одна мама, кассир в супермаркете, которая – без преувеличений – всю себя посвятила ему, а также научила его быть благодарным. Именно благодарность к маме заставляла его днями и ночами учиться. Он не участвовал в Олимпиадах, да и не был высоко одарённым в физике или математике. На физтех он поступил, просто хорошо сдав экзамены. И это была его первая большая победа в последующей череде достижений, куда более крупных и значительных.

Первый год мне удавалось скрывать, что я дочь Носова, придерживаясь легенды о том, что я из обычной московской семьи. Я переживала, что если Паша узнает, в каких условиях я родилась и росла, то не захочет продолжать отношения со мной. Он всегда язвительно отзывался о нашем одногруппнике Жоре, к слову, нормальном парне, отец которого владел заводами в Екатеринбурге. Мысль о том, что отцовский частный самолёт стоит дороже, чем все заводы Жориного папы, вгоняла меня в депрессию и порождала ещё большую ложь о моём якобы нищенском существовании.

Но в один день, как это всегда бывает, тайное стало явным. Накануне майских праздников отец приехал в наш универ, разумеется, с кортежем охраны. Я не знала, что он был меценатом вуза, оплатившим ремонт главного корпуса. Об этом меня, как и всех остальных, осведомили на концерте, посвящённом 9 мая, посещение которого было обязательным, иначе никто не получит зачёт по физре.

Мы сидели с Пашей рядом, как вдруг ректор представил моего отца, выразил ему благодарность, а также добавил, что в стенах всеми нами любимого МФТИ учится его дочь – Носова Маргарита Дмитриевна – и попросил меня встать. Я робко поднялась. Мне все поаплодировали, и я села обратно. До конца действа я боялась даже взглянуть на Пашу, тело парализовал страх.

– Ну, пошли знакомиться с папой, – первое, что я услышала, когда концерт закончился. Лицо Паши было настолько спокойным, что мне ещё сильнее захотелось провалиться сквозь землю.

– Пошли, – тихо ответила я, краснея и не находя себе место. Мы направились за кулисы актового зала.

И тогда, и сейчас Пашу отличала черта, которая очень помогала ему в жизни. А особенно в работе. Он был абсолютно непредсказуемым. Ты никогда не знаешь, каким будет его следующей шаг. Мне кажется, он хорошо чувствовал людей, понимал, что от него ждут – и поступал в точности наоборот.

– Погодин Павел, молодой человек вашей дочери, – Паша внаглую пробрался сквозь толпу преподавателей, охранников, уже готовых положить его на пол, и протянул руку моему отцу.

Мои щёки пылали, а смерть казалась единственным спасением. Только спустя годы я поняла, это была изощрённая месть, во многом характеризовавшая Пашу, как человека.

– Кто? – спросил папа и брезгливо посмотрел на Пашину протянутую руку.

Я стояла в стороне, отец бросил взгляд на меня, потом на вскипающего Пашу, к которому отнеслись неуважительно (это мгновенно выводило его из себя) – и если бы не наш препод по теормеху, то я даже не знаю, чем бы всё закончилось.

– Да-да, наша неразлучная парочка Павел и Маргарита, – с улыбкой сказал преподаватель. – Паша на Риту, кстати, очень положительно влияет, наверное, занимаетесь после пар?

– Занимаемся, – процедил Паша.

– Пап, привет! – я наконец-то набралась смелости и подошла к отцу.

Он меня собственнически приобнял и спросил:

– Маргарит, не представишь нас друг другу, а то парнишка говорит, что он твой молодой человек?

– Так и есть, – тихо пропищала я и опустила глаза.

– Ну, тогда, рад знакомству, – отец теперь сам протянул Паше руку, тот нехотя её пожал.

После той отвратительной сцены папа устроил мне разнос в машине, когда я пошла его проводить: назвал меня шлюхой, говорил, что он отправил меня сюда учиться, а не трахаться, что моей матери было бы за меня стыдно, а когда я не сдержалась и ответила «А не стыдно ли ей за твой бесконечный поток любовниц?», то получила пощёчину. Медленно и без истерик я вылезла из машины. Отцовский кортеж уехал. Затем мы не общались несколько месяцев. Приятного было мало, но именно та ситуация оказалась нам с Пашей на руку. Появилось нечто общее, сблизившее нас – ненависть к отцу.

Пришлось рассказать Паше всю правду о своей жизни. Поначалу он никак это не комментировал и делал вид, что ничего не произошло, а однажды после пары он схватил меня за руку и сказал:

– Ты будешь слушаться только меня.

Я растерялась и закивала. Конечно, Пашу тогда волновала не столько моя, как оказалось, обеспеченная жизнь, а степень влияния отца. Паша был не из тех, кто легко отдаст свою власть, пусть даже такую незначительную, как власть надо мной.

Мы расписались сразу после окончания универа. Он устроился работать в исследовательский институт, а я пошла в стартап – мобильное приложение для чтения электронных книг. Мы сняли квартиру недалеко от Пашиной работы, жизнь казалось мне сказкой. Отец наконец оставил нас в покое, мы были молоды, счастливы, и весь мир принадлежал нам. Но так думала только я. По Паше было видно – наша жизнь его не устраивала. Он хотел большего. В принципе, он всегда хотел большего.

Несколько лет всё было честно и чисто. Конечно, меня удивило резкое желание Паши оставить научную деятельность и уйти на менеджерскую работу в госструктуру, но это был его выбор, и мне ничего не оставалось, как молча наблюдать.

И вот тогда появилась первая грязь. Корпорация, в которую устроился Паша, возглавляла отрасль науки, в которой он изначально занимался научно-исследовательской деятельностью. Пашин рост был таким стремительным, что даже удивлялся мой отец, которому было запрещено влезать в нашу жизнь, в том числе и в Пашину карьеру. Как-то мы обедали в центре Москвы, и он сказал:

– Рит, мне кажется, Паша продал душу дьяволу.

– А ты-то сам не продал?

– Поэтому я знаю, о чём говорю.

Компания, президентом которой был отец, занималась добычей угля и антрацита. С годами к ним прибавился нефтегаз, несколько зданий под офисы в Москве, сеть ресторанов, в одном из которых мы встретились.

Удивительно – когда ты ребёнок – не задумываешься, откуда твои родители берут деньги. Да даже не «откуда», а насколько честным путём. Конечно, я понимала, что Россия – не та страна, где делать бизнес, тем более в таких масштабах, как у моего отца, можно легко и без договора с дьяволом. Но как будто осознанно старалась не вдаваться в подробности. «Да, мой отец, вероятно, обворовывает полстраны, но он же всё равно мой отец?».

Я всегда любила Париж. Когда я была маленькой, мы часто летали туда с мамой. Это не главная причина, но одна из. Для Паши Париж стал целью. Но перед этим у нас появилась своя трёхкомнатная квартира на Якиманке, у каждого машина, загородный дом, мы начали летать бизнес-классом. И, разумеется, мне было приказано уволиться. Будучи безвольной тряпкой столько, сколько себя помнила, я послушно выполнила приказ.

Мои вопросы о его работе игнорировались, а потом я и вовсе перестала спрашивать. Но я всё прекрасно понимала… Понимала, что Паша попал в систему, где просто так не выжить. И либо ты закрываешь глаза на свою совесть, если она, конечно есть, либо тебя уничтожают, потому что ты не согласился играть по правилам. Знал ли Паша, на что шёл? Если честно, у меня до сих пор нет ответа на этот вопрос. Тем не менее, он быстро освоился, и роль скользкого изворотливого госслужащего, знающего, кого поцеловать в зад, а кому зад подставить, довольно быстро стала его образом жизни.

По ночам я смотрела на спящего Пашу, и мне было не по себе. Страшно за него и за себя. «Интересно, а мама так же смотрела на отца, когда ещё была жива?» – думала я в те моменты, и вскоре засыпала тревожным сном.

К моменту покупки замка в Нормандии за 4 000 000 евро – у меня не осталось вопросов. Паша занял должность гендиректора корпорации, в нашем распоряжении был частный самолёт, а помимо крошечной квартирки рядом с Одеоном, у нас появились апартаменты на улице Виктора Гюго.

– Madame? – мои мысли перебил дворецкий, просунувший голову в дверь мастерской.

– Oui, – ответила я.

Готье начал быстро говорить на французском, но я не разобрала ни слова.

– In english, please, – попросила я.

– Yes, madame, – Готье улыбнулся. – Remind me about your tomorrow leaving please. At what time do you need car and should I ask Rose to pack your baggage?

– At 10 am, please. I need car only to the nearest train station, and I’ll do everything by myself.

– Are you sure? Only to the train station?

– Oui, Gauthier.

Готье учтиво улыбнулся и вышел. Я залпом допила оставшееся в бокале вино. Больше всего на свете хотелось забыться, но каждый раз, когда я оставалась одна, вся моя жизнь с Пашей начинала мелькать перед глазами. Сегодня это было особенно мучительно. Не зря я взяла две бутылки.

«Напиться и уснуть» – решила я. Как и каждый вечер последние четыре месяца, что не было Паши. Да и вряд ли бы его присутствие что-то кардинально изменило, кроме эпизодических занятий сексом и разговоров о том, что ему нужны дети. Он не хотел принимать факт, что у меня не получалось забеременеть.

Я знала, что у него меняются любовницы, самой молодой был 21 год. Свеженькая Вице-мисс Россия. Мне, словно мазохистке, доставляло удовольствие представлять, как после секса она заводит с Пашей разговор обо мне и уже прямо говорит, что хочет за него замуж. Паша начинает на неё орать, чтобы она не забывалась, она затыкает рот, возможно, его членом, и продолжает терпеть, ненавидеть меня и верить, что когда-нибудь всё переменится. Но не переменится. Я не знала, что за игру ведёт Паша, и на чём вообще держится наш брак, но его устраивало положение вещей, по каким-то причинам он не хотел убирать меня из своей жизни, а я… Я, как и всегда, не знала, чего хотела.

2

Я не стала брать с собой много вещей. Достала из кладовки рюкзак, закинула в него немного одежды, «Степного волка» Гессе, чтобы почитать в поезде, зарядку для телефона, макбук и косметичку.

Оделась просто: джинсы, кроссовки, толстовка и плащ. Мне кажется, что водитель, что Готье удивились моему внешнему виду и вообще такой спешке: я без ведома Monsieur Pogodin куда-то собралась и попросила довезти меня только до станции.

Готье посадил меня в машину; дорога занимала минут пятнадцать, но во избежании лишних разговоров я притворилась спящей, а на подъезде к станции действительно задремала.

Выйдя из авто, я спешно попрощалась с водителем, захлопнула дверь и пошла к кассам за билетом.

У меня было немного налички – евро двести – и карточка, которую пару лет назад в тайне от Паши мне дал отец. Поначалу я отнекивалась, но сейчас была ей рада, потому что обо всех покупках, которые я совершала с обычной карты, Паше докладывал помощник, а помощнику – смс.

Это не было побегом. У меня вообще не было плана. Очередной выкидыш, мысли о Пашиной вице-мисс, которую он наверняка сейчас поёбывает в Москве, – заставили меня сделать хоть что-то. Поэтому я купила билет до Парижа, решив погостить у двоюродной сестры. Саша уже два года обитает в нашей крошечной мансарде на Одеоне.

Квартира и вправду была очень маленькой – там одному-то тесно, но лучше я буду спать на полу с Сашей, чем поеду в хоромы на улицу Виктора Гюго, где сейчас живёт Пашина мама.

Я хорошо относилась к свекрови, но мне сложно с ней общаться – из-за её безусловной любви к сыну. Она его идеализировала, и я не хотела разрушать её грёз, но слушать без конца, какой он замечательный, отправил её с подругой отдыхать в Ниццу на прекрасную виллу, дал деньги на очередной шоппинг, я не могла…

До отправления поезда оставалось полчаса. Глазея по сторонам, я увидела в витрине кафе свою любимую семью. Звучит странно, но эта пара с двумя детьми – всегда привлекала моё внимание. Больше года я наблюдала за ними исподтишка – и чувствовала себя маньячкой.

Они живут в небольшом посёлке недалеко от станции. Нередко я видела их, когда выезжала в городок по мелким делам.

Было в них что-то притягательное… Какая-то простота. Я завидовала: их семейному счастью, тому, что скорее всего отец семейства был простым работящим парнем, а не российской чиновничьей продажной задницей. И мать семейства, вероятно, родилась в обычной семье, где не было того дерьма, через которое прошла я.

Я задумалась: а о чём они мечтают? Чего им не хватает? Наверное, как и всем, – денег – и они были бы рады вместо своего дома с двумя спальнями – жить в замке, как я. А, может, и нет. Может, они понимают цену своего простого счастья… И ни на что его не променяют.

Счастливый человек тот, кто живёт свою маленькую жизнь (потому что любая жизнь – на самом деле маленькая) и умеет её ценить; это лучшее, что может произойти с каждым. А всё остальное – бесконечная борьба с комплексами и жажда внимания, которые в результате делают нас жадными до денег, славы, признания. Кому что.

Я бы всё отдала, всё простила бы Паше, если бы у нас была такая же простая счастливая жизнь.

Посмотрела на часы – оставалось 20 минут. Вдруг вспомнила, что не предупредила Сашу о приезде. Вот дура! Я полезла в карман за телефоном, зашла в мессенджер и написала, что через несколько часов буду в Париже и приеду к ней. Саша сразу же ответила – коротко и обнадеживающе – tres bien.

Саша – дочь сестры моей мамы, проще говоря: кузина. Я всегда была близка с их семьёй, особенно после смерти матери. От тёти Ларисы я получала тепло, которого мне не хватало.

Лариса и её муж Максим – преподаватели МГУ, Саша тоже сначала училась там, а потом поступила в магистратуру Сорбонны, где изучает французскую литературу.

Она снимала комнату, потом я предложила ей пожить у нас – всё равно квартира пустовала – и Саша согласилась. Да и для меня это стало поводом приезжать к ней.

Мы дружили с Сашей – несмотря на разницу в возрасте почти 10 лет. Порой мне казалось, что в свои 25 – она была мудрее и рассудительней меня.

Подали поезд, я зашла в вагон, нашла место, закинула на верхнюю полку рюкзак и погрузилась в «Степного волка».

Прочитав страниц 50 – закрыла книгу. Мне и в жизни хватает страданий алкоголички-одиночки, ещё и читать о них – верный путь к сумасшествию.

Оставшуюся дорогу до Парижа я листала ленту Инстаграма, слушала музыку, дремала. По сменяющемуся за окном пейзажу я поняла, что мы подъезжаем к городу.

***

Перед тем, как пойти к Саше, я хотела немного прогуляться по Монпарнасу, зайти в любимое кафе, но вчерашний выкидыш и выпитое вино всё же давали о себе знать. Я чувствовала сильную слабость и больше всего хотела приземлиться на матрацы в нашей маленькой квартирке.

Я шла вверх по улице, и ветер кусался так, что болели даже кости. Прошла мимо 12-го дома (раньше здесь находился самый первый книжный магазин Shakespeare and Company – это я узнала от Саши), ещё 20 метров, ввела комбинацию из букв и цифр, двери во двор открылась, зашла внутрь и, обессилевшая, поднялась по винтовой лестнице на последний этаж.

– Пиздец, на тебе лица нет, – встретил меня дипломированный филолог.

Я улыбнулась, сделала шаг в квартиру и почувствовала, как подкашиваются колени.

– Ой, – Саша поймала меня. – Рит, все хорошо?

– Да… – сказала я, с трудом удержав равновесие. – Вчера был выкидыш. И я выпила две бутылки…

Не успела договорить, как почувствовала, что теряю сознание: тело обмякло, в глазах блеснула яркая вспышка и – мозг отключился. Последнее, что помнила, – голос Саши, воспроизводящий отборный русский мат, со звоном отлетавший от стен нашей французской коморки.

***

Меня разбудили звуки итальянской песни Quando, quando, quando и запах жареных грибов. Открыв глаза, я увидела пухленькую невысокую очаровательную Сашу, курсирующую по кухоньке. Первые секунды я пыталась понять, кто я, что я здесь делаю и не нужно ли мне куда-нибудь спешить, но потом Саша и её кудрявые волосы, летающие под музыку, стабилизировали сознание, и я села.

– Саш, который час? – спросила я, обратив внимание, что одета в пижаму, а мои вещи аккуратно сложены на стуле.

– О, ты встала! – радостно воскликнула Саша. – А я боялась, не умерла ли ты.

Я усмехнулась.

– А почему «Скорую» не вызвала?

– Ну, ты сама сказала, чтобы я не мешала тебе спать, и что всё хорошо.

– Не помню.

– Да, – в глазах Саши появился озорной блеск человека, который сейчас расскажет страдающему от похмелья, что он натворил. – Ты потеряла сознание, я оттащила тебя на матрац, и ты сказала «Не мешай, я буду спать». Я решила, что всё под контролем, помогла тебе переодеться, и ты уснула.

– Так который час-то? – спросила я еще раз.

Саша взяла телефон со столика.

– Шесть.

– А день недели какой?

– Рит, ты меня пугаешь, – Сашин блеск в глазах сменился сожалением и тревогой. – Сегодня пятница.

Я не ответила, лишь кивнула. В теле была слабость, но чувствовала я себя лучше.

– Кофе нальешь? – спросила я Сашу, которая вернулась к своим грибам.

– Конечно, ваше Высочество, – ответила она и сделала какой-то странный пируэт, отчего мы обе засмеялись. Саша вообще была очень смешливой: в каждом слове, движении и очередной выходке.

– Ладно, сама налью.

– То-то же! А вот грибами тебя накормлю, так уж и быть.

– Нет, спасибо. Есть не хочу, правда.

Саша опять бросила на меня жалостливо-сочувствующий взгляд.

– Снова выкидыш был?

– Угу, – буркнула я, пытаясь вспомнить: сказала я это Саше, когда пришла, или нет.

– Паша знает?

– А ты как думаешь?

– Понятно… – она немного помолчала. – Почему к врачу не сходила?

– Да заебали эти постоянные походы. Выпишут одну неделю покоя и две – воздержания.

– Получается воздерживаться?

– Саш, – я повернулась к ней, пока кофемашина трещала, наливая кофе.

– Прости, тупая шутка! – она чуть не снесла меня, набросившись и крепко обняв.

Я улыбнулась и ничего не ответила. Это Саша.

3

Время близилось к полуночи, мы валялись на матрацах, Саша, выпив бутылку вина и захмелев, разразилась очередным монологом.

– Не пойму, что ты с этим мудаком делаешь! Нет, ну, ладно бы ты нищая была, так у тебя отец миллиардер, не бросит же он тебя.

Я молчала.

– Блядь, Рит, ну, реально, – Саша повернулась на бок. – Он изменяет тебе и даже не скрывает, месяцами не бывает дома, не пишет, не звонит. Я реально не могу понять, зачем ему самому это надо.

– Всё, Саш, хватит.

– Ладно, прости.

– Не извиняйся, – я лежала на спине, закинув ногу на ногу. – Ты права. Мы оба всё это прекрасно понимаем.

– Вы не говорили об этом?

– Пф-ф-ф, – я горько усмехнулась. – Мы не разговариваем. Только трахаемся раз в полтора месяца, чтобы я залетела.

– Я поняла! – Саша резко подскочила.

– Что поняла? – испуганно спросила я.

– Всё.

– Что «всё»?

– Вот кто у тебя отец?

– Кто?

– Паша понимает, чья ты дочь, – начала Сашка, так и не ответив на вопрос. – Что ты единственный ребенок Носова, и что всё наследство достанется тебе, а потом и вашему сыну. Или дочери. Понимаешь?

В целом Сашина версия звучала логично, я и сама о подобном думала: Паше нужна была женщина его круга, которая с детства знает, что такое хорошая жизнь. Но корыстные планы по поводу наследства… Не знаю, это звучало совсем уж категорично.

– Саш, это глупости, – сказала я. – Во-первых, мой отец не идиот, во-вторых, у Паши всё и так охуенно без моего наследства, которого у меня ещё даже и нет. А Паша со мной не разводится, потому что ему это просто удобно. Мы давно вместе, я из его круга, его деньги мне не интересны, я проблем не создаю, сижу молчу. Идеальная жена.

– А ты не молчи! – звонко сказала Саша. – Не молчи!

– Ох, Саша, – сказала я, глубоко вздохнув.

– Что?

– Да ничего, – я улыбнулась.

– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.

– А я не знаю, чего хочу, понимаешь? – я медленно поднялась и села. – В этом вся проблема. Мне абсолютно всё равно. Наверное, только выкидыши ещё напоминают мне о том, что я живая.

– Понимаю, – грустно сказала Саша. – Ну, в смысле, не понимаю, но понимаю.

Саша была девственницей. Это могло показаться странным: в 25 лет и ни разу не было секса, но для меня это странным не было. И не потому, что с Сашей что-то не так, а потому что это жизнь.

– Тебе не надо было сегодня на учёбу? – я решила сменить тему.

– Надо было, но я решила остаться, побыть с тобой.

– Как вообще твоя Сорбонна поживает? Все хорошо?

– Ты, как моя мама.

– А как, кстати, у тёти Ларисы дела?

– Нормально, – на лице Саши появилось раздражение. – Опять вчера поругались.

– Из-за чего?

– Да, короче, – Саша села, взяла бутылку и подлила себе ещё вина. —Говорили вчера по скайпу, и мама опять завела шарманку про то, что я толстая, что у меня нет отношений, что я занимаюсь своей литературой и закончу в нищите, как и они, и что я здесь, в Париже, только благодаря тебе и Паше, и всё в этом духе.

– Ну, и что такого? Просто она переживает.

– Рит, ты уж прости, конечно, – Саша отпила вина. – Но тебе не понять, когда тебя вечно критикует собственная мать.

Я не обиделась на слова Саши, мы открыто об этом говорили, но скорее мне стало за неё грустно. Да, быть может, Лариса, как и большинство родителей, не умеет выражать свою заботу деликатно, без резких суждений, но она очень любила свою дочь и тревожилась о ней. Это куда лучше, чем когда у тебя матери вовсе нет.

– Конечно, не понять, – ответила я. – Но лучше бы я выслушивала критику от родной матери, чем все подростковые годы встречала и провожала бесконечный хоровод отцовских шлюх.

– Вот, видишь, у тебя тоже есть обиды на отца.

– Ну, есть, и что?

– А у кого-то отца нет вообще, и вот он бы сейчас сидел и стыдил тебя, какая ты неблагодарная дрянь.

– Саш, я не стыдила тебя, что ты неблагодарная дрянь.

– Именно это ты и делала, – Саша, надувшись, встала с матраца и пошла в сторону кухни.

– Саш, ну, что за детский сад?

Она сделала вид, будто не слышит меня из-за шума воды в кране, наливая воду в стакан.

– Ц, – я цыкнула и начала вставать. – Ну, что ты обижаешься?

Саша начала демонстративно пить воду, чтобы не отвечать мне. Я подошла к кухне, ещё чувствуя слабость в ногах, и, опершись на столешницу, встала прямо перед ней. Та продолжала делать вид, будто меня нет.

– Ты как маленькая, – сказала я, заглянув ей лицо.

– Сама ты маленькая, – Саша со стуком поставила стакан на стол.

– Нет, я уже старая больная женщина, а ты мелкая. И вредная. Но я всё равно тебя люблю.

– Видела, ты «Степного волка» читаешь, – Саша перевела тему, что всегда делала, когда знала, что перегнула палку, но признавать это не хотела. – Нет, я не рылась в твоих вещах, просто когда переодевала тебя в пижаму, увидела книгу.

– Да, но мне что-то не зашло, – с улыбкой сказала я.

– М-м-м, – протянула Саша. – Понятно.

Я взяла чистый стакан и тоже набрала воды.

– А ты какую литературу изучаешь? Ну, в Сорбонне? – спросила я, сделав глоток.

– Разную, – ответила Саша и посмотрела мне прямо в глаза. – Рит…

– Что?

– Тебе нужно уходить от Паши.

– Я уже знаю, что ты так думаешь.

– Рит, все так думают.

– Кто «все»?

– Твой отец, мои родители, я так думаю.

Я допила воду и прополоскала стакан под водой.

– Давай спать, я устала.

– А ты сама-то что думаешь?

– Вот именно, Саш, что ничего. Я не знаю, что думаю.

– Ладно. Давай спать. Достану второй матрац.

***

Мы лежали рядом, Сашино лицо было подсвечено экраном айфона, а я делала вид, что сплю.

Я знала, что все против нашего брака с Пашей, и все они были правы. Но мне было страшно. Я боялась не одиночества, не остаться без денег или крыши над головой, я знала, что мне это не грозит. Я просто боялась Погодина. Это был непредсказуемый человек. Больной тиран, который не терпит, если что-то выходит из-под его контроля или идёт не по его сценарию.

Есть вероятность, конечно, что он отреагирует спокойно, и отпустит меня с миром. Я была уверена, что у него так же не было никаких ко мне чувств, как и у меня к нему. Хотя иногда мне казалось, что я все ещё люблю его… Порой он был очень нежным и внимательным в сексе, следил, как моё тело отзывается на его ласки. Он был тем самым Пашей, которого я полюбила когда-то на первом курсе МФТИ. Почти 20 лет назад. Мне было жутко от этих цифр, а ещё от того, как быстро летит время. Хотя, когда я смотрела интервью той самой Вице-мисс России, она рассказывала, что любит жёсткий секс. А когда ведущий спросил её про анал, она захихикала.

Может, у Паши был комплекс Мадонны и Блудницы, поэтому жена у него – для семьи, а остальные женщины – для блядства. Только вот грустно, что в этой схеме никто не спрашивает жён – чего хотят они? Может, анальный секс томными субботними вечерами, – то, чего на самом деле требует робкая душа?

Меня тошнило от этого всего, мне хотелось перемен, я устала от бездействия. От выкидышей тоже устала. О последнем я старалась не думать: в душе были боль и досада. Повернувшись на бок к стене, я заплакала, стараясь не издавать звуков, чтобы Саша не услышала. Через некоторое время я уснула.

4

У меня совершенно не было никаких планов. Саша с утра пошла в университет, ей нужно было встретиться с преподавателем. Сорбонна была рядом с домом, поэтому она сказала, что вернётся часа через два, не позже.

Проснувшись и поняв, что в холодильнике пусто, а в шкафчиках нет даже кофе, я решила-таки выбраться на улицу.

Не снимая пижамных штанов и футболки, я надела худи, шапку и плащ. Немного постояла, чтобы справиться с головокружением после того, как надела кроссовки, – вышла из квартиры и закрыла дверь.

Спускаться по винтовой лестнице куда проще, чем подниматься. Тем более, когда ты налегке.

На улице светило солнце, было тепло. Я сняла шапку. Из близлежащих ресторанов доносились приятные гастрономические запахи, и я почувствовала, как желудок скручивает от голода. Я решила пройтись до сада Люксембург, купить что-нибудь по дороге – и позавтракать там.

Булочные, кондитерские, продуктовые магазины, бистро. Обойдя всё, что было в районе пятисот метров-километра, я заходила в сад Люксембург уже со свежим багетом, Камамбером, коробочкой клубники и черным кофе в картонном стаканчике.

Под кроссовками шуршал гравий, в пижамных штанах гулял осенний ветер, слепило тёплое солнце, и я пожалела, что не взяла из шато очки, но решила не уподобляться старой брюзге. Солнцу надо радоваться.

Я заняла два зелёных металлических стула: на первом разложила завтрак, на второй – села сама.

Отломив багет, я со страстью впилась в него. По-моему, вкуснее еды ещё никто не придумал.

Я поглощала завтрак, не замечая ничего вокруг. Вкус Камамбера сменялся сладкой клубникой, затем следовал горький кофе, затем снова шла грубоватая, но сочная корочка багета из тягучего солоноватого теста. Мир вокруг переставал существовать, и даже мысли о Паше не могли испортить мою гастрономическую негу.

Всё я, конечно, не съела. Большая часть купленного осталась. Потом этим можно будет пообедать. И поужинать. Хотя, зная Сашины аппетиты, она всё умнёт, как только увидит.

Убрав остатки в пакет, я удобно уселась на стуле, закрыла глаза и подставила лицо мягким солнечным лучам.

Интересно, когда Паша спохватится? Рано или поздно это же должно произойти. Хотя, может, ему уже всё доложил персонал. Плевать.

Ещё я поняла, что почти месяц не общалась с отцом. Он всегда обижается, когда я долго не звоню. Эти формальные звонки, разумеется, ничего не говорят о степени нашей любви и привязанности. Порой людям и не надо общаться, чтобы знать, что они есть друг у друга.

Беглая французская речь перебила мои мысли. Я открыла глаза и сразу сощурилась. Слева от меня сели две молодые француженки. Думаю, им было чуть за двадцать. Вероятно, они тоже решили позавтракать на воздухе: громко шелестели пакетами, доставали из них сандвичи, смеялись и что-то громко обсуждали.

У меня совсем не было подруг, о чём я всегда жалела. Жёны пашиных коллег не в счёт. Мы скорее подруги по несчастью, а это не считается. На всех наших сборищах под пиджаками Chanel и блузками Balmain сидели зажатые испуганные тела. И только после третьего бокала мы начинали вздыхать и перебрасываться кисло-сладкими взглядами – предельно понятными каждой.

Мне нравилось чувствовать себя беглянкой. И пусть это был так себе побег, ведь Погодину ничего не стоило меня найти, – однако иллюзия свободы пьянила.

Я в открытую разглядывала француженок: таких непосредственных и небрежных. Хлеб смазывал их помады, крошки летели во все стороны, они говорили с набитым ртом, но это их не беспокоило. Они не хотели никому нравиться – а глаз от них было не оторвать.

Я сделала глоток кофе, приятная горечь скользнула по языку.

Было хорошо. Тепло и хорошо. Париж всегда дарил чувство лёгкости.

Девушки приговорили сандвичи и достали из пакета две маленькие бутылочки вина. Vive La France! В этой стране можно спокойно пить в общественных местах, и едва ли это когда-нибудь запретят.

Русские женщины отличаются от европейских. Хотя, казалось бы, мы получили равные с мужчинами права почти на полвека раньше. Тем не менее, мы до сих пор боимся взять на себя ответственность за свою жизнь. Боимся уйти от мужа. Боимся, что о нас подумают люди. Осуждаем друг друга и ни в ком не ищем поддержки.

Я продолжала разглядывать француженок: одна из них закурила, откинувшись на спинку стула, другая пила большими глотками вино. Они почувствовали на себе мой взгляд. Я улыбнулась. Они улыбнулись в ответ.

Интересно, если бы одна из них вышла за Погодина, а затем поняла, какой он мудак, она бы нашла в себе силы от него уйти? Конечно бы, нашла. И уже давно.

Я вспомнила Сашины слова про Погодина. Она была права: у меня есть отец, он не бросит, и я не умру с голоду. Но дело было не в голоде и не в отце.

Я не могла уйти. Просто не могла: без объяснений и оправданий.

Русские не уходят от мужей. Мы не знаем – как это. Не знаем, что после развода тоже есть жизнь. Может, даже получше, чем была раньше.

И пока мы выбираем страдания, француженки выбирают… Просто выбирают то, что им по душе, не думая о правильности или неправильности своего поступка.

В кармане завибрировал телефон, внутри всё замерло. Неужели Погодин? Что я ему скажу?

Я достала телефон вспотевшей рукой, посмотрела на дисплей. Земля продолжала кружиться, солнце светить, а сердце – биться. Это была Саша.

– Алло.

– Привет, что делаешь?

– Сижу в саду Люксембург, кофе пью.

– Понятно. Слушай, я закончила все дела, сейчас домой пойду.

– Если хочешь, приходи ко мне, я тут прям в центре, у главной клумбы, или как это называется.

– У тебя есть еда?

– Есть, – я улыбнулась.

– Буду через 20 минут.

Я положила трубку.

И почему я так боюсь мужа? Подумаешь, убьёт? Как будто это самое страшное.

***

– Рит, ну, ты и накупила, – говорила Саша с набитым ртом, запивая багет колой, которую принесла с собой, – вкусно, капец.

– Ты что сегодня в университете делала?

– Да, у нас препод есть по русской литературе, – Саша вытерла тыльной стороной ладони рот, после чего стряхнула крошки с рубашки. – Я у него пишу работу одну…

– Какую?

– Если вкратце, то про феминизм в русской женской послереволюционной поэзии.

– О, как! Феминизм, значит… – я вспомнила молодых француженока.

– Да, но тебе не понять, – сказала Саша со свойственной ей заносчивостью. – Ты жертва токсичного брака и сексистских установок.

– А ты ешь мою еду, так что следи за языком, – полушутя ответила я, но Саша, как всегда, обиделась.

– Ой, ну, и не нужен мне твой обед, – она демонстративно положила всё, что было у неё в руках, мне на колени и встала со стула. – Я пошла.

– Куда? – спросила я, продолжая улыбаться.

– Домой! Или мне туда нельзя, ведь квартира тоже твоя? – Саша остановилась и скрестила руки на груди.

– То есть тебе можно говорить всё, что ты думаешь, а мне нельзя?

– Ну, я же правду сказала! – этот маленький упрямый пухлячок продолжал стоять на своём.

– А я разве нет?

Саша цыкнула, но вернулась и села.

– Ты обижаешься на всякую мелочь, но при этом сама не следишь за тем, что говоришь.

– Ладно… Дашь багет доесть?

– Держи, – я улыбнулась. – Ешь на здоровье.

Подобные мелкие стычки случались у нас постоянно. Я не понимала, как вообще живут обидчивые люди? Если брать на душу всё, что тебе говорят, можно свихнуться.

– Я не знаю, почему я такая обидчивая, – сказала Саша, отщипывая пальцами куски хлеба. – Сама от этого страдаю. Ты никогда не обижаешься на других?

– Раньше обижалась, сейчас пропускаю мимо ушей. Люди всегда будут нести хуйню, о которой их даже не спрашивают. Что, теперь с каждым выяснять отношения?

– Я так не умею.

– Научишься. Так что там с русской поэзией и феминизмом?

– А, ну, так вот, мы встретились обсудить детали работы, были ещё русские студенты с нашего курса, и препод позвал нас всех сегодня в гости. Я сказала, что буду с тобой.

– В смысле? Зачем в гости? Преподавателям вообще разрешено приглашать студентов к себе домой?

– Нет, могут посадить за растление малолетних!

– Я серьёзно.

– А что такого? Мы все взрослые. Тем более, у него отличный повод.

– Какой?

– Сейчас в Париже проходит международная книжная выставка, приехали многие его друзья и коллеги из России. Он и их пригласил. Кстати, он и живёт недалеко. Будет круто. Пойдёшь?

– Не знаю, Саш, мне это как-то не очень интересно…

– А что ты будешь делать?

Вопрос Саши ударил по больному месту. И правда, что я буду делать? Делать мне было нечего. Я сбежала из своего заточения, но куда бежать дальше – не знала. Мне было приятно думать, что это побег, но на деле это было не опаснее, чем выйти на улицу без шапки, хотя мама сказала непременно её надеть.

– Ты права, ничего. Ладно, давай сходим.

– Круто! – Саша засветилась. – Я много про тебя рассказывала, ты им понравишься.

– Надеюсь, и они мне.

– Даже не сомневайся.

5

Саша нарядилась сама и заставила меня. С собой у меня практически не было одежды, и уж тем более нарядной. Саша предложила, чтобы я сходил в Galerie Lafayette и купила что-нибудь из «своей модной дорогой одежды», но я не стала этого делать. Во-первых, не хотелось совершать крупные покупки с карты отца. С Пашиной карты я бы однозначно не стала ничего покупать, так бы он понял, что я в Париже. Во-вторых, мне не хотелось привлекать к себе слишком много внимания. Если бы я пришла на вечеринку Сашиного препода в наряде миллиона за полтора рублей, то на меня бы точно обращали внимание. Мне же хотелось быть незаметной.

Я надела Сашино чёрное платье, подчеркнула талию ремнём, а то оно слишком на мне болталось, под платьем были чёрные колготки, на ногах кроссовки, маленькая сумка через плечо и плащ.

– Ты выглядишь, как бомжара, Рит.

– Платье твоё, к слову, – парировала я.

– Вот поэтому и говорю: как бомжара.

– Ладно, пошли.

Саша была в голубых обтягивающих джинсах с дырками на коленях, в чёрных ботильонах, чёрной водолазке, с распущенным волосами и красной помадой на губах. Сверху она набросила тёмно-зелёный бомбер.

Несмотря на полноту, Саша была очаровательна. Ей шли её округлые бедра, небольшой рост, «танцующие» в ритме походки кудри. Она была тем типом женщин, которые олицетворяют собой все радости жизни. Правда, она сама ещё этого не осознавала, но время придёт.

Идти до Сашиного преподавателя было и правда недалеко. Мы прошли вдоль Сорбонны, пару раз свернули (в одном из переулков Саша показала мне популярное у киношников место, где снимали «Полночь в Париже» и «Любовников кафе «Де Флёр») – и Саша уже набирала код от входной двери. Раздался писк, мы зашли в красивую парадную, отделанную белым мрамором, похожую на ту, что была в квартире на улице Виктора Гюго.

– Это не наша с тобой лачуга, – прокомментировала я.

– Сказала женщина, сбежавшая из французского замка, – подколола меня Саша.

Я пропустила колкость, тем более, после этой фразы Саша поздоровалась с консьержем и перекинулась с ним несколькими фразами.

– Ты уже здесь бывала?

– Ну, да, – как-то равнодушно ответила Саша, нажав кнопку старого лифта с металлическими решётками. Мне это показалось странным, но я не стала её расспрашивать.

Когда мы поднялись на нужный этаж, наблюдая сквозь узорчатые двери, как один пролёт сменяет другой, то по звукам музыки я сразу поняла, в какой из двух квартир на этаже нас ждёт вечеринка.

Саша нажала на дверной звонок, через несколько секунд дверь открыл молодой человек. Я решила, что это портье, судя по его униформе.

Мы зашли внутрь, он взял верхнюю одежду и дал номерки.

– Саш, ты меня точно привела на вечеринку, о которой говорила?

– Да, видимо, будет много гостей, и Николя нанял помощников. Официанты тоже, наверное, будут.

В этот момент я подумала, что, может, Сашино предложение сгонять в Lafayette было не таким уж и бессмысленным, потому что, судя по происходящему, я больше привлеку внимание безразмерным no name платьем и дешёвыми кроссовками.

Из ниоткуда появился официант с подносом, на котором стояли два бокала шампанского.

– О, я же говорила! – задорно сказала Саша, взяв бокал и сделав пару больших глотков, а после направилась в сторону самой шумной комнаты. Мне показалось, что она нервничает.

Квартира была просторной, с лаконичным дизайном: белые стены, старый, но хорошо отреставрированный деревянный паркет. Небольшие вазы с декоративными цветами, неброские картины в аккуратных рамках. Не подумала бы, что преподаватели Сорбонны так неплохо живут, хотя, это, конечно, не Сашины родители – тоже преподаватели – которые могут похвастаться разве что двушкой в Котельниках.

В комнате было не протолкнуться, по ощущениям в ней находилось человек сорок. Громко играл джаз, под потолком витал дым от сигарет, все оживлённо беседовали. В глаза бросился огромный книжный шкаф во всю стену, к слову, сама комната была квадратов пятьдесят, не меньше.

– Эй! – вскрикнула Саша и пошла к компании девушек, которые курили у открытого балкона.

Контингент был разный. И зря я переживала за внешний вид (налёт от жизни с закомплексованными мещанами, дорвавшимися до больших денег), здесь были и студенты в растянутых джинсах, более взрослые мужчины, видимо, преподаватели, в потёртых пиджаках. Одна француженка и вовсе была с немытыми волосами и красной помадой – что мне показалось даже стильным. Было в этом и определённое отсутствие снобизма.

– О, привет, Саш! – почти хором по-русски поздоровались с сестрой её подруги. Русская речь слышалась с разных сторон.

– Ты не одна? – спросила миловидная блондинка.

– Это моя сестра, Рита, та самая, – Саша взяла меня за руку и довольно улыбалась.

– Всем привет! – спокойно сказала я, осмотрев девушек, их было четверо. – Я так понимаю, вы все русские?

– Да, – девушки улыбнулись и закивали.

– Я Даша, – мне протянула руку самая высокая из них, брюнетка с короткой стрижкой.

Я пожала руку, а после ещё Кристине, Иде и Тане.

– Где Николя? – спросила неуверенно Саша.

– Да здесь твой Николя, – ответила ей блондинка Ида, которая была ростом с Сашу и примерно такой же комплекции.

– Или боишься, что кто-нибудь из нас его уведёт? – с ухмылкой и как-то даже зло сказала Даша, а после отвела глаза в сторону, потягивая из трубочки свой напиток.

Я посмотрела на остальных девушек: кто-то тоже отвёл взгляд, Саша же уставилась на Дашу. Я решила разрядить обстановку.

– Даш, а что ты пьёшь? Где здесь наливают?

– Это джин-тоник, – равнодушно ответила она. – На кухне, она слева от входа.

– Спасибо! Саш, тебе взять что-нибудь?

– Нет… Точнее, да… Я схожу с тобой, – Саша была растеряна.

Я улыбнулась новым знакомым, мы развернулись и пошли обратно в коридор.

– Ты мне ничего не хочешь рассказать? – спросила я.

– Зачем? – с досадой в голосе сказала Саша. – Чтобы ты меня осудила?

Мы дошли до кухни, там толпился народ. Бармены делали коктейли, несколько поваров готовили закуски, официанты следили за порядком на столах и предлагали гостям еду и напитки.

– Саш, ты знаешь мою жизнь. Даже если я тебя и осужу, то твои карты никогда не побьют мои. Уж точно не мне тебя учить уму-разуму.

Ответа не последовало. Я не стала продолжать. Когда подошла наша очередь, Саша попросила налить ей ещё шампанского, а я – сделать дайкири. Пока мы ждали коктейль, Саша заговорила.

– Я встречаюсь с Николя, своим преподавателем.

– Давно? – спокойным тоном спросила я.

– Три месяца.

– А почему тебя так расстраивает эта тема? У вас ведь всё хорошо? – я погладила Сашу по плечу.

– Да… Просто подруги случайно узнали об этом. Я скрывала, никому не говорила. Тем более, в него все влюблены, а Даша так вообще окучивала его последние два года. А у нас как-то само собой всё получилось…

Мой дайкири как раз приготовили – удивительным образом на кухне Николя оказался ром, лайм и сахарный сироп – ощутив во рту сочную кислинку, а после – приятную мягкость во всём теле, я сказала Саше то, что должна была.

– Знакомь меня уже со своим Николя, – я сделала ещё глоток. – Поможешь только с переводом? Знаешь, у меня с французским не очень.

– Он знает русский, – сказала Саша, закатив глаза, как будто это было абсолютно очевидно.

– Да? – дайкири меня расслабило, и я решила её позлить.

– Да, – на удивление спокойно ответила Саша, и мы медленно пошли обратно в гостиную. – Он преподаёт русскую литературу, и у него бабушка была русской.

– О, интересно, – вставила я, обрадовавшись русским корням Николя. – А почему, кстати, Николя?

– Ты будешь смеяться, но его назвали в честь Николая II.

– Серьёзно? – смешным мне это не показалось, а вот странным да.

– Его бабушка была родственницей семьи Романовых, кузиной Николая, но подробности он не рассказывает, потому что она хотела сохранить это в секрете.

– А сколько ему лет-то? Если его бабушка ещё жила при царе…

– Вот поэтому я и не хотела ничего тебе говорить.

Саша не дала мне ответа, да он, в принципе, и не понадобился, потому что нам навстречу шёл, как я позже поняла, сам Николя, и мне всё стало понятно.

– Сашá, дорогая! – он убрал прядь её кудрявых волос за ухо и поцеловал в щёку.

Сашка вся поплыла, но позже вернулась к реальности – и поняла, что нас надо представить.

– Николя, это моя сестра, Рита.

– Очень приятно, – я протянула ему руку, он пожал мою ладонь, и меня поразило, насколько мягкой была его рука.

– Ритá, я так рад, чувствуйте себя как дома!

– Спасибо, – я забрала руку и улыбнулась.

Николя был очарователен. Если бы не знала, что это преподаватель, решила бы, что французский актёр в летах. Николя было где-то за пятьдесят, но обаяние, заполнившее комнату, делало его человеком без возраста.

– Сашá, Ритá, я хочy познакомить вас с моими друзьями, пойдемте.

Николя действительно прекрасно говорил по-русски, практически без акцента, его выдавало только ударение в именах и некоторых словах на последний слог. Скорее даже не выдавало, а придавало шарма.

Николя и Саша пошли впереди меня. Сзади они чем-то напоминали Венсана Касселя и его новую молодую жену. Сходство было в разнице в возрасте, в зрелом обаянии Николя, в искренности и кудрях Саши.

– Саша, Рита, знакомьтесь, – Николя отошёл в сторону, чтобы представить нас гостям. – Писательница Евгения Фридман и её муж Павел Ковалевский.

– Рада знакомству, – Саша пожала им руки, я следом за ней.

– Взаимно, – прохладно ответила писательница.

– И по совместительству я издатель Евгении, – спокойно и с улыбкой сказал Павел, хотя постоянно поправлял очки, и по натуре, видимо, был довольно нервным.

– Да, Женя и Паша живут в Берлине, куда переехали пару лет назад, верно? – спросил Николя и указал нам рукой на диван и пуфы. Мы присели.

– Верно, – сказала девушка и, залпом выпив остатки шампанского, махнула рукой официанту.

Я молчала, только смотрела с улыбкой. В её присутствии я почему-то чувствовала себя неловко.

Пока её муж о чём-то говорил с Николя, а Саша внимательно их слушала, я украдкой следила за этой Евгенией.

К нам подошёл официант, и она неожиданно обратилась ко мне, показав пальцем на мой бокал.

– Что это у вас? – спросила она.

– Дайкири, – неуверенно ответила я.

– Deux daiquiri, s'il vous plaît, – сказала писательница официанту. Он кивнул, забрал пустой бокал и пошёл в сторону кухни, пробираясь сквозь гостей, которых становилось всё больше.

Я поняла, что она попросила два дайкири, и решила задать вопрос для поддержания беседы.

– Супругу тоже заказали?

– Нет, оба себе, – ответила она, доставая из кармана сигареты и протягивая мне пачку. – Будете?