Читать книгу Последнее счастье - - Страница 1

Оглавление

1

Предчувствие того, что вскоре должна случиться какая-то беда (с ним? с женой? с кем-то из друзей? – это пока не понятно было), укоренилось в душе Олега Енина задолго до того, как его закадычный друг Игорь Пашин предложил наступающий Новый год встретить как-то по-особенному. И вся компания дружно поддержала его.

День выдался скверный – хмурый, промозглый. Сыпал снег пополам с дождём. Укрыться от каверз разыгравшейся природы, решено было в стареньком кинотеатре, куда ещё в детские годы бегали всей ватагой.

Купили билеты, вошли в тёплое, светлое фойе, спустились по широкой лестнице на цокольный этаж в буфет, где торговали пивом. Сдвинули два столика, расселись, перевели дух и принялись попивать пивко, отдававшее приятной горчинкой.

Прерванный эвакуацией в кинотеатр разговор возобновился.

– Итак, друзья-товарищи, – сделав глоток из бутылки тёмного стекла, начал Игорь, – у кого какие будут соображения о встрече Нового года, прошу излагать свои мысли ясно и чётко.

Игорь Пашин, статный красавец, верховодил в их небольшой компании ещё с детских лет, когда все они, ребята с одного двора, помещённого в П-образный пятиэтажный кирпичный дом с множеством подъездов, жили вместе.

Из дома этого, со своей малой родины, все давно разъехались в разные концы Москвы. Но хотя бы раз в год непременно возвращались в милый сердцу старый дворик, вспоминая благодатную пору своего беззаботного детства.

Игорь был старшим из компании, самым сильным и зорко следил, чтобы чужаки не обижали никого из ЕГО двора. И до сих пор он считал себя главным. Все снисходительно относились к этой его маленькой слабости и не возражали.

Сёстры Птицыны, двоюродные сёстры Света и Оля, умудрившиеся родиться не только в один год, но и в один день, ратовали за поездку на Мальдивы. Конечно, встретить Новый год под пальмами и при плюс двадцати или сколько там будет на термометре, дело необычное для русского человека. Однако организовать поездку за те несколько дней, что оставались до праздника, было не реально. К тому же у Олега и Бориса не было загранпаспортов. Вариант отпал даже без обсуждения.

Борис Вершинин, с приплюснутый «боксёрским» носом коренастый мужичок, предложил отправиться в ресторан, в «Метрополь» или «Националь», а под бой курантов пройти на Красную площадь смотреть салют.

Но провести вечер в ресторане, а после глазеть на салют – что в этом необычного-то?

Олег, чьи мысли были заняты совсем другим, никаких идей не выдвинул. А Фарид Хисамутдинов, широколицый, тёмноглазый с короткой, словно у армейского новобранца стрижкой, изрёк свой любимый афоризм: нам, татарам, всё равно, что водка, что пулемёт, лишь бы с ног сшибало. В данном случае это означало, что он согласен с тем, что одобрит большинство.

Последнее слово оставалось, как всегда, за Игорем. С тем, что он предложит, должны согласиться все, так обычно и происходило. Но на этот раз его предложение не устроило. Точнее устроило, но не всех, и не полностью.

У Игоря имелся друг-сибиряк, который давно уже приглашал его к себе на заимку в тайгу, гарантируя настоящий сибирский новогодний мороз, а не московскую слякоть. Дополнением к этому служила возможность лицезреть красавца лося, белок, переодетых в белые шубки и возможно даже тигра. Впрочем, про тигра Игорь добавил от себя, чтобы возбудить дополнительный интерес. Но как оказалось – зря. Сёстры Птицыны, «птички», как их кликали с детства, заранее перепугались и категорически отказались от поездки.

Однако сама идея была заманчива и даром не пропала, как и всякая хорошая идея. Боря сказал, что под Можайском в деревне Красновидово у него имеется домик, добротный, хоть и старенький, но с печкой. И если приехать пораньше и хорошенько протопить её – будет совсем здорово. А кругом – лес, тишина, можно походить на лыжах и украдкой срубить маленькую ёлочку – лесников там сроду не бывало.

От такой заманухи никто отказаться не посмел, даже Игорь, хотя и вышло не совсем так, как он задумал. Чтобы пощадить его самолюбие, Олег заметил, что если бы не первоначальная идея Пашина про заимку в сибирской тайге, Борька ни за что бы не вспомнил, про свой домик в деревне, что тот поспешно подтвердил, усиленно кивая лысеющей головой.

– Ну что ж, – поднимаясь из-за столика и доставая из кармана пальто пачку сигарет, сказал Игорь. – Обсуждение закончилось, новогодняя повестка утверждена, и это дело нужно перекурить. – Фара, ты возьми ещё пивка пока мы курнём. – Фарид, как и «птички» был не курящим.

– Мальчики, мальчики, – предупреждающе повысила голос буфетчица, краснощёкая, словно только с мороза женщина, – у нас курить нельзя!

– А мы писать, писать можно? – тотчас нашёлся с ответом, обескуражившим буфетчицу, Игорь.

Прозвенел звонок, затем другой. Однако в кинозал никто идти не собирался, смотреть очередную американскую дребедень ни у кого желания не возникло. Лучше попить пива. Только ближе к концу сеанса покинули тёплый и уютный буфет.

Юный отрок, торчавший у афиши, завидев выходившую из кинотеатра группу, спросил почему-то с некоторым испугом:

– Что фильм плохой?

– Фильм – не знаю, скорее всего, плохой, а вот пиво хорошее, рекомендую, молодой человек, – ответил Борис, поднимая воротник куртки: погода была всё такая же дрянная.

Бодро дошагали до метро, спустились на платформу. Перебрасываясь отдельными фразами, доехали до «Площади Революции» и разбежались по своим веткам. До следующей станции отправились только Олег и Игорь.

– У тебя неприятности? – спросил Пашин.

– С чего ты взял? – попытался удивиться Енин, светловолосый мужчина приятной наружности, но тут же почувствовал, как не натурально это у него получилось.

– На тебя один взгляд бросить достаточно… С Катькой всё воюете?

– Уже отвоевались, похоже. Кажется, у неё появился другой мужчина.

– Опаньки! Ты это точно знаешь?

– Можно и так сказать.

– Хочешь, я с ним поговорю?

– Это ничего не даст, у нас с Катькой давно уже всё наперекосяк.

– А она с нами будет на Новый год?

– Вряд ли… впрочем… да нет, конечно. Знаешь, меня последнее время какое-то нехорошее предчувствие гложет, будто что-то должно произойти, какая-то неприятность… И на душе почему-то тревожно… – последние слова Олег почти прокричал, поезд шумно затормозил при подъезде к станции.

Вышли, присели на свободную скамейку в центре зала. Подождали, пока отгрохочут вагоны убегавшего в тоннель поезда, и сделается потише.

– Как говорится, если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло. Я вот развёлся и – не жалею, а поначалу чуть с ума не сходил, как и ты теперь. Так что не горюй, Олежка, что не делается, всё к лучшему, женщин на наш век хватит. Ну а если моя помощь потребуется, ты только скажи… Ладно, держи пять, мне пора.

Друзья пожали друг другу руки и разошлись.

Когда Олег вернулся, Катя была уже дома, что слегка удивило: она редко приходила так рано. Он не торопясь переоделся, умылся, зашёл в комнату. Катя в длинном шерстяном платье, подчёркивающим её стройную фигуру, стояла у окна, сложив руки кренделем на груди. Мельком глянув на жену, Олег подумал с тоской, что сейчас всё и решится.

Так и случилось, предчувствие не обмануло его.

– Олег, нам надо серьёзно поговорить…


2

Олег не ожидал, что решающий разговор с Катей пройдёт столь легко и просто; его даже слегка оторопь взяла. Но ещё больше его поразило то, что когда они поставили все точки над «i» и разошлись по своим комнатам, он не ощутил ни горечи от скорого расставания с Катей, ни сожаления. Напротив, он будто скинул с плеч непосильную ношу и вздохнул, наконец, полной грудью. Это показалось ему немного странным. Впрочем, странно было другое: как они умудрились прожить столько лет вместе, равнодушные друг к другу? Хорошо ещё, что у них детей не было.

Квартирный вопрос они обсуждать не стали. Не хотелось в случае крупных разногласий, портить себе настроение перед грядущими праздниками. После, потом, когда оба свыкнуться с мыслью, что они отныне чужие люди.

Заявление в ЗАГС успели подать ещё до Нового года и, пожелав друг другу счастливых праздников, условились встретиться в день и час, назначенный для развода.

…Из Москвы выехали рано утром, ещё затемно. Ехали с комфортом, впрочем, относительным. В вагоне стояла жуткая холодрыга, зато никаких других пассажиров, кроме них, не было. Набитые всякой всячиной сумки путешественники расставили на соседние скамьи, а сами, укутавшись в тёплые одежды, вознамерились кимарнуть часик-другой: пробудились все ни свет, ни заря.

Не спалось только Олегу, как он не старался забыться хотя бы в лёгкой дрёме. Глядя сквозь мутные стёкла на унылый чёрно-белый пейзаж, пробегавший за окном, он думал о том, как теперь сложится его холостая жизнь? Легко ли он войдёт в неё или в силу привычки будет горевать о семейной жизни?

Его немного смущало то обстоятельство, что это Катя бросила его, а не он её. В этом как бы проглядывалось некая его ущербность, что ли.

Впрочем, шло бы это его уязвлённое самолюбия куда подальше! Какая, к дьяволу, разница кто кого бросил! Как в заявление на развод написали: не сошлись характерами. И – все, точка! Скорее бы сесть за стол, напиться и, проснувшись, начать новую жизнь.

По мере приближения поезда к Можайску погода всё более напоминала зимнюю. Почти исчезли чёрные островки и проталины в полях, всё пушистее становились сугробы.

А когда, сопровождаемые лёгким морозцем компания дотопала, наконец, до деревни, сестры-«птички», захлопав в ладоши, запели дуэтом:

– Это в городе тепло и сыро, а за городом зима, зима, зима-а-а…

Неказистый домишко с тремя прямоугольными окнами, на крыше которого лежал толстый слой снега, напоминал побитого жизнью мужичонку, надевшего не по размеру большую шапку, сползшую ему на глаза. Снег зловещими оползнем навис над резными ставнями окон и казалось, стоит только погромче крикнуть и он тотчас же обрушится.

Небольшой участок, огороженный хилым заборчиком, утопал в снегу. Дорожки к дому и сараю нужно было расчистить. Работы было – непочатый край, начать и кончить, как говорится. Но, глаза бояться – руки делают.

Боря перемахнул через заборчик. Проваливаясь по колено в снегу, добрался до сарая, разгрёб руками снег у двери, вошёл внутрь, вынес две лопаты, совковую и штыковую, захватил и метлу, связанную из сухих берёзовых веток.

Уже до полудня благоустройство дома и участка, пусть и относительное, было в основном завершено, а из трубы набирая с каждой минутой силу, убегал в хмурое, предновогоднее небо сизый дымок.

Особых разносолов с собой не брали, да и не собирались. Однако всё, что нужно было для плова, который волшебно готовил Фарид, купили в обязательном порядке. Колдовал над блюдом он в гордом одиночестве, не подпуская к себе никого.

Сестрёнки-«птички» резали салат: какой новогодний стол без оливье!

Олег, Игорь и Борис как неприкаянные бродили то по дому, то выходили на участок, ожидая, когда, наконец, начнёт темнеть и можно будет отправиться на поиски елки.

– Попушистее берите, – советовала Оля, старательно нарезая солёные огурчики.

– И не попадитесь, а то мы вам в милицию салат не понесём.

– Ну что ж, после такого напутствия пора и собираться в путь, – сказал Борис, глядя в окно: начинало смеркаться.

С собой прихватили пилу, ржавые зубья которой говорили о том, что даже ствол небольшой ёлочки перепилить будет не так то просто. Пилу Борис спрятал под овчинным тулупом, найденным им в чулане: не идти же по деревне с таким орудием напоказ!

– А как же с ёлкой возвращаться будем? – не понял Игорь.

– К тому времени уже совсем стемнеет. Да и огородами пройти можно, это небольшой крюк.

В чулане были обнаружены и лыжи с мягким креплением, впору пришедшиеся Игорю. Ему и поручили идти впереди и прокладывать дорогу.

Падал снег, начинало слегка вьюжить.

…Плов давно уже созревший, томился в тёплом чреве печи, на столе, застеленном ветхой скатертью, пыль из которой пришлось усердно выбивать на снегу, стояла миска с оливье, рядом на глубоких тарелках аккуратно были разложены кружки кроваво-красной колбасы, нашпигованной мелким жирком, розовато-белые брусочки сала, тонкие лепестки желтого сыра. Тут же горкой возвышалась квашеная капуста и солёные помидоры, сок из которых так и норовил выплеснуться из-под тонкой красной кожицы; хлеб, нарезанный крупными ломтями, чёрный и белый лежал башенками на деревянном подносе. А в сенях, в холодке дожидались своего часа водочка и, конечно же, шампанское: Новый год всё-таки. Словом, стол был накрыт, а охотники за ёлкой всё не возвращались.

Оля и Света поначалу посмеивались над незадачливыми охотниками, сочиняя всякие смешные и нелепые истории, из-за которых ребята так долго бродили по лесу. Но когда до Нового года осталось менее трёх часов, начали всерьёз опасаться, не случилась ли с ними беда?

Может быть, и вправду их в милицию забрали, как браконьеров? Или они никак не могут найти подходящую ёлку, а, не солоно хлебавши, возвращаться не хотят? Ну, нет её, так нет, что по такой темени в лесу-то рыскать? Ещё через полчаса собрались уже идти их искать, но – куда? За окном хоть глаз коли, заблудиться можно запросто.

Фарид по привычке молчал, но по тому, как молчал – хмуро смотрел в одну точку, ни на что не реагируя, – понятно было, что и он не на шутку встревожен.

Ближе к десяти часам, когда уже ни у кого не осталось сомнения, что с ребятами что-то случилось недоброе, послышался шум мотора. Через окно ничего разглядеть не возможно было, наскоро одевшись, «птички» и Фарид высыпали на крыльцо.

У заборчика они увидели остановившийся милицейский газик, за ним – военный ЗИЛ с закрытым брезентом кузовом; из кузова выпрыгнули несколько солдат с автоматами на перевес. «Птички» испугались и отпрянули назад.

– Эй, хозяева, – окликнул их некто в военной форме, звание которого разглядеть было невозможно впотьмах. – Ничего подозрительного не замечали в последние часы?

– Нет, а что? – испуганно спросила Оля, выглядывая из-за плеча Фарида

– Из местного СИЗО сбежала группа преступников.

– А у нас друзья пропали, – выпалила вдруг Света.

– Как пропали? – насторожился военный.

– Пошли в лес и до сих пор не вернулись.

– Давно пошли?

– Ещё засветло.

– Зачем пошли, за ёлкой, что ли? – без труда угадал военный, но это его не интересовало. – В какую сторону пошли и сколько их?

– Трое, а пошли они, кажется, туда мы хорошенько не знаем, – подал, наконец, голос и Фарид.

– Ладно, поищем ваших друзей. А вы пока запритесь и никого не пускайте, – сказал военный. – И из дома – ни ногой.

…Их нашли под утро. Раздетые до исподнего, Олег и Борис лежали неподалёку друг от друга, запорошенные снегом. Вершинин, горло которого было перерезано, уже окоченел. Олег Енин, с пробитой головой был ещё жив. Игорь Пашин бесследно исчез…


3

Как выжил Олег, оставалось загадкой и для врачей можайской больницы, куда его в бессознательном состоянии доставили для оказания первой помощи. К счастью рана на голове, причинённая как определили, тупым четырёхгранным предметом – скорее всего молотком, – оказалась не смертельной. Опасения вызывали обмороженные верхние конечности и сильнейшее воспаление лёгких с высокой температурой.

Фарид, вместе с милицией и местными добровольцами, вооружёнными на всякий случай охотничьими ружьями, рыскал по лесам в надежде отыскать пропавшего Игоря. А «птички»-сестрички дежурили у палаты Олега. Хотя, как сказал молодой главврач больницы, это было совершенно излишне. Больной по-прежнему пребывал в бессознательном состоянии, из которого он не выйдет ещё несколько дней в лучшем случае.

Оля и Света, коротко посовещавшись, оставили записку для Фарида и помчались в Москву, у родителей Светы, кажется, были знакомства в медицинских учреждениях, нужно было, чтобы соответствующий специалист осмотрел обмороженные пальцы рук Олега.

Через день вернулся домой и расстроенный Фарид: поиски Игоря не дали никаких результатов, он как в воду канул.

Один из милицейских чинов предположил, что Пашина закопали где-нибудь в неприметном месте в лесу и в этом случае его можно будет найти только весной, когда снег начнёт стаивать. На милицейском жаргоне такие трупы назвались «подснежниками». Однако на вопрос Фарида, с какой стати Игоря, живого или мёртвого, бандиты потащили с собой, а не оставили где-нибудь рядом с Вершининым или Ениным, ответить никто не смог.

Фарид тоже включился в поиски врача для Олега, хотя Света вроде бы уже договорилась с тем, кто может осмотреть Енина и в какую больницу его можно будет перевезти, впрочем, только после того, как у Олега спадёт температура.

Фарид осторожно разведал у матери Игоря и даже у его бывшей жены, не объявлялся ли он случаем, объяснив это тем, что вместе со всей компанией встретить Новый год не сумел, и теперь не может никого из ребят отыскать.

Мать Игоря ничего о сыне не знала вот уже несколько дней, но беспокойства не проявила: объявится, когда сочтёт нужным. А бывшая жена лишь фыркнула в ответ: ей-то какое дело до его похождений? И бросила трубку.

Скорее по инерции, чем на что-то рассчитывая, Фарид набрал номер телефона Игоря и к своему неописуемому удивлению услышал его тихий испуганный голос:

– Аллё.

…Он не сразу услышал позади себя какой-то шум. Остановился, воткнул лыжные палки в снег и обернулся. И оторопел от увиденного. Какие-то сцепившиеся силуэты кружили по небольшой полянке, утопая в снегу. Размахивали руками, – так, во всяком случае, ему показалось издалека. Нараставшие с каждой минутой крики, матерщина, вывели Игоря из состояния оцепенения. Первый порыв его был – броситься на помощь ребятам, на которых кто-то напал. Но вдруг он увидел, как один за другим упали на снег двое его друзей, а некто, отделившейся от остальных, крикнул ему хриплым простуженным голосом:

– Ну-ка, фраерок, кати сюда, быстро, – и в руках у него вроде бы что-то блеснуло.

Нож?

Ошалев от страха, Игорь пустился наутёк, а в спину ему кричал всё тот же хриплый простуженный голос:

– Стой, сука, застрелю!

Игорь гнал что было сил. Куда он несся, он понятия не имел. Но каким-то образом выскочил к железнодорожной станции, к которой подходила электричка.

Он сбросил лыжи, вскарабкался на платформу, запорошенную снегом и в последний момент – двери вагона уже смыкались – вскочил в тамбур. И только рухнув на жёсткую скамью, перевёл дух. Оказалось, что электричка следовала в Москву…

Фарид порывался убить Пашина, или, по крайней мере, хорошенько начистить ему морду, но сёстры убедили его этого не делать: ничего изменить уже нельзя было, а он только попусту сядет в тюрьму из-за этого подлеца и труса. Сейчас нужно было организовать похороны Бори Вершинина и поддержать Олега Енина, которому вынесен был страшный приговор: ампутация всех верхних конечностей: четвёртая степень отморожения ничего иного и не предусматривала.

Олег, узнав о том, что его ждёт, был подавлен, замкнулся в себе, ни с кем не разговаривал, почти ничего не ел. Глаза его были пусты, и печать безысходности лежала на его исхудалом, бледном лице. Подолгу он смотрел на свои перевязанные руки, сложенные как у покойника на груди.

К нему постоянно кто-то приходил, то Оля со Светой, то Фарид, и даже Катя, узнав о постигшей Олега беде, мгновенно примчалась и целыми днями не отходила от его койки ни на шаг.

Катя и спасла его, точнее, не она, а её будущий муж, Сергей.

Однажды он повёл ослабевшего и еле волочившего ноги Олега в туалет, а когда присоединился затем к ожидавшей его в коридоре Кате, та через какое-то непродолжительное время всё же попросила присмотреть за Олегом, как-то тревожно вдруг сделалось у неё на душе.

Сергей успел вовремя. Ещё бы пара минут, и Олег перевалился бы через распахнутое настежь окно.

Не поднимая лишнего шума, Сергей снял, лёгкого, как пушинка Олега с подоконника и тихо сказал:

– Надо жить, Олег.

– Для чего? – с трудом разлепил запёкшиеся губы Енин.

– Возможно, это ты узнаешь позже, а сейчас пойдём, там Катя волнуется.

О случившемся Сергей не обмолвился никому и словом, даже Кате.

У Олега вновь подскочила температура, он впал в забытьё, бредил, бормотал что-то нечленораздельное. От постоянно высокой температуры у него потрескались и стали кровоточить дёсна; в уголках вялого рта запеклась кровь.

Температура нормализовалась где-то на пятый день. Он открыл глаза и более-менее осмысленным взглядом обвёл палату, которую, как ему казалось, прежде не видел.

Палата была рассчитана на пять коек, три стояли справа от входа, две слева. Слева же в углу был умывальник, над которым висело овальной формы зеркало со стеклянной полочкой под ним. Все соседи Олега были на месте. Один спал, укрывшись с головой одеялом, возле его койки, прислонившись к стене, стояла пара костылей. Другой сосед с перебинтованными, как у Олега руками, лежал с открытыми глазами, уставившись в потолок. Третий сосед, старичок, читал какой-то журнал, напряжённо шевеля толстыми губами, словно пытался заучить прочитанное наизусть. А тот, чья койка стояла рядом с койкой Олега, хмуро взглянул на него и спроси: нет ли у него что-нибудь пожевать. Олег слегка качнул головой, сосед, как показалось, нахмурился ещё суровее, отвернулся к окну и затих. Олег тоже закрыл глаза и тотчас же уснул, точно в омут провалился.

Когда он проснулся, за окном уже стемнело. В палате находился врач, средних лет мужчина в белом халате с засученными по локти рукавами. Он сидел у койки того, кто интересовался у Олега наличием еды. Фамилия ему была Глотов. Врач достал из голубенькой папки с белыми тесёмками какую-то бумагу и спросил Глотова, согласен ли он на операцию?

– А зачем бы сюда пришёл? Только чтоб не больно было. Не будет больно?

– Об этом с анестезиологом договаривайся, это не моё дело. Теперь так: сегодня не ешь ничего, не пьёшь, вечером поставят клизму. Понял?

– Как не есть? – испугался Глотов. – Я ж голодный! В поликлинике полдня просидел, потом сюда привезли, я ж голодный!

– Ну, если хочешь во время операции в своей блевотине захлебнуться – тогда ешь!

Глотов нахмурился, помолчал сосредоточено.

– Ладно, тогда не буду.

– Ну, спасибо, – ухмыльнулся врач, – успокоил! Давай, подписывай бумагу, что обо всём предупреждён.

Старичок, любитель чтения, когда врач подсел к его койке и объявил, что его завтра выпишут, обрадовался, стал благодарить врача и пообещал, что преподнесёт ему пару бутылок отличного коньяка.

– Давай лучше две «зелёненьких» с изображением товарища Франклина, – сделал более устраивавшее его предложение врач.

На следующий день вместе с Катей в палату к Олегу вошёл молодой человек лет двадцати пяти в прекрасно сидевшем на нём тёмном шерстяном костюме и с «дипломатом» в руках, представившейся следователем прокуратуры Удальцовым. Подсев на стульчик в изголовье койки Олега, он торжественно объявил, что бандиты, совершившие на него и его друзей покушение, задержаны и заключены под стражу.

Объявил он это в притихшей палате так, будто Олег только и ждал этого сообщения. И тотчас же вслед за этим сказал, что Олег признан потерпевшим по данному делу, о чём вынесено соответствующее постановление. И попросил, уже как непосредственного и единственного свидетеля, рассказать по возможности подробно, как всё произошло тогда в лесу.

– Неожиданно, – помолчав некоторое время, без охоты ответил Олег. – В темноте наткнулись нос к носу на каких-то выскочивших из-за деревьев людей в чёрных телогрейках. Они потребовали у нас одежду. Завязалась драка, впрочем, особой драки и не было, мне почти сразу кто-то ударил сзади по голове, больше я ничего не помню. В себя пришёл уже в больнице.

Следователя явно не удовлетворил столь короткий, ничего не прояснивший рассказ, однако настаивать, чтобы потерпевший постарался припомнить что-то ещё, не стал. Если человек не помнит более ничего, значит, так тому и быть.

Записав показания в протокол, следователь дал прочитать его Енину, после чего как обычно попросил подписать. И слегка растерялся, поняв, что сделать это он не в состоянии.

– Давайте я подпишу, если это можно, – сказала стоявшая за спиной следователя Катя.

– А вы кто, простите? – обернувшись, спросил Удальцов.

– Жена.

– Очень хорошо! Только позвольте ваш паспорт.

Сделав какие-то пометки в протоколе, следователь передал Кате его для подписи и, получив её, покинул палату, пожелав всем скорейшего выздоровления.

Катя присела на освободившееся после следователя место в изголовье койки Олега и спросила, заботливо поправляя смятую подушку:

– Ну, как ты, Олежка?

– Если скажу, что отлично, ты мне всё равно не поверишь. Нормально… жена, – он вяло улыбнулся уголками рта с запёкшейся в них кровью. – А мы не пропустили ещё поход в ЗАГС? Какое сегодня число?

– Не думай об этом, не нужно, – слегка поморщилась Катя. – Сейчас главное это твое здоровье, остальное – не важно. Врач сказал мне, что если всё пойдёт хорошо, то дней через десять можно будет забрать тебя домой.


4

Зинку Чувилёву в доме все звали не иначе как Чувилиха. Разбитная, весёлая, громогласная, она знала всё обо всех в доме и о ней знали все и всё. Вдова с двумя взрослыми дочерьми, жившими самостоятельно, но то и дело наведывавшихся в компании мужиков к матери повеселиться, покутить.

С мужем Чувилиха воевала все двадцать три года супружеской жизни. Вернее не с ним, а с его пагубной привычкой к бутылке. Но сколько его не лупцевала – рука у неё тяжёлая была – сколько не отправляла в вытрезвитель или на пятнадцать суток, всё было без толку.

От бессилия что-либо поменять, плюнула со злости: да живи ты, как знаешь, хоть всю её, проклятую, выпей! Мужик её без понуканий со стороны законной супружницы прожил год и помер.

Схоронив мужа, Чувилиха вдруг пошла по его стопам: тоже запила. И уже годика через два после начала возлияний её пятьдесят ей никто бы не дал: шестьдесят, да и то с солидным хвостиком.

Устав от пьянства, она решила завязать с этим делом. Не насовсем, конечно, иной раз душа желала гульнуть, особенно когда её навещали дочери со своими хахалями, тоже девахи разбитные, как и их мать в молодости. Но в запой отправляться перестала. Или почти перестала.

Чувилиха была бабой отзывчивой, доброй, всем в доме пыталась помочь, даже если в её помощи не нуждались. Но вот одному своему соседу, жившему этажом выше, она так и норовила услужить: уж больно хороший человек он был. Воспитанный, интеллигентный он не гнушался и простых людей. И с ней поговорит по душам и даже выпьет иной раз, и со слесарем Ефимычем остановится, покурит, и даже к местной бомжихи Машке тёплое слово отыщет, а иногда и денежкой поможет. Вот такой он золотой человек, одна беда – инвалид. Через это его инвалидство жена его и бросила, зараза такая. А в одиночестве он, конечно, скучает, это Чувилиха по себе знала, хуже нет сидеть дома одной. Но к ней-то хоть дочери приезжают.

Чувилиха решила, во что бы то ни стало ему помочь, нельзя же не помочь такому хорошему человеку!

Однажды, таскаясь по ярмарке от павильона к павильону высматривая, где что подешевше купить, наткнулась на симпатичную чёрноволосую девушку, скорее молодую женщину. На её павильоне, как и на многих здесь на ярмарке висела картонка, где написано было большими буквами: «Сниму угол или комнату».

Ещё раз придирчиво оглядев продавщицу, что-то быстро прикинув в уме Чувилиха подошла и сказала:

– Есть то, что тебе надобно, милая. Пошли, покажу.

– Но я сейчас не могу, мне нельзя посреди дня уйти с работы, – возразила чёрноволосая женщина на хорошем русском языке. И, кажется, сразу испугалась, что сделавшая ей предложение тётка развернётся и уйдёт: мол, не хочешь – как хочешь. – Я только после работы могу, можно?

– А кода ты заканчиваешь?

– В восемь.

– Хорошо, – чуть подумав, согласилась Чувилиха. – Я за тобой зайду.

…Шли, в общем-то, не очень долго, пересекали какие-то улочки, насквозь проходили окружённые домами дворики, сворачивали то налево, то направо. Навьюченная тяжкой поклажей будущая квартирантка только и поспевала за Зинаидой, шедшей налегке и повторявшей, словно мантру: запоминай дорогу, запоминай. А попутно рассказывала, где та будет жить.

Но только когда они вышли уже на финишную прямую, когда Зинаида, взмахнув рукой, показала видневшийся вдалеке пятиэтажный кирпичный дом, квартирантка, наконец, поняла, что Зинаида определит её не к себе на постой, а к какому-то одинокому мужчине. И хотя мужчину этого Зинаида расхваливала на все лады, ей вдруг представился какой-то грязный, грубый забулдыга. Впрочем, и сама Зинаида, если смотреть правде в глаза, тоже особого доверия не внушала. Может они из одной шайки-лейки, заманивают приезжих, по сути бесправных людей, грабят, насилуют и возможно даже убивают. Кто её хватится, если она завтра утром как обычно не откроет свой павильон на ярмарке? Ушла и ушла и чёрт с ней, решит хозяин и сдаст павильон другим людям, желающих-то хватает.

Грабежа она не боялась, в кармане, что называется, вошь на аркане, считанные рубли. С собой она прихватила лишь несколько кастрюлек, сковороды, небольшой котелок, – нужно это кому-то? А вот если насильничать задумают… Кто ж знает, может там и не один этот расхваленный на все лады Зинаидой мужик?

Её всю передёрнуло, надвинулись страшные воспоминания, бледное чело её омрачилось. Она уже хотела было развернуться и уйти, вновь заночевать в павильоне, как вдруг Зинаида сказала, останавливаясь у подъезда:

– Пришли, заходи – и распахнула двери, – второй этаж, ну, шагай смело!

Ладно, устало подумала женщина, будь что будет, однако внутренне вся собралась, напряглась, готовая дать отпор возможным притязаниям «хорошего и доброго хозяина».

Остановились у квартиры номер три, в дверях которой стоял странный, кнопочный замок, пять кнопочек в верхнем ряду, пять в нижнем, а слева кольцо, за которое, по всей видимости, нужно было дёргать. Странно…

Чувилиха, для которой всё это странным, конечно же, не казалось, принялась не только давить на кнопку звонка, но и колотить в двери, зычным голосом оглашая своды подъезда:

– Олег, открывай, я тебе привела квартирантку. Она на нашей ярмарке поварихой работает!

Не открыть Енин не мог, хотя такое желание и возникло. Ещё какой-нибудь час назад Чувилиха забегала к нему позвонить по телефону, что делала почти регулярно, а заодно почему-то поинтересовалась его планами на вечер, уйдёт ли он куда-то или останется? Олег, оторванный от дел этим визитом соседки, сказал, что нет, никуда он сегодня идти не собирается, у него много дел. На том и расстались.

Теперь он понял, почему Чувилиха выспрашивала его про сегодняшний вечер. Но мог ли он даже предположить, что она приведёт к нему какую-то квартирантку! Тысячу раз говорил он, что квартиранты ему не нужны, что сдавать комнату он не намерен, что он уже привык жить один и нисколько не страдает от одиночества и чьего-то присутствия в своей квартире не потерпит!

Но разве Чувилиху можно в чём-то убедить? Она решила, что ему одному скучно, значит так и есть.

Олег выматерился в голос, встал из-за письменного стола и направился в прихожую с твёрдым намерением выгнать взашей незадачливую квартирантку вместе Чувилихой.


5

Олег быстро, насколько позволяли руки-обрубки, распахнул двери и…

В тот же миг вся решимость его прогнать непрошенных гостей истаяла, как лёгкий дымок от прогоревшей спички. Он вдруг понял, что не сможет, что просто не в силах дать от ворот поворот этой милой женщине с красивой усталостью в карих с поволокой глазах, с боязливой робостью взиравшей на него из-за спины Чувилихи. Он заметил также её поклажу, которой она была навьючена, словно ишак…

Он не проронил ни слова между тем, как Чувилиха, чуть отстранив с дороги безмолвно стоявшего Олега, переступила порог квартиры, втаскивая за собой и новоявленную квартирантку.

– Посмотри квартиру, – наставительно сказала она. – За пятьдесят рублей тебя устроит? – спросила своим зычным голосом, выведя, наконец, Енина из какого-то столбнячного состояния в котором он неожиданно для себя оказался.

Женщина всё с той же боязливой робостью оглядывала комнату с треснувшим кое-где потолком, со старыми, отходившими от стены обоями, давно не мытыми окнами так, словно оказалась в каком-то сказочном дворце и в восторге от увиденного не могла, кажется, поверить, что здесь ей предлагают жить!

– Так устраивает цена-то? – переспросила Чувилиха.

– Да, да, конечно, – поспешно согласилась женщина и, заметив на письменном столе исписанные листы и ручку, с удивлением спросила:

– Это вы пишите?

Олег кивнул, не сообразив ещё хорошенько, зачем он позволяет этой женщине задавать такие вопросы, а Чувилихе распоряжаться его квартирой и даже торговаться о цене?

– А как же вы, ведь у вас… – она посмотрела на его уродливые руки-обрубки.

– Жизнь заставит и не тому научиться можно.

– Ой, извините, я не хотела… – женщина смутилась.

– Ничего. Вы скарб-то свой поставьте, тяжело ведь наверно.

– А можно? Ой, спасибо. А куда?

– Да куда хотите.

– Ну ладно, вы тут знакомьтесь, устраивайтесь, – сказала Чувилиха. – А я пошла, у меня ещё дела, – и, довольная собой, покинула квартиру Олега Енина.

И тот вновь почувствовал себя хозяином положения. Оставшись один на один с этой женщиной, он спокойно объяснит ей, что ни квартиру, ни угол он не сдаёт, что Чувилиха привела её без его ведома и желания. Учитывая, конечно, что время сейчас уже позднее, она может остаться у него до утра, но завтра пусть начнёт поиски другого жилья.

Однако почему-то этот спич свой он не произнёс, а промямлил, что мол, действительно, нужно познакомиться. И назвал себя.

– А меня зовут Ника.

– Вероника? – попробовал угадать Олег.

Ника белозубо улыбнулась и покачала головой.

– Мик-шу-ни-ка, – по слогам произнесла она и затем быстро сказала: – Микшуника.

Олег слегка наморщил высокий лоб, что-то силясь припомнить. И припомнил.

– Это, если не ошибаюсь, означает фиалка?

– Ой, а вы молдавский знаете? – удивлённо-обрадовано произнесла Ника.

– Нет, просто несколько лет назад, ещё, как говорится, в другой жизни, я был в Румынии. И почему-то запомнил название фиалки. Но вы на смуглянку-молдаванку, собирающую виноград не очень-то похожи.

Ника засмеялась.

– У меня папа молдаванин, от него у меня чёрные волосы, а мама – из Белоруссии, из Бобруйска, она наградила меня белой кожей. Я даже когда загораю, всё равно остаюсь почти белой. Живём мы в Кишинёве, а виноград я собирала только когда училась в школе и нас посылали помогать колхозникам. Да, вот так…

Повисла пауза. Они стояли друг против друга посреди комнаты и оба ощущали некую неловкость. Познакомились, да, а что дальше-то?

Вот здесь и нужно было Олегу спокойно объяснить свой взгляд относительно квартирантов. Но вместо этого он напомнил ей почему-то, что она интересовалась, как это он умудряется писать?

– На пишущей машинке сложнее заправить лист, чем стучать. Есть такой протез с так называемым ударным пальцем. Главное тут рассчитать силу удару и попасть в нужную клавишу. Ручкой я пишу так…

Олег подошёл к письменному столу, сел на стул. Ника встала сбоку от стола, слегка опершись пальчиком с коротко остриженным ногтем в его лакированную поверхность.

Олег привычным движением зажал ручку между ладонями и начал сколь мог быстро выводить на листе бумаги букву за буквой. И попутно рассказывал, зачем под лист необходимо подкладывать газету – для того, чтобы лист не «ездил» по гладкой поверхности стола. Если приходится заполнять, например, какой-нибудь документ или бланк небольшого формата, то в этом случае уголок документа лучше придавить чем-нибудь тяжёлым, утюгом или массивной пепельницей.

Ника смотрела на усилия Олега в полном восхищении. Это был почти цирковой номер человек без единого пальца на руках покрывал лист отчётливо читаемыми буквами, ни одна из которых не налезала на другую, не заваливалась на бок!

Когда, написав несколько предложений, Олег отложил ручку, Ника в восторге от увиденного воскликнула:

– Это невероятно! У меня почерк намного хуже, напишу, бывало, а потом сама не разберу, что написала, а у вас… Нет, это самый настоящий подвиг, и не спорьте, именно что подвиг!

Похвала, конечно, понравилась Олегу, и он с лёгкой грустинкой улыбнулся: знала бы она, что стояло за этим подвигом…

– Но я не только на это способен, – Олегу вдруг захотелось похвастаться. – Как бы я смог выжить без посторонней помощи, если бы не выучился делать хотя бы элементарное? Спички зажигать могу: коробок зажимаю между коленями, а спичку, словно ручку, между ладонями. И чиркаю. Поначалу, конечно, обжигался, однако выучился, как делать так, чтобы не обжечься. Но так можно только прикурить, а конфорку зажечь нельзя.

Её я зажигаю таким образом: сначала запалю свечку, а от свечки уже конфорку. Так что кто научился добывать огонь, тот жизнеспособен! Всё можно придумать. Двумя руками, точнее, тем, что от них осталось ключ поворачиваю в почтовом ящике, в тумбе стола, в гардеробе. Но вот дверь открыть не мог никак, поставил кодовый замок, как в подъезде. Его можно нажимать протезом. Но я предпочитаю голыми руками, потому цифры нажимаю все сразу ладонью.

– Но почему же вам никто не помогает? Родители, братья-сёстры у вас есть? Или друзья?

– Почему не помогают? Помогают. Та же Зинка, например. Только я предпочитаю всё делать сам. А насчёт родителей… Мама моя умерла девять лет назад, отец бросил нас, когда мне было два года, где он и что с ним я не знаю и знать не хочу. Братьев и сестёр у меня нет. Друзья же изредка навещают, но у них свои дела, работа, семьи, дети.

– А жена вас бросила из-за того, что с вами случилось?

– Кто вам это сказал? – удивился Олег. – Впрочем, я догадываюсь, кто. Никто меня не бросал. Развестись мы намеривались ещё до случившегося со мной, а после, если бы не Катя и её будущий муж Сергей, я бы, скорее всего и не выжил бы.

Олег сделал небольшую паузу, затем продолжил:

– Мне тогда даже жить не хотелось… Впрочем, ладно. Они ухаживали за мной несколько месяцев, Сергей приходил в наш дом, но никогда не позволял себя остаться на ночь. А я не мог допустить, чтобы из-за меня они не смогли быть вместе. Я настоял на разводе. Единственное что попросил, чтобы после размена нашей с Катей квартиры, я не оказался в коммуналке. И вот я переехал сюда, не хоромы, конечно, но они мне и ни к чему. Да и здесь-то я живу лишь благодаря Сергею, он разменял нашу двухкомнатную на две однокомнатные с доплатой, по-иному это было сделать невозможно. И категорически отказался брать с меня расписку, что я обязуюсь выплачивать ему долг…

Последнее счастье

Подняться наверх