Читать книгу Ночью - - Страница 1

Дождь плавным танцем снисходил с ночных небес, пробиваясь сквозь грустные, но злобные облака, медленно проплывающие над проснувшейся ближе к двадцати четырем часам Москвой, напоминая о первом дуновении весны, но пока что еще такой холодной и морозной.

Двери практически открывались, но еще не пришло время, чтобы тени снова со всех сторон в этом заведении бросались на голые стены со всей улыбкой, отдаваясь собой полностью и безостановочно.

Часы тикали, словно били, шли, будто в такт сердцебиения, замирая своей вечностью дыхания, отражая на себе все зеркало непонимания о том мире, где звезды сверкают только ярче, когда и без того сияет луна, преимущественно голая в это время года…

***

«Где я оказался?», – думал Сергей.

«Что за что черт меня занес сюда?» – Задавался вопросом, и не только этим, но и другими вечными вопросами», – Сергей лукавил, ведь он только видел сны, а не рассказывал о них, но его внутренний братец постоянно брал над ним вверх и говорил, что одной бутылки мало; конечно, когда пропиваешь деньги, то много быть не может.

Это закон подлости.

Они просто все самоубийцы – и более того, кто не хочет видеть белый свет или отрицает, что такой может быть, когда сам тешится в мнимых лучах приглушенных лучей настольных ламп у бильярда.

«Слишком много мало платят», – подумал Сергей и закурил.

Он остановился на единственной злобе дня – никогда никому не верь – ведь фильмы не покажут, и более того, никогда не расскажут о нас.

О нас. Он думал о нас. Кто эти «мы или они?»

«Такие же плывущие в лодках молчаливые люди, как замыкают круг своим незримым полукругом, все поддержанные якобы идеальным режимом того, что когда-нибудь им по-настоящему повезет, но лишь остается вновь и вновь расправить невидимые крылья для кого-нибудь», – сказал вслух Сергей и закурил сигарету.

«Что?», – поинтересовался милиционер, чуть съежившись.

«Да я о том, что ты танцевал с котом», – произнес незнакомее всего, что для него – милиционера, – могло показаться правдой.

И да, знал ли его Сергей, я думаю, что нет, но, я точно знаю, что он совсем недавно был вместе…

С кем? С кем на этот раз он разложил двойственность на множественность и узрел истину между самыми что ни есть прямыми ногами?

Кто была она? КТО? И ГДЕ? КУДА ПРОПАЛА?

Именно она была нужна – та самая; та самая любовь, которой не сыскать, которой не найти, с которой не договориться, которую можно только почувствовать.

Иногда мечты превращаются в рай, а в данном случае – в ад, которого никто не ждал, как и Сергей, пока бродил среди свисающих полотен в окружении обнаженных жриц страсти, которыми таковыми совсем не являлись, и этот секрет он так и не смог постичь, оставшись в темноте.

В темноте собственных мыслей, речей и мечтаний, где он мог быть, но никогда не был.

Он так долго закрывал глаза на все его окружающее – для чего? Для того, чтобы никто и никогда не разгадал его интересный секрет, что стоит последним делом на этой Земле? Зачем, с какой такой глобальной целью? Он не знал.

И из этой тьмы, черни всезнания, освободившись от повседневности бытия, где трактат становится рукописью небритых безумцев с иголкой, которых в наше время нет смысла даже стричь, он лишь находит единственное средство…

«Я надеюсь, что ты прошел», – сказал про себя.

И, действительно, человек в форме прошел возле него, так и не попытавшись предъявить свой уникальный по сегодняшним меркам документ, который, между прочим, не спасет, окажись он в Южном Бутово или Бириллюво.

Что сказать, такая сейчас пошла полиция – «Мы спасаем, но защищать не будем».

Сергею это было знакомо так же, как и знакома схожая ситуация с мечтами, где он никто не выиграл, и, видимо, никогда не выиграет.

Мечты вообще невозможно победить, что уж говорить о бытовой составляющей нашего бессмысленного существования, где каждый сам за себя и злодей другу…

Медленное самоубийство, не иначе, как и пел Элвис Пресли в гробу.

«Конечно в гробу!», – поддакивал незнакомец, но Сергею это всего лишь показалось потому, что никаких незнакомцев и близко не было на его пути.

Не было и быть не могло. Что за черт, какие-то странные лица попадаются на пути. Он думал обо всем этом, пока брел незримо в сторону своего дома, ориентир к которому постоянно терялся.

Москва зависала в снежном снегопаде, переходящий в легкий дождик, когда не скажешь, что на дворе март, а может сентябрь. В любом случае, не лето и зима, определенно. И об этом сейчас Сергей догадывался.

Догадывался также, как и всегда.

Собирая старыми ботинками слякоть, рассуждая о вселенском путешествии в страну далеких-далеких звезд, до которых все равно не добраться, Сергей медленно приближался к известному подъезду, хотя такие были во всех дворах старого городка.

Как бы то ни было, Сергей распознал свой вход, и, более того, достал ключ из кармана.

Где был его бумажник? Может быть, его сейчас не было. А, может быть, его не было никогда.

Сергей чувствовал себя последним героем старого века, до которого более дела нет, кроме него самого, и даже не пытался перешагнуть грань, отделяющую прошлое от завтрашнего будущего, где тоже для него места бы не нашлось.

Он чувствовал и понимал, что идет в никуда, словно по темной дороге, где кроме странных теней, что-то кричащих и указывающих куда-то своими длинными пальцами, не существует ничего.

Весенний московский образ изношенных улиц даже здесь в центре Москвы не радовал: размытые дождем дворики, в которых тонут худые деревья.

Сергей возвращался откуда-то, не способный вспомнить, откуда, хотя и предпринимал всяческие попытки узреть истину вчерашнего вечера или сегодняшней ночи.

Где он был? Что делал?

С кем провел тот безумный кусок своей жизни, как словно отъел кислого торта, ведь Сергей чувствовал и знал, что сначала прекрасный вечер в итоге пошел коту под хвост, скатился до стадии свинства или растворился в повседневности, где, словно в кабаке бьют случайно бутылкой по голове.

Да, и, кстати, у него раскалывалась голова – несомненно, это о чем-то должно было говорить, ведь и правый кулак тоже болел, когда вновь и вновь Сергей сжимал на нем пальцы и разжимал, держа пока что руку в кармане холодного старенького пальто, что носил весной и в начале осени.

Дождь медленно моросил, худые ветки деревьев подозрительно склонялись в его сторону, будто куда-то и на что-то указывая. Сергей практически преодолел забытые в этом городке старые закоулки, подойдя к своему дому, крыша которого уже мелькала где-то в недалекой дали.

Нащупал ключи, целую связку. Кстати, большинством ключей Сергей не пользовался, но все равно носил их с собой, а оставшейся частью даже и не пользовался, какие бы то ни было двери. Он закурил новую сигарету, понимая, что сигарет осталась только одна пачка и та – скоро кончится. В левой руке качалась открытая бутылка вина – как она там оказалась, Сергей тоже вспомнить не смог. Кроме человека в синей форме, встречались и другие персонажи – странные перекошенные лица, которых Сергей никогда ранее не видел в компании или по одиночке, но, что говорить, центр Москвы тоже может прилично напугать, если в штанах не осталась более никакой мужественности.

Однако у Сергея такова имелась. Он ничего не помнил, и, видимо, не собирался предпринимать попытки вспоминать что-нибудь.

Жадно глотая остатки вина, он шел. Шел через утонувший в дожде дворик, где, казалось, можно пройти только в сапогах. Шел возле качели. Подъездов и через арку, что заводила, словно в ад. В ад собственных мыслей, дурно пахнущих мыслей и темных снов.

Девятиэтажный кирпичный дом уже бросил на него тень, но облегченно Сергей вздыхать не собирался – он более не пользовался лифтом, поэтому придется подниматься на неудачный девятый этаж пешком.

Почему неудачный?

Цифра девять преследовала его повсеместно – Сергей прогорел в своей жизни, не стал предпринимателем, на работе находился на волоске от увольнения, все начинало проваливаться с треском, а в личной жизни видел только пропасть также зияющую, как и все остальное черным цветом на этом белом или темном свете.

Но Сергей шел. Уверенно и опытно. Странно и чуть ли не падая. Крича или молча, но шел. Все ближе и ближе подходя к первому подъезду.

***

Порог собственного дома снова находился во власти необходимого проведения уборки по отношению к нему, ведь вчера на него было разлито не малое количество алкоголя, поэтому порог был застелен газетами, и было все вокруг липко. Конечно, требовалась влажная уборка.

Комната, в которой Сергей и обитал, пребывала в состоянии крайнего кошмара – какие-то непонятные коробки, запечатанные и кричащие о прошлом, множественность рубашек и галстуков, которых, как и все остальное, нужно было давно выкинуть, на гвоздиках, вбитых в стены, висели костюмы, на подоконнике творился хаос пустых бутылок и опустошенных пачек сигарет, какие-то блокноты, зарисовки, сломанные карандаши и прочее.

В углу комнаты валялась груша, которой Сергей не пользовался уже много лет после того, как бросил заниматься боксом. Использованные пачки из-под презервативов, а также пустые картонные тарелки из-под вонючей китайской лапши. Все это нужно было выкинуть, как и всю одежду – вообще ничего не держать при себе, как думал Сергей.

Центр комнаты освещал свет от старенького экрана телевизора, стоящего на кофейном прозрачном столике. Над диваном висел флаг СССР собственного производства, который Сергей нарисовал каким-то пьяным вечером. Обои в местах отклеивались, люстра, как правило, не включалась.

Совсем не приличный вид никак не вписывался в общий вид относительно чистой и достаточно уютной оставшейся части квартиры – напротив комнаты находилась еще одна комната, а если быть точным, то зал, в который Сергей не стремился заходить, поскольку в ней когда-то жили его родители. Кстати, в зале был балкон.

Чистенькая и пустая кухня – там нечего было брать, в том числе и там не было ни капли алкоголя, поэтому кухня тоже не имела значения, все, что можно было соорудить за пять минут – находилось в углу комнаты с телевизором, возле которого частенько на стене появлялась тень бутылки вина, выглядевшая намного привлекательнее, чем экран оживающего при включении на кнопке пульта живого ящика.

Уборная, ванная – находились в обычном для человеческого глаза состояния, и никто бы и не смог упрекнуть их, что они не предназначены для личной гигиены.

В состоянии разлома находилась только та комната, в которой Сергей проводил большую часть времени.

Телевизор, словно дожидаясь Сергея или встретив его, работал и звал занять перед ним свои позиции. Звал посмотреть его и уйти от жестокой реальности.

Сергей скинул по дороге в комнату пальто и стремился поскорее утонуть в красном диванчике, который служил последнее время теми самыми вратами, открывающимися в мир сладких или страшных, но снов.

Сергей с облегчением упал на диванчик.

Тень набросилась на спинку дивана и часть стены, задев самодельный флаг.

Он глотнул.

Холодное вино вновь напомнило, что завтра придется учиться жить без алкоголя и сигарет, которые уже потянулись к губам.

Спина отдыхала, которая время от времени тоже давала о себе знать, как и квартплата, которая нескончаемо вопила о себе.

Ночное время било тенью от экрана телевизора.

Сергей закинул ногу на ногу и уставился в блеклый свет старенького телевизора, по которому как попало показывали русский сериал, больше похожий на обрубок зарубежных шедевров.

Но, тем не менее, иного было сегодня не дано. Он закурил. Пепельница стояла на табурете.

Глаза постепенно закрывались. Потушив сигарету и сделав еще один глоток вина, Сергей засыпал.

***

Сергей практически засыпал, как вдруг вспомнил, что она оставила свой номер телефона, записав его на листочке, вырванном из маленького блокнотика, который достала из своей всепоглощающей сумочки. Кто она была? Сергей не помнил.

Он нащупал в кармане порванных в коленках джинс тот самый листок, словно являющийся проводником в мире Х, где на смену безумия мыслей приходит одиночество.

Почему она не последовала с ним? Или ничего не получилось? Тогда почему ОНА оставила свой номер телефона? Как ее звали? Сергей не знал.

Но раскрыв сложенную вчетверо страницу из блокнота, Сергей прочел имя, а также еще раз убедился в том, что она действительно оставила свой номер телефона.

Сергей обязательно позвонит ей, если ему станет одиноко, словно в службу досуга, только в этом случае, он воспользуется услугами латентной проститутки, которая себя таковой не считает, ведь их секс произойдет, пускай и при свечах, но накрывать на стол будет Сергей – и никакой любви: дорогое вино, шоколад, может быть, легкий стейк на ужин на полу в белоснежных тарелках…

И потом?

Он получит свое.

За деньги, как обычно, ведь другого пути Сергей уже не видел.

Вложив страницу из записной книжки обратно в карман, Сергей снова решил пропасть в мистическом мире снов, что открываются белоснежными воротами, словно в рай, исключительно и только когда Сергей пребывает в самом лучшем расположении духа на своем красненьком диванчике.

Глаза медленно закрывались, но ужас вчерашнего вечера, этой ночи, в которой снова слились воедино безумие и желание любить, не давал еще какое-то время забыть о себе, хотя Сергей и понимал, что устроил с кем-нибудь скандал, с кем-нибудь подрался и как обычно кого-то послал его на три буквы, ему все же было немного жутковато от той мысли, что рано или поздно пасть случая или роковой оплошности поразит Сергей своей вонью, от которой приходится только кашлять и пить таблетки.

И снова кашлять и пить таблетки.

Какие-нибудь.

Любые.

Не важно какие, главное вкусные.

Но есть один нонсенс…

… и поскольку таблетки, преимущественно, всегда невкусные, а подчас даже горькие.

Такую пилюлю пил сейчас и Сергей, и, наверное, всегда – одну и туже – невкусную и горькую, пахнущую так, от которой рвет, которая является последним и единственным средством поддержания жизнедеятельности в этом непонятном и странном мире, где вместо солнца почему-то луна, а небо всегда грустное, и только плач облаков можно будет увидеть, что словно играют на сцене роли тех, над которыми она медленно и постепенно проплывает на бескрайнем небе снежные или дождевые слезы, смотря на которое хочется раствориться в его акриловом свете.

«Мы всегда там, где не можем быть», – как сказал бы Сергей, допив остатки красного сладкого вина из глубокого бокала.

Сегодняшние сны, видимо, не станут вестником будущего, ведь выходные всегда сопровождаются бездельем, пьянками и бессмыслием, проходя так быстро, как, действительно, проходит сон.

Вещих снов не бывает.

И словно приговор бы прозвучали эти слова, но такие же бессмысленные, как все остальное, что только могло окружать.

Белоснежные ворота мира сновидений практически отворились, впустив прохладное дуновение легкого ветерка, напоминающего о беспечности прошлых дней, где было так все просто и легко, где не существовало бы слова НЕТ и не было бы безвыходных дорог.

Но луна не может всегда сиять, поэтому Сергею пришлось мириться с неизбежностью, в которой, как бы плохо не было, придется существовать, дышать, выбирать, бояться и быть тем, кем быть не должен и не являешься, но Сергею – таковым быть приходилось.

Вино заканчивалось и Сергей, уже практически провалившись в сон, допивал его остатки. В его руке дымилась сигарета, а взгляд безжизненно был устремлен в мутный экран.

Вместо потолка словно проплывали нахмурившееся облака, которых ничего более не радовало.

Телевизор словно не показывал, а что-то говорил или, по крайней мере, хотел сказать.

А сам Сергей вновь обо всем жалел и мучил себя заниженной самооценкой, видимо, так находя оправдание своим неудачам и тому, что со многими, если не со всеми, проблемами он не может справиться.

Все, что он создавал – всегда рушилось.

Из рук вываливалось все.

Возведенные когда-то объекты желаний или те, о которых всегда мечталось, – быстро и благополучно исчезали, а иные построенные на этом пути строения стремлений рушились щелчком пальцев.

Вино кончалось, и вместе с ним приходила эпоха МИРА В НИГДЕ И НИКУДА.

Вино заканчивалось также неизбежно, как и тонул Сергей, все глубже и глубже на дно, уходя под звуки неслышимой музыки годов 70-х или под диско-марш, но только траурный, исполняющий клювами ворон, наблюдающих сквозь воду мучения и молчаливые крики утонувшего персонажа, вроде бы и созданной самим собой, но все же чей-то придуманной историей.

Последнее прости перед самим собой вырывалось с чуть приоткрывшихся губ, последний жест исполнялся его рукой без ведома хозяина, и дрогнула нога, как знак, что скоро Сергей потеряется – потеряет себя, ведь уснет.

Потеряет себя также, как и теряет и терял свой облик ночью или при комнатном свете, когда не мог отдавать отчет своим действиям, что наутро становится слишком страшно от одного только воспоминания о вчерашнем.

Черт, действительно, иногда становится страшно, но только не теперь. Теперь Сергей дошел до кондиции. А, может, еще и дойдет, но в любом случае приблизится к ней. К этой красной в черноте, что всегда окружает, черте, как знамению на руке, что манит идти по ней куда-то в неизведанный мир с его открывающимися тайнами и загадками.

«Сергей», – словно раздалось в сознании.

Он приоткрыл глаза.

Никого.

Кроме экрана, что смотрел на него.

Телевизор шел не громко, вполне умеренно, чтобы дать еще возможность уснуть. Сергей всегда делал звук практически на бесшумный режим, чтобы было чем подумать в тишине.

«Может быть, подкурите мне сигарету?», – спросила она, как вспоминал теперь Сергей, поправив упавшую на нежную кожу ее лица прядь волос.

Ее красные губы слишком выражались на приятном, но таком отталкивающем выражении лица, хотя голубые глаза едко прожигали своим взглядом, словно как у девушки-разведчика.

Тем не менее, Сергей нашел все же в себе силы подкурить ей сигарету, шатнувшись и чуть ли не упав.

Фонарь освещал их, приглушенный его уличный свет трепетал их тени, играющие на грязной дороге, где они стояли возле одинокой лавки в каком-то из тысячи мини-парков где-то на окраине Москвы, куда Сергей, каким образом забрел, так и никогда не вспомнит и не поймет.

Неслышимая музыка романтических вечеров окутывала их, и поэтому она не могла не спросить, что за странник возник перед ней, к тому же Сергей не собирался далеко отходить.

Ее имя и номер были записаны на страничке, вырванной из блокнота, той же красной помадой, следы от которой остались на его губах, словно напоминание о поцелуе вампира, от которой невозможно сбежать, и которой в любом случае вас настигнет, хотите вы того или нет.

Действие происходило под полным небом звезд.

Сергей чувствовал себя романтиком, а теперь снова неудачником, ведь рядом с ним ее не было. Не было, и это было правдой.

Но что из этого правда, а что придуманная ложь – еще предстоит определить и в ответе утвердиться, а сейчас все больше и больше приходил сон, надвигался, наступал, принуждая насильно смотреть на то, что он покажет и расскажет.

Сергей засыпал с мыслями о том, как бы хорошо было снова встретиться с ней, и разочарованием от того, что ее больше никогда не увидит, ведь вряд ли найдется в его жизни место для еще одной незнакомки, если ее место займет другая, появившаяся совершенно случайно и негаданно…

***

Утро не могло радовать, к тому же в такой роковой день, как воскресенье.

Как оказалось, осень только сползала с белесого неба, и, как принято, холодное пальто не могло бы согреть. Конечно, нет. Особенно в такой безумный момент, как открытие глаз после сна – момент просветления в самом темном месте на планете Земля.

Сергея тошнило.

Голова раскалывалась, и не только по причине вчерашней безоговорочной капитуляции Сергея перед алкогольным королем бутылок и сигаретной армии бумажных пачек, но также от осознания того веселого и грустного факта, что большая часть вчерашних воспоминаний вновь пропали где-то в черноте ночи.

Сергей вспоминал и голубоглазую незнакомку, что оставила свой номер, и всех остальных, кого мог вспомнить, и кто так и остался в виде мутного силуэта в его голове в папке «ПАМЯТЬ, ЧТО БЫЛО ВЧЕРА!».

Да, кажется, в этот раз Сергей превзошел сам себя и на глазах прохожих, в том числе выглядывающих из окон целовался со всеми, кого только встречал на своем пути – было более или менее привлекательных женских персон, хотя, может быть, ему это всего лишь предвиделось, что, несомненно, не так.

«Чертов день», – подумал Сергей и, наконец-то, поднялся с кровати. Заставил себя. Снова помучил. И помучил прямо-таки с утра, когда еще даже петухи не пропели свои заводные песни. Кстати, именно крик петуха и был установлен на мобильный телефон Сергея в качестве будильника, ориентировочно, срабатывающего каждый дьявольский или божий день.

Хотел ли Сергей спать?

Конечно, хотел, и что самое главное – не мог спать один, и вновь ему требовалось разделить время, что неумолимо идет, как бесконечно стрелки часов ходят по циферблату по кругу, пока не кончатся батарейки, с кем-нибудь слиться воедино в порыве необузданной страсти, о которой никто никогда не слышал, но каждый знает и мечтает. Если, конечно, мечтает – в это Сергей не верил, и во всем целом мире не мог найти родственную душу, так и проклиная могильщика, который пока что за ним не явился.

Но Сергей не сдавался и искал, оказавшись зажатым в оковах такой несправедливости, как одиночество.

Он не любил много спать. Не хотел поздно просыпаться. И что самое главное – пытался избегать утреннего отражения в зеркале, точно отмечающего, что день Д обязательно скоро наступит, а пока что представляет ко вниманию небезынтересную картину, где всегда все рушится, все кричат и ржут во все свои вонючие глотки, из которой только что и может – так это литься безмозглый рассказ, из которого ничего не следует, ничего непонятно, и который ничем не кончается.

Конечно, еще бы, по-иному и быть не могло.

Сергей это знал, поэтому ему становилось легче, ведь себя он не причислял к разряду обычных людей, хоть и намекал на это, вот уж лгун! Всему и всем врал, что он такой же как и все остальные, однако пытался как-то остаться в стороне повседневных рядов, шагающих молотками по улицам тонущей Москвы с призывами, написанными на стенах страны Теней, а может быть, и того самого острова, о котором когда-то спели две песни, в любом случае – Сергей пытался оставаться в стороне, пускай даже и наедине с собственным выражением лица и тусклым свечением в вечно жаждущих глазах…

«Что вы делаете здесь одна в такое позднее время?», – спросил Сергей единственное, что придумал, впившись мутным взглядом в понравившееся личико этой незнакомки.

Сергей пытался припомнить, при каких обстоятельствах она дала свои координаты будущих встреч, однако, не указав конкретные данные груди и ног.

«Меня здесь нет, а мой голос просто звучит в вашей голове», – сказала она, глянув оценивающе на Сергея, но потом снова от него отвернулась.

Сергей посмотрел по сторонам, дождь стал заметнее сильнее. Она раскрыла зонт, поправила шарф, что выделялся белым цветом на фоне черного – ее пальто, джинс, зонта и собственных волос.

«Брюнетка», – подумал тогда Сергей.

«Значит, этот голос мне очень даже нравится», – сказал Сергей, чувствуя себя так опустошенно, что словно сама смерть, наконец-то, сложила ему на плечо свою костлявую руку.

«Он же не может быть вечным!», – уходила от дальнейшего разговора.

«Если молния не ударит», – заметил Сергей.

«Это случается», – обернулась к нему, бросив мимолетный взгляд в его сторону, и снова отвернулась.

«Случается», – подтвердил Сергей, почувствовал неслышимый фейерверк в животе, но сдержался, готовясь стать пошляком. – «Вы знаете, что при свете луны ваши глаза блестят только сильнее», – попытался сделать комплимент.

Она окинула его чуть заинтересованным взглядом, и он понял, что спасает ситуацию – ему нужно было разговорить еще одну незнакомку… красотку, как обычно.

«Мои глаза?», – поинтересовалась она, улыбнувшись.

Сергей заметил ее белые зубы – не такие белые, как его, но тоже не плохие.

«Они же голубые, сейчас редко встретишь кого-нибудь с голубыми глазами», – продолжал Сергей, а дождь, тем временем, все лил и лил, залив Сергея всего полностью. – «Глаза становятся, особенно, редки, если та, кто ими смотрит, встречается во снах».

«О, во снах… крупно вы взяли…», – сделала удивленный вид для поддержания разговора, чтобы снова чуть улыбнуться.

«Я всегда беру по-крупному», – якобы признался Сергей.

Он практически падал, шатался на каждом слове, но незнакомка его не прогоняла, казалось, она наоборот – воодушевлена такой беседой.

«Богатый вы человек», – сказала она, решая приблизиться к своему новому приятелю или совсем отстраниться.

«Если бы было так, то у меня давным-давно выросли крылья, чтобы улететь отсюда в теплые страны», – развивал разговор, но проваливался в мутное состояние прошлого, забывая о будущем, и не верил, что оно существует.

«Вы можете летать только с деньгами?», – глянула на него.

«Я только ползаю… в последнее время», – открыл истину.

«Хм. Почему же в последнее время?», – она даже приподняла свой зонт, чтобы получше видеть высокого незнакомца.

«Раньше жизнь текла по течению беззаботной реки, а сейчас хаос мыслей поглощает, не оставляя шансов на выживание», – закрутил обороты и образы речи.

«Как вы необычно произнесли, прям как поэт. Вы, случаем, не писатель?», – спросила она, потушив сигарету, и закурив новую.

«Увы, но нет, не поэт и ни писатель», – сказал Сергей, тяжело выдохнув.

«Ну, не расстраивайтесь», – кажется, она стала немного теплее к своему новому знакомому. – «Заходите под мой зонт!», – предложила, наконец-то, она.

«С радостью разделю с вами дождь», – сообщил Сергей с фирменной улыбочкой, которую всегда использовал для бланкетного «спасибо».

Под зонтом, когда Сергей перенял ее черный зонт, вяло, но, все же держа его ручку в своей, словно дрожащей руке, он грустно, но с возбуждением, изучал ее голубые большие глаза, в которых так и хотелось утонуть, словно пойти ко дну синего глубокого моря, раствориться на какое-то время, где, помимо того, что льются реки сладкого красного вина, еще существуют и сладкие обнажающие поцелуи и ощущение приятного дыхания.

«Кажется, вы заболели», – прикоснулась она ладонью к его мокрому лбу.

«Возможно, но это меня не остановит», – признался Сергей, и это было чистой правдой.

«Это хорошо, что вы такой решительный, ведь сейчас мужчины даже в возрасте расклеиваются по мелочам как молоденькие мамины сыночки», – улыбнулась она.

«Это точно», – блеснул повторно своей фирменной улыбочкой.

Незнакомка чуть привстала, как балерина, принюхавшись к его шее, и потянулась к его губам, плавно закрыв свои голубые глаза, так понравившиеся Сергею.

Поцелуй проводил его куда-то в мир вымышленной любви и ночных фантазий. Пока она целовала его прямо в холодные губы своими теплыми губами, мягкими и молодыми, незнакомка сунула в карман его джинс тот самый листочек, вырванный из блокнота, видимо, заготовленный на всякий случай для непредвиденной встречи с каким-нибудь более-менее понравившимся незнакомцем.

Откуда Сергей пришел, чтобы оказаться на окраине Москвы – Сергей не помнил, и лишь оставались мутные воспоминания, разрастающиеся серыми неприятными пятнами.

И все же припоминал наутро в воскресенье, пока докуривал на кухне последние сигареты, что помимо голубоглазой незнакомки, были и люди в форме с мигалками, чье-то злобное лицо, в которое полетел кулак Сергея, судя по тому, он был разбит, и на котором остались следы после удара, а также о потасовке, жгучей пьянке и произошедшему скандалу, свидетельствовало и то, что ботинки Сергея были в грязи, а колено на джинсах зияло огромной дыркой, и также был порван рукав его рубашки.

«Что за черт?», – спрашивал себя Сергей. – «Чтобы это могло бы все значить?..», – и он не мог ответить ни на один вопрос.

Сергей подозревал, что в очередной раз его ночная прогулка или, скорее, погулянка во тьме, обошлась без особых происшествий, хотя он и был замечен в качестве любителя всех обнять, поцеловать и выпить – с первым встречным, да и вообще со всеми.

О, да. В бумажнике тоже зияла дыра. Остатки займа, который Сергей взял в банке, были потрачены вчера ночью перед тем, как Сергей дошел до дома. Денег не было. Выпивки тоже. И, что самое плохое – кончались его любимые сигареты, поэтому созерцание обычного московского двора обрывалось чувством знакомого одиночества и холода тишины, когда никого нет. Да, здесь никого нет.

Никого нет.

Так и было выбито острым гвоздем на стене всезнанья:

«ЗДЕСЬ НИКОГО НЕТ».

И приписка:

«НЕ НАДО НИКОГО СПРАШИВАТЬ И НЕ НАДО СЮДА ЗВОНИТЬ!».

«Черт знает, что происходит», – заключил Сергей, словно решил сложную задачку, посмотрев ответ в приложении к учебнику математики никакого класса.

Пышногрудая училка, которая иногда снилась Сергею в ночных снах бы выразилась:

«Прям как Аристотель! А теперь можно мне отлизать?».

Да, Сергей бы обязательно согласился, но здесь же никого нет, в том числе и не посмотреть порно, а как без этого?

Ему бы ответило в зеркале отражение, предоставив ключ от единственной двери в этом темном мире, где кроме как безумных улыбок, более ничего не встретишь, но только зеркало показывало, а отражение молчало.

«Кошелек опустел, ничего хорошего», – пришел к умозаключению, ведь теперь придется начинать все сначала.

Когда Сергей возвращался домой – успел поскандалить с кем-то из соседей – в очередной раз, из-за этого и потом и возвращался назад в круглосуточный магазин, чтобы купить выпить и хоть как-то реабилитироваться, хотя бы в рамках своего личного сознания.

В любом случае, Сергей верил, что ему все равно – абсолютно на все события жизни между осенью и весной.

Голова гудела, спина отнималась, руки тряслись, лицо изображало надутый шар – все это были последствия вчерашней ночи, что не проходят просто так, обязательно останется какой-нибудь след в напоминании об этом.

Сергей снова вспомнил о той таинственной незнакомке, которую встретил в парке на окраине Москвы во время дождя, вспомнил, что знакомство, хоть и оборвалось, но кончилось дачей номера, или, может быть, Сергей разделил с ней хотя бы часть ночи?

Этого он тоже не помнил.

А стоило ли ей звонить или писать, если она не вспомнит своего незнакомца в возрасте около сорока лет?

Будет ли он ей интересен, если Сергей напомнит о себе, и будет ли вообще она разговаривать с ним?

Сергей решил не рисковать в воскресенье утром, может быть, когда снова растворится в сладком вине, чтобы заморозить голову, или все же его руки возьмут мобильный телефон и наберу заветный номер.

«Интересно, она запомнила меня?», – словно мысли эхом распространились по пространству в том мире, где всегда перед тобой длинный коридор, что лишь только больше удлиняется и удлиняется.

Сергей схватился за голову. Снова темная ночь. Холодная, но жгучая. Ночь. С яркими звездами. Сияющей луной. Без любви, но с чувством. Осязаемая. И вполне реальная. Куда он мог убежать?

Что теперь сделать, кроме как докурить свою сигарету и дальше дышать? Дышать каждый раз, когда эхо собственных мыслей, хранящие мрак и пустоту, ужас и кошмар, догоняют его в этом длинном коридоре, прикасаясь ледяным ветром к стареющей коже.

Уже постаревшей.

Звонить или нет?

Писать или промолчать?

Нужно ли начинать…

Вновь его волновали все эти вопросы, и чтобы как-то убежать от жестокой реальности, воспоминаний о вчерашних проделках под дождем, и в целях собственного успокоения, Сергей заварил кофе.

Не самый дорогой, но более-менее приятный.

Которая уже кружка за это утро?

Сергей даже не заметил, что пил уже третью кружку и докуривал пятую сигарету, бесчувственно созерцая один из тысячи московских дворов, скучных и черно-белых, без фантазий и искусства архитектора.

«Нужно выпить еще кофе», – решил Сергей.

О, ох уж это воскресенье – место для прощания с выходными.

«Где найти мне любовь, что снится мне?», – спрашивал себя, заваривая кофе.

Он закурил.

Побрел из кухни в комнату, где по-прежнему шел тихо телевизор, как маятник в ночи, пока что поддерживающий последний блик едва яркого света, но такого же, как и надежда на спасение в мире, где такового быть не может.

«Почему она не пришла со мной, интересно… хотя в комнате такой кавардак», – это было правдой, он бы не хотел, чтобы она посчитала его за грязнулю Джона или немытого Джо, и все же, если бы она пришла – он бы остался рад.

Очередная незнакомка – очередная капля в море.

Облака, словно начинающийся плач брошенной женщины, жестокий и эмоциональный, собирались пролить собственные слезы, и, казалось, даже молния будет бить.

Сергей решил скрыться в недрах своей квартиры, чтобы не замечать косо смотрящее на него небо, которое, в любом случае, будет находиться наверху, когда Сергей, как червяк, ползает там… где-то внизу.

«О, Боже, очередная негативная граница была пересечена», – глотнул кофе.

В зеркале отразилось бледное лицо, под глазами сверкали мешки, а губы были светло-красными, словно на морозе – замерз ли Сергей?.. если только от одиночества.

Ему уже сорок, но все еще приходится иметь дело с незнакомками, и кричать романсы единственной и неповторимой, которая в очередной раз покинет его.

Может быть, в этом и был весь смысл его разочарованной ночи, где он решил отомстить кому-то, кто его не трогал, главное выдавить из себя весь пар? Может быть. Она не звонила и не писала уже второй день, видимо, ждала, что Сергей сделает первый шаг сам – в который раз?

В который раз между ними происходит ссора? В сотый? Бесконечный? Сергей не хотел наблюдать сегодня его окружающую реальность, если только не ночью, и снова – под звуки начинающегося дождя, когда даже молния ударит утром, или, как максимум – днем – в обед.

«Я иду куда-то, но сам не знаю, куда», – написал бы на стене своей жизни, если бы был писателем, но мечты на то и мечты, что мир искусства – этой богемы, – для Сергея закрыт. Он не стал писателем или поэтом, не стал художником или музыкантом. Он стал адвокатом, работающим по договору, заключенному пять лет назад между ним и Правительством Российской Федерации.

О, Боже, все ночи напролет являются отражением его внутреннего мира, где обиженный ребенок начинает скалиться, огрызаться и кидаться на всех, кого только встретит на своем пути.

Взяла ли его номер та странная молодая незнакомка? Вряд ли. Она лишь только дала свой номер и не более того без надежды потом взять трубку.

Куда же делась его старая любовь?

Наверное, переспала с кем-то вчера после их скандала, и теперь не будет выходить на связь еще целую неделю.

Сергей пытался успокоиться, начав с сигарет и кофе.

Кофе и сигареты – теперь его новый облик, который скоро закончится, ведь закончатся кофе и сигареты.

Мысли неизбежным напором пожирали его сердце и душу, нервы ходили ходуном, его тошнило от воспоминаний, которые преследовали Сергея на каждом шагу.

Куда бы он мог убежать?

Никуда.

Только оставаться запертым в своих стенах, где тьма страха нападает, как голодный волк.

Раздался гром.

Сергей услышал его, утонув в диване.

Где-то сверкнула молния, как смог разглядеть Сергей сквозь чуть приоткрытые жалюзи.

И начался дождь.

Перед понедельником.

«Ничего хорошего», – подумал Сергей.

Комнатная тишина, нарушаемая новостями, сериалами и рекламой, раздаваемые из телевизора, призывала спуститься с потолка тень мистической атмосферы кромешного небытия, из которого можно выбраться только во снах.

И словно эти тени сейчас подползали к Сергею, щекоча его и безумно скалясь, указывая, что впереди еще много чего интересного.

«Мне уже сорок», – признавался Сергей.

И от этого ему становилось только страшнее.

Молчание. Тишина.

Клубы дыма словно создавали ее красивый силуэт. Той, которая ушла и той, которую он недавно встретил.

Сергей решил не медлить и позвонить по номеру ее мобильного телефона.

Если бы, но он отправил смс – той, которая ушла; той, чьи глаза он запомнил намного сильнее, чем чьи-либо другие:

«ГДЕ ТЫ?».

Часть I

ДНЕМ

Глава 1

ГДЕ-ТО ОЧЕНЬ ДАЛЕКО

***

«Сергей», – раздалось где-то в самом далеком уголке сознания.

Сергей открыл глаза и увидел ее. Она лежала рядом с ним. Где-то стояла недопитая бутылка вина вместе с оконченным ужином при свечах, который происходил возле его телевизора на полу. Сергей аккуратно приподнялся. В последнее время он очень похудел. Голова болела, как и всегда.

Кира мило спала, чуть обняв своего кавалера, с которым рассталась навсегда всего два дня назад, а теперь снова проводила с ним свое так ценное для него время.

Сергей осторожно приподнялся, пытаясь не разбудить свою королеву, появившуюся в мечтах, а может, и во снах, привстав с кровати.

«Где ты все это время была?», – с этими мыслями он обошел преграды из бокалов и тарелок, освещенных тусклым светом не выключающегося телевизора и закурил, встав у окна, использовав под пепельницу рюмку, из которой давно уже не пил.

Все перед глазами плыло, на улице дождь располосовал все виденье реальности.

– Кира, – произнес он, и словно она его услышала.

Кира приподняла голову с мягкой подушки, которую Сергей сохранил специально для своей падчерицы, когда сам всегда спал без подушек и на чем придется.

– Сергей?! – сонно произнесла она. – Ты почему не спишь? Иди ко мне, – проговорила она, едва понимая, что происходит.

Сергей пустил в ее сторону маленькую улыбку и клубок сигаретного дыма.

«Ты снова не одна», – подумал он.

Кира привстала, глянула на кровать, которая, почему-то, показалась ей слишком огромной для них двоих.

– Сколько времени? – посмотрела в его сторону. – Еще ночь?

– Пока что да, но скоро будет рассвет, – хотел закончить тем, что сообщить плохую новость – завтра просыпаться и вставать рано утром, ведь придется топать на работу.

Сергей обходился без отпуска уже половину года, его понизили, платили намного меньше, чем раньше, но он все еще не сдавался, чтобы пойти в лес с веревкой, хотя всегда хотел ее прикупить к своей шее и даже как-то намеревался это сделать.

– Ты почему не спишь? Иди ко мне! – призывала она.

И он проклинал этот момент, ведь завтра все закончится, и иной раз ему совсем не хотелось никого видеть и ни с кем быть, ведь завтра… а завтра все кончится. Все будет кончено с приходом солнца, от которого не сбежать, и только ночь служила проводником в мир, где не бывает слова НЕТ, и где происходит все, что только может придумать дьявол.

Сергей хотел вымолвить что-то, но только быстрее затушил сигарету. Он был гол, как, впрочем, и его спутница. Сергей прилег рядом с ней, укутавшись легонько в холодное одеяло.

– Мне тебя так не хватало, – тихо произносила она.

И сердце Сергея только больше сжималось, но он не давал повода чувствам, чтобы расплакаться, и полюбить Киру всей любовью, которой у него обнаружится слишком много, чтобы любить.

– Мне тоже, – лишь подтверждал он.

– Почему мы постоянно ссоримся, дорогой, не твоих ли рук все это дело? – произносила она, находясь в состоянии полусна.

– Я не знаю, так звезды расположились на небе, – предположил он.

– Ты как всегда в своем стиле, дорогой, – она потянулась к нему. – Обними меня, чтобы я не оставалась одна хотя бы сегодня, – Кира поцеловала его шею и уткнулась ему в грудь, прижавшись к голому мужскому телу как можно сильнее.

– Не уходи, – раздалось в комнате.

– И я не уйду, – словно клялся Сергей.

«Лишь бы эта ночь не кончалась никогда», – думал он, но врал сам себе – утром их пути снова разойдутся, и никто не знает из них двоих, встретятся они снова или нет.

Ночь – их спутник, – отражала зов желаний, где они сливаются воедино в порыве еще пока что не опустошенной любви. Любви, о которой слишком мало слышали, но много знали, пытаясь как можно скорее ее почувствовать.

– Дай я поцелую тебя, дорогой, – произнесла неожиданно она и потянулась к его губам.

Его губы сейчас были немного холодными и неживыми, но все же он разделил с ней поцелуй настолько сладко, как только сейчас мог.

– Я люблю тебя, милый, – произнесла она нежно, приоткрыв глаза и посмотрев на своего сегодняшнего любовника как-то так, словно хотела убедиться, а не прячет ли он свои губы и не думает ли о другой?

Нет, он глянул вдохновлено на Киру, еще крепче ее обняв, чтобы она не подумала ничего лишнего, и Киру такой жест вполне устроил, когда теперь она снова собиралась провалиться в мир снов безудержно и жадно.

«Я ХОЧУ СПАТЬ», – вопило ее существо.

И Сергей чувствовал это.

Не зря же его ночное бдение в этой комнате, словно без окон, разбудило женщину всей его мечты.

– Сергей… – раздался ее по-прежнему милый голосок.

– М? – промычал он.

– Я тебя люблю, – как бы сказала по секрету, словно и прошептала ему на ушко.

– Я тебя люблю еще сильнее, – шептал ей.

И все же Сергей чувствовал какую-то обреченность, чувствовал, что мир, ворота которой, как в раю, открылись сегодня, завтра снова развалиться и все станет как всегда.

Он не мог наслаждаться этим моментом, зная, что завтра не придет никогда, и не мог почувствовать свою любовь, потому что она могла быть вечной.

Для него все всегда кончалось сразу, но Сергей пытался, как только мог, оттягивать любой подходящий момент, если в нем присутствовало хотя бы упоминание о любви.

– Сергей… я люблю, – шептала она.

«И я тоже», – хотел сказать, но не стал мешать ей засыпать.

– … я люблю… – доносилось где-то.

«И я тоже…», – раздавалось в его голове.

В комнате, наполненной сейчас любовью, тени вновь спускались на двух ангелов любви, таких потерянных и ищущих что-то светлое в этой темноте, словно тишине всего мира.

И любовь ли они искали? Ту самую любовь, которая бывает только в мечтах. Может быть, ее свет, что рассветом озаряет мгновенные сны, когда все сущее теряет какой-либо смысл. И в тех самых незабываемых фильмах, романах и на фотографиях моделей, а, может, просто в мечтах, которые всегда остаются мечтами…

***

Утро не бывает добрым, не так ли?

Сергей присел за обеденный круглый столик, на котором стояла маленькая белая кружка, из которой плавно поднимался легкий дымок.

Черный кофе, некогда перелитый из турки в маленькую кружку, за ручку которой так изящно держались худые пальцы Киры, казался мгновением назад таким бодрым и воодушевленным.

– Не будь таким мрачным, – улыбнулась Кира, присев рядом с ним.

Кухню проткнули яркие лучи проснувшегося солнца, стремившиеся пробраться через клубы сигаретного дыма.

Сергей потушил сигарету в новенькой пепельнице в виде очередной рюмки водки, и все его мысли окунулись куда-то в темное пространство, где вновь не наблюдалось никакого мятежа, а только пустота вперемешку с неинтересной тишиной, но совсем не дешевой для стишка, который можно придумать за пять минут.

«Я словно опустошен», – сказал бы он, но вместо этого ответил Кире натянутой, вроде бы настоящей, улыбкой, если не улыбочкой.

– Я весел как никогда, дорогая, – сказал, кривляясь, сделав жест, словно жонглирует яблоками.

– Ты все врешь, но меня тебе не обмануть, – ответила она, потрепав его волосы. – Выпей кофе и, наконец-то, успокойся, впереди еще целый день… если ты все еще не заметил! – сказала она так, словно его отрезвило.

Но все же Сергей оставался мрачным, особенно внутренне.

Кира встала из-за стола как-то не так аккуратно, как вчера после ужина целовала его холодные губы своими жгучими и горячими, как-то не так нежно провела своей красивой ладонью по его похудевшему за последнее время плечу, и совсем не мило глянула на него, а скорее отдала какое-то то должное, что должна была отдать своему полу-мужу, с которым ее связывали только слова, но никак не золотое кольцо – с бриллиантом или без него.

«Мне совсем не весело, детка», – думал он про себя.

– Я лишь хочу сделать тебе приятно, и чтобы ты не так грустил, как всегда… – начала она, повернувшись к нему спиной, почему-то вновь встал у плиты.

Ох, да, она же варила ему кашу!

О, Боже, да Сергей оказался в самой что ни есть придумано-реальном Париже, который случайно произошел здесь – в его квартире, а если быть точнее прямо у него на кухне.

– Какой-то ты в последнее время совсем грустный, – сказала утвердительно, но Сергею показалось, что она говорила вполне серьезно.

– Неужели? – спросил Сергей задумчиво.

Меж тем, во рту задымилась сигарета номер два за это пока что небольшое утро, ведь он проснулся намного позже своей вчерашней возлюбленной.

Между струйками его любимого сигаретного аромата Сергей на мгновение сумел углядеть, насколько стройная форма этой самой Киры, которую, как оказывалось, Сергей совсем не знал, а, может быть, просто недооценивал.

– Конечно, говорю прямо – ты в последнее время чем-то загружен, может, ты заболел? – поставила кулачек на пояс, повернувшись к нему и сдув прядь упавших на ее освещенное первым ярким лучом солнца лицо, чуть сморщившись. – Тебе нужно развеяться. Погулять на чистом воздухе, думаю, было бы достаточно какого-нибудь банального московского парка, главное, чтобы выбраться из этих городских джунглей, даже на такой мелкий кусок природы, как несчастный парк, – она рассмеялась. – Что скажешь, дорогой?

Сергею казалось, что она говорит совсем не искренне, а готовит ему завтрак по-английски без чая – надуманно, обманывая и словно за что-то извиняясь – говоря неправду, ведь она могла задумала его бросить после этого разговора в злосчастный понедельник.

Он не мог ни о чем думать, только об ее идеальной форме, и это его беспокоило больше всего сейчас на свете.

Кофе начало заметно остывать, и Сергей пытался делать первые глотки так, чтобы казалось, будто кофе совсем остыл и стал холодным.

Сергей бы проделал такие же фокусы, обжигая язык, и с кашей, пускай будет она с вареньем или без него.

– В любом случае, я считаю, что сейчас тебе нужно поесть, мой дорогой, – произнесла с каким-то восторженным животным азартом, мгновенно обернувшись к Сергею уже с маленькой тарелочкой в руках, на которой теснилась утренняя горячая с дымкой каша.

«Придется поесть, деваться некуда», – думал он, медленно хватаясь за чайную ложку, как за вымышленный спасательный круг.

– Спасибо, – сказал он как-то не искренне.

И Кира это заметила.

– Ты всегда был не щедр на комплименты, если только не говорил их ночью, – сказала она и сняла с себя фартук, который нашла на этой кухне, как правило, с пустым холодильником, если вообще неработающим.

«Интересно… действительно, где ты взяла этот фартук?», – думал он, делая первые попытки проглотить горячие, словно раскаленные куски мяса, куски каши.

И Сергей практически давился, словно пил кипяток, но продолжал размеренно и терпеливо поглощать безвкусную овсянку, запивая этот невкусный завтрак оставшемся уже показавшимся неприятным кофе.

«Вот бы выпить», – думал он.

Возможно, Сергей хотел хоть как-то смягчить момент расставания для собственного сердца – ведь если он не проявит вообще никаких чувств по отношению, как к Кире, так и к ее приготовленному непонятно с какой целью завтраку – очень невкусному, но вожделенному, – тогда бы и боль молчаливого расставания, которой, все же может быть, свершится, – будет не такая горькая, как может быть.

– Кушай, дорогой, – словно издевательски произносила она, заваривая себе тоже уже не очень горячий кофе, чуть подливая в маленькую кружку Сергея остатки черного напитка из турки. – Кушай, мой милый, – она почему-то уставилась на него как на человека, который сейчас откроет какой-нибудь мировой секрет ее истории любви.

Сергей неясно глядел на Киру и на ее искрящиеся глаза и на чуть приподнятую улыбку, на ее позу ожидания, что Сергей, действительно, сообщит что-то такое поистине интересное, необычное и не от роду сего, что она просто растает от возбуждения.

– Очень вкусно, – едва выдавил из себя, пытаясь как можно больше скрывать это.

– Хорошо, что тебе понравилось, дорогой, – она явно сегодня утром доминировала, и Сергей словно оказался в ее жесткой хватке.

И снова – Кира совершала жест доброй воли за новым жестом – она приняла от него тарелку с недоевшей кашей и недопитым кофе и взялась сама их помыть.

Сергею это совсем не льстило, наоборот – он чувствовал себя беспомощным.

– Ты же не против, что я приготовила тебе завтрак? – спросила она, стоя как можно дальше от раковины, потому что уже находилась в своей белой обтягивающей футболке с какими-то непонятными Сергею черными линиями, словно полосками, образовавшимися после того, как на полотно плеснули жидкой краски.

– Нет, – мотнул головой Сергей и облокотился об стену.

Ее фигура вновь предстала перед его взором, и в этом свете утренних лучей Кира казалась только красивее, особенно при мысли о том, что вот-вот она исчезнет из его жизни, раз и навсегда захлопнув за собой дверь, не оставив ни единого шанса на новую встречу.

Но, мы знаем, что вечного ничего не бывает, как и того, что всегда не может не произойти никогда.

Сергей с этим феноменом существования, как в пределах собственных стен, так и под небом, был очень хорошо знаком…

– Сергей, почему ты сегодня такой молчаливый? – удивлялась она, хотя Сергею этого не казалось, скорее он ощущал себя почему-то объектом насмешки, впрочем, сейчас он был не против издевательств, ведь чувствовал, что в нем есть что-то такое от садомазохиста…

– Я просто… – он хотел сказать «устал».

– М? – глянула на него и отвернулась домыть маленькую тарелочку, стараясь не попасть случайно на свою новую футболку каплей моющего средства или теплой водой.

– Если я скажу, ты только больше полюбишь меня, – наконец-то, блеснул фирменной улыбочкой, и если Кира и не видела этого, то почувствовала – это точно.

Женщины все чувствуют, особенно подлог.

– Да? И что же ты мне хочешь поведать? – она промывала посуду холодной водой.

– Слишком красивые женщины портятся, когда их расхваливают, поэтому ничего… – Сергей практически смеялся.

– Да ты проказник! – воскликнула Кира и швырнула мокрое полотенце прямо в его лицо.

Сергей рассмеялся, но с большим удовольствием подхватил пока что веселую Киру, что решила прыгнуть на его колени.

Обвив вокруг его шеи свои худенькие руки, она устремилась своим необычным поцелуям к его сухим губам, казавшимся ей такими бесчувственными, и вцепилась в них страстным поцелуем, но быстрым и эффектным.

– Ты немного заболел, я думаю, – приложила ладонь к его лбу. На секунду ее выражение лица изменилось. – Немножечко! – она вновь рассмеялась.

И только решила встать с его колен, как начала вырываться из окутавших ее мужских рук, когда Сергей схватил Киру и перекинул на руки, подняв как маленькую девчонку, которую решил поцеловать на память у фонтана.

– Я думаю, время сейчас нам не подвластно, – его губы искривились в фирменное подобие улыбки.

Иного выхода Сергей не видел, если ему и было суждено проститься с ней раз и навсегда, то уж лучше он понесет ее на руках в свою комнату фантазий и вымышленных образов для собственной примерочной у зеркала полуночного экспресса по всем женщинам мира.

– Шалунишка! – прокричала она в полголоса, и легонько колотила его по плечам, пока он не опустил Киру на жесткий, но расслабляющий красный диванчик.

Поцелуй пришелся также романтично, как первая любовь проникает в душу.

Она уже обнимала его и стягивала куда-то вниз и в стороны последние остатки одежды, впрочем, как и он осуществлял то, ради чего все они здесь собрались.

Кухонные настенные часы что-то тикали, словно предостерегали, но Сергею было уже все равно – опаздывать в понедельник утром на работу он не собирался, но ради еще одного чувства, еще одного дополнительного дыхания был готов пойти на любые жертвы.

Сергей притворился замысловатым героем какого-то только что придуманного романа, надев полумаску Казановы, и слился в порыве необузданной страсти, вновь сковывающей двух романтиков, случайно оказавшихся на этой огромной Земле, на которой почему-то никогда ни им, ни другим не бывает места…

***

Сергей закурил сигарету, украдкой смотря на лежащую рядом Киру, думая о том, что ему скоро пора бежать на работу, а ей всего лишь медленно одеться и отправиться, сначала, делать маникюр, а уже потом добраться до офиса и сотворить еще одну дизайнерскую вещь, до которой есть дело лишь только богатым купцам, собирающим по всей Москве одно большое НИЧТО.

– О чем думаешь, красавица? – его рука обнимала обнаженную и такую сейчас красивую женщину.

– О том же, о чем и ты, дорогой, – хихикнула она.

Они лежала на диване, по которому словно пробежала целая орава лошадей, в окружении хаоса из легких одеял и мини-подушек, под которым творился рай разбросанной одежды и всего прочего, что осталось после вчерашнего вечернего ужина во время бурной любви и громкого дождя.

– Я так и знал, на чем тебя и подловил! – хотел сказать что-то умное.

– Ой, да ладно… – решила прервать паузу молчания тишины и вернуть все назад. – Тебе пора просыпаться и вставать на работу, мой взрослый малыш, – и все же она говорила настолько мило, что Сергей не мог ей возразить.

– Я подчинюсь только после поцелуя… но самого классного в этом мире, – просил Сергей.

И она ответила ему.

Непринужденно их губы вновь слились в единственном быстро-страстном поцелуе на всей Земле, где время останавливалось лишь только на одно романтическое мгновение.

«Я тебя никогда не буду любить», – пронеслось в опухшем от страсти сознании Сергея.

– Все! Все!! Все!!! Пора тебе вставать, – крикнула она, и богема была окончена.

Сергею пришлось подчиниться.

Он был физически и морально опустошен, и только сознание трактовало, что теперь делать – идти до известного в центре Москвы его адвокатского офиса, где вновь приобрести якобы умный вид, и поработать на ненавистное ему государство по гражданско-трудовому договору.

Они практически поднялись вместе, словно вместе разделив минутное открытие времени, когда их разлука станет намного больнее.

– Сергей, и не забывай, что я всегда люблю тебя! – одеваясь, произносила она.

Сергей, все еще голый, приходя в себя, когда оставалось счетных половина часа до выхода в свет из подъезда негодования, в который ему приходилось с отвращением на лице входить вот уже сорок лет, созерцал, как Кира одевалась.

Сначала нижнее белье одевалось ее худыми ручками на ее стройное, как у фотомодели, тело, затем, плотно прижимал не маленькие и не большие груди черный бюстгальтер.

После этого принимали свою эстафету темные чулки, потом бегло оказалась на ее теле, которое Сергей вновь хотел получить, та самая непонравившаяся ему футболку, и, наконец, синие обтягивающие джинсы.

А Сергей собирался с неохотой и на редкость сегодня утром долго.

Что сказать – он очень не хотел вновь принимать облик очкарика, который шарит во всех надуманных законах этой страны, что не менее идеально прилегали к ее ногам и просили их снять при каждом взгляде на них.

Но ему поистине некуда было деваться.

– Кира, – обратил весь свой взор на женщину, которая сейчас представала перед его глазами самой красивой и сияющей, словно с картины, которую вполне можно квалифицировать как скрытый шедевр, но стоящую достаточно дорого, чтобы повестить у себя в комнате. – Я не смогу без тебя провести сегодняшний вечер, – его губы искривились в улыбку, слепленную из фирменной улыбочки и ухмылки. – Я без тебя не смогу, замерзну, – сделал вид молящего щенка, для которого ласка в виде поглаживания по мокрой головке, ведь щенок скулил на улице, когда ему неожиданно открыли дверь, станет пристанищем рая.

– О, Сергей, как мило, – саркастично сказала она. – Я учту все твои пожелания, чтобы ты ни в коем случае не оставался один, – ответила она ему тем, что, видимо, Сергей и добивался услышать.

– Смотри, Кира, предательства не прощаю, – Сергей все еще созерцал ее снизу-вверх, пока сидел на табурете в прихожей.

Кира надела свое темное пальто, завязала вокруг пояса, еще раз подчеркнув, что ее талия достаточно стройная, чтобы возжелать обнять эту талию, и, как минимум вцепиться в нее губами. И поправляла прическу, поглядывая на Сергея решающе: встречаться с ним снова или нет.

– Я не отпущу тебя, детка… – произнес монотонно, потянувшись к ее худенькой руке, чтобы поцеловать и почувствовать своими губами ее нежную кожу. Еще раз проникнуться атмосферой нарастающей любви, в которой места для двух бывает лишь изредка.

– Я бы хотела с радостью верить в это, Сережа, – раздался ее смешок, как пропела синица и взметнулась обратно в небо, покривляться перед людьми своими крыльями, с большой радостью показав всем, у кого тут есть крылья…

Кира посмотрела на Сергея, как королева на своего раба, расправив воротник на легком пальтишко.

– Ох, уж, мой, Сережа, – произнесла она мило, но совсем не искренно.

– А теперь я отвечу, что буду им с большой радостью, – улыбнулся в ответ, тем не менее, свесив руки с колен, на ладонях которых набухли вены, словно так и не собравшись с силами на новый рабочий день, наполненный очередной дозы пафоса бумажных слов перед стеной непонимания, на которой вечно пляшут тени призраков, вызванных никому неизвестным жрецам, что каждый вечер распивают бесплатное вино, читая заклинания на луну возле костра где-нибудь на острове людоедов.

– Есть повод не поверить тебе, – Кира сделала вид, что сомневается, и теперь уже поправляла прическу возле зеркала, встроенного в гардероб, словно искала повод еще немного задержаться.

– Не волнуйся, я никогда не предам, – Сергей начал постепенно подниматься с табурета, сидя на котором чувствовал себя гигантом.

И правда, даже не смотря на то, что Сергей значительно похудел в последнее время, наверное, сбросил килограмм пять, все же оставался высоким огромным мужланом, налитым грудой мышц, словно из стали, и тем более, в черном пальто с короткой прической, выглядел изрядно зловещее и устрашающее, однако не без присущего ему романтизма, особенно когда в бой вступали известные ему приемы, дарованные от природы: заманчивые улыбки, обжигающий взгляд, да-да, какой-то дополнительный свет в глазах, зовущий практически всех, кто был женского пола, подойти поближе и заговорить, и само по себе обаяние, которое тоже манило и звало, как бы прикоснуться к нему; к какой-то энергии, может, атмосфере, или просто было насколько заманчивым, что с Сергеем неизбежно хотелось заговорить, и, чего скрывать, конечно притронуться к нему.

И вот, Сергей, наконец-таки, поднялся с табурета.

Голова молниеносно закружилась – сказывалась старая травма, полученная в боксе. И Сергей тот час оказался прибитым сидеть на табурете, однако сдаваться не хотел, и на второй попытке – уже его тень падала на эту женщину, в которой все вновь перевернулось, и ей захотелось только снова обнять его, прижать к своему телу, почувствовать эти мышцы, вдохнуть его животный аромат тела, прикоснуться к каким-то неживым губам, попытавшись их тем самым оживить.

Его словно холодный взгляд смотрел сквозь Киру, но улыбка делала свое дело, показывая, что Сергей по-прежнему любит ее, хочет, как никогда, и хотел бы увидеть снова, и жаждет вновь обнять и поцеловать так же, как и хочет этого она.

– Ну, дорогой, нам пора идти, – заканчивала она, целуя Сергея перед тем, как возьмет его за руку и они вместе под ручку выйдут из подъезда.

А что будет потом?

Потом они пройдут несколько улиц, переулков, двориков, арок… и все… разойдутся, кто куда – он на нелюбимую работу, когда единственное, что умеет делать уже машинально, помимо того, как крутить романы и вставлять каждой как можно только глубже, так это заниматься адвокатской деятельностью, в том числе частной.

Перед выходом Сергей еще раз окинул квартиру мелким взглядом, обратив внимание на закрытую дверь в комнате давно умерших родителей, и удивившись, почему Кира все еще не спросила о них у него, хотя когда они только познакомились после его немногословного рассказа, посочувствовала ему и погладила, как она любила это делать, его по голове, растрепав немного волосы.

Вот они выходят из квартиры, Сергей закрывает дверь, ключ напоминает, что двери в рай закрываются, что рая больше нет, по крайней мере, пока они вновь здесь не окажутся – только вдвоем. Они спускаются по лестнице, не едут на лифте. Как это непривычно для Киры – спускаться с девятого этажа по лестнице, но делает это ради Сергея. Впервые в своей жизни, как и завтрак, такой невкусный, о чем он сделал вывод. И даже чью-то руку после секса или просто любви она не желала брать и чувствовать, не то, что сейчас – она держит за его руку.

Они вместе выходят из подъезда, легкий дождик моросит, солнце словно улыбается, пробивая своими мощными лучами надвигающиеся серые тучи, но в целом – весна начинает кружиться своим теплым танцем.

Сергей еще раз смотрит на Киру, запоминая, какие у нее красивые зеленые глаза и оставляя в своем сердце неутолимое желание вновь увидеть ее, целуя Киру как в последний раз…

***

Все, что он мог сейчас сделать – просто поцеловать ее и расстаться.

«Я ухожу, милая, но обязательно вернусь», – мог пропеть бы он или хотя бы шлепнуть ее по заднице, но вместо этого сам смысл сущего бытия указывал ему путь – скорейший и только один – между ног, где Сергей уже побывал, и был этим доволен.

– Скоро увидимся, детка! – махал ей вслед, спеша попасть не самым последним в офис, где выигранные решения судов уже давным-давно не приобретали цвет премии, ведь он был уже стар в свои-то сорок лет! Вся дорога молодым, не иначе.

Кира послала Сергею воздушный поцелуй, который, конечно, показался ему намного воодушевленнее, чем последний с ней поцелуй.

И нет. Она не прощалась с ним. И не намекала на это. Конечно, Сергей будет ждать ее звонка. Еще бы. Еще бы он не ждал. А сейчас он торопился. Торопился хотя бы успеть во время добраться до двери, которую нужно открыть только и исключительно не позднее девяти часов утра.

Теперь он будет помнить ее – весь день. Весь божий рабочий день, когда не почувствует ее и не сможет притронуться, если они не встретятся в обед. По крайней мере, раньше встречались.

Сергей был вдохновлен. Особенно на новую встречу со своей Кирой, как иногда он ее называл – «моя Кира, моя Кирочка, моя Киручек…» и прочими извращенными именами.

Сергей закурил, чтобы хоть как-то смягчить всю трагичность ситуации, что сегодня он не смог остаться с ней на все утро и на весь день, когда бы в очередной винной реке они слились в порыве обезумевшей любви, где страсть, иногда, ночью становится только сильнее.

Словно по дороге к солнцу, но Сергей шел по задымленному в это утро центру Москвы, и уже спешил, как вспотел.

О, да, этого он не мог предугадать про как головокружение.

Неожиданным и нежданным.

Понедельник начинался с вдохновения, и как бы Сергей не хотел этого признавать, чтобы в будущем не расстраиваться из-за того, что не так скоро вновь увидит Киру, ему пришлось смириться с тем, чтобы просто выжидать.

Займет ли он именно эту позицию? Может быть, а сейчас у него просто раскалывалась голова. И Сергей начал теряться в догадках. Почему? Что происходит? Что случилось и могло ли случиться?

Может быть, причина в непомерных ночных раздольях, где отражение обыденности теряет свой вид и приходит нечто новое – то, что в обычной жизни делать нельзя.

Сложно было сказать. Сергей так и добредет до работы с больной головой: его тошнило, шатало и клонило в сон. Но все же он добредет.

Дойдет, не упадет. Конечно, нет. Понедельник начался с Киры, и в любом случае Сергей верил – что неделя этим утром сбывшегося еще одного желания, что между ног, – сбудется вновь.

Кира. Только она теперь имела какое-либо значение. Жгучая. Страстная. Иногда странная. Холодная. Горячая. Но всегда удивляющая или наоборот – миролюбивая. Она бывала разной, бывала разной…

Глава 2

КИРА

***

И снова воспоминания тяготели только к ней: он ждал ее с большим воодушевлением, словно чувствуя каждой клеткой своего уже давно не молодого тела ее движения, запах и будто мысли – о чем подумает она, и что захочет сделать.

Поцеловать.

Поцеловать его со всеми сопутствующими эмоции, которые сможет испытать в этот момент.

– Я не знаю, откуда ты это украл, но черт меня возьми – эта информация должна будет уйти в СМИ! – сверкал натянутой улыбочкой, но вполне осязаемой заместитель по претензионной работе – старший сотрудник отдела экологического права, в конторе которой работал Сергей.

Именно этот департамент и был присоединен к Правительству Российской Федерации, где Сергей числился как юрист, проходя государственную службу в самом Правительстве, условно говоря, занимающимся преследованием провинившихся предпринимателей.

Владимир Зеленский просто наслаждался, помимо, информации, которую можно закинуть в новости, об еще одном предприятии, действующем на территории Московской области, соответственно, допустившей уничтожения природы, и как следствием – взыскания сумасшедших штрафов, от услуг представительства в суде по которым он сам получит от Правительства кругленькую сумму, а Сергей – свои кровные.

– Надо будет обязательно нагнуть их, понимаешь, о чем я говорю? – жаждал скорейшего судебного процесса со всеми вытекающими тяжбами Зеленский. – Если, конечно, они не пойдут навстречу, – заключил он, сложив кисти рук в форме горизонтальной пирамиды, практически, как любит делать Ангела Меркель.

«Чертов дьявол!», – кричал про себя Сергей, смотря на него обычным нервным взглядом, в котором ярко сверкала вычурность.

– Естественно, а как же иначе, судебные тяжбы обеспечены, – поддакивал Сергей, перебирая в руке склепку. – Если они не пойдут навстречу, то, конечно, будет им по всей программе, – язвился, но язвился вполне серьезно.

– Ну, ладно, ты меня, в общем, понял. Здесь дело на несколько миллионов, ты меня понимаешь – они наследили по крупному, – его тон сменялся все больше и больше на чисто-деловой. – Готовьте соответствующее претензионное письмо, – произнес формально, – и обязательно укажите жирным шрифтом сумму, чтобы неповадно было.

– Обязательно! – сказал так, словно отдал честь.

«Будь здоров, урод!», – сказал про себя.

– Хорошо и успехов. Если что – я на совещании, – буркнул заместитель отдела экологического права.

Зеленский удалился в темноте дверного проема, выскользнув в коридор и исчезнув в своем просторном кабинете, о чем сообщила его закрывшаяся дверь после заказа секретарше кружечки черного кофе, с которой он иногда спит.

Сергей, тем временем, остался в своем тесним кабинетике, неторопливо взявшись за изучение брошенных на его слов, словно на свалку, новых материалов дела.

Кстати, кабинетик у Сергея был волшебный – помимо различного рода значков с разными эмблемами, в том числе французских реформаторов, Сергей вдобавок хранил в сейте, помимо прочих дел, еще и целый арсенал более-менее элитного алкоголя, и мог в любое время закурить вельможно сигарету, поэтому особо-то не беспокоился за свой моральный статус на работе.

Утром из канцелярии Правительства Российской Федерации, располагавшейся неподалеку от этого интересного отдела, забегала секретарша, и занесла свежую прессу.

На первой странице, хотя и в нижнем левом углу, вновь было сообщено, что московский маньяк снова дал о себе, на этот раз порезвившись с молоденькой студенткой МГУ.

Попивая утреннюю кружку кофе, Сергей обратил на это внимание, как в тот первый раз, когда Москва узнала о маньяке, давным-давно орудующем на территории этого городка.

«Конечно, его никто не поймает… сейчас…», – подумал тогда Сергей.

Мысли о прочитанной за две минуты статье, которая, собственно, и не раскрывала никаких деталей совершенного убийства, называясь «Джек Потрошитель по-московски», вновь возникли после обеда, когда Сергей заварил очередную кружку кофе.

В небезынтересной статье все же приводились некоторые подробности:

«На этот раз Потрошитель пошел дальше, и когда изнасиловал несчастную Оненко Светлану Юрьевну – 22-ти двухлетнюю студентку журфака МГУ, сначала вырезал ей все половые органы, и только потом отрезал голову…», -

вспоминал цитаты Сергей, чуть ли не засыпая.

«Вот черт – маньяк разбудил меня… точнее мысли о нем…», – подумал Сергей, раскрыв широко глаза.

В кабинете Сергея было маленькое окошко, выходящее на стену рядом стоящего здания, но открывая створку такого окошко все же можно было увидеть дорогу, краем глаза, увидев проезжающие мимо машины и даже пешеходов.

Напротив стола Сергея, как всегда заваленного кипами документов, стоял худой шкаф, в котором, помимо стаканов и бутылки вина, также помешалось одно пальто и один пиджак по возможности, но с удобством повесить на крючок кепи, или шляпу, но шляпы нынче были не в моде.

На тумбочке, плотно прилегающей к столу, теснился принтер, и на его краю – чайник.

Кружки стояли прямо на столе, так и наровившиеся обязательно опрокинуться и залить парочку стопок каких-нибудь готовых к подаче в суд документов.

Вместо часов над дверью, в кабинете Сергея висела надпись, с аккуратно высеченными словами: «здесь время не идет».

На потолке светили только две лампы из четырех, ботинки, которые Сергей переодевал на работе, стояли под столом, где расположился и его портфель, словно у Гитлера, только в этот раз он не был набит списками тех, кого необходимо в срочном порядке уничтожить, а всяким хламом, имеющим непосредственную ценность – связки ключей, паспорт, удостоверение, охотничий билет, бесконечные чеки по оплаченным коммунальным платежам, исписанный блокнот, толстая папка с документами на квартиру, проданную машину, как и гараж, ручки, пишущие и использованные, галстук, который назывался «на всякий случай», кучи долговых и оплаченных по ним расписок, и много другого.

Короче, его жизнь – это портфель.

Потеря портфеля – прямая дорога на кладбище, ибо без документов человек становится никем, которого никак не звали, и которого никогда не существовало.

Красовался сбоку от Сергея метровый сейф, который, как известно, был набит делами особой важности, а также алкоголем.

Возле окна и над ним стояли большие и маленькие шкафы, забитые под завязку выигранными судебными делами, а почему выигранными – Сергей не зря получал свои потные и кровные сто тысяч рублей – конечно, условные, ведь иной раз ему перепадало намного больше заявленной суммы.

Сергей закурил, поставив пепельницу где-то с края стола.

Он вновь подумал о Кире, переместив мысли с маньяка, словно позиционируя ее с ним в хорошем свете этого сравнения.

Сергей достал маленькую бутылочку коньяка, располагавшегося на блоке от стационарного компьютера, налил в вытянутую рюмку, и залпом осушил ее, только тогда принявшись за изучение вновь поступивших ему на рассмотрение документов, от которых уже веяло очередным выигрышным делом и премированием.

Сергея все больше интересовали деньги, и все меньше была тяга к ним.

***

Дождь расписывал своим мокрым полотном уличные картины Москвы.

Ощущение бумажной жизни на эти девять часов никак не покидало Сергея, и словно что-то внутри просило: «прошу, пожалуйста, утопите меня градусом безумного сна!».

Может быть, он сможет утолить бумажную атаку – работа не может выйти из его головы, пока он не выпьет, и это была правда.

Правда понедельника.

Правда этого дня, когда весна началась с залива все и вся каким-то странным болотом из холодных каплей и грязи, по которой нельзя пройти, но которое называется дорога.

Конечно, пока Сергей ехал одну остановку на метро с Охотного ряда до своей любимой, то никак не устал, но видимость сделал, особенно, когда увидел якобы таких же как и он – прохожих с осунувшимися лицами, о, боже, с мрачными взглядами, которые ничего и никого не видят, кроме работы и семьи – как это не любил Сергей, и как это ему было знакомо.

В любом случае, после метро и центра Москвы, когда далеко ходить не нужно, под дождем ему открылась удивительная картина в его дворе, который он наблюдает уже слишком долгое время – сплошное месиво из воды и грязи с перекошенными и утопленными в этой картине скамейками, качельками и каруселями – все детям, не иначе.

***

То знал он устало, что она уже была здесь.

Взгляд Киры Сергей узнал сразу, и ему было очень странно, что она пришла первой, то есть, вообще, пришла в его дом.

Естественно, когда он любил ее уже второй год, он не мог не сделать ей копию своих ключей, хотя она не позволяла бывать у нее в шикарной квартире, Сергей удивлялся теперь каждому ее взгляды и движению.

***

– Кира? – произнес он отстраненно, но удивленно, сбросив пальто в шкаф в прихожей, а портфель поставив аккуратно возле его старых дверок.

Кира встретила его художественно – на ней снова был фартук, однако надетый на полуобнаженное тело, которое облегала светлая желтая футболка, чуть ли не прозрачная, а на ногах не было ничего, кроме нижнего белья.

Ее волосы были чуть неряшливо разбросаны, губы сверкали темным, и глаза были подчеркнуты тем же оттенком, однако пудра ее выдавала – она была светла, как и ее кожа, словно молодая, когда Кире уже тоже около сорока лет.

В любом случае, она выглядела намного моложе.

– Конечно, дорогой, – чуть улыбнулась она, встав полу боком, оценивающее и ожидающее глянув на только что вошедшего в свой дом Сергея, выглядевшего как выжатый лимон и одновременно как переполненная пепельница.

«Я хочу только одного – выпить… и тебя…», – пронеслось в голове.

– Кира! – вновь воскликнул он, обратив внимание, что в ее правой руке, кисть которой была облачена в полотенце-перчатку, а в другой дымилась женская тонкая сигарета, находилась целая новенькая, купленная ими совместно, сковородка с анти покрытием. – Я думал, что умру без тебя! – вставил неожиданно Сергей, двинувшись возбужденно в ее сторону, только-только сняв с себя весенний облик дешевых ботинок, уже открывая бутылку вина, купленную в ГУМе.

Сейчас Сергей выглядел как пьяный писатель, получивший гонорар за новый роман, или если бы по его книге вышел кассовый фильм, чего в России – допускается в исключительных случаях неимоверного продвижения по службе в заднем проходе.

Писатели в России нищие, примерно, как и Сергей – нищий по заслугам, но еще не обреченный получать копейки за тот объем работы, который делает вполне прилично.

– Я так и думала, дорогой, – вытянулась в его сторону. – Поцелуй меня в щечку, пока твое любимое блюдо не сгорело, – сказала она, подставив подошедшему к ней обнять Сергею.

Вместо теплого прикосновения к женскому телу той, которая совершенно неожиданно для него встретила его, Сергей лишь поцеловал Киру в щеку, как она того и просила, почувствовав стойкий аромат духов, не приятный ему вовсе, но терпимый для его мужского обоняния, учитывая, что из-за бокса у него была сломана переносица.

(все что ни делается – делается к лучшему – не так ли?)

Сергей двинулся в свою почему-то немножечко убранную комнату, где стопки с коробками, в которых были плотно упакованы сцены его прежней жизни (вещи, блокноты, тетрадки, прочим хламом), стояли уютно в углу, ковер был чист, а носки не были разбросаны по всему полу. Он почувствовал себя крайне неуютно.

Бросив пиджак на спинку дивана, повесив красный галстук цвета ярко накрашенных женских губ на крючок в стене, Сергей, расстегнув верхние пуговицы на рубашке, чтобы был виден его накаченный торс, двинулся на вкус жареного мяса на кухню, уже сделав первый глоток из бутылки вина, которую не выпускал из рук.

«НАПЕЙСЯ И НА НОЧЬ УМРИ» – вот что гласил его призыв сегодня вечером в понедельник после трудодня, в котором не нашлось ни дольки просвета, как и, впрочем, во всей его жизни, а не прикосновение при нынешних обстоятельствах к ее телу, которого он, конечно, хотел почувствовать…

– На ваших глазах, – произносил вслух Сергей, закурив длинную сигарету зажигалкой Зиппо, – творится истинная история, дамы и господа, – заходил на кухню.

– Что ты сказал, дорогой? – повернулась в его сторону Кира, улыбнувшись как манекенщица.

Сергей глянул на полуобнаженную фигуру той, что была у него дома при странных для него обстоятельствах, когда никто в жизни бы, даже имя его дубликат ключа от дома, не явился бы раньше него приготовить вечерний ужин – романтический стиль Сергея слишком отталкивал женщин от любого проявления нежности.

– Ничего, милая, – проглотил слюну, глянув на месиво в сковородке, – я просто хотел сказать, что я люблю тебя.

Кира улыбнулась также неестественно, как и в прошлый раз, только теперь подставив губы для мини-поцелуя, на что Сергей молниеносно отреагировал.

– Я смотрю, ты готовишь вкусный ужин, – о, Сергей бы с удовольствием сказал бы с сарказмом.

Кира вновь искусственно улыбнулась.

– Конечно, дорогой, – в ее словах Сергей не замечал ничего святого, особенно, когда она указывала, что он милый, дорогой или любимый – скорее эти слова звучали для него как заученные бланкетные нормы, с которыми в настоящем обществе просто смирились и произносили, чтобы задушить нагрянувшую, как гром среди ясного неба, тоску.

– Это прекрасно, я весь в желании поскорее поесть, – выдавил что-то в роде: «О, здравствуйте, знакомьтесь – я быдло номер бесконечность, хочу пожрать!», – Сергей бы сказал, что думает об этом запахе, парящим со сковородки, но не мог сейчас никоем образом обижать ее.

– Я знала, что тебе понравится, – пожала плечами, словно показала ему язык. – Ты будешь в восторге.

«Неужели?», – спрашивал себя, проклиная, что вручил ей ключи хотя бы по тому основанию, что лучше него самого – никто не приготовит ему ужин, а Сергей когда-то был исключительный гурман, пока не перешел на корейскую лапшу.

Теперь довольствовался только ресторанами, кафе и самодеятельностью своих падчериц, но в случае с Кирой – они были вместе уже достаточно долгое время, хотя она и не умела готовить.

Да, и с этим ему придется мириться, ровным счетом – как и со всем, что происходило и происходит в его жизни: неудачами, падениями, самоунижением.

И так думает о себе человек, который может постоять за себя!

Вот до чего дошла философия бытия в России – тот, кто не ищет защиты – никак не защищен.

Парадокс.

«Мне лишь нужен повод», – как сказал бы Сергей, чтобы поиметь ее как следует, но вместо этого он уселся, уставши на стул, принявшись к трапезе, в которой не было ничего святого.

– Тебе обязательно понравится, я готовилась к этому моменту целые двадцать минут! – произнесла она, посматривая на бледного Сергея из-за плеча.

«Я уверен, что и без того мой дантист, который плачет, захочет еще больше повеситься», – сказал про себя, обратив внимания на два бокала и на бутылку дорого вина, которое приобрела Кира, но было слишком поздно, чтобы глотнуть не того самого винного напитка, которое находилось в его руке.

– Все для тебя, мой милый, – и вновь ее голос звучал, как автоответчик, как голос, отвечающий на все заявки абонента сотовой связи любого оператора одинаково.

«Я знал об этом, что ты потеряешь все свои ароматические свойства секса», – подумал Сергей.

– Не могу не заметить, – глотнув из своей бутылки крепкого вина, от которого ему уже дало в голову, говорил он, – что ты, видимо, приготовила отличный ужин, но никто не знал, что будет вино, – словно тараторил, однако обращая внимания и на ту бутылку вина, которую приобрела она.

– Конечно, все как ты хочешь… – и ее игривый настрой канул в Лету при виде бутылки вина в руках Сергея. – Ты начинаешь без меня, – произнесла мило, но вполне осуждающе.

– О, нет, это я купил, – показав бутылку крепкого дешевого вина, купленного в дорогом винном бутике, – чтобы дойти до дома, практически не выпил по дороге… – ему казалось, что его язык заплетается.

– Я так и поняла, – произнесла нарицательно.

Сергей кивнул, сделав большой глоток из своей бутылки.

(неужели им придется делить бутылки?)

– Я вполне не расстроен присутствием здесь еще одной бутылкой, дорогая, правда, – начал Сергей, уже залив глаза, как он себя ощущал, и все потому, что крепкое вино, купленное им совершенно спонтанно, но после работы в седьмом часу, дало ему таинственно в голову. – Я бы расцеловал твои ноги…

– Правда? – перебила она, уже улыбаясь вовсе не мило, а как-то по зловеще, словно хотела закатить скандал.

– Абсолютно, дорогуша, – заявлял Сергей. – Я весь сегодня твой, особенно, когда буду наслаждаться твоим ужином.

– Твоя правда слишком гнусно воняет, – говорила она, но Сергей бы мог расценить ее слова, как не только главный упрек в его жизни, что ему нельзя выпить, а настоящий геноцид его самой важной цели в жизни – никогда и никому не подчиняться, которую он чтит, но не соблюдает.

Сегодня он не мог не спорить, но пытался притворяться тем самым любовником, который любит выпить в виде латентного типа, которому нужен только секс, однако не без страстного интереса не обниматься при виде луны.

– Я давно говорил, что ты в этой комнате особенная, моя милая, леди! – заявлял Сергей, делая глоток за глотком из своей бутылки крепкого вина.

Кира кивнула, вернувшись к художеству жарки свинины, рассчитывая, что ее жаркое ему понравится, и она глубоко в этом заблуждалась!

«Выпить бы!», – пронесло в голове.

И Сергей осуществил придуманную только что цель.

В его горло поступила еще одна порция крепкого насыщенного вина, которое пришлось как освобождение, несмотря на присутствие Киры в его квартире.

– Если бы я мог поменялся с тобою местами, однако я не женщина, – искривил губы в какой-то сумасшедшей улыбке.

– Ох уж да… – акцентировала она, выключая плиту, поскольку ее вариант вечернего ужина с названием «ДОЛЖНО ЕМУ ПОНРАВИТЬСЯ» уже был готов.

– Я обязательно разделю с тобой любую и всю минуту, включая незабываемые часы в этом мире, моя дорогая, – говорил Сергей, глотая одним за одним дыханием вина, которое становилось лишь крепче, приобретая совсем иные формы заморозки мозгов.

Сергей был рад, что будет выпить еще – на столе стояла совсем не тронутая бутылка вина, а в его руке – бутылка вина уже кончалась.

И лишь поэтому его орган все больше и сильнее набухал при виде полуобнаженной женщины, которая что-то там неряшливо для него самого орудовала у него на кухне.

Руки немели. Мозги морозились. И что-то между ног просыпалось. Сергей праздновал эволюцию собственных мыслей. И главным ее создателем, как ни странно, пришлась именно она…

***

Ужин при дневном свете не предвещал ничего экстравагантного, кроме обыденной любви, где один якобы ведет, а другой вроде бы как поддерживает свое подчинение.

Они сидели вокруг полукруглого стола с опущенными и чуть улыбающимися лицами, с поддельными улыбками, и тогда Сергей начал понимать, что их совместное времяпровождение начинает само себя обрекать.

Сергей, закурив, так и не доев последний кусок мяса, глянул не без надежды на Киру, которая, как ему казалось, всего лишь притворяется аленьким цветочком, и что все, что она сегодня вечером сделала для него, а также утром, и есть не то самое вымышленное проявление сногсшибательной любви, о которой, вроде бы как, пишут все поэты, а, либо способ забыться, либо ложь для упокоения своей гнилой любви в игре гнилой страсти.

Но ему казалось, что все это далеко не так.

Под его маской, наполненного наполовину здравого смысла лица, виднелись тени очертания мрака, в котором и живет тот самый истинный иконописец без пера – Сергей, когда не нужно принимать чужие образы и плясать, как дурак на сцене, будь-то прилежного латентного семьянина или доброго любовника, который не скажет в итоге дня последнее, прощай.

Скорее его орган между ног запел бы праведным голоском – тем самым якобы чистым и по нотам, что не поют в кабаках, – и тогда Сергей бы воодушевился на полную катушку. И он оставался с одной стороны самим собой, показывая тем самым, что в подчинении, но никоем образом не собирается и не собирался принимать чужие правила этой глобальной комедии, где он является не последним игроком.

– Я люблю тебя, – сказал он после, как допил остатки вина в бокале, что прям таки трясся в его руке.

Кира промолчала. Словно это был не тот момент для признания. Но Сергей думал иначе.

– Я тоже, – сказала она, и вновь воцарилось молчание.

Сергей упал ей в колени, прям к ступням, начав целовать их, и повторять о своей любви к ней, словно мантру, смотря на нее снизу вверх, как на ангела, а Кира лишь игриво созерцала все это до тех пора не рассмеявшись, и пока сам Сергей не потянул привычную ей свою фирменную улыбочку…

(неужели все ложь?)

И да – неужели он лгал? Нет, он изображал правду, которая казалась ложью.

– Я без тебя умру, – молвил он.

И она подчеркивала:

– И я тоже, – улыбалась и тянулась к его губам.

И Сергей вставал снизу, тянясь к ее милым, как ему сейчас виделось, ее обворожительным губам, не понимая, повезло ему или нет – это и есть проклятие жизни без кольца, о чем разговор еще не заходил, но что должно было рано или поздно случиться.

– И я всегда, – словно пел он, – буду тебя любить, – прям как Леонард Коен, но только не Халилую, а что-то намного развращеннее и пьянее. И в его руке уже блестела купленная Кирой бутылка вина. И он вновь напивался. В восьмом часу вечера. В понедельник. Без каких-либо границ. Держа Киру на руках. И целуя ее. Как никогда, изображая дуэт заблудившихся на Земле и пропадающих на ней ангелами.

***

Словно тысячи змей, ползущих в сторону своей жертвы, пожирая даже по пути уже ее тень, Кира тянулась к Сергею, уже сверкающим опьяненными глазами, которые жаждали сейчас намного сильнее, чем утром.

Их пальцы сплелись воедино, Сергей подтянул Киру ближе к себе, окончательно съехав со стула, прям упав с него.

Их тела постепенно соприкасались, Сергей уже чувствовал ее дыхание, но еще не горькое, от которого бы веяло вином.

Их губы хотели поцелуя, но как только Сергей хотел приняться целовать ее, она подставила щеку, разорвав их сплетение из пальцев, и одной рукой налила в свой бокал дорогого вина, стоящего на столе без дела, и отпила немного.

Сергей, словно в пустыне, но поцелуй за поцелуем постепенно изучал каждый сантиметр ее щеки и челюсти, находясь в неимоверном экстазе даже от одного ощущения ее кожи, чувствуя, насколько она вкусная, так и пытаясь вообще откусить от нее.

Она повернулась к нему уже с закрытыми глазами, обхватив своими худыми изящными руками его надувшуюся венами накаченную шею.

(однако, Сергей худел в последнее время и форму-то терял, с чем ему приходилось мириться)

Насколько бы не был сейчас сочный продолжающийся уже более минуты поцелуй, Сергею пришлось плавно прервать его, уцепившись рукой за ее бок, поглаживая Киру по голове в знак замены поцелую, и наконец-то, схватившись за бутылку вина и выпив прямо с горла.

(о, сладкий алкоголь в любое время дня и ночи растворяет любую боль)

Кира недоумевающее глянула на это действие, посчитав, что это остаточный эффект от его работы, с которым все же была не согласна, судя по ее выражению лица.

Громко обронив донышком на стол бутылку вина, Сергей вернулся к своим прямым обязанностям перед Кирой, и чуть обняв ее, хотел, сначала, повалить на пол, но Кира была не из тех, кто любит валяться в грязи, хотя, если только не с Сергеем – как исключение, приподнял Киру и усадил на кухонный столик, потянув за лямку фартука.

Фартук прилежно спустился вниз, а потом съехал по ее ногам, оказавшись на полу.

Перед Сергеем открылось сокровенное место, облаченное в черные трусики, к которому скорее хотелось прикоснуться – любыми для этого доступными способами.

Кира быстрыми движениями руки расстегнула пуговицы на его белесой рубашке, стянув ее с Сергея, бросив в сторону, и взявшись за снятие ремня, пока Сергей еще изучал своими поцелуями ее губы, не способный от них оторваться.

Где-то в отдаленных уголках его сознания звучали странные забытые женские имена, может быть, из-за последствий пьянок и гулянок. Но Сергей все же пытался не забываться, и тянулся не только к бутылке, но и непосредственно к Кире.

Он чуть согнулся и сразу почувствовал, как позвоночник дал о себе знать.

За новым глотком вина скрывалась новая порция боли в печени.

Голова ходила кругом от быстрых движений из-за сотрясения мозга.

А сердце бешено колотилось при каждом новом вздохе.

Но Сергей решил не сдаваться перед собственным угробленным здоровьем, и перед тем, как полезть вниз по Кире, и потянувшись к сладкому вину, глотнув настолько много, насколько только мог.

Сначала его руки, словно ручище – разбитые и большие, – упали на ее идеальные колени, которые он легонько поглаживал. Потом Сергей спускался языком по ее подбородку, гладкой шеи, нежной кожи груди, сняв перед действием ее желтую футболку, но отчетливо прозрачную, чтобы не хотеть не облизать ее груди.

Маленькие, но красивые груди, не могли не привлекать, как и все стройное тело Киры в целом. Сергей облизывал их, словно слизывал с них сок.

Приподняв Киру и переместив ее на кухонный гарнитур, Сергей зажал ее рот своей огромной рукой, а языком впился сначала в темное нижнее белье, начав их стягивать, чтобы добраться до секретного места, словно чтобы и открыть тот самый секретный код, о котором все поют и слагают поэмы.

Чувствуя восторженный аромат ее цветка, Сергей залез к Кире между ног языком, и некоторое время оставался зажатым с головой.

(когда я слышу слово культура – я достаю револьвер)

Их первая за сегодняшний вечер любовная сцена происходила за закрытыми шторками, за которыми на небе бушевали темные страшные тучи, готовясь к новой порции дождя…

– Я бы съел тебя целиком, – признавался Сергей, виляя бедрами, когда отстранился от ее секретной точки, заглянув в ее голубые всепоглощающие сейчас глаза. – А потом еще бы по частям, так тебя устроит? – шептал ей, чуть покусывая ее правое ухо.

Брюки волнистыми темпами сползали с его ног, открывая простор для исполнения любых желаний, когда Сергей только мог представить себя романтиком наоборот или выполняя то, ради чего существовал.

(не существовал)

Оговорка по Фрейду: он не существовал ради чего-то, так как ему не было ради чего-то жить, и что только мог сделать с этим, так представлять, будто он ради чего-то живет.

Кира начала с его волос: она уже вонзила в них свои худые пальцы, но еще не начала дергать их в разные стороны, не думая даже о том, что может и вырвать их с корнем, что часто случалось.

– Тебе не кажется, что лучше выключить свет, – сообщила негромко она, пытаясь возбудиться, что у нее почему-то сегодня не выходило.

Сергей отстранился от своей любовницы, помрачнев, но пытаясь не останавливаться от начатого дела, которое обязательно должен и обязан был завершить.

– Мой проводник во тьме только ночь, – выразился как-то печально, и, взяв ее за руку, медленно подошел к выключателю на кухне и нажал на него.

Свет потух.

Кира стояла рядом с ним, она уже была совсем голая, а на Сергее все еще оставались плавки.

Она словно почувствовала, что его сердце постепенно начинает изображать танец дьявола, но не собиралась по этим причинам тоже останавливаться, хотя у Сергея и могли приключиться и другие обстоятельства с одним громким словом, которое произносят достаточно тихо или вообще не говорят вслух: «ИМПОТЕНЦИЯ».

Но сегодня Сергей не испытывал чувств вины, смущения и неполноценности.

Сергей обратился к Кире, а Кира посмотрела на Сергея, но не нежным взглядом, а подобно какой-то ведьме, желающей поскорее сделать из своей жертвы зелье, чтобы поправить собственные силы, и Сергей тоже чуть потянув уголки губ вверх, сверкал как-то не так своими глазами.

Со стороны, можно было предположить, что их взгляд напугал бы многие московские пары, ведь их не сковывала та самая любовь, которую воспевают в романах, а жажда откровенной страсти – в мере непонятной никому.

Сергей схватил Киру за запястье и переместил ее руку на свое плечо, а ее пальцы с длинными ногтями надавив в кожу.

Кира ухватилась за его плечо, теми же самыми ногтями надавив ему в кожу, но только немного сильнее – немного лишь потому, что она ими еще сегодня должна была воспользоваться.

Почему должна?

Никто же не может точно знать: упадет на дом Сергея сегодня самолет или нет, даже если и дом этот находится в центре Москвы.

Никто также не мог предположить, даже подумать, что немцы дойдут до Москвы – у французов это получилось лучше.

Танец должен был продолжаться, начавшийся вроде бы задорно, и остановившийся на какой-то мистической ноте: Сергей согнулся в ее сторону и вцепился зубами в тоненькую шею Киры.

Несильными укусами он наслаждался ароматом, веющем от нее, прижимая к своему телу только сильнее.

– Ты меня, видно, хочешь закусать! – обрадовалась тому, что еще одна часть тела упиралась в нее со стороны ее кавалера.

– Я просто не могу не насладиться твоей кожей, – рычал Сергей, понимая, что уже пора нести ее на кровать.

Подхватив неожиданно Киру на руки, теперь уже не отрываясь от ее губ, он помчался в свою спальню – такую же маленькую комнатку, как и его кабинет. Конечно, вход во вторую комнату был заперт на огромный ключ хаоса мыслей и воспоминаний, воняющих как гнилые помидоры.

– Я тебя изнасилую! – повалил с этими слова идеальной формы женщину на постель, и ее волосы расплескались по своей области, где обычно лежат подушки.

Ее руки неряшливо были раскинуты в стороны, словно поломанные крылья, она терлась ногой об ногу, подкусывая свои губы намного зубами белее, чем у Сергея, и намного здоровее, чем его гнилые, которые, кстати, он скрывал и тайком ходил к стоматологу.

– Ну, давай… – как бы просила вызов, – изнасилуй меня!

Что-то ударило Сергею в голову, заряд или состав полного недержания сексуального желания, как невидимая сила или энергия, атмосфера и еще параллельный мир, которого не увидеть обычным взглядом, но после этого, вроде освободившись от всех ЗА и ПРОТИВ, которые в российской обществе на каждом шагу, выражающие лозунг «ДЕЛАЙ КАК ВСЕ!», Сергей откуда-то выудил ремень, начав свою маленькую игру.

Ремень сверкал серебряными кнопками, похожими на шипы.

Изобразив побежденную улыбку, он с размаху ударил Киру по щеке и схватил ее запястья, мгновенно поцеловал, а ее ноги заблокировав тем, что сидел над Кирой.

Ее женское белье осталось на кухне, но Сергей был решительно настроен и начал искать краем глаза те вещи, которыми можно было бы ей завязать глаза, руки, ноги, и чем можно было бы заткнуть ее рот.

Ничего не нашлось.

– Оставайся лежать здесь! – приказывал он, перевязывая ее ноги кожаным черным ремнем. – Я сейчас вернусь! – сказал он перед тем, как поцеловал Киру легким поцелуем в губы, чуть укусив их.

(интересно, а кровь будет?)

Сергей уверенным шагом зашел на кухню, схватил валявшиеся на полу трусики и бюстгальтер, а также бутылку вина, а из кухонного ящичка, на котором была расположена мойка, вынул спрятанный в стеклянную банку ошейник.

Сергей вошел в комнату, совершенно молча, включив попутно стоящий на кофейном столике музыкальный центр, из которого раздался голос психоделического рок-н-ролла, но достаточно медленного, чтобы под такую музыку заниматься сексом.

Что играло – Сергей не знал.

Выпил вина, смотря на Киру, смотрящую на него, облизывающую свой указательный палец, когда другой был между ее ног, Сергей двинулся на нее.

Сначала, обвел вокруг ее шеи ошейник, затем запихал ей в рот ее черные шелковые трусики – в это время он давным-давно был наготове к решительным действиям, – затем надел назад ее бюстгальтер, и шелковым красным шарфом, свисающим со спинки дивана, который принадлежал Кире, и которая забыла его у него, перевязал ее руки.

Она была готова к дальнейшим действиям.

Особенно это читалось не во взгляде, где глаза горели, а по ее красной щеки, впрочем, как и по второй – тоже красной.

(теперь садомазохизмом никого не удивишь)

(особенно в 21 веке)

(да, особенно и в году так 2011-м в России)

Сергей, словно тень, спускающаяся со стены при закате солнца, когда воцаряется луна, сползал своим языком, сложив его в трубочку, по ее лицу вниз к шее и далее, как слизывал бы сладкие понравившиеся приятные вкусом клубничные или ежевичные сливки.

Одна рука заходила между ее ног, другая держала ее запястья, а язык добрался до ее маленьких грудей, привлекающих и кричащих в мольбе их облизать.

Он испытывал наивысшее счастье, пока прикасался к ее телу: и кончиками своих пальцев и языком. И чувствовав ее свежий аромат тела, погружался в еще одну нирвану в этом слишком огромном мире эмоций и восхищений.

Сергей все больше горбился, пытаясь сползать вниз, но получалось не так, как было запланировано, и все же в итоге он снова дошел до ее уже личной нирваны, и только вкусив аромат этого места, он продолжил свою игру.

Надавив на лямки ошейника, свирепого своими шипами, который обычно надевают на бульдогов, Сергей снял с себя последние плавки – все, что было на нем, – и наконец-то пропал в Кире – со всем энтузиазмом, что у него только нашелся.

Она издала первый стон.

Подобие крика.

Сломанную мечту присопатки.

Сквозь трусики, которые были запиханы ей в рот, Сергей ничего не мог расслышать, но это было и не важно.

Одной рукой он упирался в кровать, а другой уже схватил ее запястья, прижав, что было сил к стене, у которой и стояла кровать, и только больше растворялся в этой брюнетке, которая, видимо, ждала чего-то банального, но не слишком поразительного, что происходило сейчас.

Глотая жадно вино из пустеющей бутылки, Сергей заходил в Киру только глубже и сильнее, мощнее и больнее, отчего ее стоны становились еще громче.

Он менял позиции, ориентация же Киры оставалась прежней – она лежала, словно закованная в цепи, едва двигаясь.

Еще бы – Сергей прерывал все ее попытки повалиться либо на спину, либо на бок, и стремительно давил на нее, а сорвав с ее шеи ошейник, начал придушивать и оскорблять ее.

– Сука! – гадость номер один, неизбежно вырванная из его уже опьяненной глотки, в которой с большим бы удовольствием появилась сигарета, но сейчас было не время.

Кира что-то простонала.

Сергей не останавливался.

– Поганая дрянь! Шлюха! Тварь! – словно ревя на луну, но шепотом, произносил он.

Кира пыталась как-то высвободиться, чтобы обнять его, но все было тщетно, Сергей так крепко завязал ей руки, что она не могла ими даже пошевелить.

– Этого слишком мало, чтобы любить тебя, – словно хотел заплакать, но в порыве нахлынувшего безумия, вырванного из горящей страсти, сейчас бы не сделал этого.

Кира испугалась.

Она задыхалась.

Сергей уже насиловал ее, душа Киру только сильнее.

Ее глаза покраснели.

Кровь прильнула к вискам.

Ей стало нечем дышать.

Пыталась кричать: «остановись, стой, я не могу дышать», и забилась, словно в конвульсиях.

Наконец-то, каким-то волшебным образом, ей удалось чуть высвободиться из крепкого узла ее красного шелкового шарфа, и, схватившись за его руки, разомкнула сложившиеся на ее шеи оковы.

– Я люблю тебя! – прокричала она, вцепившись в его губы и обняв так крепко, что Сергей вошел в Киру всецело и полностью.

Сегодня они принадлежали друг другу, и в этом не было ничего постыдного.

В любом случае, Казанова наоборот – Сергей, – проделывал такие фокусы не только с ней, но и с другими, которых было слишком много, чтобы начать считать.

Ошейник и ее нижнее белье полетели в сторону, также как и бюстгальтер, который она сняла одним движением руки, хотя и Сергей выделывал такие трюки на ура.

(а помыли ли они руки?)

(конечно, помыли…)

(иначе микробы бы забрались ей прямо в задницу…)

Страсть приобрела более умеренные обороты, и когда Сергей развязал сковавший ей ноги ремень, то уже Кира повалила Сергея на спину, и начала смотреть сверху на него, дав ему возможность отдышаться.

Она тянула его руки к своим маленьким идеальным грудям, она царапала его грудь, и сама стремилась, чтобы его достоинство как можно глубже и больше входило в нее, чтобы чувствовать его, ощущать, знать точно, что он в ней.

Словно отбирая у него энергию, как физическую, так и внутреннюю, она целовала его, прижимала к своему телу, сама давая возможность войти в нее, а Сергей, тем временем, только бледнел, и его цвет глаз менялся на более темный.

Зеленый становился просто каким-то мутным, грязным и непонятным.

Сердцебиение постепенно приходило в норму.

Спустя еще какое-то время, Кира практически остановилась, но Сергей все же находился в ней, и вылился тоже в нее.

Хотела ли она забеременеть? Возможно. Вот только у Сергея никогда не было детей. Кстати, как и у Киры. В ее практически сорок у нее не было семьи, она никогда не рожала, если только не делала пару раз аборт. Это было давно. Когда она была молода. Молода и неопытна.

А если она объявит, что у нее ребенок? Что тогда? Сергей будет требовать аборт? Вряд ли. Зачем ему это нужно теперь? Ему уже сорок. Вся жизнь прошла. Он бы сказал, что ничего в его жизни хорошего не было, кроме пьянок, бесконечных вечеринок, секса и немного смерти. Впрочем, сам Сергей всегда балансировал на грани между жизнью и смертью, и ему это, несомненно, нравилось…

Кира практически не двигалась.

Когда Сергей все еще был в ней, закончив свое элементарное дело по оплодотворению, хотя, конечно, детей он не хотел, она спала на нем, обняв, и начала плавно целовать его губы.

Кира не любила проявление даже любой щетины, поэтому Сергею приходилось бриться каждый день.

– И что дальше? – шептала она.

Сергей молчал.

Но уже догадывался, о чем она будет говорить.

– Поимел меня и потом просто кинешь? – с ее языка уже начали слетать те самые острые слова, от которых любой мужчина, как от неизбежного приговора судьи, от тюрьмы, от камеры, пытался сбежать, как можно дальше.

Сергей решил обойтись без слов: «Ты же знаешь, что…».

– Я не могу этого сделать априори: если я тебя брошу, то можно ехать на кладбище, – выразился он.

Кира издала смешок. Едкий. Горький для него. Злорадствующий.

– Ну, посмотрим-посмотрим, мой дорогой, – сказала она и слезла с Сергея. – Я пошла в душ, – закончила она.

Сергей лишь услышал, как под ее легкими движениями трещат старые доски пола в этой комнате.

– И, кстати, тебе бы не мешало, помимо того, что помыться… – она помедлила, задержавшись в дверях, – но я в любом случае жду тебя в ванной.

– Будет сделано, госпожа, – отреагировал мгновенно Сергей, закурив.

Пачка сигарет лежала возле дивана.

В бутылке оставалось еще на несколько глотков.

«Придется идти в магазин…», – подумал он.

И осознание всей трагичности ситуации спало на него: сегодня только понедельник.

– Скоро жду, – крикнула Кира и исчезла в ванной комнате.

***

Сергей лежал на диване и курил.

Он оставался практически недвижим, если только не считать, что стряхивал пепел в бутылку из-под вина, конечно, уже пустую.

Прошло несколько минут, как в ванной комнате включился душ.

Как упали на кафель первые капли воды.

Он совсем не хотел подниматься с кровати и идти в душ, но того требовал не зов его сердца, а та, которая давала заниматься с ней любовью.

«Придется вставать… будь проклят этот час…», – гневался про себя, но объективно понимал, что лежит в постели голый, и что нужно хотя бы надеть нижнее белье.

Сергей закурил новую сигарету, закрыв бутылку, из которой выходил легкий дымок, и пошел в сторону ванной, шатаясь по дороге, что явилось последствием жестокой недавней тренировки на кровати, а также сотрясением мозгов в прошлом.

Дойдя до ванной комнаты, сосредоточившись, Сергей открыл дверь.

Ударил яркий свет.

Кира лежала в ванной, пуская мыльные пузыри, истратив практически весь шампунь, который, к слову, она и покупала.

– Располагайтесь, месье, – саркастично произнесла она. – Ваше место сегодня исключительно здесь, – раскинула ладони в стороны.

Сергей заметил, что из пенной воды, торчат только ее коленки, а также виднеется часть груди, волосы же ее были убраны назад.

– Я сделаю это с большим удовольствием, – произнес он и обратился в ее изготовленное из пузырей гнездышко.

Дверь в ванную была закрыта.

Горел свет, а не свечи, что отметила Кира, как недоработку ее кавалера.

«Тебе нужно было поставить свечи, я же не раз об этом говорила», – недовольно заметила она тогда.

«Обязательно зажгу их в следующий раз», – отвечал он.

– Следующего раза может и не быть, мой дорогой, – дерзко отвечала она.

Сергей медлил.

Он терпел.

Но не мог не съязвить.

– Впрочем, голых баб на улицах Москвы можно встретить достаточно много, поэтому, если хочешь вступить в их ряды – можешь начинать прямо сейчас, – потушил сигарету в мыльной воде, а окурок аккуратно сложив на краю ванной.

– Я не обязана оставаться здесь с тобой! – заявила она, и ее левая бровь поднялась в знак того, что она не шутит.

– Можешь проваливать хоть прямо сейчас… – Сергей помедлил. – Только сначала купи выпить, а то…

Не успев договорить, как Кира замахнулась, и влепила неожиданную пощечину Сергею, отчего по всей комнате полетели в разные стороны мыльные капли, и капли, похожие на пузыри.

– Я ждал тебя слишком долго, чтобы не бояться потерять теперь, – быстро вымолвил он, и надулся, как учитель трудового класса, когда ему отказала двенадцатилетняя школьница в мини-юбочке и с бантиком на упругой попке.

– Ну, ладно, я пошла! – уже начала вставать из ванной, как заметила, что Сергей всего лишь сложил руки на груди в знак равнодушия.

Она улыбнулась.

– Я останусь, – сказала она.

– Я тебя прощаю, – ответил он.

– А я и не извинялась, и извиняться не собираюсь, – протестовала Кира.

– Я тебя услышал, – практически смеялся он.

– Прощаю, – сказала она. – А теперь целуй! – подняла мыльную ногу из пузырчатой воды.

Сергей вдохнул, выдохнул.

«Вот бы вина!», – подумал он с радостью, представив, что пьет дорогое вино.

– С удовольствием, – сказал он мертво, пожав плечами, и вцепился зубами в ее ногу.

Кира засмеялась.

– Только не ешь! – крикнула она.

Сергей мотнул головой.

– Тогда давай другую часть тела, иначе эта слишком мыльная! – смеялся и он.

Кира протянула ему руку после того, как легонько ее протерла полотенцем.

– Хорошо, тогда целуй мою руку, словно я твоя богиня! – заявила она.

Сергей улыбался.

– Договорились, – и он поцеловал.

Поцеловал ее руку так, словно предложил ей выйти за него замуж.

Поцеловал со всем интересом.

Со всем вдохновением.

Со всей ответственностью, как адвокат – алчный и изворотливый, и для всего мира в том числе.

– Целуй меня в щеку! – командовала Кира, подставив щеку.

Конечно, командовала, ведь ее отец был настоящим генералом! У такой особы, как Кира Ветрова, кроме того, что она занималась, чем хотела, также на счету лежали и скопленные ей на жизнь богатым папашкой деньги-счастья – деньги-вдохновения…

Сергей подчинился.

Еще бы он этого не сделал.

– Я бы никогда не смог насладиться… – с этими словами он губами вцепился в ее кожу на щеке, не пытаясь ее обнять.

– Ты что, обиделся? – произнесла она разочарованно.

В ее глазах отразилась искренность.

– Я не могу обидеться, Кира, я же никчемный человек по сравнению с тобой, – сказал он весело, но тяжело при этом вздохнув.

– Тогда, иди, я тебя обниму, – пискнула она и потянулась к Сергею.

Неряшливое объятие произошло в маленькой ванне, которая по сравнению с ванной Киры, сделанной недавно в ее пятикомнатной квартире, казалась просто какой-то убогой какого-нибудь московского бича в сравнении с относительной богемой.

Молчание.

Взгляды.

Она просто прожигала его своими голубыми глазами, которые Сергей никак не мог изучить, и взгляд которых не мог уже второй или третий раз – он сам-то не помнил, сколько они уже вместе, – прочитать.

– Я заберу тебя от всех… – произнесла она с какой-то дьявольской улыбкой, – если захочу, – добавила она.

– Если я захочу, – вставил Сергей.

Кира рассмеялась.

Ее смех был зловещим и не щадящим.

– Это вряд ли, – заканчивала она.

Сергей вновь пожал плечами.

– Ты королева, тебе и карты в руки, – вымолвил он, потянувшись к ней. – Я без тебя умру, – произносил конец диалога в ванной, который должен был закончиться на какой-нибудь оптимистической ноте.

– Конечно, я королева, а ты – мой раб, – словно смеялась она.

– Ладно, если я в любое время смогу тебя бросить, тогда я согласен, – сложил неудобно голову на ее груди. В ванной, наполовину утонув в пузырчатой воде.

– Конечно, не сможешь бросить, я твой свет в чужой тьме, – говорила она.

– Да, – поддакивал он, уже не зная, чем еще возразить и все потому, что после часовой любви у него словно забрали всевозможные и невозможные силы.

Как духа, так и тела…

***

Они лежали на кровати.

Сергей обнимал Киру, как единственный в жизни спасательный круг.

Он сложил голову на ее груди, ему хотелось слышать ее ровное сердцебиение, и чувствовать, что сейчас, сегодня, не важно, когда, но она обнимает его, словно мать своего ребенка.

Обнимает, потому что не бросила.

Приняла в свои объятия, потому что чем-то он ей понравился.

Сергей знал и понимал, что Кира не любит его.

А, может, это было ее проявление любви.

Ее нежные пальцы плавно перебирали его волосы, а второй рукой она водила от его шеи и по всей спине, спокойно и миролюбиво.

Они были наполовину укрыты одеялом, словно отобранные какими-то дьявольскими силами в иной мир, не тот, который видят каждый раз.

Сергей прижимался всем телом к ее горячему телу, жаждущему жизни и наслаждений – своим безжизненным, словно каким-то вовсе не подверженным уже изменениям.

Он обнимал ее своими большими руками, будто пытаясь за что-то ухватиться, но сам для себя определил – чтобы чувствовать ту, которая сейчас рядом.

И как бы банально для него не было это действие, ему приходилось с этим мириться, ведь завтра Киры могло уже не быть.

Не стать.

И она может уже никогда не появится в его жизни.

Как бы ни печальнее для Сергея, а не был этот факт, он пытался использовать отведенное Богом ему время с Кирой на полную катушку, в том числе и на спокойствие атмосферы, в которой он сейчас и пребывал.

По крайней мере, он сам.

***

– Ты думаешь, я и дальше буду любить тебя, даже если у меня появиться от тебя ребенок? – произнесла она, разрушив оковы тишины.

– Не знаю, твое дело, тебе решать, – мгновенно ответил он, словно этот ответ был уже заготовлен. А почему нет? У Сергея на любой вопрос уже был заготовлен ответ, он же юрист…

– Тебя просто невозможно любить, Сергей, – заявляла она, и Сергей понимал, что ее слова – только унижают его достоинство, но Сергей терпел, понимая, что завтра Киру уже можно не почувствовать. Не почувствовать? Не увидеть и не услышать!

– И мне не нужно будет никогда изменяться ради кого-то, но я… – пытался закончить мысль.

– Да, ты сам это подтверждаешь, дорогой, – говорила она спокойно.

– Да, подтверждаю, – соглашался Сергей, словно его вели на казнь, когда уже ничего невозможно изменить, и приговор в любом случае будет приведен в исполнение.

– Но я… – пытался сказать.

– Не надо говорить о любви, – перебивала она, показывая тем самым свое превосходство над ним.

– Ты прижимаешься ко мне, обнимаешь, как только можешь сильнее, не смотря на ту любовь, которая между нами была, лишь потому, что ты одинок, и тебе не к кому идти, – говорила она открыто.

– И это правда, – подтверждал вновь Сергей, совсем разочаровавших в их отношениях, отгоняя, между тем, мысль о том, что между ними есть какие-то отношения – иначе при расставании ему бы было намного больнее, чем при мысли о том, что их связывает только секс.

– И ты снова пойдешь ко всем своим шлюхам, – добавляла она.

– И я снова пойду ко всем своим шлюхам, – повторял он.

– Да, Сергей, ты просто неисправим, – продолжала моральное уничтожение своего романтического кавалера.

– Я знаю, что ты права… – он что-то хотел сказать, но слова оборвались и его губы замолчали.

– Обнимай меня и люби, пока можешь, дорогой, – и Кира сама только сильнее прижала его голову к своей груди.

***

Почему-то среди его ног проплывали клубы дыма.

Сергей не понимал, а, может, не помнил, как здесь оказался.

Где-то сверкала молния.

Где-то разрушал тишину гром.

И над ним ходуном били черным цветом набухшие облака, грозящие разразиться дождем.

«Что происходит? Где я? Как найти отсюда выход?», – задавался он вопросами.

Сергея словно куда-то вели.

И делал это кто-то.

А не он сам.

Что случилось?

Как он здесь оказался?

Сергей уже стоял на мокрой земле.

Наверное, недавно прошел дождь.

Вокруг было темно.

Словно ночь.

А, может, просто какой-то безумный художник решил покрасить картину в черный цвет.

Сергей брел где-то, где не было домов.

Где не было улиц и переулков.

К нему тянулись худые ветки.

Они словно звали его, а может, называя незнакомые ему имена.

Сергей слышал какие-то голоса.

Может быть, крики.

Он шел в тумане.

Туман щекотал его ноги.

Иногда руки.

Пошел дождь.

Иногда почему-то Сергей смотрел на себя со стороны, будто призрак.

Помимо его собственной тени, туман тоже создавал на мокрой сырой земле тень.

Сергей чувствовал, что остался один.

Чувствовал одиночество.

Ощущал его всем телом.

Особенно задним местом.

«Надо выпить», – пронеслось где-то в отделенном уголке сознания.

Сергей чувствовал, что время остановилось.

Он продолжал идти куда-то.

Не замечая, что ветки, наверное, тянувшиеся от деревьев, хотели схватить его и утащить в свой темный лес.

Сергей просто шел.

Дальше.

Во тьму.

Исчезая в ней.

«Сергей», – раздалось в голове.

– Сергей, – раздалось в темном пространстве.

Сергей куда-то падал.

В темноту.

То есть, здесь было темно.

Словно он падал куда-то вниз.

Словно тонул.

Или уже летел в яму.

В колодец.

Не важно, куда.

Но падал и летел.

– Сергей, – вновь голос.

Вроде бы, знакомый.

Но Сергей точно не мог определить, чей он.

Бывшей?

Киры?

Или кого-то другого?

Его тошнило.

Голова кружилась.

В глазах все мутнело.

Он снова был здесь.

Здесь.

Именно здесь.

Вокруг висели полотна, свисающие вниз с огромных стен.

Бесцветные, но темные, которым предавал цвет стены и темнота, их окружающая.

Тогда, много лет назад, он уже бывал здесь, как вспоминал об этом.

В каком-то зале.

Может, огромном пространстве, типа что-то помещения.

Вокруг танцевали и звали присоединиться к ним девушки и мужчины в эротических нарядах, с яркими красными или темными губами.

Белокожие и не только.

– Где я? – спросил у одной из тех, кто уже взял его руку, чтобы позвать за собой.

Девушка молчала.

Ее губы не раскрывались.

Она вела его.

Куда-то.

Во тьму.

– Это все мираж, – сказал какой-то любовник и поцеловал своего кавалера.

«Где я? Что со мной?», – думал Сергей.

Он не мог препятствовать.

Его вели куда-то.

(вот и геи уже мерещатся…)

– Твое тело так сексуально, – произнесла появившаяся под светом свечи обнаженная рыжая девушка, поцеловав свою светловолосую подругу, не выпуская ее из своих объятий.

(а теперь и иные поклонники отличительных черт любви)

– Сергей, – раздалось где-то вдалеке.

И вновь все померкло во тьму.

Сергей увидел отчетливую вывеску.

И вспомнил это заведение.

Бар.

«ОДНОГЛАЗЫЙ ВОЛК».

Сверкало над дверьми бара.

Сергей увидел себя.

Входящего в бар.

Снился ему сон или это было видение?

Сергей точно не знал…

– Сергей! – кто-то настойчиво повторял.

– Что? – спросил он у голоса, который исходил откуда-то сверху.

(что?)

(как что?)

– Проснись! – требовал голос.

«Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ!», – раздалось в его голове.

– Сергей, пора просыпаться! – не отступал голос.

«Куда, зачем?», – говорил про себя.

Свет.

Яркий свет.

И снова тьма.

Перед глазами возник, сначала, расплывчато знакомый образ.

– О, Кира, привет… – произнес ломано Сергей.

– Какой привет?! – злобно крикнула она. – Ты же опоздаешь на работу, уже восемь часов! – сообщила она, когда уже сама была собрана и одета.

– Да? Неужели?! – приподнялся с кровати и посмотрел на мобильник, который валялся возле дивана; его экран был на треть разбит.

Но время все равно гласило, что уже восемь часов утра.

Восемь часов утра вторника.

И это невозможно отменить или изменить.

это тебе не принадлежит

«Зачем я пошел с тобой?», – хотел бы спросить Сергей, но время останавливалось, когда рядом была Кира.

В то же самое время ему совсем не нравилось, что им командует женщина.

(садистка для души?)

«Ты надел мой любимый галстук?», – прокричала она, делая себе ту самую неотразимую якобы прическу, с которой заметят из миллиона других женщин, только ее.

«Да, да», – вяло отвечал Сергей, уже ненавидя себя за то, что не прогнал ее тогда из ванной.

О, он больше не хотел чувствовать ее тела.

«Я ничего не слышу! Ты можешь говорить громче!», – продолжала словесное издевательство над ним.

«Да пошла ты к черту!», – огрызнулся Сергей.

«Что?» – у нее чуть ли не отвисла челюсть. – Что ты сказал? – с напором крикнула она, напав на Сергея своим жгучим взглядом.

«Что слышала!» – заявил он. – «Мне не нужен твой чертов галстук!» – Сергей сорвал розовый галстук с шеи и швырнул его в сторону Киры. – «Подавись им, как и всем, что ты сюда купила…».

«Что? Что ты такое говоришь, ты сошел с ума?!» – кричала она.

Сергей нервно вынул из кармана пачку сигарет, практически выйдя из себя.

«И я выкину все твои вещи, которые ты мне купила – я их ненавижу настолько же сильно, как и тебя!» – уже кричал он, пытаясь закурить.

«Чтоб ты подох, собака неблагодарная!» – вопила во весь голос.

Неизвестно откуда, но на Сергея нашла какая-то странная волна, и он неожиданно решил вернуть Киру обратно.

Словно в свои объятия.

«Ладно, плевать, извини», – говорил он, будто честно, но врал самому себе. – «Мне никто не нужен, кроме тебя».

«Правда?», – в ее глазах появились слезы.

«Правда!», – заявил Сергей на полном серьезе.

Элитное такси города Москвы подъехало к зданию в форме дизайнерской фантазии, словно к коробке размером в девяти этажный дом.

Возле входа парковали элитное авто, гости заведения, где проходил съезд дизайнеров – исключительно с деньгами и только из Москвы, – тоже были одеты достаточно дорого, чтобы заговорить с таким, как Сергей.

Сам Сергей явился в розовом галстуке поверх черной рубашки. В темно-синем в клетку пиджаке, поношенном и в местах выгоревшем, брюках и старых туфлях. На нем было пальто и только не хватало еще шляпы, которые, как уже отмечалось выше, в настоящее время не носят.

Но только не те, кто проходил в это здание, у дверей которого стояли крупного телосложения охранники.

Кира не дала сегодня Сергею выпить и грамму, поэтому он много курил и был очень зол, проклиная себя за то, что не выпил на работе.

Кира сверкала с модной прической, красными губами, темным оттенком для глаз, ярком цвета крови платье и на высоких каблуках, поэтому она практически могла посмотреть Сергею в глаза.

Сергей же мрачный и сутулый сегодня, по лицу сказать – достаточно усталый, – выглядел несвойственно такой выразительной персоне, как Кира, которая горела жизнью, дышала новым дыханием и не собиралась чахнуть, как ее кавалер.

Сергей чувствовал что, что-то идет не так.

С одной стороны, он не хотел терять красивую Киру, которая затмевала своей красотой всех тех, с кем он когда-либо спал, кого он когда-либо любил и вообще встречал, с другой стороны – она запирала его словно в темной комнате, клетке, карцере, куда не попадает тот сладкий свет свободы.

Особенно сегодня! Что она выдала?! Не дала Сергею выпить?! Как это понимать?

Только по одному известному всем основанию Сергей решил уступить сегодня Кире и не выпил, только по одному – и Бог ведь есть – чертовому, нет, дьявольскому основанию.

Черт, она были дьяволиски красива, сногсшибательна и обезоруживающая.

Ее часть волос была убрана назад, другая часть закрывала половину лица. Одной рукой она держала свою позолоченную маленькую сумочку, где были кредитные карты, на которые она в последнее время скупилась покупать Сергею алкоголь, а ведь как все начиналось! Другой рукой она держала его за локоть – легко и свободно, так, как если бы было можно в любой момент времени его отпустить.

«СУКА!», – пронеслось в его голове. – «В общем, слушай меня внимательно, урод!», – раздался голос внутреннего Я. – «Если там будет что-либо выпить, ты понимаешь, что тебе нужно будет сделать?», – голос задавал вполне резонные вопросы.

«Видимо, да», – тупо отвечал сам себе Сергей.

Была ли возле дверей здания пресса?

Может быть, кто-то что-то и кого-то снимал, но Сергей особо не придал этому значения, поскольку чувствовал себя изрядно неуютно в компании сухих снобов, да к тому же с большими кошельками, ведь Сергей привык жить так, когда на следующем шагу обязательно ударят прямо в глаз.

Где-нибудь в центре Москвы, где он всю жизнь прожил, и где, в том числе развивались все самые главные события в его жизни, если, конечно, не считать окраин Москвы, где он бывал частым гостем…

Сергей опустил глаза, сутулился, пытался оставаться незамеченным, да и Кира шла впереди его, держа его за руку, как держит поводок своей послушной собачки – такой расклад Сергею совсем не нравился, и он только больше расстроился.

Только больше расстроился, что любовь не удалась.

Что чувства были не настоящими.

Что ощущения – лишь только отражение страсти.

Что она не принадлежит ему, а он не принадлежит ей, если только он не молчит.

О, Сергей, как и все остальные мужчины – жители этой Земли, – хотел какой-нибудь любви, хоть какой-нибудь, а вместо этого получил запрет худого, но изящного пальчика, который махал в знак того, что выпить нельзя.

Выпить – нельзя. Это суицид. Это уничтожение для Сергея.

Ничего хуже он придумать бы не смог. Даже вообразить. Он может не пить, если нет денег. Он может не курить, если нет денег. Он может, черт, не трахаться, если нет женщин. Но если деньги и возможности есть – и нельзя выпить, курить и поиметь кого-нибудь?! Как это следовало понимать, черт их всех возьми? Для него это была неслыханная дерзость, и сегодня он намеревался исправить такое удручающее обстоятельство.

Он просто хотел напиться до такой степени, чтобы проснулся исключительно к восьми часам или вообще прогулять работу, тем самым бы лишился ее, но где угодно, как угодно, главное напиться.

Отрешив его от бутылки, Кира открыла, сама не осознавая, ящик Пандоры.

Она поздоровалась с охранниками, Сергей же недовольно глянул на них, а также вызывающее на поединок, мол, дай мне пройти, иначе получишь в глаз, хотя сами охранники были намного выше и мускулистее самого Сергея, все же он не собирался уступать.

В любом случае, он не был слишком пьян, чтобы начать драку первым.

И в любом случае, он ненавидел все и всех – жизнь, работу, любовь, а теперь – в особенности Киру…

«Моя песня будет литься, сука, а ты иди к черту», – говорил про себя, пытаясь, наконец-то, отстраниться от нее и поискать где-нибудь в этом огромном зале бар.

Сергея и Киру окружали развешанные непонятными обычному обывателю картины, окружали люди в дорогих костюмах и очках, которые не предназначены для зрения.

Обходили официантки и официанты с подносами, на которых сверкали, в том числе бокалы, и которые Сергей, как только их заметил, сразу же приметил.

Широкий, поражающий размером, стеклянный потолок, с которого свисала роскошная люстра. Столики с премиум-закусками. Некоторые гости потеряли статус гостей и стали публикой у сцены, где четверо что-то тихо, но энергично играли. И где-то в конце, где-то в темноте этого невозможно большого зала горела табличка с заветными словами – БАР.

– Видишь, я же говорила, что все будет хорошо, а ты волновался, – тихо и бегло говорила она, повернув голову в сторону Сергея, но, не смотря на него, а здороваясь с гостями, пока что не прибегая к долгим приветствиям. – Просто следуй за мной и будь рядом, дома получишь свое! – заявила она.

Сергей чуть ли не упал в обморок. Его поразило. Словно кто-то ударил ему по голове.

– Слушай меня, дамочка, – начал Сергей, пытаясь ее остановить, но не получалось, поэтому он продолжил высказывать свою речь ей на ходу. – Ты можешь у себя там в апартаментах командовать, и сразу говорю – можешь оставить мои ключи у себя…

Кира перебивала:

– Если все дело в ключах, то они мне не нужны, можешь ими подавиться в любой удобный для себя момент, который только определишь нужным, – говорила она также тихо и бегло, судя по ее выражению лица, совсем не придавая этому значения, продолжая попутно с кем-то обмениваться приветствиями.

– Я надеюсь, ты закончила, а теперь слушай меня, – начал Сергей, сжав ее руку так, что ей пришлось остановиться.

Он приблизился к ней.

И прошептал на ушко:

– Единственное, что меня здесь привлекает, так это бар… – сорвалось с его губ.

Кира не отступилась от Сергея, но и дала ему вполне резонный отпор:

– Не получишь неделю!

Он понял, о чем она.

– Пойду выпью, – сказал Сергей и отпустил ее руку.

Кира улыбнулась. Никаких эмоций. Только улыбка.

Конечно, зачем ей на публике показывать свои эмоции и нервничать, когда она не пьяна? Вот, напьется, тогда и устроит с ним скандал – при всех или когда никого не будет – не важно.

– Дорогой, далеко не отходи, – она пустила ему вслед воздушный поцелуй, а Сергей запечатлел навсегда в памяти ее безразличный взгляд, с каким она провожала его.

Сергей в заметном отвращении ко всем его окружающим гостям этой модной вечеринки пытался пробиться в самый дальний и темный уголок огромного зала, над которым стеклянным потолком уже засияли звезды.

Когда он, наконец-таки, добрался до заветного места, Сергей обрадовался, и вздохнул с облегчением.

– Можно мне бутылку виски? – спросил Сергей, как напал, у озадаченного столь быстрым приходом посетителя к стойке бара бармена. – Если нужно, я могу заплатить.

– За бутылку? – озадаченно спросил бармен.

– Да! – определенно ответил Сергей.

– Нет, не нужно, но всю бутылку дать не могу, – отвечал бармен.

– Черт возьми! Ладно, наливай так много, сколько можно! – требовал гневно Сергей.

– Хорошо, – ответил бармен и потянулся за рюмкой и бутылкой зеленого Вокера.

***

Праздник духа начинался. Сергей выпил первую рюмку. Потом вторую.

Затем закурил, на что бармен сообщил, что здесь курить нельзя, указав на табличку, на которой какие-то английские буквы «ноу смокинг» сверкали над перечеркнутой дымящейся сигаретой, взятой в круг, словно в плен.

Сергей потушил сигарету об ладонь и убрал уже наполовину бычок в карман пиджака.

– Ладно, наливай еще, – приказывал Сергей, а не просил у бармена.

Бармен только соглашался и налил еще одну порцию крепкого напитка.

Сергей подумал о том, что, видимо, он уже расстался с Кирой, но его это теперь не волновало, поскольку крепкий виски ударил в кровь, и теперь ему хотелось поскорее выбраться домой.

– А вам точно нужно еще? – поинтересовался бармен, когда Сергей запросил четвертую порцию.

– А тебе точно место не сортиры чистить? – отрезал Сергей.

Бармен поднял брови.

Буркнул:

– Да пошел ты! – и достал из-под стойки бара бутылку, налив четвертую порцию виски Сергею, практически разлив содержимое через края рюмки.

Сергей уже хотел пустить в дело кулаки, но потом понял, что его окружает целая орава очкастых свидетелей, поэтому не решился.

Да и не был настолько пьян, чтобы закатить очередную драку с кем-нибудь.

– Наливай! – в приказном тоне требовал Сергей.

Бармен уставился на него, как на стену, не понимая, что нужно этому гостю на этой выставке-конференции, и как он сюда попал.

– Хорошо, но эта последняя, – угрожал бармен лет тридцати-пяти.

– Я тебе сейчас разобью голову, если ты мне не дашь эту бутылку, – огрызнулся Сергей, прожигая взглядом бармена.

Бармен остановился.

Рюмка зафиксировалась в его руке.

Как и бутылка в другой.

– Пойдем, выйдем, поговорим? – предложил бармен.

Сергей был настроен решительно.

– Пойдем, – ответил он призывом.

Сергей и бармен – широкоплечий блондин, – удалились из зала, выйдя через черный ход, над дверью которого горела зеленая табличка с бегущим человеком куда-то по лестнице вниз.

– Что ты сказал, урод? – схватил бармен Сергея за воротник рубашки, как только дверь черного выхода закрылась.

Сергей мгновенно ударил тыльной частью ладони по его руке, при этом он напрягал шею, чтобы голова также не полетела вниз, как и кисть бармена, которая все же вырвала часть рубашки вместе с частью воротника.

Бармен попытался схватить Сергея за голову и ударить коленкой ему прямо в лоб, но вместо этого фактически между глаз бармену прилетел огромных размеров кулак, который мгновенно отправил его в долгий сон в сторону напротив стоящей стены.

– Я пошел пить, а ты лежи здесь, – Сергей поправил галстук и вошел обратно в зал.

За галстуком практически не было видно недостающей части рубашки, а часть вырванного воротника закрывал воротник пиджака, который Сергей поднял вверх.

Схватив бутылку из-за стойки бара, Сергей направился непосредственно в толпу, не обращая внимания на косившиеся на него взгляды богатых очкариков в дорогих костюмах.

«Где эта чертова Кира?», – спрашивал он, уже опьянев настолько, что занялся бы любовью прямо где-нибудь в этом зале на одном из столиков, стоящих, преимущественно, рядом со стенами, которые тоже, как и на входе, были увешаны непонятными ему картинами в стиле современного модернизма.

– Ты уже напился, не прошло и пяти минут! – раздался где-то близко приглушенный знакомый голос, и кто-то схватил Сергея за запястье.

– Пять минут не прошло! – заявил разгневанно Сергей, отпив из бутылки, которая стремительно кончалась. – Мне нужно выйти, душно, – сообщал Сергей, пытаясь развязать галстук.

«Как только я выберусь отсюда, я выкину этот ненавистный галстук», – думал он.

– Ты мне все испортил! – шептала она ему на ухо.

– Мне все равно, – говорил громко Сергей.

Кира улыбнулась проходящей мимо вельможной паре, и обратилась вновь к Сергею.

– Я хотела, чтобы мы вместе провели этот вечер…

Но Сергей не дал ей договорить:

– Если ты хочешь провести приятно вечер, пожалуйста, моя квартира всегда к твоим услугам, – тоже прошептал он. – А сейчас, – глянул на руку, что держала его запястье, – я ухожу.

Кира недовольно смотрела в его уже мутные глаза.

– И если я уйду один, то можешь забыть меня, – закончил он свой манифест, практически сказав то самое слово – «СТЕРВА».

Кира молчала.

Она просто разгневанно глядела на него и ее глаза бегали из стороны в сторону; она не могла подобрать слов, как оскорбить сейчас Сергея, и не знала, что делать.

– Хорошо, поехали! – наконец, предложила она.

Сергей долго думать не стал.

Решать или выбирать…

Выпив из горла бутылки жгучие виски, он сказал:

– Вот это разговор.

В этот же момент его губы впились в губы Киры, и, сначала, она неимоверно сопротивлялась, но потом, совсем растеряв последние мысли, обвила вокруг его шеи свои худенькие идеальные руки, прижавшись к его потеплевшему телу, и начала поцелуй по-новому, который был намного страстнее и необычнее чем тот, который был предложен изначально Сергеем.

Их губы разомкнулись.

– Будь так, – выдала Кира и схватила Сергея за руку. – Пошли! – громко приказа она, но скорее просто сказала.

Сергей подчинился, ведь данный расклад ему понравился.

Они вместе шли через тернии толпы.

Теперь вместе.

Кира спрашивала по дороге к выходу, почему у него разорвана рубашка, на что Сергей ей ответил, что подрался с барменом, который теперь видит интересные сны с фингалом под глазом.

Киру такой ответ даже обрадовал.

Она не могла переносить Сергея, когда он терял свой облик запитой до костей алкоголем свиньи, которой ничего не стоит начистить кому-нибудь физиономию, но в секрете ее движений ее глаза всегда загорались при виде его в таком свете…

Может быть, за это она и любила его?

Сергей мог только догадываться…

***

Молнии били только сильнее.

Только больше бушевал ветер.

И как можно мощнее хлестал улицы Москвы дождь.

Они ехали в такси, где Сергей пытался изо всех сил устроить с таксистом потасовку, что также усердно пыталась изо всех сил предотвратить Кира, хотя и признавалась себе, что не отказалась бы от бесплатной драки.

В итоге все закончилось словесной перепалкой.

Сергей покинул такси, так и не испробовав в деле левый кулак, когда правый раскалывался от боли – от того самого удара, которым он отправил бармена спать сладким сном.

Сергей проклинал себя за это упущение, но теперь его интересовала только Кира.

Особенно тогда, когда она посмотрела в его уже мутные темно-зеленые глаза.

Она смотрела так, стоя под дождем, возле его подъезда, словно хотела в них что-то прочитать, или забраться в них своей душой, проникнуть и что-то забрать из них, например, его душу…

***

Сергея тошнило. Мутило. У него меркло в глазах. Его голова раскалывалась. Но он все равно входил в Киру. Входил, как только мог. Она вонзала в него свои острые мытые ногти. Прямо в кожу. Он лишь только кривил губами.

– Все, что я хочу, быть с тобой, – говорил он с каким-то неестественным выражением лица. – Я не могу умереть, не занявшись с тобой этой сладкой любовью, – заканчивал, как заканчивал очередной акт.

Окно в комнате было открыто.

Холодный воздух, даже ледяной, остужал их чувства, отчего Сергей больше изгибался, горбившись, а Кира натягивала на себя холодное одеяло.

Но Сергей все равно продолжал входить в нее.

Несмотря ни на что.

– Я тоже люблю тебя, – говорила она через боль, испытываемую от его жестких проникновений, и ей это было приятно.

Он продолжал свой танец. Свою игру. Свою цель. Ради которой жил. Ради которой дышал. Ради которой творил, и вообще существовал.

– Мне нужна только ты, – сказал он, посмотрев в ее глаза тогда, когда она открыла их, чтобы посмотреть на него. – Как ты и говорила, все не вечно, детка, – раздалось в тихой комнате, где были слышны только ее приглушенные стоны.

– Не говори так, – просила она.

Сергей еще раз посмотрел в ее голубые глаза.

– В этих глазах я бы хотел утонуть навсегда, – произнес он. – В твоих голубых глазах, – говорил так, словно пел трагедию.

– Так тони… – раздалось в окружавшей его тишине.

Сергей обнимал ее. Водил по ее телу руками. Целовал ее губы. Не мог поверить, что все это реальность.

«Так тони», – вновь и вновь раздавалось в его голове.

И тьма приходила на смену всем движениям и словам.

Сергей все больше и больше терял ощущение реальности. Практически растворялся в воздухе, как ему казалось. Он пытался кричать, ведь уже не ощущал Киру. Не мог к ней прикоснуться.

Сама Кира становилась трупом. Ее тело превращалось в скелет, и вместо лица зияла маска смерти – бессмысленно улыбающегося черепа с пустыми глазами.

– Сергей, – раздалось где-то поблизости.

Голос.

Очень знакомый.

Сергей открыл глаза.

– Кира, – произнес он влюблено.

«КИРА», – звучало в его голове.

Кира улыбнулась.

– Пора просыпаться, мой дорогой, – сказала она, все так же по-детски улыбаясь, как и всегда по утрам.

– Только ради тебя, – сказал он натянуто, но, не скрывая своих чувств.

Лишь только поцелуй сейчас отделял их от смерти на небесах, где их давно уже не ждут…

Глава 3

ТАМ, ГДЕ МЕНЯ НЕТ

***

Среда, как и четверг, растягивались на целую вечность, особенно после того, как Сергей истратил последние сбережения на выпивку и сигареты, которые так и просились их истратить, крича из его и без того пустого бумажника.

Дождь постепенно уступал место холодному весеннему ветру, но свежему и задорному, пробуждающему все тайные желания, как словно кто-то разморозился изо льдов после снежной ледяной зимы.

Небо медленными темпами расцветало в белый свет, тучи проходили, и на Москву возвращалось солнечное свечение, от которого на душе Сергея не становилось менее спокойно, наоборот – с каждой новой весной он все больше и больше осознавал, что жизнь прошла еще на один год.

Он закурил, не способный словно бросить курить, сидя на кухне, и злобно посматривая на Киру.

Их отношения переживали не самые лучшие времена, как ему казалось.

– Ты можешь и не мыть эту чертову посуду, если хочешь, – огрызнулся он, уже готовый на нее наброситься или устроить такой скандал, чтобы она раз и навсегда ушла из его жизни.

– Я ему мою посуду, а он даже не хочет и пальцем пошевелить, чтобы сделать своей женщине приятно, – говорила она обиженно и сердито, стоя к нему спиной.

В квартире царило молчание, кроме их слов, дерзко вырывающихся из этой двоицы, похожей на безумную пару скандалистов и сумасшедших любовников, а также звуков-стуков посуды и сбегающей из-под крана воды.

– Я тебя не заставляю что-либо делать: можешь здесь не убираться, и вообще пускай все сгорит огнем, – он закурил новую сигарету, потушив начатую в пробке из-под вина, маленькая бутылочка которого за эти пятнадцать минут уже была пуста.

– Я пытаюсь сделать из нас хоть какую-нибудь пару, нормальную пару, – на мгновение она остановилась, произнеся эти слова так, словно сама уже переставала верить в то, что говорит. – Но ты не хочешь мне помогать, не хочешь даже принять мою помощь.

– Помощь? – левая бровь Сергея приподнялась. – Мне не нужна помощь.

Кира продолжила начатое, вновь зазвенела посуда, а ее руки затряслись.

– Тебе нужна помощь, как минимум, ты должен бросить пить! – заявила она.

Сергей негодовал.

– Вот что я должен не делать, так это не бросать пить, – парировал он, сделав большой глоток вина. – Тебя здесь никто не держит, можешь убираться отсюда, когда захочешь и куда хочешь, я никого держать не буду, – говорил он зловещее и обреченно, чувствуя, как его сердце сжимается и начинает болеть.

Кира вновь остановилась, расставила руки на кухонный гарнитур, опустила голову и тяжело выдохнула.

Она мотнула головой, затем убрала спавшись на лицо клок темных, практически черных, волос.

– Если я снова уйду, то у тебя начнутся, – говорила сквозь зубы, – очередные приступы. Ты же снова начнешь меня преследовать, звонить, писать, поэтому-то я стараюсь как можно больше облегчить твои страдания…

Сергей помедлил.

Да, действительно, он признавался и отдавал себе отчет в том, что если она бросит его – Сергей так просто сдаваться не будет и снова будет пытаться ее вернуть.

– Что же ты от меня хочешь, если я не могу жить без тебя? – задал самый главный вопрос.

Кира повернулась в его сторону.

Когда она увидела Сергея со стороны, в ее глазах он был обиженным взрослым мальчиком, у которого отняли мягкую игрушку и поставили в угол, и вот этот большой ребенок сидел в этом же углу, правда, на кухне, и на стуле, курил и пил в знак своего огорчения.

– Ты совсем с ума сошел! – говорила она, повернул кран на мойке. Вода прекратила свое движение. Кира вытерла последнюю тарелку, поставила ее в гарнитур, закрыла дверцу, и закурила свои длинные женские сигареты. – О чем ты говоришь, ты хотя бы слышишь себя? – спрашивала она.

Сергей сделал еще один большой глоток вина.

– Ты хотя бы понимаешь, о чем говоришь? – требовала ответа, уже сделав шаг в его сторону. Она мотнула головой, сделала затяжку, выпрямилась, а потом поставила одну руку на пояс.

Сергей молчал, покачивая в руке бутылку вина, едва сдерживая кашель.

В горле все пересохло, несмотря на тот сладкий алкоголь, который он сейчас потреблял.

– Мы живем вместе уже третий год. Вспомни, как все начиналось – но все прошло! – прокричала она, сделав акценты на последних словах.

Сергей кивнул, улыбнувшись.

– Естественно, прошло, а ты думала, что веселье будет длиться вечно?! – вновь глотнул, понимая, что его мужской корабль тонет в этом споре отношений, как на море, на котором поднялись слишком большие волны.

Кира сделала вдох. Она пыталась успокоиться. Ее лицо покраснело. Ее рука, в которой дымилась сигарета, дрожала.

– Я все скажу и уйду… – прошептала она.

Сергей вновь кивнул, еще раз подтвердив свое согласие улыбкой – уже обычной, простой и доброй, ведь сладкий алкоголь растворял сейчас все эмоции и чувства, и для злобы в его сердце пока что не находилось места.

– Нам было хорошо вместе. Сначала. Я не спорю с тобой. Нам было весело, и мы делали, что хотели, и даже делаем сейчас. Но время идет. Пора остановиться, понимаешь, Сергей? – она все ближе и ближе подходила к нему. – Может быть, я, наконец-то, забеременею, и тогда у нас будет ребенок, ты понимаешь, что тогда будет? – она присела возле его колен, смотря искренне в его помутневшие глаза снизу вверх, как на судью, пытаясь убедить не выносить своему мужу обвинительный приговор – отцу сына или дочки.

– Что тогда будет? – как-то слепо спросил он.

Кира мотнула головой.

– Ты меня не можешь понять… – сказала она, привстав, и пройдясь к кухонной комнате.

За ней струились тонкие полоски дыма.

Она присела за круглый обеденный стол напротив Сергей.

Его ничего не выражающие сейчас глаза, кроме желания напиться, смотрели на Киру, и ни о чем ей не говорили, и ничего ей не намекали.