Читать книгу Поезда никогда не опаздывают - - Страница 1

1

Каждое утро я просыпаюсь ровно в 7:10 без будильника. Именно в это время в трёхстах метрах от моего дома проходит поезд модели ПП-141, третьей ревизии, год выпуска – 2030. Поезда никогда не опаздывают, опаздывают люди, которые ими управляют. Это вторая по популярности модель, использующаяся на коротких расстояниях, первая – ПП-134У, год выпуска – 2027. Следующий поезд пройдёт мимо моего дома ровно через час, и за это время мне нужно успеть собраться на работу и дойти до станции. Всё как обычно. Каждый день одно и то же. Это моя жизнь, которую я собирал по частичкам, сколько себя помню. Сначала было тяжело, но со временем мы подружились – я и жизнь. Нашли компромисс, так сказать.

Думаю, нам пора познакомиться. Николай, тридцать четыре года. При первом рассмотрении я такой же, как вы. Просыпаюсь, иду умываться, завтракаю двумя бутербродами без масла с сыром чеддер и чашечкой растворимого кофе с обезжиренным молоком, одеваюсь и иду на работу. Но есть что-то, что отличает меня от других, и это мой диагноз. Если вы пообщаетесь со мной чуть дольше, чем десять минут, вы заметите, что я немного странный, и, конечно же, постесняетесь спросить, что именно со мной не так. Но мне нечего скрывать, и я скажу вам, как есть, чтобы избавить вас от неловкости. В моей медицинской карточке написано: F84.8 – другие общие расстройства развития аутистического спектра.

Да, это правда, я другой. В принципе, я не жалуюсь. Можно даже сказать, что я доволен тем, как всё складывается для меня. У меня есть своя квартира на окраине столицы, в районе, который многим может показаться ужасным из-за постоянно проходящих мимо поездов, но для меня это не проблема, скорее наоборот. У меня даже есть вполне приличная работа, и, если я скажу вам, где именно я тружусь, вы, скорее всего, не поверите. Но мне нет смысла врать, поэтому да, я работаю в НИИ Квантовой механики и волновой физики имени Л. Д. Ландау. Вы не ослышались, это тот самый НИИ, который восемь лет назад представил общественности машину времени и сотрудники которого единственные во всём мире регулярно осуществляют перемещения в прошлое. Конечно, я не причастен к этому процессу, ведь я всего лишь обслуживающий персонал. Уборщик, если выражаться простым языком. А еще я писатель. Мои книги не берёт ни одно издательство, и вчера мне как раз пришёл очередной отказ, но я не сдаюсь. Гиперфиксации – мой конёк. Получив очередное «Спасибо за присланную рукопись, но мы пока не готовы взять её в работу. Желаем вам скорее найти своего издателя», я перемещаю его в отдельную папку и принимаюсь за следующий рассказ.

Итак, пока я еду на работу на поезде ПП-134У, год выпуска – 2027, я расскажу вам, что именно привело меня в писательство. Согласитесь, довольно странное призвание для человека с моим диагнозом, человека, который до девяти с половиной лет почти никак не контактировал с внешним миром. Про меня говорили, что я необучаем, и предлагали сдать меня в интернат для умственно отсталых, но мать не сдавалась. С самого детства, сколько я себя помню, она таскала меня по врачам, которые только и делали, что разводили руками и выписывали мне очередные таблетки, от которых меня постоянно рвало. Я даже пару раз лежал в больнице, такой белой и холодной, что вместо лечения я получал лишь порцию очередных психологических травм, от которых месяцами приходил в себя. Меня выписывали, мать вздыхала, брала в руки телефон, и мы с ней ехали на консультацию к очередному светиле психиатрии. Мать сейчас на пенсии, а тогда работала лингвистом – изучала древние языки – и говорила что-то вроде: «Ничего, Коленька, будем надеяться на лучшее. Dum spiro – spero». Отца у меня не было, машину мать не водила, поэтому нам приходилось пользоваться поездами. Мы садились на метро, делали несколько пересадок и в результате, потратив около часа, приезжали в уже знакомое или незнакомое мне место.

Я не знаю, сколько бы это ещё продолжалось. Возможно, мать до сих пор пыталась бы сделать из меня нормального или хотя бы чуть более адекватного человека, но вмешался случай. Во время одной из поездок я, как обычно, сидел и раскладывал у себя на коленях цепочку из разноцветных пуговиц, как вдруг я осознал, что поезд ожил. Каждой частичкой своего тела я чувствовал его вибрацию, и это было самое реальное, самое сильное ощущение в моей жизни. «Привет, малыш, – сказал поезд. – Меня зовут Демид. Будем дружить?» Демид тогда рассказал мне много всего: о себе, о своём поездовом мире и о тех, кто его населяет. Его рассказ настолько захватил меня, что я решил поделиться им с остальными – с доктором, к которому я ехал, или с матерью, сидевшей рядом со мной. Но вот беда – говорить-то я не мог. Я прекрасно понимал обращённую ко мне речь, но ничего не мог сказать в ответ. Слова просто не складывались в моей голове, у них не было значения, они виделись мне лишь странным набором звуков, никак не связанных с образом, который они должны были выражать. И тогда я стал писателем, потому что решил записывать всё, что будет рассказывать мне паровозик Демид. С буквами мне было проще иметь дело – они были твёрдыми, увесистыми, настоящими.

Когда мы вернулись домой, я схватил первую попавшуюся книгу и принялся переписывать её, чтобы побыстрее выучить все буквы. Потом я взял ещё одну и ещё. У них был разный шрифт, и сначала меня это ужасно раздражало, но я уже не мог остановиться. Шрифты – это моя вторая, после поездов гиперфиксация. Вы знаете, например, что существуют целые шрифтовые семьи в зависимости от написания, межбуквенных и межсловных пробелов, внешнего вида знаков препинания? Что каждая семья, в свою очередь, имеет свои варианты начертания, насыщенность цвета? Да, я могу назвать вам не менее ста вариаций, более того, я могу от руки с первого раза написать слово, используя каждую из них.

Свои книги я пишу исключительно печатными буквами от руки в блокноте с листами из определённой бумаги, и только в нём. У меня уже накопилось восемь таких блокнотов, и скоро закончится девятый. Я постоянно ношу их с собой в серой холщовой сумке, которую нашёл лет пятнадцать назад, когда ехал в метро на занятия по развитию речи. Там были чьи-то вещи, но я их выкинул, а сумку оставил себе, потому что был уверен, что мне её подарил поезд Демид. Кроме блокнотов я ношу в ней несколько карандашей и ластик, чтобы самому делать иллюстрации к своим рассказам. Я неплохо рисую, но рисовать мне не нравится, не знаю почему. Я рисую лишь потому, что до сих пор не очень дружу со словами, и мне во всём нужна визуальная опора. Конечно, прежде чем отправить рукопись в издательство, я перепечатываю её на компьютере, но это уже не то. Если мои рассказы всё-таки когда-нибудь выпустят, я обязательно прослежу, чтобы они были напечатаны правильным шрифтом на правильной бумаге. Это будут отличные книги, уверяю вас. Странно, что пока никто этого не понимает. Но ничего. Когда-нибудь мои произведения станут настолько популярными, что по ним даже сделают мультфильм. Как бы я хотел увидеть мир, нарисованный по моим правилам, с моими персонажами в главных и второстепенных ролях! Я бы, наверное, даже остался жить в таком мире, потому что в реальном мне делать нечего. Кроме одной вещи, о которой позже.

О чём же я пишу? Конечно, о поездах. Для кого? Конечно, для детей. А что в этом странного? Вы, наверное, знаете, что при нашем НИИ есть отделение, где готовят будущих путешественников во времени. Так вот, подготовка начинается с семи лет. Специальные люди отбирают самых талантливых детишек и после прохождения нескольких тестов и испытаний помещают их в так называемый подготовительный пансион, где начинается их обучение. История, естественные и точные науки, языки – каждая группа изучает все эти предметы, но специализируется на чём-то одном. В путешествиях в прошлое надо предусмотреть всё, ведь любая мелочь может нарушить ход истории, и тогда… Тогда я не знаю, что будет. В нашем институте работают около пятисот учёных, каждый день проводятся лекции, семинары и консультации, а также тренинги для тех, кому вскоре предстоит покорить время. Я стараюсь подгадать время так, чтобы присутствовать на каждом из этих тренингов, не в качестве участника, конечно, скорее как подслушивальщик за дверью, но это не принципиально. Это моя третья гиперфиксация, о которой я расскажу чуть позже.

Я, кажется, остановился на детях. Мой рабочий день официально заканчивается в семь, но я обычно не спешу домой. Я провожу в НИИ ещё около часа, пока не услышу вдали звук проходящего поезда, на этот раз второй ревизии ПП-141, год выпуска – 2029. Он останавливается на нашей станции «НИИ имени Ландау» ровно в 19:45, доезжает до центрального вокзала и оттуда идёт обратно, чтобы забрать меня от института в 20:18 и отвезти домой. Поезда никогда не опаздывают. Этот час, с 19 до 20, я провожу в игровой комнате со своими друзьями – самыми маленькими воспитанниками. Вы, наверное, думаете, что жизнь в подготовительном пансионате для них мучение? Нет, это не так. У них поистине королевские условия, да и родители могут навещать их, когда захотят, и забирать их домой по выходным и на каникулах. Это живые, любопытные ребятишки, будущие учёные, первооткрыватели, улучшатели нашего мира. Но всё равно сейчас они всего лишь дети, которые обожают слушать мои истории про товарный поезд по имени Демид, его жену электричку Валю, их детей Люка и Люсю, а также про их многочисленных друзей и врагов. В моих историях есть только один человеческий персонаж – обходчик Василий, который появляется каждый раз, когда ситуация заходит в тупик. Про Василия я писать не люблю, но, мне кажется, моим рассказам нужна какая-то связь с реальностью, и поэтому изредка вставляю его в ход повествования. И рисовать людей я не умею, особенно лица, поэтому на моих иллюстрациях Василий всегда без лица. Это выглядит довольно странно, но тут уж ничего не поделаешь. Пусть придумают ему лицо те, кто будет рисовать мультфильм по моим рассказам. Кстати, вчера, например, я на ходу сочинил очередную историю, которую записываю сейчас, по пути на работу, сидя в поезде ПП-134У, год выпуска – 2027 в блокноте с листами плотностью 190 г/м шрифтом «фаундер санс сериф». Давайте, пока я еду, я прочитаю её и вам, чтобы вы имели представление о том, на что я трачу свою жизнь.

Паровозик Люк проснулся рано, потому что знал – сегодня очень важный день. Папа сказал, что они с сестрёнкой Люсей будут участвовать в конкурсе на самого быстрого и умелого паровозика в Паравозикграде. Вчера они тренировались весь день, но так и не смогли решить, кто победит. Их подружка Марта, красно-белая скоростная электричка, считала, что победить должен Люк, потому что он выносливый, но Люся была не согласна с ней, ведь в конкурсе будет участвовать его вечный соперник – толстяк Гоша, будущий товарный поезд. Он обязательно сделает всё, чтобы Люк проиграл.

Наконец, настало долгожданное утро, и они всей семьёй отправились на станцию, где постепенно собиралась толпа зрителей. На первом этапе соревнований нужно было проехать по специальным рельсам-змейке, не сбавляя скорость. Люк сделал это на отлично с первого раза, а вот Гоше пришлось нелегко. Он был явно слишком большим и неповоротливым, однако сдаваться не собирался. Остальные участники тоже справились с заданием неплохо, и после объявления промежуточных результатов начали готовиться ко второму испытанию. В депо к каждому паровозику прицепили два вагона: один с песком, второй – с водой. От паровозиков требовалось проехать по нескольким горкам, не рассыпав песок и не разлив воду. Надо сказать, что Гоша в этот раз оказался лучшим. Он не только аккуратно довёз все вагоны, но и сделал это самым первым, возвестив и своей победе звонким гудком. Люся расплакалась. Её вагон с песком слишком резко дёрнулся и толкнул вагон с водой, а получившаяся грязь испортила её начищенный до блеска корпус. Папа был тут как тут. Он вытер ей слёзы и попытался утешить, но Люся заявила, что в таком виде не может участвовать в соревнованиях, и заняла место на трибуне зрителей.

К пятому заданию из участников остались только Гоша, Люк и Жанна, будущий санитарный поезд. Каждый из них был готов сражаться до последней капли топлива, и никто не собирался отдавать победу сопернику. Однако сил уже почти не оставалось. Да и последнее испытание было не из лёгких – пройти лабиринт и найти все спрятанные в нём тайники. Гоша поехал первым. Он долго пыхтел, несколько раз свернул не туда и выбрался только через пять минут, найдя при этом всего лишь два из восьми сокровищ, спрятанных в тайниках.

Следующей стартовала Жанна. Она старалась из всех сил и в результате оказалась на две минуты быстрее Гоши, но тоже не смогла отыскать все драгоценности (разноцветные камушки, которые паровозики подбирали у фабрики по производству посуды и использовали в качестве игрушек и украшений). Люк был последним. Он не любил лабиринты и очень боялся заблудиться. Заблудиться так, что ни папа, ни мама, ни сестрёнка не смогут найти его. Но отступать было уже нельзя. Он храбро въехал в тоннель и включил переднюю фару.

Первые три тайника найти было легко. Но с остальными дела обстояли совсем не так просто. Четвёртый и пятый камушек были запрятаны в тупике, в самом конце тоннеля. Собрав драгоценности, Люк дал задний ход и выехал к развилке. Он немного постоял, размышляя, куда сейчас повернуть, но тут же вспомнил, что времени оставалось мало, и, если он хочет победить, ему надо найти выход в следующие две-три минуты. Он повернул налево и тут же нашёл шестой камушек. «Ура! – обрадовался Люк. – Осталось всего два, да и время у меня пока есть».

Но вдруг из-за угла показался какой-то уж слишком яркий луч, который на секунду ослепил малыша. Он зажмурился и задрожал, потому что знал, что в лабиринтах водятся чудовища с разводными ключами, которые могут разобрать любого паровозика на запчасти.

– Папа! Мама! – закричал Люк. – Спасите!!!

– Что случилось? – вдруг заговорил с ним луч.

– Я вас боюсь, – всё ещё дрожа признался Люк. – Вы ведь чудовище?

Чудовище рассмеялось каким-то знакомым смехом.

– Что же ты, Люк, старых друзей не узнаёшь?

– Обходчик Василий! – обрадовался маленький паровозик. – Как здорово, что я встретил вас! Вы же поможете мне найти выход из лабиринта и оставшиеся сокровища?

– А тебе не кажется, Люк, – всё ещё улыбаясь проговорил Василий, – что это будет нечестно? Ведь твоим соперникам никто не помогал, они справились сами, пусть даже с ошибками. В жизни, мой друг, нужно бесстрашно двигаться вперед, невзирая ни на что и не прячась от трудностей за чьей-то спиной. Езжай, Люк, и пусть ты не победишь, но будь уверен, ты обязательно станешь сильнее.

Люк не выиграл это соревнование. Его опередила Жанна, а второе место по итогам всех испытаний занял Гоша. После награждения победителей обходчик Василий поздравил всех и отдельно отметил храбрость Люка.

– Вот, малыш, возьми этот фонарь. Он светил тебе тогда, в лабиринте и не раз ещё поможет в будущем. Кто бы ни выиграл, знай – ты большой молодец, и я горжусь тобой, – торжественно произнёс он. Все паровозы зааплодировали, и даже Люк улыбнулся сквозь слёзы.

Я дорисовал, как Василий прикрепляет фонарь к кабине паровозика, и начал писать сам рассказ. Но не успел я закончить первый абзац, как услышал справа от себя голос сидящей рядом пожилой женщины:

– Молодой человек, простите меня ради Бога, но я не могла не заметить, что у вас такой красивый почерк, – я поднял на неё глаза. Это была старушка, одетая довольно просто, но аккуратно. Она очень мило улыбалась мне, и я моментально почувствовал себя неловко. – Вы ведь хорошо учились в школе? Знаете, мой внук… Я всегда учу его: «Что у тебя на бумаге – то и в голове». Вы согласны со мной?

– Абсолютно! – обрадовался я. – Я вам больше скажу: то, что в голове, не так важно, как то, что на бумаге. Смотрите, этот шрифт, которым я сейчас пишу, называется «фаундер санс сериф». Знаете, почему «санс сериф»? Это общее название для шрифтов без засечек на концах букв. Я использую шрифты из этого семейства, когда пишу о поездах, а о поездах я пишу почти всегда. Понимаете, эти засечки, ну как бы крючочки, делают буквы более твёрдыми, я бы даже сказал, устойчивыми. Для поездов это не подходит, ведь их истинная сущность в движении. Шрифт должен соответствовать этому, то есть он должен не цепляться за землю, а жить, лететь, двигаться. Я сначала пробовал писать курсивом, но это не работает. Курсив должен выделять определённое слово или группу слов, и если им пользоваться постоянно, то его выделительная способность исчезает.

Я посмотрел на старушку. Мне всегда было очень сложно считывать эмоции других людей, поэтому я предпочитаю спрашивать прямо.

– Вы ведь понимаете, о чём я?

Старушка, кажется, кивнула, и мне показалось, что она хочет, чтобы я продолжал.

– Так вот. Сейчас я использую курсив только для глаголов. Да и то не для всех, а только для тех, которые обозначают движение. Смотрите. Сейчас я напишу два одинаковых предложения. Внимательно следите за шрифтами.

Поезд заехал в тоннель.

Поезд заехал в тоннель.

На бумаге это выглядело так:

– Видите движение во втором предложении? Слышите грохот колёс и пронзительный гудок? Вся разница в том, что первая фраза мертва. Она похожа на эпитафию на надгробном камне, от неё веет неизбежностью. А вторая, она дышит, живёт. Теперь понимаете? Просто слова и предложения ничего не значат, ну или почти ничего. Я жил без слов до девяти лет и научился говорить только потому, что этого хотел от меня остальной мир. Я научился жить по его правилам, но никто ведь не запрещает мне добавлять свои. Вы хотели бы почитать мои истории про поезда? Смотрите, вот тут, в первом блокноте, рассказывается об их строении и внутреннем устройстве, начиная с самой первой паровой машины. Потом я описываю каждого своего персонажа, ведь и у поездов есть характер, просто не все это видят. У меня есть смешные, грустные, поучительные рассказы. Я сам их придумал, представляете? Вот, можно начинать читать отсюда…

– Очень хорошо, – женщина суетливо оглянулась по сторонам. – Я обязательно почитаю. Потом. А сейчас мне… Я должна идти, я, кажется, уже приехала. Приятно было пообщаться, молодой человек. Надеюсь, ещё встретимся.

Она довольно быстрым шагом направилась в другой конец вагона и села на свободное место у окна, видимо, полагая, что там я её не увижу. Я не обиделся. Так всегда бывает: как только мне кажется, что этот мир начинает понимать меня, он даёт мне пощёчину, чтобы я не забывал о своём месте в нём. Нет, я действительно не обижаюсь, просто иногда мне кажется, что это несправедливо. Почему другие люди живут так, словно уже знакомы с этим миром сотню лет, словно они лучшие друзья? Почему я вынужден постоянно что-то выдумывать, приспосабливаться, принимать чужие правила, зная, что мои будут, скорее всего, отвергнуты? И почему, в конце концов, никто не хочет издавать мои рассказы?

2

Я вздохнул и посмотрел в окно. Ехать оставалось ещё около двадцати минут, и мне вдруг стало страшно. Сегодня. Это случится сегодня или никогда. Я ведь ещё не рассказывал вам о своей третьей гиперфиксации? Она появилась у меня около четырёх лет назад, когда второй путешественник во времени, Илья Золотов, успешно вернулся из 1760 года, где был свидетелем капитуляции Берлина в Семилетней войне. До Берлина мне не было никакого дела, в моей голове крутилось кое-что другое. Дело в том, что в 1773 году была построена первая паровая машина, так сказать, дальний предок всех современных поездов. У меня тогда в прямом смысле зачесались руки. Что, если… Нет, это глупость, конечно. Надо перестать об этом думать, иначе… Но было поздно. Гиперфиксация сформировалась моментально и с тех пор не давала мне покоя. Я должен пробраться туда, в этот год, в Англию, и посмотреть, как это произошло. Да, я хочу увидеть, как первая в мире паровая машина совершила свой заезд в несколько десятков метров.

И я начал готовиться. Я никогда по-настоящему не верил в то, что из этого что-то выйдет. В течение года я подсматривал и подслушивал, я восстанавливал целостную картину по обрывкам разговоров, я воровал записи, протоколы совещаний и конспекты лекций. В конце концов я разобрался с тем, как функционирует машина времени и что надо сделать, чтобы установить на ней нужную дату и местоположение. Но это было всего лишь полдела.

Такой охраны, как у нашего устройства нет, кажется, нигде во всём мире. Лазеры, биометрическая идентификация, постоянно меняющиеся коды доступа, тщательные обыски всех, кто хоть на десять метров приближался к машине. Я уже был готов сдаться, как вдруг случилось чудо. Мне выдали третий уровень допуска – максимальный для уборщика, потому что мой предшественник уволился, а я был в НИИ на хорошем счету. Теперь я мог проходить в помещения, в которых располагалось серверное оборудование и хранились секретные данные.

Ещё два года ушло у меня на то, чтобы полностью изучить конфигурацию системы безопасности и найти в ней если не уязвимости, то слабые места, которые я мог бы использовать в своих целях. Я провёл несколько ночей в одной из лабораторий, никем не замеченный, тестируя свой план. И если с лазерами и паролями всё было более или менее понятно, то что делать с биометрией, я себе не представлял. Я крутил и так, и эдак, я даже пару раз чуть не попался на глаза вездесущим охранникам, успев улизнуть в последний момент, но у меня ничего не выходило. А потом я вдруг подслушал, что систему безопасности собираются обновлять, и понял: вот он – мой шанс.

Представляете, мне всё-таки удалось незаметно подгрузить свою радужку и свои отпечатки пальцев в какой-то вспомогательный файл, который при смене системы безопасности скопировался в основную директорию и встал там как влитой. Я несколько раз всё проверил. Да, теперь, спустя почти четыре года, у меня был ключ к осуществлению моей мечты.

Но и это было не всё. Большую часть времени наше устройство не использовалось, потому что путешествия планировались очень тщательно, в течение нескольких лет, несколькими сотнями сотрудников, и держать машину в режиме ожидания все это время было просто невозможно. Она была отключена от питания, и я никак не смог бы включить её, даже со своими нечестно полученными полномочиями.

Примерно за год до планируемого эксперимента специальная комиссия выбирала подходящую дату и место – это не должно было быть каким-то переломным или исторически значимым событием, чтобы, если вдруг всё пойдёт не так, нанести как можно меньше ущерба будущему. Выбранный временной период тщательно изучался и вместе с этим назначался подходящий специалист для перемещения, который должен был в совершенстве владеть историей и языком той эпохи. Контактировать с местными ему категорически запрещалось, равно как и брать, трогать или перемещать любые предметы. Он должен был как можно быстрее найти укрытие и оставаться там, лишь наблюдая за происходящим, ровно тридцать минут, пока не откроется воронка для перемещения его обратно в будущее. Естественно, предполагалось и аварийное перемещение на тот случай, если путешественнику будет угрожать опасность, или он поймёт, что рискует быть обнаруженным. Для этого необходимо было активировать специальный механизм, замаскированный под аксессуар того времени. Но, насколько мне было известно, прибегать к аварийным перемещениям ещё ни разу не приходилось. В любом случае я знал, что у меня такой роскоши не будет. У меня будет только самодельный костюм восемнадцатого века и удача, которая всегда сопутствует таким людям, как я. Ну и мой холщовый мешок с блокнотами и карандашами, чтобы если не записать, то хотя бы зарисовать то чудо, свидетелем которого я непременно стану.

Тем временем машина продолжала простаивать и дожидаться официального объявления о начале финальной стадии эксперимента. Я тоже ждал, но времени я не терял, потому что нужно было тщательно подготовиться и не упустить ни одной детали. Я долго изучал наряды, которые носили в Англии того времени, и составил приблизительное представление о том, как я должен буду выглядеть, чтобы сойти за своего. Потом я купил отрез коричневой шерстяной ткани в пять метров, отнёс его в ателье и попросил сшить мне из неё карнавальный камзол и брюки. Совершенно неожиданно портной предложил мне купить у него жабо, которое он изготовил просто так, для развлечения, из остатков тюля, предназначавшегося для чьих-то занавесок. Жабо мне особенно понравилось. Оно сразу придавало мне какой-то аутентичный средневековый вид, и, глядя в зеркало, я сам был готов поверить в то, что я – настоящий лондонский аристократ.