Читать книгу Армагеддон. Часть 2 - Кир Николаевич Неизвестный - Страница 1

глава 1.

a

deo

. (ей-богу)

Боялся ли он крови? Конечно, нет, её было столько в его жизни, что её вид воспринимал, как и все остальное – она была. Но вот потом, после того, как проходили те события, что становились причиной её появления – Гену охватывал ужас. Как сейчас, очередная паническая атака. Он прекрасно понимал, что те существа, которых они оставили лежать убитыми там, в кинозале, уже не были людьми, но это не отменял факта убийства. И снова участвовал в этом. Хотя, еще тогда, в тридцатом, сказал себе, что последний раз, что никогда и ни за что он больше не ввяжется в подобное. Но вот случилось снова. И как тогда, его оправданием стало доступное объяснение – «Либо мы, либо нас». И снова вышло так, что мы. Хорошо ли так было? Да. Он снова остался жив и даже не получил ни одной царапины. Как, впрочем, до этого не заразился смертельным вирусом, не угодил под бомбардировку, потому что жил в том месте, о котором редко вспоминали. И вообще, ему очень повезло в последнее время. Не то, что многим – мертвым, умирающим, мечущимся в безумии зараженным. Он жив и это лучшее на сегодня. Только не понятно, почему же так хреново! Почему его так трясет от панической атаки? Столяров яростно ударил обухом топора, измазанным синим, в пыль грунтовой дороги. Поднятое облачко лениво поплыло подхваченным легким бризом. В природе был конец октября, но из-за того, что произошло с Солнцем, теперь стояла июньская жара. И такая погода обещала продержаться, как минимум, до полного исчезновения человечества.

Столяров потрогал бицепс правой руки – он был тверд и не дрожал, потом тоже самое с левой рукой и в ней не ощутил дрожи. И ни один мускул не дрожал – его тело было готово к борьбе, к тому, что было так привычно для него предыдущие двенадцать лет. Дрожало где-то в груди, внутри него самого. Это никак не прощупывалось, ничем не выдавалось. Как с остальными эмоциями – твердый взгляд холодных голубых глаз из-под густых бровей, выдающаяся надбровная дуга и волевой подбородок. Все в нем говорило о решительности и не уступчивости, Столяров всегда был готов к любому развитию ситуации. Но не сегодня. Может быть от того, что в тех монстрах он все же сумел разглядеть нечто человечное?

– Готов? – Появившийся Иван на крыльце их поселкового кинотеатра тоже был не весел, хмурился. Столяров кивнул головой. – Тогда вставай и пошли. К Анатоличу. У него сейчас должны быть все наши.

Гена поднялся со ступеней, отряхнул джинсы от придорожной пыли, окрасившей их синий цвет серым, отчего, таким обыденным движением, создал, словно жизнь из закрутившихся песчинок и с трудом сдержал, чтобы не крякнуть. Поднял оба своих топора, оглядел их перепачканные рукояти, словно видел их в первый раз, закинул на плечо и двинулся в сторону трактира. Потом, словно опомнившись, обернулся и спросил Ивана:

– Где Сэм?

– Он там. – Иван, кивнул в сторону болтавшейся на одной петле двери входа в темное помещение кинозала. – У него разговор. – Как то странно получилось эта фраза у Ивана, словно бы он сказал простую вещь, а имел в виду что-то другое. Необычное. Даже мистическое. У Гена, было успокоившаяся дрожь, вернулась, завопила голосом страха, затребовала бежать от этого кинозала. Но это была лишь эмоция.

Столяров, не ожидая объяснений от Ивана, развернулся и бросился в сторону кинозала. Подбежав, он толкнул дверь, ту самую, что он выбил ударом ноги, но она не поддалась. Он дернул её еще раз, но она словно приросла. Тогда он сделал шаг назад и со всего маху засадил по ней ботинком сорок седьмого размера. Дверь не выдержала такого яростного напора – сорванная с последней петли, влетела вовнутрь и провалилась в прохладных сумерках помещения. Гена ввалился вслед за ней и притормозил, привыкая к полутеням холла кинозала. Но ему не дали столько времени – справа послышалось дробные шаги, скрип дерева и тяжелое дыхание. Гена обернулся на звуки и неокрепшим зрением успел уловить движение – раздвоенный синий хвост, щелкнув извивающейся петлей, исчез в открытом масандровом окне. А потом увидел Сэма. Крутанул в руках заскрипевшие рукоятями топоры и, осматривая все подозрительные участки холла, подошел к «Американу».

– Что это было? – Спросил он у Сэма.

Прежде чем ответить, Сэм опустил голову, тщательно обдумывая слова, и произнес:

– Что тебе сказал Иван?

– Сказал, что ты разговариваешь. – Столяров больше слушал помещение и звуки, которые были в нем. Его не волновала, что он сейчас стоял на мелких останках черепа убитого им существа. Его ничто не волновало, кроме ответа на вопрос, – «С кем, черт возьми, разговаривал этот сукин сын!»

– Ты не готов к тому, что я могу тебе сказать. Иван тоже так думает. Он предупредил меня о твоей реакции. Гена, – Сэм повернулся к Гене лицом, заглянул в его глаза, горящие сейчас огнем, – я прошу тебя, перенесем этот разговор в трактир. Мне тоже нужно все обдумать и понять, как к этому относиться.

– В трактир. – Столяров держался. – Хорошо, в трактир. – Он отошел от Сэма и протянул руку с топором в его сторону. – В трактир. Там все расскажешь.

Они вышли на свет и встретили Ивана, стоявшего в центре дороги, в пыли, задравшего голову и смотрящего в небо. Гене показалось, что Иван улыбался. Они тоже задрали головы в небо, но ничего, кроме ультрамарина и ослепительного Солнца не увидели.

– Ты на что смотришь? – Крикнул ему Столяров. Иван оторвался от увлекательного созерцания, некоторое время настраивал фокус, после ослепительных лучей октябрьского солнца и произнес:

– Смотрел на наше драгоценное светило. Говорят, что оно может скоро умереть, но прежде увеличится в размере из-за Меркурия. Но на мой взгляд все нормально. – Иван заулыбался. – Еще поживем.

– Ага. – Мрачно прокомментировал Гена. – Может, все же пойдем? – Иван и Сэм кивнули, соглашаясь и они, все вместе, втроем, двинулись в сторону трактира «У Анатолича». Там их уже ждали с последними новостями.

***

– Я не хотел, что бы так было! Кто решает, чтобы с человечеством так поступить? Я просто хочу жить! Жить и иметь будущее! – Коля в отчаянии заламывал руки. Он был таким же лесорубом, как и все остальные и так же, как и все был выдержанным и уравновешенным. Но вот сегодня узнал, что областной центр, куда он отослал свою семью, разбомбили, в попытке очистить крупные города от заражения. – Да кто же решил за меня? Кто решил, что только так будет? Почему они никого не спросили? За что они так с нами?

– Не думай раньше времени, может они выжили. Может, смогли уехать из города до того, как…. Давай еще подождем. Вдруг новости будут.

– Какие могут быть новости? Они, эти новости, прилетят с другой планеты? Из параллельной вселенной? Это оружие создавалась с одной целью – всех убить! Только убивать должны были других, а не нас! Как там может кто-то выжить? Анатолич! Как там можно выжить?

– Я не знаю, и никто не знает. – После некоторого раздумья, ответил Анатолич. – Но что я точно знаю, что нельзя вот так предаваться сейчас горю. Нельзя! – Почти сам отчаявшись, но прогнав все чувства прочь, рубанул воздух ладонью бармен. – Случаи разные бывают. Ты же сам это знаешь – может случиться всякое. Может и они выжили? Давай подождем!

– Да, ты прав! Может всякое случится! Уже случилось! – Прокричал он. – Да. Если раньше на грани ходили, да в веру верили, то теперь в бездну рухнули, и никто не поможет. Ни бог, ни дьявол, ни какое другое сверхъестественное существо. Ни кого больше не осталось на этой проклятой земле!

– Ну, ты это… Ты так зря про бога то. – Неуверенно кто-то начал бубнить в глубине полутемного зала. – Бог, ведь он это… Он все слышит.

– Фёдор, ты дурак? Чего он слышит? Что за последнее время он услышал? – Наорал ни за что на бедного парня, Коля.

– Ну, как…. Ну, то, что ты вот так сейчас его… хулишь. – Вспомнил слово Федор.

– По твоему мнению это единственное, что услышал бог?

– Ты, Федор, не раззевайся, не нервируй народ. – Попросил лесоруба Анатолич. В ответ что-то пробурчали и затихли.

– Радио не сообщало ничего нового? – Спросил кто-то. Сейчас радио осталось единственным средством получения какой-либо информации. Бармен подошел к стойке и включил переносной транзистор. Из динамиков раздался завыванием и шелестом белый шум. Анатолич покрутил ручку, ища доступную волну, но всё было бесполезно.

– Наверное, еще рано. – Предположил бармен. – Я думаю, что скоро мы все узнаем. – Обнадеживающе предположил он.

– Тишина такая, потому что еще бомбят. – Зло буркнули за столами.

– Да что вы говорите! – Зло огрызнулся Анатолич. – Вот вас только не спросили! – В ответ зашаркали обувью по полу, загалдели, заерзали на лавках. И так бы может и не удержался народ в проявлениях своего мнения, но в этот самый разгар, сбивая пену кипевшей ярости, в бар ввалились трое. Сэм, с окровавленной синим кувалдой, Столяров с двумя топорами, сочащимися таким же синим и Иван, яростно сверкающий глазами. И тут бар окончательно ожил: люди повскакивали со своих мест, окружили пришедших, захлопали их по плечам, загудели, словно разбуженный улей.

–Что там? Как там? Кто жив? Кто мертв? Кого видели? Что слышали? – Наперебой, не давая ответить, засыпали этих троих вопросами. Но ни Сэм, ни Столяров, ни тем более Иван, ошалевший, разглядывающий лица окруживших его людей, словно ища знакомого, ничего не могли ответить.

– Воды! Анатолич, дай воды! – Прорвался голосом над головами лесорубов Столяров. И стал, словно ледокол, проламывать в толпе себе дорогу, заодно увлекая за собой Ивана и Сэма. Толпа тоже подалась за ними и теперь стала похожа на истекающею каплю. Бармен, ловко обогнул края столешницы, заскочил за стойку, схватил графин чего-то, что потом оказалось водкой, и плеснул жидкости в граненый стакан. Столяров схватил налитое в стакан, сжал, до скрипа стекла, в кулаке с белеющими костяшками и махнул, не поморщившись. Выдохнул. Подозрительно посмотрел на Анатолича, потом на стакан, протянул тому его, и сказал: – Ещё! – Тот было намеревался налить из того же графина, но споткнулся взглядом о глаза Столярова, понял что-то неладное, понюхал графин, охнул и скрылся в кладовой, где сразу загремел жестяными ведрами и кружками.

– Ты мне того же налей, Анатолич! – Крикнул ему вдогонку Столяров. К нему подошли Иван и Сэм, тот без разговора, не спрашивая, налил им из того же графина, из которого пил сам. Иван выпил налитое и видимо не поняв, потянулся за добавкой. Сэм же зажмурился, крякнул в кулак и выдохнул.

– Забористая. – Прокомментировал он.

Помолчали, собираясь с мыслями, собираясь духом. Молчали и лесорубы, их окружившие – уважали пережитое.

– Они на самом деле есть. – Вдруг, ровным голосом, проговорил Иван. – Абасы существуют. – Он повернулся в сторону зала, туда, где сейчас на него смотрели несколько десятков изумленных глаз и повторил. – Абасы существуют! Мы теперь не одни в нашем поселке! Эти твари пришли за нами, нашими детьми, женами, стариками!

– Кто такие, эти абасы? – Сразу несколько человек спросили.

– Это демоны.– Из толпы выдвинулся раскосый, низкорослый и коренастый человек, одетый не по погоде тепло. Его звали Булчут. – Эти демоны. – Повторился он. – Они охотятся на людские души, чтобы пополнить свои проклятые ряды. От них нет спасения, если они пришли. Теперь никто не спасется!– Толпа ахнула и притихла, все знали о демонах, крадущих душу, и каждый, хоть немного, но в них верил.

– Птьфу-ты. – С досады чертыхнулся Иван.

– Мы убили одного! – Прогремел голос Столярова. Гигант разогнулся над барной стойкой, развернулся плечами к людям, показывая окровавленные топоры, и продолжил: – Там, – ткнул Гена на дверь, – в кинозале труп его лежит. Кто хочет посмотреть на демона, прошу! Он теперь там будет долго лежать. – Лесорубы повскидывались головами, зажглись надеждой в глазах, заулыбались хищнически, по-звериному, учуяв кровь. Они все еще не знали, с чем, действительно им придется столкнуться, и потому потянулись руслом к выходу, забулькали: – Смерть, абас, убили.– Повторяли слова, как мантру, и канули в дорогу, с крыльца. В баре, кроме Анатолича, Ивана, Сэма и Столярова, остался только раскосый Булчут.

– А ты что теперь скажешь про своих демонов? – поинтересовался Иван у мужичка, испытующе его рассматривая.

– Вот прям так и убили? – Осторожно поинтересовался Булчут.

– Вот прям так и убили. – Подтвердил Иван. – Сэм убил. А потом и Гена, своими топорами. Видишь сколько крови. – Иван кивнул в сторону Столярова.

– А это его кровь? Абасова? – Все еще не верил раскосый.

– А то чья же. – Утвердительно кивнул Иван. – Его, и еще дружков его. Они там, вроде, улей решили сделать, а мы его разорили.

– Да-да. Да-да. – Загадочно покивал головой Булчут. – А то, как же. И дружков его. И самого его. Что ж, хорошо. Поздравляю вас. – Низкорослый согнулся, вроде как для поклона, став еще меньше, покивал спиной в звериной шкуре и отошел в глубину зала, растворяясь в темноте. – Ага, а то, как же, а то, как же. – Раздался его голос из угла, скрытый от солнечных лучей, пробивавшимися сквозь потолочные узкие окна. В лучах кружились пылинки пыли, создавали загадочные узоры, распадались, чтобы снова соединиться в новую фигуру.

– Ей! – Крикнул ему вдогонку Столяров. – Ты куда? Булчут! – Но из угла, из темноты уже раздавалось грозное звериное рычание, вперемежку с всхлипываниями и чавканьями.

– Что происходит? – Протянув кувалду по полу и оставив на нем жирный синий цвет, спросил Сэм.

– Да черт его знает! – Не удержался и снова чертыхнулся Иван. – Был человек, и нет человека. Чуешь, из угла чертовщиной запахло?

– Чую. – Согласился Сэм. Но может, кто собаку оставил? – Спросил он с надеждой.

– Давай проверю. – Предложил Анатолич, перехватывая в руках двустволку. Но Иван остановил его: – У нас Сэм по таким делам мастер. Ген, помоги ему. – Предложил он гиганту, тот с готовностью, схватил топоры и двинулся вперед, опережая Сэма.

Но тут случилась неожиданность – наперерез Столярову и Сэму, поперёк зала, юлой ворвался Федя, и что-то лепеча сумбурное про сдохшую тварь, врезался в дубовые столы и лавки, собирая последние в кучу. Потом, неуклюже перевалившись через дубовые лавки, ногами влетел в пустоту темноты угла, туда, где жевало, всхлипывало и чавкало. Федя крякнул, открыл изумленные глаза и глупо, по-детски заморгав, сказал: – Привет. – И его утащило.

Гене стало все понятно – эта тварь, бывшая некогда Булчутом, схватила Федю и теперь убивает его. Он не мог больше ждать! Размахивая топорами и что-то крича невнятное, но как он думал, это было всепобедительное «Ура!», Гена бросился вперед. Его удары топорами были сокрушительными, но все чаще попадалась деревянная мебель. Лавки и столы раскалывались, выбивали щепу, трещали, не выдерживая натиск Столярова. А тот, казалось, ничего не видел, опоенный желанием убивать! И теперь нигде ничего не дрожало. Только сердце билось, словно мотор гоночного автомобиля, только легкие вдыхали литры чистейшего Сибирского воздуха, только руки делали то, что лучше всего умели.

– О чем говорил этот сукин сын с той тварью! О чем он говорил! – Повторял Гена и размахивал топорами. Казалось, что он не устанет никогда, что готов истребить всех тварей на всей земле. Что это именно он, кто готов, наконец-то обеспечить победу всем землянам! И тут ему прилетело слева такой страшной силы удар, что он не устояв на ногах, отлетел на четыре метра и ударился головой о деревянную стену трактира. Потерял сознание.

Анатолич, Иван и Сэм видели безумную атаку Столярова, но ничего не могли в том момент сделать, не могли ему помочь, понимали, что могут попасть под рубящие удары. Сами погибнут и не помогут Столярову, Феде и остальным ушедшим лесорубам. А еще так много предстояло сделать.

Абас ударил Гену слева по голове, тот влетел в стену и потерял сознание. Был кто другой, абас его бы убил, только не Столярова. Гену просто так не убить и Сэм уже видел, как тот заворочался у стены.

Сэм пошел вперед, на абаса, он уже знал, что будет дальше, поэтому не беспокоился. Он уже видел чудовищно разверстую пасть. Иссине-черную кожу, блестевшую сгустками пойманных отражений и случайных солнечных зайцев. Все его существование указывало на невозможность этого явления, как живого существа. При каждом движении, отражения и зайчики расходились в стороны, а уже при следующем, разгоняясь, соударялись друг о друга, разбиваясь на махровые тени, чтобы потом потеряться на страшном образе внеземной особи. И именно сейчас ему вспомнился тот разговор, из-за которого так разозлился Гена. Разговор с абасом.

***

Их общение не было похожим на разговор двух приятелей, хотя бы потому, что процесс был мысленным. Да и как можно назвать инопланетное чудовище, которое и в кошмарах то не приснится и человека двумя приятелями?

– Что ты такое?

– Я ваша неизбежность и надежда. Я ваше спасение.

– Как может неизбежность стать спасением?

– Любая неизбежность, конечность, приводит всегда к одному – к освобождению. Так или иначе, это всепоглощающее состояние проглотит, вместе с пустыми надеждами и глупыми суевериями, все страхи и сожаления. Уничтожит все несовершенства вашего Эго. А потом вы возродитесь, но, уже приняв себя новыми, способными увидеть больше, чем вам доступно сейчас. Вам нужно принять новый мир. Согласитесь сами собой и тогда будите спасены.

– Но сначала неизбежность?

– Да.

Сэм шел к абасу и знал, что смерть этого существа так же неизбежна, как и все остальное.

***

Гене помогли подняться, и сейчас он выглядел не так воинственно: в порванной рубахе, на которой не доставало пуговиц, с рваной раной на руке, выше локтя и огромным синим фонарем под правым глазом – работа абаса.

– Как ты? – Спросил его Сэм, сочувственно заглядывая в глаза и пытаясь понять, в себе ли Столяров.

– Норм. – Тихо, одними губами из-за недостатка сил, проговорил он. Потом собравшись и уже громче, понимая, что его не слышали. – Все хорошо. – Вздохнул-выдохнул. – Что с Булчутом.

– Мертв. – Ответил подошедший Иван. – Сэм его как следует приложил. – Иван движением руки указал направление. Гена посмотрел туда и его пошатнуло. В углу, там, куда забилось существо ранее бывшим Булчутом, словно произошел взрыв – останки кожи, лопнувших внутренностей и синий крови окрасили и заполнили собой весь угол, от пола до потолка. И ни одной крупной детали, указывающей на размеры погибшего существа.

– Что с ним случилось? – Ошарашено спросил Гена Ивана и Сэма.

– Пфф. – Изобразил взрыв руками Иван.

– Но как? – Все не мог себе представить Гена такого события.

– Это ты у него спроси. – Кивая в сторону Сэма, ответил Иван.

– Что ты с ним сделал? – Тут же спросил Гена у того.

– Ничего. Это не объяснить. Все сложно. – Ответил Сэм и, видя непонимание и недоверие в глазах друзей, торопливо продолжил. – Но вам ничто не угрожает, все под полным контролем.

– А, ну тогда ладно. – Махнул на него рукой Гена. – А ты так только с абасами можешь?

– Не знаю. Не пробовал и надеюсь, что не будет случая попробовать.

– Иван! – Крикнул Анатолич, подзывая того. – Тебе Маша звонит, говорит, что они доехали.

Иван метнулся через весь зал, перепрыгивая столы и лавки, сквозь колбы света, наполненных частичками пыли, по диагонали к телефону. Схватил трубку, заулыбался, состроил глупую гримасу, вспотел, зашептал губами. Обмяк, облокотившись на стойке. По его настроению было понятно, что с его родными все хорошо. Иван повесил трубку, а потом просто стоял и дышал, словно только сейчас почувствовал, насколько сладок воздух.

– Вань. – Позвал его Сэм. – Нам надо к Насте. – Видимо имея ввиду медика Анастасию Лепила, а в простонародье Густая, прозванную так за самые героические размеры. – Мы «кровь» этого собрали. – Указывая на синюю жижу в углу – того что осталось от чудовища. – Поехали, отвезем ей на анализ, пусть она скажет, что в абасах не так.

– Если скажет. – Мрачно протянул Гена.

– Что ты хочешь сказать? – Спросил его напрягшийся Иван.

– А то, что у нас, в поселке, возможностей провести подобный анализ – ноль. А город сейчас вряд ли попадешь, сами знаете – по стране ЧС объявили, города закрыты. Да и нет у меня желания ехать к зараженным. – Так Гена охарактеризовал жителей их провинциальной столицы.

– А нам и не нужен настолько достоверное мнение, а так, приблизительно. Просто понять, если у нас что-то общее с ними. – Расслабившись, ответил Иван. – Да навестить её нужно, предупредить о нашем скором отъезде – пусть собирает вещи.

Они, втроем, Анатолич остался в трактире, вышли под палящее солнце. Раскаленный воздух обжигал легкие, стрекотали кузнечики, в воздухе носились насекомые, деловито жужжали жуки и шмели. Лето в октябре было в полном разгаре и так, такая красота, теперь должна была продлиться достаточно долго, для того чтобы успеть ей насладиться.

Ближе всех был Генкин «УАЗик». Они не стали привередничать, хлопнули дверьми, не желавшие закрываться с первого раза и направились на улицу Космонавтов, дом восемь, последнюю улицу, пересекавшую центральную дорогу их поселка. Центральную улицу, в шутку называли «Проспектом» за её ширину, и хотя она никогда не отличалась ровностью и таким же трафиком, как городские дороги, других у них не было и поэтому местные, даже гордились ей, иногда называя её местной достопримечательностью. А в «Проспект» вливалась дорога «извне», по которой сюда приезжали грузовики с продовольствием, почтальоны, реже предвыборные агитаторы, еще реже выборщики. Последних в деревне не любили, но и прогнать не могли, понимая, что если не дать «этим» проявить себя в уговорах, за ними могут приехать те, кто уговаривать не станет. Жители деревни слишком дорожили своей свободой и устоявшимися жизненными правилами, чтобы рисковать ради того, что им не принадлежало.

А еще дорога еще для них, редко куда-то ездивших, напоминала портал в другой мир, в котором появлялись люди и в котором они же потом и пропадали. И потом они и поселок все так же продолжали неторопливо жить свою жизнь.

Их «УАЗик», трясся и стонал на ухабах, скрипел всем чем только можно было скрипеть, но все так же был самым надежным транспортом в этом богом забытом месте, вывозя местных, бывало из таких передряг, что лощеные и многосильные дорогущие «япы» и «американы» даже не пытались выезжать из теплых гаражей. И вот уже показалась деревянная водонапорная башня, возле которой и находился медпукнт, одновременно являясь и жилым домом для Густой. Водонапорную башню недавно отремонтировали, и теперь она красовалась свежими досками и пахла смолой. С башни было удобно наблюдать за округой, она на несколько метров возвышалась над самыми высокими деревьями. Они проехали деревянную пекарню, срубленную недавно мужиками, и находившуюся на «задах» во дворе у Колкиных. Так получилось, что Ольге и Валентину выпала эта нелегкая задача – выпекать хлеб, но они быстро поняли, что новое для них дело им нравится, и что, возможно, оно станет призванием на оставшеюся жизнь. Из-за их работы, весь двор, дом и даже прилегающий лес, пропитался ароматным запахом хлеба. Вот как сейчас – ароматом свежего хлеба заполнился весь салон автомобиля, а у Гены потекли слюни от вкусового узнавания. Ему часто перепадал свежий хлеб, а все потому, что сын Колкиных, Леха, которому уже исполнилось семнадцать лет, помогал ему на пилораме, когда он не был занят в тайге. Пилорама Столярова находилась на отшибе поселка, на противоположной стороне от пекарни, возле самого порога тайги, но это не Леху и он всегда прибегал к Столярову, «чтобы помочь». Гена не был против его компании, хоть и не заставлял парня делать тяжелую работу, предпочитая все делать сам. А Лехе, чувствовалось, нравится работать со Столяровом, нравился запах свежей стружки и распиленного дерева. Нравились спокойные беседы с взрослым человеком, у которого можно было спросить совета о том, о чем не спросишь у родителей. А потом пришли абасы и все сразу изменилось.

Ехали, молчали, каждый думал о своем. Сэм сидел на заднем ряду, посуровел и помрачнел, смотрел на верхушки деревьев, что плотным кольцом окружали их поселок. Иван был на переднем пассажирском сидении, напротив, улыбался своим мыслям, кивал кому-то головой, видимо вспоминая недавний разговор. А Гена тупо смотрел на дорогу, где самым интересным были редкие пылевые демоны, поднимающие туманные спирали вверх. Он так больше не мог, не мог слушать эту тишину и нудный скрип – включил радио, попал на ту чертову волну, которую настроил «Американ» Сэм. Не стал переключать – плюнул.

– И снова здравствуйте, наши дорогие слушатели! Мы возвращаемся в студию прямого эфира, я – ведущий передачи «Доступно о сложном» Ник Пензиас и наш постоянный гость Арно Браун, заведующий кафедрой астрофизики и звездной астрономии Гарвардского университета, штат Массачусетс. Мы продолжаем разговор на тему – «Освоение Солнечной системы: выгоды и возможный ущерб от добычи полезных ископаемых». Арно, Вы в первой части программы посвятили нас, так сказать вскользь, в освоение Луны нашей базой. А вот, скажите мне, что мы там добываем?

– Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Да, еще раз спасибо, Ник, что пригласили меня на свою замечательную передачу. Я рад, что вот так могу нести просветительскую пользу всему человечеству….

– Да, да. – В эфире смех. – Вы правы, Арно, наша передача выходит в прямом эфире, почти на всех континентах, кроме Антарктиды. Хотя у русских там свои передачи и я слышал, что ведутся они научным сообществом, в том числе географическим.

– Ну, я думаю, что они не так хороши. – Снова смех в эфире. – Да простят нам наши коллеги из России. Ну, впрочем о Луне, вот что мы имеем на сегодняшний день. Как мне известно, на дне кратера Антониади около южного полюса, утопленного на девять километров вглубь лунной поверхности, НАСА сумела организовать базу. Соответственно с высшей степенью защиты модулей. Мы, а говоря мы, я имею ввиду американцев, сумели углубиться буром еще на тысячу двести метров вглубь лунной породы, до отрицательной кольцевой аномалии. Как и ожидалось, бур достиг менее плотных пород уже на глубине восемьсот метров, и после преодоления кальдеры древнего вулкана, вышел в пустоту древнего водоема, в котором были обнаружены огромные запасы дейтрия.

– Арно, скажите, а не про гелий 3 Вы хотели нас сказать, имея в виду дейтрий?

– Конечно, нет. Гелий 3 нами уже давно добывается с приповерхностных территориях терминаторов. Вам же, скорее всего, известна технология «точек россы», используемая «Харверстарами» при сборе гелия 3. Поэтому, учитывая то, что другая наша группа уже добывает на Луне гелий 3, нам оставался лишь один шаг к созданию межзвездного корабля.

– Ух, ты! Как же это круто, что мы живут в нашем настоящем! – В эфире смех. – Но скажите, Арно, разве нами уже придуман двигатель для нового топлива?

– Нет. Не нами. Но он есть и успешно функционирует.

– Но если не нами, то кем? Посвятите же нас скорее в эту тайну!

– Русскими.

– Вот так новость! – В эфире выдохнули. Но им-то зачем?

– Они строят свой корабль. И даже систему придумали для него свою. Весьма простую систему и от того гениальную. Назвали её «ЛЮСТРА».

– Но что это значит?

Гена вырубил радио – они приехали.

Деревянный дом Насти Густой был особенным – с окнами-бойницами, часто посаженными в стенах, словно строители рассчитывали на урожай. С высоченными, не меньше пяти метро, стенами, покатой кровлей, снизу в выступающей части подбитой половинными бревнами. А еще этот дом окружал таёжный лес с трех сторон, напоминавший частокол из торчавших елей, сосен и кедров. Только тут, возле дома Густой, даже в такую жару, стояла приятная прохлада и, что не менее удивительно – совсем не было гнуса.

Они подошли к дому, начинавшемуся с внушительной крытой верандой, поднялись по скрипнувшим ступеням, подошли к двери, постучали. Им никто не ответил, не открыл дверь. Но они точно знали, что Настя должна быть дома, в это время она всегда была дома. Постучали еще раз – тот же результат, словно дом вымер. Толкнули дверь, она, тяжелая дубовой массивностью, легко скользнула внутрь, впуская гостей. Вошли.

Внутри пахло хлорной чистотой и спиртовой дезинфекцией. Конечно, не весь спирт шел на обеззараживание – Густая могла себе позволить иногда выпить но никогда не увлекалась, придерживаясь правила достаточности. Все жители поселка знали этот дом, потому что каждый тут был по какой-то своей причине. Вот и Сэм, Иван и Гена знали, что располагалось в помещении несколько приемных комнат: зубной кабинет, ЛОР, кабинет терапевта, травмпункт, хирургическое отделение, педиатрия. Конечно, все функции выполняла Настя. Крикнули хозяйки. В доме стояла тишина. А потом услышали.

Гене показалось, что это было чавканье и вроде, как бормотание, хотя звуки были на пределе слышимости, поэтому он был не уверен. Но, на всякий случай, подал остальным предупреждающий знак и показал направление, откуда, по его мнению, раздавались звуки. Продвинулись еще, звуки стали более отчетливыми и теперь он точно был уверен, что не ошибся на счет значения звуков. Точно, что-то жевали и где-то совсем рядом бормотали. Но вот, то, что это мог быть человек, Столяров не мог поручиться.

Подошли ближе. По его оценкам, звуки шли из кабинета травмпункта. В это время, они проходили кухню, где на столешнице, на магнитном подвесе, хранились разнокалиберные ножи. Столяров взял два покрупнее, для работы с мясом. Иван позаимствовал у Густой два длинных ножа, вероятно, используемых для рыбы. Сэм не взял ничего. И когда на него вопросительно посмотрели, с виноватой улыбкой пожал плечами. На него махнули, подумав, – Что с него взять? – и осторожно переступая, чтобы случайно не наступить на скрипучую половицу, подошли к нужной двери. Гена с ноги распахнул её, одновременно выставляя клинки вперед, и….

Это был Лешка заика, парнишка двадцати лет, рано оставшийся сиротой. Гена его сразу вспомнил. Да, как и не вспомнить, когда видел его каждый день и терпеливо слушал анекдоты, которые тот пытался безуспешно смешно рассказать. В тот момент Лешку больше хотелось пожалеть, поучаствовать в его судьбе, помочь ему чем-то. Лешка всегда был таким – мелким, неустроенным, болезненным. А потому, чаще его видели у Густой. А та его не гнала – то чаем с бутербродами напоит, то накормит, чем есть. Всегда старалась принять участие в его жизни – детей у Насти своих не было, вот и проявляла материнский инстинкт.

– А она тттттаакая ииии говввоориит, – А эээтто быыыл фаааантомааас.

Вспомнил последний Лешкин анекдот Столяров и проглотил слюну. Вот он – Леша. Но теперь он не пытается рассказать анекдот. И вряд ли что-то теперь расскажет. Того Лешки больше нет. Вместо него какое-то нелепое, перекошенное, словно не полноценно чудище с синими щупальцами из разинутой пасти. Мерзость. Потрошит медика. А у той уже ничего внутри нет – Лешка все вынул. И крови тоже нет. Каким-то невероятным образом! Просто ни одной капли!

Чудовище вздернулось уродливой башкой и зашипело, выпуская отвратительные отростки в их сторону, но не пыталось убежать, спрятаться. Напротив, осталось сидеть возле мертвой Насти.

– Ах же ты сученок! Ах же ты тварь! Мразь! – Очнулся, до этого времени, пребывавший в благостном состоянии, Иван. – Да я тебя, паскуда ты синяя, на ремни порежу! – И Иван, более себя не контролирующий, бросился вперед. За ним, немного отстав, кинулся Столяров. Один Сэм остался стоять там, где был, его, почему то охватило чувство, что было все не так, как им виделось. А над трупом уже совершалось новое убийство – люди жаждали мести за своего, жаждали отвоевать хоть одну душу. А Лешка.

Чудовище не пыталось спастись, а только закрывалось конечностями, которые, скорее всего, когда-то были руками. Закрывало себя, мертвую Настю и как-то ужасно жалобно, почти по-человечески верещало.

Скоро все закончилось. Облитые синим, Иван и Гена оттащили монстра в сторону, бросили где-то в углу. В доме стало сразу тихо, слышно только было, как яростно дышал Иван, а от Столярова не исходило ни звука, словно он и не был жив. Сэм еще раз подивился его хладнокровию. Подошли к трупу фельдшера. Иван опустился на колено, посвятил фонарем на страшную рану, зиявшей в груди и животе Густой, провел пальцем по её краю.

– Как странно, кровь свернулась. Это с ней сделали не сегодня. – Он еще раз присмотрелся. – Дня два – три. Она когда к Надеждиным приезжала, ставить диагноз Сергею? – Спросил он их.

– Да вроде в четверг. Уже четвертый день. – Ответил Гена.

– Слушай. – Было видно, что Ивана осенила мысль. – Посмотри на этого. – Кивнул он в угол, имея в виду Лешку. – Есть на нем кровь.

Гена прошел в угол, посветил фонарем на труп, подцепил носком сапога, боясь прикоснутся к Лешке, осмотрел.

– Нет. Крови нет.

Сэм видел эту картину, словно со стороны, словно бы не с ним все происходило. Видел, как Иван и Гена убивали Лешку, видел, как тот пытался защититься и защитить Настю. Видел, как потом его труп тащили в угол и мешком бросили там. Видел, как осматривали Настю и понимал всю чудовищность этих событий.

– О, боже! – Сэм схватился за голову. Он съехал спиной по стене, зарылся в локтях и коленях. – О, боже! Что мы наделали! Что мы наделали! – Его сотрясали рыдания. – За что ты с нами так? За что? – Уже не понятно к кому обращаясь, сквозь рыдания, выкрикивал он. – За что?

Гена и Иван подошли к нему, присели рядом, но не смели что-либо сказать. Не знали что сказать, и не могли. И сделать ничего не могли.

В небе над поселком загудела тревожная сирена.

***

Бомбили районный центр. Как раз там жила Машина тетка, и вначале Иван планировал своих домочадцев отправить к ней в город, но потом изменил решение – всех переправили в областной центр, известный Сибирский город. Но и там они долго не задержались – поехали дальше, туда, где, по мнению Ивана, было спокойнее.

Но в районный центр ушли почти все поселковые. Все молодые и сильные, с семьями, одни к родственникам, старики. Остались несколько особо упрямых лесорубов, оберегающих свои жилища от возможного мародерства и не ищущих «добра на чужбине», семья пекарей Колкиных, с сыном Лешкой, который помогал Гене на пилораме и они четверо. Гена, Иван, Сэм и бармен Анатолич. Была еще загадочная кухарка, которая работала у Анатолича, и которую никто никогда не видел, но каждый, непременно, интересовался её у Анатолича. Кто-то из праздного любопытства, кто-то в желании узнать действительную личность, как лейтенант полиции Парамонов Илья Васильевич, в простонародье участковый. В первое время на настойчивые расспросы Ильи Васильевича, Анатоличу удавалось находить более-менее сносные отговорки, но со временем, ему это давалось все сложнее, и в итоге он уступил. Но всем тем, кому было интересно разрешение этого загадочного вопроса по установлению личности кухарки, всем им пришлось смириться – участковый, вышедший под солнце из трактира, видом своим представлял глубокое удивление и в какой-то мере испуг. На расспросы жителей о новой таинственной соседке он или отмалчивался, или невпопад кивал головой. Так и не выдав тайны Анатолича, первым сгинул во время нашествия абасов.

Они втроем выскочили на улицу, задрали головы вверх и увидели в ультрамарине неба инверсионные следы ракет. Никто не пытался скрыть атаки, не убивали ночью – знали, что сопротивления не будет. В городе почти не осталось людей, а те кто все же был еще человеком и по какой-либо причине не покинул райцентр, уже не мог ручаться за свое будущее, свою человечность и принадлежность к земной цивилизации. Скорее всего, у этих людей уже происходили не обратимые мутации, превращая их во внеземных монстров.

– Гена! – Вновь став самим собой, Иван говорил твердо и уверенно. – Дуй к Анатоличу, бери его и проверяйте все западнее его трактира. Всех, кто еще человек и еще жив, забирайте, даже если придется применять силу! Место сбора пекарня. Мы, с Сэмом, проверяем все, что восточнее. Время на все про все – час! – Иван махнул рукой, давая отсчет времени и схлопывая пространство вокруг них до пятачка вокруг каждого в отдельности. Время словно остановилось и Гене казалось, что все его движения, все движения Ивана и Сэма, стали такими медленными, тягучими, текучими, что ему на время показалось, что они не в атмосфере, на дне океана планеты, а в киселе, который взболтай и смешай – все равно примет исходное состояние.

Столяров бежал по грунтовке их центрального «проспекта» до первого дома. Топоры поскрипывали в ладонях, сапоги раздавливали известняк в пыль. Он знал, что его хозяева уже давно уехали, бросив весь свой скрап и заперев входные двери. Дернул ручку – заперто, обошел дом вокруг, заглядывая в окна – они отвечали ему черно-белым свинцовым отражением. Пусто.

Перебежал дорогу, дернул дверь второго дома, обошел его кругом – то же самое. Пусто. И так еще с пятью домами. Шестой был Николай Николаевича, бывшего главы поселковой администрации, все еще крепкого старика, лет шестидесяти восьми, критиковавшего все подряд, начиная от современной власти и заканчивая молодежными нравами. Будучи перфекционистом во всем, что он не делал лично, ему почти ничего никогда не нравилось. И даже на предложение спастись, уехать из поселка, он ответил тем, что ему не смогут предложить лучше, чем у него есть сейчас, именно теперь. А потому, чаще от него слышали упреки, ворчание и, иногда даже угрозы мистическими судами. Ему хотели помочь, надеялись, что он может одуматься и разум возобладает над старостью. Но нет, старик был непреклонен. Так и бросили его в его одиноком доме. А когда покидающие поселок жители, вереницей проезжали местное кладбище видели его. Старый, разбитый и ссутулившийся, обнимающий деревянный крест. Плечи его вздрагивали. Но не посмели подойти, не нашли слов, кроме необъяснимого чувства вины. Так и уехали. А теперь Гене нужно еще раз попытаться его уговорить спасти себя и сохранить оставшиеся годы.

Столяров дернул дверь, она со скрипом отошла в сторону и тут, за верхушками деревьев бухнула, земля под ним содрогнулась, возвращая в реальность. В городе рванул особо крупный заряд. Волна воздуха на излете качнула кончики сибирского леса, вспугивая налетевшее в последнее время воронье, черным вихрем закружившееся над поселком. Столяров сделал шаг в распахнутый зев полутемного тамбура избы Николая Николаевича.

Громко крикнул в пустоту, качнулась занавеска, заиграв резаным узором на полу, звякнул советский хрусталь в советском шкафу. У главы все было старое, еще доставшееся в наследство от его деда. И даже характер, как он сам про себя говорил, был дедовский – неуступчивый. Гена сделал еще шаг, потом еще один. Дом отзывался пустыми звуками, мертвым эхом. Хозяина не было дома. Столяров расслабился и облегченно выдохнул, смело прошел в середину зала и увидел ЕГО.

Глава сидел на противоположном краю стола, развернутого к выходу, оттого Гена не сразу смог его увидеть. Николай Николаевич был с ног до головы, хотя Столяров этого не видел, но смог представить, синим. Руки вывернуты неестественно и уже не были человеческими, а из пасти, лицом и ртом «это» Гена уже назвать бы не смог, вывалились чудовищного вида синие щупальца. Глава был жив, если судить по нервным подергиваниям щупалец, он сидел и смотрел на гостя. Молчал и не двигался. Столяров тоже замер, ошарашенный таким приемом. Потом, через некоторое время, в течение которого ничего не происходило, Столяров произнес:

– Николай Николаевич. Вы как? – Глупый вопрос, он это прекрасно понимал, но и ситуация была, прямо сказать, из ряда вон. – Ей. – Осторожно пробовал достучаться до существа Гена. – Вы живы? – Еще один глупый вопрос, и снова ничего не произошло. Тогда он стал медленно, обходя справа стол, приближаться к хозяину.

Гена наступил на изрезанный луч, прочертивший свою половицу. В свет попали, блеснувшие серебром, лезвия двух топоров. Зайчиками отразились и запрыгали по глазам существа.

Николай Николаевич, или то, что от него осталось, зажмурился, не стерпев давления света, тряхнул головой, словно сбрасывая оцепенение и осмысленно посмотрел на пришедшего. Зашипел негодующе, поднялся из-за стола и Гена удивился его росту. Глава, не сказать, что был высок, скорее среднего роста, не больше метра семидесяти пяти. А тут, когда существо встало, было никак не меньше двух метров и это по самым скромным оценкам.

– А вдруг это не Николай Николаевич? – Забилась мысль в голове у Столярова. – Вдруг Николая Николаевича уже и нет, а это вовсе не он, а какой-нибудь случайный монстр. – Столяров лучше пригляделся к существу, разглядел остатки одежды. Среди прочего отчетливо проступал левый лацкан пиджака, на котором поблескивал значок принадлежности партии, в которой состоял глава, как администратор. Это точно был Николай Николаевич. Гена задержал дыхание. Существо тоже не двигалось, видимо ожидая реакции человека.

Неожиданно Столяров вспомнил существо, которое раньше было заикой Лешкой, то, что они увидели возле мертвой Насти. Вспомнил, как желание существа они ошибочно приняли за агрессию. Вспомнил, как убили его в слепой ярости, и помнил плачущего Сэма. Вспомнил свое дурацкое состояние, когда хотел пустить слезу, но не мог, когда словно кошки расцарапали душу изнутри, когда вспомнил сироту Лешку, которого всегда хотелось пожалеть. Вспомнил Настю. И вот теперь опять перед ним существо, опять Гена его боится до чертиков, боится своей реакции, и неизвестности что несло само существование абаса.

– Черт! Да как будет правильно? – Закричал он у себя в голове. – Как поступить, чтобы это было правильно? – Ответа он так и не услышал, но вот существо, видимо как-то по-своему прочитав намерения гостя, вышло из-за стола и пошло, как был на задних уже ногах-лапах, неуклюже, прямо, словно проглотив столб, навстречу Столярову. Оно шипело и двигало отвратительными и уродливыми щупальцами. Значок по-дурацки блестел на лацкане, слюни стекали и капали из пасти на дощатый пол, растягиваясь в почти невидимые прозрачные нити. Гена терпел, как мог, хотя в его груди уже набух и дальше наливался страхом и яростью огненный шар. Но он ждал.

Из-за спины существа показались две костяные руки и дернулись в сторону Столярова. Первые две, ранее бывшие человеческими, так и остались безвольно висеть спереди. Гена не выдержал этого необъяснимого действия – трухнул.

– Ааа! – Закричал он истерично, и не помня себя, взмахнул руками. Гена даже не осознавал, что в его руках все так же были два топора, жадно блестевшие свежим серебром. Выставленные вперед костяные руки отлетели отрубленные в стороны. Существо дернулось, видимо не ожидая подобной реакции от гостя, которому, можно было и так подумать, оно проявило симпатию и жадно зачмокало челюстями. А потом облокотилось руками о пол и стало понятно, что это положение более привычно существу.

Оно яростно зашипело на Столярова, гневно плюясь в пространство вокруг себя, извивающими щупальцами и бросилось вокруг Гены, вокруг стола, по стене, в сторону выхода. Оно бежало и без умолку верещало на своем полу птичьем языке.

– Это точно Николай Николаевич! – Про себя отметил Гена и бросился следом за ним.

Существо, некогда бывшее поселковым главой, очутившись за спиной Столярова, не стало ждать, бросилось сразу к выходу, но там натолкнувшись на дневной жар и яркие солнечные лучи, опешило. Остановилось, привыкая к уличным условиям, после полутени прохлады деревянного дома. Эта задержка сыграла на руку его преследователю. Гена расчетливым ударом рассек гребень на его спинном позвоночнике. Топор с хрустом прошел сквозь короткие иглы, сейчас торчащие, словно дикий подлесок, сквозь синюю ящероподобную кожу, сквозь позвонки и встал только уперевшись щекой и бородкой полотна в теле монстра.

Николай Николаевич, или то, что от него осталось, сделал пару шагов под открытое небо, задрал теперь такую ставшую уродливой голову и заглянул в глубину ультрамарина. Выдохнул и упал мертвым, истекая синим в придорожный известняк. А тот напитывался, раскрывался узорами, словно из уходящей жизни, рождая собственную, придорожную. Но почему-то Гене послышалось выдохе мертвого существа человеческое протяжное «Дааа».

– Нет. – Не соглашаясь с собой, заговорил под нос Столяров. – Такое не мое. Не мое это, слышать всякое от такого рода, – он посмотрел на труп, – существа человеческую речь. Это на сумасшествие похоже. Но я еще не сошел с ума. – Он снова посмотрел на тело. – Хотя черт его знает. – Он почесал голову. – Скажу Сэму и Ивану, а они уж пусть думают потом, что с этим делать! А с меня хватит всех этих мифологий! Я просто человек и я не виноват. – Он подошел к Николаю Николаевичу, выдернул топор, высушил известняком и протер об остатки одежды существа. Перехватил топоры покрепче, до скрипа в ладонях и пошел к следующему дому. Теперь он знал, что будет делать, если ему снова встретится абас и Гена не сомневался.

***

Столяров совсем забыл о том, что должен был зайти за Анатоличем, который, по задумке Ивана, должен был оказывать посильную, в том числе моральную, помощь Гене, в его нелегком труде по борьбе с абасами, существами, переродившимися из людей и прочей нечестью. Хотя все прекрасно понимали, что с любой нечестью Столяров сможет справиться самостоятельно, без чей либо помощи, а вот с абасами способен сладить только Сэм и больше никто и вероятно, что количество не было определяющим фактором к победе. А вот с теми, что раньше были «человеками», а теперь мутировали в этих чудовищ, существ, с такими он легко справлялся. И тут даже ничья помощь не нужна была, ему помагала армейская выучка, заработанная на службе по контракту в «горячих точках». И сегодня он увеличил свой счет поверженных мутантов до пяти.

Час, отведенный Иваном на изучение поселка и поиска живых, давно вышел, а Гена только ввалился в трактир к Анатоличу. Сразу запросил стакан воды, но все также, с легкой руки бармена, получил стакан водки, бутерброд с сыром местного производства и свиной копченой колбаской. Потом, все же под мольбами Столярова, налил тому целый графин ключевой воды. На улице стояла невероятная жара для глубокой октябрьской осени и поэтому ледяная вода была настоящим спасением. Когда Гена со всей едой расправился, они вдвоем вышли в пылающий горизонтом вечер. Хоть и стояла вечерняя духота, но в природе был октябрь и поэтому шесть часов вечера оставались все теми же шестью часами вечера поздней осени. Уже смеркалось. Анатолич захлопнул двери трактира и закрыл на замок, чему сильно удивился Гена:

– А как же твоя помощница? Она тут ночует?– Спросил он Анатолича.

– Нет никакой помощницы. – Недовольно буркнул бармен. – И хватит об этом.

Столяров безразлично пожал огромными плечами. Анатолич поднял за ствол прислоненную к дверному косяку видавшую виды двустволку, опиравшуюся на приклад, ремнем перекинул через плечо.

Выдвинулись вдвоем в сторону пекарни и чем дальше они отходили от трактира, чем отчетливее, Столяров мог в этом поклясться, слышался девичий горький плач. Прямо вот рыдание. Он вопросительно посмотрел на бармена, тот угрюмо шел и молчал, уставившись в одну точку, и всем видом словно бы говорил:

– Не твое это дело, Гена, не твое. Не спрашивай о том, о чем потом узнав, будешь жалеть!

И Столяров не спрашивал – знал на собственном примере, во что может превратиться праздное любопытство.

***

Они, меньше чем за пятнадцать минут, пересекли по диагонали поселок, и вышли к пекарне. На крыльце сидели двое и вид их вовсе не радостный. В этих двоих они узнали Ивана и Сэма. Гена помахал им издалека рукой, чтобы их приближение не стало неожиданным. В ответ Иван махнул рукой, приглашая подойти.

Последние пятнадцать метров укрепили веру Гены в то, что произошло что-то серьезное. Приблизились. Он посмотрел на Ивана, потом на Сэма и не решался спросить. Молчал и Анатолич. А потом Сэм, вроде как только увидел пришедших, сфокусировался на них взглядом, молча кивнул, поприветствовав, а потом как-то не свойственно ему, безжизненно произнес:

– Там. – Кивков головы показал на дверь в пекарню.

Гена почувствовал, как его накрывает черной волной. Притяжение земли стало таким, что он согнулся под его тяжестью. Стало трудно дышать, а слюна стало настолько вязкой, что не проглотить. Он, преодолевая сопротивление, подошел к деревянной двери, толкнул. Внутри темно, свет никто не включал и он не стал искать выключатель. Сделал шаг вовнутрь, в нос ударил головокружительный аромат свежеиспеченного хлеба. И еще чего-то. Чего-то такого знакомого, что он чувствовал совсем недавно, но никак не мог узнать.

Он не стал тянуть неизбежное – быстрым шагом прошел вперед, по следу знакомого запаха и его отбросило на пол. Столярова скрутили дичайшие спазмы, которых у него никогда не было. Ощущение было такое, словно ударили в поддых, выбили воздух и желание сопротивляться. Выбили силу воли. Гена судорожно исторгнул из себя зеленое, зловонно пахнущее и зло отметил про себя, что цвет блевотина имела вполне себе земной, и никакой отвратительной синеты.

Он еще раз посмотрел на них, и это далось проще, хоть и плыли круги перед глазами. В центре, на вертикальном мельничном круге был распят Лешка, который уже, к слову сказать, стал мутировать, превращаться в одного из тех монстров. Горло его было перерезано, а из зияющей раны все еще тянулась густая голубовато-розовая жидкость. Грудь вскрыта ребрами наружу, сердца нет. Как и внутренностей. Гена почувствовал, как навернулась горячая слеза и задрожала челюсть.

– За что?! За что?! – Запричитал он, размазывая слезы по лицу. – Леша! Лешка! За что!

Это был тот самый Лешка, который всегда, при случае, сбегал к нему на пилораму, что бы послушать новых историй и помочь. Это тот Лешка, который был ему как сын!

Столяров упал на пол головой с открытыми глазами, и не понятно было, толи он потерял сознание, толи просто застыл в такой нелепой позе. Но прежде он увидел два тела, одно мужское, другое женское, лежащие неподвижно под распятым Лешкой.

***

Сколько времени прошло, никто из них не мог сказать с уверенностью, но когда Гена пришел в себя, была уже глубокая ночь. Он встал с крыльца, где видимо впав в прострацию, просидел остаток дня, потянулся, растягивая затекшие мышцы, и посмотрел вверх. А там звезда и млечный путь перемигивались, сияли, тонули в бескрайнем просторе, доказывая им, неучам на дне земной атмосферы, что это еще не конец.