Читать книгу Бал, черный кот и мандарины - - Страница 1

Так-так! Что тут у нас новенького? Опять эти бредни на женских сайтах: про отпущенные обиды, про то, что главное – любовь, остальное тлен. Светлана хлопнула ладонью по крышке ноутбука и решила полежать еще пять минут. Нет, лучше десять. Или даже пятнадцать. Кто ей может помешать? Что ее может остановить? Разве что снежная пыль нарисует на стекле старой, худой рамы: "Сегодня сдача номера!" Или из соседней комнаты вдруг послышатся шаги домового.

Но никто не заставит ее сейчас ни гнать аврал, ни слушать вместо тикания ходиков чьи-то нравоучения. Светлана уже больше года привыкала к одиночеству, к работе в удаленном режиме. Вернее, не привыкала, а снова встраивалась в его привычное и понятное пространство. Одиночество всегда было ее сутью, ее внутренним я. С самого раннего детства, когда жила у бабушки с дедушкой в деревне. В этом самом доме. Так получилось, что она снова здесь, но тогда темнота за окном сулила бескрайние просторы, а теперь все сузилось до краткосрочных задач. Разобрать библиотеку, систематизировать записи, сжечь ненужные бумаги, которые копились годами.

Во-первых, никак не реагировать на причмокивание и жалостливые взгляды якобы сочувствующих и сердобольных соседушек, когда она чистит снежные завалы вокруг дома. Во-вторых, пресекать все разговоры о том, что ей еще не поздно обрести свое личное счастье. Так это что же остается? И так все отрезано, отсечено и сожжено в крематории памяти.

Но самое сложное даже не соседи и знакомые, а свое собственное внутренне я, с которым нужно теперь договариваться.

В свое время она увлекалась философией. Каждый мыслитель так или иначе высказывался о таком состоянии человеческой души как любовь. Ей казалось, что она тоже испытывала нечто подобное. Но тем не менее, глубоко внутри неизменно воспринимала понятие любовь как абстракцию, как желание человека скрыть низменную страсть и влечение за возвышенным и красивым понятием. Эдакий спасительный самообман, такой же, как многие призрачные цели. Она была убеждена, что заоблачные мечты гораздо более материальны, осязаемы и достижимы, чем все эти придуманные человечеством "пряники" и "морковки" в виде семейного благополучия, карьерного роста и социального статуса. Пространные описания в литературе ощущений человека влюбленного считала не более как элементом, склеивающим сюжет и необходимым для нанизывания увлекательной интриги.

Пока Светлана размышляла о том, что жизнь ее не сложилась (а это казалось очевидным и окружающим, и ей самой), о том, что она потерпела фиаско на последнем, ну пусть на предпоследнем забеге жизненного круга, ее отстраненный взгляд скользил по ажурным белым занавескам. Над окном она накануне повесила новогодние гирлянды. Праздник уже не за горами, ей хотелось создать себе настроение.

Проснулись воробьи, а Светлана все лежала и лежала, наблюдала за тем, как на мягких кошачьих лапах к дому подкрадывается пугливый зимний рассвет. Стоит сильнее с горки подуть ветру, как он сразу скроется в густоте можжевельника и за толстыми стволами старых лип. А между тем стайка воробьев облепила, чирикая, елку, которую она когда-то сажала с бабушкой. Теперь она так поднялась, что ее нижние мохнатые лапы простирались от соседского забора до самых стен ее дома, а макушка пронзала облака так, что по ее покатым бокам стекал снежный душ. По крупным новогодним шарам, которые она наскоро и хаотично подвесила тут и там на елку, прыгали веселые и радостные воробьи. Потом они ныряли в большую кормушку. "Круг замкнулся, все свершилось, все сценарии проиграны. Финита ля комедия", – заключила она.

По чести сказать, Свете уже далеко за сорок. Настолько далеко, что уже рукой подать до пятидесяти. В свое время она отдала предпочтение научной работе, углубилась в филологию, просиживала в библиотеках, пока подруги строили свое личное счастье. Да и есть ли оно, а если есть, то в чем заключается? Никому еще не удалось измерить степень его присутствия в жизни человека. По внешним обстоятельствам сложно судить о его наличии. Гирлянда вспыхнула сперва пронзительным пурпурным, потом изумрудным, затем по ней, словно в агонии, пробежала мигающая разноцветная волна.

Уже тонким фью-фью вторили чирик-чирику воробьев порхающие с одной еловой ветки на другую синички. Они поднимали своими крыльями снежную пыль, а потом кружились в ней хороводом. Птицы – ее верные спутники жизни. Никогда не предадут, никуда не улетят, будут вместе зимовать, встречать рассветы, исполнять приветственный танец, иногда даже биться в ее окно, стучась клювами в стекло. Это если долго залежатся утром и не насыпать вовремя семечки и пшено в кормушку.

Так что там она думала о любви? Все же как отчаянно хочется еще поваляться, раз в голову лезет всякий бред. Но она предпочла продолжить диалог с самой собой. Нет, ее, конечно, не бывает. Это точно. Даже если ей, такой чувственной, прочитавшей в пятом классе "Анну Каренину", "Мадам Бовари", новеллы Мопассана, "Человеческую комедию" Бальзака и, как ей казалось, рано понявшей жизнь, трепетно чувствующей каждое слово, каждый душевный порыв, с ее-то гипертрофированной эмпатией, и то не довелось пережить ничего, мало-мальски близкого к тому, что описывают классики. Она бы обязательно испытала, придумала бы себе, но только если бы эта любовь действительно существовала. Как дождь, ветер, снег. Но кто ее трогал, кто ее осязал? Вот злоба, зависть, корысть – о, сколько дани им отдают люди, выделяя при этом флюиды, которые приоткрывают отвратительные виды на душевные нечистоты. А вот любовь. Говорят, она окутывает влюбленных спасительным свечением, люди верят в ее целительную силу, в ее могущество. Но кто ее пережил? Светлана начала перебирать в памяти всех своих знакомых. Почему-то первой на ум пришла странная и далекая женщина Ксения, живущая в их деревне на окраине. Отшельница. Про нее ходили слухи, что она всю свою жизнь безответно любила. Но где был этот предмет, из-за которого стоило медленно себя убивать? Об этом история умалчивала. Тогда в детстве Светлана как завороженная смотрела на эту отстраненную женщину. Она хранила на себе печать безответной любви. Но так если любовь способна сгибать и сушить человека, то что же это за свет, который она несет? Что это за радость, которую она вселяет в сердце? Темная согбенная фигура Ксении никак не вязалась с этим понятием.

"Любви больше всего посвящено великолепных поэтических строк. Но все это не более чем красивые слова, которые помогают человеку преодолеть все тягости и всю рутину бытия", – продолжала рассуждать Светлана, параллельно вспоминая, что у нее сегодня на завтрак. Кажется, остались сырники с вечера. С черничным вареньем будет очень даже. Ммм. Так о чем, бишь, она? Ах, да. Конечно, поэты могли себе позволить жить страстями. Они их гасили, раздували, играли на струнах своих и чужих душ, рвали сердца, лишь бы поймать мгновения вдохновения и полета. Любовь придумали поэты, первые трубадуры и миннезингеры ублажали неискушенный слух средневековых дам, чтобы потом получить приглашение на обед или же пополнить свой кошелек звонкой монетой.

"Эк, куда меня унесло! В средневековье. А все лишь бы подольше поваляться и отложить рутинные дела. Нужно проверить корреспонденцию, отредактировать бездарные стихи объявившего себя поэтом стареющего бизнесмена, открывшего колбасный цех. Кстати, и он тоже, разумеется, голосил про любовь. Куда же без нее? Ну вот же! Пошлые рифмы о любви в обмен на упаковку колбасы. Такой был их уговор", – Светлана хмыкнула.

Печка за ночь выстудилась, дом окутала прохлада. Стекла двойных рам поймали за ночь множество морозных стрел, которые застыли на них резными пиками. Значит, хорошо начинает подмораживать. Птицы то и дело поджимали лапки.

Светлана привычным движением скользнула ногами в белые, вязаные черевички. Поежилась, растерла ладонями плечи, бросила на них пуховый платок. Зевнула, потянулась. В этот момент вдруг скрипнула калитка. Она замерла, обратившись в слух. Показалось. Давным-давно к ее дому люди забыли дорогу. Если чьи-то следы и появлялись на снегу, то это были собачьи лапы или кряжистые отпечатки прыгающих вокруг кормушки сорок. Крупных птиц Светлана кормила отдельно.

Прошло полминуты, и она явственно услышала скрип снега под чьими-то уверенными шагами. Не успев что-то подумать, она увидела, как мимо окна мелькнула мужская тень. Человек в шапке с помпоном задел еловые ветки, с них на него посыпался снег, а птицы, облепившие елку, с шумом и гамом сорвались. Поднялся переполох. С забора спрыгнул чей-то черный огромный кот и запрыгал по сугробам с поднятым, как у чернобурки, хвостом.

Света припала к окну. Да, это был он. Человек, которого она всегда ждала, с которым ее связывали мириады незримых серебряных нитей душевной близости. Говорят, дважды в одну реку не входят. Когда-то, в самой ранней юности, у них был короткий, но яркий роман, который закончился с ее отъездом. Но вот она вернулась спустя много лет. И совсем недавно они мельком пересеклись на проселочной дороге. Она шла из магазина с рюкзаком, а он – мимо проехал на машине, притормозил, но не остановился, видимо, смутившись. Жизнь закружила, но где бы она ни была, чтобы ни делала, воспоминания об этом человеке ее не оставляли.

Светлана кинулась к двери. Вспомнила, что она в одной пижаме, и это будет неприлично, сорвала с вешалки старое куцее пальтецо, в котором чистила от снега тропинку. Натянула на голову платок. Дверь в сенях покрылась толстым слоем инея, запор никак не хотел поддаваться. Окоченевшие от холода и дрожащие от волнения пальцы совсем не желали слушаться. Калитка снова скрипнула, загудел мотор отъезжающей машины. Светлана толкнулась с силой в дверь, как раненая птица. Но и тогда дверь осталась незыблемо-холодна в своем стойком морозном оцепенении.