Читать книгу Сборник рассказов о Великой Отечественной войне - Клавдия Павловна Булатова - Страница 1

ДЕТИ ВОЙНЫ

В выходной сестра мужа пригласила нас на свое восьмидесятилетие. Ехать нужно было в Стерлитамак, и мы не раздумывая, откликнулись на приглашение. Пройти такой огромный жизненный путь не каждому дано. Муж Лиды умер давно, детей у нее не было, осталась только ее большая семья, три сестры и два брата. Все поздравляли Юбиляршу, дарили ей от всей души теплые слова. К вечеру гости разошлись, остались только мы, приезжие, да сестра Валя. Сели поговорить, давно не виделись, и тут Лида спрашивает сестру, – а помнишь, Валя, как мы в войну с тобой работали, – и в глазах ее сверкнули слезы.

– Помню сестричка, помню, Лидочка, а лет-то нам было сколько, тебе шесть, а мне четыре годика.

– Ты еще мала была, а вот на мои плечи взвалили непосильную ношу, начну все по порядку. Поздно вечером 22 июня 1941 года к нам прибежал из правления посыльный, – Василий, собирайся и быстро в правление, председатель что-то важное сообщить нам хочет, – обратился он к отцу.

– Премию дадут за хорошую работу, ты заслужил, Васенька, чистую рубаху одень, может быть, выступать будешь, – засуетилась мать.

– Размечталась мать, тут тогда всем давать нужно, а где ее взять-то, колхоз слабоват, его сначала вытянуть нужно, а вы чего путаетесь под ногами, – и он, подхватив дочерей, посадил их на печь, – сидите тут, не мешайте взрослым. Я пошел, не жди меня, ложись, вдруг припозднюсь, тебе сейчас отдыхать больше нужно, рожать скоро.

Ушел отец, мама уложила их спать и сама прилегла. Проснулась Лида от крика матери, – нет, не пущу тебя, мне рожать скоро, кто поможет?

– Саша, с тобой остается мать и дети, как-нибудь справитесь, это война, понимаешь, война. Всех, кто может держать оружие в руках, забирают на фронт, защищать свое Отечество, свои семьи. Или ты хочешь, чтобы враги пришли к нам сюда и установили свои порядки. Мы свободные люди, у нас свободная страна, наши отцы и деды своей кровью добились этого. Собери все необходимое, завтра в одиннадцать часов нас повезут в город. Не плачь, хорошая моя, вот побьем фрицев, и я обязательно вернусь домой. – Папа уходит на войну, подумала Лида, и тут же провалилась в сон.

– Вставайте сони, хочу с вами проститься, мои хорошие, слушайтесь маму и помогайте ей. – Лида заплакала, за ней заплакала Валя, – папочка мы тебя любим, не бросай нас. – Отец повернулся и быстро зашагал из дома, в руках он держал котомку с продуктами. Мать с криком выбежала за ним, за ней дети. Около правления всех новобранцев посадили на телеги, и обоз отправился в путь. Мать с огромным животом сначала шла, а потом побежала, дети вслед за ней с криком, – папа не уезжай. Всюду стоял крик и стон, жены и дети бежали за телегами, падали, вставали и вновь бежали.

– Пойдемте домой, мои девочки, вот папа побьет врага и обязательно вернется, а мы его будем ждать. – Через два дня, в страшных муках Саша родила девочку, которая постоянно плакала, видно, что-то у нее болело. Немного оправившись после родов, мать пошла на работу, нужно было помогать колхозу, мужики все ушли на фронт. Детям наказала, чтобы пололи картошку и поливали огород. Лиду назначила старшей, на мать надежды не было, на одном глазу бельмо, а другой еле видел. Но самое главное, чтобы они присматривали за младшей дочерью, та была беспокойной.

– Бабушка, ты за крикуньей присмотри, ни днем, ни ночью от нее покоя нет, мама с ней совсем не высыпается. Мы пойдем полоть картошку, вставай, Валя, это твой ряд, не будешь полоть, пойдешь с сестрой сидеть. Смотри, как я делаю, тяпка тебе великовата, будешь руками дергать, да не ори ты, за стол садишься, кушать требуешь. Если не прополем, картошки не будет, – она, не договорив обернулась, Валя спала на своем рядке.

– Помощница, только под ногами путаться, пусть с маленькой сидит, качает ее. – Вечером бабушка сказала дочери, что Вале работать еще рановато, не справляется она.

– Лида, завтра рано утром разбужу, поедешь со мной в поле рожь полоть, нет, тяпки брать не будем, там крупный сор руками нужно дергать.

– Да разве она сможет выдернуть, это какая же силища нужна, пусть дома остается, я одна с хозяйством не справлюсь.

– Не спорь со мною, мама, всех детей собираем, не она одна едет. – Целую неделю они пололи рожь, потом перешли на пшеницу.

От мужа вестей не было, а немец все дальше продвигался по нашей земле. – Запасы муки подходят к концу, что делать будем, чем кормить семью. Корова есть, а что толку, весь удой забирают для фронта, оставляют немного обрата. Завтра девчонки пусть идут в лес за травами, в суп добавлять будем, Лида знает, какие нужно собирать.

Утром их разбудила бабушка, налила в чашку похлебки и, покормив, проводила в лес.

– Валя держись за мой подол, не теряйся, крапиву я сама рвать буду, у меня варежки есть. Мама далеко нам в лес заходить не велела, с краю только рвать. Смотри, вот она крапива, держи мешок, я его набивать буду. Пока хватит, а это что за трава, попробуем, какой толстый стебель, а внутри сочная мякоть, сладкая, вкуснотища. Ешь, чего встала, нам еще другой травы нарвать нужно, не пойдем же мы домой с полупустыми мешками. Ой, я встать не могу, кружиться все, а ты как, Валя.

– Мне плохо, я падаю, Лида, помоги мне.

– Не плачь, давай поползем, вот только куда, смешалось все в голове. Ага, вот тут мы крапиву рвали, – они проползли несколько метров, и заплакали. А если дотемна не сможем выбраться отсюда, нас волки съедят, помогите люди!

– Чего раскричались, вы откуда, почему одни в лесу?, – около них стояла незнакомая женщина.

– Мамка на работе, а бабушка слепая, с маленькой сестренкой сидит. Мы Чуркины из села Александровки, это тут недалеко.

– Знаю я вашу семью, я из соседнего села, пойдемте со мной, вы встать можете. Не можете, чего же вы наелись, показывайте?

– Вот эту траву, она сладкая, сочная.

– Нельзя ее есть, отравитесь, вставайте потихоньку и держитесь за меня, видно, что вы совсем немного ее съели. Дома молочка выпьете, и все пройдет.

– Нет у нас молока, его забирают, и еды у нас совсем мало осталось.

– У кого сейчас есть еда, вот выпейте по несколько глотков, поможет, – и она протянула им бутылку молока.

Поздно вечером пришла мать, они ей все рассказали, и та пока их не пускала в лес, дома работы было полно. Но вскоре поспела черемуха и они вместе с другими детьми пошли в лес. Лида залезла на высокое дерево, обрывала веточки, бросала их Вале, та быстро обдирала и складывала ягоду в мешок. Вдруг совсем рядом завизжала детвора, Валя оглянулась, объездчик стаскивал детей с деревьев, ломать их нельзя было. Лида попыталась слезть с дерева, но задела платьем за сучок и повисла на нем. – Ой, мамочка, сейчас он напорет мне. – Она дрыгала ногами, сучок обломился, и Лида упала задом в крапиву. – А, а, а, – больно, Валя, где ты, – но той и след простыл, только один мешок валялся. Подхватив его, Лида юркнула в кусты и затаилась там. Объездчик проехал мимо, и не заметил ее. – Лида, я тут, иди ко мне, за соседним кустом сидела Валя.

– Пойдем домой, у меня попа горит от крапивы, больно, ой, ой, ой, не могу.

– Ну, мои хорошие девочки, завтра все в поле, сначала колхозное сено сметаем, а затем за свое примемся. Председатель обещал помочь, перевезти свое сено с полей. – Рано утром разбудив детей, Саша посадила их на телегу, и они отправились в поле. Дорога была колдобистая, телегу сильно тряхнуло, и тут все услышали крик тети Мани, – ой, держите мой горшок, если мое варево лошади под зад попадет, он облезет. Я туда жгучей травы наложила, не знаю, бабы, как у нас желудки терпят.

– А куда деваться, в эту зиму без хлеба будем, понадеялись, как раньше на колхозный, а теперь весь на фронт отправляют. Хоть бы понемногу выдали нам ржи и проса, чтобы весной себе посеять. Знать бы, овощей больше посадила, лука, капусты, картошки. Будем живы, ржи больше посею, огород у нас большой. А еще председатель обещал участки под посев выделить, мужики там сделали вырубку леса, но вспахать не успели, будем осенью пахать.

– Хорошо бы, я курей всех перевела, зерна нет, кормить нечем, сами с едой перебиваемся.

– А я до холодов оставила, пусть пока траву клюют. Саша, ты не в курсе, где сейчас фронт проходит?

– Говорят, немцы к Москве рвутся, хотят захватить ее. Но там наши мужики, они не допустят этого.

Приехали, ребята рубите ельник, распрягайте лошадей, привязывайте волокуши. Стог вершить будут Маня и дед Степан, сможешь потом на стог залезть, дедушка.

– Мы его на руках туда подкинем, только вот толк с него будет или нет, хилый он совсем.

– Кто хилый, – дед расправил грудь, я еще совсем ничего, тряхну стариной.

– Подсказывать будет и то ладно, пару ребят туда посадим, они проворные, дело быстрее пойдет. – Саша раздала детям маленькие грабельки, рассказала, что нужно делать, а сама пошла, метать омет. К вечеру подобрали всю делянку, сметали два большущих омета. Сели за общий стол, тут было изобилие, огурцы, помидоры, редька, картошка вареная, и даже небольшой кусок соленого сала. Поели, бабы затянули песню, а дети, привалившись к ним тут же заснули.

– Намаялись бедные, нет у них детства, не поиграли они в игры. Не поплясали, не поводили хороводы. Помните, как мы росли, тяжело было, но не до такой степени, на все время хватало. Не до того сейчас, кругом такое горе.

– Мы сообща все равно одолеем немца, мужики на фронте, мы на земле работаем, русские люди терпеливые, не боятся никаких трудностей. Хорошо, что волокуши придумали, сколько сена за раз привозят к омету, молодцы парнишки, чтобы мы без них делали. А дед Степан лежит и стонет, говорит, все косточки у него болят. Но завтра обещал опять полезть наверх. А твои-то девчонки как трудились, Лида уже большая, сено на волокуши вилами кидала. И Валя, твоя маленькая не отставала, грабельками гребет сено, запутается в нем, упадет, но тут же встанет и продолжает грести.

– Дочка младшенькая совсем плохая, что-то у нее болит внутри, ножками сучит и плачет. А сейчас и на это у нее сил не хватает, даже с воды рвет. Сама здесь, а сердце там, рядом с ней. Я совсем ее не вижу, мама слепая за ней ухаживает.

Закончились уборочные работы, Чуркины запасли сена на зиму корове, вырыли картошку, насолили капусты и были рады этому. Но до весны продуктов не хватило, как будут выживать? А тут умерла маленькая дочка, Саша несла гробик на кладбище, а за подол ее держались дети. Выкопала ямку и похоронила дочку, в лихое время она родилась, тут только сильные выживают.

Всю зиму дети просидели дома, не в чем было выйти. Эх, дожить бы до зеленой травки, с нее суп варить можно. Наступила весна и снова пахота, сначала колхозные поля засеяли, потом за свои участки принялись. Работали не покладая рук, вспахали участок около леса и посадили там рожь. Саша с утра до позднего вечера работала на колхозном поле, а дети работали дома. Войне конца и края не видно, немец зашел слишком далеко. Муж писал редко, не до этого ему, но Саша радовалась, что он живой. Тут своей работы полон, а еще участок колхозной сахарной свеклы дали, полоть нужно было и окучивать, чтобы она большая выросла.

– Девочки, пойдете, завтра свеклу полоть, дед Степан Вале маленькую тяпку сделал. Тебе Лида три ряда за день пройти, а тебе Валя один, работайте не ленитесь. Председатель обещал нам немного свеклы за это выделить.

Рано утром бабушка подняла детей, завернула в тряпочку бутылку обрата и две картошки, и это еда на целый день.

Они поработали немного и Валя заныла, – Лида, я устала, у меня руки болят, не могу работать больше.

– Вставай, лежебока, уже большая стала пятый годок пошел, если сегодня не успеешь прополоть, завтра одна пойдешь, а тут везде волки шастают, слопают тебя, такую непослушную.

– Я вот скажу маме, что ты меня ругаешь, – Валя, размазывая слезы, заревела в голос. Лида подошла к ней и сама заплакала. – Ты думаешь, мне легко, весь дом на мне. Несу ведра с водой на коромысле, а они за землю задевают, пока приду домой, только по полведра остается. И так много раз хожу пока бочку натаскаю. А там корове вода нужна, и огород полить надо, а еще в поле мама прихватывает. Вставай, Валечка, миленькая, помоги мне, пожалуйста. Мама говорила, вот свекла сахарная вырастет, она нам на ней калиновое варенье сделает, переварит ее с калиной, такая вкуснотища, пальчики оближешь. А еще сахарную пастилу сделает, она как петушки, сладкая. – К вечеру они допололи свою норму, и еле передвигая ноги, отправились домой. Там бабушка накормила их вкусными лепешками, в отруби добавила травы. Они долго ждали с работы мать, но уснули, так и не дождавшись.

Дети войны, сколько вы пережили!

Голод и холод вам спутником были.

Рано пришлось повзрослеть вам тогда,

Детство у вас отобрало война.

Хрупкие нежные руки, как свечи,

Сколько же вынесли детские плечи!

В поле, на фронте, в лесу, у станка –

Ноша войны вам была нелегка!

Поздно вечером с работы пришла мать, подошла к детям, они спали, – труженицы вы мои, ты что же, мама, не видишь, они даже не умылись, спят, наработались. Хотя о чем я говорю, сама часто так делаю, сил на такие занятия не хватает. Что завтра варить будешь, ботва свеклы подросла, свекольник навари. Дети исхудали, председатель обещал немного проса дать на кулеш. Картошки совсем немного осталось, хорошо, что очистки посадили, вот теперь думаю, вырастет на них картошка или ее совсем не будет.

И снова уборочная страда, бабы резали и вязали в снопы, пшеницу, рожь, а подростки и девчонки возили их на лошадях на ток.

– Лида, садись на рыдван, вези на ток зерно, а следом за тобой Лешка поедет.

– Боюсь я, лес рядом, может еще, кого со мной пошлете.

– А тут работать, кто будет, не спорь, бери вожжи и в путь, – сказала мать. Лида ехала в темноте и дрожала, хорошо высоко на снопах сидела. Она уже отъехала на дальнее расстояние, и тут у рыдвана отлетело колесо. – Ой, мамочка, помогите, спасите, боюсь одна, – кричала Лида и слезы застилали ей лицо.

– Чего разоралась, слезай, сейчас ремонтировать будем. – Лешка подтянул колесо и стал вставлять его на штырь. Да помоги ты мне, нужно эту сторону у рыдвана приподнять.

– Никак не получается, хорошо, что ты тут со мной, одна я боюсь, – и она захлюпала.

– Набрали девчонок, толку от них никакого, вставляй колесо, а я рыдван приподниму. Вот так, теперь нужно найти штырь и закрепить колесо, давай шарить вокруг руками. Нашел, далеко не отлетел, у него головка сломалась, сейчас вставлю, нам бы до тока добраться.

После колхозных полей перешли на свое, были рады, что набрали немного ржи и пшена. Лида и Валя в ступе обшелушили зерна и мололи на жернове муку. А осенью Лида, вместе с другими детьми из их села пошла в соседнее село в школу. Дорога шла через лес, выпал снег, на ноги Лида надела шерстяные чулки и лапти, другой обуви у нее не было. К обеду снег подтаял, ноги у Лиды промокли, ничего не чувствовали, обморозились. Мать с бабушкой растерли их какой-то настойкой, хранившуюся в погребе еще с мирных времен. Ноги постепенно стали отходить и ее отправили на печь, там они еще сильнее начали ломить. Несколько дней она не ходила в школу, у нее на ногах появились гнойники, которые тут же лопались и превращались в болячки. Что только бабушка не предпринимала, но не могла их вылечить. Как-то раз пришла к ним соседка и говорит, – что же вы над ней издеваетесь, без ног девчонка останется. Нужно их лечить медным купоросом.

– Нет у нас его, а что делать не знаем?

– У меня немного в запасе есть, я принесу, помажете несколько раз, и все пройдет. – Принесла соседка купорос и мать стала натирать ноги Лиды, но улучшений не наступало, она плакала от боли. И тут до них дошло, что его нужно растворить в воде и настойкой смазывать ноги. Через несколько дней болячки поджили, и новые не появлялись. В школу она ходила, но уже в бабушкиных чеботах, привязывала их к ногам, чтобы не слетали.

К концу войны, недалеко от села стали строить сахарный завод, камень возили на платформах с карьера. Набирали рабочих, кидать камень на платформы, за это платили наличные деньги. Лида пошла туда, чтобы заработать себе на одежду, в школу ходить не в чем было. Если камни были большие, она их дробила специальным молотком и кидала на платформу. Часто вместе с ней ездила Валя, хотела сестре помочь. Однажды бригадир пришел к ним домой и говорит бабушке, – что же вы с девчонкой делаете, надорвалась она, у нее же детей не будет, ходит, загибается.

А тут и войне конец, радовались победе, наконец-то фашистов прогнали с русской земли. Но от этого трудности не кончились, а их стало еще больше. Только через год после победы пришел с войны отец, был он весь израненный. Ноги гнили от осколков, так их было там много, ходить первое время не мог. Мать прикладывала к ранам мазь, и она вытягивала осколки. После войны родилось еще четверо детей, и всем работы хватало в доме, семья-то была большая. Но на первых порах больше всего доставалось старшим дочерям, это они вынянчили своих братьев и сестер.

После школы Лида стала работать, чтобы помочь своей семье. Потом уехала на учебу в Стерлитамак, вышла там замуж. У нее был замечательный муж, добрый, заботливый, а вот детей так Бог и не дал. Во всем виновата проклятая война, если бы не она ….

ЕЛИЗАВЕТА

Победа! Такое небольшое слово, а сколько смысла таит в себе. Это слово вселяло в людей веру в светлое будущее. Радость и гордость за свое отечество переполняло их сердца. Оно прилетело за тысячи верст, от Германии в небольшое русское село. Люди сначала не поняли, о чем идет речь, а когда осмыслили, начали обниматься, целоваться, поздравлять друг друга. В этой победе есть и их доля участия, они своим самоотверженным трудом помогали фронту, зачастую голодая сами, отдавали последний кусок.

Елизавета сидела в доме, тупо уставившись в окно. Она часто так делала, когда выпадала свободная минутка. Двоих сыновей унесла у нее война, один погиб в начале войны, а второй в 43 году. От мужа за всю войну не получила ни одной весточки, но чувствует, что он жив, и где-то томится его душа. В дом залетела соседка, Елизавета не заметила ее. – Лиза, победа, ты слышишь, победа!

– Слышу, я рада, только сынов моих не вернуть, где они, скажи, где мои сыны? – она горько заплакала, уткнувшись в плечо соседки.

– Не плачь, не у тебя одной унесла война сыновей, посмотри, вон Нюра идет, четырех потеряла. Давай, собирайся, бери, что у тебя есть, праздновать будем. Председатель всех собирает, по этому случаю хлеба напекут. Бабы уже стараются, сначала митинг будет, а потом веселье.

– Какое уж тут веселье, у меня кроме картошки и капусты ничего нет.

– И это хорошо, а у кого сейчас что-то лучше есть, все так перебиваются. Кладовщик наш обещал по этому случаю шмат сала принести. Вот ведь черт, немного, а себе выкраивает из колхоза. И корова у него справная и кабанчик веселенький бегает, и у самого наличность круглая. А всем говорит, что травой откормил, мол, поросенка.

– А знаешь, у меня с довоенного времени две поллитровки осталось, одну возьму за помин души моих сынов выпьем, а вторую, когда Гриша вернется домой.

– Ты еще надеешься, вон, сколько наших бойцов пропало без вести. Люди рассказывают прямо в теплушках накрывал немец с самолетов бомбами, поди, разберись, кто там погиб.

– Нет, мой Гриша живой, и я дождусь его, он обязательно вернется, мы сегодня на работу пойдем или нет?

– Какая уж тут работа, за один день ничего не случиться, доярки коров уже подоили, вечером еще сходят. А мы в поле и завтра успеем, теперь у нас вся жизнь впереди.

На митинге председатель поздравил всех с победой и сказал, – мы не должны расслабляться, работать нужно с удвоенной силой. Нам нужно кормить жителей городов, вон Ленинград, какую блокаду выстоял, люди умирали с голоду. Продукты с большой земли почти не доходили до них, мы больше не допустим этого.

– А нам-то что-нибудь останется, ведь многие перевели скотину, кормить ее нечем было. Да и в селе остались одни солдатки, мужиков почти нет.

– А мы, поглядите, какие бравые стоим, – председатель опирался на палочку. Нога у него после ранения не двигалась, он волочил ее за собой. Вот дед Егор, посмотрите на него, чистую рубаху надел, волосы репейным маслом намазал.

– Это я на тот случай, если напьюсь, чтобы не торчали в разные стороны. А то все бабы разбегутся, а я еще и приголубить могу, коли надо будет.

– Надо дед, надо, нас давно никто не голубил, а что же ты раньше-то молчал, мы бы к тебе очередь выстроили, – и все дружно рассмеялись.

– Скоро в городах заработают разрушенные фабрики и заводы и перейдут на выпуск мирной продукции, нам позарез нужны тракторы и сеялки. Распашем больше земли, засеем ее, и будем собирать большие урожаи, тогда всем хватит. А теперь бабы, накрывайте на столы, гулять будем по случаю победы, мы заслужили это.

Прошел год мирной жизни, но мало что изменилось в селе, как и раньше, работали от темна, до темна, своим трудом помогая восстанавливать разрушенную войной страну. Елизавета в каждый приход поезда бегала на полустанок, который находился в двух километрах от села. Встанет около путей и ждет прибытия поезда. Нет ее Григория, задерживается, но обязательно вернется, так сердце ей подсказывает.

– Снова ты Елизавета прибежала к поезду, остынь, не приходи больше, видно нет его в живых.

–Неправда, живой он, где похоронка, нет ее, я сердцем чую, жив он и мается, вот только где?

– Упертая ты, этим только себя терзаешь, пойдем домой, поездов больше не будет, пойдем.

– Ты иди дед, а я еще постою немного, может он раньше вышел и идет сейчас сюда.

– Елизавета, о чем ты говоришь, если он был бы жив, он на крыльях летел домой, к тебе. Все знают, что вы любили друг друга. Оба веселые, задорные, плясуны и игруны. За вами было не угнаться, всех перепляшите и перепоете.

– Теперь нет такого задора и веселья, да и сынов мне никто не вернет, – на глазах Елизаветы навернулись слезы.

– Пойду я, ты еще догонишь меня, – дед медленно зашагал к селу.

Елизавета стояла, зорко вглядываясь вдаль, но так никого и не дождавшись, направилась прямиком в поле.

– Елизавета, когда прекратятся эти постоянные отлучки, срываешься с места, никому ничего не объяснив, так нельзя, кто работать будет, – начал ругаться бригадир

– Успею, наработаюсь, до темна еще ох как долго, не волнуйся, бригадир, я свое отработаю.

Вот так, на протяжении нескольких лет, в любую погоду, бежала Елизавета к поезду и долго стояла там, прижав руки к груди. Все ее считали немного тронутой, да и немудрено, такое горе каждого свалить может, троих на войне потеряла.

В тот день сердце заволновалось больше обычного, и она подумала, стареть стала, лучшего уже и не будет. Встала около полустанка, скоро поезд подойти должен, да вот и он пыхтит и отдувается. Притормозил, из вагона вышли сельчане и старый бородатый дед. Он огляделся и подошел к Елизавете, – ты, чей такой будешь, вроде не из наших?

– Лиза, ты меня не узнала, я муж твой, Григорий?

– Григорий, так он у меня не такой был, красавец и весельчак, первый парень на деревне.

– Война проклятая наложила на меня такой отпечаток, не узнаешь меня?

– Голос вроде бы похож, Гриша, да что же они с тобой сделали, изверги! – Она встала на колени и обняла его ноги, уткнувшись в них. Наконец, я дождалась тебя, я одна верила, что ты живой и обязательно вернешься домой. Ничего, у меня поправишься, подстригу тебя, бороду сбреем. Гришенька, миленький, дорогой ты мой, пойдем домой, давно ты в селе не был! – Вокруг них стояли сельчане и плакали, мыслимое ли дело, через столько лет Григорий вернулся домой.

– Это Григорий мой, дождалась, ничего, были бы кости целы, а мясо нарастет, я его откормлю.

– Лиза, а сыновья где наши, почему не пришли, заняты работой?

– Нет, наших сынов Гриша, младшенький в начале войны погиб, а старший в 43 году. Вот поправишься, и поедем на их могилы, мне писали уже оттуда, но я тебя ждала.

– Значит, нет сыновей, – слезы потекли из его глаз на ватник.

– Не плачь, Гриша, мы помнить их будем, вдвоем нам будет легче переносить утрату, пойдем домой.

– Ходок из меня неважный, добрые люди посадили в поезд, – и он еле передвигая ноги, направился к тропинке.

– Вдвоем мы быстро дошагаем, – она подхватила его под руку и привалила к себе. А тут сельчанка подхватила с другой стороны, и они вдвоем поволокли Григория домой.

– Вот мы и дома, здесь ничего не изменилось, все по-старому. Ты приляг пока на постель, я сейчас воды нагрею и помою тебя. – Но он так и остался сидеть на лавке, видно сил у него не хватило добраться до кровати.

К вечеру к их дому стали подтягиваться односельчане, несли, кто, что мог. Молча расселись за столом, выпили по рюмочке и заговорили.

– Гриша, ты пошто так долго воевал, или тебя не отпускали с фронту.

– Нет, дед Егор, отвоевался я еще в конце сорок второго года. В плен меня забрали, контуженный был, ничего не соображал. Служил я в орудийном расчете, снаряды подносил, там только успевай, поворачивайся. Танки на нас поперли, да так много, что не успевали считать. Сражались мы отчаянно, наш расчет пять танков подбил. А тут, как на грех, снаряды кончились, нужно было ползти за ними. Хоть и недалеко, а время-то идет, боковым зрением увидел, что накрыли соседний орудийный расчет. И только хотел открыть ящик со снарядами, громыхнуло с такой силой, что я потерял сознание. Очнулся темень, застонал, вспомнил, что со мной произошло, встать не могу, ползком добрался до своего расчета, а там все землей завалено. Решил дождаться утра, посмотреть, может, кто-то еще жив остался. Но тут до меня донесся стон, пополз в ту сторону, огляделся, наш боец, лежит, обе ноги ему оторвало, чем тут поможешь. Начал успокаивать его, все мол хорошо, завтра наши придут и его увезут в госпиталь. Потом услышал голоса, пополз, там еще четыре бойца, все, как и я контуженные. Решили дождаться утра, чтобы похоронить товарищей, а потом уже действовать по обстановке. Сон сморил нас к утру, проснулись от немецкого окрика, немцы показывали, что нам вставать нужно. Повели нас к машине, мы кое-как забрались туда. Подъехали к какому-то селу, там немцев много и танки стоят, это из них вчера наших расстреливали. Знать бы, что так будет, ползком, но уползли бы от того места подальше. Да и не знали, в какую нам сторону податься. За селом загон был, в мирное время там коров держали. Нас загнали туда, конец октября, но погода стояла теплая, иначе мы бы не выжили. Стали нас гонять на вырубку леса, из него мы построили времянку. Нам бросили туда соломы, но мы понимали, что в сильные морозы мы без обогрева не выдержим. Решили мы втроем бежать, дождались, когда нас приведут в лес, кинулись врассыпную. Пули свистели нам в след, мне удалось оторваться от преследователей. Углубился далеко в лес, но я понимал, что без пищи и воды долго не протяну. Несколько дней глодал кору деревьев, а потом вышел к небольшому селенью. Огляделся тихо, подошел к крайнему дому, постучал, вышел пожилой, но еще крепкий хозяин, – чего нужно, носит тут всякий сброд.

– Свой я, в плену был, бежал, помогите мне, покормите, три дня не ел.

– У нас у самих нечего нет, вон картоха, да капуста квашенная, – Григорий не дожидаясь приглашения к столу, с быстротой налетел на него начал поглощать пищу. Насытившись, отвалился на лавке и осоловел. Хозяин что-то говорил ему, но он не слышал. Сколько он проспал, не помнит, проснулся от чьих-то голосов. За окном хозяин говорил с полицаем и показывал на дом рукой. Все, сейчас его схватят и снова плен, нет, он просто так не сдастся, лучше смерть. Он выбил окно с другой стороны и выпрыгнул на улицу. В лес, снова в лес, мелькало у него в мозгу, успеть бы добежать до него. Что-то стукнуло его по ноге, и он упал. Ранен, подумал он, и потерял сознание. Очнулся снова в доме старика, это был староста. Нога ниже колен была обмотана тряпкой, – скажи спасибо, что не убил, – сказал полицай, – ты еще пригодишься Германии, рана сквозная, скоро заживет. Дед знает свое дело, он быстро поставит тебя на ноги. Через три дня я заберу тебя, – и полицай вышел из дома.

– Зачем тебе это нужно, ты же наш, советский человек, отпусти меня, не бери грех на душу, – просил старосту Григорий.

– Я всю жизнь ненавидел вас, краснопузых, – лицо старика стало багровым, мои родители знаменитого рода. Когда началась революция, я прибился в эту деревню и жил по поддельным документам. Ненавижу вас, теперь вам всем конец, крепкая власть устанавливается повсюду. Перебьем вас всех, а кто работать на нас будет, вот поэтому и лечу тебя. Мы, патриоты, возродим свою Россию, такой, какой она была до семнадцатого года.

– Ты заблуждаешься дед, немцы вам не позволят этого сделать. Вы, как и мы будете рабами и холуями, будете спину на них гнуть, иначе и вам конец. Но старик не слушал его, связал руки и продолжал лечить. И правда, через три дня Григорию стало легче, он начал понемногу ходить. Полицай приехал через неделю и увез его в тот же лагерь. Там было много народа и однажды их посадили в машины и повезли дальше, в город, где они восстанавливали какое-то здание, поговаривали завод. Хотели подорвать его, но не было взрывчатки, да и полицаи не отходили от них. Во время одного из налетов, Григорию и еще двум бойцам удалось бежать. Хорошо, что было лето, они питались травой и разной ягодой, пили воду из ручья. Несколько раз заходили в села, разживались харчами, добрые люди делились с ними последним куском. Вышли на своих, но и тут продолжались их мученья, долго пытали, кто они и кем засланы. Потом посадили в теплушки и отправили в Сибирь. Зимой сорок седьмого года Григорий сильно простыл и уже не встал с нар. Все думали, что ему конец, лекарств не было. А тут пришел с соседнего хутора дед, прослышал про больного Григория и уговорил начальника лагеря отпустить к нему, все равно он не жилец на этом свете. Долго Григорий был между жизнью и смертью, и все-таки победил, выжил, но здоровье не восстановил. А тут амнистия подоспела, и его освободили, дед посадил в теплушку и отправил домой.

– Вот и вся моя история, теперь вы отвернетесь от меня, таких, как я причисляют к изменникам родины.

– Дык, это как посмотреть, ты же не по своей воле попал в плен, – сказал дед Егор, – сопротивлялся, убегал из лагеря. Ты свое получил с лихвой, и отворачиваться от тебя мы не будем. Моего сына убили на войне, а как там было, никто не знает.

Два года прожил Григорий дома и умер в муках. Елизавета шептала, сидя возле него, не умирай, Гриша, не умирай, как же я одна без тебя-то.

М Е Ч Т А

Рабочий день закончился, и коллеги, как тараканы, начали разбегаться в разные стороны. Кате не хотелось идти домой, там ее никто не ждет. В свои тридцать два года у нее не было ни мужа, ни детей, ни знакомых, ни подруг. Хотя, тремя годами раньше все это было. Была подруга Лида, и друг, за которого Катя собиралась выйти замуж. Теперь у них семья, ребенок, а она одинока. Катя познакомилась с Антоном на танцах, в Доме культуры. Он выбрал ее, хотя, рядом стояла подруга. С этого времени у них начался головокружительный роман. Катя влюбилась и была на седьмом небе от счастья, рядом с ней был красивый молодой человек.

После одной вечеринки, Катя попросила Антона проводить Лиду до дома, ей нужно было добираться на другой конец города. В это время у самой было спокойно на душе, Антон сделал ей предложение и они скоро должны пожениться. А перед самой регистрацией Лида преподнесла ей сюрприз, оказывается, она забеременела от Антона. Как, где когда, Катя задавала себе эти вопросы и не находила на них ответы. Смогли, в тот вечер он проводил ее до дому и зашел попить чайку, жажда его замучила. Антон не стал опираться, подтвердил факт их близости. И от ребенка не стал отказываться, быстро переписал заявление в ЗАГСе, и зарегистрировал свой брак с Лидой. Горько, обидно, это сейчас она так думает, а тогда, померкло небо над головой, и она окунулась в кромешную тьму. Медленно и упорно она выплывала оттуда, но за ее плечами уже не было ни жениха, ни подруги. Одна, совсем одна, со своими бедами и печалями.

Катя зашла в свой дворик, ребятня играла на детской площадке, старики стучали в домино, старушки судачили на лавочке. В стороне от них, на соседней лавочке сидела одинокая старушка, Катя и раньше ее видела. По щекам ее стекали капельки слез, которые, как бисер, блестели на солнце. Еще одна несчастная женщина, ей вдруг захотелось утешить ее, и она направилась к лавочке.

– Здравствуйте бабушка, о чем вы так горько плачете, расскажите мне и вам будет легче. Это я по себе знаю, вас кто-то обидел?

– Судьба, дочка, это она меня наказала, здесь из родни остался внук. Я издалека сюда приехала, года два назад. Привезла меня племянница, а сама возьми да помри. И смерть ее какая-то нелепая. Вы сейчас дома в нейлонах, да капронах ходите. Рукавом капронового халата она задела горящую конфорку. Капрон быстро расплавился и въелся в кожу. Сразу в больницу не пошла, решила лечиться самостоятельно. На другой день ее увезли в реанимацию и оттуда она уже не вышла. Похоронили ее, и стала я жить с внуком. Я не хотела сюда ехать, но племянница уговорила меня, она будет ухаживать за мной.

– А муж, дети, они, почему вас отпустили с насиженного места?

– Муж мой, Иван умер, а детей нам с ним Бог не дал. Похоронила я его у себя на родине, а сама оказалась здесь. В этом городе жила вся моя родня, мама, две сестры, племянники. А сейчас, кроме внука Олега никого не осталось, померли. На родине у меня осталась сестра двоюродная с мужем, да их дети. Сестра старая, как и я, никуда не ходит. Одна племянница какое-то время доглядывала за мной, подкармливала. Продукты приносила, сейчас она сама сильно болеет, не до меня ей.

После смерти моей племянницы, внук привел в дом женщину, но мы с ней не поладили, да и кто я ей, чужой человек. Как он там, мой Иван, ходит ли кто на его могилу, а то зарастет вся. Я не скажу, что мы с ним жили, душа в душу, всякое бывало, он выпить любил, а по этому делу буйным становился. Тогда лучше не связываться с ним, а то хуже будет. Сколько раз меня избитую вырывали соседи из его рук. Пьяный, не ведал, что творит и боялся только Паньку, мужа двоюродной сестры, тот быстро успокаивал его. На другой день муж говорил, уважаю только Паньку, это человек.

– Если уж такой дебошир был, почему не разошлись с ним, что вас держало рядом?

– Эх, дочка, в двух словах не скажешь, тут целая история. Судьба в юношеском возрасте нас обоих наказала, на том и сошлись. В годы войны это было, мать решила уберечь Ваню от мобилизации на фронт, он слабеньким рос. Хотя к этому времени ему было шестнадцать лет, боялась, что и таких заберут. Отгородила ему мать в комнате рядом с печкой уголок, обложила камнем, обмазала глиной и побелила. Сверху доски накидала, да барахло старое. Если в окно видела, что к ним кто-то шел, сажала маленьких детей на лежанку, чтобы никто не догадался его там искать. Ваня безвылазно сидел там, очень редко его мать выпускала и только по ночам на волю. В деревне забеспокоились, пропал Иван, спрашивали у его матери, где он, но она разводила руками, убежал мол на войну. А все было напрасно, только к концу войны стал подходить его год призыва. Выпустила мать сына на волю, а он назад лезет, привык к темноте, на свету глаза резало. Односельчанам объяснила, плутал где-то сын и вот объявился больной и немощный. Иван долго сторонился людей, был молчаливым и замкнутым. Мать возила его к врачам и ему поставили диагноз дистрофия. Работать в колхозе он не мог, так и сидел на лежанке за занавеской. А тут прослышала мать Ивана, что в соседней деревне одна девушка тоже пострадала во время войны. Решила сосватать их, поехала и привезла меня к себе домой. С порога я увидела, сидящего за столом, бледного, изнеможенного человека с редкой бородкой и усами. И еще я заметила его большой живот. Мне почему-то жалко стало его, я подсела к нему и начала рассказывать о себе, про него мне мать рассказала. Отца моего, в первые дни убило на войне, осталось нас у матери четверо детей. Я была самой старшей и сразу пошла, работать в колхоз. Летом в поле, зимой на ферме. Работали без отдыха, голодные, холодные. Но мы знали одно, что это для фронта и верили, что наши победят. В сорок третьем году, в конце лета, к нам зашел бригадир, и сказал, чтобы я собиралась, через два дня нас повезут на торфяники, далеко от наших мест. Я заплакала, мать запричитала, куда меня повезут, меня только шестнадцатый годок пошел, но я выглядела на все восемнадцать. Ничего, сказал бригадир, девка крепкая, выдержит. Позже мы узнали, что он меня вместо своей дочери послал, под ее документами. Нечего делать, мать дала мне судок в дорогу, по всей деревне собирала, кто, что даст. Налила двухлитровую бутыль молока, корова была своя, тем и выживали. Собрали нас по всей деревне шесть девчат и отправили на машине в город. Там посадили в теплушки и повезли на Север. Две недели ехали, в дороге изголодались, никто нас не кормил, свои продукты давно кончились. На какой-то станции послали девчонки меня за водой и дали помятый бидончик. Вылезла из теплушки, огляделась, недалеко колонка, но там народу, не протолкнешь. Вдалеке увидела еще одну колонку, там народу никого. Побежала туда, но на подходе на меня напала бродячая собака, тощая. Зубы оскалены, того и гляди загрызет, тоже голодная. Я что есть силы, бросилась бежать от нее, не разбирая дороги. Налетела на обходчика, он прогнал собаку и спросил, откуда я.

– С поезда, на торфяник едем, две недели в дороге.

– Поезд твой только что ушел, смотри, вон его хвост виднеется.

– Как ушел, не может быть, а я как же, куда мне теперь?

– Мой тебе совет, добирайся домой, следующий поезд в ту сторону будет не скоро, пропадешь тут. Где жила, знаешь свою область, район, село?

– В Чкаловской области, район не знаю, село Березняки, там у нас вокруг березы растут.

– Ты сейчас иди в поселок, ночь скоро, найди ночлег, а завтра приходи сюда, что-нибудь придумаем.

– Спасибо вам, – Настя заплакала и зашагала в сторону поселка. Подошла к крайней избе и постучала в окно. На крыльцо вышел мужчина, – чего тебе нужно, ходите тут, попрошайки, самим есть нечего. Иди, иди, а то сейчас скажу кому надо, еще не знаю, кто ты и откуда, может быть шпионка. – Настя отскочила за дом, прижалась к нему и заплакала. Видно нигде ее не пустят на ночлег. Но тут она услышала, что кто-то вышел из дома и направился к ней. Это была хозяйка, за пазухой она что-то держала.