Оглавление
Группа авторов. Пелевин и несвобода. Поэтика, политика, метафизика
Благодарности
Введение. Пятьдесят видов решетки
Подходы и противоречия
Теоретический трамплин
Российская (не)свобода
Композиция книги
Часть I. Антиутопия техноконсюмеризма
Глава первая. После падения
Поле Чудес в Стране Дураков
От Homo sovieticus к Homo zapiens
Трансформация парадигм антиутопии
Непристойное трансцендентное
Глава вторая. Языковые игры
Новояз, мнемоника Хаксли, язык тотального администрирования, слово и молчание
Метафизико-материальная метафора
Рекламные кампании Татарского
С характерной для иностранца склонностью к каламбурам
Американский английский как лингва франка
Вавилонская башня
Часть II. Постгуманизм
Глава третья. Биоморфные чудовища
Цыплята, насекомые, люди
Оранус и разрушение субъекта
Человеконефть и нефтедоллары
Потребление политического тела
Просвещенный вампиризм
Глава четвертая. Могут ли цифровые люди мыслить?
Киберпространство, первый уровень
Вот лабиринт, в котором виден план
От Homo zapiens к производителям баблоса
Свобода воли, сознание и искусственный интеллект
Часть III. История
Глава пятая. Не взрыв, но всхлип
Москва, третья вавилонская блудница
Судный день для нечисти
Второе пришествие и конец истории
Мы мерзость пред Господом
Глава шестая. Бабочки в подсолнечном масле
Несостоявшаяся альтернативная история
Собственная временная шкала
Птицы и бомбы
Fuck the System, а точнее, наоборот
Энциклопедия альтернативной истории
Hamster против надежды
Способность действовать, этика и след Фуко
Часть IV. Интертекст и ирония
Глава седьмая. Кульбиты мысли
Зимние заметки о русской идее
Имеющий меру в руке своей
Фортепьянные клавиши и суррогатные жены
Отцы и дети
Летучая мышь на вершине
Мы нужны будущему… как пища
Future Perfect
Глава восьмая. Тотальное искусство иронии
Ирония по поводу уже сказанного
Перевернутое лирическое высказывание
Ироническое обрамление
Парадокс лжеца
Язык и противоречие в действии
Прагматика производства текста
Заключение. Рождественская песнь с уточнениями
Пелевин тогда и сейчас
И напоследок
Библиография
Отрывок из книги
Виктор Пелевин – один из наиболее заметных постсоветских авторов, которого чаще других переводят на английский язык. Став рупором поколения, повзрослевшего в 1990-е годы и пытающегося обустроить жизнь в распадающейся империи, Пелевин привлек к себе внимание в постсоветском культурном пространстве. Он отточил собственный уникальный тип социально-метафизического фэнтези, где смешное и пародийное соседствует с черным юмором и абсурдистскими сюжетными поворотами, а меткие бытовые наблюдения переплетаются с элементами оккультизма и сюрреализма. Пелевина сравнивали с такими мастерами социально-метафизического фантастического жанра, как Гоголь, Кафка и Борхес, а в последние двадцать лет многие ценят его как писателя, точнее всего уловившего дух времени и обладающего к тому же сверхъестественным даром предвидения. Он с необычайной точностью изобразил дивную новую Россию – а может быть, и сам не устоял перед ее порочными соблазнами. В постсоветской культурной среде его плодовитость вызвала бурные дискуссии1.
За последние годы появилось множество исследований, посвященных творчеству Пелевина, не говоря уже о бесчисленных рецензиях в печатных и онлайн-изданиях. Вместе с тем прослеживается тенденция либо сводить многообразные оттенки восприятия им литературной деятельности к разновидности постмодернизма, либо в зависимости от актуальной идеологической повестки причислять его к «своим» или, наоборот, отвергать. Кроме того, его поздним произведениям уделяется меньше внимания, чем ранним, таким как «Чапаев и Пустота» (1996) и «Generation „П“» (1999). Рецензии на его последние книги искажены идеологическими или личными предпочтениями, мешающими критикам разглядеть в творчестве Пелевина нюансы и двойные смыслы.
.....
Как показывает Бодрийяр в работе «Войны в заливе не было» (La guerre du Golfe na pas eu lieu, 1991), медиа размывают границу между реальностью и иллюзией – как в случае с виртуальной военной кампанией, представленной так, чтобы сделать ее восприятие комфортным для населения. Технический импульс к созданию точной копии явления ведет к выхолащиванию смысла объекта и его замене симулякром18. Цифровые копии событий пользуются популярностью благодаря сходству с реальностью, но отказываются обозначать что-либо, кроме эффекта симуляции. Событие растворяется в спецэффекте самого себя19.
Бодрийяр связывает медийное зрелище с фетишизацией товаров при развитом капитализме и критикует умерщвление любого подлинного убеждения (этического или политического) и самой истории. Повсюду виртуальность искореняет все, что можно назвать подлинным движением истории, – если эта фраза вообще еще что-то значит20. Конец истории – этап, когда люди превращаются в маленькие механизмы спектакля, а затем – в выхолощенные машины, выплескивающие свою энергию в пустую воронку, как в творчестве Марселя Дюшана21.
.....
