Читать книгу Волчица киноповесть - Группа авторов - Страница 1

Семь лет прошло после Великой отечественной войны. Уже заросли раны на полях от гусениц и взрывов, леса и реки снова начали воссоздавать былую тишину. Множество деревень тяжело встают на ноги, в основном благодаря огрубевшим женским плечам.

Множество деревень… вдов.

Звучит песня

Из ромашек на лугу

Я сплету венок

Постою на берегу,

Чтобы ты увидеть мог.

Ты плыви, венок, плыви

Да за милым вслед…

Такая вот деревня, которых много в советской Белоруссии, расположилась на берегу широкой реки. Среди сохранившихся и неумело восстановленных женскими руками изб, всё-таки хватает пепелищ, заросших крапивой и бурьяном. Заросла и обветшала деревенская лесопилка. Поля для пшеницы давно превратились в бескрайние луга, на которых теперь пасётся небольшое колхозное стадо.

Возле покосившейся дойки кипит посильная колхозная работа. Несколько коров, телят и овец чувствуют особую заботу доярок, поскольку это стадо является основным деревенским богатством. Женщины деловито наполняют молоком серые фляги, шутят, поют. Будто не было вовсе никакой войны и разрухи, или просто все стараются жить дальше.

Настасья, молодая женщина «кровь с молоком», лежит на копне сена с соломинкой в зубах. Она мечтательно смотрит в небо и красиво поёт. Потому что сама – красивая. А у всех красивых людей всё получается красиво. Особенно, когда чёрные вьющиеся волосы, пышные грудь и бёдра, и, конечно, глаза. Как уголь – чёрные и бездонные. От таких глаз мужчины пьянеют, влюбляются в один момент, совершают дерзкие поступки, предлагают замуж… Только где они – мужчины-то…

Как у всех женщин в деревне, Настасье от мужа досталась только одна похоронка.

На липком от пота, румяном лице – загадочная улыбка. То ли от мечтания, то ли от глубокой и отчаянной тоски. И в песне звучат, едва заметные, надрывные нотки.

Настасья допевает песню.

Тихо-тихо позови,

Хоть и не услышишь, нет.

Подходит Марковна, пожилая крестьянка, с коричневыми от солнца натруженными руками, останавливается, любуется, улыбается. Настасья, беспечно развалившись на сене, сладко потягивается, вздымая грудь, которую едва скрывает простая рубаха.

Марковна, всё же не стала прерывать песню, а дослушала до конца и только потом, без упрёка:

– Певунья, молоко иди цеди! Дед Макар скоро забирать приедет!

Настасья, прищурив глаз, улыбается:

– А я своё уж процедила!

– Дык, другим подмогни! Разлеглася, бурёнка недоёная!

Настасья поднимается, зевает, потягивается, отряхивает соломинки сзади, повернувшись к Марковне спиной и виляя задом.

– Скушный ты человек, Марковна! Уж и помечтать не даёшь!

Настасья идёт к остальным бабам, процеживающим молоко во фляги. Марковна провожает её взглядом:

– Видали?! Размечталася она!

Марковна подбирает пустую флягу, идёт за Настасьей и продолжает «рассуждать вслух», чтобы остальные слышали:

– Настасья, я вот тут смотрю на тебя, если у нас надои упадут, ты ж колхозу подмогнёшь-нет?

Настасья повернулась к Марковне, уперев руки в боки.

– Ты это об чем, Марковна, чо-т я не пойму? Я что ль и так не помогаю?!

Марковна продолжает, обращаясь к бабам:

– Я не об том! Ну, смотри, бабы, какие у Наськи-то!

Марковна показывает на себе, обводя воображаемые настасьины арбузы:

– Мы ж враз план перевыполним! Не возражаш, если подергаем тя в случае чего… за дойки твои?

Все бабы начинают хохотать. Настасья, нисколько не смущаясь, достойно и многозначительно поясняет, поправляя грудь:

– Энти сокровища токма для мужика ухватистого! Так шо колхоз как-нито перебьётся!

Варвара, подруга Настасьи, совсем худышка, с длинной, почти белой косой:

– Ой, никак для Деда Макара бережёшь!?

– От мово жару Дед Макар обуглится, а то и сгорит вовсе!

Беззубая бабка Марфа, едва не торжествуя:

– Точно! Огонь-девка! Тебя зимой заместо печки можно!

Настасья, изображая печаль и вздыхая:

– А если бы кто да на энтой печке меня ешшо и потискал бы, как следоват, то и впрямь, зимой топить не надо!

Бабы смеются. Варвара обнимает Настасью, что-то ей шепчет на ухо, после чего они обе долго хохочут.

Подъезжает на бричке председатель – поседевший мужчина, постаревший от войны. У него нет левой руки, а половина левой ноги – на простой деревянной культе. Немного прихрамывая, он спешит к бабам, улыбается.

– Ну всё, бабоньки! Всё! Будет нам подмога! Переселенцы согласны к нам приехать! Брат отписал…

Бабы обступают председателя, бабка Марфа недоверчиво спрашивает:

– Енто те староверы что ли?

– Белорусы. Всей общиной приедут. Навовсе!!! Жить!

Поближе к председателю пробирается Настасья.

– Ну-к, ну-к! Каки-таки староверы? Сколько? Мужички там у них есть, которы ничо?

Марковна легонько отстраняет Настасью.

– Очередь займи сперва! Сначала, которы вдовые!

– Не, ну видали, а? А я?! Что ли не вдовая? Двенадцать годов разменяла!

– Всё одно! Старшим – уступите место!!!

– Да за ради Бога! Только самые-самые – как раньше в продмаге – из-под прилавка, так и знай!

Бабы хохочут. Председатель ловко прикуривает одной рукой.

– Да будет вам! Дурёхи!

Подъезжает Дед Макар на телеге, останавливается, подходит к бабам, тихонько спрашивает, что тут, да как.

Бабка Марфа из-под ладони смотрит на дорогу, по которой идут какие-то люди, поднимая пыль, из-за которой разобрать ничего невозможно.

– Ой, никак идут! Гляньте-ка!

Оборачивается на дорогу Марковна.

– И правда… Толпа целая! Тока не видать!

Все смотрят на дорогу.

Толпа людей шагает по пыльной дороге с пригорка. Из-за пыли их невозможно различить. Люди идут в две колонны, но не в ногу. Сбоку топает ещё кто-то.

Бабы смотрят, закрываясь ладонями от солнца. Думая, что это – староверы, поправляют платки. Настасья совсем разволновалась.

– Председатель, хош предупредил бы! Я бы платок другой из сундука вынула, да рубаху!

Марковна прибирает волосы в гребень, повязывает платок.

– Ты и так глазищами своими кого хош затмишь!

– Будто на глазищи кто из мужиков смотрит! Перво-наперво – вот!

Настасья демонстративно выпячивает и поглаживает грудь. Варвара, поправляя свою косу:

– А что уж, и коса ни к чему?

Марковна заканчивает приборку.

– К чему, к чему! Вот лениться будешь – муж тебя за неё и оттаскает!

– Муж… Где бы его ещё взять…

Бабка Марфа с дедом Макаром грузят флягу с большим трудом и садятся на телегу.

– Не переживай! Ты девка молодая – кого из староверов этих и охомутаешь!

Настасья торопливо несёт от колодца ведро с водой, ставит:

– Во-во! А потом поклоны будешь бить – всю башку отшибёшь! – черпает кружку, умывает лицо.

Все смеются. Подходят к ведру с водой – кто попить, кто умыться.

Бабы подносят остальные фляги, поднимают их на телегу, не отрывая глаз от дороги.

Толпа приближается и теперь видно, что это не староверы, а немецкие военнопленные в сопровождении конвоя. Их человек пятнадцать. Все измождённые, усталые, пыльные. Все одеты по-разному: кто-то до сих пор в изрядно потрёпанном военном, кто – наполовину в гражданском. Так же с обувью и головными уборами. Лишь у некоторых военные пилотки и фуражки.

Сопровождает их наш старшина, который останавливает колонну возле колодца и объявляет привал.

Немцы бросаются к колодцу, толкаются, образуют очередь.

Старшина снимает фуражку, вытирает пот, поправляет вещь-мешок и автомат, оглядывается по сторонам, смотрит на колхозников.

Бабы недоумённо смотрят на Председателя. Настасья, будто ничего не понимая:

– Энто кто? Председатель, ты кого привёл?

Марковна, потеряв в одну минуту своё веселье:

– Немцы. Не видишь, что ль…

Председатель докуривает папиросу, бросает её на землю и долго топчет.

– Староверам церковь нужна – без неё они никак не согласны. А строить кому? В деревне тока Вы, да дед Макар!

Бабка Марфа спрыгивает с телеги, семенит к председателю:

– Энти нехристи что ли построют?

– И построят! Они нам всё построят! Всё, что разрушили!

Марковна совсем расстроилась:

– Как же это? У них же руки-то все… В крови мужиков наших!

– Вот и отмоют заодно!

Настасья всматривается в толпу у колодца.

– Доходяги-то каки… Их же брёвнами-то задавит! Ей Богу – задавит!

Председатель оглядывает всех, сердито:

– Ничо! Сдюжат! Они и лесопилку нам запустят, и старую делянку всю уработают!

Бабка Марфа, возвращаясь к телеге:

– Лесопилку… Вилами им в бок!!!

– Где я те других-то возьму?! Этих вон – и то! На год только дали!!!

Марковна, почти возмущённо:

– Это цельный год их тут терпеть?!

– Вы, вот что, бабы! Языки свои прикусите! Доски нам нужны? Нужны! Кругляк нужен…

Настасья туго завязывает на голове платок.

– Вот так обрадовал ты нас…

– Ничо. Пока всё не отстроят, что порушили – не дадим им спуску!

Подходит старшина.

– Здравия желаем! Кому доложиться, кто тут за старшего?

– Да чего тут. Давай по-простому. Я – председатель.

– Старшина Легедза! Вот, значит, прибыли. Все, как один. Видали, какие они у меня? Извиняйте, других нет.

Бабка Марфа подъезжает на телеге ближе:

– И ты что же, один их охраняешь?

– А куда им бежать?

Марковна, мало того, что совсем расстроена, а при таких словах и вовсе возмущена:

– Как это куда? Разбегутся душегубы и поубивают тут всех нас!

– Эти – нет. Их в конце войны всех призывали. Кто крестьянин, кто мастеровой. Не вояки они! Так…

Настасья почти воинственно:

– Пусть тока попробуют!

– Точно! Они вас пуще меня боятся! Их ведь любой тут готов на вилы! Да и не все ведь были у них – «СС»! Эти – так точно – нет, доходяги…

– Тощие-то все какие…

– А что им тут – курорт? Дайте мне, что ли, водицы вашей – жарко сегодня.

Настасья быстро зачерпнула из ведра кружку и подала Легедзе… Они встречаются взглядами. Легедза от пронзительных глаз Настасьи замирает.

Настасья наблюдает, как смачно Легедза пьёт.

– Долго, видать, вы с ними топали…