Читать книгу Ложь - Катя Шафто - Страница 1

Я знал, что за мной придут ночью, и тщательнейшим образом морально готовился к тому, что через секунду дверь в мою квартиру выломают одним ударом натренированного, напичканного стероидами, изуродованного мутацией плеча, потом с быстротой молнии проникнут в спальню, схватят меня, укутанного в простыни, еле живого от страха… Да, так все и будет, через секунду. Через секунду. Ну же.

Это скорее походило на самоистязание, а не на внутреннюю подготовку к тому, что должно произойти. Изнутри я словно синяками покрылся, и каждая новая мысль лишь больнее ударяла по моим внутренностям, но я упорно убеждал себя, что правильно поступаю, думая о громилах, которые через секунду ворвутся сюда, в мою обитель, в мою крепость, чтобы стереть с лица Земли.

Уже которую ночь я мучил себя, изводился мыслями, не верил им же, потом снова начинал верить, и так до тех пор, пока не забывался тревожным сном. Я бы очень хотел не видеть снов, но подсознание было другого мнения на сей счет и поэтому любезно подкидывало мне самые болезненные воспоминания, подкрашенные, залатанные, доведенные до крайней степени издевательства надо мной.

Вот так я лежал уже девятую ночь. Прошло столько времени с момента посещения мной издательского дома, но я с прежней силой дрожал под одеялом, натянутом до самого подбородка. Как будто оно могло спасти меня от карающих кулаков большого правительства!

Я вздохнул и почувствовал, как руки, сжимающие одеяло, расслабились, словно сдулись в момент моего выдоха. Пальцы одеревенели, и я вдруг ярко осознал, что так больше не может продолжаться. Я сойду с ума, если всю оставшуюся жизнь буду бояться того, чего на самом деле может и не произойти вовсе.

– Да хватит с меня! ― громко сказал я, надеясь, что мой голос прозвучал достаточно твердо, хотя пустой квартире было плевать на это.

На стене бледно-красно светились часы. 01:26.

Я закрыл глаза, надеясь, что когда открою их, на часах будет не меньше шести утра. В опустошенную голову лезли непрошеные мысли, и, как только я решил не думать об этом, мысли стали еще четче, облеклись в яркую форму и ухватились цепкими лапками за мои мозги. Я снова думал о нависшей надо мной призрачно-реальной угрозе, только теперь она казалась мне циничнее, потому что это я обыграл ее так. Я молодец.

На мне была надета любимая пижама, синяя, с изображениями маленьких пирожных. Я лежал с закрытыми глазами и видел, как срывается с петель входная дверь, как трое амбалов по очереди вбегают в квартиру, водя взглядом по темным углам, передвигаются, слегка присев, а в руках, обтянутых беспальцовками, они держат шокеры, или ножи, или дубины, или травматику. Я ведь все-таки не мутант-убийца, коими кишит весь нижний уровень! Я обычный человек, оступившийся, но упавший, правда, в большую кучу дерьма. Так вот, главный амбал пальцами показывает знаки, которые могут распознать только такие же амбалы, и все дружно входят в мою спальню, где я, свернувшись калачиком, вижу сны о своей рыжей выдуманной любви. Все было бы слишком просто, если бы меня просто ударили дубиной по голове, и мысли тогда не возникло бы о моей пижаме, которую я так люблю. Поэтому меня обязательно пырнут один раз ножом, а может, каждый внесет свою лепту, и я стану похожим на сине-красный цветок. Пирожные покроются кровью, словно клубничным джемом. Пижама будет безнадежно испорчена. Даже если кровь отстирают, а прорехи зашьют, я, надевая ее, каждый раз буду вспоминать эту ночь. Если выживу, конечно, после трех-пяти ножевых ранений. Через секунду…

Я подскочил на кровати, обливаясь потом. На часах было 01:28.

Всю ночь я спал урывками, а часы просто сводили меня с ума, слишком уж медленно они приближали утро, то время, когда я мог успокоиться хоть немного. Не думаю, что за мной придут тогда, когда соседи проснулись и уже с усталыми лицами варят себе искусственный кофе. В конце концов, я вырубил часы, но еще долго цифры оставались мелькающим пятном на черной стене. Я лежал и обдумывал свои дальнейшие действия. Страх умереть, пускай и выдуманный частично, придал мне сил для непонятно чего. Я чувствовал, как кровь бежит от сердца, наполненная верой в то, что я написал в той злополучной книге, ведь я все видел собственными глазами. И не я один.

Удар в груди был такой силы, что я сел на постели. Удивительно, как взаимосвязаны наши мысли и тела! Я ощутил возбуждение, предшествующее какому-то открытию, грудная клетка распахнулась, глаза наполнились слезами. В этот миг я понял, что мне необходимо встретиться с Диком, с человеком, который тоже видел все те ужасы, что творились на нижних уровнях. Теперь мне казалось кощунством думать о том, что меня все еще могли убить сегодня ночью, и всю голову я забил будущей беседой со своим старым знакомым, историком-исследователем.

Дик не был важной шишкой при университетах, не был богачом и красавцем, но зато был славным человеком, а про ум его и говорить нечего. Его небольшая лаборатория позволяла проводить некоторые эксперименты над мутациями (будто было куда дальше проводить эти эксперименты!), но все это было для меня непостижимо. Мы познакомились случайно, в баре, когда Дик, расстроенный неудавшимся экспериментом, напился в хлам и принялся подсаживаться к каждому посетителю в надежде найти достойную «жилетку». Как вы уже поняли, этой жилеткой оказался именно я, ведь мне, как писателю, крайне интересны люди и всё, что выбивает их из колеи и обратно туда вбивает.

Дик мне на самом деле понравился, это уже не касалось моего сугубо профессионального интереса. Мы договорились встретиться на следующий день, затем еще, и еще, и еще. Конечно, если сравнивать его с другими учеными, Дик казался просто жалким со своей навязчивой мыслью узнать о том, что же произошло с теми, кто по каким-либо причинам не поднялся выше после Перелома. Умерли они, или же природа не дала им такого удовольствия? Я слушал Дика, смотрел на его горящие любовью к своей работе глаза, и понимал, почему он так и не женился. Ну ладно, я сам так и не нашел свою избранницу после одной рыжей фантазии.

Зато Дик разжевал мне все о мутациях, постигших бедное человечество. Возможно, если бы он не рассказал мне об амбалах, работающих только на самую верхушку правительства, о том, какие они страшные и сильные, способные разорвать на части человека, как картонку, я бы не боялся их вот так уже девять ночей подряд.

Дик рассказывал про красивых женщин, смеясь, говорил, что они все насквозь пластмассовые.

– Как вот эти двери! ― постучал он по двери лаборатории. ― Такие же пустые, симпатичные, и за ними можно ненадолго укрыться, если амбалы наметили тебя в свою жертву.

Все-таки Дик был слаб во всем, что касалось новшеств. Если другие ученые рассекали воздух на «колибри», спроектированными ими вместе с группкой инженеров, то Дик ничем полезным для мира не занимался, полностью погруженный в мечты о том, чтобы спуститься вниз. Что он пытался этим доказать, я не понимал. Плохой из меня друг, наверное.

Я хлопал дверцей холодильника, молясь, чтобы при следующем открытии внутри появилась еда, но даже с десятого раза ничего не изменилось. Тогда я налил себе кофе, почти безвкусного, не считая ужасной горечи, выпил его и вернулся в спальню, чтобы одеться.

Температура была ниже нуля и не поднималась выше уже бог знает сколько времени. Земля была далеко, когда-то нагретая приветливым солнцем, но сейчас, правда, еще более ледяная и неприветливая, чем псевдо-асфальт под моими ногами. Каждый человек хоть раз в жизни думал о том, что случится, если вся наша нынешняя земля рухнет вниз. Вернее, когда это случится.

Я шел к Дику, полный уверенности в том, что этот пропитанный наукой человек поможет разогнать мои страхи, приведя парочку фактов в пользу сохранения моей жизни страшными дядями из правительства. Что могла им сделать моя книга? Нет, об этом я не должен думать. Не сейчас.

Я предвкушал стаканчик чего-нибудь горячительного, разгоняющего кровь, теплый прием, интересный рассказ об удачном эксперименте, горящие любопытством глаза, когда я начну говорить о своих подозрениях… Но я не ожидал увидеть пустую квартиру.

– Разгромленную, ― утвердил я для самого себя.

Это было варварством, самым диким проявлением неуважения к человеку. Дверь осталась открытой после набега, и я возненавидел себя за то, что не пришел раньше, не узнал, как дела у Дика. Девять дней я провел с лихорадкой мыслей, слишком напуганный, чтобы жить дальше. Глупые отговорки.

Если Дика убрали, то скоро уберут и меня, и тогда все было зря. Рукопись, готовую к изданию, сожгут после того, как исчезну я.

И не было никогда ни странного ученого по имени Дик, ни жалкого писателя, который просто хотел жить, ни книги, которая обескуражила бы всех, сорвала бы покровы с лиц сильных мира сего. Как легко все это делается!

Однако я нашел в себе силы подумать, что Дик еще мог быть жив, что его просто взяли под стражу за нарушение комендантского часа, за распитие алкоголя вне отведенных для этого заведений, за те же странные, пугающие соседей эксперименты. Все может быть.

Хотя разве для этого обязательно ломать двери, сжигать дневники наблюдений и разрушать полки, уставленные бутылками и колбами?

Я вышел из уничтоженной квартиры, глядя себе под ноги, боясь, что где-то меня поджидает засада.

С чего вообще весь сыр-бор? Неужели правда оказалась настолько страшной, что правительство прибегло к таким крайним мерам?

Собрав волю в кулак, я решил сходить к Дику на его временную работу. Он работал в одном баре, уборщиком. В который раз во мне всколыхнулась ненависть к устройству этого мира, которое позволяло умным людям прозябать в гнусных местах, вместо того, чтобы нести пользу людям.

Подмороженный псевдо-асфальт хрустел под моими башмаками и башмаками десятков людей, спешащих кто куда. Солнце бледно светило над горизонтом, который тоже не был настоящим. Я вдруг явно ощутил дрожь земли, и мне на миг стало страшно. Когда-нибудь все это рухнет вниз, на нижние уровни, в руки… в лапы…

Передо мной возникла дверь бара «Грязный башмак», и я невольно задумался, почему у всех подобных заведений названия либо намекают на развратных девиц, либо на грязь и бедность бытия. Да, грязный башмак ― это очень печально. Заправлял здесь громила по имени Чак-Чак. Я подозревал, что это просто прозвище, никак не подходившее этой горе мышц, оплетенной пухлыми венами. Чак-Чак нанял Дика «по доброте душевной», если можно было так назвать этот поступок, приправленный смачным плевком в угол собственной барной стойки и злобным прищуром.

– Так и быть, будешь мыть полы после закрытия.

Дик работал здесь уже пару недель, и вроде бы все шло хорошо, никто из последних посетителей бара не докучал ему, а Чак-Чак вел себя, насколько это возможно, дружелюбно.

И сейчас я вошел в помещение, провонявшее потом и перегаром, в надежде на то, что Чак-Чак вызвал моего друга Дика поработать в неурочное время. Я очень на это надеялся. Я даже вспотел, так сильно хотел, чтобы все мои опасения разрушились в один миг.

В зале было пусто. Вентилятор на потолке грустно гонял застывший воздух своими лопастями. Немногочисленные столы, небрежно укрытые вылинявшими клеенками, терпеливо ждали, когда же на них прольют пиво или чью-нибудь кровь. Я прошел мимо деревянных колонн, поддерживающих потолок, к бару, чтобы поздороваться с Чак-Чаком.

Он сидел там, на полу. Огромный мужчина, с синими щеками, железными кулаками и выбитыми во множестве драк зубами. Он сидел, обхватив колени руками, испуганно взирая на меня.

Я даже забыл, зачем пришел сюда. Образ Чак-Чака навсегда запечатлелся в моей голове, и никаким алкоголем или временем его теперь не вытравить.

– Что тебе нужно?

Я ответил, как ни в чем не бывало:

– Выпить бы.

Чак-Чак поднялся на ноги, хрустя битым стеклом на полу. Он налил мне выпить, даже не спросив, чего я хочу. Кажется, это была водка. Потом он налил себе, изображая спокойствие, хотя я видел, как вздрагивала его челюсть.

– А Дик…

– Не знаю никакого Дика.

– Понятно, ― сказал я, заливая водку в горло. Только бы потушить эту горячую истерику, что готова была сейчас вырваться наружу.