Читать книгу Я не хотел воевать - - Страница 1

О войне говорили последние лет пять. Политики, учёные, эксперты приводили данные исследований, аргументы, спорили. Вначале морфы относились к этому с ужасом. Каждый день готовились к атаке. Но проходили недели, месяцы, годы и ничего не происходило. Страхи начали проходить. Эти разговоры стали восприниматься морфами как фон, а мировые проблемы заменили насущные.

Отношения между тремя материками, на которых жили морфы, были натянуты большую часть истории. Учёные установили, что все три народа имели общих предков, но потом пошли по разному пути развития, оставив лишь общие признаки человека. Особенностями зооморфов были звериные черты, в виде вытянутого лица, острых скул, вертикальных зрачков, развитой мускулатуры, жесткой шерсти вместо волосяного покрова и острых когтей. Киберморфы пичкали тело улучшениями в виде нанороботов, что запускали в организм, и изменениями тела с помощью имплантатов наружного применения. Фитоморфы имели зеленоватый цвет кожи, волосяной покров на теле заменял травяной, который в зависимости от эмоций менялся. При стрессовых ситуациях фитоморфы могли деревенеть, делая кожный покров почти непробиваемым или удлинять конечности.

Вначале конфликты возникали из-за внешних различий, пока морфы не распределились по материкам и перестали пересекаться, разве, что на нейтральных островах, где торговали друг с другом. Там же жили изгои, кто решился пойти против устоев общества и решились на межрасовые браки. Теперь конфликты стали возникать на почве развития общества. Киберморфы развивали промышленность. Материк был переполнен заводами и техникой. Это не нравилось фитоморфам, которые считали, что киберморфы загрязняли окружающую среду, а их заводы влияли на климат. Киберморфы на это заявили, что излишняя растительность влияет на процент кислорода не меньше, чем выбросы заводов. Оба материка начали готовиться к войне. Зооморфы остались в стороне. Они не участвовали в конфликте, считая это не их дело. Им было важнее от пустыни отвоевать плодородные земли, а не ругаться с соседями.

***

Я и не понял как мне стукнуло тридцать шесть лет. Ещё вчера вроде окончил школу, а в этом году уже сын выпускала. Дочка-цветик в среднюю переходила. Мила уже начала готовить для неё приданое. Время пролетело незаметно. Восемнадцать лет семейной жизни с Милой душа в душу пролетели одним днём. Несмотря на годы, она продолжала хорошеть. Вошла в пик своего цветения, когда по тонким лианам волос пошли мелкие цветы. Этим можно было гордиться. Значит жизнь у нас шла без сильных тревог. Сколько я видел женщин с повядшими цветами в волосах. Сложно жить, когда эмоции можно прочитать на теле, как в открытой книге. Ничего не укрыть от посторонних глаз.

Подводя итог восемнадцати лет, я мог сказать, что не зря их прожил. Начав без помощи отца, у которого и без меня было много хлопот, я с лоточника стал владельцем лавки, где отоваривался наш район. Сам перебрался в город, сам здесь устроился. Для паренька с фермы это было достижением. Договорился о поставках овощей с местных хозяйств и стал торговать. Уже подумывал вторую лавочку открывать, потому что спрос превышал предложения. Думал предложить эту идею сыну. Но Лешик на месте сидеть не хотел. Беспокойный парень, который оканчивал школу с ветром в голове.

С этими мыслями, от которых веяло уже старческой философией, я после работы зашёл в магазин украшений. В небольшой комнатке, которая была в два раза меньше моей лавки, все стены занимали полки. Вдоль стен стояли прилавки, где под стеклом лежали дорогие украшения. Браслеты, заколки. Нужно было ей что-то подарить. По магазину летали бабочки. Одна из них села мне на плечо.

– Что это такое? – снимая бабочку с плеча. Она расположилась на моей руке и махала крыльями, что меняли цвет от фиолетового до красного.

– Новейшая разработка. Биологические роботы, – ответил хозяин магазина. По сероватому цвету коже и сухой траве на голове, уже сильно в возрасте. – Выглядят как живые, но живут до года. Заряжаются от солнечной энергии. Привязываются к хозяину после того, как попробуют его пыльцу. Если цветов нет, то в комплект входит искусственная пыльца, которая при контакте с вашими стеблями приобретает естественный эффект. Бабочка опыляет цветы в волосах, увеличивая их срок цветения. Её можно убрать в коробку, если она надоест. У меня есть богатый выбор бабочек, стрекоз, пчёл на любой вкус. Хороший подарок жене, дочери на выпускной, сильный ассортимент для модников.

– Ну, мне такая красота ни к чему. Покупатели не поймут. А вот жене, думаю, понравится.

– Прекрасный выбор. У нас есть ещё живые украшения. Браслеты, которые становятся частью тела, – начал рекламировать продавец.

– Тут уж я против. Никогда не понимал все эти татуировки. Их потом не смыть, не вывести. Так и будешь светиться в темноте или цветочками на плече, – покачал я головой. Самого же привлекли внимание два домика.

– Это последняя разработка. Биологические роботы, – начал продавец. У него похоже было всё последнее. – Один улей. Крепится на тело. После этого он врастает в кожу и становится её частью. Из улья, если на него нажать, появляется пчела. Рой может доходить до двадцати пчёл. В комплекте входит лишь одна пчела.

– И будет вокруг тебя пчёлы летать, – я рассмеялся. – А второй?

– Последняя разработка. Биологические роботы. По типу улья, только вместо пчелы вылетает птичка.

– Дятел?

– Необязательно. Но дятел один из самых популярных.

– Ясно. Обойдусь бабочкой для жены.

– Многие считают, что это приносит привлекательности в других глазах.

– Я уже вышел из того возраста, когда нужно думать, как другие на меня смотрят, главное для Милы дорог, остальное неважно.

И ведь правда. Как-то так привык к ней, что на других и смотреть уже не хотелось. А ведь друзья вначале отговаривали, что ранняя женитьба не принесёт счастья, а будет в итоге разочарование.

Я взял коробочку с бабочкой и положил её в сумку, что носил через плечо. Пусть и нетакая престижная, как кожаный портфель, зато удобная. Я всегда был за удобство, а не за моду, наверно поэтому не менял таракана на сороконожку. Пусть она и была быстрее, но мне важнее была выносливость таракана и ел он в разы меньше. На телеге я привозил с ферм без своего тяглового транспорта товар. Как ни странно, но были и такие фермы, особенно среди молодёжи, которые лишь недавно поженились и получили участок у государства под фермерство. Они продавали товар ниже, чем устоявшиеся фермеры. А значит я мог ставить и ценник ниже для покупателя. Все были довольны. Правда, работы было больше, как и хлопот с моей стороны.

Моя телега вписалась в дорожное движение. Сороконожки, быстро неслись по дороге лавируя между телегами, кузнечики проносились с невероятной скоростью. Лешик просил у меня купить ему такого. Я отказался. Это надо совсем голову на плечах не иметь, чтоб оседлать это чудовищное изобретение наших учёных. И опять в голове мелькнула мысль, что я постарел. В мою молодость самым быстрым передвижением были тараканы. Тогда ещё в моду вошли птицы, которых использовали для дальних перелётов. Я когда-то мечтал такую купить, пока однажды не полетал на ней. После того, как у меня оказался страх высоты, я навсегда прикипел к земле, отрываясь от неё лишь садясь в телегу. Лешик был не таким, как я. Он уже оседлал кузнечика у друга и решил, что с ним справится.

Безрассудный, смелый, справедливый и дурной – это был весь Лешик. Никаких талантов, кроме желания ввязаться в драку за справедливость. То он вступился за девчонку, то правду кулаками доказывал, то рвался добровольцем на тушения пожаров. Хорошо, что Мила к его выходкам относилась с пониманием. Лишь головой качала, а я не понимал, зачем лезть туда, куда можно не лезть? Зачем махать кулаками, когда их можно оставить в карманах? Вроде даже когда молодым был, то таким не был.

Впереди образовалась пробка. Видимо произошёл сбой в контроле сороконожки. Ими управляли с помощью мысли, когда сороконожка считывала импульсы мозга владельца через поводья, которые прикреплялись к их усам, а нам достаточно было держать поводья. В последнее время сбои с сороконожками происходили постоянно. Их не так давно ввели в эксплуатацию. Это была ещё одна из причин, почему я отказывался покупать её.

Оставалось лишь расслабиться и откинуться на сидение, да ждать, когда наладят движение. Мила опять будет недовольна, что я опоздал на ужин. Может и Лешик опоздает. Тогда будет моё опоздание не таким заметным.

На балконы вышли любопытные, чтоб посмотреть причину пробки. Как будто в первый раз. Солнце клонилось к закату, окрашивая в красный цвет зелёные лианы, что обвивали дома до самых крыш второго этажа, а то порой и перекидывались на неё. Вскоре в домах зажгут лампы. В листве заскользят светлячки, которые будут соревноваться в яркости со звёздами. Закончится очередной рабочий день, за которым придёт ночь, которую мы проведём с Милой, как в первый раз. И вновь она будет смущаться. За столько лет она так и не перестала смущаться. Будет теребить зелёную лиану волос и пусть в этот раз у неё в волосах уже будут цветы, но она остаётся по-прежнему той самой девчонкой, которой я когда-то давно сделал предложение жить вместе. Детей растить. Обязательно мальчика и девочку. Так всё и вышло.

Телега тронулась. Пробка начала рассасываться. Мы медленно поехали дальше. Для транспорта в городе выделили отдельные дороги, которые шли параллельно пешеходным зонам. Разделяла их зелёная полоса из деревьев и кустов. Над проезжей дорогой были перекинуты мосты между пешеходными зонами. Лешик шёл по такому мосту, когда увидел меня. Махнул рукой. Хватило одного мига, чтоб он забрался на перила и, оказавшись на внешней стороне моста, начал спускаться по лиане. Да у меня сердце ёкнуло при виде такого безрассудства! Он же вёл себя как ни в чём не бывало. Повис на руках прямо над дорогой, дожидаясь, когда моя телега поравняется с ним и соскочил в неё, чтоб потом перебраться на сидение.

Я только крепче сжал вожжи, сдерживая себя от желания отвесить этому дураку хорошего подзатыльника. Жаль, что это ведь ума не добавит, а только последние зачатки интеллекта выбьет, а так бы он давно получил от меня хорошую трёпку.

– Что ты творишь! – сдерживая себя, спросил я. У самого же трава на руках дыбом встала.

– Да ладно тебе, пап. Как будто сам так путь не сокращал! – весело ответил оболтус.

– Я всегда жизнью дорожил, в отличие от некоторых. Сколько тебе можно повторять, что себя надо беречь и не рисковать по пустякам!

– Тогда будет скучно жить, – ответил Лешик. – Давай спорить не будем? Может со стороны и выглядит так, что я делаю что-то не думая, но тут долгий расчёт и подготовка.

– Всегда есть случайность…

– От которой не сбежать. Кстати, о случайностях. Нас сегодня на флот агитировали, – между прочим, ответил он.

– Только не говори, что ты согласился, – почувствовав откуда-то навалившуюся усталость, сказал я.

– Обещал подумать. Начнёшь отговаривать?

– Море опасно. Это считай поездка в один конец. А я не хочу, чтоб тебя поглотило море. Мать от горя почернеет. Ладно, когда туда идут сироты. Одиночки по жизни. Семейным там не место. Лешик, я понимаю, что тебе охота приключений, но на тебе лежит ответственность перед близкими людьми. Каждый твой поступок отражается на нашем здоровье. На здоровье Цветы. Она за тебя будет переживать, когда ты уедешь, – сказал я, пытаясь донести до него такую простую мысль. Он промолчал. Я надеялся, что он меня услышал.

– Поэтому я и сказал, что подумаю. Но отсаживаться дома, пока эти уроды уничтожают наш мир своими загрязнениями… Это как прятаться от драки! – Лешик говорил спокойно, но по вставшим дыбом колосьям пшеницы в волосах, было понятно, что он возмущён.

– Ты готов ввязаться в любую драку, лишь бы кулаками помахать?

– Тут не любая драка. От наших действий зависит будущее планеты. Я не хочу, чтоб мои дети задыхались от смога и гари.

– Детей у тебя нет. Да ты ведь ещё на той недели убеждал нас с матерью, что пока не встанешь на ноги, то не женишься. По поводу смога, у нас на материке лишь два производства, которые дымят. А материк киберморфов находится далеко. Я бы вместо того, чтоб угрожать железным, помог звероморфам победить пески и посадил там сады. Два зелёных материка покроют с лихвой вред от выброса железных.

– Пап, ты не понимаешь всех тонкостей.

– А ты понимаешь? Лешик, когда приходит морф с горящим взглядом и доказывает, что вон те дяди плохие, я вначале поинтересуюсь, почему он считает, что те дяди плохие, потом узнаю так ли это. Может ему эти дяди лично не нравятся, потому что залили квартиру или телегу увели. Только после того, когда я проверю, что они злодеи, то пойду им морду бить. И то, это будут мои выводы, а не указка обиженного морфа, который пальцем ткнул в их сторону и сказал, что они враги.

– Хочешь сказать, что киберморфы ни в чём не виноваты?

– Хочу сказать, что кулаки должны идти в ход после мыслей, а не вперёд их.

Лешик задумался. Он не пускался доказывать свою точку зрения и спорить, если кто-то не поддерживал его. Когда разговор заходил в тупик, Лешик отмалчивался, считая, что свою точку зрения он высказал, а услышали его или нет – Лешика это уже мало волновало.

– Раз ты прокатиться решил, тогда таракана ставишь в сарай сам.

– Без вопросов, – ответил он, легко соскакивая с сидения и открывая ворота сарая. Я уже так не мог. Суставы потеряли гибкость. Давно всё собирался к лекарю сходить по этому поводу, да не было времени.

Мне пришлось спускаться, держась за края телеги и ища ногой подножку. Где мой восемнадцать лет? Восемнадцать лет назад, как бы не дико это звучало.

По дому разносился аромат выпечки. Мила хозяйничала на кухне в цветастом переднике. Цветик помогала ей рядом, нарезая фруктовый салат.

– Папа! Мы сейчас такую вкуснятину приготовим! – кинулась она ко мне, размахивая ножом. Я отобрал у неё нож и поднял на руки, давая себя обнять.

– С каждым днём всё выше и выше становишься, – заметил я. В меня ростом пойдёт. Цветик рассмеялась.

– Ещё полметра и точно смогу тебя так обнимать, – сказала она.

– Когда это случится, то тебе уже будет не до меня, – ставя её на пол, сказал я, не сводя взгляда с Милы.

– Я немного задержалась с ужином, – тихо сказала она, виновато улыбаясь.

– Мы сегодня все задержались, – ответил я, доставая из сумки коробочку с бабочкой. Красно-синяя бабочка зацепилась за мой палец. Я посадил её на волосы Милы. Живая заколка заскользила по цветкам.

– Такую же хочу! – выпалила Цветик.

– Подрастёшь немного и подарю, – ответил я, наблюдая за счастливыми глазами Милы. Порой не нужно слов. Достаточно всего лишь взгляда, чтоб выразить всё, что спрятано на душе.

– А чем тебе моя заколка не понравилась? – заходя на кухню, насмешливо спросил Лешик сестру.

– Ты мне жужелицу подарил!

– Классный ведь подарок. Я думал насчёт мышки, но выбрал букашку. Всегда о ней мечтал, – ответил Лешик.

– Поэтому ты и заботишься о ней! Знаешь, подарок – это не то что хочешь ты, а то что хочу я.

– А ещё говорят, что подарками не возмущаются, – парировал Лешик.

– Но не теми, которых бояться.

– Трусиха!

– Зачем обзываться?

Я слушал перепалку детей и понимал, что дома. Жизнь всё-таки удалась. Пусть мне и исполнилось тридцать шесть лет.

– Я помогу накрыть на стол, – сказал я, забирая поднос с кувшином сока и стаканами.

– Спасибо, – прошептала одними губами Мила, возвращаясь к готовке. Почему-то сейчас я готов был для неё звёзды с неба достать. Всё как раньше.

Что-то в этом было вот так лежать в кровати, смотреть, как появляются светлячки в листве, слушать спор детей.

– Тяжелый сегодня был день? – тихо спросила Мила.

– Нет, – наблюдая за ней, сказал я. Тонкая ночнушка почти не скрывала её тела, скользя по выпуклостям, подчеркивая их и дразня меня. По мне было излишним эти тряпки. Без них Мила выглядела куда интереснее, но она всегда старалась спрятаться от меня за тряпками, прикрываясь то детьми, которые уже давно перестали беспокоить нас по пустякам, то гостями, которые приходили раза в три месяц. Я знал, что это всё из-за природной стеснительности и небольшого шрама на спине, который она получила ещё в детстве, упав с забора и который считала уродливым. Я был с ней не согласен, но Милу переубедить было почти невозможно.

– Сегодня Тони приходил. Его жена девочку родила. Я им подушку вышитую подарила и игрушку. Помнишь, в которую раньше Цветик играла? – спросила она. Ещё и посмотрела в мою сторону. Я не помнил никаких игрушек, но утвердительно кивнул, за что получил в ответ ласковую улыбку.

– Может ещё об одном ребенке подумаем? Лешик вырос. Если он захочет уехать…

– Мы же с тобой договорились, что никаких детей, пока не будет объявлено перемирие, – прикусив губу и нахмурив зеленые брови, сказала Мила.

– Пять лет говорят о конфликте, но ничего не происходит. Мы можем и десять лет ждать, когда разрешится этот конфликт, а можем и двадцать. Ты считаешь, что это того стоит? Потратить свою жизнь на ожидания?

– Я пока не уверена, что нам нужен третий ребенок. Лешик…

– Выразил желание записаться в армию, – выдал я тот аргумент, который должен был сыграть в мою пользу.

– Ты ему не разрешил? – после паузы спросила Мила.

– Я ему объяснил, как его решение может повлиять на нас.

– Он не должен идти против себя. Мы будем эгоистами, если заставим его изменить мечте у угоду нашим переживаниям, – ответила она. После этого села на край кровати. Мила явно что-то хотела сказать, но пока собиралась с духом. И вот она подняла глаза и посмотрела на меня. Решительный взгляд, который был для неё чем-то чуждым, но он отражал её принципиальное мнение. Мне только оставалось ждать, когда она решится высказать его. И вот, в её мягком голосе прозвучали уверенные стальные нотки. – У тебя ведь раньше была мечта. Ты не хотел всю жизнь сидеть на одном месте и торговать овощами. Мы когда-то мечтали путешествовать. Помнишь, хотели купить телегу с крытым тентом и исколесить всю страну? Или ты уже забыл?

– Тогда это была глупая мечта, – ответил я, наблюдая как бабочка скользит по её волосам.

– Мечта, которая могла бы стать реальностью. Приключения, новые лица, новые земли – это же интересно. Намного интереснее, чем запереть себя в одном городе.

– Это безответственность. Незрелость.

– Романтика.

– Романтика – это то, что не ежедневное занятие. Пока ты сидишь дома и не касаешься проблем, которые возникнут в пути – это романтика. Мечта. Но когда ты каждый день трясешься в повозке, вытаскиваешь её из грязи, думаешь чем прокормиться, так как нет стабильного заработка – это уже не кажется романтикой. Старые ботинки натирают мазоли, одежда в пыли…

– И ощущение свободы, а не клетки, – ответила Мила.

– Свобода не зависит от места жизни. Это внутреннее состояние души, – возразил я и задумался. – Ты устала от города и этой жизни?

– Не знаю. Но порой мне кажется, что все могло быть иначе. По-другому. Понимаешь меня?

Я понимал её. Время шло к закату. Расцвет настал. После него жизнь пойдет к закату и это пугало. Поэтому я и хотел её отвлечь рождением ребенка, который заставляет забыться и не так болезненно воспринимать, что закат приближается. Но Мила хотела другого. Она мечтала вновь вернуть те годы, потому что её эта жизнь не устраивала. Правильно ли мы её прожили? Или мы могли добиться намного большего, чем сейчас, если бы тогда она не согласилась выйти за меня замуж? На это было сложно найти ответ. И мы это понимали. Без слов. Недаром же столько лет прожили.

– Иди сюда, – садясь и обнимая её. Мила только вздохнула. Горячая ласка обычно хорошо прогоняет тоску и неуверенность. Но не в этот раз. Она отвечала неохотно, по привычки. Восемнадцать лет привычки. Куда же делась та страсть, которая была вначале отношений? Похоже все осталось в прошлом на заре рассвета. И от этого было грустно…

Странные мы существа: когда понимаем, что нам это ненужно, то начинаем бояться это потерять. Я не хотел, чтоб семья разрушилась. Вот так. Как разбившаяся утром кружка, разлетевшись на десяток глиняных осколков. Я знал, что Мила никогда не сделает первый шаг к разводу. Но и я на него не решусь. Останется лишь привычка с её стороны и ощущение обмана с моей.

– Мама! Сегодня занятия отменили! – на кухню влетела Цветик.

– И какая причина? – спросил я, выглядывая в окно. Туч не было. Буря к нам не шла. Обычно занятия отменялись по причине штормового предупреждения.

– Всеобщая мобилизация, – ответил Лешик, заходя следом за сестрой. С собой он принес радио, которое крутило одну единственную запись.

«Сегодня принято решение начать военную операцию по ликвидации опасности с материка киберморфоф. Вчера было направлено последнее предупреждение в их правительство, чтоб они закрыли заводы. На что нам пришел ответ: прекращать производство они не намерены. Это дает нам право ответить им применением высокоточных бомб, которые должны активизировать рост растений на их материке и компенсировать выбросы от заводов. Так же будут засеяны мусорные свалки растениями, что перерабатывают пластик и железо в рекордные сроки. В связи с этим объявляется мобилизация. Пункты, куда можно записаться в добровольцы, будут открыты у всех администраций. Пусть на всех материках расцветут цветы!»

Это сообщение крутилось по кругу, раз за разом, а я пытался сообразить, что теперь делать. В перерывах между ними крутили второе сообщение.

«Занятия сегодня отменены. Праздники и ярмарки переносятся до стабилизации ситуации».

– Если я сегодня дома остаюсь, то можно пойти поиграть? – спросила Цветик.

– Иди, – разрешила Мила. Она посмотрела на меня. – И что теперь?

– Будем ждать, когда разрешится конфликт. Я добровольцем не пойду и вас не брошу, – ответил я.

– Я хочу записаться в армию, – упрямо сказал Лешик.

– Пусть идёт. У каждого свой путь, – сказала Мила.

– Я против, но моё мнение вас не интересует. Хорошо. Пусть делает, что хочет.

– Ген, ты куда?

– Лавку открывать. Сейчас все говорят, порхают, а потом вспомнят об обеде. А как его приготовить, если продуктов купить негде?

– Пап, я с тобой, – сказал Лешик, догоняя меня уже на выходе из дома.

– Ты же собирался в армию, – напомнил я, заходя в сарай и запрягая таракашку в телегу.

– Ты злишься.

– Я не понимаю, почему мой сын должен рисковать ради чьих-то желаний навязать правила чужому материку. Я тебя не для этого растил.

– А для чего? Чтоб я пахал в твоей лавке? Ты ушёл из дома, ища лучшей жизни. А мне это сделать запрещаешь.

– Подохнуть в море или пасть на чужой земле – это лучшая жизнь? – я удивленно на него посмотрел. – Тогда иди. Беги к этой лучшей цели. Чего ты у меня разрешение спрашиваешь?

– Мы должны бороться за своё выживание. Если мы сейчас ничего не будем делать, то завтра…

– Сколько лет киберморфы производят для себя запчасти?

– Раньше…

– Я еще раз спрашиваю, сколько веков?

– Три тысячи. Насколько это известно истории.

– На сколько увеличилась численность населения с тех времён, как и численность заводов?

– В два раза. После эпидемии они долго восстанавливали свою численность. Но сейчас…

– Сейчас их примерно столько же, сколько и нас. Какая вероятность, что они погубят планету этими заводами? Три тысячи лет не губили, а тут вдруг решили? Или ты думаешь, что там дураки, которые не понимают простой вещи: если планета будет разрушена, то и они погибнут? Ты говоришь о морфах, которые смогли модифицировать свое тело, вживляя железо, поднимая железо в воздух и плавая на железе. Это могли сделать глупые морфы?!

– Пап, их достижения в технологиях, производстве и модификациях не означают, что они не могут думать, как сделать что-то плохое. Мы слишком мало о них знаем.

– И поэтому надо придумать, что они плохие, а мы такие хорошие? А тебе не кажется, что мы не имеем права решать, как жить и что делать другому народу? Даже из благих побуждений?

– Но ты же решаешь, как лучше жить мне. И из лучших побуждений.

– Лешик, я своё слово сказал. Ты можешь с ним согласиться или нет, но я его изменять не собираюсь. Там тебе нечего делать.

– А если это моё? Если это мой шанс посмотреть мир.

– Для этого можно на корабль сесть и заняться торговлей.

– Я хочу…

– Так иди, а я пойду работать. Каждый остался при своём. Закончили разговор.

– Закончили, – Лешик выглядел каким-то подавленным. Явно не обрадовался, что я его не поддержал. – Но не хотелось бы так прощаться.

– Хватит ныть. Решил, что имеешь право отвечать за себя, так иди вперёд, но моего одобрения больше не ищи. Там, за дверью, больше никто тебе сопли вытирать не будет. И жалости ты там не увидишь. Но раз ты готов к этому миру, то иди. Я тебя не держу.

Я вывел таракана на улицу. Нужно было работать. И так много времени потрачено на пустую болтовню.

Тут не нужно было гадать. Лешик уйдёт. Вечером я его уже не увижу. И пусть он ещё не окончил школу. Теперь это было не важно. Им нужны были именно такие ребята. Наивные, готовые выполнять приказы, не задумываясь над тем, к чему этот приказ приведёт. Идейные и легко внушаемые. Сколько таких не вернется домой? Сколько не увидит рождение детей, не узнает улыбок любимой? Хотя это не моё дело. Мила правильно сказала. У каждого из нас свой путь. А я бы добавил, что и своя голова на плечах. Чужую, как бы ни хотелось, представить не получится.

Весь день разговоры только и ходили о войне. Ко мне приходили покупатели, хвастались, что их дети, внуки, правнуки записали добровольцами. Говорили, что все давно этого ждали. Пора было лопнуть этот пузырь. Я их не понимал. Вот смотрел на этих морфоф и не понимал откуда столько кровожадности. Я мог понять, если бы мне это говорили зооморфы. Они были наполовину животными. У них в крови была агрессия. Но не у нас. Такое ощущение было, что моих знакомых кто-то покусал. Или это был какой-то вирус, которым я пока не заболел.

После обеда я поехал по округе забирать овощи. Дорога, поля, местами стояли теплицы и парники. Небольшие домики выглядели здесь холмами, что появлялись бородавками по среди поля. Поля разъединяли полосы садовых деревьев и кустов. Пыль и дороги. Я каждый день ездил по этой дороге и честно уже не понимал в чём тут романтика. В пыли, в полях, в телеге? А вот Мила этого не видела. Она изредка ездила со мной, поэтому и не видела этой пыли. Может предложить ей лавку открыть вторую? Раз Лешик отказался от этого, а для Милы будет разнообразие.

Таракашка резко дернулся вперёд и бросился в сторону канавы. Я попытался его удержать, но сигнал не поступал. Таракашка влетел в канаву, а я вместе с телегой за ним следом. Меня выкинуло из телеги на придорожную траву. Дыхание перехватило. Заболела спина и рука. Ясное небо над головой. Теплый ветер и пустота. Пустота вокруг меня. Надо было вставать. Ловить взбесившегося таракана, а мне ничего не хотелось, кроме того, как смотреть на небо, валяться в траве и ни о чём не думать.

А о чём собственно мне было думать? О том, что восемнадцать лет прожиты зря? Что все мои попытки наладить жизнь никому не нужны, кроме меня? А вся идиллия – это лишь мой вымысел? Утешительные мечты неудачника? Сейчас бы на дороге появился какой-нибудь мудрец, который научил бы как жить и как наладить жизнь. Дал бы совет. Можно было бы в храм пойти, но в связи с войной сейчас там народу много. И разговоры там куда масштабнее, чем тупик одного лавочника, который свалился с телеги и осознал, что всё пустое.

Таракашка слушаться не хотел. Ещё и на меня накинулся. Пришлось его отпустить и ждать попутки до города. Добрался я домой поздно вечером. Уже солнце начало садиться. Я надеялся, что меня будет ждать ужин и душ, а вместо этого вся квартира напоминала поле боя. Повсюду стояли тазы и банки с водорослями. В душевой плавала зеленая субстанция. На кухне Мила и Цветик сушили выращенные водоросли на плите. Мила их мелко нарезала, а Цветик на поддоне мешала, что стоял на плите.

– И что это? – едва сдерживая раздражение, спросил я.

– Мы помогаем делать питательную среду для биобомб, – весело сказала Цветик.

– Решили помочь в общем деле, – добавила Мила.

– А мой ужин?

– Сегодня не до ужина. Там овощи лежат, – ответила жена.

– Лешик уехал? – с тоской поглядывая на овощи, спросил я.

– Да. После обеда забрал вещи. Уже должен был из города уехать, – ответила Мила.

– Рад за него.

– Ты нам будешь помогать?

– Нет. Играйте в войну сами. А я пройдусь, – ответил я, одновременно думая, что можно будет зайти в трактир. Хоть там поем и поспрашиваю может кто продает поддержанного таракашку.

Солнце окрасило взволнованный город, который гудел ульем. Отовсюду слышны были предположения, как быстро закончится война и с какой надо будет организовать праздник для победителей. Нашли себе соревнование!

Я шел по пешеходной части и начинал понимать, что вчера был последний мирный день моей жизни, когда семейные ужины были важнее бомб, а семья казалась крепким камнем, который ничем нельзя было раскрошить.