Отрывок из книги
У каждого служившего в армии – хоть срочника, хоть офицера – своё отношение к армейскому периоду. Лично для меня армейская служба стала не только хорошей жизненной школой. Она подарила мне удивительную встречу, память о которой жива до сих пор. Думаю, пришло время рассказать о ней, ничего не утаивая и не скрывая.
Срочную службу я начал в середине пятидесятых годов ещё того, прошлого века в небольшом городке Борщёве на Западной Украине, где, как оказалось, продолжали бесчинствовать недобитые бандеровцы. Затем, в связи с событиями, происшедшими в Венгрии в 1952 году, наша часть была переброшена в эту страну. Вначале я участвовал в минировании австрийско-венгерской границы, затем был направлен в штаб 27-й мотострелковой дивизии, где после соответствующей подготовки работал в особом отделе, занимаясь кодированием военных карт, шифровкой и расшифровкой секретных и совершенно секретных документов. Штаб дивизии располагался в городе Секешфехерваре, куда я, как особист, имел право выходить. Пользуясь такой возможностью, я иногда (если был без оружия) заглядывал в гарнизонный Дом офицеров, где был неплохой коллектив солдатской самодеятельности. Однажды, оказавшись на репетиции солдат-артистов, полушутя-полусерьёзно спел одну из любимых песен Марка Бернеса об эскадрилье «Нормандия». И неожиданно стал участником этого коллектива. Позже расширил свой песенный репертуар, стал читать стихи, прозу и даже вести концерты в качестве конферансье. Но вот закончились три года армейской службы. Я уже готовился паковать свой дембельский чемодан, когда меня неожиданно вызвал шеф – начальник особого отдела майор Дрешин. Это был настоящий боевой офицер, не единожды раненый, обладавший феноменальной памятью. Я дружил с его сыном – десятилетним Юркой, красивым, как девчонка, мальчишкой. Дрешин знал об этом и не препятствовал нашей дружбе. Больше того, относился ко мне как к старшему сыну, называя меня, если мы оставались одни, не по-уставному, а просто по имени.
.....
– Через неделю? Это же совсем скоро! – девушка вытянула перед собой ладони и, видимо, от волнения перешла на венгерский. – Эдь кеттоо хааром неедь от хат хеет. Эз лэхэтэтлэн![3]
Илона растерянно смотрела на меня, с трудом сдерживая слёзы. Я не ожидал такой реакции и молчал. Наконец взял себя в руки.
.....
