Читать книгу Дым осенних костров - - Страница 1

Часть I. 1. Фальрунн

Дозорный отряд Наля неспешно поднимался извивающейся между поросших лишайниками скал тропой по направлению к городу. Расположение среди суровых гор, вздымающихся из-за глухого древнего леса, до сих пор надежно защищало королевство от любопытных путешественников и завоевателей. Здесь можно было наткнуться на ягодную поляну, бурелом, стаю волков, гиблые болота или нечто, о чем в Дневных Королевствах не принято говорить после захода солнца – и в любом случае никогда не найти дороги назад. Одни эльнара́й знали эти потайные тропы.

Он возвращался домой.

За очередным поворотом валуны и кустарники, заставлявшие дозор ехать цепочкой, расступились, и над покато уходящим ввысь, еще приветливо зеленеющим горным лугом и разверзшимся за ним рвом показались городские стены из грубо обтесанного гранита.

Наль улыбнулся. Члены отряда затянули веселую песню. Лучи солнца играли на их светлых шевелюрах. Эти четыре луны в дозоре были ничтожны для века эльнарай, однако все соскучились по дому, и предвкушение встречи с родными и друзьями, а также угощения и отдыха после долгого пути каждому согрело сердце. Ступив на цветущий луг, дозорные явственно ощутили и нечто иное, желанное даже для отважных, доблестных воинов: безоговорочную безопасность. Здесь только их владения, и недаром они готовы защищать их ценой собственной жизни. Наль ободряюще похлопал по шее своего коня, первым направляя его к мосту через ров. О возвращении именно этого отряда уже стало известно на стенах: слегка вьющиеся волосы молодого командира струились по плечам и спине расплавленным золотом, как у всех урожденных Фрозенблейдов.

На въезде в городские ворота стража и дозорные весело приветствовали друг друга. Каждый раз, возвращаясь, Наль испытывал эту радость, но сегодня был особенный день. Проехав ворота, он спешился и передал поводья своему оруженосцу, одному из самых юных членов отряда.

– Скажи моим, что я в городе и скоро буду, – велел он.

– Да, господин, – почтительно отозвался светлоголовый сероглазый паренек, принимая коня.

Наль вскинул руку, прощаясь со своим отрядом.

– Пусть день сияет вам, господин командир! – отозвались дозорные, повторяя жест воинского приветствия. – Да не погаснет твой очаг, командир Нальдеро́н!

Стук копыт их лошадей и колес обоза начал отдаляться.

* * *

С городской стены за спиной слышался оживленный говор и смех часовых. Город жил своей обычной жизнью, однако каждый в нем знал, что вскоре этому придет конец. Фатальные повороты истории возможно замедлить, отодвинуть, но не предотвратить.

Он быстро миновал тихий и пустынный в это время суток Сумеречный квартал, район твайла́ри, в основном работавших наемными дозорными на городских стенах и просыпавшихся с приходом темноты. При каждой вспышке охоты на ведьм твайлари приходилось особенно трудно. Они вызывали страх и подозрения одним своим видом, а сопутствующие ему особенности делали их легкой добычей для ополчений целых населенных пунктов. За последние десятилетия города ве́стери и нордов заполнились беженцами. Это вызывало скрытую напряженность. Дневные Королевства не могли вместить всех новых поселенцев, заставляя тех тесниться по Сумеречным кварталам или занимать комнаты на постоялых дворах, скитаясь ночами по улицам. И хотя решительное большинство твайлари изо всех сил старалось работать на принявшие их города – в благодарность, из гордости, чтобы не остаться в долгу, не быть обязанным, облагодетельствованным – часть ве́стери и нордов все чаще смотрела на них прохладно, как на обузу, занимающую чужие территории. Риск распространения «белого недуга» среди остальных народов через смешанные браки также привносил в отношения натянутость и отчуждение.

За колючей кустарниковой изгородью начинались склады. Здесь же располагались низшие гильдии. Огибая кучи нечистот от побочного результата производства ремесленников, Наль вышел на мощеную крупными розовато-серыми булыжниками мостовую. Потянулись узкие улицы с каменными домами в пару этажей. В небольших загонах попадались овцы. Куры искали упавшие между камней зерна. Двуликая кошка на крыльце проследила за ним своими словно раздробленными на карие и зеленые осколки четырьмя глазами. Из окон звучали обрывки голосов или песен, звон посуды, а над головой висело белье.

Он оставил позади таверну «Шустрый барсук», из дверей которой тянуло подгоревшим мясом. На ступенях устроился эльно́р в видавшей виды тунике. Лицо его, не утерявшее некоторых признаков красоты, было прорезано тонкими морщинами и пересечено шрамом. Пшеничные с проседью волосы выбились из простого пучка. Из-под одной штанины замызганных, протертых штанов виднелся деревянный протез. Эльнор невозмутимо набивал трубку, после чего принялся ее раскуривать.

Чье-то восклицание раздалось совсем рядом – эльна́йри в платье из небеленого льна уронила корзину. Множество свежих плодов рассыпалось по дороге – кейо́л саелло́н, месяц яблок, был на подходе.

– Куда же ты смотришь! – она всплеснула руками вслед задевшему ее под локоть испуганному юноше, чей запачканный рыбьей чешуей фартук уже мелькал вдали. – Ах, чтоб у тебя нос на морозе слипся! Столько добра под ноги!

С парой прохожих Наль нагнулся собирать яблоки.

– Да не погаснет ваш очаг, господин! Благодарю, друзья! Купите немного, отдам хоть за полцены, – повторяла эльнайри, обтирая каждое рукавом.

Он отсчитал торговке восемь завалявшихся в кармане бронзовых сычей и продолжил путь, хрустя на ходу оббитым кисло-сладким яблоком. Несмолкающий гул голосов приближался, перемежаемый мелодичным звоном колокольчиков. Наль повернул направо и оказался на краю торговой площади. Жизнь здесь кипела с первых проблесков зари до самого вечера; его даже кто-то узнал. Пожимая руку немолодого воина, он отметил знакомый взгляд – скрытое сочувствие вперемешку с довольно явным любопытством. Наль привык к такому вниманию. Он действительно был копией своего отца, чьи портреты украшали особняки и замки Северных Королевств: узкое белое лицо, тонкие и твердые, словно вырезанные в мраморе черты, темные соболиные брови и волосы цвета расплавленного золота. Среди своего красивого народа лорд Лонанга́р считался одним из самых прекрасных. Эльнарай называли его Золотым Цветком. Однако, с сожалением отмечали многие, цветок ядовит. Лорд обладал нелегким характером; нетерпелив и вспыльчив, остер на язык, порой резок и груб. От колкостей его не были защищены и придворные более высоких по статусу Домов. Желающих приструнить его на дуэли находилось, все же, немного: Лонангар одинаково искусно владел и кузничным молотом, и мечом, и кинжалом. Кто-то говорил, что должность при самом короле поторопились передать наследнику от его отца Мадальгара. Его Величество же ценил молодого Фрозенблейда за смелость, преданность и мастерство. Но все это прошло.

Обменявшись приветствием с воином, который явно служил когда-то под началом отца, Наль направился вглубь площади. Здесь начинались сырные палатки, а далее – чувствовалось по запаху – находился рыбный ряд. Отыскав монетную лавку, он обменял четырнадцать серебряных твайлийских лилий на одиннадцать серебряных норских звезд, две серебряные рыси и восемнадцать бронзовых кроленей. Курс твайлийского флерена против норского статера давно оставался в убытке.

У монетной лавки сидела неподвижная фигура в темном дорожном плаще. Из-под глубокого, полностью скрывавшего лицо капюшона падали на плечи совершенно белые, с серебристым отливом, волосы – твайлиец.

– С возвращением, господин! – окликнуло Наля несколько торговцев.

Шагая по родному городу, он чувствовал, что вернулся вовремя. За стенами эльнарских городов, защищенных неприветливыми горными массивами и непроходимыми лесами, гремели войны, государства меняли очертания, постепенно исчезали белые пятна с карт. Угасала очередная охота на ведьм. В это неспокойное время эльнарай особенно стремились найти опору и утешение в семье. Скоро он обнимет мать, дядю Эйруи́на и друзей. Была и другая встреча, которую он ждал с особым нетерпением.

Наль улыбнулся.

Период полномерных войн – продолжительных, изнуряющих сражений, осад с опасностью падения городов, был окончен Опустошительной войной, которую недавно начали называть Последней. Объединенные армии нордов, вестери и твайлари гнали орды орков с запада далеко в степи, сжигая по пути их стоянки и опорные пункты. С востока врага встретила армия исте́ров. Оплоты орочьих племен были сожжены и разрушены вместе с их примитивными техническими достижениями. Ушла великая угроза, но не переводились малые. Разоренные орочьи орды продолжали набеги на небольшие поселения, рудники и пастбища, пытались брать пленников и обращать в рабов. Древняя, заложившаяся еще до прихода Света ненависть между эльнарскими и орочьими народами выливалась в отдельные столкновения, нападения и битвы, а по периметрам Сокрытых Королевств продолжали, как и с первых столкновений, действовать оборонительные дозоры.

Чем ближе к королевскому дворцу, тем аккуратнее становились слегка расширяющиеся улицы, здания росли вверх. Фальру́нн и другие города вдоль Полуночных Гор выстроил и отстоял народ, пришедший сюда после Огненного Дождя, и все здесь – гранитные плиты, кружево лишайников, вырезанные в камне причудливые узоры, свист горного ветра в лабиринтах улиц, хранило древние воспоминания, таило суровую северную красоту. Эльвенара́й называли они себя, «живущие у рек». Именно это но́рское слово, слегка видоизменившись, вошло в общий язык для обозначения обитателей всех Сокрытых Королевств, а также по странному стечению обстоятельств слилось по звучанию с совсем другим, употребляемом в Мидгарде…

Наль миновал Чумную колонну – память всем погибшим за время моровых поветрий. Пора свирепствующих эпидемий в эльнарских королевствах миновала, но нанесенные раны навечно остались в памяти. Старшие поколения еще носили на своих лицах следы язв от осложнений чумы Жестокого голода. Прохожие, поравнявшись с колонной, склоняли голову в знак уважения перед горем и стойкостью, жертвами и выжившими. Склонил голову и Наль. То черное время унесло жизни его двоюродного прапрапрадеда и других родственников, которых он иначе успел бы узнать. Выжившие Фрозенблейды, не успев оплакать потери, несли службу в городских патрулях, пресекая беспорядки, охватившие королевство лихорадочным безумием. Чума, похоже, исчезла с тех пор бесследно, а на случай возвращения ее младших клевретов на плече Наля, как у всех достигших пятнадцатилетия эльнарай, был рубец от привитой гранитовой оспы.

Когда он достиг главной площади, астрономические часы на городской башне пробили полдень. Дни становились короче, и повсюду уже дышала осень. Солнце еще поднималось достаточно высоко, но прошли светлые ночи, жара понемногу спадала, а листья желтели, и кусты с ветками потяжелели от ягод и плодов. Не считая осеннего равноденствия, кейол саэллон – последняя пора праздников и веселья в годовом кругу до зимнего солнцестояния. Не за горами долгая зима, кромешная тьма ночей, трескучие морозы. В последнее время эльнарай ощущали все меньше уверенности с приходом холодов; мир неумолимо менялся, сжимаясь вокруг кольцом. Приходилось быть осторожнее, придирчиво, чтобы не столкнуться с людьми, избирать места для охоты, усиленно охранять свои леса, перерассчитывать ресурсы и возможности. Наль принимал вызов. Что бы ни принесло с собой будущее – испытания, лишения, скитания, вынужденность жить среди людей – все это не сломит духа воина. Оружейник, ювелир, на худой конец, обыкновенный кузнец, он сумеет обеспечить Амаранте и ребенку безопасность в любом месте.

В центральной части города располагалась таверна «Хрустальный Кубок». Здесь можно было отдохнуть с дороги с удобством. Трое высоких придворных чиновников у дверей заметили подающего надежды молодого командира и один за другим ответили на рукопожатие. Из всех только у него были такие руки – в мелких ожогах и порезах, с загрубевшей на пальцах и ладонях кожей. Наль не стеснялся своих рук, ведь это были руки мастера. Обменявшись приветствиями, он шагнул внутрь таверны.

Пол в «Хрустальном Кубке» был тщательно выметен, в воздухе витал аромат яблочного пирога. Большой очаг еще не разожгли, а на пустой стойке развалился огромный пушистый серо-коричневый кот. Кисточки на его ушах лениво подрагивали в такт новым звукам. Редкие посетители, в том числе несколько вестери в дорожных одеждах, наслаждались покоем и относительной тишиной. Темные волосы мгновенно выделяли их из местного населения.

Четверо молодых эльноров у окна были так поглощены игрой в Дивные Кристаллы, что даже не шелохнулись на звук шагов. Карта с двойным аметрином покрыла розовый кварц и усилила оникс, грозя вызвать на игровом столе «ночь» – положение, при котором один из игроков как бы теряется в темноте и выбывает из игры.

– К вам и пещерный медведь подберется незамеченным! – раздался над столом ироничный голос. Четверо вздрогнули и мгновенно вскинули головы. Деорва́ль с Мера́льдом вскочили первыми. Деор стиснул правую руку Наля на уровне груди и крепко обнял левой. Меральд повторил дружеское приветствие и все трое засмеялись, оглядывая друг друга. Остальные двое эльноров привстали, протягивая руки – приятель Меральда из городского дозора и сын главы Гильдии охотников.

– Эля, господин? – подоспел рябой хозяин средних лет с убранными в пучок пшеничными волосами.

– Вина, – улыбнулся Наль. – И немного закуски.

Сегодня был особенный день.

Игра была забыта, но никто не огорчился. Деор, Меральд, Уала́н и Гериэ́л жадно слушали новости из-за стен. Дозорные отряды пересекались между собой, патрулируя границы, пропускали ближних и дальних путников, и возвращение каждого отряда приносило в Королевства потоки свежей информации и не менее разнообразных слухов. Наль говорил, вертя кубок с вином в узких белых ладонях. Тонкие длинные пальцы бессознательно водили по витиеватой насечке, привыкая к следам достатка после непритязательных походных условий.

Рассказывают, в войне людей на севере Мидгарда у Свери́гг назревает новый противник. Их конфликты приобретают все бóльшие масштабы и угрозу, а изобретения не предвещают добра. Тролли обрушили мост на Плато Буранов; оборвано сообщение со всем Краем Полуночного Солнца до Нернларэ́львен. Беженцы из Фаральда́ра идут потоками на Сульгваре́т и возможно, не нашедшие приюта достигнут кораблями Юных Земель. Среди них много пострадавших от ожогов. Халлькадо́рский дозор оказывает им помощь: лагерь превратился в лечебницу. За Воющим Ущельем отряд Наля обнаружил покинутую орочью стоянку. Три дня рассеявшийся отряд шел по следу, а наутро четвертого настигнутый враг решился обернуться и дать бой. Нападение разбили, и эта черная шайка не рыщет более по границам Северных Королевств в поисках наживы и рабов.

– А что с дозорными, сбившимися с пути у Угрюмых Камней? – Меральд понизил голос до полушепота.

Все невольно оглянулись на окно, за которым светил ясный день. Существовали темы, не обсуждаемые без большой нужды после захода солнца, хотя молодежь и отчаянные охотники с близкими по духу товарищами собирались временами где-нибудь у камина или за столом таверны, чтобы вполголоса обменяться пугающими историями и слухами. К таким вещам относились очень серьезно.

Эльнарай легки, быстры и сильны. Умение передвигаться по лесу бесшумно и подражать голосам не раз выручало их в незнакомой враждебной обстановке, при невольном столкновении с людьми, а то и с орками. Эльнарай превосходно плавают и лазают по деревьям, всегда могут положиться на свою непревзойденную ловкость, острое зрение, тонкий слух и твердые руки. Леса и горы были их стихией, а человеческие города и деревни вызовом, испытанием, игрой. Пройти сквозь, не привлекая внимания. Оставив, быть может, лишь легкий шлейф недоговоренности и загадки. Замаскировать выдающую с головой, завораживающую взгляд красоту, сойти за обычного чужестранца, жителя соседнего населенного пункта, бродячего артиста, странника, торговца. Разузнать, что творится в Мидгарде, чего ожидать и к чему готовиться. Продать товар, собрать информацию и, не возбуждая подозрений, уйти назад, в безопасную сень деревьев, стряхнув с себя запах чужих городов, запутав для верности след.

Однако даже эльнарай не могли бродить по всем лесам беззаботно, и причиной тому не только дикие животные или загадочно мерцающие на болотах огни. С наступлением сумерек лес неприятно менялся, разделяясь на надежные, безопасные участки, и те, что обходили стороной. Особенно страшно было потеряться с товарищем или группой, потому что те, другие, тоже умели подделывать голоса, и услышав за деревьями отчаянный зов, стоило трижды подумать, прежде чем сойти на помощь с проверенной тропы. Даже твайлари избегали самых глухих участков чащи, некоторых полян и неожиданных троп. Все знали, что все же решившись, нельзя подходить к кричащему близко, пока тот не покажет лица. Если по виду это пропавший товарищ, но сердце подсказывает, что это не он, остается лишь бежать как можно быстрее и дальше, призывая на помощь Создателя и стараясь не споткнуться во тьме о корни или камень.

– Одного нашли, – также тихо ответил Наль. – Сознание его повреждено, хотя над ним работают хорошие лекари. Еще нашли обломанный кинжал другого и плащ третьего. Самые отчаянные продолжали прочесывать лес вокруг, когда мы отбыли.

В таверне «Хрустальный кубок» повисло тяжелое, неуютное молчание. Словно тени сгустились в углах и меж столов потянуло холодом. Смех сидящих в дальнем углу вестери, занятых своей беседой, разорвал мрачное напряжение. Друзья сменили тему. Налю принесли жареных грибов с рубленым зеленым луком, кусок овечьего сыра и пирожков с птицей. Остальные начали собираться: начиналась смена Меральда в городском дозоре, а Уалана ждало собрание гильдии. Военная Академия, где участвовал в обучении молодых воинов Деор, находилась на другом конце города.

– До скорой встречи, и наговоримся вдоволь! – прощались с Налем друзья.

– И нагуляемся, ручаюсь, – улыбнулся он.

Сегодня был особенный день.

2. Ледяные Клинки и Белые Волки

Сын второго королевского конюшего Эйверéт был хорош лицом и душой. Веселый и верный друг, он очень нравился А́йслин. Эйверет же любил ее с ранней юности, и она была близка к тому, чтобы однажды принять его ухаживания. Не стоило торопиться, ведь сами они были тогда, по сути, еще почти детьми. Занятия в Университете становились длиннее и серьезнее, однако после учебы и хлопот по родовому ремеслу их ждали подвижные игры, прогулки по Сумрачному лесу, купание в озерах или катание на лыжах и коньках. Особенно тихие вечера в любое время года прекрасно проводить за кружкой ароматного бодрящего напитка у костра, в чей треск вплетались захватывающие истории, песни и шутки. Молчаливое созерцание красоты окружающего мира эльнарай ценили не меньше, чем шумное веселье. Молчание хорошо и с друзьями, и в одиночестве, а когда второе оказывалось предпочтительнее, можно было обращаться к книгам о приключениях и сражениях Эпохи драконов, стихам, воспоминаниям праотцов. Тридцать-тридцать пять зим – пора первых чувств, испытаний себя в незнакомом и волнующем, пора беззаботных приключений и авантюр. Это процесс становления, когда движения сердца легки и еще возможны очарования, не получающие не только развития, но даже явного проявления, потому что это еще не любовь.

Юные эльнарай или, как назвали бы их жители Мидгарда, эльфы, изучали манеры и танцы, готовясь ко взрослой жизни и появлению при дворе. И на узорчатом полу танцевального зала, и в юношеских затеях и авантюрах блистал лорд Лонангар, сын королевского оружейника Мадальгара из рода Ледяных Клинков. Покидая кузницу, где он являлся учеником и подмастерьем своего отца, юноша с друзьями срывался за городские ворота, исследовать заброшенные пещеры к северо-западу от Иснало́ра, облазать деревья в Сумрачном лесу, перебежать Гиблую поляну до захода солнца и как бы невзначай опоздать к закрытию ворот…

Когда Айслин стала младшей леди при королеве, в кузнице замкового двора уже трудился мастер Лонангар. Как знатные девушки, так и простоэльфинки с кухни или прачечной невольно останавливались, чтобы полюбоваться через открытые двери на работу кузнецов, в особенности нового златокудрого оружейника. Проходящие мимо придворные смеялись, смеялся Лонангар со своим отцом и работниками, и сами девушки тоже смеялись.

Время неумолимо двигалось вперед, в неизвестность, что чем дальше, тем больше приносила неприятных поворотов. Так все быстрее и шире начинало распространяться по миру огнестрельное оружие, а через торговлю с истерами территорий Западных и Северных Королевств достиг табак. У эльнарай курение никогда не приобрело широкого распространения; оно считалось нездоровым и вульгарным, но лорд Лонангар курил, как дымоход, и отличался острым языком и излишней прямотой, за что его прозвали Ядовитым Цветком.

Род Фрозенблейдов вел начало от кузнеца Адальгера, ценного мастера среди беженцев, переживших Огненный Дождь. Так Фрозенблейды оказались приближены к роду вождя, и когда короновали первого правителя Исналора, несмотря на низший среди аристократов статус Третьего Дома, они неотрывно присутствовали в свите. Развитие свое посвятили незаменимым в среде эльнарай оружейному и ювелирному делу. Из них выходили превосходные воины. Многие командовали отрядами. Цвета Дома отражали его суть. Алый – цвет безудержности, огня и крови, проливаемой в бою, черный – суровость, неизвестность и стойкость до конца. И цвет достоинства, блеска – золото создаваемых мастерами украшений, золото волос представителей рода.

Вечерами Айслин часто задерживалась во дворе замка; пушистые друзья с нетерпением ждали ее в королевской псарне, виляли хвостами, норовили подпрыгнуть и лизнуть в лицо. Издавна предки ее, Ларетгва́ры, род Белых Волков, разводили собак для короны и аристократических семейств. Они служили псарями, егерями и дрессировщиками; белых волков Северные Короли держали в знак своего статуса. Все Ларетгвары имели с собаками и многими волками особую связь, более глубокую, чем у остальных. Так же род Эйверета, как никто, умел успокоить лошадей, Вьюжные Вóроны призывали воронов с дальних расстояний и понимали охотничьих птиц, а Снежнолуги и Ледяные Склоны находили потерявшихся в горах овец и меховых коров прежде пещерных медведей.

В тот вечер в псарне оказался Лонангар, кормивший кремовых с подпалинами норских гончих остатками своего ужина. Айслин показала своих любимцев и провела его к волчьему вольеру; он же вызвался проводить ее до дома. Вместо того незаметно для себя вышли они на берег Стролскридсэ́львен в месте, где та протекает у обрыва, и рассматривая под ногами расстилающееся до горизонта зеленое море древесных крон и зависшее меж горных вершин полуночное солнце, беседовали до утра. С тех пор все больше времени проводили они вместе, и когда однажды Эйверет увидел, как Айслин смотрит на оружейника на городском празднике, то понял, что потерял ее. У конюшего не было шансов соперничать с блистательным воином, с которого писали портреты для королевского замка. И с болью, тихо, Эйверет отступил в сторону. Это было тяжкой ношей для эльфа, чье сердце за всю свою долгую жизнь, возможно, не полюбит вновь.

Он так и не смог отказаться от своего чувства. Для Айслин он оставался хорошим другом; впрочем, чтобы не тревожить эту рану, та слегка отдалилась. Тяжко было видеть ее с другим, но было в этом и некоторое утешение. Эйверет понимал, что соперник, дерзкий, самоуверенный, вульгарный оружейник Его Величества, любит Айслин горячо и искренно, и сможет защитить ее, как никто другой. Нужно отдать должное Лонангару, одержав победу, он совершенно не поддразнивал проигравшего борьбу за сердце Айслин, и ни разу не пытался его унизить. Эйверет страдал, однако не мог ненавидеть того, кто сделал Айслин счастливой.

3. Чудо жизни

Из-под быстрых гибких пальцев выходила легкая шерстяная пряжа. Пламя в камине потрескивало, освещая просторный, увешанный гобеленами каменный зал. Хрустальный голос негромко напевал песню, уносящую по занесенным снегом горным лугам, сквозь ущелья и замерзшие водопады, туда, где танцуют снежинки над вечными скалами, а лес одет белым убором, зачарованный зеленым мерцанием небес. Лонангар подхватил припев. Внезапно замолчав, Айслин повернулась к мужу. Тот не отрывал от нее взгляда.

– Толкается, – улыбнулась она. Лонангар положил ладонь ей на живот. Айслин слегка передвинула его руку, наблюдая, как на лице его появляется тихая, теплая улыбка, которую знали лишь самые близкие. – Он узнает твой голос.

– Много ли на свете бóльших чудес?

Она положила голову ему на плечо.

Неясный шум на нижнем этаже сменился движением. На пороге зала появился слуга Лонангара Харгет.

– Господин… к вам пришли. Просят вас.

Оружейник поцеловал жену и поднялся.

– Я сейчас вернусь, – мягко сказал он. – Спой ему еще.

От него не укрылось смятение Харгета. Гостей в этот день не ждали. В холле у входа стоял раскрасневшийся от быстрой скачки королевский посланник с заплетенными песочными волосами и вышитым летящим вороном на тяжелом заиндевевшем плаще. На его ресницах таял иней. Дóлжно было пригласить гостя к столу, предложить хотя бы кубок вина, однако вид посла заставил отбросить добрую традицию. В ответ на поспешное приветствие Лонангар настороженно свел брови:

– В чем дело?

– Лорд, к Его Величеству только что прибыл гонец с юго-восточной границы. Орда Хроха не смогла отступить за Гвальскарэ́львен из-за обилия выпавшего снега. Теперь их накрыла зима. Терять им нечего; бои за предместья Сульгварета стали свирепы. Со дня на день орда прорвется к Тропе Дружбы. Тайр-лорд Тиральд убит.

– Да обретет дух его мир, – покачал головой Лонангар. – Он был доблестным командиром.

Айслин, заслышавшая взволнованный голос, прокралась к выходу на верхнюю галерею над главным залом, выходящим в холл, застыла под каменной аркой. Оттуда она с широко раскрытыми глазами ловила каждое слово.

– Снежно-сумеречный Альянс собирает подкрепление, – продолжал посланник. – Командиром войска альянса вместо тайр-лорда Тиральда назначены вы. Выступить необходимо сегодня же и как можно скорее.

– …Ах! – Айслин, прислушивавшаяся наверху в тревожном ожидании, согнулась от неожиданной боли.

Лонангар быстро повернул голову к лестнице.

– Стой здесь, – велел он посланнику и взбежал по ступеням.

Айслин, судорожно всхлипывая, зажала рот ладонью и отступила назад в каминный зал.

– Что?.. – отрывисто спросил Лонангар, разворачивая ее к себе и заглядывая в глаза. – Что случилось? – Брови его потрясенно изогнулись. – Ты слышала, да? – прошептал он.

– П-прости, – всхлипнула Айслин. Слезы покатились по ее щекам. Она вновь согнулась, ища рукой опору.

Лонангар бережно подхватил жену на руки.

– Лекаря! – закричал он вниз через перила галереи. – Госпожа готовится родить!

Весь дом пришел в движение. Вскоре узнали и об известиях, полученных господином, и о предстоящем походе. Мужская половина дома во главе с Харгетом сбивалась с ног, спешно готовя необходимое снаряжение и небольшие припасы, что могли понадобиться вне досягаемости обоза. Не забыли и поднести горячего вина гостю по нетерпеливому нервному жесту главы семьи.

– Но ведь мы ожидали не ранее старой луны! – растерянно восклицала юная помощница по кухне, поспешно ставя котел на огонь.

– От услышанного все существо госпожи пришло в потрясение, – говорила, наливая в котел воду, служанка Айслин. – Ох, как невовремя покидает нас господин!

Лонангару едва удалось побыть с женой; он перенес ее на постель и, как только вернулась служанка из кухни, начал переодеваться в походное платье. Королевский посланник ждал внизу, обязанный покинуть дом лишь вместе с командиром. Где-то там войско нордов терпело потери от рассвирепевшей от безысходности орды. Жестоким испытанием было оставить Айслин, особенно сейчас. Едва ли застанет он рождение их первенца, и не знает, вернется ли домой, если не смог этого даже командир Тиральд. Быстрым шагом направляясь в оружейную, Лонангар старался думать лишь о предстоящем походе, однако впервые выдержка воина подводила его.

Прибыла лекарь с помощницей: узнав о леди Фрозенблейд, они гнали лошадей сквозь метель от самой лечебницы. Айслин справилась бы и одна, но единственное, чем мог сейчас утешить ее Лонангар – обеспечить всей возможной, пусть хотя бы чужой, поддержкой. Окно спальни открыли. Снежинки закружились, падая на каменный пол. Со своим первым вздохом ребенок должен принять воздух гор и леса, среди которых явился на свет и с которыми отныне будет связан. Вскоре в спальню вошел Лонангар, уже в песцовом плаще и подбитых оленьим мехом сапогах, вооруженный и готовый в путь. Прислуга и лекарь почтительно отступили, когда хозяин дома, высокий, статный, исполненный внутренней силы и прекрасный, словно расцветший посреди зимы золотой цветок, опустился на колено у постели.

– Пусть беспокойство не посещает тебя ни на мгновение, – заговорил он, не давая горлу предательски сжаться. – Не зря получал я воинские почести. Под Сульгваретом и со мной достойные эльнарай. Мы вернемся с победой. Думай о себе и о нашем ребенке.

– Как же… – тело Айслин свела болезненная судорога. – Как могу не думать я о его отце?

Лонангар склонился совсем низко. Его не волновало присутствие лекаря или слуг, но мгновение это принадлежало только им двоим.

– Утренняя заря моя, зимнее утро, ясная звездочка. Сердцем я всегда с тобой. Ничто не разлучит нас, а лучшим утешением в походе мне будет твой душевный покой. Ведь мы с тобой одно целое…

Он взял жену за руку. Лицо его внезапно заострилось; скулы напряглись, а сжатые губы побелели. Дыхание Айслин стало ровным.

– Не надо… – прошептала она. Складка между ее тонкими, с кисточками, бровями разгладилась. Свободную руку она протянула, чтобы погладить его по лицу. – Мой зимний день, не трать себя, побереги силы… Они понадобятся тебе на каждом шагу…

– Вместе зачали, – возразил Лонангар, – как же оставлю тебя сейчас, когда пришло ему время увидеть мир? Вместе разделим и этот труд.

– Не перед походом, – мягко возразила она. – Прошу, подумай, как будем мы нуждаться в тебе вскоре.

– Мой господин, – виновато проговорил Харгет, вновь появляясь в дверях, – прошу простить меня… Посланник Его Величества спрашивает о вас.

Сосредоточенно нахмурившись, Лонангар опустил ресницы. Мгновения падали в тишине, и лишь за открытым окном выла метель. К ночи все дороги заметет наглухо. Лонангар уткнулся лицом в плечо Айслин, поцеловал хрупкие белые пальцы. Отпустил руку и быстро, не оглядываясь, направился к выходу. Вслед ему донесся тихий всхлип, пронзивший сердце кинжалом.

Тяжкий камень лежал на душе лорда, когда он спустился во двор, отдал последние краткие распоряжения вышедшим провожать слугам, погладил собак и крепко сжал в объятиях Эйруина.

– Позаботься о них, – глухо сказал Лонангар.

– Я сделаю все, брат. Ты же береги себя.

В потемневшем небе полыхало безмолвное зеленое пламя. Оно переливалось от бледно-нефритового до глубокого изумрудного, дрожало среди звезд, свершая свой извечный непостижимый танец.

Разжав объятия, Лонангар развернулся и пошел по занесенной снегом дорожке к воротам. Ее успели слегка протоптать лишь его конь да снаряжавший конюший. С каждым шагом дальше от дома, навстречу морозной тьме, ледяным ущельям, судьбоносной схватке. Он гнал прочь головокружение и зыбкую пустоту в солнечном сплетении. Ладонь немного ослабла, а пальцы дрожали. Королевский посланник приблизился, сочувственно опуская глаза.

Он поставил ногу в стремя.

Через дорожку из окна спальни вьюга донесла до ворот незнакомый, тоненький протяжный крик.

Оттолкнув посланника, Лонангар бросился назад, к дому. Рванул на себя дверь и, ничего не видя, взбежал по ступеням, задыхаясь от волнения.

Ребенка едва успели обмыть в приготовленной лохани. Служанка Айслин собиралась обтереть его, но обернувшись на шум, взволнованно улыбнулась.

– Мой господин…

Лонангар почти не заметил женщины. Все внимание его было приковано к новому обитателю дома. С нетерпением, затаив дыхание, принял он на руки беззащитное, хрупкое существо и завороженно склонился над ним.

– Наследник… – прошептал Лонангар.

Ребенок появился на свет здоровым, но совсем маленьким, от обрамленного золотистым пушком волос личика до крошечных розовых пальчиков. Он перестал кричать и с изумлением рассматривал проясняющимися глазами новое лицо, первое в своей жизни. Лонангар опустился рядом с Айслин и бережно передал ей сына.

– Мое зимнее утро…

Айслин, которой уже помогли опереться на подушки, обняла одной рукой ребенка, а другой коснулась щеки мужа.

– Ты успел…

– Небо было милостиво к нам. Теперь ни о чем не тревожься. Я вернусь, и вернусь с победой. Чудо видел я, и более того… – он смеялся и плакал. – Чудо жизни не зря было явлено перед этим походом. Оба вы в сердце моем. Посмотрев в ваши глаза, невозможно мне теперь проиграть…

Осторожно высвободив обе руки, Айслин потянулась к волосам Лонангара. Это не займет и минуты. Отделила прядь у виска и привычными движениями начала заплетать тонкую золотую косу.

4. Поступь весны

Две луны спустя, когда Лонангар вернулся, разбив орду шала Хроха, ребенка показали всему роду, а спустя еще луну – друзьям. Оба раза в особняке Фрозенблейдов празднование не смолкало до утра, яичный ликер, таргли́нт и бреннви́н лились рекой, а гости поднимали тосты за наследника и произносили ему пожелания. Златокудрый малыш удивленно, но без страха, с любопытством рассматривал незнакомые лица, а быстро освоившись, начинал ворковать, одаривая гостей очаровательной беззубой улыбкой.

И у Лонангара, и у Айслин не было сомнений в том, что ребенок особенный. Первое имя дали ему из языка людей Изумрудного острова, соседей Юных Королевств, слегка переделав его на свой лад. Славным, выдающимся звали его, и звучало это мягко и славно, со смягченным на горно-нордийский манер «л» на конце. Это была новая пометка в Книге Путей, где уже на следующий день после его рождения записали, что в 1314-м году Золотой Эпохи, в середине месяца долгой ночи, когда Солнце проходило через созвездие Лучника, при молодой луне, под Небесными Кострами у королевского оружейника Третьего Дома лорда Лонангара, сына Мадальгара, из рода Фрозенблейдов появился наследник. Второе имя эльф мог получить с возрастом, при проявлении определенных особенностей или черт храктера.

Плод любви Лонангара и Айслин был златокудрым, как все рожденные в Доме, и все более походил на отца, но Эйверет смотрел на него с теплом сквозь горечь, потому что это был ребенок его любимой. Каждый раз, посещая особняк Фрозенблейдов, Эйверет старался принести маленькому Налю какой-нибудь гостинец или поиграть с ним; он смирился, что не будет для него ребенка дороже этого.

* * *

С тех пор, как отца не стало, Наля преследовал страх, что прошлое забудется, затеряется во времени среди тысяч других образов и звуков. С утратой пришло осознание, что незначительных моментов в жизни нет. Он часто повторял про себя оставшиеся с детства, хрупкие воспоминания, чтобы те никогда не выветрились из памяти, и они оживали – туманными или яркими, но неизменно дорогими.

Самые ранние картины – отец берет его на руки и, смеясь, подкидывает к потолку. Отцовские руки сильные и твердые; он подолгу работает в кузнице, и на ладонях у него загрубевшая кожа и постоянные мозоли. От него пахнет свежей еловой хвоей, металлом и табаком, но Наль не знает, что последнее неправильно, и заливисто смеется вместе с отцом, хотя от полетов каждый раз захватывает дух.

Лонангар качает его перед сном, поменявшись с Айслин, носит на руках по дому и двору, попутно беседуя с друзьями или чужими эльнарай, раздает указания прислуге, свободной рукой раскатывает и тасует чертежи у себя в кабинете. Не спуская маленького Наля с рук, спорит с кем-то над картами, пригубляет вино, все смеются своим непонятным шуткам. Налю не бывает скучно. В ушах отца серьги, которые чуть слышно звенят при раскачивании, если в них мелкие камешки или металлические подвески – одна короткая и одна длинная. Иногда серьги состоят из ряда простых колец или одной подвески, и не звенят, но всегда интересно, какие будут на нем в новый день. На шее отца серебряный медальон. Наль то и дело тянет его в рот. Медальон не очень вкусный, кисло-сладкий и металлический, но привычный и красивый. Его может дополнять камень на отдельной цепочке. Металлы и камни естественны и важны для Наля, как игрушки и колыбельные матери.

Границы мира расширяются. В нем все больше действующих лиц, деталей и сложностей. Лонангар возвращается из военного похода, он хмур и молчалив, на усталом бледном лице лежит тень. Но проходит совсем немного по пути со двора в дом, и он словно оттаивает, обнимает мать и маленького Наля, губы трогает теплая улыбка. Из походов он обычно привозит подарки: металлические, глинянные или вырезанные из камня фигурки эльфов, лошадей, животных и птиц, парящих драконов с крыльями из тончайшей бумаги, деревянное оружие, редкие в Северных Королевствах сладости. Матери он дарит украшения и собранные за стенами города цветы, которые уговаривал распуститься и в самую ненастную пору.

Еще воспоминание: вечер в кругу друзей. Здесь воины-лорды, кто-то из гильдии кузнецов, придворные короля. Отец в массивном резном кресле, набивает трубку. Отблески камина освещают его. Струящиеся по плечам тяжелые золотистые локоны переливаются, словно по ним пробегает пламя, а в глазах сверкают веселые искры. Мать все время подле отца, смеется с ним, временами они берутся за руки. Наль на шкуре у камина слушает, затаив дыхание, и забывает про свои игрушки. Многое из обсуждаемого еще непонятно, но так интересно, что не хочется пропустить ни слова.

Изображение меняется: Лонангар разворачивает Наля к себе, соболиные брови сурово сдвигаются: «Ты действительно взял из кабинета рог единорога без разрешения? Не лги мне! Сын лорда не может быть лжецом!»

Многие образы размывались, сливались, как в плавильном горне, и оставляли после себя лишь налет горечи и пустоты.

* * *

В 136-м году Темных времен, на закате Золотой Эпохи, Налю исполнилось пять зим. Девять лун вынашивали эльнайри своих детей, но взрослели те не как человеческие. По достижении первых четырех зим жизни в росте маленьких эльфов проявлялось постепенно усиливающееся замедление. Этот разлад между жизненным опытом, накапливающимся на фоне еще детского устроения души, все более опережая телесное развитие, а позднее проявлявшийся в тяжком грузе прожитых лет при молодом теле и юношеском духе, неизгладимо запечатлелся в складе характера и культуры эльфийских народов. Твердость, мужество и даже жесткость сочетал он с весельем и жизнерадостностью. Эльфы любили праздники, танцы, песни, игры и смех. Искренно смеялись они за играми и танцами, искренно и скорбели, неся утраты и наблюдая ход времен. Мудрые в одном, в другом они могли до преклонных лет сохранять юношескую незрелость, и чувства порой брали верх над разумом.

Отец вернулся из похода глубокой ночью. Не ранее следующего полудня Наль смог наконец обнять его и, от спешки сбиваясь и проглатывая слова, изложил самые важные события за его отсутствие. Большой деревянный меч сломался, но не нарочно. На Звонком Лае и Лавине можно ездить верхом. Кузен Адруин научился ходить по лестнице. Клант из рода Холодного Камня говорит, что тмеры могут перелезть ночью через стену и попасть в город, а они не могут, потому что на стене горят факелы. Ледяной замок на главной площади растает весной, а хорошо бы не растаял. Внимательно выслушав все, Лонангар спустил Наля со своих коленей на пол, спрятал за спиной что-то с каминной полки и присел на корточки перед сыном, чтобы глаза их оказались на одном уровне.

– Смотри, что у меня есть для тебя! – и, к неописуемому восторгу Наля, протянул ему настоящий, в тисненых кожаных ножнах, небольшой кинжал с инкрустированной перламутром, бирюзой и кораллами рукоятью.

– Он не заточен, – заметил Лонангар, перехватив слегка встревоженный взгляд Айслин, когда Наль забегал по залу, восторженно размахивая извлеченным из ножен подарком. – Ребенку пора привыкать к настоящему оружию.

А когда в окрестностях сошли снега, а воздух потеплел и наполнился птичьим щебетом, Лонангар велел конюшему сменить свое седло и присел перед игравшим во дворе Налем.

– Собирайся, мы поедем на прогулку.

Настоящая прогулка с отцом по весеннему лесу, что могло быть замечательнее! Обняв на прощание Айслин и сгорая от нетерпения, малыш устроился в седле перед Лонангаром. Сначала они ехали рысью, потом городские ворота остались позади, и отец пустил коня галопом. Восторг захватил Наля целиком. Кусты, деревья, валуны стремительно неслись навстречу, а конская спина ходила ходуном, норовя подбросить маленького седока и скинуть под копыта, но безграничное доверие отцу, как когда тот подбрасывал его к потолку, заставляло чувствовать себя окрыленным. Это и вправду более всего походило на полет.

Когда-нибудь он тоже научится так ездить.

– Можешь взять поводья, – неожиданно сказал Лонангар.

А ведь только что Налю казалось, что бо́льшее счастье уже невозможно!

Отец не полностью отпустил поводий, чуть заметно придерживая снизу, но этого было достаточно, чтобы Наль ехал практичеки сам.

– Легко, – звучал над ухом близкий и надежный голос. – Чувствуй коня и стань продолжением его движения. Он сам знает, как идти, ты только направляешь.

Они выехали на обширную равнину. Позади и по правую руку расстилался Сумрачный лес. Каменные волны поросших мхами и лишайником низких сглаженных скал тянулись далеко вперед. По левую руку вставали непостижимые громады гор, вершинами касающиеся редких низких облаков, еще покрытые зимними снегами.

– Вон там, – показал Лонангар, – Край Полуночного Солнца, последний рубеж Северных Королевств. Несколько дней непрерывной езды, и мы достигли бы Плато Буранов. Далее идут Вечные Снега. Зима никогда не уходит оттуда. Справа, у края леса, отсюда еще не видно, лежит озеро Деларскре́н. В горах этих обитают тролли. Многие века назад мы изгнали их из окрестностей наших королевств, однако недалеко. Здесь они охотятся на пещерных медведей. Дозоры должны следить, чтобы ни те, ни другие не приблизились к поселениям.

От услышанного у Наля захватило дух и со сладкой тревогой засосало под ложечкой.

– А тролли не придут сюда?

– Нет; они избегают открытых пространств, особенно засветло.

– А ты встречал их? А пещерных медведей?

– Встречал, – усмехнулся Лонангар.

– А!

– Об этом расскажу позже, а сейчас смотри и слушай лес, небо и скалы.

Наль повиновался. Он никогда еще не оказывался так далеко от дома, и сгорал от любопытства. Небо над головой было немыслимо бескрайним, горы грозными, а плоскогорье бесконечным, теряющимся в далекой сизой дымке. Ему казалось, что из теней в горных уступах, каменных трещин на склонах, за ними наблюдают тролли. Было захватывающе гулять на самом краю опасности.

Спешившись, пошли неторопливо, оглядывая величественный суровый пейзаж. Со стороны озера донесся клекот журавлей. Наль, весело подпрыгивая, обегал мшистые кочки, пытался охватить взглядом все сразу, и сам не понял, как споткнулся о небольшой скалистый выступ и упал.

Детский вскрик долетел до Лонангара; сердце сжалось, как сжималось с каждым криком сына, начиная с самого первого, хотя тогда молодого отца охватил целый шквал счастья. Он резко обернулся, оценивая ситуацию. Наль заплакал: коленки и ладошки не успели зажить после прошлого падения, но он знал, что в такие моменты появляются родители или кто-то еще из близких, поднимают, и любящие ласковые руки дают утешение и чувство защиты. Но в этот раз отец отчего-то замешкался. Всхлипывая, малыш поднял голову и увидел Лонангара. Тот стоял шагах в десяти с совершенно непроницаемым лицом, и тоже смотрел на него. Это так удивило маленького Фрозенблейда, что тот даже перестал плакать. В детское сердечко закрались недоумение и тревога. Это действительно папа? Что если они забрели в опасное место, и пока Наль отвлекся, место папы занял Другой? Но ведь еще светло…

Нелегко было Лонангару ждать, оставаясь наблюдателем, однако он заставил себя выразить бесстрастие. Сынишка уже замолчал, хотя в глазах еще стояли слезы.

– А теперь – вставай, – проговорил Лонангар спокойно и твердо. – И иди сюда.

Странное чувство не отпускало Наля. Быть может, его разлюбили за неловкость? О таком и помыслить было невозможно, но он не понимал происходящего.

– Давай, – голос отца звучал также требовательно и ровно.

В растерянности хлюпая носом, Наль оперся на вновь ободранные при падении ладошки и встал. Коленки саднило, но недоумение пересиливало боль.

– Иди ко мне, – велел отец.

Поколебавшись, Наль сделал маленький неуверенный шажок, не сводя с Лонангара глаз. Затем другой, третий… Он шмыгнул носом и потер кулачками глаза.

– Иди сюда, – Лонангар широко раскинул руки.

Жест внушил некоторое успокоение. Близкие часто делали так, когда звали к себе или, играя, Наль подбегал к ним сам.

Еще несколько шажков, огромные детские глаза не отрываются от взрослых, таких же больших, глубоких, искристо-синих, как чистейшие сапфиры на снегу.

Лонангар кивнул и чуть заметно приободряюще улыбнулся.

Когда до отца оставалось совсем немного, тот опустился на колено и протянул руки к Налю. Доверие окрепло. Шаг, еще шаг, и Лонангар крепко прижал сынишку к груди.

Отец опять стал совсем своим, надежным, теплым, понимающим.

Когда маленькие ручки обвили его шею, Лонангар закрыл глаза. Пушистые золотистые волосы щекотали щеку. Сынишка всхлипнул еще несколько раз, но слезы уже кончились. А ведь впереди будет еще много падений, потом борьба с оружием и без, а всего через сорок зим – настоящие сражения, кровавые, жестокие, без правил и гарантий…

Наконец Наль немного отстранился, заглядывая отцу в лицо.

– Папа, ты рассердился на меня?

– Нет, маленький.

– Когда я упал.

– Нет; просто тебе нужно учиться подниматься самому, без всякой помощи. Даже если больно, даже если страшно.

– Почему?

– Ты вырастешь и станешь смелым и сильным воином.

– Как ты?

– Да.

– А тебе было больно на войне?

– Да; много раз.

– А страшно?

– Бывало иногда. Но в битве плакать нельзя. Потом – можно, но если испугаешься, заплачешь, опустишь руки и будешь ждать, пока придет помощь, то не сможешь защитить ни себя, ни других. А помощь… не всегда успевает вовремя.

– Я хочу стать, как ты, – прошептал Наль.

– Я научу тебя. Не торопи жизнь, маленький. Она движется вперед безудержно, не поймаешь и не замедлишь. Все случится в свое время. Менестрели сложат о тебе песни, и доблесть твоя засияет не менее, чем у праотцов Адальбранта, Лайзерена, Рейдара и Деруина, в честь которого ты получил имя.

Внезапное предчувствие пронзило Лонангара. Налетело горьким острым запахом полыни, гари и тления, заставив вновь быстро обнять малыша, чтобы не напугать, изменившись в лице. Наль почувствовал, как часто застучало сердце отца, но не понял причины, и просто доверчиво прильнул к нему. Глаза Лонангара расширились. Он замер, вглядываясь в нечто, едва доступное внутреннему взору, призрачное и изменчивое, как дым от костра на ветру. «Так ли? – одними губами прошептал он, прижимаясь щекой к макушке сына. – Так ли, и если да, то какой ценой?» Он вздрогнул: высокий трубный клекот пролетающих над озером журавлей вывел его из оцепенения.

Лонангар помог Налю отряхнуть разбитые коленки. Ребенок должен научиться самостоятельно справляться с болью и страхом. Тем не менее, свой первый урок он выдержал хорошо. Теперь он нуждался лишь в любви и принятии.

– Пойдем; здесь еще много всего, что ты должен увидеть. А маме скажем, что ты становишься взрослым.

5. Утрата. Обретение

Последнюю свою встречу с отцом Наль помнил очень четко. Садовник с волнением оповестил о возвращении господина, и почти сразу в конце улицы показалась конная процессия. Лорд Лонангар, как командир, ехал впереди на вороном коне с прошитыми бронзовой нитью поводьями. Въехав во двор особняка, спешился; золотые волосы трепал ветер. Мать бросилась к нему, замерла в его объятиях, а Наль радостно топтался у ног родителей, нетерпеливо дергая за одежду и ожидая окончания их долгого поцелуя. Наконец отец наклонился и крепко обнял Наля, поднял на руки. От него пахло металлом, потом, дорогой и кровью.

Шла Опустошительная война; шлейф беззаботности нечасто сопровождал в Сокрытых Королевствах даже песни и смех. В улыбках таилась, застывала в уголках губ, горечь. Сквозь смех звенела тревога. Тем отчаяннее смеялись эльфы, тем стремительнее становились танцы, руки держались крепче, шепот ласковых слов слышался скорее сердцем, едва доступный слуху, а тишина уединения оглушала все громче.

Движения Лонангара были скованными – он берег левое плечо. Пока он удалился в купальню – смыть с себя всю боль и ужас войны, а мать взялась проводить его, кухарка с помощницей спешно готовили праздничный ужин. Слуги накрывали стол в саду. День провели все вместе; рядом были отец и мать, дядя Эйруин и тетя Иделинд, которая по-детски тянулась к старшим братьям. Вскоре прибыла бабка Сигриэн. Дед Мадальгар рубился с орками где-то в лесах за Дорогой Дружбы.

Идти спать в тот день совсем не хотелось. Наутро проснувшийся раньше обычного Наль с нетерпением ждал родителей к завтраку, но спустились они только после полудня. Лонангар рассказывал о войне. Наль, сидевший у него на коленях, слушал, затаив дыхание. Просты, прямы и страшны были слова отца, хотя говорил он выдержанно и спокойно. Должно быть, только благодаря этому спокойствию, той самой безусловной надежности, что ощущала и мать, Наль продолжал живо слушать. Раньше его берегли от таких подробностей, однако скоро он достигнет уже десяти зим. К тому же он не раз высказывал желание стать командиром войска, как отец. Здоровой рукой Лонангар обнимал Айслин, другой придерживал сынишку, который то крепко прижимался к его груди, то отстранялся, ловя с расширенными от страха и любопытства глазами каждое слово и колебание голоса. На других диванах расположились члены рода, нашедшие время и силы для короткой встречи.

Вскоре Лонангар уехал. Эйруин остался в особняке с Налем и Айслин: в опасное время в доме должен находиться по меньшей мере один защитник. Им тот оставался и долгие зимы после Опустошительной войны.

* * *

Понесшие тяжелые потери Сокрытые Королевства постепенно возвращались к обычной жизни. Для Наля началось обучение в младшей школе при Университете. Как большинство, читать и считать он уже выучился дома, и мог писать фразы. Аристократам хватало времени для домашней подготовки, у простонародья же она проистекала из практической нужды.

Начальные классы развивали чтение, счет и письмо, изучали бестиарий Сокрытых Королевств, особенности своего края, предупреждения о таящихся за городскими стенами опасностях и травоведение, чтобы знать, что и зачем можно брать и не брать в лесу. Строгого деления на классы еще не было. Ребенок попадал на низшие уровни обучения, достигнув девяти зим, и занимал один из них. Со временем детей распределяли в устойчивые группы в соответствии с их уровнем подготовки. Начинались первые особые предметы. Их ученики, а позже студенты, будут оттачивать в течение всей учебы. Выпуститься из университета считалось подходящим за зиму-другую до совершеннолетия.

Книги о природе и жизни человека будоражили любопытство не только на занятиях. Как большинство сверстников, Наль с увлечением листал хрупкие желтые страницы томов и рассматривал иллюстрации. Где-то за горами и лесами бескрайние просторы Мидгарда населяли таинственные существа – люди. Для эльфят свидетельства о них были лишь косвенными. Вот перерисовка обнаженного человеческого мужчины с четырьмя руками и ногами, вписанного в круг и квадрат. Подпись внизу подчеркивает, что у людей, как у эльнарай, по две верхних и нижних конечности, а рисунок демонстрирует гармонию Вселенной и человеческие пропорции. Мужчина кажется очень сильным, необычно грузным и старым, а волосы его коротки, как у младенца. Далее книга заверяет, что люди куда более многообразны.

На развороте листов изображены мужчина и женщина в разные периоды жизни. Эту иллюстрацию эльфята изучали с особенным удивлением и интересом. Люди растут быстро, как дикие яблони, а достигнув наибольшего роста, начинают стареть. По внешности можно без труда определить их возраст. К старости у многих людей сильно меняются лица и даже рост, рано появляются морщины. Некоторые самые старые люди отдаленно напоминают лесных троллей. У мужчин с юности растут волосы в нижней части лица. Взрослеющие люди несут на плечах невидимый тяжелый мешок из страхов, болезней, печалей, желаний и забот, и со временем спины сгибаются под этим грузом. Глаза людей затуманены заботами и желаниями, что не поместились в мешок. В уши им постоянно шумит хор из мешка. Воистину волшебный народ!

Сидя за книгой дождливыми вечерами Наль водил рукой по страницам и шепотом повторял про себя открытия, которых не мог проверить еще много-много зим. «Большинство людей плохо знает окружающий мир и придумывает ему множество удивительнейших объяснений… Тебя могут счесть зловещим врагом или желанной добычей, а то и обоими сразу: берегись!.. Иные люди не только добры и мудры, а по воле Создателя прозревают все, но таковые чаще удаляются от мира… Душа человека может как пасть до мрачнейших глубин преисподней, так и вознестись к необозримым высотам чистоты и света… Тело человека немного холоднее… Уши человека сверху округлые, как листья ольхи или осины… Сердце человека бьется реже…»

Низшие искусства получали развитие в виде грамматики, риторики, каллиграфии и математики. Позже к ним присоединились азы общего эльфийского языка, естествознание с упором на флору и фауну Сокрытых Королевств и Мидгарда, этика, логика и диалектика, музыка, живописание и низшее врачебное искусство. Каждый должен был освоить принципы предупреждения заболеваний и уметь оказать помощь пострадавшему.

На вопрос, откуда берутся эльфы, старшие объясняли, что когда эльнор и эльнайри любят друг друга, то вступают в брак, и однажды в эльнайри зарождается семя любви. Оно превращается в плод любви – крошечного эльфа, который, достигнув времени, появляется на свет через открывающееся отверстие внизу живота. Это бывает нелегко и больно, но так приходит в мир новая жизнь, а эльнор старается быть рядом и облегчать труд эльнайри.

Ответ удовлетворял полностью, а когда с годами появлялись новые вопросы, слегка подросшим эльфам напоминали, что мир пронизан любовью, и во всем она находит проявления: к родителям, друзьям, детям, членам рода, меньшим братьям – животной твари; к самому миру, и к Создателю всего. Есть и особое проявление любви между эльнором и эльнайри. Иногда они уединяются и дарят друг другу тепло и нежность, крепко обнимаются и становятся как бы единым целым. Одежды снимают, чтобы сделаться как можно ближе. Так эльнор может передать эльнайри семя любви, из которого зародится плод.

В двадцать зим Налю прокололи уши. Теперь на него можно было оставить дом, когда старшие отлучались в поездки. Он получил необходимые основные познания не только по устройству особняка, но и по обязанностям лорда и ведению хозяйства. В этом возрасте эльф уже не ребенок, но еще не подросток. Он изучал литературу и поэзию Сокрытых Королевств, редкие руны, с недавнего времени слегка потесненные алфавитом западного и южного Мидгарда, высокую этику и духовность, философию и азы нордийского права. Более углубленными стали занятия по землеописанию и естествознанию, включавшему теперь историю зарождения и развития жизненных форм. Среди новых предметов появились астрономия и главенствующий человеческий язык близлежащих территорий. Вскоре обязательными дополнительными занятиями стали манеры, обращение с оружием, приемы самообороны и танцы. Началась низшая ступень Университета.

* * *

Игры и занятия потеснило вскоре нечто новое, удивительное, непривычное. Она была дочерью придворного советника из сильного и влиятельного рода, но Налю было мало дела до того. Во взоре ее сверкал голубой хрусталь, а волосы струились по спине, как серебристый, просвеченный летним солнцем поток Стролскридсэльвен с окрестных гор. Имя ее было сладким и обещало бесконечное счастье. Однако Амаранта принадлежала к Первому Дому, Дом Фрозенблейдов же какими-то ничтожными двадцатью зимами ранее поднялся до Второго, и часть Исналорской знати не могла понять решения короля. Еще на первом году обучения Наль вбежал домой с блестящими глазами и прыгающими губами:

– Почему Майнар из Кетельросов говорит, что мой отец погиб, не исполнив своего долга?!

– Майнар ошибается, – проговорила, бледнея, Айслин, и обняла сына. – Отец твой исполнил свой долг до конца, и тебе известно, как это случилось.

– Я сказал ему, что он хуже проглота и гигантской жабы за свои слова, а он… он… все равно продолжал!..

Понемногу Наль успокоился у нее на руках, а Айслин безмолвно обменялась взглядами с помрачневшим Эйруином. Если такое говорит ребенок, он услышал это от взрослых.

Неспособные идти против своего сердца, эльфы редко задавались мыслями о препятствиях, подобных разнице в статусе, однако Наль чувствовал, что, выйдя в свет, должен будет держать удар. Он хорошо видел, как напряженно и настороженно вглядывалась в него леди Нернфре́з, когда он прощался с Амарантой перед воротами украшенного резными башенками высокого особняка, но не слышал разговора, который состоялся позже.

Заходя пожелать дочери доброго сна, Клодесинда заметила на ее хрупком запястье незнакомый серебряный браслет с нордийским узором из переплетающихся лесных животных и птиц. Крошечные камешки молочно-зеленого хризопраза и сине-голубого агата рассыпались среди причудливо вытянутых, извилистых фигур.

– Дитя, откуда у тебя эта прелестная вещица? – спросила она.

– Это подарил мне лорд Нальдерон. Он сделал его собственными руками!

– Ах, сын оружейника, – невольно холодея голосом, произнесла Клодесинда.

– Королевского оружейника, мама! К тому же, разве это важно?

– Нет, – тихо качнула та головой. – Совсем не важно.

Покинув покои дочери, Клодесинда растерянно остановилась у стены. Совесть не позволила задать просящийся с губ вопрос. Быть может, это всего лишь дружеская симпатия? Но Амаранта уже не так мала. Зато так воспитана, изящна и дивно хороша, что нуждается в супруге-ровне, не менее. Когда красота ее засверкает в полную силу, взять ее в жены сочтет за честь даже король. Кронпринц Рана́льв помолвлен, однако правителю соседнего Лаэльдри́на Иверста́ну семьдесят две зимы, и он еще не нашел невесты. Вскоре Амаранта сможет сопровождать отца и мать в дипломатических поездках в Лаэльдрин не только в качестве дочери, но и полноправной леди. Возможно, детская симпатия преобразится в нечто более глубокое? Или это уже произошло с оружейником, и Амаранта перейдет из Первого во Второй Дом. Клодесинда вздохнула, направляясь к лестнице.

Время покажет.

* * *

После уроков Наль проводил много времени в королевской кузнице, как когда-то отец. Ему, старшему сыну старшей ветви Фрозенблейдов, по традиции полагалось вступить в должность королевского оружейника. В остальном первый сын рода осваивал оружейное ремесло, второй ювелирное, третий снова оружейное, и так далее. Юноше казалось, инструменты хранят прикосновения Лонангара, стены помнят его присутствие. Пока должность вновь занимал дед Мадальгар. Тот счастлив был учить внука родовому ремеслу и видеть его так часто, однако временами, внезапно, за работой или разговором юный Фрозенблейд замечал, как синие глаза деда исполнялись боли, а лицо сводила судорога. То же не раз происходило с гостящей в доме сыновей бабкой Сигриэн, и с дядей Эйруином. Тетя Иделинд иногда всхлипывала на полуслове, бросаясь обнимать Наля.

– Прости, – смеялась она, смахивая слезинки с ресниц. – Береги себя, пожалуйста. Очень береги.

Помимо оружейного дела живой любознательный юноша постигал ювелирное. Не было в этом особого дива – ведь его воспитал Эйруин. И ранее в роду случалось, что мастер брал на себя второе ремесло. Фрозенблейды пристально всматривались в наследника старшей ветви. Айслин помнила, как маленький Наль, упав, поранившись или обжегшись, сопел и сосредоточенно хмурился, стараясь не заплакать, и лишь победив себя, бежал за утешением. Эйруин, Мадальгар, пятиродный дядя Бринальд, а порой и другие тренировали его обращению с мечом и самозащите врукопашную.

Рост орков приблизительно тот же, что у эльфов, но отличались первые крупной, тяжелой костью и крепким, даже мощным сложением. Перед таким противником эльфы слишком хрупки. Преимуществами их являлись стремительная ловкость реакций и тщательно отточенное военное искусство. Наиболее близкий к боевым условиям опыт можно было получить лишь в очень юном возрасте и со взрослым противником, имеющем естественное превосходство в силе и массе. «Практикуйся сейчас, – говорили старшие. – Скоро ты вытянешься в свой полный рост и лишишься этой возможности.» И Наль следовал советам. С увлечением и жаром отдавался он тренировкам и не отступал, пока держался на ногах. В такие дни двор и сад заполнял звон затупленных мечей.

В виде отдыха пристально наблюдавший за воспитанником Эйруин предлагал тому кнефтафе́л – разновидность игры фигурками на расчерченном поле. Ларец с кенфтафелом передавался в семьях по наследству. В качестве материалов обычно выбирали оникс, гематит, жадеит, обсидиан, янтарь, горный хрусталь и лунный камень, рог или кость; простоэльфины могли довольствоваться и деревом. Фигурки вырезались с ювелирной тщательностью: Король в ниспадающих одеждах нес на голове крохотный венец, Варлорд в развевающемся плаще сжимал в руках маленькие мечи, Всадник застыл на взвившемся на дыбы единороге, Лучник натягивал свой боевой лук, а Волк несся по полю, подняв шерсть на загривке.

Король устанавливался позади войска. Перед Королем вставал Варлорд: самая сильная фигура в игре. По правую руку от Варлорда устанавливался Всадник, по левую – Волк; с боков их прикрывали два Лучника. С флангов в ряду располагались также Лучники, ближе к центру Волки, и два Всадника в середине. Еще один Волк и один Всадник вставали в первом ряду. Начать игру могла любая фигура, кроме Короля. Правила слегка варьировались в зависимости от формы игры и местного обычая, но защита Короля всегда оставалась одной из главных задач. Кто терял Короля, терял все.

Игра увлекала Наля; следя за войсками из зеленого авантюрина и белого кварца, он мысленно переносился на поля настоящих сражений. И однажды Эйруин улыбнулся, начав проигрывать все чаще.

* * *

Старшие ступени Университета подошли незаметно. Настала пора расставлять приоритеты согласно избранному на будущее пути. Как дочь члена Верховного Совета, Амаранта уделяла бóльшее внимание праву и экономике, таким важным языкам Мидгарда, как франкский, германский, англеский и нижнеземельский, музыке и тонким искусствам. Благородной леди в силу своей привилегии и отчасти обязанности путешествовать подобало быть готовой к самым разнообразным ситуациям, что предполагало владение хотя бы азами основного орочьего наречия. Налю, готовящемуся к военной карьере, пришлось взять целый объемный курс «Орочьи языки и наречья» для объяснения с врагом, а возможно, и участия в переговорах. Эти уроки были из самых неприятных. Вражий говор звучал как брань, но вдобавок приходилось знакомиться и с настоящей орочьей бранью, что эльфу не только на уста, но и на ум не придет. Чтобы не осквернять уст и слуха присутствующих, преподаватели показывали страшные и грязные слова на письме. Военное дело не допускало недопониманий, в худшем случае грозящих поражением. Также Наль более углубленно изучал право, мидгардские языки, а еще врачевание, особенно необходимое воину.

– Как можно полагать, что мыши самозарождаются из соломы! – возмущался Кардерет, пока студенты располагались для обеда в парке за Университетом. – Или не видели они мышей!

Урок изучения жизни и культуры людей только что окончился. Ветер звал пробежаться вместе с ним по усыпанной синими пролесками и весенними звездами лужайке. Над головой возвышалась астрономическая башня. Выветрившиеся от времени гранитные блоки поросли затейливыми лишайниками. На рассвете длинная тень тянулась до более приземистой зубчатой башенки Военной Академии, а на закате указывала на расположившуюся в преддверии Светоча, университетского квартала, таверну «Белый Волк».

– Люди плохо видят, и потому не могут различить ожидающей мыши, – пожал плечами Дероальт.

Кардерет фыркнул, раскрыл свой заплечный мешок и достал оттуда пирог с сушеными яблоками и шалфеем.

Теролай поймал приятеля за руку и со смехом встряхнул:

– Телята зарождаются из стога сена, щенята из соломы, постеленной в конуре… Нет, что-то эта сухая трава слишком изобретательна, нужно больше разнообразия!

– Ты забыл про грязную сорочку в качестве важного условия, – фыркнула Фенрейя. Обсуждение чудных и чуждых людей, их постепенно проясняющегося на лекциях быта и поверий, сделалось для студентов обычаем, наряду со спорами о неприязни лесных троллей к некоторым растениям и холодному железу и пересказами охотничьих историй о крылатых оленях.

– Ягнята зарождаются… – Бейтирин наморщила нос, продолжая игру. – Только не из травы…

– Котята – из мотков пряжи, что они постоянно путают, – улыбнулась Амаранта.

Наль с трудом оторвал от нее взгляд и откусил от черничного пирога, который давно держал в руке.

– А лесные коты – из мха и перезимовавших листьев, – добавил он.

– Если люди не видят ничего вокруг, то могут знать что-либо лишь о себе, – хмыкнул Мерхард, заканчивая свой обед.

Студенты притихли. Каким образом зарождаются высшие существа, эраай, они до конца еще не знали сами.

– Явно не как животные, – убежденно озвучил Дероальт повисшую в воздухе мысль.

Остальные дружно поддержали. В безмятежный полуденный час можно было услышать от «Белого Волка» перебор струн лютни и задумчивый мотив флейты. Менестрели наигрывали мелодии для привлечения посетителей.

– Люди действительно видят не дальше своего носа, – заявила Фенрейя. – Дядя Себерн говорит, можно пройти мимо человека в лесу, в городе, в доме, а тот даже не заметит.

Наль воздел руки к небу:

– Как удается им при этом успешно охотиться?

Всем хотелось подольше обсудить противоречивую природу людей, однако разговор прервал короткий медный удар колокола. Перерыв окончился.

– Что у тебя сейчас? – спросила Амаранта, изящно поднимаясь с земли и откидывая за спину переплетенные с металлическими бусинами платиновые волосы.

Тот протянул ей оставленную на траве сумку и невольно задержал руку дольше необходимого, когда пальцы их соприкоснулись.

– Орочья ругань, – усмехнулся он наконец. – Уже заранее вянут уши.

Не только Фрозенблейды с вниманием и заботой наблюдали за взрослением наследника Лонангара. В одну из редких и непродолжительных встреч Эйверет, оставшись наедине с Айслин, осмелился просить ее руки.

– Сын твой скоро станет полноправным лордом; ты знаешь, что он дорог мне, как близкая кровь, – говорил Эйверет, – и теперь я спокоен за него. Ты же свободна связать свою жизнь с избранником, если пожелаешь; знай, что я приму любое твое решение, но всегда буду ждать тебя.

Айслин устремила на старого друга испуганно распахнутые хрустально-голубые глаза.

– Я не могу думать об этом до его совершеннолетия, – прошептала она.

* * *

В этот раз было объявлено о раздельном уроке здравознания и врачевства, как случалось иногда; новости не придали особого значения. Леди Кериден вызвала девушек в один из учебных залов, однако лорд Гвенкалор не торопился объявиться. Наль с товарищами радовались продленному перерыву. Одни играли в Дивные Кристаллы, иные увлеклись планами на будущее, кто-то затеял шуточную потасовку. Лорд Гвенкалор заметно опоздал. Он отвел юношей в самый дальний в коридоре учебный зал, а потом рассказал все о том, как происходит уединение в спальне между супругами. Существовал повсеместно принятый метод изложения данной темы – сдержанно и сухо, но достаточно подробно, дабы не оставлять места нездоровому любопытству. Наль уже давно подозревал что-то подобное, однако рассказ вызвал в чувствах юных эльфов немалое смущение. Когда урок окончился, оказалось, что девушек уже отпустили. Это был последний урок учебной седмицы. Мысленно Наль от души поблагодарил преподавателей за мудрое решение. Он не был уверен, что осмелился бы вскоре после такого посмотреть в глаза Амаранте, тем более что она только что слышала то же самое.

Со многими темными сторонами жизни пришлось столкнуться юным эльфам уже в учебных стенах. На курсе «Искажений Природы» они узнали о том, что среди высших существ, эраай, случаются злоупотребления дарами брака без его фактического заключения и супружеская неверность, узнали о существовании насилия и заключения брака против воли одной или обеих сторон. Всю литературу можно стало читать без цензуры, однако долго еще, ужасаясь открывшемуся, студенты не могли взяться за нее.

Узнать о смерти было гораздо проще: если не эпидемии или далекая, туманная старость, то войны быстро открывали правду. Уже маленькие эльфы знали, что тело живо, пока живет в нем душа. Однако со временем тело слабеет, истончается, и однажды становится неспособным удержать ее. Если же на войне или в несчастном случае тела получают слишком тяжкие повреждения, то ломаются, как хрупкий сосуд, и души отлетают. Самый востребованный раздел врачевания, травматология, ставил задачей обучить каждого навыку спасения жизни – чужой или своей.

И вот позади остались Университет и выпускные экзамены, из которых Наль более всего преуспел в естествознании, языках и праве. Он не планировал получать ученую степень, и потому мог никогда более не посетить здания с остроконечной астрономической башней и резным шпилем, не подняться по главным ступеням меж лежащими на страже каменными единорогами в просторный гулкий холл, чей потолок терялся в сумерках, не прочитать наставлений, выбитых рунами на фризах коридоров. Длинное, как шея камелопарда, обучение достигло цели – по окончании Университета эльф должен быть полностью готов к любым сторонам жизни в обществе. Оставался последний штрих.

6. Двор Перехода

Вскоре после дня своего сорокапятилетия, в конце месяца долгой ночи, он отправился во Двор Перехода. Проводы были недолгими: все успели наговориться и наобниматься накануне. К ночи в доме остались лишь его обитатели. Наконец последние краткие напутствия были произнесены, последние объятия подарены, и заметно вытянувшаяся за несколько зим тоненькая фигурка в подбитом мехом тяжелом плаще и с дорожной сумкой через плечо растворилась в кромешной тьме и тишине раннего утра. Внутренне прощание далось Айслин и Эйруину особенно трудно: в следующий раз они встретят воспитанного ими ребенка уже взрослым.

Для Наля все это являлось скорее увлекательным вызовом с примешанной к сладкому волнению ноткой тоски. Тончайший молодой месяц среди колких звезд висел над оцепеневшим городом, знаменуя начало нового жизненного этапа. Редкие силуэты прохожих казались призрачными на фоне окутанных глубокой тьмой замерзших зданий.

Двор Перехода располагался в северной части Фальрунна. Чтобы достичь его от особняка Фрозенблейдов, нужно было пересечь Сосновый квартал на северо-запад, миновать тяжелое вытянутое здание лечебницы с вырезанным в камне Древом жизни на фронтоне и пристройки в виде обнесенных оградами двориков для прогулок, обогнуть изрытую по склонам глубокими морщинами скалу, сглаженную сверху ледником, и оставить по левую руку кусочек леса – несколько кривых маленьких сосен, кусты и густо поросшие мхами валуны. К западу от примыкающего к Военной Академии Двора Перехода располагался Светоч и его главное здание – Университет, а далее, через Квартал Ремесленников и Мясницкий Квартал, вблизи городской стены, находилась скотобойня.

Пока он дошел до Двора, брови и ресницы покрылись густым инеем. У массивных глухих ворот стояла другая фигурка, такая же худенькая и одинокая, немного пониже Наля. Она позвонила в колокольчик, чей глубокий мелодичный звук негромко, но отчетливо разлился по окрестным улицам, и обернулась. Свет фонаря на стене осветил лицо девушки. Оба вошли во Двор вместе. Когда створка ворот с тяжелым стуком захлопнулась за спиной, в груди Наля сладко ёкнуло. Теперь он не выйдет за ограду до самого Дня совершеннолетия.

– Туда, – указал один из стражей на главный вход, по сторонам которого горели высокие светильники.

Приблизившись, юные эльфы заметили статуи крылатых оленей у крыльца. Их рога увивали каменные дикие розы.

– Волнительно, правда? – обернулась девушка к Налю.

Окованная металлом дверь примерзла к косяку; открыть ее с первого раза не вышло. Очутившись в полутемном холодном гулком холле, они представились дежурному и были направлены в один из близлежащих залов.

Зал оказался чуть более приветливым. Он был совершенно лишен мебели, но по крайней мере, здесь горел большой очаг, и многочисленные светильники освещали помещение достаточно ярко. Часть противоположной окну стены занимал гобелен, изображающий традиционные нордийские мотивы в виде причудливо переплетенных ветвей, животных и птиц. Несколько юношей и девушек уже стояли тут, взволнованно переговариваясь вполголоса. Стайка простонародья сбилась в группки поближе к выходу. Глаза у всех лихорадочно поблескивали. Некоторые выглядели особенно бледными и усталыми – очевидно, они прибыли из Эстадрета и деревни Лимр, и пустились в путь еще накануне ночью.

Наль оставил у входа заиндевевший плащ с вышитым на груди гербом Фрозенблейдов и перчатки, и прошел к первому просвету между юными аристократами – покрытому морозными узорами узкому окну. Он желал находиться как можно ближе к центру, где, несомненно, будет держать речь кто-то из наставников. Из щелей тянуло резким холодом. Хотелось погреться у очага, однако он поборол позорную слабость и лишь немного передвинулся к стене. Амаранта еще не появилась. Он обменялся кивками со знакомыми и погрузился в размышления о перспективах будущего.

Когда в жизнь выходит член чем-либо выдающегося рода, внимание всех обращается на него. Наль не сразу понял, какой груз несет на своих плечах, однако с годами ощущал это все отчетливее. Будучи Третьим, а с недавних пор Вторым Домом, Фрозенблейды задали столь высокую планку в ювелирно-оружейном мастерстве и военном деле, что удерживать ее придется немалым потом и, как становилось очевидным, кровью. Мечтая о должности командира войска, в детстве он думал о доблести и бесстрашии. Защита королевства завораживала образами героических свершений. Перед глазами стоял отец – стойкий, надежный, красивый и почти всесильный. Наль дал себе слово, что станет таким же. И он собирался сдержать его, во что бы то ни стало. Невзирая на то, какие детали и подробности открывались ему в последнем рассказе Лонангара, какие узнавал он сам, выходя из мира игрушек и колыбельных перед сном в мир настоящих мечей, стертых трудом рук, побед и разочарований.

Все обернулись на шорох из коридора. В зал быстро вошли взволнованные и раскрасневшиеся Амаранта с Бейтирин, а за ними еще двое. Амаранта пересекла зал и встала рядом с Налем. Они молча смотрели друг на друга, разделяя ответственный и поистине волнительный момент. Теперь проявить свою честь должен он сам. Доказать не только себе, но и окружающим, что достоин стать командиром, достоин любви и невесты из Первого Дома.

Внезапно все разговоры стихли: в зале появился высокий взрослый эльнор с жестким лицом и туго заплетенной пшенично-пепельной косой. На щеке у него виднелся характерный рваный рубец – след от моргенштерна. На эльфе была простая туника из тонкой темной шерсти, но украшенный резьбой и полудрагоценными камнями низкий кованый воинский пояс указывал на принадлежность к аристократии.

– Встать в ряд, – негромко скомандовал он, и подобравшиеся подростки поспешно выстроились вдоль стены.

Эльнор вышел на середину.

– Я лорд Эльга́рт, сын Тере́сса, из рода Кронгароа́т, и ваш главный ментор. Пусть каждый назовет себя и свой Дом. – Без тени улыбки он кивнул первому в ряду.

– Лорд Первого Дома Дероа́льт, сын Гислена, из рода Стерфаро́с, – отрапортовал паренек.

– Леди Первого Дома Амаранта, дочь Радба́льда, из рода Нернфре́зов. – Ее голос чуть заметно вибрировал.

– Лорд Второго Дома Нальдерон, сын Лонангара, из рода Фрозенблейдов, – отчеканил Наль, когда пришла его очередь.

Эльгарт смерил его взглядом холодных стальных глаз и почему-то снова коротко кивнул.

Когда знакомство было окончено, и простоэльфинка Би́рна, дочь Недва́ра, из рода Серых Белок, представила себя, вновь заговорил Эльгарт.

– Итак, до вашего вступления во взрослую жизнь осталось полгода. Вы здесь для того, чтобы сделать это наиболее достойно. Для тех, кто не имел желания или возможности готовиться ранее, это последняя возможность. Получаемые за испытания баллы должны послужить вам дополнительным стимулом, а не поводом перегрызться. Любое нарушение установленной дисциплины повлечет за собой наказание, затрудняющее прохождение испытаний.

Все уже знали, что это такое, по рассказам старших. Девушек оставят без еды, а юношей выпорют.

– Мы называем вестери, твайлари и истеров своими братьями и сестрами, – продолжал Эльгарт. – Тем более братья и сестры мы друг другу. В жилах наших течет кровь прародителей, возведших Северные Королевства с надеждой оградиться от враждебного мира, обеспечить потомкам защиту и достойную жизнь. Потом и кровью дались им и последующим поколениям эти труды. Моровые поветрия сеяли боль и разлуку порой более жестоко, чем лезвие меча. Вы живете сейчас благодаря тем, кто выжил тогда. Лишь недавно исчезли из Королевств по эту сторону Мидгарда драконы, которых приручили и вывели прародители, и с которыми шли в бой еще ваши деды, защищаясь от орочей напасти. Множество слез было пролито в воспоминаниях прошлого и битвах за будущее. Грядет ваш черед оберегать, защищать и являть достойный пример. Куда бы ни привела жизнь, необходимо взрастить, сохранить, нести в себе самое ценное, самое светлое, и только тогда оно будет сиять и другим. – Эльгарт обвел притихших юных эльфов твердым взглядом: – Ожидание совершеннолетия часто сопряжено с мечтами о свободе. Однако свобода порождает ответственность. Однажды приняв на себя, ее нельзя более сбросить – и остаться собой, как нельзя остаться собой после потери чести. Все мы живем под одним небом. Все видим одно солнце, которое, по воле Создателя, равно дарит свет свой достойным и недостойным. Да опасается каждый коварных помыслов, что ослепляют душевные очи при здравии телесных, ввергая душу и тело во тьму гордыни и самомнения. Таковые заставляют видеть себя достойнее других ввиду дарований, истинных или мнимых, что равно отнимутся на смертном одре, кроме сокровищ – или скверны – душевной. Слабому – помоги, бедного поддержи; ценность каждого в том, что он отдал бескорыстно. Стремитесь заводить среди своих не врагов, но друзей. Все мы подданные одного короля. Вы так же как ваши отцы и матери принесете ему присягу и случись беда, плечом к плечу будете защищать Его Величество, Исналор, родных и друзей. Так плечом к плечу бились ваши старшие сродники. Вступая во взрослый мир, подумайте, что привнесете вы в него. Пошел последний отсчет.

В зале воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием камина.

– Вам покажут ваши спальни и обеденный зал. – Эльгарт сделал движение плечами, словно освобождаясь от невидимой ноши, и кивнул кому-то в темном провале коридора. – Жду вас в малом тренировочном зале через час.

* * *

С собой Наль собрал, как полагалось, три смены нижнего белья и одежды, уместной для занятий трудом и борьбой, сапоги на предстоящие весну и лето, костяной гребень, пару бусин и несколько заколок для волос, щеточку для зубов, пузырек зеленоватой хвойно-мятной пасты и бутыль ароматного хвойного масла. Изредка кто-то из воспитанников предыдущих годов пытался пронести во Двор какую-нибудь памятную мелочь из дома или нечто вроде пузырька бреннвина на спор, но подобная дерзость не заканчивалась обычно ничем хорошим.

Спальни девушек находились в западном, а юношей в восточном крыле здания. Аристократов и простонародье разделял небольшой коридор между рядами кроватей. Сориентировавшись одним из первых, Наль бросился вперед, успел достичь кровати подальше от замерзших, веющих холодом окон быстрее, чем посягавший на то же место Дероальт из Первого Дома, и для верности с размаху сел на нее. Оставив свою дорожную сумку под кроватью и повесив на спинку оттаявший и покрывшийся крупными каплями плащ, Наль вместе со всеми поспешил за одетым в строгую темно-серую форму пареньком немного старше себя в располагавшийся на первом этаже обеденный зал. Помимо более-менее протопленных помещений, где воспитанники уже побывали, здание казалось неприветливым, пустынным, застывшим в зимней спячке. В коридорах горело ровно столько факелов, сколько требовалось для различения поворотов, а стены в их свете блестели от подтаивающей изморози. Тишина нарушалась лишь редкими тихими голосами кратко переговаривающихся подростков. Девушки дышали на пальцы.

Два ряда столов обеденного зала, по одному на каждое сословие, были уже накрыты. Судя по длине столов, Исналор знавал времена, когда воспитанников являлось вдвое больше. Здесь тоже было сносно протоплено, а расставленные на столах разветвленные подсвечники позволяли осмотреться.

Аристократам и простонародью предлагалось одно и то же. Все были очень рады горячим тонким пирогам с бараниной, засахаренным яблокам со щепоткой корицы и заваренным в кипятке листьям брусники. Тем не менее, ели торопливо, озираясь и взволнованно переговариваясь: первый день во Дворе Перехода только начинался.

7. Горькие уроки

Малый тренировочный зал был так же хорошо освещен, как и приемный, так же пуст, и лишь вдоль дальней стены располагались полки с самым разнообразным холодным оружием. На окованной металлом узкой двери в дальнем углу висел внушительный замок, который не мог не притягивать к себе взглядов.

– Кто из вас может назвать основную разницу между длинным и боевым мечом? – спросил Эльгарт, когда все почтительно смолкли и устремили на него взгляды.

– Я, – вырвалось у Наля, прежде чем он успел это осознать.

Эльгарт кивнул с чуть заметной усмешкой:

– Кто еще?

Кто-то чуть слышно пробормотал, что длинный меч длиннее. На лицах юных эльфов невольно проступили сдавленные улыбки.

– Длинный меч рубит сокрушительно, да его не сдержать в одной руке, – взволнованно проговорила простоэльфийка Бирна, на долю мгновения опередив Дероальта из Первого Дома. – Боевой же и тот хорош, сгодится для одной руки, а в другой щит или кинжал, – она осеклась и бросила на Дероальта и Наля быстрый смущенный взгляд, словно прося прощения за своеволие.

– Неплохо, – заметил Эльгарт. – Кто уже сподобился держать меч в руках и способен показать что-то на деле?

Примерно две трети воспитанников шагнули вперед. Ментор заложил руки за спину, оценивающе разглядывая обращенные к нему оживленные юные личики.

– К испытаниям каждый сможет развить свои навыки. Результаты покажут, чего вы приблизительно будете стоить в настоящем бою.

В малом тренировочном зале проводили теперь до четырех дней в седмицу. Всего было их четырнадцать юношей и девять девушек, одиннадцать аристократов и тринадцать простоэльфинов, готовящихся стать полноправными гражданами и подданными короля Ингерáльда III.

* * *

Подготовка не ограничивалась тренировками с оружием.

– Я не обязана этим заниматься! – возглас Бейтирин расколол освещенный дрожащими факелами коридор.

Подростки, ведрами переносящие с черного хода в кухню снег со двора, невольно обернулись.

– Увы, вам придется, леди. – Наставник Тергаль выражал всем своим видом и голосом полную доброжелательность. – Другой одежды вам не дадут.

Сверкнув глазами, Бейтирин бросила в его сторону уничтожительный взгляд:

– Я расскажу отцу, и тебя привяжут к позорному столбу!

– Непременно, леди, – улыбнулся Тергаль. – Если только я нарушу чем-либо закон.

Безмятежная стойкость немного охладила пыл юной аристократки. Тон зазвучал примирительно:

– Мне ни к чему это умение. У меня достаточно прислуги.

К ним приблизилась наставница Флориэт.

– Можете не стирать, леди Бейтирин, – также ровно проговорила она, но от слов женщины повеяло холодом. – Здесь не орочья орда, и ни к чему не принуждают силой.

Девушка бросила на нее раздраженный взгляд и открыла рот, но Флориэт первой озвучила ее мысль.

– Мы отпустим вас домой прямо сейчас; вы не пройдете День совершеннолетия.

Виднеющиеся из-под бледно-золотистых кос уши Бейтирин заалели. Она заморгала, стараясь сохранить достоинство и лихорадочно ища выход из положения. Чуть поодаль Амаранта, остановившаяся, чтобы поддержать подругу, опустила глаза. Ей не хватило дерзости, а быть может, наивности, выразить свое возмущение открыто; в конце концов, все знали, куда и зачем пришли. Опрометчиво было рассчитывать на исключение.

Бейтирин пробормотала совсем тихо:

– Но это излишне… как простоэльфийка!

– Вам нужно постирать лишь собственные вещи. В любом военном походе женщины простонародья стирали бы и всю одежду мужчин.

Сравнение пришлось не по душе, однако напоминание о походных порядках заставило девушку закусить губу и замолкнуть.

Флориэт скрестила руки на груди.

– Небесполезно узнать, как дается другим эта жизнь.

Подхватив ведро, уже вся в красных пятнах, Бейтирин выбежала во двор.

* * *

Страэллáд, Светодень, являлся временем мира и отдыха. В этот день запрещены казни, наказания, дуэли, драки, суды, разбирательства, объявление войны и добровольные военные действия, забой скота без особой надобности и любое не являющееся неизбежным кровопролитие. Это был первый Страэллад во Дворе Перехода.

После завтрака юные эльфы рассеялись по двору, щебеча и смеясь. Снега вновь нападало вдоволь для подвижных игр. Замедлив в преддверии входного холла, Амаранта неуверенно оглянулась. Она уже решилась пересечь его, как из противоположного коридора показался Наль. Девушка поспешно спрятала ладошки за спину. Брови Наля удивленно приподнялись. Он приблизился к ней, вопросительно заглядывая в глаза.

– Стерла вчера руки… – она невесело улыбнулась. – Незавидна жизнь простоэльфинок.

– Но почему ты прячешься?

– Ты когда-нибудь видел руки прачек?

Он улыбнулся.

– У тебя не должно быть такого. Те привыкают со временем; это сродни работе в кузнице.

– Не должно, – тихо согласилась Амаранта. – Потому сейчас это лучше не видеть…

– Разве тебе неприятны мои руки? – он показал ей свои кисти с обеих сторон.

– Нет, но…

– Тогда отчего полагаешь ты, что меня оттолкнут твои?

– Я… – она растерянно отвела взгляд.

Мимо со смехом пробежало несколько воспитанников.

Проводив их взглядом, Амаранта снова решилась поднять глаза на Наля. Все это время он смотрел на нее, не отрываясь, и под этим взглядом она убрала руки из-за спины. Собственный страх показался ей немного надуманным; в груди разливалось волнующее тепло. Она слегка улыбнулась.

Наль был серьезен. Он не осуждал ее; от него исходило понимание и надежность.

– Тебе никогда не придется стирать руками.

* * *

Первый тест устроили полторы луны спустя. Тренировку вел Тергаль, воин городской стражи. Веселый, улыбчивый, на полголовы ниже ментора Эльгарта, он хорошо знал свое дело и быстро завоевал всеобщую симпатию. Неожиданно для всех, после привычного разбивания на пары, Тергаль лихо крутанул наставнический посох в руке и задорно скомандовал:

– Первый поединок: победители направо, проигравшие налево!

Наль ощутил, как огонек азарта растекается по венам, заставляет кровь нестись резвее. В момент, когда его оружие выбило меч из руки противника, на лице последнего отразилась крайняя досада.

Юношей-аристократов было нечетное количество, и по договоренности с начала тренировок самый первый победитель сражался с оставшимся без пары. Наль и Дероальт с Мерхардом из Первых Домов каждый раз отчаянно спорили за право начать поединок и потому испытать себя дважды за раз. Иногда наставникам приходилось даже разводить их и заставлять играть в «топор, дерево, скала». Топор рубит дерево, затупляется о скалу. Скала разрушается деревом. К тому же способу выбора прибегали, когда сражения проходили не в порядке очередности, а все одновременно, и оставшийся был вынужден ждать. Наль сиял, ведь в этот раз он не только выиграл право на второе сражение, но и разделался с обоими противниками.

Тергаль хлопнул в ладоши. Несколько пар еще отчаянно сражались, и он подождал, пока исход окажется очевиден. Разгоряченный Наль опустил деревянный меч и огляделся. Побежденные, с переменным успехом скрывая огорчение, отошли к левой стене, оставляя тренировочный зал за победителями. Количество участников сократилось вдвое. Наль задорно улыбнулся Амаранте, которая тоже осталась стоять.

– Второй! – скомандовал Тергаль.

Наль схлестнулся с оставшимся юношей: это был смелый и быстрый противник, которому, однако, недоставало ловкости и мастерства. Один промах едва не стоил Налю потери преимущества, однако он быстро перестроился и, использовав обманный прием, заставил противника вскинуть руку, защищая горло. В тот же миг деревянное острие меча Наля резко сменило направление, уколов между незащищенных ребер. Достаточно простой фокус. Юноша согнулся, невольно подставляя себя новому поражению, и осталось играючи повалить его на пол. «Два смертельных удара подряд», – удовлетворенно подумал Наль.

Амаранта выбыла. Она встала у стены, разглядывая незамысловатый извилистый орнамент блеклого гобелена и пытаясь казаться беспечной.

Победителями стали Фенрейя из Третьего Дома, Наль и простоэльфины Бирна и Итар. Чуть передохнув, сменили деревянные мечи на затупленные настоящие и перешли к поединкам с наставниками. Сам Эльгарт изъявил желание испытать будущего королевского оружейника. Здесь можно было свободнее проявить себя, выбрав оружие по душе, и Наль взял два меча. До той поры практически забывший о поражениях юноша был неприятно удивлен, когда задетое плечо лишилось подвижности, а следующий прием выбил меч из его руки, и хотя второго он не выпустил, нападения отразить не сумел – холодное лезвие коснулось его горла. Ошибка была глупая; Наль сразу понял ее, однако Эльгарт, пронзив воспитанника стальными серыми глазами, кивнул и убрал оружие.

– Мы вернемся к этому, – бросил он, передавая Наля одному из наставников, а сам отправился наблюдать за другими поединками.

В оставшееся время юноша выплеснул весь свой запал. Он может лучше. И он покажет это. Наставник немногим старше Наля потерпел несколько поражений и окончил часть поединков вничью. Пару раз Наль проиграл: он все время думал о своей ошибке в поединке с Эльгартом, и проходя в голове вновь и вновь способы ее исправления, не мог сосредоточиться.

– Довольно на сегодня, – словно издалека донеслись до него слова ментора.

Разгоряченные воспитанники, кто с облегчением, кто с досадой, возвращали оружие по местам и, попрощавшись с наставниками, покидали зал. Заметив несколько сияющих лиц, ментор холодно перекрыл оживленный шум:

– Прежде чем упиваться собственной виртуозностью, вспомните, что люди достигают возраста приблизительно в шестнадцать зим.

Наль остался стоять, пропуская всех мимо. Когда из подростков в тренировочном зале не осталось других, он решительно подошел к ментору.

– Я желал бы отыграться.

– Нет; знай свой предел.

Наль слегка повел подбородком и не тронулся с места.

– Я желал бы отыграться, – повторил он упрямо.

Наставники коротко переглянулись. Эльгарт медленно наклонил голову; юноша внутренне возликовал. Остальные, поймав взгляд ментора, направились к выходу. Тот принял у уходящего Тергаля мечи, провернул их в руках, повел плечами, разминаясь, и внезапно обрушил на Наля серию яростных атак. Юноша успел отскочить в сторону и отразить первые удары, однако лишился преимущества, и вынужден был отступать, отбиваясь. Ему удалось даже осуществить блестящий ловкий выпад, однако сказалась незаметно скопившаяся за тренировку усталость, и сразу вслед за успехом последовал досадный промах. Эльгарт не преминул использовать его. Ни о каком наступлении не могло быть и речи; Наль едва успевал защищаться. Он сбился с дыхания. Клинки Эльгарта метались вокруг него, со свистом рассекая воздух. Мускулы Наля начали ныть; в руках не осталось той уверенной хватки, с которой он начинал урок. Несколько раз он споткнулся. Волосы выбились из узла и липли к лицу, щеки горели. Он совершал оплошность за оплошностью. Наверное, разумнее всего попросить о прекращении поединка, но учитывая обстоятельства, вышло бы глупо и унизительно…

Удар затупленного лезвия Эльгарта обошел неверную защиту и пришелся по предплечью Наля; тот невольно вскрикнул и выронил меч. Поединок достиг логического завершения. Однако вскинув взгляд сквозь выступившие на глазах слезы, Наль увидел, что Эльгарт не собирался заканчивать. Один его меч стремился поразить юношу в плечо, другой, Наль отметил уже краем глаза, метил в живот. «Ментор потерял разум?» – пронеслось в голове. Не успев толком удивиться и понимая, что боль в предплечье еще слишком сильна, Наль резко развернулся на каблуках, уходя от поражения. Ему тут же пришлось отбить новый выпад скрещенных мечей Эльгарта, и это было уже слишком; едва сдержав напор, оставшийся меч тоже вылетел из его руки. Беззвучно охнув, Наль бросился на пол и откатился в сторону; клинок ментора просвистел над головой. Он хотел спросить, как это все понимать, но слишком задыхался, и не мог произвести даже самой простой фразы.

– Что… – успел выдохнуть он, прежде чем Эльгарт одним прыжком оказался рядом. На этот раз удар тяжелого тупого лезвия пришелся по бедру. Втягивая воздух сквозь зубы, Наль отступил и потерял равновесие. Эльгарт замахнулся; в последнее мгновение Наль подхватил с пола свой первый обороненный меч и неловко блокировал атаку левой руки Эльгарта. В это время правая с силой пошла наискось рубящим ударом. Наль широко распахнул глаза; наставник не может покалечить воспитанника! Неужели тот действительно лишился рассудка? Движение было слишком уверенным; Наль вновь поспешно откатился в сторону. Сделай он это мгновеньем позже, сокрушительный удар пришелся бы ему по ребрам. Травмированные бедро и предплечье отозвались усиленной болью. Он вскочил. Меч крупно дрожал в руке. Кровь отчаянно шумела в ушах; тупая пульсирующая боль мешала выпрямиться. Неуловимый выпад Эльгарта вновь заставил его упасть. Падение на больное место лишило возможности сразу подняться.

Теперь он полностью беззащитен. Ничем не сдерживаемый рубящий удар тупого клинка раздробит любую кость.

Он вздрогнул; меч с грохотом упал рядом. Наль чувствовал, как завибрировал посыпанный опилками деревянный настил. Эльгарт стоял над поверженным юношей, а тот лежал плашмя, отчаянно хватая ртом воздух.

– Знай свой предел, детеныш. – Эльгарт бросил второй меч рядом с первым. – Порой это спасительнее, чем самонадеянное упрямство.

* * *

Шаги удалились по коридору, а Наль все еще лежал на полу, уткнувшись лицом в опилки, сгорая от стыда и гнева. Он стиснул зубы так, что свело скулы, но это не спасло от предательских слез. Успех так незаметно вскружил ему голову. Неужели он думал одолеть взрослого наставника, прошедшего не одну войну?

Будто унижения было мало, своим уходом Эльгарт показал, что убирать в зале придется Налю. За неповиновение, возможно, последует и наказание. Ну уж нет.

Юноша собрал всю свою волю и встал на дрожащих ногах, по очереди подобрал валяющиеся на полу мечи и, прихрамывая, отнес их на место. Он не смог бы скрыть хромоту, и ни за что бы не объяснил никому своего долгого отсутствия. Потому он не пошел ни во двор, ни на ужин, и весь оставшийся день бродил по покрытым изморозью темным коридорам, явившись в спальню голодным, усталым и продрогшим лишь перед самым отбоем. Вопросы остальных юношей посыпались впустую; он быстро лег и натянул на голову одеяло, закрывшись ото всех. Вскоре на пороге спальни объявился дежурный и велел забывшимся немедленно замолчать.

Следующие дни Наль не смотрел в сторону Эльгарта и выслушивал наставления, сверля взглядом стену. На бедре образовалась огромная распухшая и крайне болезненная гематома; с предплечьем дела обстояли не лучше. На тренировках с оружием он уступал теперь Дероальту, Мерхарду и Кардерету, а другие подвижные занятия сделались особенно затруднительными. По ночам Наль бессильно сжимал кулаки и кусал губы. Вместо того, чтобы оттачивать навыки для Дня совершеннолетия, на который прибудет весь Исналор, он получал унижение за унижением от соперников, которых совсем недавно побеждал, и мечтал как можно скорее хотя бы прийти в прежнюю форму. Каждый день являлся невосполнимым упущением. Результаты испытаний будут записаны в городские книги. Хорошо же он зарекомендует себя для Военной Академии, командиров и будущих товарищей по службе.

Ментор Эльгарт видел ожесточение в глазах паренька, однако держался, как прежде, сухо и ровно, и лишь перестал с чем-либо обращаться к нему. Который раз, оглядывая своих подопечных, Эльгарт гнал от себя смутную безотчетную горечь. Ему предстояло подготовить их ко взрослой жизни и отпустить в мир, где все будет всерьез. Научить, хотя бы в малой мере, тому, что знает сам и наблюдать, что далее сотворит с ними жизнь. Кто угаснет, кто сгорит, прикоснувшись слишком неосторожно к этому непостижимому пылающему факелу. Кто выстоит, и какой ценой. О грузе ответственности невозможно было забыть и ночью, когда вновь и вновь смотрели на него сквозь время давно закрывшиеся глаза.

* * *

Близился месяц ворона; зима наконец перевалила за середину. Продолжались трескучие морозы. Лунными и звездными ночами между небом и землей стояли тонкие столбы света. Недолгие часы, когда солнце поднималось над горизонтом, проводили на воздухе. Бледные лучи не давали тепла, но отогревали душу.

Эльгарт направлялся к воротам, прикидывая, как пройдет по берегу Стролскридсэльвен, чтобы оказаться в таверне не ранее заката. В отличие от воспитанников, наставникам позволялось покидать Двор Перехода. Сейчас это было ему необходимо. Он вернется к утру, чтобы продолжить дело, которое порой давалось ветерану Опустошительной Войны слишком тяжело.

– Ментор Эльгарт! – окликнул звонкий юношеский голос.

Он с любопытством обернулся; это был тот самый мальчишка из Фрозенблейдов. Эльгарт не удивился бы, если бы сын оружейника высказал все, что накопилось в пылкой душе за эти дни, однако Наль, приблизившись, поднял на него ясные глаза:

– Я благодарю вас, ментор, за преподанный урок. В настоящем бою орк не дал бы мне ни отказаться от начатого поединка, ни уйти живым.

Эльгарт внимательно, пристально смотрел на него, пронизывая взглядом, и наконец, словно найдя то, что искал, кивнул.

8. Хвосты, дуэли и круговая порука

После занятий девушки во Дворе Перехода носили платья. Переодевшись, они являлись в общий зал позже юношей, особенно когда приходилось стирать. В такие вечера руки натирали лечебным снадобьем от одной из наставниц. Густая бледно-зеленая масса с ароматом герани смягчала кожу и впитывалась без следа.

– Могу ли я получить уже эту склянку? – подчеркнуто ровно, скучающим голосом заметила Фенрейя.

– Тебе останется. – Бейтирин не спеша, щедро наносила снадобье на натертые стиркой тонкие пальцы, словно завершала штрихи неповторимого шедевра.

Несколько мгновений Фенрейя молча наблюдала за ней, а потом насмешливо скривила губы:

– Что, у Первого Дома руки белей, чем у Третьего?

– А разве это непонятно? – Бейтирин запоздало улыбнулась, чтобы сгладить действие фразы.

– Лиса, много кичащаяся своим хвостом, потеряет его.

– Было бы чем кичиться.

– Особенно когда более нечем.

Бейтирин приподняла брови.

– Ты желаешь померяться со мной? Напрасно: у Первого Дома все лучше. И двор больше, и теснее связь с королем.

– Желаю поставить на место. И я с удовольствием вызову тебя на дуэль. – Видя, как на лице Бейтирин появляется тень растерянности, Фенрейя вскинула бровь: – Или ты думала спрятаться за спинами охраны своего большого двора? Детская пора окончена: каждый сам отвечает за себя.

Бейтирин заморгала. Дуэль не входила в ее планы; она даже не собиралась затевать ссоры. Особенно с той, кто все чаще сражалась в тренировочном зале с наставницами. В последнее время напряженность то и дело нарастала между воспитанниками, не имеющими возможности избежать общества друг друга. Разногласия оставалось решать всего двумя путями. Бейтирин предпочла самый прямой. Протянув склянку Фенрейе, она, стараясь не уронить достоинства, молча направилась в общий зал.

* * *

– Не воображай, пожалуйста, что ты здесь самый лучший. – Дероальт смахнул с доски оставшиеся фигуры.

– Ты видишь, – пожал плечами Наль.

– Это мы увидим лишь на испытаниях. Одно то, что ты сын оружейника, не дает тебе преимущества. Во многих поединках ты был, честно говоря, довольно плох.

– Не умеешь проигрывать – не вступай в игру.

– Твое самодовольство несносно, Фрозенблейд.

– Или скорее моя победа?

Трижды проигравший в кнефтафел Дероальт вспыхнул. Улыбка победителя, беглая, тонкая и тщетно сдерживаемая, уже такая знакомая по тренировочному залу, действительно вывела его из равновесия. Сын Первого Дома привык быть первым.

– Оно сослужит тебе плохую службу.

– Кажется, кому-то просто прищемили хвост.

– Я намереваюсь пройти свой путь с честью, не опускаясь до славы источника яда и колкостей, в чем ты определенно преуспеешь – также как… – Разгоряченный Дероальт запнулся.

– Как кто? – очень тихо и четко проговорил Наль.

Повисло молчание. Остальные воспитанники оторвались от чтения, разговоров и игр в кнефтафел или Дивные Кристаллы. Уши Дероальта покраснели, однако он твердо выдержал взгляд льдисто-синих глаз, в глубине которых тлел гнев. Амаранта подошла к Налю, встала за его плечом.

– Я жду извинений, – так же тихо, раздельно произнес Наль, не отрывая от Дероальта взгляда.

Тот молчал. Воспитанники Двора Перехода затаили дыхание. Дероальт расправил плечи:

– За свои слова я отвечаю.

– Значит, дуэль, – констатировал Наль.

Несколько девушек вздохнули. Дероальт какое-то время смотрел на него, словно оценивая, насколько тот серьезен в своих словах, и наконец спросил:

– Будем драться настоящим оружием?

– Конечно, – презрительно проговорил Наль. – Кому нужны эти нелепые палки?

– Я хотел сказать, незатупленным оружием?

– Где вы здесь видали незатупленное оружие, господин? – взволнованно вмешалась Бирна.

– Разумеется, в оружейной комнате. – Дероальт повел плечом. – Ее не зря держат на замке.

– Вам не удастся. – Бейтирин избегала смотреть на Фенрейю. – К тому же наказание…

– Пусть будет по-настоящему, раз уж Фрозенблейд так желает.

– И по чести, которую Стерфарос так жаждет стяжать, – жестко заметил Наль.

Подростки вокруг предполагаемых дуэлянтов беспокойно задвигались. С одной стороны, речь шла о неслыханной дерзости, нарушении всяких правил, обмане доверия наставников… Но как заблестели глаза в предвкушении неожиданного, опасного приключения!

– Вам нужны секунданты, – решительно констатировал Теролай, выступая вперед. – Я могу быть твоим, Нальдерон.

– Я буду секундантом Дероальта, – вызвался Мерхард.

– И свидетели. – Фенрейя примкнула к тесному кругу.

– Разумеется. – Амаранта положила руку на спинку стула Наля.

– Это излишне! – покачал головой Мерхард. – Амаранте запретить нельзя, однако других дев впутывать не станем. Если мы попадемся, наказание угрожает всем.

– Лорд Мерхард полагает, что может что-то запретить мне? – Холодная, острая улыбка Фенрейи делала ее красоту колючей и опасной.

– Все мы уже свидетели, потому можем присутствовать и на дуэли, – заявила Бейтирин.

– Благо не на своей. – Фенрейя усмехнулась.

* * *

Ночью никто не думал спать. Убедившись, что дежурные удалились в свои спальни и выждав около часа, воспитанники, включая и большую часть простоэльфинов, покинули свои постели и бесшумно собрались перед тренировочным залом. Из тлеющих углей камина разожгли факелы и впервые за все время с опаской закрыли тяжелую, пронзительно взвывшую застоявшимися петлями дверь в коридоры. У юных эльфов даже зубы заныли от страха и досады. Замерев и не дыша, они долго прислушивались к шорохам и дыханию Оленьей крепости. Простоэльфины держались в стороне. Те покинули спальни не только из солидарности и любопытства, но и дабы доказать свою смелость, однако избежание гнева наставников теперь полностью зависело от успеха авантюры господ.

Амаранта задержала Наля, безмолвно прося об осторожности. Ее тоже тревожила затея, но в основном из-за незатупленного оружия.

– Я буду лучшим, – чуть слышно обещал он ей, и мысленно добавил: «Я обязан быть лучшим».

В это время Дероальт просунул в скважину замка на узкой двери в конце зала меч размером с иголку, взятый из крошечной руки жадеитового кнефтафелского Варлорда. Повозившись немного, он убедился, что меч не сломался, и склонился к замку с новой попыткой.

– Отойди. – Наль бесцеремонно отодвинул юношу. – Сын оружейника может кое-что показать.

* * *

Дероальт зашипел, выпрямляясь, и откинул со лба прилипшие волосы. Некоторое время он стоял, стискивая зубы, а потом обреченно повернулся к Налю:

– Продолжим.

Тот глубоко вздохнул и покрепче перехватил лопату.

Впервые в жизни он получил такие большие раны, хотя назвать их большими мог разве тот, кто никогда не бывал в настоящем бою. На счастье, а скорее, наоборот, у обоих хватило гордости не драться до первой крови. Столь короткая дуэль не стоила бы затраченных волнений и трудов. До первого поражения оказалось достаточным, чтобы запятнать и тренировочный зал, и одежду. Поражением считалось движение, приводящее к тяжелой травме противника, не будь оно совершено по щадящим правилам дуэли. Часть заготовленных бинтов пошла по назначению, однако остальными простоэльфины под конец лихорадочно вытирали пол.

Ни о каком сне не было речи и в остаток ночи. Оба дуэлянта чувствовали себя скверно, остальные были слишком встревожены. Скованные движения не укрылись от глаз наставников на следующее утро, и понять, в чем дело, не составило ни малейшего труда.

– Значит, круговая порука? – медленно проговорил Эльгарт, пронизывая стальным взглядом напряженно выстроившихся вдоль стены воспитанников. Наль и Дероальт стояли в центре зала. – Хорошо. Когда за товарищей – хорошо. А кто встанет за подлеца, предателя, против правды, подлежит с ним одной участи. Главное – не ошибиться стороной.

Юные сердечки отчаянно бились, но никто не проронил ни слова.

– Раз никто не знает причастных к дуэли Дероальта и Нальдерона, наказание получат они одни.

– Пусть будет так, ментор Эльгарт, – эхом подали голос оба. Началом затее послужила оскорбленная гордость. Сделать ее причиной страдания безвинных пугало сильнее всего.

Дуэлянтов провели в лечебный отсек, где раны тщательно обработали и перевязали. «Битых не бьют», – усмехнулся Эльгарт. Вместо порки провинившимся назначили уборку во дворе. Снега местами намело по грудь.

И все-таки Наль победил. Он защитил память отца. Знание это какое-то время грело изнутри, пока он, как и Дероальт, шипя от боли и прихрамывая, управлялся с лопатой. Потом стало жарко, они скинули меховые плащи. Работа продвигалась медленно.

– Я был слишком категоричен, – проговорил, отворачиваясь, Дероальт, когда оба присели дать отдых ноющим мускулам и еще свежим ранам.

Наль бросил на него пристальный взгляд. Требовалось большое мужество, чтобы вслух признать свою неправоту, пусть она и была подтверждена дуэлью.

– Уязвившись сердцем, теряешь голову, – прибавил Дероальт тихо. – Вот тебе и честь. Я не желал упоминать… – он замолчал. Имя Лонангара так и не прозвучало.

– Да я и сам хорош, – усмехнулся Наль. – Устроил репетицию Дня Испытаний. Вышло паршиво, потому что ночью.

Они засмеялись.

Утро после расчистки снега могло вызвать у обоих разве что вымученную улыбку. Когда юноши появились в тренировочном зале последними, разбитые и особенно бледные, Эльгарт по своему обыкновению обвел присутствующих пронзительными стальными глазами. Отмеченное звездчатым рубцом лицо оставалось бесстрастным, как и приветствующий воспитанников голос:

– В следующий раз наказаны будут все.

9. Исключительная возможность

Сердце Амаранты сковывала бессильная тупая тоска. Она видела убогое, покосившееся человеческое поселение; низкие лачуги теснились на берегу. Дом был разрушен. Люди с огнестрельным оружием и свирепые орки разорили и разграбили Исналор; возврата не было. Норды рассеялись по северному Мидгарду, затерялись среди чужих лесов и полей.

Она видела себя бредущей в прохудившихся сапожках сквозь мокрый снег к вялой и покрытой льдом равнинной речке, видела свои руки, когда-то безукоризненно белые, истертыми до мозолей, покрытыми иссушенной растрескавшейся кожей. Их сводило ледяной водой, пока она отстирывала в проруби грубое грязное белье. Она видела, как возвращается в заплесневевшую лачугу под подозрительными взглядами крестьян; своей ей здесь никогда не стать, да и задержаться надолго не придется. Сниматься с места необходимо каждые десять зим, чтобы избежать обвинений в колдовстве за отсутствие признаков старения. Манеры, осанка, внешность и так выдавали в эльфах чужаков. Выходя из дома, лица приходилось мазать сажей, чтобы не попасть на костер за бросающуюся в глаза красоту скорее, чем за долгую молодость. Собственные узловатые пальцы с черной каймой под неровными ногтями начали потрошить рыбу – скудный ужин. Скоро вернется из леса усталый грязный Наль, подбросит сырых дров в печь и усядется за стол; пропахшими рыбой узловатыми пальцами подаст она ему миску. В рыбьей вони, в дыму тлеющих дров завершится серый вечер.

Открыв глаза, Амаранта прерывисто вздохнула. Сон повторялся по нескольку раз в седмицу. Каждый раз, пробуждаясь, она долго лежала, слушая удары собственного сердца и вой вьюги за окном, и повторяла про себя слова Наля, сказанные ей в холле, пока не засыпала вновь.

* * *

Полгода подготовки летели на одном дыхании. Наль упивался тренировками, а вечерами в изнеможении падал в постель и засыпал крепким, здоровым сном. Последствия дуэли оказались не менее тяжелыми, чем травмы от поединка с Эльгартом. Потрясенный собственной выходкой, он просидел тогда на постели всю ночь, обхватив голову руками и размышляя, что будет, когда он провалит испытания. Потом он решил, что новая саднящая боль и затрудненные движения – это исключительный опыт, которого не выпадало другим воспитанникам, и блестящая возможность испытать себя в наиболее приближенных к настоящим условиях для предстоящих битв. Ему нравилось оттачивать движения до совершенства, кружиться в танце с оружием, испытывать границы возможного и бросать вызов собственному мастерству. Ментор Эльгарт наблюдал за ним молча и внимательно. Из сверстников Амаранта более других понимала, чего это все стоило Налю. Вскоре после дуэли, не найдя его ни в общем зале, ни в корпусе юношей, она спустилась в тренировочный зал, откуда доносился шум.

Используя то один меч, то два, Наль кружил вокруг мишени, изображавшей фигуру в полный рост, налетал, отступал и снова бросался в атаку. Губы его были плотно сжаты и белы, брови сдвинуты, но более ничто не выдавало напряженного мучительного усилия. Амаранта осторожно подошла, так, чтобы заблаговременно оказаться в поле его зрения.

– Зачем… Ты только ослабляешь себя двойной нагрузкой. Что если это затруднит прохождение испытаний? Обожди, пока заживут твои раны!

Он обернулся к ней, и в глазах его неожиданно заплясали шальные, игривые огоньки.

– Но враг-то не станет дожидаться, пока мои раны заживут, верно?

В другой раз он вновь отсутствовал в уютном общем зале с его играми и пахнущими старыми страницами книгами, но в тренировочном зале было тихо. Озадаченно заглянув внутрь, Амаранта увидела, что Наль сидит на полу, упираясь в него ладонями. Мечи лежали рядом. Он был очень бледен. На лбу и над верхней губой блестели капельки пота. Туника прилипла к напряженной прямой спине. Не уверенная, что он захочет, чтобы она видела его сейчас, девушка все же поддалась порыву и опустилась рядом. Может ли искреннее участие задеть его гордость? В конце концов, недопонимание между ними уже едва ли возможно. Однако, как эльнор должен обращаться с эльнайри как с прекрасным хрупким сосудом, и сам он является существом хрупким и сложным, гораздо более сложным, чем та глина, из которой он создан. Амаранта только начала познавать душу такого существа. Ранить можно было и излишней прямотой, и наигранной беспечностью.

– Хочешь поиграть в Дивные Кристаллы? – предложила она, надеясь, что избрала верный путь. – Дероальт несносен, и выигрывает уже в третий раз. Ты нужен нам.

Наль поднял на нее голову и посмотрел странно отрешенными, невидящими глазами.

– Я сейчас продолжу… Сейчас поднимусь и продолжу.

Помимо постижения различных видов борьбы воспитанники Двора Перехода стреляли из лука и арбалета, плели канаты и с их же помощью лазали по стенам, пытались разводить огонь в сырость и непогоду (наступающая весна предоставляла для этого множество возможностей), бегали и катались верхом вокруг Оленьей Крепости в седле и без него, а временами стирали одежду и сами готовили себе пищу.

– Можешь не стараться, сын оружейника, – задорно заверил однажды Мерхард. – При дворе не примут тебя с распростертыми объятиями, тем более что ты успел драться с представителем Первого Дома, даже не достигнув возраста. Не желаешь ли дуэли с кем-нибудь еще?

– С тобой? – Наль утер пот со лба тыльной стороной ладони, повел плечами, проверяя, как отзывается гудящее тело. Подростки расходились по спальням после долгой и утомительной вечерней тренировки.

– Ну нет! Это ты имел оплошность вывести себя из строя в столь ответственный период!

– Отстань, сын судебного обвинителя. – Голоса гулко и глухо отражались от стен промозглых полутемных коридоров с редкими дрожащими огнями факелов. – Иди создай мышей из своей грязной сорочки.

– Я возьму твою, – сострил кислую рожицу Мерхард.

– Отбери! – Наль вызывающе развернулся к нему, раскидывая руки.

– Очень надо, – пожал плечами эльф, делая вид, что занят поисками двери в купальню.

И новое занятие появилось у воспитанников. Может статься, что лишишься оружия: как защитить себя тогда? Неужели опустить руки и ждать расправы? Не кулачному бою обучали наставники, хотя при необходимости можно было использовать и кулак. Воспитанники познавали тонкую и ловкую борьбу, полагаясь лишь на собственное тело. Безоружным избежать смертельного удара, повергнуть нападающего на землю, вырваться из любого захвата, сделать собственные руки и ноги точным, опасным оружием, перехватывать оружие врага учились они.

Волнение, охватившее подростков в самом начале подготовки и понемногу улегшееся, нарастало вновь.

– Я так ожидал достижения возраста, а теперь, когда до него остается совсем немного, мне даже жаль, что седмицы летят столь быстро, – поделился Дероальт.

Близился отбой: юноши собрались в спальне, однако никого не клонило в сон, несмотря на усталость. Недавно подброшенные дрова трещали в камине, разгоняя вместе с укрепленными в разветвленных оленьих рогах свечами на стенах синеватую и уже испускавшую промозглую сырость тьму месяца пробуждения. Теролай расплетал светло-пшеничную косу. Кардерет читал «Сказание об охотнике Ульнаре в Искаженном лесу» лежа, придвинув к постели табурет с горящим на нем масляным светильником.

– Это мне знакомо, – улыбнулся Теролай. – И заставляет еще более уважать людей. Сколько всего должны они успеть за отведенное им время.

– Люди удивительны! – горячо подхватил через проход между кроватями простоэльфин Кеол.

– Ты их даже ни разу не видел, – насмешливо заметил Наль. Он сидел на высоком подоконнике в одних штанах и нижней сорочке и болтал ногами.

– Достаточно, что они достигают возраста к шестнадцати зимам, а наши ровесники уже могут иметь взрослых детей и управлять войском, – парировал Теролай. – А также, большие раны на них заживают хуже, чем на нас, и все же немало доживают до заката своих лет.

– Мелкие раны заживают хуже, – возразил Мерхард.

– Большие.

– Мелкие.

– И почему это мелкие? Вспомни иллюстрацию, где наша рана средней тяжести редко оставляет человеку возможность выжить!

– Мне помнится, что у человеческих воинов больше шрамов, ибо даже небольшая рана может оставить след, – заметил Наль.

– Любые раны заживают хуже, – вмешался от книги Кардерет. – Это какая-то особенность их тканей.

– Кто-то с успехом выпустился из Университета, – протянул Дероальт в сторону Теролая и Мерхарда.

Последний открыл рот, чтобы что-то возразить, однако Теролай опередил его.

– Люди удивительны, ибо способны достичь столь великих духовных высот, что ради них Создатель побеждает чин естества, и открывает им множество дарований.

– Это верно, – согласился Наль.

Мерхард развел руками.

Все закивали. За окном бушевало ненастье. Отступающая в горы зима временами еще бросалась сражаться с весной, и от состязаний их снег смешивался с дождем в ревущих вихрях.

– Еще мне все чаще приходит на ум, как от волнения перед Его Величеством кто-то забыл слова присяги, – негромко нарушил задумчивое молчание Дероальт.

Кардерет нервно фыркнул:

– Именно это со мной и случится. Я споткнусь по пути к трону, забуду слова присяги и наступлю на край собственной туники, когда буду вставать.

* * *

Занятия с оружием все чаще устраивали на воздухе. Перерыв между ними проводили там же. Почти стаявший снег местами еще белел под солнцем, обнажив темную и пока лишенную намека на траву землю. Бодрый щелкун уселся на край высокого тренировочного бруса неподалеку, вспушил серо-коричневые перья.

– Тоже чувствуешь это? – усмехнулся Наль.

Птица посмотрела на него блестящим хитрым черным глазом.

– Приближение лета, – продолжал юноша. – Вы строите гнезда; это тоже испытание. Однако, если в этот раз не выйдет, вы можете попробовать вновь.

Щелкун выразительно взмахнул хвостом с черными и голубыми полосами.

– Разумеется, лучше двигаться от успеха к успеху, но говорят, если всегда пить один мед, потеряешь его сладость. – Наль положил сплетенные пальцы на другой край бруса и опустил на них подбородок. – В конце концов, вечно пить мед все равно не придется, верно? Я совершил свои ошибки и готов бороться. Как считаешь?

Щелкун распахнул клюв с тонкими острыми зубами, поймал полупрозрачную мошку и вспорхнул, зайдясь характерным стрекотом.

– Вот и я так думаю. – Наль фыркнул, обернулся в глубину двора. Болезненный худощавый юноша нервно ходил от ворот до крыльца, не поднимая глаз. Звали его Фиандер, и принадлежал он к скульпторам Третьего Дома. Твердости руки и силы своего рода не унаследовал, однако с компенсацией недостатков скоростью и ловкостью выходило не лучше.

После последней за день тренировки Фиандер с приятелем по очереди отрабатывали защитные приемы. Получалось у обоих скверно, однако на лице Фиандера при каждой неудаче появлялся нескрываемый ужас.

– Дай сюда, – не выдержал Наль, вставая перед их напряженно и неловко скрещенными клинками. – Погуляй пока, хорошо? – он повернулся ко второму юноше.

Тот пожал плечами и отошел.

– Смотри. – Наль взял свободный меч и встал в оборонительную позицию.

Фиандер обреченно вздохнул.

– Уроки первых занятий: необязательно применять для отражения собственную силу – можно использовать силу противника. Нам это всем пригодится.

Наль произвел несколько замедленных маневров.

– Твой меч скрещен с моим; не пытайся застыть, удерживая его как щит. Это миг, когда ты можешь переломить ход боя! Иначе соперник сделает это первым.

– Я знаю, но…

– Похоже, долото пойдет тебе лучше, чем меч! – заметил с крыльца Мерхард, игравший с Кардеретом и Теролаем в Дивные Кристаллы. – Оно хотя бы меньше весит.

Наль не повел и бровью. Бывало, чужие, не имеющие оправдания слабость и малодушие поднимали в душе презрение, даже гнев. Однако его не привлекало веселье над более слабыми, он не делал их жертвами своих колкостей. Так обычно поступал Лонагар. Юноша знал это твердо, и это давало ему утешение, когда приходилось слышать о язвительном нраве отца.

– Доблестный оружейник, не боишься, что скульптору пойдут на пользу лишние уроки, и в День Испытаний он перегонит тебя в баллах? – не унимался Мерхард.

– Не боюсь, – не поворачиваясь, ответил Наль. – Не перегонит.

Впалые щеки Фиандера залились жгучим румянцем. Плачевные успехи его были очевидны, однако безжалостное, хотя и справедливое замечание своего неожиданного учителя перед всеми вбило последний гвоздь в его чувство достоинства.

– Помнишь, что говорил ментор? – Наль помахал клинком у него перед носом, привлекая внимание. – Они могут говорить что угодно. Это не должно сбить тебя с цели. – Он взмахнул мечом, и Фиандер запоздало блокировал выпад, едва не потеряв равновесие. – Орки начнут поносить твою мать, отца, невесту в самых грязных словах, чтобы ты потерял самообладание и сделался уязвим. – Еще одна атака, и также неудачно отбитая. – Пока тебя задевает чужое сквернословие, тебе не стать истинным воином.

10. День Испытаний

В предпоследний день месяца полуночного солнца на покатом лугу за городскими стенами с раннего утра начал собираться народ. Через весь луг в землю вбили колышки и протянули вдоль них два каната, образуя понемногу расширяющийся коридор. У дальнего края луга расставили мишени разного размера и высоты. Настал День испытаний.

Это был всеобщий праздник; каждый желающий мог посмотреть, что за новые эльфы присоединятся к обществу. Зрители собрались со всего королевства. Несмотря на тесноту, канатов старались не задевать. Уличные торговцы, немногие, кто не оставлял в этот день работы, без устали сновали в толпе. Одни разносили в маленьких берестяных стаканчиках воду из горных источников, соки и яичный ликер. Другие предлагали обжаренные овощи или рыбу в кляре, тонкие острые жареные колбаски, печеные яблоки и полупрозрачные сухие хлебцы с медом.

Где-то слышался азартный спор, где-то смех. Друзья и родственники из городов и деревни махали друг другу, завидев в толпе, которая пестрела красками, как сама цветочная поляна. Часть аристократов оделась в цвета своих домов; в основном это были те, с кем состояли в родстве нынешние воспитанники Двора Перехода. Простоэльфины тоже принарядились: их темно-зеленые, серые, бурые, желтые, бордовые и неотбеленные холщовые одежды были расшиты нитями и лентами. Король Ингеральд в изумрудно-зеленой с серебряными и золотыми узорами тунике и кобальтово-синей мантии восседал на возвышении у центра размеченной линии вместе с королевой Солайей. Совершеннолетние сыновья расположились по правую и левую руку от них. Младший, двадцативосьмилетний Алуин у ног матери, с жадным любопытством следил за приготовлениями. Немного ниже короля сидел канцлер. Драгоценные самоцветы его воинского пояса особенно ярко переливались на фоне глухой темной туники в пол. Бледно-пепельные волосы были гладко зачесаны назад и стянуты черной бархатной лентой, открывая узкое сухое лицо с высоким лбом и острым носом. Полуобернувшись, он что-то обсуждал с королем, в то время как королева и кронпринц внимательно прислушивались к разговору.

Эйруин с невестой, его младшая сестра Иделинд, Айслин и пятиродные кузены Эйруина – Бринальд с женой и маленькой дочкой и еще несовершеннолетний Адруин, пробились поближе к размеченному коридору, почти напротив короля.

– Сейчас я как никогда завидую страже на стенах, – фыркнул Бринальд.

Наклон луга позволял большинству зрителей наблюдать испытание с небольшого возвышения, однако у самого каната преимущество было минимальным. Выбором места руководствовались, чтобы оказаться как можно ближе к испытуемым. Остальные Фрозенблейды заняли места подальше, но повыше, а Электрион, пользуясь своими связями, стоял рядом с начальником стражи на городской стене.

Иделинд тихонько засмеялась, сжимая опущенные перед собой ладони.

– Если они вскоре не начнут, волки отрастят крылья. – Эйруин в который раз посмотрел на солнце. Он выпил уже семь стаканчиков яичного ликера и безотчетно комкал последний в руках. Повернувшись к напряженно вглядывавшейся в толпу Айслин, ободряюще улыбнулся: – Будь спокойна, сестра, ведь это наш Нальдерон.

* * *

Первое испытание было назначено на Час Надежды. Незадолго до того в городских воротах показались двадцать три взволнованных воспитанника Двора Перехода в кольце наставников. Некоторые горожане провожали их на протяжении всего пути. Юным эльфам нельзя было касаться посторонних или вступать с теми в разговор. Они находились в середине моста меж двумя мирами – детским, куда не было возврата, и взрослым, которого еще оставалось достичь. Сделать это было возможно лишь преодолев сегодняшний день.

Воспитанники прошли к началу обозначенного канатами коридора и собрались в небольшом ограждении на краю луга, где тот переходил в берег Стролскридсэльвен и высокий каменистый обрыв за ней. Наставники и судьи разделились на две части, одна переместилась к противоположному краю. Пришли в движение мишени. Оживленный гул над лугом стих; все взгляды обратились к происходящему.

За городскими стенами было слышно, как астрономические часы на главной башне отсчитали семь мерных ударов. Юным испытуемым казалось, что сердца их стучат столь же громко. Пусть они готовились полгода, испытания оставались змеей в траве – рискованными и непредсказуемыми. Хуже страха допустить перед всем королевством позорный промах разве что полностью провалить хотя бы одно испытание. Случаи были редки, однако каждый из них еще долго вспоминали. Один юноша неудачно упал и так сильно повредил ногу в самом начале второго испытания, что не смог не только продолжать, но даже стоять. Одна девушка никак не могла решиться на третье испытание, расплакалась и убежала с площади, а другой юноша во время третьего испытания внезапно лишился чувств, и его пришлось спасать.

Когда последний удар часов, глубоко вибрируя, разнесся над Фальрунном и медленно угас где-то у верхушек Сумрачного Леса, канцлер объявил День совершеннолетия и его первую часть, День испытаний, открытым.

За первое, Испытание Ветром, Наль почти не волновался. Он провел в тренировках много лет и доверял своей руке и глазу.

Испытуемых начали вызывать в порядке главенствования Домов. Амаранта застыла в нетерпеливой стойке, вскинув подбородок и пристально рассматривая мишени. Сегодня она заплела свои платиновые волосы в несколько кос, окружающих прекрасную изящную головку тяжелой короной. За время частых тренировок она привыкла к совсем короткой, чуть ниже колен, тунике, и держалась легко и уверенно. Эта туника, лазурная с искусным серебряным кантом, была самой нарядной из взятых девушкой с собой, как и тисненые сапожки лучшей оленьей кожи. На груди поблескивал герб Нернфрезов – серебряная кромка вздыбившегося льда на темно-лазурном поле. Поймав ободряющий взгляд Наля, Амаранта улыбнулась ему. Скорей бы они могли взяться за руки, промелькнуло в мыслях, прежде чем все внимание ее сосредоточилось на первом показе.

Вскоре подошла очередь Наля. Надев колчан со стрелами, он вышел к началу прохода между канатами и взял в руки тугой боевой лук. Семь выстрелов в медленно удаляющуюся мишень. Чем больше стрел в воздухе одновременно, тем лучше. Он вздохнул и расправил плечи, ожидая сигнала Верховного судьи. И зрители, и сами судьи, и все остальное перестало существовать для него в следующее мгновение.

Ветер с гор, легкий, порывистый. Выдернуть из колчана за плечами стрелу, наложить на тетиву, уже целясь, натянуть, выпустить. Выдернуть, натянуть, выпустить… Сигнал остановиться. Возгласы толпы за пределами его сознания. Он быстро меняет снаряжение. Тяжелый эльфийский ручной арбалет. Стрелы короче и толще, скорость заряда неизбежно ниже. Гладкий металл и отполированное дерево хочется погладить рукой, работа тонкая от хитроумного механизма до кружевной резьбы на корпусе, но все это не имеет значения сейчас. Еще семь выстрелов.

Снова лук. Двадцать одна стрела дается для поражения двигающихся целей. Здесь испытывается не только меткость и скорость, но и способность четко, хладнокровно действовать в нервном напряжении. Все эти навыки необходимы настоящему воину, потому он оттачивал их с самого раннего сознательного возраста. Направляемые механизмами, пришли в движение мишени. Резко развернувшись вправо, он поразил первую, и выдернув новую стрелу, наложил ее на тетиву. Две мишени слева сходились и расходились, колеблясь, перекрывая друг друга, и когда он спускал тетиву, налетел сильный порыв ветра. Эта стрела явно ушла в сторону, но нет времени ни на досаду, ни на попытку оценить глубину провала. Глаза уже преследуют новую цель. Стрелы свистят над лугом. Он мечется в отведенном для испытуемого круге. Колчан пуст, а значит, первое испытание для него закончилось.

Словно сорвалось невидимое плотное покрывало: до юноши донесся взволнованный, восторженный гул толпы. Судьи на дальнем конце луга осмотрели мишени и объявили результат.

Двадцать одно попадание, из них одно едва задело, а восемнадцать ушли точно в цель. У Амаранты было девятнадцать попаданий, из которых шестнадцать точных. За скорость, технику и собранность он получил высшие баллы.

Отдых и небольшой перекус предстоял воспитанникам на берегу Стролскридсэльвен, но кусок мало кому лез в горло.

* * *

Испытание Сталью начиналось в полдень. В центре главной площади Фальрунна обозначили круг диаметром в четырнадцать шагов. Рядом поставили длинный стол со скамьей для судей, а в стороне оградили три небольших площадки. Одна предназначалась для воспитанников Двора Перехода. Другую занимали несколько наставников. Там же присутствовали члены городской и королевской стражи. Последнюю отвели лекарям.

Поединок для каждого испытуемого длился три тура, по четыре минуты для юношей и три для девушек. Главным было удержаться в круге, не дать себя разоружить и избежать удара, лишившего бы жизни в настоящем поединке. Наль не мог биться с Эльгартом: для нелицеприятности испытаний воспитанникам Двора Перехода выставляли соперников, которых они доселе не знали в бою.

Пробило полдень, и напряженный воздух над площадью наполнился звоном незатупленных клинков. Считалось, что опытные противники не покалечат испытуемых и не позволят покалечить себя даже тем, кто еще не умеет в последнее мгновение удерживать свой меч от смертоносного движения – навык, необходимый для честных дуэлей. От едва достигших совершеннолетия юнцов не ожидалось мастерства закаленных воинов, и потому система оценок в данном испытании была требовательной, но гибкой.

Сначала достойный результат показал лорд Первого Дома Дероальт.

– Нелегко будет опередить это достижение, – негромко пробормотал Кардерет, теребя рукав.

Юноши и девушки простонародья изнывали в ожидании своей очереди, утешаясь лишь возможностью извлечь полезный опыт из увиденных поединков. Впрочем, мало кто мог сосредоточиться на них. Мысли каждого метались между кругом для боя и собственной площадкой как беспокойные птицы перед грозой.

Скулы Амаранты напряглись, глаза лихорадочно горели. Ей предстояло сразиться с командиром городского дозорного отряда леди Тресфлед. Пока же она наблюдала, как наставница Флориэт раз за разом швыряет Бейтирин на землю, заставляя уходить от неминуемого поражения. Когда вызвали Амаранту, Наль незаметно сжал ее руку, и они обменялись коротким выразительным взглядом. Все время поединка не сведет он с нее глаз. Лучше не смотреть в толпу, выискивая близких и друзей: это может отвлечь, сбить с настроя. Но та, с которой еще на высшей ступени Университета обменялись белым и красным цветком шиповника, проходила сейчас первое в своей жизни серьезное испытание.

Девушка вошла в круг с высоко поднятой головой. Леди Тресфлед уже стояла там, небрежно опустив меч. На миг в груди у Амаранты похолодело: она скользнула взглядом по шраму воительницы, пересекавшему красивое лицо от уголка губ до рваного уха, но успокоила себя мыслью, что такие увечья не получить на Испытании. Вторая холодная волна накрыла почти сразу по объявлении первого тура: Амаранта сполна ощутила на себе, что такое биться с противником, чьих сильных и слабых сторон еще не знаешь. Однако дочь королевского советника не позволила себе покрыть свой Дом позором. Когда она покидала круг под одобрительные возгласы, руки ее немного дрожали.

Против Мерхарда бился командир городского дозора Кэдвалар. Первые два тура прошли неплохо; юноша мог бросить вызов Дероальту. К третьему он понял, что держать удар становится все сложнее, однако заметил в защите противника брешь – правое бедро. В условиях настоящего боя это был бы сокрушительный выпад, и он должен принести немало баллов. Мерхард перешел в наступление, делая вид, что метит в левое плечо, а на полпути резко сменил направление, послав косой удар сверху вниз. Меч ушел далеко вперед, по инерции увлекая юношу за собой; он едва удержал равновесие. Кэдвалар ускользнул из поля зрения. Сбитый с толку юноша не успел обернуться, как противник всей ступней ударил его сзади по крестцу. Мерхард полетел на землю, накрыв собой собственное оружие. От удара перехватило дыхание. Кэдвалар наступил ему между лопаток и приставил острие меча к шее.

– Убит.

– Время! – закричал Верховный судья.

Кэдвалар отвернулся и отошел к ограждению, убирая меч в ножны.

«Ты оставил спину незащищенной». – Наль усмехнулся и поспешно закусил губу. Ему только предстояло в ближайшие минуты показать собственное мастерство.

Смущенный и ошеломленный, Мерхард встал и обвел поле взглядом, словно надеясь, что судьи переоценят эти последние мгновения как недоразумение, но на площади раздавался только оживленный говор зрителей и легкий шелест ветра в кронах ближайших деревьев. Тогда он, ни на кого не глядя, быстро вышел из круга.

– Лорд Третьего Дома Нальдерон Фрозенблейд! – объявил второй судья.

Третий перевернул песочные часы:

– Начали!

В противники Налю достался воин королевской стражи Кригтеранд. Он долго не подпускал юношу в ближний бой, но Наль упорно совершал все более рискованные наскоки, стремясь вывести противника из позиции преимущества. Как в поединках с Эльгартом, по ту сторону клинка чувствовалась неотвратимая, леденящая, смертельная опасность, однако усиленные тренировки не прошли зря. Наконец Кригтеранд оказался достаточно близко и чуть запоздал с реакцией: солнце ударило в глаза. Наль сделал резкое вращательное движение и выбил меч из его руки. На лице юноши невольно отразился восторг. Он разоружил королевского воина! В то же мгновение удар локтя разбил ему нос. Отшатнувшись от вспыхнувшей молнией ослепляющей боли, Наль едва не выронил свое оружие и получил второй удар в лицо. Он не удержался на ногах; перед глазами мелькали яркие разноцветные пятна. Натренированное тело едва нуждалось в подсказках разума. Коснувшись земли, юноша перекатился в сторону и вскочил, ища взглядом противника. Боль не утихала, но он вновь обретал способность видеть. Кажется, при падении он растянул лодыжку. Кровь продолжала хлестать из носа, мешая сосредоточиться.

Тем временем Кригтеранд подхватил с земли свой меч и обрушился на Наля, тесня его к краю арены.

– Время! – послышался оклик от судейского стола.

Окончился первый тур. Наль отошел к краю круга, сплюнул кровь и зажал нос пальцами. Рукоять его меча нагрелась, а прикладывать к лицу обоюдоострое заточенное лезвие вряд ли являлось хорошей идеей. Кровь так и не остановилась, когда раздался сигнал о втором туре. Кое-как утершись рукавом, Наль вновь надел перчатку и занял позицию.

– Время! – раздалось в третий раз, когда ему казалось, что поединок только приобрел должный накал.

Кригтеранд опустил меч. Многочисленные порезы окрашивали его тунику и белые рукава сорочки темными пятнами. Глубоко дыша, Наль медленно оглядывал судей, испытуемых, сливавшуюся в глазах толпу зрителей, постепенно осознавая, что поединок завершен. Ноги сами привели назад, в круг испытуемых. Кто-то из лекарей протянул ему лед, завернутый в льняную салфетку.

В этот раз результатов пришлось подождать. Судьи оживленно совещались и даже спорили, выразительно жестикулируя. Следовало не только оценить каждого по семи категориям, но и прийти к соглашению о распределении испытуемых по их уровню относительно друг друга, что будет внесено в городскую книгу. Кто-то из юных эльфов лихорадочно повторял вполголоса заученные каждым категории оценки: «Техника-мастерство, реакция-скорость, смелость, выносливость, сила, перенесение боли, особые замечания…» Большинство зрителей оставили разговоры, а близкие испытуемых стали сами не свои от волнения. Наконец Верховный судья поднялся и начал оглашать список.

Услышав свое имя восьмым с конца, Фиандер бросился к Налю и крепко обнял, хлопнув по спине. Не ожидавший этого проявления чувств юноша налетел на Кардерета, наступил тому на ногу, и все трое, задев Теролая, едва не вылетели за предел своего круга. Наль отнял от лица пропитанную кровью салфетку со льдом и вопросительно поднял брови.

Фиандер сиял.

– Благодаря тебе я не последний! – шепнул он.

Последним из аристократов был юноша, с которым он отрабатывал приемы перед Оленьей крепостью. Самые низкие места заняли несколько простоэльфинов.

Чем меньше оставалось до конца списка, тем сильнее нарастало всеобщее волнение, и звонче натягивалась тишина среди испытуемых. Те, чьих имен еще не назвали, едва могли дышать.

Услышав себя одиннадцатым, Мерхард потемнел лицом и сжал губы. Амаранта заняла шестое место, седьмое простоэльфин Итар. На лицах называемых мгновенно отражалась борьба противоречивых чувств – так высоко оказались они в списке! Но так немного не хватило, чтобы подняться выше…

Все еще неназванный, Наль стоял неподвижно, не чувствуя, как ногти вонзились в ладони. Фенрейя была четвертой. Лучшей из девушек оказалась простоэльфинка Бирна, занявшая третье место. Зрители разразились восхищенными криками и вновь затаили дыхание. Осталось только двое. Это значит…

– Лорд Первого Дома Дероальт, сын Гислена, из рода Стерфарос! – перебил лихорадочную мысль Верховный судья.

С губ обоих юношей сорвался ошеломленный вздох. Дероальт закрыл рот ладонью. Глаза Наля широко распахнулись.

Имя Фрозенблейдов – первое в списке.

Потерять голову не дало лишь воспоминание о достоинстве лорда.

* * *

– Это неправильно, – сказал Мерхард, когда испытуемые под шум и радостные крики толпы направились через площадь на узкую боковую улицу, чтобы вернуться во Двор Перехода. – Я должен был получить не менее баллов, чем ты.

– Ты упал плашмя, – напомнил Наль.

– Ты тоже упал.

– Я успел подняться и продолжить. Ты был убит.

– Но у тебя хлестала кровь, а я лишь пару раз поранился!

Пару-тройку. Наль фыркнул, рискуя свести на нет действие льда.

– Желаешь сообщить об этом судьям, на случай если кто-то не заметил?

Опьяненные приливом чувств, испытуемые шли через город, видя вокруг множество радостных лиц и машущих рук, трепещущие на ветру разноцветные ленты, поднимаемые на палочках наподобие флагов. Толпа обступала со всех сторон, желая рассмотреть, запомнить, подбодрить новых членов общества, особенно понравившихся бойцов и стрелков.

Фенрейя молчала, опустив глаза. До третьего места ей не хватило нескольких баллов. Ее догнала идущая с простоэльфинами Бирна:

– Госпожа, вы бились превосходно! Я следила за вашим поединком.

Та лишь горько усмехнулась.

– А мы поспорили на тебя! – промелькнув между держащими круг наставниками, весело выкрикнул паренек из гильдии кузнецов, чей кузен бывал частым гостем Фрозенблейдов. Не имея возможности ответить, Наль лишь посмотрел перед собой и сострил забавную рожицу. Сколько же серебряных кроленей было поставлено на кон за его победу? Или речь все же идет о более крупных суммах?

– Сколько слез мандрагоры потребуется, чтобы свести к Первому балу эти синяки, – посетовала над ухом Бейтирин.

На середине площади строители уже спешно принялись за подготовку последнего испытания. Зрителей теснили со всех сторон. Пока еще все это едва трогало Наля. Миновав ворота Двора, он устремился к дальнему его концу, подальше от всех, запрокидывая голову навстречу порыву ветра:

– Отец! Ты видел? Ты рад?

* * *

Когда темнота над Фальрунном не могла сгуститься еще более, на главной площади уже возвели лабиринт из дерева. Толпа была отодвинута крупным сооружением и частично терялась в прилегающих улицах. Среди горожан мелькали серебристыми и белоснежными волосами присоединившиеся к ним на закате твайлари. Голоса зрителей притихли, хотя никто не думал расходиться, и площадь была полна. Многие еще в полдень взобрались на крыши и балконы таверны «Хрустальный Кубок» и окружающих площадь домов, чтобы не пропустить ни единого движения. Дела «Хрустального Кубка» шли лучше некуда.

В этот раз испытуемые появились в кругу наставников, несущих зажженные факелы. Остановившись на отведенной им площадке, юные эльфы коротко переглядывались, одергивали туники, быстрым жестом проверяли свои тщательно собранные волосы. Ментор Эльгарт и несколько наставников обступили лабиринт и по сигналу Верховного судьи подожгли деревянные бревна стен с разных сторон. Пламя взревело, промчавшись по коридорам и поворотам; толпа вздохнула. Лабиринт вспыхнул, словно распустился в ночи гигантский пламенеющий цветок. Первый день завершало Испытание Огнем.

– Колени не дрожат? – с нервной усмешкой осведомился у Наля Мерхард.

– Кузнец не боится огня.

– Меч и стрелы все же полезнее, – пробормотала Бейтирин.

– А этот опыт пригодится тебе, если город захватит орда, и ты побежишь по горящим улицам в поисках выхода, – едко усмехнулась Фенрейя.

– Чтоб у тебя нос на морозе слипся! – содрогнулась леди Первого Дома.

Между тем имя Дероальта уже назвали, и он исчез в лабиринте.

Амаранта молчала, завороженная необузданным танцем пламени. В нем чувствовалась первозданная, непостижимая сила, ужасающая, грозная и притягательная, как аромат чащобного дурмана. Наль отчаянно желал пройти лабиринт прежде Амаранты, как подобает мужчине и защитнику, внушить ей уверенность – но не мог, ведь она принадлежала к Первому, а он ко Второму Дому.

Вызвали Бейтирин. Та сделала несколько быстрых шагов и так же внезапно остановилась; вздохнула, сжала кулаки и ринулась вперед.

– Это почти как прыгать через костер, – прошептал Наль, находя в темноте руку Амаранты. – Увидимся с той стороны!

Вздрогнув, девушка доверчиво взглянула на него. В глазах обоих отражалось бушующее пламя. Над площадью прозвучало ее имя. Пальцы разжались, еще какой-то миг касаясь друг друга, и вот изящная фигурка отделилась от круга испытуемых, озаряемая багровыми всполохами, чуть замедлила и, вновь прибавив шаг, затерялась в них. Тишину над городом нарушал лишь рев огня. Многим было не по себе.

Услышав свое имя, Наль вскинул подбородок и расправил плечи. Из-за пылающего лабиринта тьма вокруг казалась еще гуще. Ему хорошо знакомо было обжигающее дыхание пламени в горниле, и он готов был встретить его, приближаясь. Словно разом опускаясь в прорубь зимнего озера, он вступил в лабиринт. Рев и языки пламени мгновенно отрезали его от площади. Лицо обдало страшным жаром; он инстинктивно отшатнулся и заставил себя остановиться, но не отступил. Назад дороги нет. Он сын оружейника. Кузнец не боится огня.

Глубоко вдохнув обжигающий воздух, Наль начал продвижение. «Смотрите под ноги», – твердили им наставники, и он старался выверять шаг. Словно Лабиринт Зеркал во дворце Спящего Короля из известной баллады, этот постоянно колеблющийся лабиринт мог обмануть, превратив стену в видимость поворота и наоборот. Воздух преломлялся, дрожал вокруг Наля, искажая покрытые пляшущими языками пламени стены. Он знал, что не все крыши усеяны зрителями, и что где-то совсем недалеко сверху за ним внимательно следят сосредоточенные глаза наблюдателей, готовых в случае необходимости подать сигнал знающим лабиринт как свои пять пальцев спасателям. И все же знание не могло сдержать постепенно зарождающийся в глубине души инстинктивный, первобытный животный ужас. То было совсем не прирученное, пусть и грубыми, суровыми способами, и потому тоже опасное, голодное пламя кузничного горна. Это была стихия, безудержная, всепожирающая и всеобъемлющая. При неосторожном движении эльф в один миг мог превратиться в пылающий факел. Смерть дышала со всех сторон. Жара становилась нестерпимой. Ему показалось, что рукав его сорочки начал дымиться, и он прибавил шаг. Поворот направо, поворот налево, длинный коридор, два резких поворота…

Под ногами разверзлась ревущая огненная яма. «И ей пришлось пройти через это?» – промелькнула мысль.

«Это почти как прыгать через костер.»

Виски сдавило болью, и словно очнувшись, он заметил, как тяжело дышать. Во рту пересохло. Все смешалось перед глазами ослепляющими смертоносными пятнами. Жар опалял лицо, обжигал глаза, горло, подбирался к легким. Наль беспомощно заслонил лицо рукой. Он сам внутри огромного костра. Дотоле сдерживаемый страх взял верх. Ноги не должны дрожать, иначе не допрыгнуть, – билось в голове тяжело, словно молот наковальни. Это последнее испытание, нельзя сдаться сейчас. Разве его дед в седьмом поколении не варлорд Лайзерен*, Рожденный под Хвостатой Звездой? Наль закашлялся. К жару примешался запах гари из ямы, становилось дурно.

____________________

* Лайзерен – в переводе с но́ра «Пламенный»

Если он не решится сейчас, то не пройдет ни лабиринт, ни День совершеннолетия.

Ожесточенно протерев слезящиеся глаза, он прикинул расстояние до другого края, неясно дрожащего в красном мареве, слегка разбежался и прыгнул.

Миг подвешенности среди ревущего пламени. Кошмар эльфийских родоначальников, переживших Огненный Дождь. Гладко обтесанные булыжники главной площади ударили под ноги. Дыхание толчком вырвалось из груди, заставив боль заметаться в висках. Он жив. Яма оказалась не такой широкой. Совсем близко за этой стеной мать и Эйруин, король, многотысячная толпа со всего Исналора. А над всем – ночное небо.

Он почти побежал по резко меняющим направление коридорам, задыхаясь, но держась за придающую сил мысль. Неожиданно огненные стены расступились, в лицо пахнул непривычно холодный, ароматный воздух летней ночи. Его появление встретили тысячи приветственных криков. В ушах еще гудело пламя. Жадно дыша, не видя почти ничего перед собой, он на вдруг ставших неустойчивыми ногах прошел вперед, ожидая, что прежде чем наткнется на кого-то из других испытуемых, у тех хватит такта отойти в сторону.

– Надьдерон… – мягко прошептала над плечом Амаранта, и перед ним предстал еще неясный в густых сумерках прелестный гибкий силуэт.

Он немного пьяно улыбнулся. Уже привыкшие к смене освещения юноши и девушки смеялись, кто-то хлопал его по плечу. Вскоре все вместе они уже наблюдали, как из лабиринта выбежала удивленная его внезапным окончанием и слегка оглушенная Фенрейя. Рядом была Амаранта, и внезапно охватившее Наля с головой счастье и облегчение от того, что он прошел все, и испытания позади, омрачала лишь одна мысль. Он слишком долго пробыл в лабиринте, поддался страху, и теперь о том, чтобы удостоиться почетной записи в городской книге, не могло быть речи. Ошибка, которую можно совершить лишь однажды, и никогда не исправить. Приподнятое настроение меркло. Воспитанники выстроились в два ряда у еще охваченного пламенем лабиринта, перед возвышавшимся над ними королем Ингеральдом, чьи льдисто-серые глаза мерцали в отсветах, словно прозрачные драгоценные камни, а на короне и парчовом одеянии вспыхивали алые блики. Подданных этот образ привел в безмолвный трепет.

Верховный судья стал зачитывать итоги испытаний. Наль даже не смел поднять глаз на короля. Взгляд скользнул по сидящему у ног королевы Солайи принцу Алуину, чье еще не утратившее некоторой детскости очаровательное личико сияло восхищением. День совершеннолетия был пока достаточно далек от него, чтобы видеть в этом нечто другое кроме захватывающего зрелища. Невеселые думы Наля были прерваны восторженным гвалтом толпы. Он запоздало сообразил, что подведение итогов окончено. Не смевшие за всю церемонию явно выражать своих чувств перед королем подростки смеялись, вытирали выступившие на глазах слезы, хлопали Наля по плечам и спине, трясли его и друг друга во все стороны. Он вскинул недоуменный взгляд на короля и увидел, что тот улыбается.

* * *

Этой ночью спали во Дворе Перехода под открытым небом. Двор перестал быть их домом, но вернуться в родовой дом в новом качестве можно лишь открыто, с достоинством, при свете дня. А как спать в ночь, когда они так внезапно обрели совершеннолетие, бесповоротно ступили на неизведанный еще, непредсказуемый, знаменательный путь? Это было лишь первое значительное испытание для каждого. Впечатления прошедшего дня поднимались в душе, очерчивая яркие подробности, которые необходимо пронести через жизнь. Юных эльфов переполняли восторг и волнение, множество мыслей и надежд, приятное беспокойство по поводу предстоящей присяги.

Стая потревоженных проглотов пролетела над Двором с северо-запада, сбивчиво пискливо клекоча. Снизу видны были подобранные пары чудовищных длинных когтей. Очевидно, переполох разбудил цветянок в небольшом саду позади Оленьей крепости, и те разразились певучими краткими трелями, вспугнув в свою очередь рой светлячков. Одинокая Утренняя звезда, далекая и еще совсем бледная, таяла в быстро светлеющем летнем небе. Весь месяц полуночного солнца норды не видели звезд.

Горы были видны почти из любой части Фальрунна. Они вздымались на западе – Полуночные Горы, составлявшие вместе со спускающимися к Юным Землям Сумеречными Хребет Дракона. На востоке шелестел Сумрачный Лес. И вновь тончайший – новолуние окончилось двумя сутками ранее – серп луны, как знамение нового этапа, сиял в вышине. Горы были древними, извечными, небо было древним, необъятным, и рассекали его прилетевшие из внешней бездны падающие звезды. И горы говорили с юными эльфами всю ночь, звезды говорили, и говорил Лес.

* * *

Лишь отзвучал над Фальрунном последний удар колокола, знаменующего начало Часа Надежды, двери Двора Перехода закрылись за спинами бывших воспитанников. Наль возвращался в свой дом, который покинул полгода назад. На плече у него была все та же дорожная сумка, однако вместо зимнего плаща осталась легкая туника. Плечи стали шире, а долгое пребывание под летним солнцем подарило коже легкий золотистый загар. Этим утром он тщательнее обычного привел себя в порядок и закрепил несколько узорчатых металлических бусин в волосах.

Ему предстояло встретиться со всем родом.

Вспоминая рассказы о минувших войнах, испытаниях и утратах, на пути к Сосновому кварталу юноша особенно остро ощутил связь времен. Словно невидимые нити протянулись со всех сторон, и как ночью говорили ему звезды и горы, так говорили сейчас обветренные стены зданий и истертые розовато-серые булыжники мостовой. Беззвучным эхом отдавался клекот дрессируемых в загонах драконов и звон стали, трепетали переливы флейты, доносились из глубины веков смех, стоны и крики. Старшие поколения перенесли Жестокий голод и эпидемию легочной чумы, с которой Исналор охватило безумие. По этим же улицам, невзирая на угрозу заражения, вперемешку, толпой, мясник и член Верховного Совета, уличный менестрель и судебный обвинитель, леди и кухарка кружились в горячечном танце. Выживших поражали воспаления суставов и гранитовая оспа. Городские беспорядки требовали вмешательства поредевших дозоров. Отягощенные памятью прожитых веков, горьким опытом, болезнями и травмами, и несмотря на то величественные и прекрасные, эльфы оставались следующим поколениям образом для подражания.

Наль, лишь только вступавший во взрослую жизнь, ощущал, что находится в преддверии чего-то серьезного, необъятного. Иной раз ребенком и подростком он размышлял, будут ли у него к старости такие же следы на руках, как у праотцов, сможет ли он танцевать в роскошных залах и давать отпор врагам, или вынужден будет опираться на трость. Как сложится его путь? Теперь он уже перешагнул порог, прошел испытание на зрелость. Сегодня он присягнет на верность Его Величеству, а завтра примет участие в первом в своей жизни настоящем балу.

* * *

В саду за поставленными в виде перевернутой «Т» столами собрался весь род Фрозенблейдов. Во главе восседал старший из живущих, Рейдар Доблестный, заставший еще появление компаса в северном Мидгарде. Сухощавая фигура его сохранила несгибаемую стать. В золотых волосах густо сверкали серебряные пряди, однако взгляд поблекших глаз, пусть не столь острый, как прежде, был ясен и тверд, и лишь временами застилался туманом прожитых веков.

Наль направился к Рейдару, подавляя желание оглянуться на стол, где сидели младшие родственники, приятели по играм. Когда он показался из-за яблонь и кустов шиповника, все замолчали.

– Отценачальник. – Наль поклонился, остановившись в нескольких шагах от высокого резного кресла. – Я принес роду Фрозенблейдов первое место на Дне совершеннолетия в этом году. Теперь я полноправный член королевства и глава семьи.

– Подойди, – глухо повелел Рейдар.

Юноша повиновался, поцеловал покрытую ожогами и шрамами жилистую руку. В прошлый раз он видел прапрапрадеда на празднике в честь рождения дочери пятиродного дяди Тандериона, Нессы, которой теперь исполнится четыре зимы.

Рейдар взял Наля за подбородок и повернул, чтобы как следует разглядеть. Юноша не мог удержаться от столь же пристального ответного взгляда. Лицо старого воина носило следы осложнений Алой чумы в виде мелких оспинок, шрамы свидетельствовали о пройденных жестоких битвах, а над бровями, вокруг глаз и в углах рта разбегались сети мелких морщин. Заострившийся с возрастом нос был тонко выточен, как у самого Наля. Но все внимание приковывали к себе глаза. Бледно-лазуритовые, бездонные, как древний океан, они проникали в самую душу. Казалось, в них останавливалось время.

– Достойно, – проговорил наконец Рейдар, отпуская подбородок Наля. – Пусть это станет началом долгого и светлого пути.

Он неожиданно вновь поднял руку и по-отечески потрепал юношу по голове. Не зная, как реагировать, Наль удивленно улыбнулся. Видя его растерянность, Рейдар рассмеялся молодым, сердечным смехом.

– Присядь. – Он указал на подлокотник своего кресла. – Расскажешь о впечатлениях от испытаний.

Когда Рейдар наконец отпустил его, юноша поцеловал руку прапрапрабабки Вальдрун. Теперь он мог обойти следующих по старшинству. Сын Рейдара, прапрадед Наля Руидгер нервно усмехнулся, похлопав юношу по плечу. Тонкая, иссушенная давним пристрастием к бреннвину сероватая кожа в оспинках натянулась на худом лице, углубляя морщины в уголках лихорадочно блестящих глаз. С тех пор, как Безумное Поветрие забрало у Руидгера еще неназванного ребенка, душевное состояние его сильно пошатнулось. Потеря жены в войне с орками полутора веками позже стала тем ударом, после которого он никогда более полностью не оправился.

– Будь достоин этой победы и родового имени! – Тронутый легочной чумой и сожженный бреннвином голос напоминал карканье. Сам он не работал по профессии уже много зим.

Сын родного брата Рейдара Доблестного, Адабрант II, чье здоровье также непоправимо пострадало после Алой чумы и тяжелых ранений, лишив возможности полноценно работать, ответил на приветствие Наля тихой улыбкой. К своим четыреста шестнадцати зимам он еще не вступил в возраст полной зрелости, но уже пережил бившегося с орками внука. Болезни и утраты не сломили духа Адабранта, названного в честь одного из достойнейших праотцов. Рядом были жена, сын, правнуки и друзья, а родовые собрания наполняли сердце теплом и утешением.

– Поздравляю, мальчик, – проговорил он, крепко сжимая руку Наля и накрывая ее ладонью. – Теперь главное – сохранить и приумножить все, чего ты достиг. Береги свою душу.

Улыбка старшего из действующих оружейников рода, прадеда Электриона, подарила ему имя*. Он был младше Адабранта на восемь зим. С этого рубежа трудно становилось определить возраст эльфа – деда и правнука можно принять за братьев, если бы не глаза. Оба праотца бились плечом к плечу, и попав в орочье окружение, долго боролись за свою жизнь, а позже за выздоровление. С тех пор Электрион передвигался в основном с помощью трости, однако это не помешало ему продолжить занятие ремеслом. Живой, смешливый, ясноликий, он напоминал Налю отца в самые его яркие моменты.

– Все, что ты имеешь – достижения, наследие предков – в конечном итоге дар Создателя. Будь благодарен.

____________________

* Электрион – от др. греч. «сияющий, лучезарный»

Сын Адабранта II, четверодный прадед Тельхар поднял льдисто-голубой взгляд из-под глубокого капюшона, скрывавшего обрамленное бледно-золотистыми прядями лицо. По иронии, в нем проявилась кровь детей Адабранта I и твайлийки Ариануэн.

– Это первая победа, самая легкая. – Тельхар горько усмехнулся, но глаза его потеплели. – Осталось доказать ее ценность своей жизнью. Ты сможешь.

Четверодный прадед Агнарион, принадлежащий к линии брата Рейдара, Глиндора Жестокого, молча кивнул. Лицо его было бесстрастным и замкнутым, взгляд пустым. Подобно Руидгеру и Адабранту, он рано потерял сына и тяжело пострадал в битвах. С некоторых пор постоянными спутниками его сделались сильные настойки с корнем мандрагоры и ночным фруктом.

Второй муж вдовы Варальда, сына Агнариона, происходил из враждующего с Фрозенблейдами Дома Кетельросов. Переход его в лагерь противника еще более обострил отношения между Домами.

– Не каждый Фрозенблейд удостаивался первого места на Дне Совершеннолетия, – заметил он. – Однако не слава и почести влекут истинного воина. Покажи же, чего ты стоишь в деле.

Дед долго не выпускал руки Наля, и лицо его озаряла улыбка, а в глазах стояла уже такая знакомая юноше тоска. Мадальгар видел перед собой то внука, то старшего сына.

– Не забывай, откуда ты начал свой путь и чья кровь течет в твоих жилах!

Дядя Эйруин был слишком молод, чтобы целовать ему руку. Он сам поднялся навстречу Налю и крепко обнял воспитанника, ставшего ему, по сути, первым ребенком. Смешались золотые кудри.

– Твой отец радуется, глядя на тебя. Я также счастлив, что с твоей матерью смог довести тебя до этого рубежа. Мы всегда будем рядом для совета, поддержки, но дальше иди сам.

Пятиродные дяди Тандерион и Бринальд девяноста трех и восьмидесяти восьми зим сами были еще мальчишками, имевшими, однако, статус мастеров и опыт сражений. Они просто по очереди весело трясли руку Наля, прежде чем тот занял место за столом прямо напротив Рейдара, между Айслин и Эйруином.

– Мне казалось, я провел в лабиринте вечность, и уж точно не стану первым! – поспешил он сообщить тем с восхищенной улыбкой.

Пир начался.

11. Внезапное предложение

Королевский замок возвышался над Фальрунном громадой сурового серого камня, мощных ребристых башен и зубчатых стен. Его начали возводить еще в Эпоху Встреч и Альянсов, когда первоочередной функцией его являлись надежность и долговечность. Расширяющийся и усложняющийся по мере роста королевского Двора и мастерства строителей, со временем он вытягивался вверх и все глубже вгрызался в гору, у основания которой стоял. Высокие, узкие стрельчатые окна прорезали толстые стены, чередуясь с пилястрами и остроконечными арками. Арки покрывало каменное кружево, щетинились увенчанные крестоцветами пинакли. Причудливые эркеры выступали из камня, украшенные резьбой и лепниной. Каменные ветви, цветы и звери вились по резным фронтонам. Мхи и лишайники вплетались в узор. На остроконечных башнях развевались флаги Исналора, Фальрунна и правящей королевской династии.

С колотящимся у самого горла сердцем Наль ступил на массивную лестницу, охраняемую статуями единорогов. На спине его алой с золотым кантом туники был вышит герб Фрозенблейдов, и небольшой герб слева на груди – перекрещенные золотой и серебряный мечи, над ними снежинка, а между рукоятями прошитый черной нитью ограненный адамант. Волосы свободно струились по плечам, лишь несколько прядей закреплено на разном уровне резными металлическими бусинами. В ухе покачивалась подвеска из неограненного отшлифованного рубина. Наль надел серебряный медальон Лонангара, которым так часто ребенком играл у него на руках, и который привык видеть на том до последнего отъезда. Сегодня, заглянув в зеркало, он увидел отца в отражении.

Над замковым двором кружили королевские вόроны, позабавленные зрелищем множества аристократов и простоэльфинов, спешащих на церемонию присяги.

– Птенец оружейника! – хрипло прокаркал один, едва не спикировав на голову Наля.

– Он, он! – вторил другой низким баритоном. – Похожи, как два яйца!

Тяжелая дверная решетка повторяла узоры фронтонов. Миновав дверь, Наль очутился в высоком сумрачном прохладном холле, ведущем в тронный зал. Войдя под теряющиеся в вышине гулкие крестовые своды, он невольно испытал трепет. Еще совсем ребенком однажды посетил он это место, потрясенный его грандиозностью перед крошечным существом, но едва ли величие и великолепие умалилось для повзрослевшего эльфа с тех пор. Вдоль стен ярусами поднимались галереи верхних этажей. Поддерживающие их колонны из разноцветного мрамора, порфира, или облицованные изменчивым, переливающимся от золотистого и бледно-зеленого до глубокого лазурного и иссиня-черного павлиньем камнем, бледно мерцали в свете ажурных кованых светильников. Шепот голосов сливался в неясный гул, возносящийся к галереям. Косые лучи солнечного света из узких высоких окон прорезали тронный зал сверху донизу.

Наль остановился у самых дверей, рядом с товарищами по Двору Перехода. Амаранта в шелковом платье глубокой лазури с серебряной вышивкой, сияя, встала рядом. Тонкий гибкий стан ее перехватывал серебристый пояс, длинным концом спускавшийся до пола. Слегка приподнятый вырез платья обхватывал плечи и открывал ключицы, а верхний край его был оторочен узкой полосой белоснежного меха горностая. В ушах переливались серьги, словно гроздья ледяных кристаллов. Пряди волос над висками были собраны на затылке в розу и перевиты жемчужными нитями, а остальные волосы морозным платиновым потоком ниспадали на плечи и спину. Залюбовавшись ей, Наль на мгновение забыл, что находится в тронном зале Исналора, недалеко от самого короля.

Последние юные эльфы присоединялись к стайке у входа, бросая восхищенные взгляды то на убранство, то на выстроившихся в два ряда от трона до дверей придворных. Зал был заполнен облаченными в праздничные платья и туники эльфами. Шелка, меха, кожа, паутина, перья, драгоценные металлы и камни, венки из настоящих листьев и цветов смешивались причудливым узором. Аристократы одеты в цвета своих Домов; на них гербы и передающиеся от поколения к поколению реликвии, на одежде простонародья вышиты родовые символы. Зал напоминал пещеру самоцветов, где богатые россыпи перемежались отдельными, словно отколотыми от своего гнезда камнями.

Но более всего взгляды притягивало возвышение у дальней стены. На высоком троне восседал король Ингеральд III, а подле него королева Солайя и все три принца, хотя, как отмечали придворные, несовершеннолетнему Алуину рано было полноправно участвовать в дворцовых торжествах. Наль снова избегал искать взглядом Фрозенблейдов. После он обнимет, расскажет, но сейчас его не должно отвлечь ничто. Краем глаза он заметил, как к ало-золотым фигурам приблизилась голубая с черно-белым, но заставил себя поспешно отвернуться.

Айслин, наоборот, то и дело бросавшая взгляды на сына в противоположном углу зала, слегка вздрогнула.

– Пусть день сияет тебе, прекрасное видение* окрестных гор и лесов, – произнес до боли знакомый голос.

____________________

* имя Айслин происходит от гаэльского aisling – «мечта, видение»

За ее плечом стоял друг детства.

Она чуть наклонила голову, пряча неспокойный блеск в глазах, и протянула руку для поцелуя:

– Эйверет. Да не погаснет твой очаг.

– Могу ли я обмолвиться с тобой парой слов?

Оглянувшись на Эйруина, Айслин зашла за пронизанную темными прожилками матово-белую колонну. Ей живо вспомнилась встреча двадцать девять зим назад. Она стояла у склепа Фрозенблейдов, куда только положили Лонангара, и не могла уйти. Нужно было вернуться к нему, в высеченное в скале темное опустевшее помещение, чтобы более не расставаться, но где-то рядом Эйруин утешал маленького Наля, который отчаянно тер кулачками глаза, а потом не удержался и расплакался в голос. Она не заметила, как тихо подошел Эйверет и какое-то время стоял рядом молча, опустив голову. Лучший друг терзался ее болью и муками совести, и слова застывали на губах.

Узнав о гибели Лонангара, Эйверет сделал пренеприятное открытие, заметил в своей душе не только глубокое сопереживание любимой, но и робкую надежду. Соперник ушел. Это осознание саднило, как незажившая рана. Эйверет презирал себя за колыхнувшееся в груди облегчение, но не мог полностью изжить его. «Быть может, теперь…» – думал он, и видел перед собой окаменевшую от горя Айслин и ее ребенка, сжимавшего маленькими ручками еще слишком большой и тяжелый для него серебряный медальон, с которым теперь не расставался. В такие минуты Эйверет остро желал, чтобы Лонангар остался жив, лишь бы они были счастливы. Тщательно исследовав свою вывернутую наизнанку противоречиями душу, он нашел, что и в минуты глубокого отчаяния не желал сопернику смерти. Это немного ободрило его, и он решился появиться на последнем прощании. Айслин скользнула по другу невидящим взглядом, когда тот в числе последних положил в гроб зеленую ветвь.

«Спасибо, что берег их, был их счастьем… И прости.»

Когда собравшиеся на прощание начали расходиться, Эйверет приблизился к Айслин и тихонько окликнул ее. Та не услышала. Он окликнул чуть громче, и встретив истерзанный взгляд, выдохнул слова соболезнования из самой глубины разбитого сердца.

Еще он сказал, что всегда будет рядом.

Траур длился год лишь потому, что Айслин не желала далее растравливать душу Наля. Сменялись сезоны, а Эйверет ждал, поддерживая любимую то словом, то подарком, загораясь счастьем от редких встреч, от медленно возвращавшейся к ней улыбки. Минуло более двенадцати зим, прежде чем он осмелился заговорить с ней о возможном будущем. Айслин долго молчала тогда, перебирая тонкими пальцами ткань платья, и наконец ответила, что не может думать об этом до совершеннолетия сына.

И вот теперь она смотрела на Эйверета, замечая затаенную боль в когда-то сияющих бирюзовых глазах, и теплящуюся в глубине надежду. Он умел улыбаться как раньше, когда они были неразлучны в прогулках, беседах и играх, только едва уловимый штрих в углах губ придавал улыбке вымученности.

– Твой сын вырос достойным тебя и своего отца, – негромко проговорил Эйверет. – Теперь он встал на ноги и достигнет еще большей славы, одержит множество побед. Я знаю, что никогда не заменю его отца тебе, но если ты согласишься, соединю свою жизнь с твоей, отдам тебе себя и сделаю все для твоего счастья.

Айслин прерывисто вздохнула.

– Я ждал все эти зимы, – качнул он головой. – Просто скажи, я приму любой твой ответ, только не мучай неизвестностью. Ты ничего мне не должна. Скажешь уйти – я уйду навек.

Внезапно говор придворных оборвался. Все взоры обратились к дальнему краю зала. Канцлер Сельвер вышел перед троном и произнес краткую речь. Он вспомнил, с чего начинались Королевства, и как одно за другим поколения эльнарай превращали глухой, дикий край жестокой красоты среди скал и льдов в новый дом. Перечислил некоторых выдающихся эльноров и эльнайри, от начала внесших свой вклад в устроение Исналора, на войне и в мире. Упомянул вновь надвигающуюся на Королевства тень, но призвал не опускать рук.

– Прародители наши пережили Огненный Дождь и Тьму Морозную, – говорил он. – Можем ли мы роптать, что живем в Темные Времена? Свет изгоняет тьму, так будем же обращаться к Свету. Никто не отнимет у нас нашей чести, если сами не откажемся от нее. Девиз наш «Сквозь лед и пламя», его передадим и следующим поколениям. Вы, что стоите сейчас у порога, войдите и внесите свой вклад. Позаботьтесь об Исналоре, как заботился он и Его Величество о вас. Да здравствует король Ингеральд!

– Да здравствует король Ингеральд! – эхом откликнулся зал.

Канцлер отступил в сторону, открывая путь к трону. В руках его появился свиток с именами вступивших в совершеннолетие.

– Приходи спустя седмицу, и я дам тебе ответ, – чуть слышно прошептала белая, как снег, Айслин. Прошуршало платье в звенящей тишине – она вернулась в золотисто-алые ряды Фрозенблейдов и встала рядом с Эйруином.

– Я приду, – одними губами ответил ей вслед Эйверет.

– Принесите же присягу верности, – объявил канцлер. – Ты, лорд Дероальт…

– Последние мгновения мы еще почти дети, – прошептала Бейтирин.

Стоящие рядом подростки безотчетно взялись за руки.

Когда прозвучало ее имя, Амаранта чуть дыша направилась к трону меж двух рядов придворных.

– Зимнее утро! Зимнее утро! – пронесся шелест над залом. – Прекрасна, как первый луч солнца на снегу!

Девушка не слышала. Великолепие короля, дышащего сдержанной, загадочной силой, затмило весь мир. Изумрудно-зеленая парчовая туника его переливалась золотыми и серебряными узорами листьев и лесных животных. Отороченная белоснежным песцовым мехом мантия цвета глубоких ночных сумерек тяжело ниспадала до пола, окружая трон полукругом. На шее и плечах переливалось массивное серебряное ожерелье, сплетающееся в виде ветвей, унизанных нефритами, топазами и опалами. Гордую голову Ингеральда венчала ажурная корона из белого метеоритного серебра, символ династии. Крупный изумруд в ней отшлифовал на закате Времени Драконов Эйруин Прекрасный, Снежный Цветок рода Фрозенблейдов.

Стену за спиной Ингеральда покрывало огромное полотно с гербом – внизу три снежинки, вверху белая корона на скошенном зелено-лазурном щите. К трону вели мраморные ступени. Как во сне поднялась Амаранта по ним. Слова присяги исходили из уст на удивление уверенно, хотя сердце готово было выпорхнуть из груди. К глазам подступали слезы восторга. И вот уже не у дверей встала она, а присоединилась к синим с серебром фигурам Нернфрезов вблизи от трона.

Настал черед Наля. Шаги его гулко отдавались под высокими сводами, пока он шел через зал.

– Золотой Цветок! Второй Золотой Цветок! – вздохнула толпа придворных.

Остановившись у высокого, тяжелого резного трона из красного дерева, Наль медленно опустился на одно колено. Король открыл ему ладони, и он вложил в них свои руки. На челе Ингеральда лежала печать тяжких дум, однако благородный лик его был светел и отмечен величественной красотой. Он пытливо посмотрел в глаза Наля, и тот уже не мог оторвать ответного взгляда, даже если бы пожелал.

– Я, лорд Нальдерон, сын Лонангара, из рода Фрозенблейдов, под Солнцем Правды и при свидетельстве всех здесь присутствующих, приношу вам, Ингеральду III из династии Лаэльнэте́ров, королю Исналора, свою присягу верности и обязуюсь служить вам, как того требуют честь, совесть и закон. Моя собственная честь тому порукой; я сделаю все, что в моих силах, и если потребуется, буду защищать Ваше Величество и Исналор с оружием в руках. Я никогда не пойду против вас, явно или же скрыто, не предам вас словом или делом, и сохраню преданность вам и королевству до последнего вздоха.

Наль приподнял дрогнувший подбородок; взгляд его был твердым. Голос короля, сильный и мелодичный, как горный поток, успокаивающий летним днем, но выворачивающий из земли валуны в осеннюю бурю, заполнил тронный зал.

– Я, Ингеральд III из династии Лаэльнэтеров, король Исналора, под Солнцем Правды и при свидетельстве всех здесь присутствующих, принимаю твою присягу, лорд Нальдерон, сын Лонангара, из рода Фрозенблейдов, и даю свое слово в том, что ты будешь иметь мое покровительство и защиту. Я не брошу тебя в беде и не оставлю без крова. Я не злоупотреблю твоей верностью и не потребую от тебя дела бесчестного или неисполнимого. Служи же мне, как ты сказал.

Наль поцеловал руки, в которых была сосредоточена вся власть над ним и над Исналором, и склонил голову, ожидая последних слов.

– Так, союз наш скреплен. Встань.

Поднимаясь, Наль заметил, как в льдисто-серых глазах сквознула понимающая улыбка. Он помнил свою прошлую встречу с королем двадцать девять зим назад. И король ее тоже помнил.

* * *

Голова Амаранты счастливо кружилась, глаза сияли. Она впервые танцевала на настоящем балу, и партнерами ее были высокие придворные и юристы, члены Верховного Совета, начальники дозоров и страж, командиры военных отрядов, королевские музыканты. Сам утонченно-царственный кронпринц Ранальв и его второй брат Регинн подарили ей танец! Также она впервые по-настоящему танцевала с Налем – и не могла натанцеваться. Разгоряченные, счастливые, юные эльфы выпорхнули из шумного зала на балкон. С высоты стоящего на скале замка Фальрунн был как на ладони. Месяц полуночного солнца только окончился, уступая жаркому с его подступающей вечерней тьмой. На площадях горели костры. Вместе с новыми полноправными членами общества гулял весь Исналор: к северо-востоку, за верхними кварталами, лечебницей, Двором Перехода, кварталом ремесленников и отделяющей все это городской стеной, светились крошечные огоньки деревни Лимр. Где-то за ней пирует в ожидании своих Эстадрет. В звуки музыки, песен и смеха вплетались далекие мелодично-щемящие голоса предутренних птиц. Обнимая, склонялась над землей теплая летняя ночь.

– Смотри, звезда падает за лес! – воскликнула Амаранта, оборачиваясь.

Не отрывая от девушки глаз, Наль опустился на одно колено и протянул ей руку ладонью вверх:

– Будь моей женой.

Оба выбрали друг друга уже давно, с полным осознанием всех последствий, однако при мысли, что все должно решиться именно сегодня, внезапно, в один миг, Амаранта немного растерялась и отступила на шаг.

– Я… Я должна подумать.

Не шелохнувшись, Наль невозмутимо приподнял брови:

– Так я подожду.

Амаранта покачала головой, пытаясь скрыть улыбку. Вспомнив о достоинстве леди Первого Дома, она вскинула чуть подрагивающий от волнения и восторга подбородок. Проверять, как долго он готов простоять перед ней вот так, преклонив колено, не было нужды – слишком хорошо знала она своего избранника. Не удержавшись, девушка звонко рассмеялась:

– Лорд Нальдерон, вам не занимать самоуверенности! – И вложила в его ладонь свою.

Поцеловав тоненькие, горячие пальцы Амаранты в знак скрепления договора о помолвке, Наль стремительно поднялся. Теперь они стояли лицом к лицу, со светящимися глазами, не разжимая рук.

– Я… – начал Наль.

– Обещаю… – завороженно прошептала Амаранта.

– Себя…

– Тебе.

* * *

Вернувшись в зал, танцевали только вместе, вызывая удивленные, любопытные взгляды, а затем тихий говор. Влюбленные отвечали на деликатное внимание смехом, слишком опьяненные счастьем, и совсем немного – подаваемым гостям ароматным медовым вином.

Под утро, когда воздух необычайно прозрачен, чист и свеж, а сердце волнует неясная приятная тоска, они оставили празднующих в замке, пересекли королевский двор со слегка хмельной стражей, миновав тяжелые окованные металлом тисовые ворота, оказались у спускающейся к городу дороги и побежали по извилистым улицам Фальрунна, держась за руки и смеясь. То тут, то там попадались еще гуляющие эльфы.

Около костра на небольшой площади не стихало веселье. Наль и Амаранта остановились, переводя дыхание. Играла музыка. Среди веселящихся простоэльфинов было несколько аристократов, и переглянувшись, влюбленные с горящими глазами бросились в только собирающийся круговой танец.

В тончайшей жемчужной дымке занималось над Фальрунном утро. Костры догорали. Легкий ветерок охлаждал пылающие щеки, глаза сияли, не признавая власти сна. Менестрель в поношенной тунике присел на землю, тихо трогая струны старой мандолины. Опустив голову, он словно нащупывал затерянную в веках тропу, а потом запел. Эльфы притихли, расселись вокруг него у почти прогоревшего костра.

Тонкие пальцы менестреля легко перебирали струны, извлекая щемящий мелодичный звон. В песне говорилось о человеческой девушке, которая, собирая ягоды, зашла глубоко в лесную чащу и увидела охотящегося эльфа. Тот желал скрыться, но девушка, еще не понимая, кто перед ней, просит его остаться и взять ее в жены.

Постой же, постой, друг прекрасен

Твой лик благороден и бел

Твой взор удивительно ясен

Я вижу – силен ты и смел

Голос менестреля словно заставлял неясные, зыбкие, как дым костра, образы вставать между ним и слушателями. Колыхнулась призрачная еловая ветвь, отводимая сильной тонкой полупрозрачной рукой. Высокая белокурая фигура, сотканная из рассеянного света, остановилась, ожидая. Другая приблизилась, цепляясь туманным подолом платья за кусты ежевики.

Эльнор молодой повернулся

Тихо главой покачал

И будто едва улыбнулся

В глазах же лишь лед и печаль:

– Соткешь ли ты мне сорочку

Из паутины лесной?

Тогда – кто знает? Быть может,

Смогу взять тебя я с собой

Лик ее тихо бледнеет

Но тотчас пылает взор

Так ветер тучи развеет

И солнце взойдет из-за гор

– Сотку тебе я сорочку

Тончайшего паучьего льна

А значит, вскоре я все же

В дом твой войду как жена

– Сошьешь ли мне ты перчатки

Из тонкой кожи грибной?

Тогда – кто знает? Быть может,

Смогу я остаться с тобой

– Сошью тебе и перчатки

Тончайшей кожи грибной

И значит, не сразу, но все же –

Вместе придем мы домой

– Сплетешь ли из лунного света

Мне ленту в тиши ночной?

Тогда – кто знает? Быть может,

Станешь моею женой

Она, опечалена горько,

Качает своей головой:

– Я бы просьбу исполнила, только

Не выплести ленты такой

– Как Солнце Луну не может

Надолго на небе догнать

Так и любви нашей тоже –

Увы, никогда не бывать

Тебе все у нас будет чуждо

Мне придется тебя пережить

На века, а дитя тебе все же

От меня никогда не носить

Что бы впредь со мной не случилось

Тебя я забыть не смогу

И чтобы сердце так больно не билось –

Навеки в чащу уйду…

Последний звон струн растаял в тонком утреннем воздухе. Над лесом сияло в лазурном небе слепящее солнце, открывая первый день еще неизведанной взрослой жизни.

12. Смысл жизни воина

Еще до конца лета Наль закрепил за собой статус мастера-оружейника и мастера-ювелира, сотворив необходимые шедевры. Он был принят в Гильдию кузнецов и вступил в должность королевского оружейника, передающуюся у Фрозенблейдов от старшего сына к старшему сыну. Выковал для себя собственные мечи, что безупречно ложились в ладонь, делаясь продолжением руки. Один клинок из бледно-голубой метеоритной стали, другой серебристо-белый – металл, добытый в дальних шахтах Полуночных Гор. У оснований клинков вились тонкие узоры, в которых наметанный глаз распознавал происхождение оружия, родину и статус его владельца. Наль назвал их Синий Лед и Снежный Вихрь, и более не расставался с ними.

Параллельно он поступил в Военную Академию, где уже исправно владеющие оружием молодые эльфы в течение трех зим совершенствовали навыки, учились держаться в строю, действовать сообща в малых и больших группах, без промедления понимать и исполнять приказы, вести командный бой и разведку. Над входом в Академию был выбит рунами военный девиз нордов – Дро фрез э лайзер, «Сквозь лед и пламя». Проходя под ним каждый день, будущие воины стремились запечатлеть его в своей душе.

Сразу следом, как один из лучших выпускников, Наль был направлен к неспокойной халлькадорско-сульгваретской границе. Старшие советовали не заключать помолвки до первого военного похода. Эльнор должен познать себя в бою, говорили они, и испытать, каким вернется в родной дом. Также и эльнайри должна посмотреть, узнает ли по возвращении своего избранника. Случаи разрывов между обещавшимися друг другу парами вследствие пережитых потрясений были редки. Тем не менее, не каждый рассудок выносил того, что выпадало на его долю на войне – таково было наследие эльфов, плата за долгий век с его многочисленными возможностями. И Наль с тяжелым сердцем последовал совету.

* * *

Порывы ветра со свистом прорывались меж шестов разбитого у пологого холма лагеря, трепали плащи и края палаток. Беспокойно шумел незнакомый лес за спиной. Небо скрывалось рваными тучами, что неслись на северо-запад, не давая утреннему свету пробиться сквозь их пелену. Воздух был наполнен свежей утренней сыростью.

Юные воины устроились на земле возле небольшого валуна, вглядываясь в противоположный край темнеющего впереди заброшенного поля. Впервые люди оставили его, когда их настиг страшный мор. Окрестные поселения опустели. Позднее было предпринято несколько попыток вернуться в эти места, однако отступившие на время лютые холода вновь ожесточились. Успехи в суровом краю не стоили трудов, и люди окончательно переселились южнее. Полю не дали вновь зарасти частые битвы. Норды не желали подпускать врага слишком близко к своим поселениям, и стремились останавливать его у этой, ранее недоступной черты.

Дероальт отхлебнул из передаваемой по кругу бутыли, поморщился, вздрогнул и протянул ее Налю. Молчали. Мелкая дрожь пробивала не от ветра. Нордам не страшен холод, перед которым отступают и люди северного Мидгарда, и остальные эльфийские народы. Наль сделал глоток и невольно зажмурился. Обжигающая жидкость пролилась в горло – резко пахнущая, без особого вкуса. Его передернуло. Впервые он попробовал бреннвин в пять зим – случайно, когда старшие лишь на миг не доглядели за столом. Он готов был заплакать – питье оказалось самым ужасным, что довелось ему пробовать до тех пор, но тогда он уже носил в сердце слова отца, сказанные на совместной конной прогулке. Тем не менее, слезы хлынули невольно, и ему стало страшно. Как могут отец и его друзья пить это и смеяться? Как может вода обжигать, словно огонь? Он молчал, зажав рот ладошками, и отчаянно надеясь, что справится. Это заметили сразу и бросились утешать. В следующий раз он решился на попытку осознанно, когда ему прокололи уши. В конце концов, это уже серьезный признак зрелости… Однако взрослые так не считали, и за украдкой отпитым на празднике глоточком вышел серьезный выговор. Было особенно обидно, потому что ощущения от бреннвина в двадцать зим ничем не отличались от таковых в пять зим, и вышла лишь двойная неприятность. Теперь, совершенно дозволенно, он пил эту огненную воду без любопытства и торжества свободы. Просто потому что впереди ожидал первый бой.

По окончании Последней войны сражения стали мельче. Отпала необходимость членам одного рода биться плечом к плечу, и теперь от родственников одновременно брали в отряд или войско одного, при большой нужде двух-трех воинов. В этот раз такой нужды не было, но Мадальгар просил командира, и его взяли – присмотреть первое время за внуком.

По короткой негромкой команде поднялись. Последние приготовления, проверка оружия, снаряжения. Эльфы предпочитали легкие доспехи, которые при необходимости можно без труда надеть и снять самостоятельно – кожаный жилет с металлическими пластинами, возможно, кольчуга под него, наплечники, наручи, поножи и латная юбка.

Потом он стоял в строю, впервые в жизни видя перед собой врага. Были среди них разные воины, но в основном рослые, крепкие, мощные. Глаза темные, как у семиродного кузена Кейрона и его отца, как у части вестери – но темнота эта не просто загадочная – зловещая, мрачная темнота. Даже издали видно, как горят злобой глаза орков. Крупные грубые черты дышат угрозой. Глухие короткие ревущие выкрики, которыми они готовят себя к сражению, слышны через все поле.

Командир что-то говорил перед строем, но слова не долетали до сознания. Дрожь усилилась, пробегая от кончиков пальцев до самого сердца. А потом прозвучал сигнал.

Схлестнувшийся с юным оружейником орк оказался не столь ужасным противником, как можно было ожидать. Он был сокрушительно силен – Наль чувствовал, как от каждого движения веет неизведанной доселе неумолимой черной бедой, совсем не как в поединках с ментором Эльгартом – однако слишком грузен и неповоротлив. От тяжелых взмахов орочьего тесака в груди, словно угли на ветру, начало заниматься лихорадочное пламя. Наль ловко уворачивался от ударов, которые не смог бы отразить, с горящими глазами танцуя вокруг противника. Он упал, но тут же вскочил, избежав потери конечности, получил несколько ран, но едва замечал их. Все внимание было сосредоточено на цели. Ни промах, ни промежуточный успех не должны завладеть чувствами воина, отвлекая от нее.

Вот она брешь! Наль сделал стремительный выпад, ощущая, как с непривычным, отвратительным мокрым хрустом собственное лезвие входит в горло противника, и не успел отскочить от окатившей его струи крови. Он замер, расширенными глазами наблюдая, как осело перед ним уже безжизненное тело. Торжествующая улыбка еще блуждала по губам юноши, когда в зрачках занимался ужас. Ощущение чего-то неправильного, непоправимого, сковало тело, парализовало разум. Внезапный сильный толчок вывел его из оцепенения. Наль упал на свежий труп, поранив щеку о вражескую броню. Над головой лязгнул металл. В сознание ворвался звон мечей, шум и крики битвы.

– Ты что? – окликнул голос, такой знакомый и родной, что в тот миг было неважно, чей именно.

Одним рывком его поставили на ноги. Перед глазами появилось встревоженное бледное лицо Мадальгара.

– Цел? В порядке?

Вопрос казался диким, неуместным, но Наль скованно кивнул. Впрочем, Мадальгар едва успел заметить – он стремительно развернулся и, как только что Наль, вонзил лезвие своего меча в горло подскочившего орка. Еще одно тело валялось рядом – тот, кто разрубил бы юношу пополам, не окажись дед рядом.

– Очнись! – крикнул Мадальгар, встряхнув внука за плечи. – Зачем ты здесь?! – он перепрыгнул через одно из тел и блокировал рубящий с плеча удар обоими мечами.

Нападающий орк злобно зарычал, перекрыв шум боя и пнул его в колено. Мадальгар пошатнулся, тонкая, ладная фигурка согнулась перед нависшей над ней тушей. Наль подхватил с земли свой окровавленный меч и заставил себя вырваться из круга полегших врагов. Его охватил безумный, леденящий страх за деда, который мог погибнуть, как погиб отец. Более ни о чем в тот миг он не думал.

* * *

Во́роны кружили над разоренным полем. Молча бродили среди тел эльфы, обыскивая павших врагов. Лишь изредка тихий голос отпускал краткое замечание, и вторил ему такой же краткий ответ.

– Не скажу ничего нового под этим небом, – нехотя заговорил наконец Наль, – но я так ждал, когда смогу выйти лицом к лицу с племенем, убившим отца и приносящим нам столько бедствий… А сегодня, когда от моей руки пало пятеро, я не испытал ни радости, ни удовлетворения, ни облегчения. – Он отвернулся.

Лицо Мадальгара просветлело.

– Это лучшее, что ты мог сказать. Запомни это чувство, мальчик. Пусть оно будет твоим компасом на всех путях жизни.

– Но они чудовища, Мадальгар, – продолжал Наль, все также смотря куда-то вдаль. – Убийцы, находящие удовольствие в мучении пленных, насильники, колдуны. А мы? Кем становимся мы, убивая их?

– Вопрос в том, кем мы должны остаться.

– Я знаю, есть среди них те, кто пытается следовать некому кодексу чести. И все они – эарай, также живые и разумные существа, как и мы. Если бы они не отнимали наших жизней, мы не отнимали бы их.

Мадальгар кивал, давая внуку свободно изливать свои мысли. Порой, чтобы навести в мыслях порядок, их нужно проговорить вслух, а делать это лучше в безопасном, доверительном и ненавязчивом окружении.

Наль надолго замолчал. Мадальгар ждал, изредка бросая взгляды на свое перебинтованное до неподвижности колено. Скверно будет, если он не сможет быть рядом с внуком в следующей схватке. День клонился к вечеру. В тучах образовались переменчивые, рваные просветы, и на распростершуюся перед двумя эльфами панораму пологой долины в окружении небольших холмов падали бледно-оранжевые световые пятна опускающегося к горизонту солнца.

– Но как сохранить в себе… – вновь заговорил Наль. Рука бессознательно метнулась к шее, где обычно висел медальон Лонангара, но сейчас там был только ворот доспеха. – Как вы сохраняете?.. – он запнулся, и чуть слышно прошептал: – Как стану я теперь поднимать этими руками маленьких кузенов и кузин, обнимать мать, касаться Амаранты?..

Опытный воин прикрыл веки. Еще утром рядом с ним сидел невинный юноша, полный волнений и надежд, борьба для которого была тренировкой силы духа, залогом будущего успеха, инструментом упражнения в эстетике и ловкости, игрой. Несколькими часами позже это уже молодой боец с надломленной душой, растерявший часть восторженных иллюзий и обагривший свои руки чужой кровью. Этого перелома на до и после было не избежать, но каждый раз, видя очередного эльфа в том же положении, Мадальгар испытывал горькую затаенную боль. Когда-то так же сидел перед ним его Лонангар, оглушенный и потерянный, ощутивший себя внезапно слишком взрослым и отчужденным от прежней жизни, запятнанным чем-то непоправимым, и одновременно по-детски, неосознанно, ищущий совета и утешения.

– Ты уже дал ответ в самом начале. Береги воспоминания этого дня, сверяя их с тем, в какую сторону ведут тебя твои чувства. Никогда не забывай, что говорили тебе дома и в Университете. Убивающий для удовольствия убивает свою душу. Защитник и воин полагает душу за ближних. Смысл жизни воина – останавливать зло.

Юноша повернулся к нему с тенью надежды в подавленном взгляде.

– Ты будешь прекрасным воином, Нальдерон. Таким же, как твой отец. – Сорвавшийся голос выдал его, и Мадальгар, уже не заботясь о том, чтобы оставаться примером непоколебимой твердости и не принести разочарования, отрывисто вздохнул. Он притянул Наля к себе – оттолкнет, так оттолкнет, но тот сам подался к нему, уткнулся лицом в плечо деда. Тоненькая фигурка судорожно вздрогнула.

– Слезы тоже нужны, Огонек. Дай им волю. Это слезы очищения.

13. Добыча

Обвал случился внезапно. Члены растянувшегося по горной тропе дозорного отряда, что шли посередине, подали тревожный клич, почувствовав глухой, еще на пределе слышимости, гул над головой, и первый тяжелый валун обрушился на тропу, увлекая за собой другие. Эльфы метнулись в стороны, уходя от верной смерти. Камни падали с угрожающим низким рокотом, заглушая крики. Бежать приходилось все дальше, а обвал следовал по пятам, и вот уже сбил кого-то с ног, а двое других бросились поднять, заслоняясь от смертоносного дождя…

Наконец камнепад иссяк. Оглушенные дозорные оглянулись вокруг – и онемели. Верхняя тропа, куда они вынужденно бросились, уходя от катящихся валунов, уводила вглубь гор. Нижняя ровная тропа, по которой продвигались, исчезла под огромным, нависающим над землей выступом, где эльфы теперь стояли. С этой высоты деревья далеко внизу казались кустами подлеска. Путь назад был отрезан грудой неустойчивых валунов.

Командир Лаэллет начал отдавать тихие, четкие указания, и их бросились выполнять, гоня прочь лишние мысли. Помогали раненым, проверяли уцелевшее снаряжение и припасы. Келор сильно повредил ногу – его выдернули уже из-под обрушающихся камней. Губы его были совершенно белые, и он, дрожа, растерянно смотрел на товарищей – калека в горах, тем более, для дозорных, большая обуза.

Не досчитались половины отряда. Первыми заметившие угрозу вспоминали, как их отрезало от идущих следом, и все надеялись, что по ту сторону тоже успели спастись. Никто не знал точной ширины обвала – используемая эльфами птичья перекличка осталась без ответа. Громко кричать опасались. Где-то вверху скапливалось едва уловимое напряжение. Нового обвала можно было ожидать в любой момент. Командир Лаэллет послал двух разведчиков и велел отряду двигаться сразу следом. Сам он тщательно прислушивался к каждому дуновению ветра, вглядываясь в окружающий пейзаж, чью скудность разбавляли разрисовавшие скалы мхи и лишайники, да растущие из камней редкие изогнутые тонкие сосенки.

Тропа впереди расширилась, уходящий вверх по левую руку крутой горный склон вздыбился над ней, как спина дракона. Надеялись найти спуск и успеть до темноты. Независимо друг от друга каждый подумал о троллях.

Тролли охотно нападали на путников в горах, однако спускаться на равнины и идти на армию никогда не пришло бы им в голову. Зато пришло пятнадцать веков назад на ум оркам, завидевшим в напоминающих замшелые валуны гигантах возможность одолеть общего врага – эльфов, наголову разбивавших вражеские орды с помощью прирученных драконов. Эльфы в точности не знали, как удалось и чего стоило оркам достигнуть понимания с этими существами. Перед битвой орки подначивали троллей криками: «Добыча! Добыча!» На общем языке это слово должно было воодушевлять ряды врагов и внушать эльфам страх.

Шли почти не отдыхая. Келора то вели, поддерживая с обоих сторон, то практически тащили на себе. Менее пострадавших ждали, на особенно неровных каменистых участках по очереди подставляя плечо. У Веринна сильно кружилась голова после удара камнем. Наконец Лаэллет объявил привал. Позаботились о выбившихся из сил раненых, накормили и, измотанные двойной нагрузкой и спешкой, принялись за еду сами. Наль даже не слишком ясно запомнил, в какой момент из-за валуна над дорогой бесшумно выбрались три мощных фигуры с кожей землистого, зеленоватого оттенка и грубыми бугрящимися мышцами.

– Берите их скоростью, раненых в тыл, – чуть слышно проронил командир Лаэллет, плавно вынимая из вторых ножен железный меч и не сводя глаз с новой угрозы.

Спрыгнув на тропу, туши более чем в полтора эльфийских роста высотой бросились на отряд, орудуя палицами из стволов молодых деревьев. Потрясенный зрелищем Наль заставил себя стряхнуть оцепенение и, угадывая маневр старшего товарища, в паре с ним закружил вокруг ближайшего тролля, так что один из них постоянно ускользал из поля зрения. Чудище хрипло гневно визжало; его жгло холодное железо, а в глазах Наля разгорались шальные азартные искры. Он никогда ранее не сражался с троллем, но уже разработал стратегию боя. Эта туша могла раздавить его одним голым кулаком. Выброс в кровь смеси страха с азартом подействовал опьяняюще. Бросаясь под огромные руки, уворачиваясь и наступая, он смеялся. «Не достанешь!» – хотелось выкрикнуть в лицо громоздкой зеленой твари, однако это сбило бы с дыхания. Кроме того, находилось лицо слишком высоко. Запрокинешь голову – упустишь мгновение.

За спиной раздался крик, от которого почему-то похолодело в груди. Наль резко обернулся, понял, что спонтанное движение может стоить ему жизни, и бросившись на землю, перекатился в сторону у самых ног тролля. Туда, где он только что стоял, ударила, подняв ветер, гигантская палица. Дерево затрещало. Тяжелая, как у диковинного олифанта из далеких жарких земель, нога придавила рассыпавшиеся в бою из пучка волосы. Золотая прядь осталась на земле, сверкая на солнце. Вскочив, Наль успел увидеть все, что было необходимо увидеть. Отступление перегородила орочья банда.

По окончании Последней войны размеры дозоров сократили. Опытным путем пришли к тому, что вооружение необходимо облегчить. Отбиваться отныне приходилось либо от троллей, либо от орков. Но не от обоих сразу.

Битва была жестокой, но короткой. Оркам нужны живые рабы. Эльфы, легкие, хрупкие и изящные, сражались смело и отчаянно, но силы были более, чем не равны. Чтобы отвлечь разошедшихся троллей орки похватали что-то из эльфийского оружия, обуви, пару заплечных мешков с припасами – выбирали на свой взгляд, что похуже – и, завернув все это в ветошь, отбежали и подняли над головой, крича: «Добыча!».

Века минули с тех пор, как орки и тролли заключали союзы; тролли почти позабыли и те времена, и способ общения. Не сразу заслышали знакомое слово, однако постепенно до них стало доходить, что цель бойни достигнута. Они опустили дубины, забрали мешки с вещами и влезли назад за возвышавшийся над дорогой валун – рассматривать. Это было последним, что краем глаза увидел Наль перед ударом со спины. Далее долгое время его окружали только глухая мгла, жар и боль. И еще, когда он приходил в сознание – жестокая тряска. Привыкшие к своим степям орки не могли смириться с чуждыми условиями. Они воровали горных лошадей, но впрягали их в те же повозки, пока была возможность не бросать их. Если горная дорога становилась непроходимой для отряда, возвращались назад и искали другой путь. Когда позволяли обстоятельства, выпрягали лошадей и тащили повозку на себе.

Пока дорога позволяла ход по неровным, изрезанным узкими расселинами скалам. Оркам не было дела до трясущихся в повозке раненых – кто не выживет, оказался бы скверным рабом. Внутри было темно и, видимо, тесно – приходя в сознание, Наль чувствовал себя почти притиснутым к стенке, его ноги лежали на чьих-то ногах, а совсем рядом слышалось тяжелое дыхание и редкие сдавленные стоны. Кто-то накладывал и менял повязки на его ранах, успокаивающе клал ладонь на лоб, когда он сам стонал или начинал метаться в полубреду, давал пить. Позже Наль узнал, что, минуя горное озеро, орки расщедрились и набрали для каждого пленного воды. Без нее и хороший товар не дотянул бы до назначения.

Вновь открыв глаза в душной полутьме, Наль огляделся. Боевые товарищи сидели или лежали, заполняя собой все свободное от орочьего скарба пространство – он различал их в основном по белым пятнам лиц и светлым штрихам волос. Прямо над ним склонился командир Лаэллет – падающие на правильное, тонкое лицо пряди слиплись от пота и крови. Зазвенела цепь.

– Нальдерон. Стало лучше?

Большие голубые глаза зажглись отеческим теплом. Щеку командира пересекала глубокая свежая рана, губа была рассечена. Спутанные платиновые волосы наспех собраны на затылке. Лаэллет бережно приподнял голову Наля, поднося свободной рукой флягу к его губам, и юноша понял, кто заботился о нем все это время.

– Лорд командир… – смущенно и изумленно прошептал он. Поначалу из горла раздался лишь сухой хрип. – Вам не стоило… самому…

– Чшш. – Лаэллет убедился, что Наль сделал несколько жадных глотков, и опустил его назад. – Все здоровые здесь за кем-то ухаживают. Это не случай для субординации.

Наль желал поблагодарить, но не заметил, как провалился в полусон, и пришел в себя, когда повозку тряхнуло особенно сильно. Он застонал: раны и ушибы казались совсем свежими. Лаэллет рядом с ним прервался на обращенной к кому-то фразе и склонился, внимательно вглядываясь в лицо юного эльфа.

– Ты молодец. Очень сильный. Выздоравливаешь.

У губ опять появилась бутыль. Наль смутно понимал, что много пить нельзя, запас воды в любом случае ограничен, и с трудом отвернулся, еще не утолив жажды. Неосторожное движение причинило внезапную резкую боль. Он судорожно выдохнул, подобравшись.

– Осторожнее.

Лаэллет положил на лоб Налю прохладную ладонь. От этой успокаивающей заботы стало немного легче. Продолжился чуть слышный прерванный разговор. Обсуждали предстоящее большое нападение, о котором узнали из обрывков орочьих разговоров. Как оказалось, после битвы с троллями прошло чуть менее суток. Глаза привыкли к полутьме: щели фургона пропускали немного света. Слабые воздушные потоки изредка касались лица, разбавляя запахи пота, мочи и крови. Нужно было найти в себе силы тоже сесть, оглядеть оставшихся в живых товарищей, и с каждым мгновением заставить себя становилось все труднее. Через стенку повозки неразборчиво доносился говор орков и скрип колес.

– Они одурманены успехом и примутся за самые решительные меры, – говорил Лаэллет. – Вероятно, будут дожидаться подкрепления, чтобы брать Лаэльдрин. Именно в ту сторону мы сейчас движемся, – пояснил он Налю. – Теперь можно рассчитывать и на привлечение троллей. – В голосе его послышалась нескрываемая горечь.

Лаэльдрин, Белейшая Цитадель, или Пятиградье, соседнее с Исналором славное королевство. Страшной ценой удалось отстоять его в Последнюю войну – сражались от пристрастившихся к дурману ночного фрукта уличных менестрелей с нездоровым блеском глаз до каждого близкого к совершеннолетию мужчины королевской семьи. Было среди защитников и слишком много женщин. Однако теперь к большой опасности не готовы. Когда тролли, пользуясь тайными путями, обрушатся на крепостные стены с окрестных гор, вся надежда лишь на лаэльдринские патрули, что успеют заметить, объединиться и задержать эту смертоносную лавину ценой своих жизней, пока вестник мчится поднять тревогу в городах. А встреться ему на пути враг, надеется лишь на свою скорость – и Создателя.

– Господин, – подал голос Тирнальд из другого угла. – Вы не можете винить себя. Троллей не трогали около трех веков.

Лаэллет качнул головой:

– Командир всегда несет ответ за поход. Так или иначе, пока они стоят, необходимо попытаться бежать. – Он быстро оглядел остатки своего отряда. – Нас достаточно мало. Тихо уйти будет легче. Самые сильные должны добраться до Лаэльдрина и предупредить, слабых спрятать в недоступных троллям укрытиях.

– Орочья сволочь возвращается известным им путем. Значит, сможем пройти и мы, – согласился Веринн. Голова его была перевязана тряпкой.

Повозка остановилась. Эльфы притихли. Почти сразу кто-то отдернул полог, закрывающий выход, и в проеме показалась орочья физиономия.

– Увечных сюда! – гаркнул он.

– Здесь нет увечных, – возразил Лаэллет. – На поправку идут уже и наиболее раненые.

Объяснялись на орочьем кехер шаюке с примесью поврежденного общего языка. Наль уже начал привыкать к этому говору, звучащему из уст орков еще грубее и жестче, чем из уст эльфов.

Орк поворочал глазами и вцепился взглядом в белого, как снег, Келора. Тот вжимался спиной в стену повозки, стараясь держать больную ногу как можно непринужденнее, однако его выдавало сведенное болью лицо, явно неудобная поза и наброшенная на нижнюю часть тела туника, которая при беглом осмотре пленных должна была скрыть перелом. Штанину до колена пришлось разрезать – от нее остались лишь кровавые лохмотья – и кожи не было видно в засохших ранах и багрово-синих кровоподтеках.

– А ну пошевели ногами! – оскалился орк.

Сжав губы, несчастный попробовал повиноваться. Страдальчески дрогнувшее лицо его посерело, однако сломанная нога, с тщательно прикрепленной к ней ремешками, но недостаточно длинной дощечкой, осталась неподвижной.

Орк злорадно ухмыльнулся:

– Вытолкать сюда этот медвежий корм!

– Нет! – усталые глаза Лаэллета гневно вспыхнули.

– Ты тут больше не командуешь, изморок. С бесполезным рабом возиться не станем.

– Вздор, – жестко сказал Лаэллет. – Вы еще не достигнете степей, как он сможет ходить. Мне знакомы такие травмы.

Голос командира зазвучал неожиданно сильно и властно, и сам он будто стал сильнее и ярче, выпрямившись, засветился белым сиянием в душной полутьме повозки. Какое-то время орк посверлил пленников тяжелым подозрительным взглядом, а потом задернул полог.

Словно прочитав мысли Наля, Лаэллет помог ему сесть, опираясь спиной на какой-то тюк.

– Всем отдыхать! – весело проговорил он. – Мы славно потрудились, и я счастлив командовать столь доблестным отрядом. Кто бы мог подумать, что нас повезут в карете, как почетных гостей!.. Статусу нужно соответствовать. – Метнув задорный взгляд из-под ресниц, он хлопнул в ладоши: – Ральгар, ты практически готовый командир.

Ральгар благодарно улыбнулся – он был помощником Лаэллета и его хорошим другом – но в глазах его тут же вспыхнул страх и острая, отчаянная боль предчувствия. Лаэллет воодушевленно продолжал:

– Келор, ты сильнее, чем думаешь, и мужественно перенес сложный путь. Все будет хорошо. Тирнальд, Глендин, без вашей самоотверженности мы потеряли бы наших товарищей, что сейчас идут на поправку. Веринн, смелость твоя достойна восхищения. Нальдерон, ты еще так юн, но во владении любым оружием едва ли найдешь себе в Королевствах много равных…

Наль видел эти приободренные добрым словом командира лица, усталые, покрытые синяками и ссадинами, осунувшиеся. Оставшаяся одежда изорвана на каждом – раненым нужны любые бинты. Все с ног до головы в засохшей крови – воду берегли лишь на самые серьезные нужды. Воины отзывались Лаэллету нестройным благодарным хором. Тот замолк и, словно как-то утомившись, прислонился спиной к соседнему с Налем тюку, выходя из рассеянного света щелей в крыше. Ресницы его опустились, губы бессильно приоткрылись, в углах рта пролегли складки.

«А ведь это не так», – пронзила Наля ужасная догадка. Он был столь потрясен, что не заметил, как произнес это вслух.

– Что не так, Нальдерон?

– Я совсем не доблестный воин, как говорят… Я не смог устоять против врага, совершил ошибку. Разве помогло мое мастерство нам и тем… что остались в горах? А ведь я желал стать командиром… Я не понимаю…

Лаэллет медленно повернулся к нему. Складки в углах рта разгладились; он провел рукой по лицу и слабо улыбнулся.

– Не казни себя. Против троллей не зря стремились выводить драконов. Нас же слишком мало, и мы сделали все, что было в наших силах. В горах могло остаться гораздо больше, понимаешь? Я видел на своем веку тысячи воинов. Ты очень хорош, но некоторые вещи приходят только с опытом.

Наль хотел сказать ему что-то еще, но мысль работала плохо. Мучала жажда. Потянувшись за своей флягой, он понял, что та едва ли осушена на треть.

– Командир Лаэллет… – прошептал Наль, похолодев. Ему казалось, произошло непоправимое, хотя он и не мог еще понять причину. Что-то обожгло глаза под веками. – Зачем вы отдали мне свою воду?..

– Я выпил достаточно.

– Возьмите еще.

– Благодарю. Я не испытываю особой жажды.

Наль собирался горячо возразить, но в этот миг снаружи донесся шум. Все вскинулись, напряженно прислушиваясь. Орки готовились к ночлегу. Их голоса стали громче и веселее, лязгал металл, глухо стукал топор в разбиваемом лагере. Лаэллет откинул голову назад и закрыл глаза.

Ральгар тихо окликнул его.

– Да? – тот ответил не сразу.

– Стае необходим вожак.

– Без стаи вожак – ничто.

– Стая без вожака…

– Выбирает другого! – резко перебил Лаэллет. Он открыл глаза и добавил уже мягче: – Разговоры потом. Пора спать. Всем потребуется много сил.

Судя по виднеющемуся в щелях крыши небу, настала глубокая ночь, когда полог, закрывающий выход из повозки, вновь откинули, и заглянувший внутрь надсмотрщик рявкнул:

– Изморков главарь сюда!

Среди пленных поднялся тревожный гул. Лаэллет быстро повернулся к Налю:

– Береги плечо, сколько возможно. Ты почти выздоровел.

Расширенные, испуганные глаза юного эльфа мелькнули перед ним. Не зная, как выразить благодарность, Наль поймал и поцеловал его руку, как отцу, отценачальнику, представителю короля. Лязг цепей и новый окрик – Лаэллет уже склонился над другим больным, третьим, осторожно, чтобы никого не задеть, пробираясь к выходу. Подобно Налю, Келор поцеловал ему руку, не в силах выговорить ни слова. Ральгар привстал и стиснул друга в объятиях. Лаэллет вздрогнул – надсмотрщик раздраженно ткнул его палкой в позвоночник. Лязгнуло железо, цепь разомкнутых кандалов упала на пол. Немного неловко на затекших ногах эльф спрыгнул с повозки, и полог закрылся.

В повозке воцарилась подавленная тишина.

Отстраненно, словно во сне, Наль озирался вокруг. Каждый прикован за ногу цепью к железным кольцам в полу. Келор кусает губы, запрокинув голову. Ральгар скорчился на своем месте, пряча лицо. Ночь тянулась, словно утро никак не решалось наступать, но задремать смогли лишь самые слабые.

Утром полог был снова отдернут, на этот раз целиком, и сразу несколько орков, помогая себе палками, выгнали всех наружу. Келор, зеленея от боли, подобрался к краю и спустил ноги вниз. Его боялись поддержать, чтобы не выделять его увечья. Длина цепей позволяла встать на землю. Эльфы моргали, стараясь скорее привыкнуть к свету.

Шатры орков возвышались впереди справа, а прямо через тропинку напротив повозки скала обрывалась. Здесь хорошо просматривались окрестности с запада, из глубины гор, откуда могли появиться дозоры Лаэльдрина, а далее по ходу повозки обрывы открывались по обе стороны дороги, позволяя заметить любое передвижение внизу.

От шатров показался Бурут, главарь в зубчатом воротнике, с нашитыми на плечах шипами из верхушек бычьих рогов и связкой птичьих черепов на шее. Но не его внезапное появление потрясло пленных. На веревке за собой Бурут вел Лаэллета. Эльфы не смогли сдержать горестных возгласов, увидев своего командира разутым, раздетым до пояса, со следами свежих истязаний и побоев на теле. Ему остригли волосы, и без платинового ореола вокруг головы, без единой краски в лице живыми оставались лишь огромные голубые глаза. Губы Лаэллета слегка шевелились, словно он беззвучно что-то говорил. Главарь раздраженно морщился: пришлось попортить превосходный товар. Тот оказался слишком несговорчивым, и за всю ночь так и не раскрыл маршрутов и численности других дозорных отрядов в окрестностях.

Орки знали, что дозоры Лаэльдрина должны сообщаться с исналорскими на смежной границе. Командиры всегда обменивались ключевыми наблюдениями, согласовывали дальнейшие передвижения. Знали орки и порядок эльфов – рядовых воинов во все детали не посвящают. Тайна тем надежнее, чем меньше могут поведать о ней, а эльфы таким образом пытались сократить жертвы пыток среди своих. Бесполезно пытать того, кто все равно ничего не знает. Что ж, в крайнем случае орки могут положиться на сокрушительную силу троллей. Судя по итогу нелегких переговоров, те будут прибывать на пути в Лаэльдрин. Тролли тоже желали разорить эльфийские земли, помня, как потеснили их с извечных владений хрупкие светловолосые существа с невыносимо обжигающими ножами и ручными зубастыми ящерами.

К рассвету уже знакомый Лаэллету надсмотрщик предложил потолковать с помощником стойкого командира. А тот пусть посмотрит.

– Он ничего вам не скажет, – безучастно проговорил Лаэллет. – Вы пронзили его насквозь.

– А ну-ка подними голову, – прошипел, приближаясь вплотную, главарь. – Говорят, вы не можете врать. Он мертв? Остался на тропе с другими трупами? Поглядим, как ты блюдешь ваши законы чести. – Схватив эльфа за остриженные волосы, он запрокинул его голову, освещая бледное измученное лицо факелом. – Говори, тонкохруст.

– Остался там, где вы оставили его. Он убит.

Главарь придирчиво разглядывал Лаэллета, приближая пылающий факел к самому его лицу, но не смог узреть ничего подозрительного. Черты эльфа были спокойны, только тень между бровей свидетельствовала о сдерживаемой боли. Заглянув слишком глубоко в чистые, как горные озера, голубые глаза, Бурут ощутил неловкость, и поспешно оттолкнул пленного от себя. Разразился злой бранью, поводя плечами и подергивая ворот своей рубахи.

– Так пытать всех по очереди! Пусть сами поглядят в глаза своему главарю!

Приказ этот преследовал единственную цель – если помощник командира и правда мертв, остается истязать остальных перед Лаэллетом, пока тот не сломается.

– С хромого и начнем, каг Бурут – хищно усмехнулся второй надсмотрщик, поблескивая глазами в свете факела.

Главарь хмурил кустистые брови, свирепо сопел, что-то прикидывая, ходил из стороны в сторону, косо поглядывая на ценного пленника. Осунувшийся, истерзанный, остриженный командир оставался красивым – красоты этой не могли лишить ни погасший свет в глазах, ни ссадины и разбитые губы, ни даже гримаса страданий. Обычно эльфов невозможно ни подкупить, ни запугать, ни силой склонить к предательству – только сломать бесповоротно. Орков завораживала и манила эта загадка и красота, иногда они завидовали ей, но она порождала неотступное желание владеть и подчинять.

При последних словах вновь поникшая голова Лаэллета вскинулась, вспыхнули на мгновение бледные щеки:

– Задача командира – защищать народ! Мы погибнем, но тысячи и десятки тысяч будут жить. Что бы ни сделали вы со всеми нами, их я не предам.

Кривясь от бессильной злобы, Бурут смотрел в это лицо, будто бледно светящееся среди тьмы шатра и красных отблесков факела, и наконец, разразившись новой бранью, отозвал прислужников, готовых бежать за другими пленными. Сомнений не осталось, этот командир сдержит слово. А за бесполезно покалеченный товар не наградят.

«Зато как следует проучил этого», – размышлял Бурут, поглядывая теперь на идущего на веревке Лаэллета. После ночи в шатре тот ко всему прочему сильно припадал на одну ногу. Чтобы впредь не выгораживал хромых. Однако, если не считать облегчения от сорванной злобы, трудились впустую. Исполосованная когтистой плетью спина пленника по-прежнему, пусть и болезненно, пряма, и голову держит высоко.

Бурут остановился на видном месте у противоположного повозке края дороги и приготовился держать речь.

– Мои дорогие друзья и воины, – внезапно заговорил Лаэллет. Голос его звучал слабо и ломко, но эльфы застыли, ловя каждый звук. – Простите за все. Для меня было большой честью знать вас. Когда вернетесь, передайте Миэллин…

– Кончай, слякоть! – рявкнул оторопевший поначалу Бурут. – Тебе не давали слова!

Лаэллет вздрогнул от рывка веревки и, оступившись поврежденной ногой у края обрыва, сорвался вниз. Кто-то из пленников вскрикнул, дернулся, натянув цепь. Все заволокло туманом. Когда Наль очнулся, понял, что сидит на земле, бессильно царапая ее ногтями.

* * *

Главарь банды рвал и метал. Сначала дубоголовые тролли на тропе прибили нескольких лишних изморков, за которых можно было выручить хорошие деньги. Рабов у орков никогда не хватало на всех желающих, а в последние полвека их появление и вовсе сделалось событием. Теперь одного пришлось потерять слишком рано. Он был нужен для давления на свой отряд. От покалеченного, несговорчивого командира, скорее всего, избавились бы позже, но он проявил непростительную дерзость, позволив себе сорвать речь своего, пусть временного, хозяина. От такого ценящий себя орк легко терял самообладание. Оставшихся пленных случившееся желаемым образом сломило, однако теперь они не в состоянии были выслушивать заготовленную главарем внушительную речь. Он носился между повозкой и шатрами, понося на чем свет стоит этих ненавистных упрямых эльфов, их отвратительный скалистый край, собственных воинов, троллей и все мироздание.

Солнце двигалось по небу, вытягивая тени. Эльфы все еще сидели на скале, слишком ослабевшие от горя, чтобы двигаться. Никто не чувствовал ни голода, ни холода, ни жажды. Однако при виде новой суеты в лагере из уст пленников вырвался гневный, горестный вскрик. Бурут возвращался с небольшой свитой, а в руке его трепетало на ветру что-то перевязанное посередине веревкой, местами запачканное кровью, струящееся, платиновое… Способ заставить будущих рабов слушать. Смысл тонкой косички был оркам непонятен, ее отбросили прочь.

Подняв руку с волосами Лаэллета, Бурут разразился торжествующей речью. Он подробно разъяснил, что так будет с каждым, кто дерзнет сопротивляться орочьим порядкам. Похвалил шала, мудро отправившего на Лаэльдрин самую складную банду, возобновившую контакты с троллями, и уже собирался перейти к оглашению тех самых порядков, которым эльфам придется покориться, и тут кто-то из своих бесцеремонно перебил его.

– Тоже хочешь со скалы прыгнуть? – не оборачиваясь, прорычал Бурут.

– Идут… – озадаченно ответил воин.

– Кто еще?..

Главарь повернул голову и замолк.

За поворотом скалы показались землистые, бугрящиеся мышцами туши. Округлые, приплюснутые сверху головы с покатыми лбами, большие круглые глаза без белков в тяжелых массивных глазницах, вытянутые крупные челюсти, торчащие наружу острые нижние зубы. Давешние тролли, разобрав подачку, справедливо решили, что их обманули, и привели с собой еще двоих соплеменников, чтобы получить свою долю. Бурут угрожающе ощерился. Ему снова не дали сделать пленникам внушение. Мало ли какие воодушевляющие напутствия успел наплести им их командир! Лаэллет говорил на нóре, и никто из орков не понял ни слова.

– Прогнать тупоумков! – велел главарь свите.

Шестеро орков миновали повозку и встали поперек дороги.

– Э, вы! Валите восвояси отседова! – выкрикнул один, вынимая из ножен ятаган и направляя его в сторону троллей. Те переглянулись и сделали вперед еще несколько шагов.

– Отседова, я сказал! – повторил первый воин. Его товарищи также выхватили оружие.

Тролли нерешительно остановились и, похоже, с трудом что-то соображали.

– Добыыыча, – сказал один из них. Будто тяжелый валун проволокли по земле.

– Нет больше ничего, будет в белой крепости! – гаркнул другой орк. – Все! Восвояси!

Тролли постояли на месте, переступая мощными, тяжелыми ногами, и вдруг один с ревом взмахнул дубиной. Стоявший ближе всех к краю дороги воин слетел с обрыва. Остальные бросились врассыпную. Тролли двинулись следом.

– Остановить! – заревел главарь.

Разозленные тролли умели двигаться достаточно быстро. Пара кулаков ударила по повозке. Прикованные эльфы едва успели прикрыть головы руками: крыша разлетелась в щепки. Лошади заржали в ужасе и рванули с места, но поврежденное колесо провалилось в трещину в скале. Повозка встала намертво. Рывок швырнул пленных оземь. Тролли начали разбирать показавшиеся из-под досок мешки и тюки. К ним уже бежали вооруженные орки из лагеря. Раздались злобные крики. Палицы троллей и орочьи ятаганы с булавами засвистели в воздухе. Бурут отлетел к скале. Наль вжался спиной в землю и лишился дыхания, когда мимо протянулась огромная зеленоватая ручища:

– Добыча, добыча, добыча…

Снова полетели щепки. Несколько цепей лопнуло и со звоном метнулось по земле.

Наль схватил за плечо Ральгара:

– Мы должны выжить!.. Командир Лаэллет сказал…

Тот уже отдавал команды освободившимся. Никто из бьющихся не замечал пленных, однако, если эльфы и уцелели бы между двух огней в побоище, оставшиеся победители сразу вспомнили бы о них. Пережидать эту бурю равносильно самоуничтожению.

Эльфы замелькали среди троллей и орков светлыми вспышками. Они бежали к шатрам, достать свою обувь, оружие и ключи от кандалов. Прикованный Ральгар протянул руку, спасая обороненные главарем орков волосы Лаэллета. Отполз к оставленной троллями развороченной повозке и, оторвав остатки рукава своей сорочки, бережно завернул реликвию и спрятал за пазуху.

Кто-то пытался освободиться сам, сбивая замок кандалов подвернувшимся камнем. Перебежками возвращались первые освобожденные. Тролли любили пещеры и сумерки, и плохо видели неподвижные предметы в дневном свете. Это помешало им отвлечься от основных противников.

– Разбирайте оружие, – задыхаясь, развернул лязгающий сверток Тирнальд. Наль нашел Снежный Вихрь и один из своих кинжалов. Следом вернулись остальные эльфы с обувью, связкой ключей и оружием. Орки даже не удосужились протереть трофеи от темно-зеленой тролльей крови. Засохнув, та сделалась угрожающе черной. Веринн подвел еще лошадей.

– Тише, хорошая, – ласково проговорил Ральгар, поглаживая мелко дрожащую и исходящую пеной лошадь, впряженную в повозку. – Вокруг так много расселин и обрывов… – его голос прервался. – Не спеши… Сейчас мы освободим вас и ускачем отсюда.

Немного успокоенная лошадь позволила снять с себя сбрую. Среди первых подсадили Келора. Позади него для подстраховки вскочил Тирнальд. Один из троллей повернул тяжелую голову вслед беглецам. Вопль его прогрохотал над дорогой, как раскалывается огромная каменная глыба. Он пустился в погоню. От тяжелой поступи задрожала земля.

– Хатшар! – по-орочьи крикнул Ральгар, подгоняя лошадей. – Хат зур чурак!

Лошади, обезумевшие от ужаса, не нуждались в понуканиях. Они помчались, не разбирая дороги, вперед по то расширяющейся, то сужающейся горной тропе. Стена ущелья справа окончилась, открывая столь же крутой, как и слева, обрыв. Наль прижался к шее своего коня, успев заметить крошечные верхушки редкого соснового леса внизу. Блеснуло среди них озеро размером с ладонь. Снова закричал кто-то из эльфов. Лошади понесли.

Бесконечно метались они по сливающимся перед глазами ущельям и перерезанным трещинами, сглаженным ледником плато. Если бы то были равнинные лошади, не миновать всем беглецам беды. Лишь чудом никто не сорвался в пропасть и не погиб под копытами. Перед закатом, когда воздух резко похолодал, а тени в горах и в низинах стали гуще, измученные животные и наездники остановились у серовато-розового острого каменного выступа и упали без сил. Тролль отстал. Безучастным взглядом осматривал Наль остатки своего отряда. Келор беззвучно плакал, обхватив руками опухшую ногу. Скачка стала для него настоящей пыткой, но едва ли об этом были сейчас все его мысли. Веринн отполз подальше. Его рвало. Ральгар вместе с самыми стойкими оглядывался, пытаясь определить местоположение вынужденного привала. Лаэллет не солгал. Его помощник и друг был убит горем уже в повозке, догадываясь, что случится дальше. Теперь у него осталось ни сил, ни надежды – лишь осознание, что он должен сохранить оставшийся отряд любой ценой.

Горы обступали. В какой стороне теперь основная масса Полуночного хребта, где Сумрачный Лес, откуда начинается тундра? Тихие, слабые обсуждения звучали как прощальный голос Лаэллета. Глаза Ральгара покраснели, но он твердо продолжал попытки найти дорогу. К ночи вверенные ему воины могут столкнуться с другими троллями, или же их еще ранее найдет пещерный медведь. Как только эльфы вновь смогли хоть как-то стоять на ногах, он назначил разведчиков, что вернулись с новостями.

Освещаемые холодным кровавым закатом, остатки отряда командира Лаэллета взобрались на лошадей, спустились пониже узкой петляющей горной тропой и повернули на Лаэльдрин.

14. Предсказание

Окончились испытания, прозвучала присяга, отшумел бал, сделавшие ее сына совершеннолетним, и Айслин не могла более заглушить в себе тихий настойчивый голос. Присяга состоялась в фларелад, пятнадцатого дня месяца полуночного солнца. В следующий фларелад придет Эйверет, чтобы получить ответ, которого он ожидал двадцать девять зим.

Поднявшись с едва примятой постели, Айслин накинула на шелковую сорочку тонкий плащ и покинула спальню. Задумчиво касаясь пальцами стен, что однажды и навсегда сделались ее домом, неслышно прошла прохладными темными коридорами на балкон. Сад затих в ожидании утра – ни одна веточка не шевелилась, мерцала роса на траве. За крышами особняков Соснового квартала четко вырисовывался на фоне неба темный пик часовой башни Дома Правосудия. С главной площади не доносилось ни звука. Лаяла в чьем-то саду собака. Чумная колонна стояла где-то там, растрескавшаяся от времени. Взгляд Айслин поспешил далее, за торговую площадь, здания низших гильдий, Сумеречный квартал, городские ворота. Над полосой Сумрачного леса светлел край неба – там должна была заняться заря. Айслин положила тонкие руки на перила и начала неспешную беседу, которую диктовало ее сердце. Сначала она обращалась к Создателю – молча, робко, с надеждой, тихо улыбаясь, хотя вскоре на ресницах ее задрожали слезы. Затем незаметно для себя перешла на чуть слышный шепот.

– Мой дорогой муж и господин… Мой зимний день, теперь ты сияешь мне издалека… Я буду любить тебя вечно, душа моя и сердце скреплены с твоими неразрывно. – Слезы скатились по щекам, но она снова улыбнулась, и продолжила не сразу. – Но он, близкий мне от начала моей юности, отступивший в сторону перед тобой, ожидавший меня столько зим – он предлагает мне свое сердце, и я чувствую, что могу ответить ему. Сын твой вырос, как ты и говорил, смелым и доблестным, стал главой семьи, а вскоре станет и прекрасным воином. Теперь он идет своим путем. А я – своим… Простишь ли ты меня?

Заря разливалась над лесом чистейшим мягким золотом.

* * *

Особняк Фрозенблейдов помнил множество гостей, но не каждый был встречен с таким отчаянным внутренним трепетом. Айслин сидела в своих покоях, скованная, прямая, бледная, а в груди ее бушевал вихрь. Эйверет на полу у ее ног ловил ее взгляд, сжимал ее руку в своих ладонях, и она не могла оттолкнуть его.

– Воистину ли готов ты связать свою жизнь с моей? – шептала Айслин. – Что если ты бежишь за той, что не была еще замужем за воином, не пережила Последнюю войну, не управляла домом и не вырастила чужого тебе сына?

– Готов ли!.. – горячо отвечал он. – Я знаю тебя и готов отдать тебе свою жизнь без остатка!

– Женящийся на вдове отдает более других. Тебе придется оставить свой род и присоединиться к Фрозенблейдам. Главой же семьи все равно останется мой сын. А когда у него родится первенец, мы с тобой покинем наш дом и станем частью старшей семьи – здесь или в Эстадрете.

– Я часто представлял себе это, – улыбнулся он. – Сына твоего воспитал бы я как своего, чужой ли он мне? Его ли не приму главой семьи? Зазорно ли иметь главой столь доблестного эльнора?

Айслин опустила голову, чтобы скрыть дрожь на губах. Преданные бирюзовые глаза пытливо заглядывали в душу, надеясь отыскать выстраданный, долгожданный ответ. Молчание становилось нестерпимым. Бегло улыбнувшись, она вскинула на Эйверета умоляющий взгляд:

– Вот-вот станет он мастером и воином. Обождешь еще немного, пока утихнут первые волнения, и я скажу ему?..

* * *

Холодное голубое небо было бледным. Изморозь в этот день так и не растаяла, и шаги сопровождались хрустом травы и промерзшей земли. Проследив взглядом за парящим над полем вороном, он приложил к губам бутыль.

– Наль, здесь есть горячее, – окликнул от костра Меральд.

Запрокинув голову, Наль позволил огненной воде пролиться в глотку, стиснул зубы, стараясь поменьше морщиться.

– Не прибегай к этому утешению слишком часто, – заметил, проходя мимо, один из старших воинов. – Иначе оно превратится в твое проклятье.

Наль закрыл глаза.

Они вынуждены были перенести помолвку. Молодой Фрозенблейд вскоре проявил себя как превосходный воин, и стал востребован на самых разных границах и полях сражений. Оживление орочьих контактов с троллями заставило умножить дозоры. По одному из городов путников не выпускали. В воздухе повисло глухое ожидание приближающейся бури. Он вернулся из похода всего на несколько дней, чтобы увидеть близких и снова вернуться в строй.

Как же затрепетало сердце, когда Амаранта кинулась ему навстречу! Влюбленные застыли совсем рядом, восторженно разглядывая друг друга. Она была еще прекраснее, чем до разлуки, и присутствие ее смягчало и успокаивало душу. Внимательно, заботливо сверкающие глаза голубого хрусталя отмечали свежий шрам на его подбородке, чуть уловимую тень между бровей и заострившийся взгляд. Счастливо улыбнувшись, она доверчиво протянула Налю руку, и он готов был уже принять ее, но застыл, не коснувшись кончиками пальцев.

– Я теперь не тот… что уходил. Ты должна знать…

– Так происходит с каждым эльнором после первого боя. Это не делает тебя чужим или менее дорогим для меня.

Несколько мгновений он медлил, вглядываясь в бесконечно дорогое лицо, а потом закрыл глаза, осыпая ее руку жаркими быстрыми поцелуями.

Он надеялся обрести дома покой, но в мирной тиши исналорской ночи, нарушаемой разве что лаем собак и редким смехом подвыпивших гуляк, спать оказалось труднее, чем на земле в походе.

В ушах эхом звучали крики истерзанного воина, которого они с Дероальтом нашли за деревьями на опушке. Подбежав, Дероальт склонился над телом и торопливо расстегивал ремень, чтобы найти и зажать хотя бы одну пригодную для этого рану. Нанесший все эти увечья намеренно издевался вместо того, чтобы сразу лишить поверженного противника жизни. Какое-то время юноши безуспешно боролись с кровотечением. Травм было слишком много, одна хуже другой, и вмешательство только причиняло новые страдания. Все было алым – и руки по локоть, и ткани, и судорожно вздрагивающее тело, и земля вокруг. Бросив бесполезный ремень, Наль опустился у изголовья, схватил несчастного за руку.

– Ты не сможешь! – закричал Дероальт.

– Нельзя же совсем ничего не делать!

Он изо всех сил старался сосредоточиться на брате по оружию, который так нуждался в помощи и похоже, уже не понимал, враги рядом с ним или друзья. Третий юноша убежал за помощью. Наль не замечал, как на лбу выступили капли пота, а голова начала кружиться. Стоны раненого стали тише и протяжнее. Дероальт кратко переглянулся с Налем. Расположенный лицом к опушке, тот первым заметил приятеля с лекарем и помощницей. Подбежав, все трое остановились. Наль вскочил. Отчего-то прибывшие не спешили занять его места.

– Что вы стоите! – закричал Наль. – Вот же он здесь! Быть может, можно еще что-то сделать!

Лекарь и девушка одновременно молча склонили головы, прикладывая руку к груди. Наль в отчаянии обернулся на тело. Истерзанный воин молчал, и неподвижный взгляд его, обращенный к небу, наконец-то был спокоен…

Лесная опушка исчезала в липкой тьме, и наступал из нее на Наля огромный оскаленный орочий воин, что оказался недостаточно скор перед эльфийским клинком. Первая победа или жертва? Наля захлестывало кровью, она начинала подниматься и от земли, охватывала лодыжки, приближалась к коленям. Бежать было некуда, он был один в этой удушающей стихии смерти. Он ронял оружие и поднимал к лицу руки: те были сплошь в чужой крови. Он садился на постели с криком, дико оглядываясь, не веря своим глазам. Вновь поднимал руки, белеющие в темноте спальни, смотрел на них, пока не начинало двоиться в глазах, потом сжимал пальцами пульсирующие виски и понимал, что ладони жгут чьи-то утекшие в землю жизни.

Изморозь так и не растаяла. От костра послышались отрывистые голоса. Устало поведя плечами, Наль отложил бутыль. Воины вставали, оставляя деревянные кружки вокруг котла с заваренными в кипятке сушеными листьями черной смородины, проверяли снаряжение, устремлялись к командиру. В каждом сне юноши в бой их вел Лаэллет. Заслышав воинственный рык выстраивающейся на другом конце поля орды, Наль мрачно усмехнулся.

* * *

Уцелевшие орки обратились в бегство, когда последний их взводник понял, что не желает присоединиться к павшим товарищам. Норды яростно преследовали отступающих. По разным концам поля догорали последние схватки. Наль гнал своего противника до самого края равнины и далее, за холм, а когда миновал его, со спины набросились сразу двое. Краем глаза Наль успел уловить, что убегающий и жалобно подскуливающий орк мгновенно развернулся на лязг мечей, злобно ощерился и ринулся третьим. Впрочем, он не рассчитал своих сил и пал от первого же широкого взмаха, который дугой описал эльфийский меч, стремясь не подпустить противников в ближний бой. Двое же налетали со всех сторон, отчаянно рубя и визжа. Наль все острее чувствовал усталость. Здесь, за холмом, его не видно с поля. Мечи тяжелели в руках, взгляд юного эльфа терял ясность. Он получил несколько новых ран, пот заливал глаза, и вертеться между двумя яростными нападающими становилось непосильной задачей. Вот упал один, застигнутый ловким, стремительным выпадом. Это стоило Налю последних сил и новой раны от другого, неожиданно глубокой. По предплечью прошла судорога. Снежный Вихрь начал выскальзывать из ноющих пальцев. Наль оступился; красивый, искусно отточенный за годы тренировок выпад Синим Льдом пошел вкось; противник выбил его из ладони эльфа. Подлетая обезоруженной окровавленной рукой под продолжающееся по инерции движение орка, Наль вывернул его запястье: тот уронил собственное оружие и вцепился ему в горло. Оба упали и покатились по земле, хрипя и рыча.

Высохшее извилистое русло реки местами скрылось зарослями травы, но сохранило крутые берега. Борющиеся сорвались в эту каменистую ловушку. От удара плечом, бедром, ребрами, у Наля потемнело в глазах. В следующее мгновение он увидел тускло блеснувший в руке противника нож, его перекошенное болью лицо, и перехватил эту руку, вжимая ее в покрывающий каменистое дно тонкий слой подмерзшей грязи. Слева, совсем рядом с ножом, начинались сухие ветки поваленного бурей дерева, наполовину перегородившего бывшую реку. За правым плечом поднимался высокий берег. Пользуясь кратким замешательством орка – его падение пришлось не столько на бок, сколько на спину – Наль придавил его собой, перекрыл другую руку и замер, тяжело дыша. На большее он был неспособен. Сердце жестоко колотилось о ребра. Горло пропускало воздух слабо и мучительно. Более тяжелый орк легко отбросил бы его, но, по-видимому, что-то себе повредил. Теперь, когда побледневшее лицо не кривилось в озлобленной гримасе, его можно было назвать красивым: высокий лоб, правильный нос, гордые скулы. Парень казался приблизительным ровесником Наля. Преклонный возраст орков составлял от трехста восьмидесяти до четырехста пятидесяти зим против шестиста семидесяти – семиста у эльфов; потому он мог быть даже младше. В еще чистых светло-карих глазах читалось отчаяние. Тем не менее, обольщаться не приходилось: Наль понимал, что ослабь он хоть немного хватку – нож окажется в его собственном глазу. Обессилевшие, ставшие заложниками друг друга, они молчали, напряженно ожидая, кто сдастся первым.

– Изморок, – наконец глухо выговорил орк. – Ты убил моего товарища.

– Скольких моих убил он?.. – больное горло делало голос хриплым, слова перекрывали дыхание. – Скольких убил бы еще? Вы не погнушались… втроем… на одного…

– Изморок, – повторил молодой орк. – Вас нужно… хоть впятером.

Простое правило – не поддаваться на слова – едва достигало сознания Наля. С какой легкостью и пониманием сути совсем недавно давал он этот совет незадачливому Фиандеру во время подготовки к Дню совершеннолетия. Сколь безмятежными показались теперь тяжелые тренировки во Дворе Перехода! В молчании прошла минута, или пять. Орк попытался внезапным рывком высвободить руку с ножом, Наль крепче придавил ее. Тяжело дыша, они вырисовали по грязи совсем короткую, вялую кривую, и обессиленно замерли.

– В этот раз вы победили, – горько проговорил противник. Какое-то время он собирался для новой фразы. – Ну давайте, устройте праздник… пока можете. Недолго вам осталось… скакать вокруг трупов наших, орать брань, хохотать и оплевывать, пинать ногами…

– Мы ваших поганых праздников не празднуем, – перебил Наль.

Лицо орка гневно искривилось.

– Ваших!.. Ваших праздников… Все знают, как вы глумитесь над трупами…

– Воистину нет предела оркову бесчестью. Заткни свой рот… Не оскверняй этой грязной клеветой воздуха еще более.

О, если бы он мог закричать! Шанс на то, что его голос преодолел бы сырые, поглощающие звуки стены русла, холм, еще несколько сотен шагов, был ничтожен. Зато удавалось выдавливать из груди чуть слышные хриплые фразы. Обреченность медленно опутывала промозглыми нитями. Орк снова попробовал пошевелить рукой. Вьющиеся каштановые волосы липли к его вискам, хотя стены русла дышали холодом. Лицо у него, как и глаза, было еще чистым, почти невинным. Он говорил на удивительно хорошем общем языке.

– Все это скоро кончится, – уверенно сообщил он. – Нас много в степях, и мы вас уничтожим…

– Едва уже терпят вас в степях ваши соседи люди.

– Мы поработим и соседей. И трусливых людей, прячущихся в городах… Но сначала – вас. Отвоюем все, что вы у нас перехватили… Все блага и богатства, которые достались вашему народцу по недоразумению, ибо вы тупы, однако злобны, жадны и коварны…

Наль чуть не рассмеялся. Он отчаянно прикусил губу – смех ослабляет, однако орк заметил насмешку, и глаза его ожесточенно засверкали.

– Смейтесь до поры, изморки… Мы изничтожим и поработим вас, а ваши женщины будут…

Наль вдавил локоть ему в грудь, и тот захрипел и замолчал. Высоко на дереве запела вечерняя птица. Эльф перестал чувствовать собственные пальцы. Ему казалось, хватка ослабла. Он знал, что истекает кровью, но не имел представления ни о количестве кровопотери, ни о ходе времени, которое словно остановилось, омертвело, как остановилась эта река и омертвело сломанное бурей дерево. Готовый склеп. Дышать становилось все тяжелей, виски и лоб сдавило болью.

– Все, на что способны оказались вы в наших городах – это осквернить и изгадить.

– Мы заберем… наши отобранные блага, – слабо, но уверенно проговорил орк.

– Хуже злобы… только злоба и глупость.

– Тридцать лет… – выдохнул орк, устремляя взгляд вперед. – Наш главарь предсказал – до вашего полного завоевания осталось тридцать лет.

* * *

– Нальдерон!!

Голос над ухом. Приглушенный, потом громкий. Прикосновение к плечу. Нет, тряска. Он ничего не чувствует, только замечает, как начинает качаться стена русла. Несколько голосов. Говорят что-то. Нельзя отвлечься. Нельзя пошевелиться, разве они не видят, что у него больше не осталось сил? Кто-то заходит спереди, опускается на корточки, пытается завладеть вниманием – белый овал лица в густых сумерках. Темные провалы вместо глаз. Где-то дрожит факел. Лицо приближается, глаза цвета безоблачного неба на закате. И голос знакомый.

– Наль, отпусти его. Он мертв.

15. Ночные тревоги

Сорок восемь зим – прекрасный возраст для помолвки. Сама природа благоволила церемонии. Розовые кустарники стояли в цвету, наполняя воздух нежным ароматом. Тяжелеющие ветви яблонь склонялись в садах, а Сумрачный Лес изобиловал грибами и дичью для пиршественного стола.

Перед помолвкой Наля немного тревожила пока еще далекая задача. Сумеет ли он подарить ту радость, о которой рассказали на раздельном уроке здравознания и врачевства? Разумеется, обсуждать такое в подробностях с кем бы то ни было представлялось немыслимым. На церемонии они разделили свой первый поцелуй – короткий, но теплый и сладкий, и, глядя друг другу в глаза, тихо засмеялись от радости, как хорошо все у них получилось. А когда небо стало темно-синим, бездонным, и показалась на нем Снежная Дорога, а гости за песнями, танцами и разговорами рассеялись по саду, предоставив помолвленных самим себе, он поцеловал ее снова. На сей раз можно было не торопиться. Это было ново, прекрасно, и словно внутренний камертон направлял, отмечая: вот так хорошо… вот так правильно…

И Наль успокоился. Старшие были правы. Когда он разделит с Амарантой ложе, душа и тело подскажут, что делать.

* * *

Закопченная низкая крыша лачуги давит на Амаранту, словно каменная плита. Не вздохнуть полной грудью, не найти покоя. Помещение окутывают пары стоящей на огне похлебки, воды и трав в которой значительно больше, чем мяса. Кислый запах варева, затхлость, маленькое тусклое оконце. У двери ждет корзина грязного белья. Скрипит гниющий деревянный настил на земляном полу. Но в лачуге кроме нее никого нет. Или это само тление подбирается в чаду, стремится подчинить ее, чьи руки, натруженные, истертые, уже видятся ей костлявыми узловатыми руками старухи из человеческих рассказов. От холодной воды распухли суставы. Девушка всхлипывает, разглядывая сухую, покрасневшую тонкую кожу, что трескается от движений. Новый скрип, и она открывает глаза.

Темно. Воздух чист, а над головой высокий выбеленный арочный свод. Снова всхлипнув, теперь по-настоящему, Амаранта подняла к лицу, ощупала свои изящные кисти, нежные, как яблоневые лепестки. Наваждение. Снова лишь наваждение.

Она села на постели, обхватив колени, а потом вскочила и подошла к окну. Высокий гордый особняк Первого Дома Нернфрезов стоял неподалеку от замка, чьи мощные стены и башни чернели на фоне звездного неба. Взгляд заскользил к юго-востоку, к особняку Фрозенблейдов, а оттуда к гряде Сумрачного леса. Где-то там сейчас ее Нальдерон. Спит ли он этой студеной ночью? Или пробирается, сжимая оружие, через лес, в засаду, чтобы в последний предутренний час дать бой орде? Пусть пройдет стороной смертоносная жатва, не коснется ни гноекровие, ни раневая горячка. Почему говорят о Последней войне? Разве это не война? Пусть сражения уже не так велики и продолжительны, меньше потери и не удается врагу достичь городских стен, разве не одна постоянная битва, чье неистовство они с Налем застали детьми, то затихает, то вновь разгорается, однажды вспыхнув на заре Времени Драконов?

Рано или поздно до их стен дойдут люди.

Вздрогнув, Амаранта зябко поежилась, хотя холод от окна не трогал ее. Постаравшись дать другое направление мыслям, она вспомнила, как перед отъездом Наля вскоре после обручения сидели они вместе в одном из залов, и он долго держал ее руку в своих, непривычно задумчивый, тихий, усталый, хотя в глубине души она ощущала его жизненный свет как прежде. Быть может, в отличие от нее, ему то же воспоминание придаст новых сил.

Не спалось и королю Исналора Ингеральду III. Королева Солайя тоже долго не смыкала глаз, но наконец, успокоенная тихой нежностью в глазах мужа и его надежными объятиями, погрузилась в сон. Какое-то время король прислушивался к дыханию любимой, а потом, очень осторожно, чтобы не потревожить, выбрался из постели под тяжелым балдахином. Словно покрытые инеем, платиновые волосы до пояса окутали грациозный юношеский силуэт на фоне собранного из слюдяных кусочков высокого окна. Широкие сильные плечи короля слегка поникли под неизбывной тяжестью. Вокруг не было придворных, а с ними необходимости одним своим видом внушать им непоколебимую надежность. Сейчас это был утомленный постоянными заботами эльнор, один на один с грузом ответственности, что не отпускает и ночью.