Реклама. ООО «ЛитРес», ИНН: 7719571260.
Предисловие
Глава первая. Вступление
«ПРОБЛЕМА ЗАБОЛОЦКОГО»
НАУЧНЫЙ МЕТОД
Глава вторая. Устроение личности
НА ПОЛПУТИ МЕЖДУ КРЕСТЬЯНСТВОМ И ИНТЕЛЛИГЕНЦИЕЙ
РЕЛИГИОЗНАЯ ВОСПРИИМЧИВОСТЬ
ПРИЧУДЫ
ПРИЧУДЛИВОСТЬ И ПОДРЫВ ЛИТЕРАТУРНЫХ УСТОЕВ В ДРАМАТИЧЕСКОМ МОНОЛОГЕ С ПРИМЕЧАНИЯМИ
ПРИЧУДА В ИНЫХ ОБЛИЧЬЯХ
Глава третья. Начинающий поэт нового строя
ПОЭЗИЯ И ГОЛОД В ПЕТРОГРАДЕ
ВОЗВРАЩЕНИЕ К СИМВОЛИЗМУ
Глава четвертая. Последний вздох авангарда и преемственность культуры
ОБЭРИУ – ПОСЛЕДНИЙ ENFANT TERRIBLE ЛЕНИНГРАДА
АВАНГАРД И РЕЛИГИОЗНЫЕ ОБЫЧАИ
ДАНИИЛ ХАРМС И ОБЭРИУТСКОЕ БОГОСЛОВИЕ АБСУРДА
ДЕКЛАРАЦИЯ ОБЭРИУ, ПРАВОСЛАВНОЕ БОГОСЛОВИЕ И РАЗЛИЧНЫЕ МАНИФЕСТЫ
ПРЕДМЕТНОСТЬ ПРЕДМЕТА В ПРАВОСЛАВИИ, ИДЕОЛОГИИ ОБЭРИУ И В МАНИФЕСТАХ ДРУГИХ ОБЪЕДИНЕНИЙ
Глава пятая. Ленинградский юродивый
ВОПРОСЫ САТИРЫ, КРИТИЧЕСКОЙ РЕЦЕПЦИИ, СТОЛБЦОВ И «СТОЛБЦОВ» И ЮРОДСТВА ПОЭТА
ВИДЕНИЕ ЮРОДИВОГО В ДЕЙСТВИИ
ПОЭТИКА СИМВОЛИСТА И ОБЭРИУТСКОЕ ОПЬЯНЕНИЕ: ЮРОДСТВУЮЩИЕ ПОЭТЫ И ПРИРОДА РЕАЛЬНОСТИ В «НЕЗНАКОМКЕ» БЛОКА И «КРАСНОЙ БАВАРИИ» ЗАБОЛОЦКОГО
МЕТАФИЗИКА ОБЫДЕННОГО: ЮРОДИВЫЙ КАК ПОВАР, РЕЦЕПТ КАК ЕВАНГЕЛИЕ И СУП КАК ЕВХАРИСТИЯ В «ОБЕДЕ» ЗАБОЛОЦКОГО
Глава шестая. Ортодоксия и ниспровержение
СОВЕТСКАЯ ОРТОДОКСИЯ И РЕАЛЬНОСТЬ РУССКОЙ ПОЭЗИИ
НАМЕК НА БЕССМЕРТИЕ
БОЛЬШЕ, ЧЕМ НАМЕК НА БЕССМЕРТИЕ
РАССУЖДЕНИЕ О ЧЕЛОВЕКЕ, РАЗУМЕ И ПРИРОДЕ
«ТО, ЧТО БЫЛО МНОЮ»
«ПОКОЯ В МИРЕ НЕТ. ПОВСЮДУ ЖИЗНЬ И Я»
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЕ И ДУХОВНЫЕ ИСТОЧНИКИ I: ПОЛИТИЧЕСКИ БЛАГОНАДЕЖНЫЕ
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЕ И ДУХОВНЫЕ ИСТОЧНИКИ II: ПОЛИТИЧЕСКИ СОМНИТЕЛЬНЫЕ
И БОЛЬШЕ И МЕНЬШЕ, ЧЕМ СОВЕТСКИЙ ПОЭТ
СТРОИТЕЛЬСТВО ДОРОГ
Глава седьмая. Апофеоз Заболоцкого
АНАХРОНИЗМ И АН-ЭСТЕТИЧЕСКОЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ
ВЕЧЕРНЕЕ ЧУВСТВИТЕЛЬНОЕ РАЗМЫШЛЕНИЕ
«БЕЗУМНАЯ, НО ЛЮБЯЩАЯ МАТЬ» И АПОФАТИЧЕСКИЙ ПУТЬ К ИСТИНЕ
ПРЕВЗОЙДЕННОЕ БОЛОТО, ПРЕОБРАЖЕННЫЙ МИР
Библиография
И то, и другое было сказано уже после смерти Заболоцкого. У Роскиной были краткие, но насыщенные отношения с поэтом под конец его жизни, Озеров знал его как поэта и товарища по цеху. И для них обоих он – ребус, который они пытаются разгадать уже после его смерти, вступая в схватку с человеком, очень знакомым, но при этом неузнаваемым. В действительности поиски «настоящего» Заболоцкого, персонажа, «временами непохожего и на самого себя», начались на много лет раньше, о чем свидетельствует один эпизод из жизни поэта, случившийся в первые годы его участия в кружках ленинградского авангарда 20-х годов.
Несколько подающих надежды творцов левого искусства в очередной раз собрались для литературно-философской беседы и воодушевленного дурачества. На этот раз дурачество и философия нашли точку соприкосновения в проблеме идентичности. «На кого вы хотите походить сегодня?» – обратился один из них к присутствующим. После недолгого размышления самый эксцентричный участник группы, известный тем, что бродил по Ленинграду в образе Шерлока Холмса, внезапно заявил, что хочет быть похожим на Гёте. «Только таким мне представляется настоящий поэт», – уверял он окружающих. Другой участник кружка, разудалый любитель женщин и карт, решил стать пройдохой-перекупщиком, «слоняться по Невскому, болтать с извозчиками и пьяными проститутками». Третий, подражающий франтовству главного футуриста, который на один глаз был слеп, а в другом носил монокль, заявил, что хочет «быть как Давид Бурлюк», но затем делано пошутил: «Только c двумя глазами». Наконец, дошла очередь до светловолосого румяного молодого человека в очках, который, казалось, источал опрятность, аккуратность и чистоту. Это был Заболоцкий. К удивлению и досаде своих экстравагантных друзей, Заболоцкий, не задумываясь, ответил: «Я хочу походить на самого себя» [Бахтерев 1977: 61–62]3.
.....
Религиозное образование влияло на творчество Заболоцкого достаточно долго, – это очевидно из временно́го разброса нескольких написанных и запланированных работ на откровенно религиозные темы. Еще в 1921 году 18-летний Заболоцкий подробно пишет Касьянову (в письме в стихах, ни больше ни меньше) о своей работе над драмой «Вифлеемское перепутье» [Касьянов 1977: 40–41]. Никаких указаний на судьбу этой драмы у нас нет, но не исключено, что к ней имеет отношение отрывок, написанный примерно десятью годами позже, под названием «Пастухи». Это краткая инсценировка встречи ангелов, возвещающих Рождество Христово, группы натуралистически изображенных, бестолковых пастухов и говорящего (или по меньшей мере думающего вслух) быка.
Эта авангардная, на первый взгляд, трактовка Рождества на самом деле уходит корнями в древнерусскую культуру, и в частности – опирается на рождественскую пьесу религиозного писателя XVII века святого Димитрия Ростовского (Туптало), к которому Заболоцкий проявлял явный интерес. Как и в отрывке, написанном Заболоцким, в пьесе святого Димитрия Ростовского пастухи изображены натуралистически. Что примечательно, в произведение на серьезную, возвышенную религиозную тему святой Димитрий вводит реалистические и комические элементы. По словам Д. Святополк-Мирского, пьесы святого Димитрия «…причудливо барочны в своем странно-конкретном изображении сверхъестественного и смелом привлечении юмора, когда речь идет о высоких предметах» [Святополк-Мирский 2005: 88]33. И святой Димитрий, и Заболоцкий, скорее всего, своей основной концепцией в чем-то обязаны также русским православным иконам Рождества Христова, живописное содержание которых сосредоточено на скромных обстоятельствах рождения Христа, а четко заданный иератический стиль указывает на высший смысл [Лосский, Успенский 2014: 237–245; Baggley 1988: 122, 142].
.....