Читать книгу Пути океана: зов глубин - - Страница 1

Вот и всё.

Гробовая доска с грохотом захлопнулась, и земля дрогнула под ногами Селин.

Глоток зловонного воздуха застрял комом в горле.

Последние попытки угадать черты лица матери сквозь плотную траурную ткань рассеялись в пасмурном небе, полном карканья воронья и дыма от погребальных костров.

Пепел закружился в порыве студёного ветра и отразился на поверхности луж после стихшей грозы. Селин бездумно убрала с лица светлые пряди, выбившиеся из высокой прически, и зябко поёжилась.

В покрасневших глазах больше не оставалось слёз. Им на смену пришли лишь пустота и боль.

Будь её воля, она обратилась бы в чёрную надгробную статую, чтобы не оставлять мать одну-одинёшеньку в холодном склепе.

Среди гомона знати монотонная речь епископа ковыляла к финалу.

Как бы ни пытался казаться чопорным, тот заметно покачивался. Обрюзгшие щёчки разрумянились и выдавали не одну принятую накануне пинту лучшего верденского. Стоявший напротив монастырский служка, нахально подмигнул, и Селин, потерянная и одинокая, беспомощно уставилась на наглеца.

Да как вы смеете?!…» – Вопрос едва не сорвался с губ.

Визгливый хохот одной из дам всё же заставил обернуться и немедленно утонул в складках золототканной накидки вычурной парчи.

Похоже смерть в наших краях ныне совсем обесценилась и перестала вызывать всякое почтение. Даже к тебе, матушка – той, которая при жизни многим из них несла лишь свет и добро.

Каждый смешок, каждая ужимка на похоронах били пощечинами. Селин устало прикрыла глаза и поджала губы.

В пронизывающем холоде проносились обрывки оживленных бесед и мерзкое хихиканье, чуть приглушенное веерами. Во мраке траура по последней моде то тут, то там бликовали бока богато инкрустированных фляг.

О, нелюди! Вам бы ещё начать фанты разыгрывать…!

По всей видимости церемония погребения показалась собравшимся слишком пресной. Настолько, что компании великосветских гостей пришлось развлекать себя самостоятельно. Брат усопшей – разодетый в пух и прах Герцог Фредерик де Сюлли – возглавил остроты в краткой, но точной оценке платьев. И свита немедленно подхватила забаву. Селин готова была поклясться, что в толпе прозвучали несколько имен портных да колкости в адрес белошвеек.

Действительно, «здесь все свои, а протокол писан единственно лишь для черни».

Нервный бег облаков пропустил луч бледного, словно больного, солнца.

И на мгновение её осенило.

А что, если всё – обман?..

Селин перевела глаза на гробовую доску.

Не случайно же мрачное каменное изваяние в нише фамильного склепа ничем не напоминало мать!

А что, если… она – жива?! А в чёрном мешке похоронили кого-то другого?!

В воздухе словно пахнула матушкина розовая вода с кардамоном, и Селин вскинула подбородок.

…и ведь не самая нелепая идея, учитывая извечные подковерные игры Верденского двора. О, она с детства усвоила их циничные правила: доверять здесь нельзя никому.

Думай, думай, Селин! Кому выгоден весь этот фарс?

Словно в ожидании подсказок, она тайком ещё раз оглядела высокое общество.

Платья гостей на погребальной церемонии отличались от бальных разве что небрежной строгостью кроя. Даже чернота тканей спорила друг с другом в дороговизне и скверно прикрытой роскоши украшений…

Они точно скрывают что-то!.. На мгновение напудренные лица превратились в застывшие безликие маски.

Чтобы сбросить наваждение, Селин украдкой сжала кулак и ощутила как собственные ноготки больно впились в кожу. Кажется, она сходит с ума… Горе и несколько суток без сна давали о себе знать и теперь самые безумные мысли стали посещать ее голову.

Не она ли все эти дни не отходила от постели матушки? Не сама ли она до последнего вздоха держала ее слабую руку в своей?

Мрачная действительность была неумолима. Мраморная статуя и холодное надгробие – всё, что осталось от единственного источника любви и теплоты в жизни Селин. Она больше не увидит лучистых глаз с грустинкой, не услышит ласкового голоса, не согреется в родных объятьях, где с самого детства привыкла укрываться от опасности.

Маленькая робкая маркиза де Круа, чьей силы сердца хватало утешать свою крошку в самые тёмные времена, теперь обратилась прахом…

Даже отсутствие факта кровного родства с матерью потеряло всякое значение. И без злых языков Селин всё понимала едва ли не с пелёнок. Достаточно было взглянуть в зеркало, чтобы убедиться в отсутствии малейшего сходства с маркизой Изабель де Круа и с самим всемогущим Герцогом де Сюлли, уже не говоря обо всём его семействе.

Впрочем при известном усилии кто-то улавливал их отдаленное сходство с кузеном Антуаном, также светловолосым и голубоглазым, но на том общие «фамильные» черты решительно заканчивались.

– Ну же, моя дорогая… крепись, умоляю тебя! Я и сам ровно так же презираю всю неуместность здешнего парада, однако ничем себя не выдаю…

Селин вздохнула и сильнее сжала локоть брата. Тот порядком устал от многочасового молебна и то и дело беззвучно чихал в ворот от едкого ладана.

– Клянусь, дорогая кузина, тётушка горячо переживала до самой своей смерти, как бы ты не раздумала отправиться со мной…

Селин рассеянно кивала: и здесь он об острове… и снова его утверждения вопреки очевидному… матушка прекрасно понимала, что дочь не оставит её в одиночестве на смертном одре. И того больше – Маркиза будто подгадала свою кончину так, чтобы задолго планируемая экспедиция на остров не была отложена ещё на полгода, а то и вовсе сорвалась.

Неприметная и удобная при жизни, Её Сиятельство маркиза Изабель де Круа тихо сгорела от чумы всего за пару недель наперекор усилиям лекарей и круглосуточной опеке дочери.

Чем оказала ей услугу и после смерти.

Казалось, за истекшие недели ужас агонии насквозь пропитал Селин.

…все эти снадобья… обречённые движения длинноклювых масок докторов… нарастающая мертвенность и тотальность смерти внутри собственной души…

Лоб матери померк и почернел от чумы. И вместе с ним увяла и единственная радость от предвкушения долгожданного расставания с Верденой.

Словно с уходом матушки сама жизнь покидала и её молоденькую дочь.

Антуан нисколько не смущался, что не интересен безутешной сестре, и всё бубнил вполголоса. Он поднёс к её глазам новый муслиновый платок:

– …как его там… Бу-дра? Да-Гуа? Ну же, Селин, всё никак не выучу… Да пойми, без тебя я решительно не найду, чем заняться в этой провинции! Что меня ждёт? Отчёты по приплоду скота да оброки с него? Ставить резолюции под штрафами для горемык, что не могут как следует прописывать нужные цифры? – он вдруг воскликнул. – Когда же жить мне, кузина?!

Селин с сомнением покосилась на театрально увлажнённые глаза.

– Как новый управитель этих диких земель, я буду погребён под кипами документации, и по всем фронтам сделаюсь обречённым на фиаско! Да-да, и клянусь, даже оставлю предсмертную записку, если ты не отправишься со мной! «В моей безвременной кончине прошу винить дражайшую кузину Селин де Круа»! Пойми же, я погибну там без твоего знания этих всех бесконечных юридических казусов, тезисов, нюансов и прочих нуднейших вещёй… Ах, бедняжка моя, слезами добрую тётушку уж не вернуть… – сквозь мину живописного покровительства Антуан всхлипнул, но вдруг глаза его засияли. – Но мы-то с тобой пока живы и наконец вырвемся отсюда!

Мысль о том, что уже завтра зачумлённая Вердена с её ненавистным дымом погребальных костров останется далеко позади в лигах океанской воды, неожиданно согрела истерзанную душу. Ведь и правда – впереди новая жизнь! И в ней не будет места гнусному прошлому и особенно – омерзительным его персоналиям…

– Селин, дорогая, не та ли это самая Патрисия де Монблан? Готов поклясться, ее было в списках! Или показалось… Даже на похоронах от неё нет покою… Нет, не смотри в её сторону, умоляю!

Кузен попытался было пригнуться, чтобы спрятаться, но тут же осознал всю бессмысленность своих намерений.

– Я погиб, – сквозь учтивый оскал резюмировал Антуан, и непринуждённый его поклон едва не испортило отчаяние, – Эта мегера приближается… заклинаю тебя, напомни расследовать, какому мерзав… кто посмел пустить слух, будто мы с ней обручены с пелёнок?!

Селин рассеянно взглянула на приближающейся фигуру заклятой подруги в роскошном платье из чёрного бархата. С каждый шагом звук бряцающих украшений становился всё отчетливей, а сладкое облако духов всё приторней.

– Антуан, любезный друг мой…! – Патрисия игриво взмахнула ресницами и поправила каскад тугих рыжих локонов на оголённых плечах. В этот раз от хорошо поставленного меццо-сопрано у Селин даже не дёрнулась щека, но на отточенно-приветливую улыбку сил не хватило.

Кузен впрочем элегантно поклонился:

– Миледи, в сей трагический час вы посрамили само светило вашей лучезарностью, однако вынужден откланяться! Вообразите, эти мошенники вздумали напудрить омаров в трапезной, чтобы глянец панциря не осквернил траур нашей фамилии!

Возмущённо потрясая шевелюрой с безупречными светлыми локонами, Антуан скрылся среди богато расшитых камзолов в толпе неподалеку.

– Мои соболезнования и всякое тому подобное, – Патрисия томно смотрела в спины, за которыми исчез принц. – Подлинный бриллиант рода де Сюлли! Какая выправка! Какая ответственность перед почтенной публикой! Разумеется, Антуан как кузен, весьма добр к тебе, но я думаю, ты достаточно умна, чтобы не питать тщетных надежд на партию с ним? Я же не ошиблась в тебе, дорогая?

Не потрудившись удостоить подругу взглядом, Патрисия снисходительно улыбнулась и чуть присела в оскорбительно неполном реверансе «для бедных». Нимало не стесняясь, она всё выглядывала единственного наследника империи де Сюлли.

– Прости, что ты сказала?

– А Герцог де Сюлли определённо не ценит собственную племянницу, если заставляет на потеху публике выступать с этими твоими… операми на званых вечерах. – Об сочувствие Патрисии можно было разбить голову. – Понимаю, унизительно… Впрочем, при текущих его тратах… Неужто Его Светлость таким образом желает сэкономить на настоящих певицах?

На её лице заиграло нечто, должно быть означавшее либо искренность, либо живое участие, либо что угодно из мимического словаря нахальной дворянки. Могло ли быть такое, что Патрисии известно то, чего ей не следовало бы знать? Селин осеклась, но тут же спохватилась:

– До слёз тронута твоей тревогой о моём будущем, дорогая подруга. Однако нахожу в музыке и опере истинное наслаждение…

Патрисия замахала на неё обсыпанным бриллиантами веером:

– О, только не это! Умоляю, не начинай свою старую песню… Я её уже неоднократно слышала. Между нами: ты бываешь просто невыносима, моя дорогая. – Снисходительная улыбка была похожа на пощёчину. – Кому, вот кому интересны твои нуднейшие размышлениями об искусстве и всякой там… гармонии? Но не унывай, моя бедная Селин, я готова буду похлопотать за тебя, иначе что я за подруга, верно? Когда мы с Антуаном поженимся, я прослежу, чтобы после смерти тебя похоронили в семейном склепе де Сюлли, а не как этих… паяцев… ну ты поняла же? Ну вот которые заканчивают свои дни на театральных подмостках…

В другое время и в другом месте в Селин вспыхнуло бы возмущение. Оставались бы силы для светски-элегантной пикировки. Сейчас же, как и в иные моменты уязвимости и глубочайшего унижения, она просто дожидалась, когда же пытка будет кончена.

– А, и да… Уж коли мы о приличиях, то ныне леди не пристало открыто горевать на похоронных церемониях. Хотя кому я толкую… ты ведь и не на такое ради внимания пойдёшь, да? – Напомаженная губка с сомнением оттопырилась.

Селин приоткрыла было рот от возмущения и даже набрала воздуха в лёгкие, чтобы возразить нахалке, что всё совсем не так, и вообще…

– Я ведь искренне тебе сочувствую… – словно в мольбе, Патриция благолепно сложила руки в чёрных шёлковых перчатках. – Незавидная участь: в наследство от де Круа-старшей остались разве что долги и «доброе имя». А с таким-то приданым надежды удачно выйти замуж после, как ты перешагнула свои двадцать лет, тают с каждым днем…

От этих слов брови де Круа сами собой поползли вверх, но де Монблан задумчиво продолжала:

– … И если ты и дальше будешь преподносить себя таким образом… Да что там… Позволь сказать откровенно, как подруге: ты выглядишь просто ужасно! Видела бы ты свое лицо и прическу… Помилуй, дорогая, куда делся твой вкус? Траурные платья такого фасона уже не носит даже третье сословие… И должна была давно тебе сказать: эти твои облачения с высокими воротниками только подтверждают слухи, будто племянница Герцога де Сюлли имеет какой-то неприглядный дефект на коже. – Патрисия понизила голос. – Смею надеяться, это не заразно?..

В попытке инстинктивно защититься, руки сами собою сцепились в замок и намертво прижались к груди. Селин потребовалось недюжинное усилие, чтобы уловить смысл слов, навылет бьющих из жеманного красивого рта, щедро окружённого многочисленными мушками.

Словно утверждая собственное превосходство, де Монблан невзначай откинула веер от вызывающего декольте, картинно подбоченилась и двинулась навстречу очередному визави.

Оказавшись в месте с наилучшим обзором, Патриция ахнула и немедленно лишилась чувств. Все, как один, лорнеты блеснули в её сторону.

К ней наперегонки побежали. И женатые обгоняли холостых:

– Воды, скорее воды!..

– Скорбь вредит лучшим из нас!…

– Бедняжка денно и нощно несла тяготы поста и молитвы! С самого начала болезни Маркизы!

И вот уже дрожащее меццо-сопрано де Монблан смиренно пожинало плоды:

– Право, друзья мои… Уверяю, со мной всё в порядке…

Раздались возгласы «богиня!», «нимфа!».

Продуманно покачиваясь, де Монблан отослала подруге воздушный поцелуй, сочувственно улыбнулась и поплыла к беседующим неподалеку вдовцам в дорогих камзолах.

Селин лишь молча смотрела вслед. За годы вынужденной дружбы с Патрисией, она так и не сумела привыкнуть ни к наглости, ни к цинизму наследницы империи де Монблан. Собственная голова показалась втянутой в плечи, и де Круа безотчетно сделала ими привычное движение, чтобы вернуть осанку в идеальное состояние. Страх потерять лицо перед всегда враждебной публикой крепко-накрепко въелся в самую её суть.

Чувства же её были где-то далеко-далеко…

***

– Миледи де Круа, приказано доставить вас к в карете Его Светлости. Позвольте проводить вас.

Елейный голос адъютанта Герцога заставил вздрогнуть.

Расслабленные кучеры в парадных ливреях уже стояли по стойке «смирно» у подножек карет. Пышный похоронный кортеж начал подготовку к обратному пути во дворец.

– Разумеется, – от дежурной улыбки Селин его рябое лицо просияло.

Где-то в самом отдаленном уголке сознания дало о себе знать скверное предчувствие.

Ошибиться при поиске кареты Его Светлости было невозможно. Высокая, на гибкой кованой раме, монументальностью и размахом она почти на фут была выше прочих. Золото на гербах Альянса Негоциантов и тончайших росписях сверкало в жидких предзакатных лучах и возвышало империю Герцога над картиной трагедии и тотального упадка вокруг. Вызывающая роскошь казалась отчаянной на фоне потускневшей панорамы агонизирующей Вердены. Где-то там тянулись улицы заваленными чумными трупами, умирающими и полуживыми нищими, а обескровленные районы с каждым днем всё рождали новые полчища крыс и полчища столь же беспринципной и живучей преступности.

Дядюшка восседал в карете на обитом красным бархатом сидении и изучал документы с поблескивающими золотом гербами Альянса Негоциантов. Благородный его профиль веял пренебрежением и даже некоторой брезгливостью, как если бы вместо бумаг он смотрел на остывшее фрикасе.

Едва Селин присела напротив, и дверца за ней захлопнулась, Герцог преобразился.

Из ниоткуда взятое умиление и живость пожилого дворянина пригвоздили племянницу к подушкам. Де Круа оцепенела. Словно добрая кормилица, с ласковой укоризной уговаривающая поесть бледное дитя, он заворковал:

– Милая, да на тебе лица нет! Ты ведь помнишь, не так ли, наша возлюбленная сестра Изабель всегда была противницей всякого уныния? Девочка моя, будь она рядом, разве не огорчила бы её твоя подобная распущенность? – Дядюшка игриво погрозил ей пальцем. – Ты не кухарка, чтобы отравлять нам жизнь такой миной!

Де Круа подняла глаза на резной позолоченный потолок и часто заморгала, чтобы выступившие слёзы предательски не скатились по щекам. От лживой участливости дядюшкиного лица стало так тошно, что захотелось зажать уши.

Карета тронулась. Но Герцог не унимался:

– Что же это выходит, ты вздумала наказать меня таким своим настроением? Посмотри на меня, давай. Разве я вот так дуюсь? А ведь между прочим покойница была мне сестрой… Верни же лучезарную улыбку, Селин: хвала Всеведущему, наша-то жизнь продолжается!…

Благообразный вид Фредерика де Сюлли с его безупречно подстриженной высеребренной бородой, бархатным вкрадчивым голосом и покровительственным тоном, от которого не было спасения, как и всегда, обладали над ней истинно колдовской властью. Действительно, не слишком ли она отдалась гореванию? Да и вряд ли матушка желала видеть её такой.. Селин как могла учтиво кивнула и слегка растянула уголки рта в подобии улыбки, не в силах воссоздать привычную маску благожелательности.

Едва экипаж вышел на брусчатку, его перестало нещадно трясти.

В подступающих сумерках за окнами проплывали брошенные мешки с мертвецами на опустевших улицах, скопления докторов в масках со зловещими клювами и яркие зарева костров.

Необходимость играть нелепую, но привычную, роль казалась ещё более тяжкой.

Даже ужасающей.

Почему уже так трудно вспомнить, когда было иначе? Как давно она впитала смрад разложения и увядания, которые не мог заглушить даже самый дорогой парфюм? Как давно в ней проросли все эти фальшь и лицемерие, что даже сейчас она пытается изо всех сил «держать лицо»…

Дядя что-то вещал о долге их рода, но де Круа лишь рассматривала его пальцы, унизанные перстнями и безуспешно пыталась ухватиться за непонятный смысл вроде бы понятных слов.

– …обещай же, что я не пожалею о собственном решении… Селин?.. Селин, милая, ты слышишь меня?

Должно быть в её глазах пребывало столько тумана рассеянности, что на лице Герцога промелькнуло раздражение.

– Ну же, будь умницей! У меня на тебя большие планы, милая. Тебе ведь так хотелось проявить себя и применить свои знания в деле… И я наконец дарую такую возможность: позволяю тебе сопровождать Антуана на Да-Гуа в звании Консула Альянса Негоциантов!

– Это великая честь, Ваша Светлость. Благодарю… – скороговоркой пробормотала де Круа уже в который раз.

– Вот, вот, посмотри, ты снова за своё! – Причины его обиды, деланной или нет, оставались загадкой, и Селин вслушалась. – Ты прекрасно знаешь, что решение таковой значимости далось мне с превеликим трудом… Но меня действительно озадачили последние слухи: исчезнувший управитель, мятежи, набеги дикарей, пропавшие корабли и грузы… Вам с Антуаном предстоит не только выяснить, что же происходит, но и навести порядок.

– Дядюшка, можете не сомневаться: мы с кузеном сделаем всё, что потребуется для этого, – Селин как могла, старалась излучать уверенность и энтузиазм. – Решение очень мудрое: появление представителя де Сюлли и дипломата Альянса Негоциантов осадит всех желающих перехватить власть над вашими землями. Как предупредительный выстрел, если позволите. Любой смутьян, увидев наши флаги, уяснит, что следующим шагом с континента будет привести войска. А уж численно здешняя Лига Доблести всяко превосходит островную… Смею заверить, мы сумеем расследовать и устранить любые проявления дискредитации ваших полномочий без единого выстрела.

В глазах напротив промелькнуло одобрение. Но сейчас же угасло:

– Жаль, Антуан пошёл в мать. Верх его способностей – пьянствовать, декламировать по тавернам сомнительные стишки простолюдинам да спускать содержание на дома терпимости. Уж лучше бы акифский выучил что ли… – Герцог вздохнул. – Рассчитываю, в консульском чине ты станешь моими глазами и ушами. Кто, если не ты, поможет этому олуху не наворотить дел и приструнить тамошних выскочек.

– …но кузен вполне способен достичь успехов на любом поприще, стоит ему чем-то всерьез заинтересоваться…

– Например, чем? – на лице дядюшки заиграла усмешка.

Селин осеклась.

Крыть было нечем. Славу молодого повесы Антуан заслужил совершенно справедливо. При этом он оставался для кузины единственным другом с самого детства: добрым и бесхитростным.

В подтверждение своих слов де Сюлли-старший сделал жест и похлопал по сиденью рядом, приглашая сесть к нему поближе. Де Круа повиновалась.

Так подзывают болонок, – вдруг промелькнуло в голове.

Герцог взял ладонь племянницы и слегка сжал. Вкрадчивый голос зазвучал у самого уха.

– До сих пор вспоминаю твоё неоценимое участие в тех переговорах по передаче земель, девочка…

– Дядюшка, обо мне ли вы говорите? Могла бы без ваших наставлений вовремя оценить расстановку сил враждующих альянсов? Мои таланты – ничто в сравнении с гением вашего чутья и прозорливостью, Фредерик. А с подобным рождаются, и такого ни в ком не воспитать. Зато посмотрите, чего мы с вами достигли: каждая из сторон усиленно борется за ваше расположение. И даже де Монблан с их паранойей искренне верят, будто вы жените Антуана на их Патрисии…

Приподнятый уголок рта Герцога дал понять: лесть достигла цели.

– Моя умница, ты же понимаешь, что образование и дипломатические таланты были тебе даны для более важных задач, чем сопровождение болвана-кузена в колонии?

Борясь с внутренним отвращением, Селин сделала вид, что заметила нечто интересное за окном. В голове пронеслась вереница последних классов по военной и гражданской дипломатии, юриспруденции, логике, казуистике, истории, экономике… Помноженные на личную гиперответственность, дисциплины сделали её безупречной дядюшкиной ставкой. Там, куда они отправляются, Антуан действительно будет почивать на лаврах в статусе управителя, а «наводить порядок» в забытой Всеведущим заокеанской колонии придется именно ей. А если это тот самый редкий шанс, когда она действительно сможет на что-то повлиять и изменить чью-то жизнь к лучшему?

Впрочем, любая возможность вырваться – намного лучше, чем перспектива оставаться на материке, ежедневно держать оборону перед надменными прихлебателями двора, терпеть ночные визиты дядюшки, да изображать, что такая жизнь её устраивает.

– Твои ум и красота делают тебя достойной статуса супруги пожалуй лишь кого-то из королевской семьи – не меньше…

О, она прекрасно понимала, что лесть в её адрес была вроде предварительных ласк, за которыми последует…

С этими словами Герцог протянул нечто, что сперва показалось увесистым фолиантом, обитым красным бархатом. Открыв его, ладони её обмякли, и Селин невидящим взором уставилась на роскошное мерцание отборных жемчужин очередного многоярусного колье. То, что выглядело книгой, на деле оказалось шкатулкой с одним из типических подарков от де Сюлли-Старшего.

– Как и всегда, я помогу получить всё, чего ты заслуживаешь, – продолжал вкрадчивый голос над ухом. – В обмен на твою лояльность. И благодарность. Ты же знаешь…

Рука в перстнях недвусмысленно сжала её колено через ткань платья. Селин передернуло от приступа дурноты и омерзения.

К нему или к себе – она не понимала.

Герцог начал наведываться в постель приемной племянницы, когда ей не было и пятнадцати. Нездоровую страсть он умело обставлял заботой, дорогими подарками и выверенными словами о любви. Оканчивалось же всё её оцепенением и длительным, бездумным, до ссадин, мытьём в ее роскошной мраморной ванной.

Впрочем, по счастью для Селин, в последние годы внимание дядюшки начинало смещаться на более юных фавориток, которым он всё чаще отдавал предпочтение.

Сейчас же он был поглощён главным образом тем, как составить выгодную партию своей племяннице с кем-то из представителей власти повыше. Делалось это с очевидным расчетом на то, что Селин станет его информатором. А если сыграют её навыки, то и – одним из серых кардиналов при дворе. Герцог умел хорошо считать и привык, чтоб все вложенные усилия окупались с лихвой.

Голос же его превратился в настырное бормотание:

– Ты же умеешь быть благодарной, не так ли?

– Да, я очень благодарна, Фредерик. Но…

– Но? Следует ли мне я напоминать, что именно я дал тебе блестящее образование, потакал во всем вам с покойной матерью, погасил все ваши долги… Я ведь вправе рассчитывать на нашу прощальную ночь, милая…

– Н-н-нет!..

Селин сбросила его ладонь и, замерла и тут же зажала руками собственный рот.

Во власти её мучителя было всё.

Посадить под замок, отравить и обставить как несчастный случай, оставить в наложницах, отдать замуж за первого встречного… Да хоть бы даже за того безобразного лысого солдафона вроде Мортема – генерала фракции наёмников под названием «Лига Доблести», которого Герцог будто бы в шутку называл «запасным вариантом»…

Тонкие пальцы её дрожали, а проклятое кружево ворота все никак не смыкалось вокруг шеи.

Не отдать, а продать, – поправила себя де Круа. Она ведь по сути – не более чем вещь в расшитом позолотой платье. Неотличимая от тех бесправных и забитых рабов с намозоленными руками, что выполняли самую грязную и тяжелую работу в Вердене…

– Повтори? Не расслышал… – голос герцога стал жёстким. – Я только что говорил о том, насколько ты умна, моя милая. Неужели ты хочешь переубедить меня?

Колючий пронзительный взгляд, казалось, видел её всю насквозь. От ледяного тона поползли мурашки. Селин замерла, судорожно пытаясь подобрать правильные слова.

– Фредерик… помилуйте… Каноны траура… что люди подумают… так много удручающих событий… а я всего лишь слабая женщина…

Мерное постукивание колес по брусчатке вдруг прервала какофония криков, женского визга и звуки выстрелов. За свистом хлыста раздалось конское ржание. Карета резко качнулась и встала. Селин изо всех сил вцепилась в бархат обивки сиденья, чтобы не упасть. Кучер что-то крикнул, и голоса лакеев вторили его тревоге.

– И когда чернь уже угомонится?! – дядюшка раздражённо потирал ушибленное колено, – Уж коли смерть от мушкетов стражи для них предпочтительней кончины от чумы, кто я такой, чтобы…

В череде ружейных выстрелов раздавалась брань и лязг клинков. Селин осторожно отодвинула шторку у окна. Фигуры людей были почти неразличимы в сизых сумерках и густом пороховом дыму. Звенело оружие. Поодаль разномастная толпа верденцев махала руками и кричала, отступая под натиском стражей Лиги Доблести. Брусчатка бурела вокруг тел павших бунтовщиков.

Выкрик «граната!» заставил резко отпрянуть, пригнуться и зажать ладонями уши.

Грянул взрыв.

Пол качнулся. Под совсем не подобающий Его Светлости возглас брызнули осколки окон кареты. Следом наступила тишина, в которой на короткий миг почудился странный скрежет и пронзительный женский визг. В груди и голове бешено запульсировало.

Некто с замотанным лицом по самые глаза, рывком было распахнул дверь кареты, но тут же рухнул замертво. Дверной проём перегородила тяжёлая кираса с гвардейским гербом. Щит и меч, увитые лавровыми листьями, одним своим видом победили всякий страх, и Селин перевела дыхание. Кто-то из офицеров Лиги Доблести бережно убирал осколки стекла и помогал де Круа и Герцогу занять свои места.

В суровом, покрытом шрамами и крупными каплями пота лице Селин узнала Брута, главу личной гвардии семьи де Сюлли, и по совместительству – их с Антуаном преподавателя фехтования и стрелкового мастерства.

Слух вернулся, и она наконец смогла расслышать хриплый запыхавшийся голос офицера.

– …и отсюда возникла некоторая проволочка, Ваша Светлость. Засада бунтовщиков и бандитов. Тесним вглубь кварталов. По счастливой случайности пострадавших среди знати, как мне доложили, нет. Разве что напугались по-крупному. Пти… Миледи, все в порядке?

Селин неуверенно кивнула. Брут утёр лоб рукавицей и присел над трупом бунтовщика возле кареты. Другая его лапища в тяжёлой кольчужной перчатке опиралась на окровавленный клеймор.

– Теперь бунтуют не только горожане из бедных районов, но и рабы. Становятся организованнее. Не к добру это, Ваша Светлость.

– Не имеет значения. Отдай этот район на зачистку Мортему и его своре. Нам надо вовремя прибыть на поминальный ужин. Иначе приступ подагры по причине холодного фуа-гра. Слыхал о таком?

– Так точно, Ваша Светлость, – Брут отдал честь и махнул куда-то вперёд, – Путь свободен. Гвардейцы сопроводят вас, а то кто их знает…

Дрожащими руками де Круа убирала выбившиеся из высокой прически пряди и не могла отвести взгляд от покойника, что распластался у подножки на мостовой.

Карета тронулась, а Селин всё смотрела в остекленевшие и будто заворожённые жёлтые глаза убитого дикаря, устремленные в небо. Множество спутанных выгоревших на солнце кос окрасились тёмным из лужи под ним. Привычная для бедных районов одежда так и не сделала этого чужака похожим на местных жителей. Весь его вид выдавал чужеродность. По смуглой коже от самого ворота на шее, на щеках и даже по лбу мерещился сложный рельефный узор. Рисунок очень напоминал искусное клеймо, что ей как-то довелось увидеть на теле одного из рабов на конюшне.

Селин коснулась собственной шеи и чуть спустила пальцы за кружево ворота. Сердце вновь забилось сильнее.

– Кстати, о поминальной трапезе, – продолжил Фредерик де Сюлли, подслеповато щурясь на рукав своего расшитого камзола. – В прощальном рандеву мне отказано – что весьма прискорбно – но ты же не отклонишь мою просьбу насладиться твоим талантом перед отбытием? Хочу, чтобы ты исполнила ту печальную арию, как там она называется?… Пусть задаст тон сегодняшним гостям.

Де Круа непонимающе уставилась на герцога.

Даже после таких потрясений он думал только о развлечениях. Ей предложено выступать на поминальном ужине на потеху публике, да ещё под унизительно жидкие аплодисменты и протокольные восторги. Неужели она не ослышалась? Да и вообще, ей так давно не приходилось практиковаться…

Селин тяжело вздохнула.

Пение действительно было для неё отдушиной. Практически единственным способом выплеснуть подавленные эмоции и на минуты, кажущиеся вечностью, отлепиться от приросших масок. Но предаваться отрадному увлечению юности приходилось всё реже. Под приглушенные смешки и осуждающее шушуканья в кулуарах де Круа однажды осознала, что избранная ею карьера дипломата и сомнительная репутация оперной певицы абсолютно несовместимы.

Словно наперекор ей, герцог, будучи из числа редких ценителей и эстетов, то и дело настаивал на выступлениях на различных торжествах. Отчего любимое занятие порой превращалось в настоящую пытку.

Селин с мольбой посмотрела в глаза дядюшки, показавшиеся совершенно бесцветными. Весь его вид полностью исключал любую возможность отказа.

– Как пожелаете, Ваша Светлость, – борясь с комом в горле, прошептала де Круа.

***

Дверь закрылась и отделила её от гомона и смеха в зале, полной изрядно повеселевших от выпитого гостей. Музыканты заиграли после паузы.

Коленки всё ещё дрожали. Спеть она так и не смогла. То ли из-за рыданий, то ли из-за нервов. Голос её оставил.

Это фиаско.

Селин прислонилась спиной к двери и выдохнула. Годы фальши, равнодушия и цинизма, замаскированные в позолоченные вензеля, шелковые оборки и витиеватые речи. Всё перечисленное, как и то, о чём не принято говорить вслух, она оставила за этой проклятой дверью и возможно больше никогда не увидит осточертевших лиц.

Пусть же теперь их будет разделять целый океан!

Её громкий вдох отразился эхом в тёмном коридоре.

Рядом хрипло крякнули.

И только сейчас Селин заметила стражников, что в недоумении косились на нее, вытянувшись по обе стороны от двери.

– Это все пересолённое канапе и кислое шампанское, господа. Вольно!

Гвардейцы не проронили ни слова. Один из них украдкой потёр явно затёкшую шею.

Селин перевела дух и спешно зашагала в библиотеку в надежде найти там профессора де Фонтенака.

К утренней погрузке на корабль она обязана была убедиться в наличии всей необходимой литературы и документации. Забудь Селин чего на континенте – и в тамошнюю глушь вообще неизвестно, к какому сроку доставят…

Вопреки обычаю, учителя в это время в библиотеке не оказалось.

Де Круа грустно улыбнулась книжным полкам и внутренне попрощалась. Это место стало её убежищем на многие годы и единственной возможностью увидеть другую реальность, отличную от привычной. Тут можно было забыться в чтении удивительных приключений, исторических романов, философских трактатов и, конечно же, вымышленных примеров подлинной любви… Захотелось снова пройтись вдоль шкафов и захватить ещё пару увесистых томов, но де Круа себя одернула: на остров она и так берет почти половину содержимого дворцовой библиотеки.

Неожиданное нехорошее предчувствие повело ее в Восточную башню, где располагались покои профессора.

Долгий подъем по лестнице вывел в коридор, тускло освещённый несколькими свечами. Шторы у полуоткрытого окна надували порывы холодного сквозняка. Даже свежий ночной воздух с моря не мог перебить до тошноты знакомый запах едких микстур. В груди сжалось.

– Профессор де Фонтенак! – Селин постучала несколько раз, но ответа не последовало. – Я пришла убедиться, всё ли в порядке…

Она простояла в нерешительности минут пять, когда дверь слегка приоткрылась. Скудный свет выхватил в проеме из темноты уставшее лицо худощавого седовласого мужчины. Вернее, лишь его половину.

– Вы забыли очки в библиотеке, – Селин протянула находку, которую де Фонтенак тут же нацепил на себя трясущейся рукой, – Переживаю, чтобы вы не забыли взять всё необходимое, профессор. Вы же помните, что отчаливаем завтра пополудни?

– Миледи, мне очень жаль…

– Не беда, я здесь, чтобы помочь. Позвольте войти, и я всё проверю.

– Я не смогу отправиться с вами… Простите меня..

Де Круа оставила попытки открыть дверь пошире и замерла от неожиданности.

– Но почему?! Вы же так хотели отправиться на Да-Гуа, разве нет?! Вы же несколько лет изучали все эти карты, доклады и статьи… Столько всего мне рассказали про остров и аборигенов… Вы очень нужны нам с Антуаном там! Ваши знания, ваша мудрость… Если вам нездоровится, то поверьте, путешествие крайне благотворно…

– Не тратьтесь, Селин. Для меня всё кончено.

От серьёзного тона его слов повеяло жутью. Де Фотенак никогда до этого момента не обращался к ней по имени…

– Позвольте мне войти, профессор. Ещё есть время. Мы поговорим и вы…

– Нет.

От столь резкого отказа она отшатнулась, но с надеждой посмотрела на собеседника ещё раз и попыталась коснуться руки профессора.

Де Фонтенак приоткрыл дверь чуть шире и повернул голову. Чтобы не закричать, Селин прикрыла ладонью рот и содрогнулась в беззвучных рыданиях.

По скрытой в темноте половине лица де Фонтенака змеились чёрные вены, полные дурной, чумной, крови.

– Слишком поздно для меня, дорогая… Болезнь забирает слабых здоровьем. Таких, как я, стариков. И тех, у кого нет сил на борьбу…

Он надрывно закашлялся и хотел было прикрыть дверь. Но Селин оказалась проворнее.

– Профессор!…

– В тебе всегда было столько решительности, Селин. Из всех моих студентов ты стала самой яркой звёздочкой. Светлой, открытой, с таким живым умом…таким живым сердцем… Селин, я же был слишком строг с тобой!… Чего бы ни принесла тебе экспедиция, я твердо убеждён: ты справишься. Ты найдешь себя. Настоящую себя. Откинь свою глупую мнительность, моя девочка! Верь, обязательно верь в себя, даже когда весь мир в тебя не верит! Но, заклинаю, любыми способами покинь это проклятое место. Я не сделал этого в свое время и…

В горячечной путанице слов сверкнуло и повисло в воздухе благословение умирающего учёного. Для самой себя де Круа неожиданно нарушила паузу и торопливо зашептала:

– О, я мечтаю сбежать с самого детства, профессор Фонтенак! Куда угодно! Лишь бы подальше отсюда! И только моя матушка, вы и кузен – единственные люди в Вердене, которыми я всегда дорожила. Вы давали силы проживать этот ад и верить, что я могу претендовать на нечто большее, чем роль чьей-то игрушки! Как же стало возможным, что вдруг в одночасье я лишаюсь стольких близких мне людей?!

После нескольких минут кашля в узкий проём дрожащая рука протянула увесистую книгу, и Селин послушно взяла её.

Голос профессора тоже перешел на шёпот.

– Да-Гуа – то самое место, которое поможет тебе обрести свободу и проявить дипломатические таланты. Вот. Изучи внимательно это по дороге, – палец де Фонтенака тыкнул в обложку. – И обязательно найди викария Доминго по прибытию. Он сможет тебе поведать кое-что очень важное…

– Не оставляйте меня, профессор!!!…

Ее отчаяние, казалось, оглушило старика. Он долго стоял молча, мелко кивал и беззвучно двигал поджатыми губами.

– Ты сама понимаешь, что тебя здесь больше ничего не держит, моя дорогая Селин. Мне осталось всего несколько дней, от силы – пара недель. – Де Фонтенак усмехнулся. – Подлинную свободу мы обретаем, лишь всё потеряв. Я буду молиться за тебя. Да хранит тебя Всеведущий!

Морщинистая рука в проеме наложила охранный знак, и дверь закрылась, гремя внутренним засовом.

Сквозь рыдания Селин не оставляла попытки переубедить старика, и всё колотила в кованую дверь.

Но на её голос и стук профессор больше не ответил.

С тяжёлым сердцем де Круа распахнула книгу на месте, из которого торчала странная закладка. Ею оказались прикрепленные к корешку деревянные чётки. В тусклом свете колеблющихся свечей вдруг померещилось, что узоры на бусинах двигаются, и она зажмурилась.

На развороте открылась выцветшая затертая от времени огромная карта поросшего лесами острова Да-Гуа с причудливым рельефом гор, рек и водопадов.

Улыбка Селин сквозь слёзы впервые за всю жизнь отдавала робкой надеждой.