Читать книгу Новелла о конкубине Ориане Тертии - - Страница 1

Один хороший человек сказал, что все девочки рождаются с крыльями, но многим выщипывают их по перышку в детстве, а мы добавим: обычай этот зародился еще до того, как девы забыли своих богинь, изгнанных из пантеона. Посему возьмем на себя труд и расскажем историю о третьем из семи воплощений избранной девы, рожденной в тот раз под звездою римской Минервы или греческой Афины – как кому нравится.1

Дабы читатель не счел, будто мы хотим утаить истории предыдущих двух жизней нашей героини, скажем, что в первом своем воплощении она обучалась у охотницы Дианы единению с дикой природой и девичьему непокорству, какое бывает полезно в случае наглой экспансии мужей; во второй жизни училась дева доверять своей интуиции у самой царицы подземного мира Персефоны.2

В третьей жизни, как мы сказали, избранную вела Минерва, которая преподает своим дочерям искусства военных стратегий, оборон и атак, но Венера, эта рыжая шалунья, коей было написано руководить героиней лишь в пятой ее жизни, была столь нетерпелива, что наделила воспитанницу Минервы красотой и страстным темпераментом вне очереди, супротив божественных договоров.

Каким образом после сего вмешательства поладили воинственная Минерва и любвеобильная Венера, нам не ведомо, а что вышло из их противостояния, расскажем прямо сейчас.

***

Во времена поздней империи один богатый торговец по имени Кутоний Сцевола, остановился у постоялого двора по дороге из Остии в Рим, а пока слуги занимались перепряжкой мулов, ожидал в стороне, досадуя на задержку в поездке.

Одна из служанок заметила его раздражение по тому, как нетерпеливо он постегивал плеткой свою ногу, и поднесла торговцу чашу с вином, дабы он мог утолить жажду и отвлечься от неприятных дум.

И так держала она себя достойно, была свежа и приветлива, что торговец забыл о спешке, принял из рук служанки вино, как дар богов, и потребил сию влагу, обнимая мыслями ползучими стан девицы юной, подобно плющу.

В те времена, а впрочем, и не только, священники радели за браки «не по страсти, а с мыслью о Боге», но для людей знатных, способных оплатить грехи свои, оставляли законодательные лазейки для обхода нравственных устоев. В римском Праве такой ложбиной между законами был конкубинат – сожительство холостого господина с незамужней женщиной из низшего сословия.3

Пока вино лилось в горло Кутония, разумения его, прикрасами девы взволнованные, заползли в упомянутую ложбину Права (образом вовсе не случайным), и скорое решение взять деву в конкубины было им принято.

Возвращая чашу, Кутоний испросил у девицы имя, наградил за подношение монетой и молвил с прищуром похотливым, что пьянит не вино, а дева, его подносящая. Садясь затем в колесницу, он пообещал сей приметной служанке, назвавшей себя Орианой Тертией, вернуться так скоро, как позволят неотложные дела, дабы испить не только чашу из рук красавицы прелестной, но и ее самое.

Дева та близости с мужчиной познать еще не успела, но намеков фривольных уже наслушалась, а посему не смутилась, взглянула дерзко на Кутония и молвила игриво о напитках, что пьянят сильнее вина, и о морях, кои глубиною с чашей несравнимы.

Покончив с торговыми делами, Кутоний поспешил в Храм и заплатил отцам-церковникам за благословение замысла своего, чем угодил как служителям, радеющим за богоугодную нравственность, так и себе, ибо получил разрешение на конкубинатное сожительство с девой вне законного брака.

И был Кутоний напутствием святых отцов благословлен с наставлениями о том, что решением собора «тот, кто не имеет жены, но имеет вместо жены конкубину, не должен отлучаться от причастия».

Однако после предупрежден был Кутоний во имя морали строго: «да будет довольствоваться он союзом с одной женщиной, будь она женой или конкубиной – что его больше устраивает».4

Так право пользовать юную деву разнообразно и будущих детей от нее законно считать незаконнорожденными было Кутонием получено, а совесть его религиозную отцы-церковники задобрили напутствием из тезисов богоугодных: «имеющий наложницею честную женщину и делающий это открыто, по-видимому, имеет ее как жену».5

Возвернувшись на дорогу в Остию, Кутоний по пути откупил оную деву у хозяина постоялого двора, торгуясь нещадно, ибо был скуп, и увез ее в свой дом.

Согласия на сожительство у Орианы никто не испросил, посему она его и не дала, но и возражать по благоразумию не стала, рассудив, что для резвой и смышленой девицы богатый дом торговца в морском порте Остия-Антика куда шире возможностями всякими, чем постоялый двор.

Кутоний был вдвое старше конкубины, красотой мужской не отличался, а фигурой был схож с боровом, и когда на ложе с конкубиной водрузился, убоялась она его веса.

Однако любопытство девичье верх взяло, но прежде, чем позволить господину испить ее самое, как он хотел и обещал, упросила его Ориана оголиться и лежать смирно, дабы она могла рассмотреть вблизи предмет, для любви природой назначенный.

Кутоний разоблачился охотно, но рукой прикрывался и сказал загадочно, что конкубине теперь должно не токмо наблюдать, но и гладить оный предмет, дабы совершал он природные метаморфозы, на кои способен, и доставлял им радости любовные, а для начала сих удовольствий Ориане следует персик ее пушистый показать сначала спереди, а затем и с тыла.

Ориана уговаривать не заставила, одежды сбросила и всю себя показала, а после задом к Кутонию развернулась бойко, на колени стала, спиной прогнулась, и так свою часть договора выполнила.

Кутоний, узрев ровные половины губ внешних и потайных, возрадовался несказанно, сам открылся и для пущей наглядности брюхо свое подобрал, а Ориана, как увидела промежду ног мужа валяние мешковатое, тотчас захихикала и глазами заблестела.

Едва пальчики девичьи коснулись сего предмета робко, будто вытаскивали из воды размякший чернослив, как стал сей фрукт вареный наливаться силой и расти, чем привел неискушенную деву в восторг неописуемый, ибо стал объект огурцом пухлым и крепким, с головой, как вишня налитая.

И так ей устроение сего овоща пришлось по нраву, что стала она с ним играться и разговаривать и запамятовала о самом хозяине, а когда опомнилась, была боровом придавлена, грубым действом потрясена и страх с болью испытала от вторжения твердости упрямой и толкучей, как пестик в ступке.

Простыни от сего деяния кровью девственной окрасились, а наутро Ориана поклялась себе, что за каждую красную слезу, павшую из целомудренного цветка, возьмет она с Кутония плату, да так, что он и сам не поймет.

До Орианы Кутоний держал в домусе Паулину – свободную горожанку из бедных, которая за хозяйством и рабами смотрела. Юркая, как белка, молода, весела, лицом и фигурой пригожа, поспевала она все знать, что в доме делается, и во всем участвовать, но Кутоний из-за скупости своей платил ничтожно, зато в тыл к ней заходил охотно, дабы животом по заду отшлепать оную белку.

Та хоть и млела от любодейства, однако надеялась на прибавки особые, но Кутоний считал, что платить за такое дело грех, потому как дом его не лупанарий,6 а она не блудница, но, как добрая работница, желаниям хозяина послушная, должна и богу, и господину угождать.

С появлением Орианы отчаялась безмерно Паулина – стал Кутоний недоволен ее работой и всерьез обещал выгнать, ибо теперь у него была конкубина, которой платить не надо вовсе.

Вскоре застала их Ориана в позиции жеребца на кобыле, но виду не подала и по-тихому смолчала, посчитав, что раз есть в доме та, которую боров придавливать охотник, то ее, Ориану, оставит в покое.

Лаской Кутоний не отличался, обещания испить ее самое так и не выполнил, а был груб в захвате и скор, как в ночь первую, чем отвращал конкубину от исполнения долга, хоть и безбрачного, но супружеского.

Ориана, улучшив момент, сказала Паулине все, что видела, но не гневалась и предложила о деньгах хозяину не напоминать, работать усердно, как прежде, а плату, вдвое большую, тайно получать от нее, однако за это еще и следить за господином и все Ориане сообщать.

Служанка Паулина была старше конкубины на пяток лет, к овощу и хватке Кутония уже попривыкла, а от натиска борова влажнела скоро и обильно. Рассудив, что надежды ее на особую прибавку исполнились, а рука Орианы даже щедрее, чем у хозяина, согласилась Паулина, не раздумывая, и отныне в упражнениях любовных с Кутонием стала вдвое игривее прежнего.

Сообразив, что внимание господина хозяйку только раздражает, Паулина прелести свои не стеснялась ненароком оголить даже и при ней, дабы борова желанием зажечь, и себе в усладу, и Ориане на радость. Конкубина же молчанием своим Паулину поощряла, а с Кутонием капризничала и причины находила то в хвори, то в усталости – лишь бы он ее не домогался.

Стал Кутоний к конкубине хладеть и сомневаться, нужна ли она в доме, но та к сему исходу готова была, ибо, как полководец мудрый, все предусмотрела и резервы расставила в порядке нужном. Дева сия хотя об императорских искусствах тактик и стратегий не знала, зато одарена была умом сверх меры и в короткий срок премудрости торговой науки стала улавливать, как змея лягушек – то есть в броске и на лету.