Оглавление
Кирилл Корчагин. Все вещи мира (сборник)
Обитатели руин
I
«Аналоговое море увиденное в девятнадцать…»
«Мягкие складки рура мозельский виноград…»
«Заинтересовался реалиями…»
«На стыке гроз и волглых морских полей…»
«Виноград что пахнет настоящим дождем…»
«Подвела так часто бывает тяга…»
«Не снимай с меня белое платье…»
Перифраз экфразиса
«Ни снов запечатленных в кристалле ни темной…»
«Дети объединенной европы дремлют…»
«Если запах будет столь же…»
«Вечером влажный ветер с окраин…»
«Комедии древней шорох…»
А гора
«Сквозь серые прорези в прозрачном…»
«Протоки звезд распределяющие свет…»
«Задевают смутно касаясь кружат…»
«Град птиц синетелых в беспросветном…»
II
«Под высокими потолками так может…»
1
2
«Мы сожгли все их деревни…»
«В привокзальном туалете в остии…»
«Пела она на улице и поселилась…»
С тарые одежды
I. Вестерн
II. Аиша
III. Мувашшах
IV. Лоуренс Аравийский
«Как певицы синего спида в ночных аллеях в темных…»
«Я был в сараево во время великой войны…»
«Ночью к тебе постучится огромный двадцатый век…»
III
«Вот они сходятся во дворе ночь и под водой голос…»
«Цветные развешаны поло́тна…»
«В синем пространстве гор…»
«Зияющая высь марксистских глаз…»
«Эфемериды луны и солнца…»
«Как в разъемах гор лампады горят…»
Стихи покойнице м. в
«Курукшетра девяностых…»
«Сытые поэты северных стран северных годов…»
«Высекая искры из травы подножной…»
«Так они и провели всю ночь…»
«Сойди в ложбину…»
Éire
IV
Сообщество
«Камни растения были вовлечены…»
«Мясо поздних арбузов вязнет на языке…»
«Не упасть бы в эти шелка в этот…»
«Король разрывов сходит с коня…»
«Звук вплетается в замирающий знак ночи…»
«Вишня рябина волчьи ягоды для тех…»
«Дочь соловья и сестра соловья…»
«В пыльных книгах…»
«Звезда моего государя восходит над джелалабадом…»
«Кожа под солнцем гор…»
«Молочный смог для которого…»
«Проемы в пространстве полные капиталом…»
«Над зеленой водой балаклавы…»
Застава ильича
«Гнойный гёльдерлин под муравьиным стеклом…»
«Хвала составителям воздуха…»
«Бесконечные ветви над нашими…»
«Сети искусства мирное зло, песок вымывающийся…»
V
«Я видел мастурбирующих стариков в клубах расцвеченного пара…»
«Войны не будет сплевывая кровь…»
«Русские бездомные аэропорта орли…»
État
«Танцовщицы видят во снах бытие…»
«От баррикад на бульваре провинциальном…»
«Кто там сидит в траве прячется…»
«Танец чахоточный в исполнении…»
«Вызванный в парк в отчетливом ритме…»
«Так вступают по выровненным…»
«Лето задерживается в позвонках…»
«То что уходит первым названия…»
«Голосами муз окруженные…»
«Снег во впадинах в тусклом…»
«Яблоки падают за окном как головы…»
«Горы заволжских вокзалов перетекающие…»
1
2
«Цветы барселоны валенсии плотные их языки…»
Отрывок из книги
Эта книга затрагивает довольно много проблемных точек в истории культуры, политической истории и в исторической динамике революционных движений, что (в таком масштабе) несколько непривычно для русскоязычного поэтического контекста. Поэзия здесь не только стремится к личной проработке «исторических травм», к передаче исторического опыта через поэтический, но и находится в интеллектуальном диалоге с философией истории ХХ века – прежде всего, с работами Вальтера Беньямина и Франклина Р. Анкерсмита. Стихотворение осмысляет себя как действенный способ работы с историей, как «историческая практика» и даже как переизобретение истории. Сегодня очевидно, что работа с историей не может быть подчинена логике «нарративного фетишизма»[1] или логике навязчивой фактичности. Поэтическая работа с историей в этом смысле приобретает чрезвычайную важность, предоставляя доступ к неисторицистскому ее ви́дению. Структура поэтического текста позволяет сопрягать события в иной темпоральности, она предполагает параллелизм и одновременности, способность размыкать травматические круги и отражать не воображаемую последовательность исторических событий, но порождаемый ими «разрыв», трансформирующий как личный, так и коллективный опыт. Говорить об истории как о «разрыве» более осмысленно, чем говорить о ней как о последовательном нарративе, и именно поэтому поэзия, всегда внимательная к опыту прерывности, становится ближайшей спутницей истории, высвечивает внутри поэтического языка структуры исторического опыта. «Разрыв» связан не только с тем, как рождается и переживается событие, но и с бездной утраты; можно даже сказать, что утрата и событие возникают одновременно, окрашивая историю в меланхолические, ностальгические тона.
Для стихов Кирилла Корчагина важно представление о культурной памяти, поскольку историческая работа разворачивается в них не столько через отсылки к непосредственным переживаниям столкновения с прошлым, сколько через размещение самого чувственного переживания в воображаемом ландшафте, где все события предстают в уже опосредованных, кристализированных, закодированных формах. Но событие при этом не умерщвляется, лишаясь своего истинного заряда, его все еще можно особым образом переживать, участвовать в нем. Анализируя представления о культурной памяти у Вальтера Беньямина и Аби Варбурга, Кристиан Эмден пишет:
.....
Если история это то, где было что-то забыто, что-то оставлено, то будущее точно так же возможно только как разорванное, непредставимое. Таков меланхолический модус отношений со временем. В психоаналитической теории переживание меланхолии связано с утраченным объектом, однако он не просто утрачен где-то в неопределенном пространстве, а затерян в самом меланхолическом субъекте – затерян еще до наступления эдипальной стадии, то есть до овладения символическим, языком. Поэтому меланхолик словно лишен «полноценного» языка, позволившего бы «проговорить» травму, утрату. Меланхолик – это вечный ребенок, который не смог символизировать, поставить вне себя ближайшего Другого (например, мать), расстаться с ним, артикулировать его. Поэтому Другой поглощается меланхолическим субъектом, сливается с ним; он буквально утрачивает себя и оказывается затерян в нем. Так ХХ век оказывается затерян внутри себя, внутри исторической травмы – он лишен возможности артикулировать и символизировать свою утрату. Поэтому мы никогда не можем объективно отнестись к его истории, символизировать ее. Стихи Корчагина в том числе и об этом меланхолическом субъекте «долгого ХХ века», длящегося в нас, формирующего наше бесконечное настоящее, ловушку без будущего:
Настоящее и есть тот фосфорический фильм, который длится уже после того, как мы исчезли, затерялись в «истории победителей». Настоящее этих стихов напоминает о некоем чувственном, меланхолическом порядке, который не может быть исключен из политики и истории, выброшен как «слабость» – напротив, он должен быть трансформирован в революционное ожидание или даже использован как топливо для грядущей революции.
.....
