Читать книгу Иллюзия рая - - Страница 1

ПРОЛОГ

Осколок древнего гранита устремляется вверх сквозь похожие на оригами белые складки швейцарских Альп, пронзая низко висящие облака. Пустельга парит высоко над вершиной самой культовой горы Европы – Маттерхорна. На северо-западе, в глубокой долине, прорезанной ледниками, находится высокогорное озеро. Города Монтре и Лозанна переполнены путешественниками, перемещающимися по сети автобанов, подобно венам, несущим живительную кровь к главному телу – сияющему городу Женеве. Настоящий котел зимних любителей острых ощущений, миллионеров и ярких умов, и все они готовы окунуться в ноябрьский вечер. Но здесь, наверху, в величественной тишине пика, безмолвный воздух удерживает пустельгу в подвешенном состоянии. Подхваченный мимолетным восходящим ветром, взмах перьев колышется в морозном воздухе. Птица начинает вращаться по спирали, спускаясь к сосновому лесу внизу. Все спокойно, все безмолвно, зеркально-неподвижная вода далекого озера сияет в угасающем свете зимнего солнца.

Треск выстрела разрывает тишину, нарушая спокойствие. Пустельга исчезает. Деревья вздрагивают и выпускают стаю птиц, улетающую в облако снежной пудры. Пара горных серн в испуге выпрыгивает из зарослей.

В глубине леса по свежевыпавшему снегу бежит женщина, в отчаянии петляя между деревьями. Горячее дыхание вырывается в морозный воздух, когда она с трудом взбирается наверх. Бегунья стонет от изнеможения, но не собирается сдаваться. Она продвигается вперед, борясь с углубляющимся снегом, который замедляет каждый её шаг. Она должна идти; ей нельзя здесь останавливаться. Хватаясь за сосновые ветки, чтобы продвинуться вперед, она рискует оглянуться назад. Преследователей нигде не видно, но она знает, что сильно они не отстанут. Она пока ещё не в безопасности.

Выстрел задевает её предплечье. Капли ее свежей крови падают на снег и растекаются, как чернила на промокашке, оставляя след, который мог привести их к ней. Она перекатывается в сторону по скоплению камней и прячется под ветвями сосны. Тяжелый снег пригибает нижние ветки, обеспечивая укрытие. Она лежит неподвижно, прижавшись всем телом к стволу, тяжело дыша, напрягая слух.

Воздух прорезает хлопок второго выстрела. Щепки вылетают из ствола дерева слева от нее, осыпая ее снегом и кусочками коры. Она издает вопль отчаяния и как дикое животное выскакивает из своего укрытия обратно на открытое место. Она зашла уже слишком далеко; она слишком упорно боролась, и теперь отказывается терпеть неудачу. Сердце колотится, легкие разрываются, ноги горят. Она должна продолжать искать спасение.

Рикошет третьего выстрела отскакивает от гранитного утеса справа от нее. Они отстают. Это хорошо. Заставляя себя двигаться вперед, она все дальше продирается между деревьями, вслепую отбрасывая сосновые ветки со своего пути, хвоя царапает ее кожу. Снег уже доходит ей до пояса, но она заставляет свое тело бороться, несмотря на боль. С каждым судорожным вдохом она становится на шаг ближе к свободе.

Наконец, она добирается до открытой местности, пологого каменного плато. Но поверхность состоит из сплошного льда, и она почти сразу теряет опору. Она кувыркается вперед, отчаянно пытаясь удержаться на ногах и контролировать свое падение. Ее ноги останавливаются как раз в тот момент, когда скала обрывается в никуда. Восходящий поток воздуха из долины, находящейся тысячей футов ниже, подхватывает ее, развевая ее пальто, и на секунду удерживает её. Её руки раскидываются, спина изгибается как у змеи, чтобы противостоять падению. Она висит, остановившись между жизнью и смертью.

Зазубренный кончик Маттерхорна, похожий на сломанный палец, решает её судьбу. Где-то далеко вверху кричит пустельга. Крик голосом ее дочери разносится высоко в воздухе, и в этот момент она понимает: вот оно. Каждое прожитое ею мгновение, каждое лицо и каждое чувство сливаются воедино, а сердце бьётся в груди, как барабан.

Дышать. Дышать.

ГЛАВА 1

САРА

Внезапный толчок, ослепительный свет пронзает мои веки, и я подавляю клаустрофобию. Пытаюсь успокоить дыхание, когда желудок сжимается. Сильно закусываю губу. Шум оглушает, и я стискиваю кулаки. Лежу неподвижно и пытаюсь не обращать внимания на шум. Я в ловушке, не могу пошевелить ни одним мускулом. Дыши: вдох… и… задержка дыхания. О Боже, мне надо убираться отсюда.

Твердый пластик давит мне на лопатки и таз. Я кусок мяса на плите. Внезапно жужжащие вибрации прекращаются, и я погружаюсь в тишину и темноту. Все кончено? Тело начинает скользить, холодный воздух окутывает меня, когда меня несет к свету. Я слышу, как открывается дверь, раздаются шаги. А затем голос.

– Сара, в аппарате какая-то неисправность. Ничего, если ты проведешь здесь еще несколько минут? Я собираюсь перезагрузить систему, и нам придется провести повторное сканирование. Я не хочу рисковать и получить неправильный результат. Мне очень жаль.

– Хорошо, Карима. Я в порядке.

На самом деле я в непорядке. Еще в каком непорядке.

Плита, на которой я лежу, продолжает двигаться, выплевывая меня из камеры магнитно-резонансной томографии. Я сажусь и пытаюсь успокоиться. В конце комнаты есть окно в зону управления, и я вижу, как мой муж Дэниел, склонившись над компьютером, изучает что-то на экране. Он стоит, скрестив руки на груди, когда возвращается доктор Карима Фалька. Дэниел ловит мой взгляд и ободряюще улыбается, но не может скрыть своей печали. Никто из нас не был готов к этому дню. Через несколько мгновений Карима возвращается в комнату сканирования.

– Итак, еще раз. Сара, ты можешь снова лечь?

Ее успокаивающий шотландский акцент подбадривает меня. Когда я подчиняюсь, треск статического электричества посылает ударную волну вдоль позвоночника.

Я вздрагиваю; мой голос напряжен.

– С Дэном все в порядке?

Возникает пауза. Может быть, она меня не услышала.

– Карима?

– Да… У него… всё хорошо. И у тебя весьма неплохо. Еще немного, и мы вытащим тебя оттуда.

Дверь закрывается, и я чувствую, как зловещий магнитный гул камеры МРТ набирает скорость, когда плита скользит обратно в пустоту. Пальцы у меня на ногах поджимаются, и я снова погружаюсь в пасть аппарата.

Что бы ни случилось, дорогая, я позабочусь о Мэдди… О тебе и Мэдди. Мы справимся с этим.

Разумеется, Дэниел уже перешел к наихудшему сценарию. У меня был более оптимистичный взгляд, но мы с ним, если вкратце, на разных полюсах. Он вечно беспокоится. Я думаю иначе. Я искренне верю, что все будет хорошо. Я должна. Однако начали происходить события, которые нельзя игнорировать. Сначала это были простые вещи, такие как поездка в супермаркет и забывание, какая из машин на парковке принадлежит мне. Я потратила полчаса, расхаживая вокруг и наугад нажимая на брелок. "Конечно, красная "Ауди". Затем был случай, когда я забыла забрать Мэдди из школы. Я списала это на "просто одну из тех вещей", но, если быть до конца честной, и я никогда никому об этом не рассказывала, когда это случилось, я забыла, что у меня есть дочь. Это повергло меня в ужас. А потом я не смогла вспомнить название своего родного города – места, где я выросла. Кстати, это Барнсли; я нашла его. Совсем недавно из-за головных болей, мигреней мне казалось, что кто-то зажал мою голову в тисках. И тут я замыкаюсь в себе. И тут мысли вторгаются, словно змея, обвивающаяся вокруг моей шеи, и шепчут мне на ухо ядовитую ложь, заставляя меня сомневаться в себе и своей жизни.

Мы с Дэном понимали, что означают все эти симптомы; мы оба распознали признаки деменции. К сожалению, мы знаем об этом слишком хорошо, потому что в 2018 году у моего отца диагностировали болезнь Альцгеймера. Именно Дэн первым расставил точки над "i" в симптомах отца. Полагаю, в том, чтобы быть профессором Лондонского колледжа неврологии, есть свои извращенные преимущества. И теперь это может повториться снова. У меня. Я тоже ученый… Ну, была раньше. Однако без данных, свидетельств и фактов, которыми я руководствуюсь каждый день, трудно понять, кто я сейчас. Критическое мышление и умение решать проблемы были основополагающими для моей личности, но сейчас основные направления мышления становятся трудноуловимыми, и я чувствую себя измотанной и обделенной. Думаю, так влияет на человека ранний выход на пенсию. Вообще-то мне еще нет и пятидесяти, но я просто должна была остановиться. И если честно, я без сомнения закончила на подъёме. Когда я оглядываюсь на то, чего достигла, то чувствую гордость. Я сделала нечто значительное. Но сейчас нужно разобраться со вторым актом, и, возможно, мне придется заплатить самую страшную цену за интенсивность первого.

Я работала над методом генной терапии для борьбы с Эболой еще в 2013 году во время вспышки в Западной Африке, но его не разрешили использовать для населения. А потом, что ж, эпидемии закончились сами собой, и деньги на исследования неожиданно исчезли. Фармацевтическая промышленность – ветреный хозяин. Однако, когда в 2018 году болезнь снова подняла свою уродливую голову, мы были готовы приступить к работе, и это именно то, что сделали я и моя команда в Оксфордском университете. Я не ожидала получить Нобелевскую премию. Я не чувствовала, что совершила нечто монументальное, как Александр Флеминг или Мария Кюри – те, кто положил перед нами ступеньки, чтобы мы все могли идти по этому пути. Так что, когда это произошло, мне было неловко, особенно из-за того, что это была командная работа, а выделили только меня. Вот почему я отклонила приглашение на церемонию вручения Нобелевской премии в Стокгольме.

Я не сторонница публичности и ненавижу шумиху; всего этого было слишком много. Я была очень рада читать лекции, писать диссертацию и публиковаться как ученый, но это мой предел, и все, чего мне хотелось, – сделать перерыв. Большинство моих коллег не могли этого понять. И Дэниел тоже, полагаю. Помимо денежных знаков, думаю, они рассматривают Нобелевскую премию по физиологии или медицине как премию "Оскар" за науку: дверь к славе, богатству и целой жизни публичных выступлений, оваций стоя и всего остального, чего душа пожелает. Честно говоря, я просто чувствовала себя перегоревшей, и все, чем мне хотелось заниматься, – читать триллеры, сажать луковицы нарциссов и вместе с Мэдди печь торты для моего отца.

Когда меня наконец освободили от работы, и дома для престарелых, где я не появлялась два года, открыли двери после пандемии, папа не понял, кто я такая. Я даже не могу передать вам, насколько опустошающим это было.

Мама умерла несколько лет назад, и вскоре после этого мы поняли, что папа не справляется с жизнью в одиночку. Расплавленная посуда на электрической плите, из-за которой дом чуть не загорелся, а также мусор и газеты, которые мы нашли в морозилке, были довольно убедительными признаками того, что он нуждался в постоянном уходе. Мы нашли ему место, которое могли себе позволить, рядом с нами – второй дом недалеко от Лондона. К моему изумлению, папа не вписался в эту компанию. Он ожидал полный английский завтрак с хлебом, обжаренным в дюйме жира от бекона. Вместо этого он получил мюсли и овсяное молоко. Попробуйте поставить подобную еду перед болельщиком футбольного клуба "Барнсли" и пенсионером среднего звена "Премьер Фудс" и увидите, как она летает. Его голос звучал отстраненно. Прогуливаясь по Хартфорд-Гарденс более чем через год после нашей последней встречи, я отчаянно хотела снова почувствовать, как меня обнимают отцовские руки. Но, подняв на меня глаза после этого долгожданного объятия, он пристально посмотрел на меня в течение секунды и сказал:

– Ты здесь новенькая, да?

Я была потрясена. Он меня не узнал.

Когда ты поглощен работой, "семья" иногда ощущается как фоновая музыка; нечто такое, во что ты погружаешься на Рождество и Пасху, или время от времени устраиваешь барбекю по случаю дня рождения. Это укрепляет тебя и позволяет немного выдохнуть. Когда я проснулась после локдауна, все это исчезло. Я пережила это без проблем, усердно работала, устроила переезд отца, попрощалась с домом, в котором выросла, но вообще-то остановка для этого большого выдоха стала шоком. Я не могла открыть глаза достаточно широко, чтобы увидеть то, что им нужно было увидеть, потому что слишком многое выпало из поля зрения и исчезло навсегда. Мама, детство и вся моя жизнь хранились в отцовских воспоминаниях.

Я запаниковала. Как, черт возьми, я могла бы спасти то, что ускользало из рук? Я знаю, многим другим людям пришлось пройти через то же самое, наблюдая за угасанием любимых людей, поэтому я не собираюсь упиваться жалостью к себе. Но я сразу же кое-что решила. Я решила сохранить больше воспоминаний о Мэдди и Дэне. Потом я рассказывала эти истории папе, сажая новые семена в надежде, что корни ухватятся за воспоминания из его прошлого и снова вытащат их на поверхность, к дневному свету. Но возможно, сейчас мне нужно создавать воспоминания по другой причине. Если худшее подтвердится, я не хочу забыть Мэдди, не хочу забыть, кто я такая.

Аппарат МРТ замедляет ход, и я выдыхаю. Пытка закончилась. Я отрываю свою голую задницу от плиты и скатываюсь с нее. Я начинаю одеваться, когда в комнату врывается Карима, полная позитивной энергии.

– Сара, мы незамедлительно сообщим тебе результаты, не волнуйся. Я собираюсь изменить твое текущее назначение от головной боли. Это не обезболивающее, а блокаторы ферментов. Работают немного иначе. Они будут держать тебя в более уравновешенном состоянии, но иногда они могут быть немного “шумными”.’

– Звучит как вечеринка.

Она смеется и кладет руку мне на плечо. В этом чувствуется жалость.

– Если начнется бессонница, дай знать мне или профессору, и мы изменим дозировку, или я назначу тебе курс зопиклона.

– Карима, спасибо, что делаешь это, как говорится, не для протокола.

Я натягиваю брюки, а Дэн показывает мне через стекло большой палец.

– Для профессора всё что угодно. Если бы Дэниел не сотворил свое волшебство, твое имя внесли бы в шестимесячный списой ожидания Национальной службы здравоохранения. Но это строго между нами.

Она прикладывает палец к губам. В положении Дэниела есть еще одно преимущество – доступ через черный ход. Мысль об обмане системы приводит меня в ужас. Я не тот человек. Но я только что сделала это, так что, полагаю, тот самый.

Я нацепляю на лицо улыбку и пытаюсь сосредоточиться на том, кто я есть. Я Сара Коллиер: веселая мама, ученый, отмеченный наградами, преданная дочь, потрясающая жена. По мере того, как факты начинают вставать на свои места, улыбка становится более естественной, и я выхожу из комнаты навстречу распростертым объятиям моего мужа. Я знаю, как развивается эта история; в конце концов, мы уже бывали здесь раньше. Но, возможно, на этот раз все будет по-другому. Может, все будет не так плохо, как мы думаем; может, результаты сканирования дадут повод для надежды.

В любом случае, я предпочла бы знать правду, чем оставаться в неведении.

ГЛАВА 2

ДЭНИЕЛ

Глядя вниз с головокружительной высоты своего кабинета на седьмом этаже Лондонского колледжа неврологии, я вижу больницу на Грейт-Ормонд-стрит. Несколько родителей с напряженным видом слоняются внизу по улице. Мои пальцы сжимают края оконной рамы, которая была покрашена в закрытом положении. Это долгий путь вниз.

Доктор Карима Фалька просовывает голову в дверь моего кабинета; ее ассистентка сидела с дочкой, пока Саре делали сканирование.

– Мэдди просит "Пиццу Фрайдэй". Хат или Экспресс?

– Думаю, мы позволим маме самой решать, учитывая, что у нее был тяжелый день.

Я подмигиваю Кариме. Она молодец, неболтливая.

– Мэдс! Давай, милая, собирай свои вещи. Мама закончила свой тест.

Мой дерзкий маленький чертенок выскакивает из-за угла со своим рюкзачком с "Миньонами", застегнутым спереди, и жует что-то, от чего у нее посинели губы.

– Сара надевает маску, а я пойду обрабатывать результаты теста, – Карима удаляется в свой кабинет.

– Папа, где Барби?

– О, я думаю, она отвечает на звонки.

Ее любимая кукла лежит на моем столе, неподвижная и безучастная. Ее волосы уложены в художественном беспорядке; она выглядит растрепанной и расстроенной. Ее хватают за ногу и запихивают головой вперед в мир миньонов.

Сара выходит из ванной, выглядя немного более собранной, чем бедная Барби, но я вижу, что ее улыбка неподвижна и совершенно не отражается в глазах. Я знаю, когда Сара делает мужественное лицо.

– Полагаю, "Домино"… с дополнительными хлебными палочками?

Не зря это называют "едой для заедания стресса".

Она кивает, выдыхает и выдавливает улыбку.

– А еще нам понадобится бочка вина.

По дороге домой, когда "Кроссрейл" со свистом разгоняется по садам за домами Чизвика, на меня накатывает волна ностальгии: наши вечерние прогулки по Тернхэм-Грин за пинтой пива в "Табарде". Золотые деньки, долгое лето, перешедшее в осень. Куда делись эти годы? Когда тебе за двадцать, кажется, что жизнь останется такой, какая она есть, и и тебя все впереди. Затем у тебя появляется ребенок и счета, которые нужно оплачивать, и начинается жизнь на беговой дорожке. Угасающий свет вечернего солнца окрашивает небо над Виндзором в оранжевый цвет; древний величественный силуэт замка вырисовывается в тумане, поднимающемся над Большим парком. В этом меняющемся освещении есть меланхолия, которая прерывается голосом Мэдди, которая поет "Piece of Me" Бритни Спирс, широко раскрывая синий рот и выкрикивая слова песни. Ее учитель танцев сказал ей, что это песня о кукле, у которой отсоединяются руки. Мэдди выполняет незатейливые движения робота и распевает стихи о том, как, прибегнув к хаосу, уладить дело в суде. Сара снова ловит мой взгляд, и мы оба прыскаем со смеху. Это то, где мы все еще живем, в эти моменты ничего не говорится, просто осознаем забавные вещи в жизни, повороты и причуды. Мэдди – наша душа, наше сердце и наша радость. Мы так много смеялись с того момента, как она вошла в нашу жизнь, потому что этот маленький ангел – ну, иногда она маленький дьявол – для нас всё.

"Пицца Фрайдэй" подразумевает еду на диване со старым фильмом, сняв носки, скрестив ноги и устроив мягкое гнездышко из подушек, принесенных из спальни. Мы с Мэдди решаем позволить маме выбрать фильм и пиццу. В итоге, это Экстра Пеперони и "Поймать вора".

Я беспокоился, что Мэдди не понравится старый Хичкок, но Кэри Грант очаровывает ее с самого начала и примерно минут на десять. Дольше, чем я думал. После нескольких минут ерзания она хочет подняться в свою комнату и почитать, поэтому я помогаю ей подняться по лестнице и загоняю в душ. Я возвращаюсь вниз после того, как она устраивается со своей любимой книгой.

– Итак, она обещала выключить свет, как только дочитает следующую главу.

Я снова опускаюсь на диван рядом с Сарой.

– Она такой книжный червь.

Сара улыбается, и это меня поражает: она выглядит измученной. В ее некогда блестящих каштановых волосах пробивается седина. У нее морщины на лице, и она выглядит утомленной. Учитывая все обстоятельства, это неудивительно, но все равно немного шокирует. Раньше она была одним из самых поразительных людей, которых я когда-либо встречал, и продолжает оставаться такой во многих отношениях, но ее свет угасает, и я здесь, чтобы засвидетельствовать это. Я целую ее в макушку.

– Бокал вина?

Ее глаза загораются от этого предложения. Кое-то забыл сходить в супермаркет, поэтому мы купили бутылку в пиццерии. Оно не было достаточно охлажденным, поэтому я сунул его в морозилку. Когда я протягиваю руку к шкафу, чтобы достать стаканы, то мельком замечаю свое отражение в темном кухонном окне. Вокруг моей талии начало образовываться брюшко, а борода выглядит растрепанной. Я прижимаю руку к подбородку и приподнимаю его. Мне просто нужно больше улыбаться, вот в чем дело.

Я возвращаюсь в гостиную с решительной улыбкой на лице и протягиваю Саре ее напиток. Делаю большой глоток дешевого "Пино Гриджио" и кривлюсь от вкуса уксуса.

– Ну что ж, второй бокал всегда вкуснее.

Сара фыркнула от смеха, и её свет на мгновение зажегся.

– Мой отец в свое дрянное вино обычно добавлял таблетки подсластителя.

– Именно так он и делал.

Я хихикаю и притягиваю ее ближе к себе. А затем решаю приступить к делу. Мы слишком долго игнорировали слона в комнате.

– Итак, как ты себя чувствуешь?

Она вздыхает и прижимается к моей руке.

– Хммм… Знаешь, бывало и лучше, но, по крайней мере, теперь мы получим кое-какие ответы. В последнее время я действительно сама не своя.

– Это не так.

– Так. Скажи честно, как у меня дела?

– Ты просто другая. Менее общительная, менее уверенная. Это не просто забывчивость, это что-то еще. Ты была самым энергичным и решительным человеком, которого я знал. Ты выглядишь немного… потерянной.

– Я и чувствую себя потерянной. Это не значит, что у меня нет цели. Я нужна людям: Мэдди, папе. Но я лишилась уверенности в себе. Почему?

– Ну, с моей точки зрения, ты оставила свою работу, чтобы заботиться о близких, а та работа была твоей жизнью. Она придавала тебе уверенности и сил, а теперь все исчезло.

Она прижимается ко мне еще крепче, и я обнимаю ее, как ребенка. Я должен сказать, что испытываю к ней жалость, и мне кажется, что жалость – не самая привлекательная эмоция, которую можно испытывать к своему партнеру. Дорога угасающего уважения заканчивается тупиком жалости.

– Итак, что мы собираемся с этим делать?

– Я не знаю, Дэн.

– А я знаю. Профессор Сара Коллиер не из тех, кто легко сдается. Дорогая, тебе надо выбраться отсюда и ввязаться в кровавое приключение.

Она напрягается под моей рукой.

– Ну сколько можно? Ты снова о Женеве, да?

– Прошу, просто выслушай меня. Сегодня утром мне опять позвонили. Шиллеру не терпится получить твое одобрение.

– Ох, Дэн, они просто хотят использовать в пресс-релизе слова ”Нобелевский лауреат".

– И кто станет их винить? Я не понимаю, в чем проблема. Пятизвездочная поездка в Женеву с оплатой всех расходов для участия в конференции и продвижения некой по-настоящему новаторской технологии. То, что они там разрабатывают, изменит мир. Это будущее, и мы могли бы стать его частью. И я с удовольствием показал бы тебе Институт Шиллера. Он поражает меня каждый раз, когда я его посещаю.

– Почему бы тебе не поехать? Наслаждайся. Иди и занимайся тем, чем ты там занимаешься.

Я делаю паузу.

– Они хотят тебя, а не меня.

Неудобно это признавать.

– Забудь об этом, Дэниел. Я же не могу умчаться вальсировать в Швейцарию и оставить папу в том состоянии, в котором он находится, верно?

– Так или иначе, когда ты приходишь, он понятия не имеет, кто ты такая.

Проклятье, я немедленно жалею, что не могу взять свои слова обратно.

– Знаешь, Дэниел, иногда ты действительно можешь быть полным придурком.

Она начинает вставать, чтобы уйти, но я хватаю ее за руку.

– Только иногда? Мне лучше удается делать, нежели думать. Прости, любимая. Это могли бы быть по-настоящему веселые выходные, и, видит Бог, нам нужно расслабиться после нескольких последних лет. Потусоваться на лыжных склонах и вдоволь наесться сырным фондю. Разве это может не понравиться?

– Это медицинская конференция, Дэниел. Я думаю, есть предел тому, насколько это может быть весело.

– Я серьезно. Это было бы хорошо для нас. Это хорошо для меня. Для меня это была бы прекрасная возможность пообщаться с лучшими в мире.

В одно мгновение ее глаза темнеют, а лоб хмурится, словно по ее лицу пробежала туча.

– Ах, да. Я поняла. Это твой важный момент, но чтобы он свершился, ты по-прежнему в какой-то мере нуждаешься во мне?

Ого! Этот комментарий жалит, как удар хлыста.

– Нет, ты ошибаешься. Это не мой момент.

– Я устала, – заканчивает она мои мысли.

Мы всегда на одной волне. Я киваю и убираю прядь волос с ее лица.

– Ты даже не подумаешь об этом?

– Просто оставь это, Дэн, – она ставит стакан на кофейный столик и со скрипом поднимается с дивана. – Я иду спать.

Я теряю ее.

– Не надо так. Мне жаль. Послушай, я просто хотел, чтобы мы уехали куда-нибудь на выходные и немного повеселились, вот и все. Давай, присаживайся…

– Нет, Дэн. У меня был дерьмовый день, а ты сейчас делаешь его еще хуже. Я измотана и хочу спать, а не слушать, как ты, словно избалованный ребенок, твердишь одно и то же, пока не добьешься своего.

Она повышает голос; возглас непропорционален. Она слегка покачивается от выпитого вина и откидывается на спинку дивана.

– Ну, хватит. Давай уложим тебя в кровать.

– Я не ИНВАЛИД! – ярость в ее голосе словно бьёт меня по лицу. Слово "инвалид" повисает в воздухе между нами, и я чувствую, что мы оба думаем об одном и том же: "Пока".

Она молча направляется к лестнице. Я смотрю, как она уходит, а затем возвращаюсь на кухню, чтобы сполоснуть свой стакан. Пока я стою у раковины, голова идет кругом, гадая, что мы делаем, я возвращаюсь к отражению в кухонном окне. Я дерьмово выгляжу. Есть картина, которая навсегда запечатлелась у меня в памяти, – "Навуходоносор" Уильяма Блейка. На ней изображен великий правитель, потерявший рассудок и доведенный до своего рода животного безумия, ползающий на четвереньках, с налитыми кровью глазами и затравленным видом. Возможно, это из-за выпивки и стресса от общения с Сарой, но сейчас я вижу те самые глаза, смотрящие прямо на меня. У меня такой же взгляд, но я молюсь, чтобы моя судьба сложилась иначе. Я нахожусь на середине склона, но поднимусь ли по нему или спущусь, еще неизвестно.

ГЛАВА 3

ОТЧЕТ ЛАНДАУ

ДЕСЯТЬ МИЛЛИОНОВ ПОДПИСЧИКОВ – БЕЗ ВАС МЫ БЫ НЕ СПРАВИЛИСЬ

Ух ты! Когда я начинала писать для местной газеты "Гамильтон Газетт", я и подумать не могла, что однажды у меня будет такая огромная аудитория. Тогда я была мамой и домохозяйкой, регулярно публиковавшей в газете информацию об успехах любимой дочери, которой диагностировали аутизм. Я была полна решимости сделать все, что в моих силах, чтобы помочь ей и получить ответы от медицинского сообщества. Год спустя, после того как мой брак распался, я почувствовала, что мне больше некуда обратиться, и завела этот блог, чтобы рассказать вам правду о здравоохранении и фармацевтической промышленности. Я всегда буду очень благодарна за те первые дни; именно тогда это сообщество стало семьей. Те из вас, кто оставался со мной в блоге последнюю пару лет, будут рады узнать, что этот маленький торонтонский "паровозик, который смог" только что набрал десять миллионов подписчиков.

Я никогда не скрывала, кто я такая, и порой платила за это высокую цену. У меня нет псевдонима. Я та, за кого себя выдаю. Моя голова действительно высоко поднята над парапетом, и я готова к тому, что крупные фармацевтические компании обезглавят меня за то, что я хочу о них сказать. Я не облекаю свои взгляды в модную болтовню или громкие слова; я одна из вас. Говорю все как есть, простыми словами, чтобы мы все могли понять, что происходит, и что медицинское сообщество от вас скрывает.

ИТАК, КАКОГО Х… ЧТО ПРОИСХОДИТ?

Возможно, вы помните из предыдущей записи, что я изучала информацию об известной фармацевтической компании, которая повысила цену на один из своих спорных продуктов, Allergapen. Так уж получилось, что этот же фармацевтический гигант производит из орехов маслянистую чистящую жидкость для стерилизации и чистки больничного оборудования, которая до сих пор используется в Канаде. Доказано, что эта жидкость вызывает сильную аллергию на орехи у младенцев, а где лучше, чем в больнице, получить доступ к постоянному конвейеру новорожденных? Затем, та же компания продает нам Allergapen для противодействия анафилактическому иммунному ответу. О, и недавно они подняли цену на 400%. Видите что-нибудь безумное (извините) в этом конфликте интересов? Я отправила свой отчет канадскому правительству и до сих пор не получила ответа, но, проще говоря, я рискую быть привлеченной к ответственности за клевету. Я крошечная рыбка в огромном океане, НО я отказываюсь быть раздавленной и готова страдать от последствий. Разорите меня, вышлите из страны, отнимите у меня семью, но я буду говорить правду.

ФАНАТЕНИЕ

Итак, мою непревзойденную героиню и женщину-загадку профессора Сару Коллиер по-прежнему трудно застать на месте, но, возможно, моя ловчая сеть наконец-то сработала. Благодаря своей новаторской работе над вирусом Эбола профессор Коллиер спасла бесчисленное количество жизней и в 2021 году была удостоена Нобелевской премии по физиологии и медицине. Она, как известно, отказалась принять участие в церемонии, что сделало ее только более привлекательной в моих глазах. Любой, кто выступает против истеблишмента, получает от меня дополнительные очки за смелость, и те из вас, кто следит за моим блогом, поймут, как сильно я восхищаюсь этой обалденной женщиной. Я слишком много приставала, изливалась и заискивала перед ней, чтобы она считала меня честной. Шансы на это так же велики, как на то, что я восстановлю свое аннулированное канадское гражданство и воссоединюсь с дочерью, которую у меня украли. В БЛИЖАЙШЕЕ ВРЕМЯ ЭТОГО НЕ ПРОИЗОЙДЕТ. Но я просто девушка, которая не может принять "нет" в качестве ответа. Я напористая. Я как собака с костью, и эту кость нужно обглодать.

Я обращаюсь с этими расспросами к профессору Коллиер, потому что я очень сильно хочу проникнуть в суть столь невероятного ума. И, возможно, мне просто повезло, потому что, по слухам, она принимает участие в широко разрекламированной Конференции Шиллера в Женеве – месте, где ваша покорная слуга будет присутствовать и предоставит вам всю самую свежую информацию от титанов швейцарского медицинского сообщества. Ходят слухи, что Институт Шиллера собирается объявить о чем-то сногсшибательном (в буквальном смысле), и я намерена оказаться на переднем крае, разобраться в этом дерьме и рассказать вам все начистоту. Я с нетерпением жду возможности заглянуть за кулисы и исследовать внутреннюю работу Института Шиллера, и если мне удастся взять интервью у моего кумира, которая стесняется прессы, это будет самой сладкой вишенкой на торте. Я обещаю, что не подведу своих подписчиков. А вы уже знаете, что я всегда выполняю свои обещания.

Заходите на Landauleaks.com в ближайшие дни. Я буду держать вас в курсе.

Терри Ландау

ГЛАВА 4

Дорога из Монтре в кантон Во сужается от автобана до узкой горной дороги. Восхождение заставляет сердце учащенно биться; захватывающий подъем в более разреженный, чистый воздух, который в конце концов закончится на вершине. Спуск, напротив, вызывает это неприятное ощущение внизу живота. В буквальном смысле падение после захватывающей высоты. Расположенный на полпути вверх по горной дороге, примерно в миле от Шато д'Экс, поворот без указателей огибает отвесный обрыв. Отрезанная от остального мира узким туннелем, вырубленным в горе, однопутная дорога выходит наружу и поднимается к двум огромным серым колоннам, обрамляющим прочные стальные ворота. Институт Шиллера – место строжайшей секретности. За безупречной сталью ворот заснеженная подъездная дорожка ведет вниз к белому строению, наполовину утопленному в скале. Бесшовные изгибы оштукатуренной внешней стены окружают зеркальный стеклянный шестиугольник, который отражает пейзаж, что делает его практически невидимым со всех сторон. Скрытое хрустальное королевство, полное мечтаний и идей и предвещающее будущее.

Глядя на свои замерзшие владения, профессор Мориц Шиллер пододвигает свое инвалидное кресло Meyra Orbit поближе к стеклянной стене, чтобы увидеть, как черный внедорожник сворачивает на подъездную дорожку. Он наблюдает, как открывается дверца машины, и видит, как из нее выходит знакомая фигура Хелен Алдер. Мориц очарован Хелен. У нее уверенная походка, как у спортсменки, находящейся на пике своей формы. Когда она выходит из машины, ее глаза поднимаются на него поверх мехового воротника ее дизайнерского пуховика до колен, и он улыбается в знак признательности.

В течение нескольких лет агрессивный подход Хелен к связям с общественностью удерживал Институт Шиллера в центре внимания. В последнее время семейный бизнес Морица переоценил свои возможности, финансируя столько неудачных проектов, что и не сосчитать. Всегда старается быть в авангарде, но часто блуждает по тропам, ведущим в пропасть. В результате глубокие карманы Института Шиллера постепенно опустошаются; и достичь дна – это не вариант.

Когда Хелен входит в фойе, она смотрит на Морица сквозь бесконечные панели из ячеистого стекла. Институт Шиллера – это место абсолютной прозрачности: все на виду, скрывать нечего. Хелен научилась принимать телефонные звонки с непроницаемым лицом и разговаривать как чревовещатель. Она игрок-одиночка; ей нравится держать карты поближе к себе… Это непросто, когда имеется постоянный наблюдатель, заглядывающий тебе через плечо. Это новая территория для Морица Шиллера, которым восхищаются и которому подчиняются все, кроме Хелен. Войдя через главную дверь, она без всякого выражения поворачивается к Яну Пейджеру, охраннику за стойкой, зная, что ее изображение будет сохранено для потомков. Ее лицо сканируется, и бронированная дверь из пуленепробиваемого стекла позволяет ей войти.

– Ну? – спрашивает Мориц с порога своего кабинета, словно генерал, требующий новости с линии фронта.

– Мы почти заполучили её, – она бросает эти слова через плечо, проходя мимо него по коридору к своему кабинету, на ходу снимая пуховик. Он ускоряется в ногу с ней.

– Отлично! Как мы можем это гарантировать?

– Она крепкий орешек, но её присутствие будет стоить всех усилий. Я уже близко, особенно теперь, когда её муж в нашей команде. Помашешь чем-нибудь блестящим перед Дэниелом Коллиером, и он, как сорока, бросится, чтобы схватить это.

– Мне нужно знать, приедет ли она. Я не могу позволить себе еще одно унижение. Сама знаешь, как трудно собрать всех известных людей вместе. Их ежедневники расписаны на годы вперед.

Они добираются до офиса Хелен, где на стеклянном столе царит хаос из бумаг, записок и технической документации. Хелен откидывается на спинку стула и снимает свои покрытые снегом походные ботинки от Прада. Она завязывает свои светлые волосы длиной до плеч в конский хвост, затем подтягивается к своему столу и обращает свой взгляд на экран компьютера.

– Мориц, расслабься, я же сказала, что заполучу её, но это дело деликатное.

Её тон пренебрежителен, и под аккуратно подстриженной бородкой его подбородок раздраженно выпячивается вперед.

– Хелен, Сара Коллиер была твоей идеей. Мы спланировали всё мероприятие с учетом одобрения одной-единственной знаменитости из мира науки, а она даже не невролог. У нас могло бы быть сколько угодно выдающихся ученых, но ты захотела её. Почему?

– Потому что ее нельзя купить. Да, она не невролог, но на данный момент она самый известный в мире ученый, и одобрение ею нового продукта будет пуленепробиваемым. Это именно то, что нам нужно. И скажи мне вот что: я когда-нибудь тебя подводила? – Хелен поднимает голову от экрана, смотрит в глаза и сверкает уверенной улыбкой. – Мориц, позволь мне разобраться с этим по-своему.

Она поворачивается к нему спиной и роется в своей сумке, однако он видит её лицо в бесконечных отражениях граненого стакана и на нем выражение, которое у непоколебимой Хелен Алдер можно бывает очень редко. В этот момент она не уверена. Он видит множество граней сомнения.

– Что это? Что тебя беспокоит, Хелен?

Она теряет терпение и поворачивается, чтобы ответить, но затем замолкает. Её лицо смягчается, когда она смотрит на старика. На первых порах их знакомства с Морицем она предполагала, что свое исследование он проводил для личной реабилитации, но чем больше она узнавала о его мире, тем больше понимала, что это нечто более значительное. У него не было детей, и он хотел что-то оставить после себя. Хотел, чтобы имя Шиллера звучало эхом во времени.

– Не волнуйся, я заполучу её для тебя. И она будет так же поражена тем, чего ты достиг, как и все мы.

Краем глаза поверх макушки Морица Хелен видит, как что-то двигается. Быстрая вспышка в коридоре за одной из бетонных колонн. Она устремляет взгляд в точку, находящуюся в паре метров от открытой двери её кабинета. Её мысли мечутся.

– Хелен, просто убедись, что у тебя все получится. Если будет провал, то будущее института повиснет на волоске.

Ее внимание возвращается к колонне, и ее подозрения подтверждаются. Это седые волосы того, кто прячется; того, кто подслушивает. Она точно знает, кто это. Она не позволяла себе доверять этому человеку, и её инстинкты не подвели. Она решает закончить разговор до того, как будет передана какая-либо конфиденциальная информация.

– Я делаю все, что в моих силах, Мориц, – она берет телефон и начинает просматривать сообщения. – Мне нужно сделать несколько звонков. Можно?

Она снова улыбается и на этот раз прилагает особые усилия, чтобы улыбка коснулась ее глаз.

– Хелен, я доверяю это тебе. Все в твоих руках. Не теряй мяч.

На данный момент Мориц удовлетворен. Он резко поворачивает свое кресло, совершая бесшумный пируэт, и направляется к своему кабинету, чтобы вернуться на место у руля института. Она смотрит, как он скользит прочь по коридору, а затем ее взгляд возвращается к бетонной колонне. Подслушивающий исчез. Хелен опускает взгляд на свою левую руку. По тыльной стороне ее большого пальца, там, где она порвала кожу указательным пальцем, стекает кровь. Она подносит его к губам, ощущая привкус железа и укрепляясь в своей решимости.

ГЛАВА 5

САРА

Я вхожу в Хартфорд-Гарденс через приемную и дружелюбно киваю Хассану, сидящему за стойкой. Он впускает меня через бронированную дверь, и в лицо ударяет запах дезинфицирующего средства. У меня есть связка ключей от папиной двери, и я вхожу в квартиру номер шесть.

– Папа? Это я, это Сара.

Ответа нет, но я слышу, как в соседней комнате играет его любимое "Классик FM". Мое появление, похоже, было идеально приурочено к маршу смерти Дарта Вейдера из "Звездных войн". Сурово!

Я подарила папе колонку с Алексой на Рождество и подключила его к сервису подписки, чтобы он мог просто попросить любую музыку, какую захочет. Интересно то, что я могу войти в систему и посмотреть, о чем он разговаривал с Алексой. Он часто спрашивает о дне и дате. "Алекса играет в Beach Boys" заставила меня улыбнуться, а про "Даму в красном" даже излишне говорить, но потом несколько раз всплыл вопрос "Кто такая Сара?". Забавно видеть это в письменном виде, причем неоднократно: "Алекса, кто такая Сара?" Алекса изо всех сил старалась ответить на этот вопрос за него. Были предложены разные Сары, но "Время прощаться" Сары Брайтман получило наивысшую оценку: пророчески и слегка пугающе. Несколько недель назад я решила, что отвечать на вопрос "Кто такая Сара?" – моя обязанность. Кто такая Сара, определю я. Я напомню своему отцу, кто я такая, и если я не смогу воскресить старые воспоминания, то, по крайней мере, мы сможем создать несколько новых.

– Папа? Это Сара.

(Я, черт возьми, буду продолжать произносить свое имя.) Бросив сумку на кухонную столешницу, я убрала в холодильник вкусности, которые купила в "Маркс и Спенсер".

– Я принесла тебе кое-какие угощения. Хочешь чашечку чая?

По-прежнему никакого ответа. Я смотрю на маленькое патио. День меркнет, и сырость после Ночи Костров уже опускается, оставляя на стекле конденсат. Я вижу гирлянды светодиодов, установленные мной вокруг забора, мерцающие в сумерках, как крошечные подвешенные светлячки. Мой отец стоит в саду с бамбуковой опорой для поддержки растений в руке. Его руки элегантно скользят вверх и вниз, из стороны в сторону, голова и тело двигаются в идеальной синхронности с музыкой. Он дирижирует оркестром.

Некоторое время я стою и наблюдаю, как загипнотизированная. Кажется, он знает каждый нюанс этой партитуры, и на это приятно смотреть. Прядь седых волос и борода, которую он решил отрастить, придавали ему богоподобный вид. Мой отец когда-то был крупным мужчиной, сильным, надежным, крепким. Он съежился, но, наблюдая за тем, как он двигает своей бамбуковой дубинкой, он выглядит могущественным, почти неземным. Может быть, в нем действительно есть проблеск Всемогущества. Я оставляю его работать с оркестром и ставлю чайник, наблюдая за ним через стекло, за подвешенными солнечными светлячками, похожими на зрителей с мерцающими вдали факелами. Я передумываю, открываю холодильник и нахожу недопитую бутылку Шабли. Совсем другое дело! Когда музыка заканчивается, я выскальзываю в сад, вкладываю бокал вина в руку отца и целую его в щеку. Его кристально-голубые глаза, которые всегда были его самой яркой чертой, пристально смотрят на меня в сумерках.

– Все в порядке, папочка?

Мы потягиваем вино и улыбаемся друг другу. Я обнимаю его и кладу голову ему на плечо, и мы покачиваемся вместе полуобнявшись под вальс Брамса, который сейчас звучит. Он все еще пахнет папой. Запах кожи моих родителей – это мое первое воспоминание. Я до сих пор чувствую запах маминых персиково-мягких щек: пудры, хлеба и теплого солодового молока. От папиной щеки всегда пахло кожаными автомобильными сиденьями, сигаретами и ирисками. Я чувствую запах воспоминаний, вызванный его заросшим щетиной лицом. Это по-прустовски во всех возможных смыслах.

– Холодновато.

Я смотрю вниз и вижу, что папа без брюк и босиком. Я и не заметила, что на нем только длинная рубашка и боксерские шорты, а ноги такие грязные, словно он бродил по цветочной клумбе.

– Давай отведем тебя внутрь.

Я усаживаю его в кресло и укрываю ноги одеялом. Затем я приношу с кухни тазик с теплой водой, чтобы отмыть его грязные ноги, и мы вместе допиваем вино. Я вижу его тарелку с наполовину съеденным ужином. Хорошо: он поел.

– Ну, как прошла твоя неделя, любимая? Ты, наверное, измотана, весь день на ногах.

– Нет, папа, я больше не работаю в лаборатории. Теперь большую часть времени я провожу дома с Мэдди и Дэном.

– Что за лаборатория?

– Я больше не работаю в лаборатории. Я уволилась из Оксфордского университета.

Папа пристально смотрит на меня, его электрические глаза повлажнели и блестят.

– Я говорю про магазин. Ты надрываешь свою задницу, вот что ты делаешь. Тебе следует попросить прибавку к зарплате.

Вот тогда я понимаю: он думает, что я мама. Это душит меня, потому что его глубокая тоска по ней заставляет меня скучать по ней в равной степени; горе так заразительно. Он бросает взгляд на кухонную дверь, почти ожидая, что мама просунет голову и спросит, не хочет ли он печенья. Возможно он действительно видит ее; воспоминания сильны. Я в самом деле похожа на нее, и мама действительно работала не покладая рук. В итоге ей пришлось раньше времени уйти с работы, лишившись пенсии, но сохранив немного достоинства и энергии, чтобы немного расслабиться, прежде чем артрит нанес свой удар и сделал ее калекой. Я держу его за руку и улыбаюсь.

– Папа, я тоже скучаю по ней. Каждый день.

– Она всего лишь выскочила в магазин. Ты дождешься её возвращения, прежде чем уйдешь? Она была бы рада тебя видеть.

– Конечно дождусь.

Мы сидим там, пока музыка не останавливается.

– Как Дэниел, Сара? У вас двоих все в порядке? Это нелегко, не так ли?

БУМ! Просто так, словно кто-то вошел и включил верхний свет, ослепительный и пробуждающий. Он смотрит прямо на меня; он сосредоточен и последователен. Я хватаюсь за этот момент обеими руками.

– С ним все в порядке, но, думаю, ему нужен перерыв. В последнее время он много работал, особенно сейчас, когда он единственный, кто зарабатывает деньги. И вчера я была очень недоброй по отношению к нему. Мне кажется, я отталкиваю его.

Я шокирую себя своей честностью. Я не позволяла себе признаться в этом раньше. Но это правда, я отталкиваю его из-за обиды, мучений и беспорядка, в который превращается моя жизнь.

– Знаешь, у меня был сильный стресс на работе, который сказался на мне и твоей маме. Однако она была святой, всегда знала, как успокоить меня, что сказать, что сделать.

Папа смотрит на меня своими добрыми глазами, лицо морщинистое и измученное. Человек, чья жизнь на самом деле запечатлена на его коже, как карта всего его существования.

– Не выбрасывай это, все годы, все воспоминания. Иногда мы ведем себя как животные, но одиночество того не стоит.

– Папа?

– Я не был образцовым мужем, и мы с твоей мамой чуть не развелись, но у этой женщины был стальной хребет. Она знала всё. Даже перед кончиной она следила за тем, чтобы всё было в порядке.

Я смотрю в глаза своему отцу; мне кажется, что в них заключена целая вселенная. Затем произошла тихая, незаметная перемена, как будто что-то просто сдвинулось с места из-за усилия вытащить это тяжелое ясное воспоминание о маме. Темный поток смывает прошлое; мы возвращаемся сейчас в настоящее. Только настоящее.

– Так или иначе, она скоро вернется. Не упоминай о том, что я только что сказал, а то она снова расстроится.

Я колеблюсь секунду, а затем шепчу:

– Хорошо, папа, я ничего не скажу.

Я опускаюсь на колени, чтобы смыть грязь с его ног. Затем я вытираю их полотенцем и надеваю на него тапочки.

– Хочешь, я уложу тебя?

Я поднимаю глаза и вижу, что он задремал, поэтому я раскладываю кресло и укрываю его одеялом. Я на цыпочках прокрадываюсь на кухню за своей сумкой, выключаю основной свет и оглядываюсь на похрапывающего отца. Закрывая дверь в его квартиру, я бросаю взгляд в коридор. Там стоит "дама в красном" и смотрит на меня в ответ. Мама выглядит так, словно ей только что сделали прическу так, как нравится папе. Она улыбается мне. Я хочу подойти к ней и обнять, но не могу. У меня нет времени. Мне нужно забрать Мэдди из школы.

Когда я выхожу через приемную, Хассан спрашивает меня, все ли в порядке с отцом, не нужно ли ему чего-нибудь. Я почти плыву во время ходьбы.

– Нет, спасибо, с ним все в порядке. Он спит в кресле, но мама уложит его в кровать.

Хассан смотрит на меня в замешательстве. Мне требуется мгновение, чтобы понять, почему он так на меня смотрит, а затем мои слова прокручиваются у меня в голове. Что я только что сказала? Я отшучиваюсь и быстро выхожу на парковку. С папой все будет в порядке, но я все меньше и меньше уверена, буду ли в порядке я.

ГЛАВА 6

ДЭНИЕЛ

– Итак, в прошлый раз мы обсуждали новаторскую работу Алоиса Альцгеймера и его открытие микроскопических изменений в мозгу у одного из пациентов.

Студенты в аудитории пялятся на свои экраны. Я понятия не имею, действительно ли они следят за ходом моих мыслей или смотрят видео с собаками в TikTok.

– Августа Детер страдала от сильных головных болей, острой и мучительной потери памяти, необоснованных подозрений в отношении своей семьи и других ухудшающихся психологических изменений. Казалось, она теряет контроль над собой. Сильнее всего пострадала ее кратковременная память, а долгосрочные воспоминания из самого раннего детства заняли первое место в ее сознании. Больше всего огорчало её непредсказуемое поведение, вспышки ярости и жестокое обращение. Болезнь Альцгеймера привела к резкому уменьшению ее мозга и выявила аномальные отложения вокруг нервных клеток. Поскольку у нас все еще нет лекарства или почти нет терапии, кроме лекарств, которые могут замедлить прогрессирование болезни, решающее значение имеет понимание работы мозга. Технология даст ответ, и в настоящее время предпринимаются новаторские шаги в переобучении мозга. Однако какие варианты есть у страдающих в данный момент?

Какой бы спорной ни была эта тема, в настоящее время мы переживаем общественное пробуждение в отношении к эвтаназии. В нашей сфере деятельности мы часто сталкиваемся с трудными решениями. Это ужасная и хрупкая грань, которую надо переступить, потому что дело в том, что у нас действительно есть возможность положить конец страданиям, и когда вы видите мучительный путь некоторых пациентов, грань может стать размытой. Но это сложный вопрос, где злоупотребление возможностью может иметь разрушительные последствия. так, на этой радостной ноте мне бы хотелось, чтобы вы все изучили список стран, где эвтаназия либо легальна, либо находится на рассмотрении. Давайте взглянем на религиозную демографию и исследуем юридические препятствия и лазейки. Ладно, на сегодня все. Пожалуйста, не копируйте тексты из Google. Мне нужны ваши честные взгляды и мнения… Давайте сделаем открытие.

Начинается массовый исход из лекционных аудиторий; жужжат телефоны и бурлит студенческая энергия. Преподавать этот предмет в последнее время было не так уж весело, не то чтобы это когда-нибудь вызывало смех. Кажется, в данный момент я живу в своего рода лабиринте деменции, живу и дышу им, и куда бы ни повернул, все дороги ведут в никуда. Это утомительно, и я пытаюсь держать себя в руках, быть спокойным и сохранять контроль, но должен признать, что мне трудно.

Я помню, как впервые увидел Сару. Это было в лекционном зале – таком же, как этот. Наши взгляды встретились на лекции о биохимическом анализе клеточной структуры в генной терапии. Сексуально, да? Мы были студентами, и она выделялась из общего ряда почти двух сотен наших однокурсников. Она всегда сияла. Яркая и блистательная. Нас притягивала друг к другу какая-то прекрасная магнетическая сила. Я не преследовал ее, прежде чем вы начнете обвинять меня в этом. Но я поймал себя на том, что хочу быть там, где она, сидеть рядом с ней на лекциях, а потом выпить со старыми друзьями. Думаю, она чувствовала то же самое. Однако в последние годы это стало похоже на попытку соединить неправильные концы двух магнитов. Словно полюса поменялись местами.

Я выключаю свет в лекционном зале и понимаю, что боюсь возвращаться домой. Вчерашняя ссора заставила меня чувствовать себя дерьмово, и сегодня утром я выскользнул из дома без поцелуя, потому что не хотел снова расстраивать её.

Это ощущение, что ты наступаешь на яичную скорлупу рядом с Сарой, мне знакомо. Это напоминает мне о том дне, когда ей позвонили от Нобеля. Она скрылась в спальне, чтобы узнать новости, но потом просто не захотела праздновать со мной. Весь следующий день мой телефон разрывался от поздравительных сообщений, но она держала меня на расстоянии вытянутой руки. Я хотел быть частью ее успеха, потому что чувствовал, что так оно и есть. Видите ли, мы были рупорами друг для друга. Я так и не понял, почему мы не праздновали вместе. Если быть честным с самим собой, мне действительно хотелось немного искупаться в ее славе. Я хорош в том, что делаю, но не более. Как бы усердно я ни работал, я никогда не достигну уровня гениальности своей жены. Однако я смирился с тем, что в мире есть люди, которые от природы гениальны; но я не принадлежу к их числу, а Сара – да. Может, именно это я увидел тогда; может, это и был магнит. Но достаточно ли любви, чтобы удержать вместе такую пару, как мы, когда один взлетает высоко, а второй машет крыльями как сумасшедший, чтобы не отстать?

Холодный ноябрьский ветер хлещет меня по лицу, когда я выхожу на улицу. Я поднимаю воротник и срезаю путь по аллее Королевы Анны к станции метро "Рассел-сквер". Я ненавижу час пик и внезапно начинаю скучать по своему мотоциклу, который был отправлен в гараж до улучшения погоды. Проталкиваясь сквозь бесконечный поток пассажиров, я прохожу мимо оживленного гудения бара "Друг под рукой", который находится рядом, и смеха, льющегося из открытой двери. Половина моего отдела уже топчется внутри. Я вижу Кариму Фальку у стойки бара; она ловит мой взгляд и машет рукой, жестом предлагая: "Хочешь пинту?" Вообще-то я не должен; мне следует вернуться к Саре. Но "друг под рукой" берет надо мной верх. Ну, давай, всего разок. На дорожку.

Один разок превращается в три, и когда я возвращаюсь домой и вставляю ключ в замок, дом погружен в темноту. Слабый свет лампы на кухне и силуэт, сидящий прямо в кресле с подголовником в гостиной, говорят мне, что она затаилась в засаде. Я сбрасываю ботинки и вешаю куртку на перила, готовясь встретить музыку лицом к лицу.

– Извини, я опоздал. Мне нужно было… пойти на встречу… Небольшая чрезвычайная ситуация. Как прошел твой день? – говорю я приглушенным голосом, стараясь, чтобы это было внятно.

– Уже поздно, – она тоже навеселе.

Я, должно быть, выгляжу полным дерьмом и не могу смотреть в глаза Саре, когда она пьяна.

– Я собираюсь пойти в душ, а потом… э-э-э… в кровать.

Ее глаза остекленели и стали печальными. Я останавливаюсь.

– Ты в порядке?

Ее взгляд возвращается в комнату и фокусируется на мне.

– Не совсем. Я теряю контроль над всем. Я больше не могу найти своего отца, а ты… ты где-то прячешься.

– Сара, я здесь.

– Я больше не хочу быть такой, как сейчас.

– Я знаю, любимая.

Я подхожу к ней, и мой взгляд скользит по кофейному столику. Стопка бумаг лежит рядом с пустой бутылкой вина и одиноким бокалом. На верхнем листе написано: "Институт Шиллера: новые достижения в области неврологии и расстройств головного мозга". Она читает материалы для Женевской конференции. Может быть, есть шанс.

– Решила немного почитать на ночь? Есть что-нибудь стоящее?

Я знаю, это манипуляция, но я должен попытаться.

Она смотрит на бумаги. В ее глазах пустое замешательство, возможно, из-за вина.

– Ты читал это, Дэниел?

– Конечно. Я думаю, что это может стать прорывом, который изменит все. А ты что думаешь?

– Думаю… теоретически ты, возможно, прав.

– И?

Она откидывается на спинку кресла и выдыхает.

– Для папы уже слишком поздно. Мне кажется, так или иначе он обрел покой в своем забвении, и мама рядом, чтобы составить ему компанию.

– Мама? Твоя мама?

Она отпивает вино и осторожно глотает.

– Да, он думает, что она там, с ним, и меня это устраивает.

– Полагаю, когда природа берет одной рукой, она возвращает другой.

На самом деле я в это не верю, но все равно произношу эти слова, потому что они звучат успокаивающе.

– Однако наука может вмешаться и усовершенствовать. Мы всегда в это верили, не так ли?

Я улыбаюсь; это та Сара, которую я люблю. Я знаю, все, что ей нужно, – это новая история, новый источник вдохновения.

– У тебя все по-другому, дорогая. Ты уже оставила след, но что касается меня, я просто хочу быть частью истории успеха, чтобы я мог оглянуться на свою жизнь и гордиться тем, что сделал, знать, что изменил ситуацию к лучшему.

– О, милый, ты реально меняешь ситуацию к лучшему, каждый божий день, со своими учениками, с Мэдди…

– Нам не обязательно ехать в Женеву. Я могу придумать способ вежливо отказаться.

Я поворачиваюсь и иду к лестнице. Все кончено. Я опустошен, но так и должно быть. Мои плечи опускаются, когда я добираюсь до подножия лестницы.

– Мне хотелось бы больше узнать об этических последствиях и о том, что Шиллер намерен делать с патентами и маркетингом.

Я поворачиваюсь к ней; на ее губах появляется слабая улыбка.

– Это выполнимо.

Смею ли я надеяться?

– Из того, что я пока прочитала, этот продукт может стать как спасательным кругом, так и ужасающим ящиком Пандоры, если попадет в неправильные руки до того, как будет полностью опробован. Мы уже много раз видели, как это происходило. На карту поставлена наша репутация, Дэниел.

– Да… но ты… серьезно рассматриваешь это?

– Я сделаю это ради тебя, Дэниел.

Кровь отхлынула от моей головы, а сердце утроило свой ритм.

– Правда?

– Да, правда.

На мгновение я замер. Не могу в это поверить! Свершилось! Боже мой! Это свершилось! Мы едем.

– Ты… удивительная.

Я подхожу к ней и целую в губы.

– Благодарю тебя. Институт произведет на тебя огромное впечатление; я никогда не видел ничего подобного. Само по себе здание захватывает дух.

Я останавливаю себя; я фонтанирую.

– Но, детка, если мне придется слушать все эти скучные лекции на конференции, в то время как ты будешь кататься на лыжах по горам, наслаждаясь лучшим временем в своей жизни… потому что я знаю тебя. Я тебя убью.

– Послушай, они будут относиться к тебе как к королеве, как к чертовой кинозвезде, и я позабочусь об этом.

Мои мысли сейчас несутся вскачь; я едва могу дождаться, когда возьму трубку и начну действовать.

– Итак, чего же ты хочешь добавить в свой контрактный райдер? Замороженный виноград? Погладить щенков и котят?

Она начинает смеяться.

– Эээ… горячего швейцарского массажиста перед завтраком?

Я падаю на диван рядом с ней.

– Ах, да, что ж, в таком случае… коробка кубинских сигар и бутылка Лагавулина в гостиничный номер.

– Частный самолет?

– Джули Эндрюс поет “До-ре-ми” на твоем балконе?

Она взрывается утробным смехом, который звучит как перезвон колокольчиков. Звук, которого я не слышал уже очень давно.

– Дурак, это Австрия.

Мы допиваем бутылку и отправляемся спать. Моя жена удивительная. В ней есть нечто такое, что может прогнуться до предела, но этого никогда не происходит. Я вижу, как она ежедневно тестирует эту силу.

Я лежу без сна рядом с Сарой, прильнувшей к моему плечу, поглаживая ее волосы и кожу на ее шее.

Колеса уже пришли в движение, и пути назад нет.

ГЛАВА 7

ОТЧЕТ ЛАНДАУ

ПОПАЛИСЬ!

Окей. Итак, я знаю, что я настойчивая и раздражающая, а иногда и коварная. Да! Я поднимаю руки и признаю, что пойду на все, чтобы получить то, что мне нужно. Но я знаю, вы простите меня, потому что это БОЛЬШОЕ дело.

СМИ уже несколько месяцев строят предположения о том, что Шиллер представит на своей конференции в Женеве, но у меня есть человек внутри, так что эта информация из первых рук. Я еще не видела исследовательских документов или данных, подтверждающих это утверждение, но это приближается, и поверьте мне, когда я говорю, что ЭТО РАДИКАЛЬНО. Это своего рода технология, которая заставляет вас взглянуть на календарь, чтобы убедиться, что вы не проснулись в другом столетии.

Мои верные подписчики, вам следует присесть. Разве не так говорят люди, когда переживают тяжелую утрату? Что ж, это своего рода смерть. Смерть нашей свободы, полное погружение в информационный фонд и контроль. И когда я говорю "контроль", то не шучу. Если медицинские паспорта для поездок и документы, подтверждающие состояние здоровья, позволяющие посещать рестораны, не разбудили вас, то это будет похоже на удар ножом в задницу.

Мозговые импланты

Это самая противоречивая часть биотехнологии, когда-либо изобретенная, но она уже здесь. Вы помните, как в девяностых годах люди говорили, что у них никогда не будет мобильного телефона? И теперь у тех же самых людей есть ПК, планшеты, умные часы, камеры для дверных звонков и собачьи трекеры. Мы стали жертвами, даже не осознавая этого. Мы все купили, обновились и теперь не можем представить себе ни одного дня без наших технологий. Так что, возможно, мы это заслужили. Это вещь, о которой вы никогда не думали: НЕЙРОКЛЕТКА.

Нейронный имплантат Института Шиллера.

Обратите внимание на это слово и запомните его. Скоро оно появится во всех средствах массовой информации, но помните, что впервые вы услышали это здесь. Следите за обновлениями Landauleaks.com в течение следующей недели, когда я буду вести репортаж непосредственно с конференции Шиллера.

БУДУЩЕЕ НАСТУПИЛО. Терри Ландау

ГЛАВА 8

Щиты из древесно-стружечных плит, закрывавшие разбитые окна вдоль улицы Гюстав-Адор, давно исчезли. Prada, Gucci, Louis Vuitton, все часовые компании класса люкс, отборные бутики и частные клубы открыты для бизнеса. Женева, несомненно, оправилась от серьезного экономического спада двух последних лет. Сменяющие друг друга лыжники и летние туристы помогли сохранить регион на туристической карте, но процветание города в значительной степени зависит от фармацевтической промышленности. Научно-исследовательские институты распространились от крупных городов Берна и Цюриха до Женевы, а биотехнологии изменили облик этого некогда причудливого городка конца века. А режущая кромка лезвия Женевы заточена в Институте Шиллера.

Ледяная вода Женевского озера мерцает в лучах заходящего солнца, когда одинокая фигура шагает по мосту Монблан в сторону озера Колоньи. С другой стороны воды за готическими шпилями церквей и неоклассическими отелями вырисовывается сверкающая конструкция из стали и стекла. Это Кампус Биотехнологического университета – фонарь, привлекающий студентов-естественников и мировых новаторов как бешеных мотыльков. Там будет центр предстоящей конференции Шиллера.

В это время суток дороги в основном пусты, за исключением редких гибридных автомобилей Porsche Cayenne и самоуправляемых электрических внедорожников, бесшумно скользящих по слякоти, развозя пассажиров по их роскошным виллам на берегу озера. Из-за минусовой погоды озеро замерзло и ледяные щиты плавают по воде, трескаясь по краям. Пройдя мимо колеса обозрения в Английском саду, пешеходы спускаются по насыпи ниже линии дороги, оставаясь вне поля зрения. Покрытые снегом летние пляжи Женевы под редкими тенями голых деревьев пустынны, если не считать одинокого человека, гуляющего с собакой. Фигура на мгновение останавливается рядом с детской игровой площадкой. Поднимается ветер и подхватывает карусель, приводя ее в движение с жутким свистом. Бездетные, пустые пластиковые сиденья призрачно вращаются. Качели словно шелестят на ветру, желая поиграть. Отголоски более теплых дней, но теперь их цепи скованы льдом. Придет весна, лед растает и дети вернутся.

Далее по направлению к парку Ла Гранж и через небольшие каменные ворота. Теперь с проторенной дороги сворачиваем в густые заросли заснеженных вечнозеленых растений. Дорога поднимается к большому дому в неоклассическом стиле, закрытому на зиму. Пешеходный переход резко поворачивает направо к небольшой неприметной хижине из черной сосны сбоку от дома, напоминающей швейцарское шале с идеальными пропорциями, но в миниатюре. На выцветшей деревянной вывеске написано "La Guinguette". Это пивная на открытом воздухе и закусочная для летних туристов, но сейчас обветшавшая и закрытая на зиму ставнями. Ключ открывает висячий замок; обшарпанная дверь со створками из двух частей со скрипом открывается на ржавых петлях. Прохожий оглядывается через плечо, дабы убедиться, что за ним не наблюдают, затем заходит внутрь, запирая за собой дверь на засов.

Газовый баллон портативного обогревателя поджигается и воспламеняется, затем превращается в синее пламя и начинает излучать оранжевое тепло. После снятия перчаток кончики пальцев прохожего согреваются. Достается маленькая серебряная фляжка, и обжигающий вкус ликера скользит по горлу, а миндальный привкус оживляет и восстанавливает силы. Если включить лампу над столом, заставленным компьютерами, кабелями и портативным спутниковым приемником, вся комната оживет.

На рабочем столе большой светодиодный экран отображает множество блоков программы наблюдения, сложной системы безопасности. Но не за этим местом. Если не считать причудливой маленькой хижины Гензеля и Гретель в лесу, здесь не на что смотреть. На экране изображены коридоры, офис, ворота безопасности и комнаты из стекла. Красная пачка сигарет "Du Maurier Extra Lights" на столе является слишком большим искушением. Достается сигарета, зажигается и делается одна глубокая затяжка.

Сквозь дымку табачного дыма на экране компьютера появляется лицо женщины с каштановыми волосами до плеч, седеющими у корней. Ее взгляд испытующий и прямой, но в этих усталых глазах присутствует слабый намек на жалость, словно она знает нечто важное, но удерживается от искушения рассказать. Заголовок над лицом гласит: "Профессор Сара Коллиер: гений, первопроходец, затворница. Женщина, отказавшаяся от Нобелевской премии".

Осознание того, что ожидается в ближайшие четыре дня, начинает по-настоящему поражать. Наконец-то это происходит. Это все, ради чего они работали. Шанс изменить ход их будущего.

ГЛАВА 9

ДЭНИЕЛ

Пустой конвейер движется со скоростью улитки, огибая зал прилета аэропорта, ничего не доставляя разочарованным пассажирам рейса BA116 из лондонского Хитроу. Мои трясущиеся пальцы постукивают по ручке багажной тележки, терпение на пределе. В конце концов, нам следовало включить в контракт частный самолет. Вообще-то мы настояли на том, чтобы нас встретил специальный сопровождающий, и если, когда мы выйдем, нас не будут ждать по ту сторону раздвижных дверей, у меня сорвет крышу. Только послушайте меня, внезапно превратившегося в примадонну. Но я нервничаю. Вся эта поездка ради меня, и если все пойдет не по плану, тогда я… Ну, я не осмеливаюсь думать об этом. Я уже готов вскарабкаться на ленту конвейера, чтобы самому поискать багаж, когда, наконец, первая сумка спускается из люка, и все рукоплещут.

Сара возвращается из туалета. В самолете ее немного укачало; она проснулась дезориентированной и запаниковала, потому что не знала, где находится и кто я такой. Однако мне удалось успокоить ее и вывести из самолета без особого шума. Я полагаю, теперь это наш крест, который надо нести. Но, похоже, она снова стала самой собой, когда выскакивает из туалета и, замечая мое нетерпение, комично закатывает глаза. Я ненавижу ждать.

– Все в порядке, Непоседа?

Я выдавливаю улыбку.

– Через минуту я буду в порядке. Хотя, честно говоря, где, черт возьми, наши сумки? К черту твою, но в моих – все моё лыжное снаряжение.

Она бьет меня по руке.

– Расслабься, они скоро приедут. Хочешь кофе?

Она бросает взгляд на танцующего робота рядом с вывеской с надписью "Montreux Jazz Café" и смеется.

– Вообще-то, забудь об этом, я не хочу заставлять тебя нервничать еще больше.

– ВОТ ТВОЕ!

Мне стыдно за мою вспышку гнева. Кто так волнуется из-за багажа? Черная сумка Сары с эластичным ремешком в красно-белую полоску появляется из люка, за ней быстро следуют моя черная дорожная сумка North Face и сумка для ботинок. Я хватаю наш багаж, закидываю его на тележку и направляюсь к выходу.

– И… выдохни.

Ее тон снисходителен, но я знаю, что заслужил это, так что терплю.

Когда мы выходим из тонированных желтых стеклянных дверей зала прибытия, раздается щелканье затворов камер и вспышек со стороны группы фотографов. Я оглядываюсь назад, чтобы посмотреть, кто еще прибывает, надеясь, что за нами следует Гарри Стайлс или какая-нибудь звезда корейской поп-музыки. Затем я понимаю, что они здесь из-за Сары. Твою налево! Зачем-то я опускаю голову и отступаю за ее спину. Когда мы двигаемся вдоль подсвеченной красной линии, ведущей нас по блестящему полу из искусственного мрамора в зале прибытия аэропорта, вокруг нарастает гул французских и немецких голосов, приветствующих нас в Женеве. Я знаю, что ей это не нравится, но она улыбается и пытается двигаться вперед в поисках выхода.

Я замечаю высокого мужчину с седыми волосами, стоящего как вкопанный в море безумных путешественников. Он примерно моего возраста, элегантно одет в черные водолазку и лыжную куртку, на глазах – солнечные очки. Невыразительный рот, короткая стрижка. В руках у него iPad с белым экраном и надписью "С. Коллиер". Мне кажется, что сейчас заберут только ее, без меня. Что ж, полагаю, почетная гостья здесь она.

Я тяну Сару за руку, орентируя ее на седовласого мужчину. Я киваю, подтверждая, что мы действительно «С. Коллиер», и он идет вдоль барьера навстречу нам. За последние пять лет я несколько раз был в Институте Шиллера, но никогда не встречал этого парня. Когда я смотрю, как он приближается к нам как бесстрастный Терминатор или какой-нибудь вышибала из ночного клуба, собирающийся выгнать нас из помещения, я инстинктивно пытаюсь стать немного выше, но очень быстро чувствую себя идиотом. Он взглянул на меня мельком, а затем полностью сосредоточился на моей жене.

– Профессор Коллиер? – русский акцент мягкий, но характерный.

– Да.

Я чувствую, как Сара слегка выпрямляется.

Игнорируя меня, он указывает на дверь.

– Сюда, пожалуйста. Нас ждет машина.

Он забирает Сару и оставляет меня толкать за ними тележку с багажом. Сара оглядывается через плечо, надевает солнцезащитные очки и подмигивает мне, имитируя суровое выражение его лица, изображает кинозвезду. Я ухмыляюсь и спешу рядом, наслаждаясь ролевой игрой. Мы следуем за ним через терминал, прочь от толпы и направляемся к ожидающему черному BMW. Из пассажирской двери спускается элегантная нога в дизайнерском туристическом ботинке. Пока за ней следует тело, я вижу её сшитый на заказ пуховик и теплую улыбку, обрамленную взлохмаченными светлыми волосами до плеч. Рука в кожаной перчатке тянется к Саре.

– Профессор Коллиер, так приятно познакомиться с вами спустя столько времени. Я Хелен Алдер. И вы уже встречались с Павлом Осиновым – главой службы безопасности Шиллера. Он будет присматривать за вами во время вашего пребывания у нас. Мы очень рады приветствовать вас в Женеве.

Она смотрит не отрываясь, а голос глубокий и мягкий, умный, с легким американским акцентом. Ее сияющие глаза скользят по моим, и я не могу не отвести взгляд.

– И какое удовольствие снова увидеть тебя, Дэниел. Как твои дела?

– Просто… очень взволнован, что мы смогли сделать это, – мой язык заплетается, как у нескладного школьника.

Сара приподнимает бровь и берет инициативу в свои руки; у нее это получается намного лучше, чем у меня.

– Пожалуйста, зовите меня Сарой… Договорились?

Она дает понять, что нам следует убраться с холода и сесть в машину. Для того, кто ненавидит быть в центре внимания, она очень хороша в этом, когда это необходимо. Она берет все под свой контроль, командует.

Хелен Алдер переводит взгляд на меня.

– Забрось это в багажник, Дэниел.

Я толкаю тележку назад, когда багажник автоматически открывается. Видя меня в зеркале, Павел Осинов заводит двигатель, и я вдыхаю полные легкие выхлопных газов. Когда мы выезжаем из аэропорта, Хелен, не теряя ни минуты, сразу же приступает к делу.

– Итак, я распечатала для вас план действий и сейчас вкратце пробегусь по нему. Сегодня днем у вас будет небольшой перерыв, чтобы заселиться в отель. Там замечательный спа-центр; мы были бы более чем счастливы заказать вам массаж или любые другие процедуры. Сегодня вечером у Шиллера состоится фуршет с напитками, на котором мы проведем презентацию новой технологии для вас и других избранных гостей. Черный галстук обязателен.

– Черт, тогда придется идти по магазинам.

– Павел заедет за тобой в шесть. Завтра весь день интервью для прессы, а послезавтра – официальное объявление.

– Извините, Хелен, позвольте мне просто прервать вас на этом, – голос Сары холоден и тверд; это тот тон, который я помню и которым восхищаюсь. – Мне очень приятно находиться здесь, но, как Дэниел уже говорил, я не могу продвигать экспериментальную технологию, пока не получу достаточно информации.

Хелен на мгновение замолкает. На ее лице расплывается широкая улыбка, демонстрирующая дорогостоящую стоматологическую работу.

– Да, разумеется. Дэниел упоминал об этом, но как только у вас будут все факты, я не сомневаюсь, что вы…

– Это было условием моего приезда сюда. Просто хочу внести ясность. Исследовательская работа впечатляет, но у меня есть сомнения относительно того, насколько она этична, и я хочу ознакомиться с данными испытаний, прежде чем мы продолжим.

– Я с вами полностью согласна, Сара.

Хелен выдерживает взгляд Сары, ее зрачки расширяются от вызова, брошенного моей грозной женой. Затем она говорит, медленно и педантично.

– Почему бы вам не поселиться в отеле и не насладиться городом, а вечером на приеме вы узнаете все, что вам нужно знать, и профессор Шиллер сможет ответить на все ваши вопросы.

– Отлично.

Сара улыбается ей в ответ, но ее рука сжимает мою слишком сильно. Она надевает солнечные очки и откидывается на спинку сиденья.

Мы едем по бесконечным бетонным туннелям и запорошенным снегом строительным работам, направляясь в сторону Женевы, двигаемся в постоянном потоке машин в сторону Шамбези, когда перед нами открывается озеро. Короткая поездка вдоль его северного берега позволяет мельком увидеть сияющие слои стекла освещенного Кампуса Биотехнологического университета. Но я рассчитываю на теплый гостиничный номер и рюмку шнапса. В воздухе повисает нервное напряжение; я чувствую, как во мне растет возбуждение. Я смотрю в зеркало заднего вида. Глаза Павла Осинова скрыты солнечными очками, но я могу поклясться, что он смотрит прямо на меня. Я отвечаю ему кивком, но его голова снова поворачивается к дороге, и у меня остается ощущение, что следующие несколько дней мы будем находиться под микроскопом. Я осознаю, что сжимаю ручку дверцы машины, костяшки пальцев становятся такими же белыми, как замерзший пейзаж за окном.

ГЛАВА 10

САРА

Отель du Lac Royal оказался довольно красивым старомодным заведением. Здание начала века на берегу озера со стеклянным атриумом спереди, украшенным рождественскими гирляндами, приветственно подмигивающими нам. Нельзя было выбрать более удачного места с задней дверью в "Фэрмонт" с одной стороны и в "Бо-Риваж" – с другой. Я выдыхаю при виде группы журналистов и фотографов, разбивших лагерь перед входом. Хелен оглядывается через плечо, пока мы с Дэниелом готовимся к появлению папарацци. Эта неизгладимая улыбка на ее лице выглядит нарисованной. Я признаю, что ценность моего присутствия здесь измеряется в дюймах колонки и фотографиях на первой полосе, но я еще не полностью соответствую требованиям. Я не сняла солнцезащитные очки, так что она не может видеть моего страха. Но я отвечаю на выжидательную улыбку Хелен легким покачиванием головы. Нет. Сегодня я не буду встречаться с прессой. Улыбка Хелен становится натянутой, и она просит Павла свернуть на боковую дорогу. Она делает звонок.

– Привет, мы только что подъехали. Воспользуемся служебным входом… Да, я понимаю, что … Просто попросите кого-нибудь открыть дверь.

Она заканчивает разговор и поворачивается ко мне.

– Вас ожидает прием в стиле Грейс Келли.

Машина сворачивает в небольшой переулок к погрузочной площадке рядом с идеальных размеров церковью, украшенной к Рождеству коробками шоколада. Фотографы и журналисты следуют за нами со всех сторон. Кто, по их мнению, находится в этой машине, Рианна? Дэниел выпрыгивает наружу и подходит ко мне. Он берет меня за руку, и мы быстро спускаемся по небольшой лестнице туда, где официант делает перекур. Он вытягивается по стойке смирно и быстро открывает нам служебную дверь. Хелен ведет нас по коридору подвала мимо мусорных баков и коробок с рыбой, которые доставляют на кухню. Я представляю принцессу Грейс в короне и огромном белом бальном платье, волочащуюся по грязной рыбьей чешуе и картофельным очисткам и изящно заходящую в ржавый служебный лифт с ручным приводом. Добро пожаловать в Женеву. Поднявшись на пятый этаж и пройдя по лабиринту коридоров, отделанных темно-зелеными панелями и красным деревом, мы с Дэниелом наконец-то остаемся одни за закрытой дверью номер 515.

Я стою у окна, наблюдая, как послеполуденный свет скользит по озеру. Итак, мы на месте. Интересно, что принесут следующие несколько дней? Номер просто потрясающий. Классический дизайн с использованием восстановленных оригинальных элементов – шелка, оникса и мрамора. Литографические оттиски и антикварная отделка. Мятно–зеленые с бежевым обои в полоску, полосатые занавески, полосатое постельное белье… Слава Богу, ковер не полосатый. Стена за изголовьем кровати полностью зеркальная – окно в параллельную вселенную; интересно, что там происходит? За смежной дверью находится небольшая гостиная с темно-зелеными стенами, письменным столом и полками, полными книг в кожаных переплетах. Рядом со спальней находится сверкающая монохромным мрамором ванная комната, излучающая жутковатый голубой неоновый свет.

– О, приветственная корзина! – кричит Дэн из другой комнаты.

Я притворяюсь, что не слышу. У меня раскалывается голова и звенит в ушах. Перелет выбил меня из колеи. Я глубоко дышу, желая, чтобы кровать поглотила меня целиком, однако боюсь заснуть. Давай, Сара, приободрись. Я замечаю бутылку шампанского в ведерке со льдом на подносе в изножье кровати и корзину с фруктами, к которой прилагается маленький конверт. Внутри – шикарная визитная карточка; на обороте – записка, написанная от руки:

"Сара, добро пожаловать в Женеву. Если вам что-нибудь понадобится, звоните мне. Морис Шиллер".

В дверях появляется Дэниел, вибрирующий от нетерпения.

– Пойдем, дорогая, осмотрим все вместе.

– Через минуту. У меня болит голова. Почему бы тебе не сходить и не проверить этот спа-центр, о котором мы так много слышали? В любом случае, я хочу позвонить маме Дейзи, проверить, хорошо ли Мэдди устроилась.

Он направляется к своему чемодану.

– Черный галстук … Нужно разобраться с этим.

– Нарушай правила, Дэн. Эта ерунда никого не волнует.

Этот показ внешности важен для него. Он ходит по комнате, поскрипывая полом старого отеля. Я сажусь на кровать, а затем кладу голову на подушку. Меня так и подмывает закрыть глаза, но я стараюсь не заснуть.

– Она впечатляет.

– Хелен?

– Да, она мне нравится. Напоминает мне меня саму, когда я была моложе. Уверена в себе.

– Это по-американски. Исключительность прививается им с той секунды, как только они начинают что-то понимать.

– Знаю. Мы немного бледнеем в их тени, не так ли?

– Поверь, принятие собственных ограничений и отказ от врождённой веры в то, что ты можешь изменить мир, освобождает…

– Что? Ты отказываешься от своих мечтаний вот так, со спущенными до щиколоток штанами?

Он едва не выплевывает макароны "Ладюре", которые жевал.

– Отстань. Мы все не можем выигрывать призы.

Теперь он дуется.

Я закрываю глаза, массирую виски, желая прогнать усталость. Я не должна была так уставать, но мое тело кажется тяжелым, как свинец. Мое отключение в самолете напугало меня. Не могу допустить, чтобы это повторилось здесь, на публике. Дэн начинает шарить по комнате: вешалки лязгают в шкафу, обувь бьется о дерево. Потом он начинает напевать.

– Дэн, пожалуйста.

– Что?

– Просто веди себя немного тише, я измотана.

Закрываю глаза и откидываюсь на спинку кровати. Плыву по течению, не знаю, как долго. Темнота и тишина нарушаются легчайшим движением по хрустящим простыням. Что-то скользнуло по кровати в мою сторону. Что-то приближается. Я подпрыгиваю, и мои глаза резко открываются.

– Все в порядке, это всего лишь я, – Дэниел лежит на кровати рядом со мной, держа что-то в руках. – Твои таблетки.

Его доброе, извиняющееся лицо близко к моему.

– Спасибо.

Он целует меня в макушку, доктор, успокаивающий мою боль. Я улыбаюсь, протягиваю руку и беру их, искренне благодарная. Делаю глоток воды и проглатываю две таблетки. Дэниел возвращается к распаковке вещей, тихонько напевая себе под нос.

– Знаешь, я тут подумал, мы могли бы сходить в бар "Леопард" выпить по коктейлю. У них здесь все очень старомодно.

Он понятия не имеет. Никакого понятия, как я себя чувствую. Как может такой умный человек быть таким невежественным?

– Ты иди, а я останусь здесь.

– Но мы же должны были развлекаться.

– Ради бога, Дэн, я просто хочу отдохнуть! Ты иди и делай, что хочешь, но я не…

Дверь ванной захлопывается прежде, чем я успеваю закончить предложение. Я не понимаю, откуда во мне берутся эти вспышки гнева. Это кажется пустяком, но я слышу свой повышенный голос и чувствую последствия гнева, и не могу понять, как это произошло. Через несколько минут дверь открывается.

– Сара! – его голос тих, почти осторожен.

– Что?

Он держит в руках свой телефон.

– Пришел е-мэйл от Каримы. Ей прислали результаты сканирования.

Теперь я окончательно проснулась. Дэниел садится рядом со мной на кровать, его рука тянется, чтобы схватить мою. Я сажусь, убирая волосы с лица. Мой желудок выворачивается наизнанку. Новости. Моя судьба в обычном электронном письме.

– Ясно. Вот блин… Окей.

– Нам необязательно смотреть на них сейчас, если ты не хочешь. Мы могли бы подождать, пока не вернемся домой?

– Нет! Нет! Я хочу знать.

Он сжимает мою руку.

– Если ты уверена?

– Без сомнений.

Я пытаюсь улыбнуться, но уверена, что глаза выдают меня.

– Я здесь, с тобой.

Он смотрит на свой телефон и прокручивает, прикосновение кончика пальца – и жизнь на волоске. Я не могу дышать. Я наблюдаю, как он читает на экране, и его лицо говорит обо всем, что мне нужно знать.

– Говори.

– Малышка… Мне жаль, я не думаю… Это нехорошие новости.

Он поднимает свой телефон, чтобы показать мне. Секунду я смотрю на экран. Сканирование показывает как фронтальный, так и боковой вид моего мозга. В ряде областей есть блики, похожие на скопления крошечных красных бусинок. Я сразу понимаю, что они означают. Амилоидные бляшки – отличительный признак болезни Альцгеймера. Я закрываю глаза. Тепловая карта этих крошечных красных точек выжигает мою сетчатку.

Недели замешательства и смутного страха кристаллизуются в холодную, жестокую реальность. У меня нет слов. Онемела. Дэниел говорит, объясняя результаты в технических терминах, но я его толком не слышу. Затем он кладет свой телефон и крепко сжимает меня в объятиях. Я ничего не чувствую. Я сжимаюсь внутри своего собственного тела.

– Мы вместе, – слышу я его далекий голос.

Так ли это? Я чувствую себя за много миль отсюда, неприкаянной и одинокой. Но он продолжает обнимать меня, и каким-то образом ощущение его кожи на моей дает мне силы выцарапать себя из глубин.

– Что ж, давай смотреть правде в глаза. Это не такой уж большой сюрприз, – говорю я в конце концов.

Я смотрю в его глаза и ясно вижу страх.

– Все будет хорошо, Дэн. Мы просто должны создать те воспоминания, которые я тебе обещала.

Его глаза расширяются.

– Я серьезно, любимый. С нами все будет в порядке. Мы просто должны максимально использовать… то, что у меня осталось, пока я остаюсь собой. Давай оставаться позитивными. Возможно, ухудшение будет проходить медленно, кто знает?

Он качает головой. Затем, внезапно, он разражается судорожными рыданиями, все его тело сотрясается, изгоняя боль. Он плачет мне в плечо, когда я глажу его по голове, запуская пальцы в пряди темных волос.

– Дэниел…

Его печаль утихает, а объятие становится крепче. И тут я понимаю, что это я его утешаю. Я тот, кто болен. Я тот, кто умирает. Вот я и сказала: я умираю. И все же именно он нуждается в заботе и поддержке. Дэн всегда был слабым. Я понимала это, когда выходила за него замуж, и все равно любила его. Недостатки и все такое… Пока смерть не разлучит нас. И теперь, когда это время приближается, какое это имеет значение? Мы все движемся к неизбежному; просто некоторые из нас могут добраться туда раньше. Я сильнее, чем полагала. Но теперь мне предстоит сделать выбор. Сдаться или попытаться продолжать жить. Я знаю, какой путь выбрать.

– Так, Дэн, вытирай глаза и одевайся. Пойдем выпьем этот коктейль.

ГЛАВА 11

Институт Шиллера сам по себе выделяется своей собственной мощной индивидуальностью. Держащаяся на честном слове консольная стеклянная шестиугольная конструкция с крышей из фотоэлектрических чешуек, похожих на кожу броненосца, заставляет архитектурный мир ломать голову. Закрепленное на скале основание образует цокольный этаж частных апартаментов, предоставленных Морицу Шиллеру, где стеклянная стена во весь пролет открывает захватывающую дух панораму долины Ружмон в направлении Гштаада. Офисы расположены на первом этаже по окружности центрального корпуса секретных лабораторий. Энергия для здания поступает от солнечной батареи на крыше, а тепло – из геотермального источника через глубокую шахту, уходящую в гору. В связи с характером работы Института около десяти лет назад был запущен спутник обеспечения безопасности внутренней сети. Он размером примерно с микроволновую печь и в настоящее время находится на орбите где-то над Йоханнесбургом. В данный конкретный момент он изо всех сил пытается обработать миллиарды гигабайт данных, необходимых для того, чтобы "мягкий запуск" Нейроклетки стал реальностью.

Хелен передвигается по Институту Шиллера, следя за тем, чтобы все было готово к вечернему мероприятию. На нём будут присутствовать представители всех крупнейших биотехнологических и фармацевтических компаний, а также избранные гости из Бильдербергской группы и влиятельные игроки из ближнего круга, которые каждый год собираются в Давосе. Горстка людей с глубокими карманами, которые могут превратить прототип в чудо массового производства. Она планировала это в течение нескольких месяцев. Сегодняшний прием будет иметь жизненно важное значение для успеха Нейроклетки.

Институт Шиллера – это действующая лаборатория, и для проведения мероприятия сегодня вечером были реквизированы аппартаменты Морица. Большое открытое пространство со вкусом обставлено предметами мебели середины века, а на обшитой панелями стене изображена драгоценная мозаика "Метаморфоза III" работы его любимого художника и тезки М.К. Эшера. Эта огромная сложная графика замощения стала вдохновением для создания дизайна всего Института Шиллера. Искусство отражается в черном полированном бетонном полу и обширной стеклянной стене напротив. Все на своих местах. Шампанское стоит на льду, и Хелен на секунду замирает, переводя дыхание.

Знакомое шуршание резины по бетону прерывает ее размышления, когда к ней приближается Мориц Шиллер. Он улыбается.

– Как все складывается, Хелен?

– Как видишь, Мориц, все идеально. Мы почти у цели. Всего несколько завершающих штрихов, и будем готовы представить Нейроклетку всему миру.

– Отлично. А Сара Коллиер?

– Как я уже сказала, мы почти у цели. Павел заберет их из отеля позже и проводит до стойки регистрации. Я организовала специальный транспорт, чтобы попытаться подсластить сделку.

Словно вызванный звучанием своего имени, Павел Осинов появляется в дверях огромного бункера Шиллера. Солнце стоит в небе низко, и длинные тени Хелен и Морица тянутся по полированному бетонному полу почти до его ног.

– Заговори о дьяволе…

Хелен поворачивается к Павлу и улыбается. Русский отвечает ей спокойным взглядом. Он кивает. Мориц продолжает, но теперь его взгляд прикован к Осинову: он чего-то хочет.

– Звучит так, будто ты все предусмотрела, Хелен. Конечно, меньшего я от тебя и не ожидал.

Хелен приподнимает бровь в ответ на комплимент, припоминая его сомнения, возникшие всего несколько дней назад.

– Павел, – продолжает Мориц, – я хотел поговорить с тобой о Саре Коллиер. Необходимо, чтобы она находилась под защитой во время своего пребывания в Женеве. Ее роль в запуске Нейроклетки имеет первостепенное значение, и я вынужден попросить тебя постоянно находиться рядом с ней.

– Приступим?

Кресло Морица подъезжает к Осинову, и двое мужчин исчезают в коридоре, направляясь к стеклянному лифту. Это знакомое чувство исключённости из мужского клуба заставляет Хелен сжать челюсти.

Лифт поднимается, и мужчины направляются к двери кабинета Шиллера, закрывая ее за собой. Хелен появляется на верхней площадке лестницы как раз вовремя, чтобы увидеть, как электрическое защитное стекло становится белым, закрывая ей обзор подвешенного стеклянного куба. Хелен осталась стоять в коридоре рядом с кабинетом Павла. Возможность осмотреть его, пока Павел занят, – слишком большое искушение. Дверь заперта, но она знает код для входа. Знать – её бизнес. Она набирает шестизначную комбинацию и открывает дверь. Проскальзывая внутрь, она знает, что у нее есть всего минута или две, прежде чем риск перевесит потенциальную выгоду.

В верхнем ящике письменного стола лежат кое-какие канцелярские принадлежности и личные вещи: сигареты и всякая ерунда. Она не знала, что он курит. Ноутбук и жесткий диск во втором ящике выглядят устаревшими. Старые электронные таблицы и журналы безопасности компании за последнее десятилетие, до которых никому нет дела. У нее заканчивается время, и она неохотно задвигает этот ящик, а затем тянется к ручке нижнего. Выдвигая его, видит ремешок. Проводит пальцами по коже, пока они не натыкаются на что-то твердое и холодное. Она прослеживает форму предмета, осознавая уродливую правду еще до того, как ее глаза подтверждают это. Она вытаскивает его. В её руке лежит тяжелый револьвер. Мрачное орудие сверкает, угрожая худшим. Его присутствие – предупреждение. Но Хелен отказывается прислушиваться к каким бы то ни было предупреждениям. Она на шаг впереди, и именно там она намерена оставаться. Она выходит из кабинета, плотно закрыв за собой дверь, и уходит, собранная и спокойная.

Ее шаги уже давно затихли, когда стеклянные стены кабинета Морица снова становятся прозрачными, и Павел выходит обратно в коридор. Приближаясь к своей двери, он на секунду останавливается и нюхает воздух. Жасмин. Он бросает взгляд в сторону кабинета Хелен; она увлечена разговором с кем-то по видеосвязи. У него есть задание, миссия, которой он должен заняться без промедления, но его чувства обострились. Что-то не так.

ГЛАВА 12

ОТЧЕТ ЛАНДАУ

Я вернулась!

Привет ребята! Что ж, я прибыла в Женеву. Вы можете следить за моими успехами здесь, в блоге, и на всех других моих социальных платформах, где я буду публиковать видео, чтобы вы могли лично познакомиться с ведущими учеными мира. Не волнуйтесь, я всегда получаю их разрешение на съемку, ну, почти всегда, но иногда кто-то проскальзывает через сети, и, давайте посмотрим правде в глаза, кому не нравится секретная утечка видео или слежка в стиле "Попались"?! В конце концов, неоспоримая истина – это то, ради чего я живу.

Как бы то ни было, я приземлилась и направляюсь в Кампус Биотехнологического университета. Я проведу для вас небольшую экскурсию и узнаю, что стоит на повестке дня в ближайшие дни, одновременно высматривая важных персон, чтобы попутно взять несколько интервью с помощью включенного микрофона. И если говорить о важных персонах, то, похоже, самый важный человек из них всех был приглашен в качестве почетного гостя Шиллера. Все верно, профессор Сара Коллиер, лауреат Нобелевской премии и широкоэрудированная штучка, будет приглашенным докладчиком Шиллера на презентации Нейроклетки. Это еще предстоит подтвердить, но мой источник меня пока не подводил, и вдобавок ко всему, угадайте, кто добился интервью с упомянутой штучкой? Динь-динь, золотая звезда для тебя! Завтра маленькая-старушка-я буду сидеть напротив единственной и неповторимой профессора Сары М. Коллиер; дышать тем же воздухом, что и женщина, которая спасла миллионы жизней; смотреть в глаза той, чья революционная формула принесла ей Нобелевскую премию, и напрямую спросить ее: "Почему Вы позволяете, чтобы Ваше имя ассоциировалось со столь противоречивым изобретением в области биотехнологий?"

Я здесь не для того, чтобы создавать проблемы, я здесь, чтобы разобраться, что, черт возьми, происходит. Я просто прошу о прозрачности. Не успеем мы оглянуться, как все основные человеческие привилегии, которыми мы дорожим, – наша идентичность, наш медицинский статус и даже наша гражданская безопасность – могут ИСЧЕЗНУТЬ. Нас отвлекли с помощью 5G. Мы запротестовали. Это ни к чему не привело. Но что сейчас замалчивается, так это правда о том, насколько опасным может быть подобное устройство. Мы не успеем оглянуться, как доступ к определенным сферам общества будет разделен между теми, у кого он есть, и теми, у кого его нет, и я искренне заинтригована, узнав, почему Сара Коллиер готова поддержать это. Сара не из тех, кто стремится к славе или богатству. Она честна, и я уважаю ее мнение, но, судя по тому, что я слышу, Нейроклетка может ознаменовать конец наших свобод в том виде, в каком мы их знаем. Ставки действительно настолько высоки, и Саре Коллиер придется ответить, почему она считает, что свобода – это то, что мы можем позволить себе потерять.

Оставайтесь на месте, не уходите. Сара, я иду за вами. Терри Ландау

ГЛАВА 13

ДЭНИЕЛ

На самом деле ни у Сары, ни у меня нет настроения участвовать в вечеринке. Однако, полагаю, мы выглядим соответствующе. Мне удалось купить галстук-бабочку и белую рубашку в дорогом магазине в вестибюле отеля. У меня есть черный костюм, на который, надеюсь, никто не обратит слишком пристального внимания. На Саре ее любимое платье с запахом. Не могу произнести имя дизайнера, но это стоило бешеных денег, и она выглядит потрясающе. Наше душевное состояние не соответствует внешнему виду. Я солгал и сказал ей, что нам не обязательно идти, но она настояла, чтобы мы собрались и взяли себя в руки. Честно говоря, думаю, что она рада отвлечься; я черпаю мужество в ее стойкости. Этот день был по-настоящему тяжелым. Я много плакал. Я знал, каким будет диагноз, мы оба знали, но он ударил меня, словно грузовик. Ситуация ставит серьезные вопросы: что это означает на самом деле? Что нам это дает? Где останется Мэдди?

Сара была удивительной, сильной и собранной. Это действительно невероятная женщина. На самом деле я "не видел" ее в последнее время, я был слишком погружен в собственный мир, чтобы замечать, но она была прямо здесь, все это время. Зеленый шелк, обтягивающий ее бедра и талию, дополняет каштановые волосы, собранные сзади на длинной элегантной шее. Она сидит за туалетным столиком, печально улыбаясь мне в отражении зеркала, прежде чем ее взгляд возвращается к ней самой. Она медленно накладывает макияж, и я могу сказать, о чем она думает: в какой-то момент она, возможно, даже перестанет узнавать свое собственное лицо. Она красива, но в ней чувствуется какая-то вялость, когда она смотрит на себя. Болезнь надвигается. Мое тело кажется тяжелым, а в голове темно, но прежде чем я успеваю опуститься еще ниже, раздается стук в дверь. Я пересекаю комнату, чтобы открыть ее, и натыкаюсь на несчастный взгляд Павла Осинова.

– Готовы идти?

Никаких любезностей. Его можно называть разными именами, но "непредсказуемость" не входит в их число.

– Да, почти. Просто дайте нам пять минут, мы скоро выйдем.

Я закрываю дверь. Сара встает со своего места, направляясь ко мне. Я беру ее за руки и притягиваю.

– Ты потрясающе выглядишь.

– Мне так не кажется, – она пытается улыбнуться.

– Любимая, ты уверена, что справишься с этим?

– Мы в Женеве. Давай сделаем то, ради чего приехали.

Я помогаю ей надеть длинное пальто и сжимаю ее плечи, отмечая отважное выражение, которое она придала своему лицу.

Мрачный и молчаливый Павел ведет нас в лифт. С каждой секундой его кажущееся сходство с Арнольдом Шварценеггером становится все слабее. Двери лифта открываются, и он нажимает кнопку верхнего этажа отеля. Я поднимаю бровь, глядя на Сару, которая тоже заметила это и хмурится. Это не выход. Мой желудок подкатывает к горлу, мы поднимаемся на самый верх. Несколько секунд назад этот громила был слегка забавен, но теперь я волнуюсь. Куда он нас ведет? Лифт прибывает, и Павел, словно подстреленный, выскакивает в коридор и через дверь на крышу. Мы послушно следуем за ним. Он открывает боковую дверь, и нас отбрасывает назад волна шума и яркого света. Павел выходит наружу, на бетонную платформу, низко пригибаясь под вращающимися лопастями вертолета, из-за нисходящей струи облако ледяного воздуха и снега застилает мне обзор. Оглушительный звук вертолета заглушает голос Павла, но, похоже, именно так мы и добираемся до Института Шиллера. Мое сердце замирает. Я не большой любитель такого рода летательных аппаратов; это все равно что лететь на спине осы, хрупкой и ненадежной.