Читать книгу Улитка - Н.А. Максимов - Страница 1
ОглавлениеМáна взялась за нижнюю резинку худи, на мгновение замерла и начала перебирать ее пальцами, чуть оттягивая вниз.
Сегодня ее особенно привлекал пол.
Не то, чтобы что-то в нем сильно изменилось с момента ее прошлого визита. Такая же обшарпанная плитка, когда-то голубого цвета, теперь покрытая где-то трещинами, где-то не идентифицируемого цвета разводами, которые сумрачно переливались, если лампы начинали моргать.
Просто – вот то пятно, интересно, она не обращала на него внимания раньше. Похоже на обкуренную улитку – решила Мана. И у этой улитки точно хреновый приход, мажет ее сильно, она даже пошевелиться боится. Вся сжалась, удочки глаз, или как там это называется, разной длины, никак не решат, вываливаться им по полной или втянуться внутрь, чтобы ничего этого не видеть…
– Ну, чего замерла? Не первый раз, – Слизняк ободряюще помахал ей ладонями, будто подгребая к себе снег. Или песок. Наверное, все-таки, снег, зачем грести песок? Мысли у Маны торопливо скакали, нагромождаясь одна на другую, пытаясь заслонить от нее реальность. – Давай, раз-два, осмотр. Покажи Мускулу сиськи. Или что там у тебя вместо них?
Слизняк довольно рассмеялся. Он всегда называл себя Мистером Мускулом, но Мана дала ему другое прозвище. Мускулов у него было не очень много, а было – нависающая гора жира, вульгарного недоюмора и неприкрытой похоти. Настоящий Слизняк.
Мана чуть свела плечи, еще сильнее оттягивая худи вниз. Потом, наконец, поборов в себе вздох, не отрывая глаз от пола, медленно стащила одежду через голову.
Про сиськи Слизняк не придумывал – лифчик Мана не носила, как и многие девчонки из ее окружения. Денег на такую непонятную ерунду никогда не было. Поэтому она еще чуть сильнее свела плечи, будто надеясь прикрыть ими свою наготу.
Слизняк поперхнулся очередным сальным комментарием и несколько секунд просто таращился на нее.
Мана не смотрела в ответ, просто чувствовала его неотрывающийся взгляд. И ждала, упорно рассматривая почерневший угол, в котором пожелтевшие стены встречались со щербатой напольной плиткой.
Интересно, под чем же улитка? Что ей впарил нервный дилер, не замолкавший ни на секунду, отчаянно приукрашивая свой товар?
– Это что за хрень у тебя?
Мана держала худи руками на уровне пряжки ремня, но сейчас, от пожатия плечами, ее кисти невольно дернулись вверх, самовольно решив прикрыть обнаженный торс.
– Ну-ка повернись.
Мана с облегчением встала спиной к Слизняку.
– Док! – после небольшой паузы заговорил тот. Наверное, в телефон, Мана не хотела оборачиваться. – Иди-ка взгляни. Может, твое дело?
Слизняк засопел в наступившей тишине.
– Ну и дрянь. Все зрелище мне испортила, такую голую девку и видеть-то неохота. У тебя по всему телу так?
Мана молча кивнула несколько раз. Три, зачем-то посчитала она.
– Хрена, чума какая. Штаны оставь на себе, ну на фиг, потом сниться будет.
Идея сниться Слизняку в кошмарах показалась Мане довольно привлекательной. Голая, покрытая огромными, несколько сантиметров в диаметре, воспаленными зелено-черными прыщами, Мана оседлала бы улитку, и они бы медленно, но неотвратимо загнали Слизняка в угол. Улитка ошалело размахивает щупальцами глаз, неистово тараща каждый из них попеременно… Да, наверняка это называется щупальца. Она не понимает, как переместилась из одного кошмара в другой и почему вдруг ей захотелось все начать хватать глазами. И что такое хватать? Откуда бы улитке знать это слово?
– Так, так… – Мана услышала за спиной сначала знакомые шаги, потом так раздражавший ее высокий голос. Слишком высокий для мужчины, которому он принадлежал.
Как его звали, Мана не знала, в клинике было несколько врачей и каждого Слизняк звал просто «Док». Из-за них Мана и начала награждать весь персонал прозвищами. Очередность их пребывания в клинике и специализацию Мана так и не поняла. Впрочем, и клиникой это только называлось.
Этого звали Кастрат. Да, незатейливо, но ничего другого придумать было просто невозможно.
– И давно это у тебя? – он подошел близко, наклонился, разглядывая ее спину.
– Дня два…
– Два дня? – недоверчиво переспросил Кастрат, отдаляя голову. – А точнее? Так, ты у нас когда была?
– В пятницу, – Мана говорила чуть более торопливо, чем он задавал вопросы. Наверное, чтобы точно успеть ответить до следующего. – Честно, только позавчера обратила на них внимание. Они еще маленькие были, просто синие такие, странные…
– Насколько маленькие? Пойдем со мной, – Кастрат подождал, пока она повернется. Его взгляд быстро мазнул Ману по груди, животу и чуть задержался на ее ладонях, все еще крепко сжимавших худи. Уголок рта Кастрата чуть дернулся, то ли в полуусмешке, то ли в недоделанном пренебрежении, Мана не поняла. Он посмотрел ей в глаза. – Идешь?
Мана кивнула.
Они вышли в коридор, и Кастрат повел ее в одну из знакомых процедурных.
Дорогу Мана знала хорошо.
– Так какого были размера? – он не повернулся, но переспросил довольно громко.
Мана подняла к лицу правый кулак и выставила вверх мизинец.
– Ну, вот с ноготь.
Кастрат не обернулся. Видимо, особая точность его не интересовала. Но Мана еще несколько шагов шла, выставив вверх палец. Ей понравилось, она даже улыбнулась. Воспользовавшись тем, что в коридоре больше никого не было, поменяла мизинец на средний палец, быстро высунув кончик языка и сморщив лицо. Потом опять подхватила худи обеими руками.
– Встань спиной ко мне, – Кастрат подошел к столу и ткнул пальцем в пол около себя. Не глядя на Ману, принялся выуживать из ящика стола перчатки.
Просто так стоять спиной и ждать, что там начнет делать с ней этот недоучка, Мана не собиралась.
Подойдя, она продолжала упорно следить за его руками.
Кастрат потянулся к лазерному скальпелю, потом передумал и отошел к ближайшему шкафчику. Створки его были непрозрачными, и Мана не могла разглядеть, что он там перебирает. В нос ударил резкий запах спирта.
У них спирт? Странно, что он тут задерживается, небось, глушат каждый вечер. У Маны чуть закружилась голова.
Кастрат, наконец, закончил приготовления и подошел к ней с обычным стальным скальпелем в правой руке и пробиркой с воткнутым в нее шпателем в левой.
– Спиной, – терпеливо махнул головой Кастрат.
Мана развернулась и согнула спину. Все мышцы у нее непроизвольно напряглись, заметив это, она еще сильнее сжала кулаки и прижала друг к другу колени.
Кастрат положил пробирку на стол, большим и указательным пальцем левой руки сдавил с боков один из гигантских прыщей. Потом уверенно проткнул его скальпелем, намереваясь сделать разрез.
Воспаленная кожа податливо лопнула и всю комнату захлестнул запах гноя. Брызги его разлетелись по всему застиранному халату Кастрата. Тоже, кстати, когда-то синему. Тут почему-то любили синий цвет. Или те цвета, которые когда-то раньше были оттенками синего, так будет точнее.
Кастрат отскочил и выругался, потом закрыл тыльной стороной ладони нос, стараясь не дышать.
Сладковатый смрад был настольно силен, что мгновенно заполонил всю комнату, не оставив и следа воспоминаний о головокружащем спирте. На втором вдохе Мана сдалась и ее вырвало прямо на пол. Она только чуть сильнее согнулась и отвела левую руку с худи в сторону.
Правую прижала к животу, который свело мощнейшей судорогой.
Она выпрямилась, пытаясь сморгнуть выступившие слезы, потянула носом воздух и резко согнулась обратно. Ее снова рвало.
Ей показалось, что сейчас задохнется от удушливой вони гноя и кислой блевотины. Мана очень аккуратно принялась обходить лужу, двигаясь к двери. Быстро идти не получалось, казалось любое резкое движение что-то надорвет в организме, но очень хотелось нащупать ту границу, на которой скорость передвижения будет максимально возможной.
– Стой, куда пошла.
Голос Кастрата был приглушенный и немного несчастный, Мана решила не слушаться.
Хотя, даже решением это назвать было сложно, просто ей нужно было срочно сбежать. От всего, начиная с Кастрата.
Сбежать очень медленно и осторожно.
Он быстро догнал ее и приложил кусок то ли бинта, то ли просто марли ей под нос. Опять вернулось головокружение. Мана схватила рукой заветную тряпочку и пробормотала что-то, напоминающее «спасибо».
Она действительно испытала нечто похожее на благодарность. Хотя, точнее ее чувства было бы описать как «наконец-то».
– Куда ты ломанулась? Это ж от твоей спины так разит, никуда ты от запаха не денешься.
Кастрату шло, через марлю его голос звучал ниже, чем обычно. От этого Мана тоже испытала облегчение.
Локоть его руки, державшей бинт, прижался к ее правой груди. Мана попробовала отстранится, но уперлась спиной в грудь Кастрата.
Это было, как резкий удар током, разряд в том месте, где врач вскрыл ее воспаленный прыщ. Слезы мгновенно брызнули из глаз, Мана вцепилась обеими руками в руку Кастрата и сделала с ней шаг вперед, прижимая к носу бинт и разрывая дистанцию с его грудью. Почувствовав, что он замешкался, она выдернула у него вату и отошла, потом повернулась к нему.
– Что вы со мной сделали?
Оправившийся Кастрат равнодушно повел плечами.
– Это был один вирус… Точнее, не вирус, но ты все равно не поймешь. Ослабленный, который тебе ввели. Потом мы ввели вакцину. Экспериментальную.
Мана подождала несколько мгновений, потом опять уточнила:
– И что случилось? Меня сейчас как ломом пырнули. Раскаленным.
Кастрат опять дернул плечами.
– То ли зараза мутировала, то ли вакцина не сработала, то ли сработала не так… Поворачивайся, соберу пробу, будем делать анализ. Потом еще кровь возьмем.
– Мне обещали сегодня еще заплатить.
– Ну, обещали же за новый эксперимент, а куда тебе…
– Мне нужны деньги.
– А то что? Сбежишь? Ты одеться-то сможешь?
Мана представила, что почувствует, если одежда прикоснется к ране и понуро уставилась в пол.
– Мне очень нужны деньги, вы же обещали…
– Ладно, – неожиданно согласился Кастрат. – Есть один вариант. Давай здесь закончим, пойдем в другую лабораторию. Даже побольше обычного тебе заплатим. Но через два дня ты придешь пробовать новую вакцину.
Мана кивнула. Окружающее пространство слегка плыло, по спине пробегали призраки болезненных судорог. Почти как щекотка, если щекотать стальным ершиком. Мана решила теперь отвечать только вслух.
Кастрат даже обработал ей рану и зафиксировал на спине пластырем подушечку из бинта.
– Если они начнут лопаться раньше, а такое возможно, сразу приходи, поняла? Сразу, ни секунды не медли, – он тщательно мыл руки какой-то белой пеной. Дотошно, палец за пальцем.
Мана опять кивнула, непрерывно следя за его движениями.
– А то они болеть будут, мало не покажется, – добавил Кастрат мотивации.
Ману эту насторожило. Заботливым отношением к добровольцам тут не баловали.
– Одевайся и шагай сюда, – Кастрат направился к выходу из кабинета. У двери он снял свой испачканный халат и бросил прям на пол. Мана с интересом разглядывала Кастрата. Без формы она видела его первый раз, и он как-то резко изменился. Стал обыкновенным. Кофта, джинсы, такого встретишь в метро и ни за что не примешь за сотрудника подпольной медицинской лаборатории. Хотя – а кого примешь?
Потом аккуратно натянула худи. Медленно, прислушиваясь к ощущениям по мере того, как ткань сползала по спине. Повязка защищала хорошо.
Мана облегченно улыбнулась и направилась вдогонку за Кастратом.
В этой части клиники они ни разу не была. Для нее все заканчивалось первыми кабинетами по обе стороны коридора.
Уколы, вливания, какие-то микстуры. Или, наоборот. В детали опытов ее не посвящали. И любопытных подопытных тут не любили.
Коридор заканчивался дверью с магнитным замком, который Кастрат отпер ключ-картой, на ходу вызывая кого-то по телефону.
– Четвертая. Полностью обеззаразить. И проветрить, да… Жопа там полная, увидишь, – Кастрат рассмеялся и обернулся на Ману. – Ты, хоть и тощая, но полная жопа, – добавил он, убирая телефон.
Мана кивнула. Задница у нее была плоская, как и грудь, и насмешек об этом она успела уже наслушаться. Все время хотелось спросить – раз я вся такая кривая, что ж вы так стремитесь залезть мне в штаны? – но подходящего случая никак не представлялось. По крайней мере, ей так казалось.
За дверью, разделявшей коридор, было как-то странно чище. Все те же обшарпанные стены, неровный свет, может, чуть менее потасканный пол… Но сам воздух был прозрачнее и невесомее. Даже отдавал намеками на стерильность.
Кастрат открыл перед ней одну из боковых дверей.
– Заходи.
Он кивнул находившемуся там врачу.
– Выйди на пару слов.
Врач был Мане незнаком. Она разрывалась от попыток сразу придумать ему прозвище, рассмотреть обстановку кабинета и подслушать, о чем они говорят. Последнее победило, и она придвинулась к двери, которую за ее спиной закрыл Кастрат.
– … давно хотели, – его высокий голос было слышно чуть лучше.
– … уверен? … это… – второго врача она почти не могла разобрать.
– … оказаться, что ей все равно…
– Чем ты…?
– … Давай попробуем.
– Как скажешь, – разобрала Мана очень отчетливо и шагнула от двери вглубь кабинета. Дверь тут же распахнулась, и незнакомый врач вернулся к ней.
– Садись, – он указал ей на процедурное кресло.
С высокой спинкой на которой крепился шлем и еще какая-то аппаратура в вихре проводов и подлокотниками с зажимами и свисающими датчиками.
Мана остановилась, не дойдя пары шагов до кресла. Паук. Он будет паук. И она сейчас сама нырнет в его паутину.
– Не бойся, больно не будет. Это не для тебя. Просто садись, – он подошел к одному из шкафчиков у стены и набрал код на замке.
Мана раньше не видела, чтобы запирались шкафчики. Все двери – да. Электронными замками. Но шкафчик с обычным кнопочным кодом? Скорее подошло бы квартире, где она жила и жалким попыткам сделать вид, что от ограбления можно таким образом защитить какие-то ценности. Точнее – что у них есть какие-то ценности… Да, нестандартный замок скорее привлечет грабителей, чем отпугнет их.
Паук достал их шкафчика склянку с прозрачным препаратом. Из второго – тонкий шприц, который тут же наполнил, прямо через пробку. Придирчиво отмерил дозу.
Свет в кабинете заморгал, и Паук остановился, дожидаясь, когда скачки напряжения спадут.
Мана опустилась в кресло. Царство проводов приняло ее в себя, успокаивая безвольным отсутствием напряжения. В глазах еще чуть рябило от пляски света. Кресло было неожиданно мягким и удобным, в нем можно было расслабиться.
– Задери рукав.
Мана послушно оголила левое предплечье и положила руку на подлокотник. Уколы ей делали часто, она уже знала, что означает каждая команда.
Паук вогнал иглу под кожу, уверенно нашел вену. Красное облачко контроля, взятого в шприц, принялось расползаться по прозрачному содержимому.
Паук надавил на поршень.
Мана не успела даже ни о чем подумать. Улитка вдруг выползла из руки врача, медленная, зеленая, она все увеличивалась в размерах, приветливого помахивая Мане своими щупальцами глаз. Одно так и было длиннее другого, но улитку уже отпустило, она была добрая, приветливая и мягкая…
Мана вынырнула из темноты и распахнула глаза. Свет в лаборатории показался ей слишком ярким, она заморгала, опуская взгляд.
То же кресло. Руки свободно лежали на подлокотниках. Все было обычно, только в голове за какой-то призрачно-серой стеной толпились образы. Большие, она чувствовала, насколько они велики, но рассмотреть не могла, при попытке их опознать они быстро растворялись в тенистой глубине памяти.
Мана чихнула.
– Очнулась? – Паук вышел у нее из-за спины и заглянул ей в лицо. – Как тебя зовут?
– Мáна, – машинально ответила она, выделяя ударение.
– Сколько будет пять плюс семь?
Мана непонимающе подняла глаза.
– Ответь мне на несколько вопросов, хорошо? Это важно, – Паук выпрямился, нависая над ней.
– Ладно.
– Сколько будет пять плюс семь?
– Двенадцать.
– Двенадцать умножить на тридцать два?
– Чего?
– Постарайся.
Мана задумалась.
– Получается… Триста шестьдесят плюс двадцать четыре… Триста восемьдесят четыре.
– Когда ты хочешь пить, ты пьешь…?
– Воду. Простую воду.
– Какова формула воды?
– Н₂О, – Мана начала скучать.
– Сколько тебе лет?
– А можно мне воды? – вдруг решила она. И почувствовала, как все пересохло во рту. Наверное, уже давно.
Паук посмотрел на нее и вскоре вернулся со стаканом. Чистым стаканом прозрачной воды, Мана даже засмотрелась на него. Потом спохватилась и жадно выпила.
– Так сколько тебе лет?
– Семнадцать.
– Хорошо. Очень медленно встань, не делай резких движений.
Мана поднялась, опираясь правой рукой на подлокотник, потом выпрямилась. Ее взгляд скользнул по халату Паука и остановился на его ботинках.
Ботинки. Она сразу не заметила. Кто сейчас ходит в ботинках? А он модник, оказывается…
– Подними руки в стороны.
Мана изобразила какое-то подобие распятой фигуры, почувствовав себя вдруг очень неловко.
– Закрой глаза.
Она глубоко вздохнула и подчинилась. В темноте билось ее сердце. Тук-тук.
– Коснись носа указательным пальцем правой руки. Хорошо, теперь левой. Подпрыгни.
Прыгать в темноте было странно и, приземляясь, Мана прижала руки к груди.
– Можешь открыть глаза.
– А что вы сделали? – наконец пробормотала она.
– Да ничего особенного. Ты просто отрубилась на пару часов, и все.
Сердце у Маны забилось с удвоенной скоростью.
– Пару часов? Мне нужно домой.
– Можешь идти, – усмехнулся Паук. – И обязательно выспись. Ложись сегодня спать как можно раньше. Вернешься ко мне послезавтра. Поняла?
– Мне обещали денег. Вдвое больше обычного.
Паук вынул из кармана несколько купюр и протянул ей.
– Так хватит?
Мана быстро пересчитала деньги.
– Да, – она направилась к выходу из кабинета.
– Погоди, ты же не выйдешь, – Паук пошел перед ней, чтобы открыть дверь, ведущую в привычный коридор.
Тáнга. Она обещала ей скоро вернуться, кто ж знал, что пройдет два часа?!
Мана почти бегом выбежала из клиники и вытащила телефон. Внутри помещения он не принимал, что всегда ей мешало – отсутствие Интернета при ожидании в коридорах бесило.
Так и есть, несколько сообщений.
«Ты где?»
«Куда пропала?»
«Купи по дороге хлеба и макарон» – это уже от мамы.
Мана на ходу набрала Танге ответ «Сук, застряла на опыте, уже еду» и поспешила в сторону метро.
Она привычно нырнула в вагон. Толчея тел сжала ее со всех сторон, и Мана ощутила каждый свой странный прыщ на теле. В носу зашевелился призрак гнойного запаха, тут же всплыв кислым привкусом желудочного сока на языке.
Она сжалась, прикрывая грудь руками, стараясь их выставить вперед теми местами, где кожа не была поражена. Слишком много людей. Слишком тесно. Мана, сдерживая дыхание, наметила себе маршрут к ближней стене вагона и, стараясь вобрать внутрь одновременно и живот, и спину, медленно начала прокладывать себе дорогу.
Конечно же, пропускать ее никто не собирался. Люди нависали, толкали локтями, от каждого нажатия сердце пропускало удар в ожидании того, что сейчас очередной гнойник лопнет и смрад разнесется по всему тоннелю, опережая движение поезда и вынуждая людей отпрянуть от края платформы.
«Ну, почему?» – билась в голове единственная мысль. Хотелось вырваться, раствориться, пропасть – что угодно, лишь бы это закончить. Она решительно дернулась несколько раз и, наконец, прислонилась спиной к стене, так и оставив руки выставленными перед собой.
Вагон продолжал покачиваться, аморфная масса тел вокруг нее старательно не обращала внимания на всего лишь еще одну девчонку.
«Если бы вы знали…»
Но никто равнодушно ничего не знал.
Ей вспомнилось лицо Паука. Спокойное, обходительное, что было в нем? Что-то лишнее. Что-то, что не совмещалось с образом приятного доктора. Что-то… Страх? Или вина? Что он сделал? И о чем они договорились в коридоре?
Мана прижала локти к животу и мысленно осмотрела свой пах. Вроде, никаких ощущений. Если тебя одевал кто-то другой, это будет заметно… Тогда что же? Зачем было ее вырубать?
Мысли колотились в голове. Воспоминания о странных, массивных и скрытных образах в ее голове. Что ей привиделось во время отключки?
Улитка. Последнее, что она помнила. Паук и улитка. Надо будет ее навестить, посмотреть, как она там.
«Зачем я все это думаю? Мне нужно не забыть просто купить дурацких макарон. Прийти домой, выслушать от Танги, как я ее бессовестно бросила. Потом придет мама, мы приготовим ужин, дождемся отца и поедим. И я смогу забраться к себе под одеяло и просто уснуть.»
Мана закрыла глаза и вздохнула. Точно, все, что ей надо – это, наконец, нормально поспать. Лечь сегодня рано-рано.
Темнота под веками колыхалась, пересыпаясь искрами и разводами света. И где-то за ними нависли массивные, неуловимые тени. Вдруг ей стало очень хорошо – маленькой девочке, окруженной таинственными великанами. С ними было даже уютно.
Дождавшись своей станции Мана осторожно пробралась сквозь толпу и облегченно выдохнула, шагнув из вагона. Перед носом маячил какой-то объемный рюкзак, Мана с удовольствием следовала за ним, не приходилось прокладывать себе дорогу через толпу.
Пока, наконец, не уперлась в него с размаху всем лицом. Владелец рюкзака даже не покачнулся, решая какие-то свои дела.
Мана тихо чертыхнулась, немного подождала, но движение рюкзака не возобновилось.
Пришлось самой пробираться к нужному эскалатору. Руки к груди, зачем-то все еще втягивая в себя спину. Без прикрытия Мана опять почувствовала себя незащищенной. Даже хуже, чем голой. Каждый нерв напряженно звенел в ожидании резкой вспышки боли. Еще несколько шагов…
Мана утвердилась на движущей ступени и снова выдохнула.
Так скоро войдет в привычку – минуты напряженного звона, только не в ушах, а по всему телу, выдох, недолгий отдых…
Она снова проверила сообщения. Танга не отвечала.
Опять обиделась. Мана представила ее – с поджатыми губками, односложно отвечающую на извинения. Интересно, надолго в этот раз?
Черт, черт, черт. Чем бы задобрить сестричку? Явно не макаронами…
Ну, она же не знала, что застрянет так надолго!
Мана почувствовала нарастающее давление слева. Объемный рюкзак прокладывал себе путь вверх по эскалатору. Она машинально покрепче схватилась за поручень, чтобы ее не сильно наклонило вперед. Задержала начинающееся падение.
Рюкзак, улучив момент статики, зацепился за заднюю сторону ее левого плеча. Еще надавил, проталкивая вперед и вправо. Секунда борьбы с поручнем за равновесие и мир снова взорвался. Яркий, пронизывающий, ржавый цветок поджег нервы и импульсы электрическими сороконожками рванулись под кожей от левого плеча к шее, спине, прогрызая себе дорогу к позвоночнику, пояснице, шее, расцветая колючей проволокой в мозгу.
Ударом бича боль прошлась от копчика до макушки, вылетая из нее куда-то ввысь. Распускаясь над головой и осыпаясь томно-рыжим пеплом, молниеносными мурашками по всей коже.
У нее даже не хватило сил вскрикнуть, воздух оказался слишком плотным, легкие забыли, какое движение они делали сейчас. Вверх? Вниз? Вдох или выдох? Диафрагму стянуло плотная судорога, не дающая мышцам шевельнуться.
Рюкзак, сделав свое дело, миновал ее, отталкивая к поручням следующего человека. И следующего. Равномерно, ритмично, неумолимо.
Мана выпрямилась, схватилась рукой за поврежденное плечо и с размаху въехала пальцами в теплую, пульсирующую лужу, просачивающуюся сквозь ткань худи. Слезы, наконец, выступили из глаз и дыхание с резким шумом возобновилось. Воздух рвался в легкие, и Мана с усилием впустила его сквозь сжатые зубы.
Обхватила плечо покрепче ладонью. Так тоже было больно, но это была какая-то успокаивающая боль. Тянущая, плотная, вжимающая все в себя обратно. Локализованная. Дающая понять, что с Маной, в принципе, все в порядке, можно дышать, смотреть и ходить. Просто очень болит левое плечо. Она еще сильнее сжала ладонь, боль забилась, запульсировала под ее пальцами. Да, вот она, здесь и только здесь. Было приятно это чувствовать. Пойманную худыми пальцами, прирученную боль.
– Бля, чего за пиздец?! – Мана почувствовала резкое движение сзади. Образовывающийся вакуум за ее спиной.
Она сжала плечи и отвлеклась от боли в руке. Тут же почувствовала наступающий запах. Тухлого, вязкого гноя.
Она не думала, просто, продолжая зажимать руку, рванулась вслед за рюкзаком. Чуть развернулась правым боком по движению, в надежде оставить запах за собой. Где-то сзади, в глубине метрополитена.
«Макароны сегодня купить, похоже, не судьба» – мелькнула в голове мысль. И так и застряла. Думать о еде совсем не хотелось, она напоминала о привкусе желчи во рту, но перестать не получалось.
«Вломит мне Танга, это ж всю квартиру можно провонять.»
Мана принялась считать ступени, мысленно подгоняя рюкзак. Толпа внизу шумела все громче.
– Ты, блин, сколько не мылся?! – Мана обрадовалась. Ну, да, что такого может сделать мелкая девчонка? Конечно, это большой немытый мужик с рюкзаком. Все логично.
Ступени закончились. Быстрее, обогнать, проскочить турникет, дальше по улице.
Мобильник в кармане звякнул, но доставать не хотелось. Руки слишком удобно были расположены – левая строго вниз, правая надежно держит ее за плечо. Быстрее.
Она даже несколько раз немного пробежалась, подгоняемая бурей чувств. Что сказать, как все исправить…
Только не лифт. Слишком мало места, слишком спертый воздух, слишком много запаха.
Мана потопала по лестнице. В конце концов, всего лишь восьмой этаж.
Она вспомнила, как в детстве очень жалела, что они живут так низко. Прекрасно было бы жить где-то в высоте этого муравейника. Этаже на двадцать пятом. Больше неба, больше пространства и на все можно смотреть сверху вниз. Подножье колодца было не таким привлекательным.
Хорошо, что ее мечты не сбылись, решила она, подбегая к двери квартиры.
Нажала на кнопку звонка.
Подождала, пока атмосфера вокруг не стала раздражительно-удушливой, и позвонила еще раз, более нетерпеливо.
Прошлась по лестничной площадке, и все-таки разжала руки, вытаскивая из кармана мобильный.
Сообщение было от мамы, она не стала его читать.
Выудила из другого кармана ключ-карту и вернулась к своей квартире. Магнитный замок щелкнул, но дверь не поддалась.
Она удивленно толкнула ее еще раз.
Танга иногда запиралась на щеколду, но всегда открывала ее к приходу кого-то из семьи.
Мана взялась за телефон.
Длинные гудки, слишком редкие, слишком неторопливые.
Сердце стучало все быстрее, несмотря на предыдущую панику, подъем по лестнице, еще нашлись какие-то запасы в скорости хода.
Мана закрутилась на месте.
– Танга? – позвала она через дверь.
Что происходит и что случилось? Танга давно не отвечала ей. Что она там делает в пустой квартире?
Мана приложила ухо к двери и позвонила еще несколько раз. Звук звонка, непривычно громкий, чуть искаженный металлом, падал в пустую тишину. Только звонок и стук сердца.
Хотя, если прислушиваться, звуков было, конечно, больше.
Ее дыхание, разбивающееся о стальной лист двери. Движение лифта в шахте. Где-то у соседей играла музыка, у кого-то шла программа новостей… или фильм? Слов она не разбирала, голос был монотонным. Странное кино про гипноз?
«Черт, что за бред…»
Мана отвлеклась от звуков. Отчаянная необходимость что-то делать и застаивающийся запах тухлятины подгоняли к движению. Она вернулась к лестнице и вышла на балкон у мусоропроводов. Высунула голову и заглянула направо.
Сначала соседская лоджия, потом уже их. Ей давно хотелось попробовать перелезть. Только наоборот, из квартиры на волю. В какое-нибудь неподходящее время, посреди ночи, когда родители спят… Только вот лоджия выходила как раз на родительскую спальню и вариант как-то прокрасться отпадал, мать спала очень чутко. Даже слишком, иногда ее внимание привлекали самые незначительные звуки.
Да и она была остеклена, как и соседская. И реального варианта так проползти не было. Только – влезть сначала к соседям, пройти по балкону, потом перелезать второй раз.
Мана попробовала ближайшее окно лоджии. Конечно же, заперто, если вообще умеет открываться…
Она вернулась к двери, еще раз приложила ключ-карту и толкнула дверь рукой. Потом еще сильнее. Отступила на несколько шагов и с размаху ударила левым плечом.
Дверь вздрогнула. И только тут Мана вспомнила, что она открывается в обратную сторону.
Ей полдня было слишком больно, решила она. Что хочешь забудешь. Даже дорогу в родной дом.
Она схватилась за ручку, почувствовала что-то липкое под пальцами и удивленно посмотрела на свою ладонь. Потом перевела взгляд на свой левый рукав. Худи было насквозь пропитано смесью гноя, крови и, наверное, чего-то еще, цветов много, не все из них были понятны.
Недолго думая, Мана обтерла руку о многострадальную одежду, все равно стирать, какая разница.
И дернула дверь на себя. Лязгнула запертая щеколда.
Мана моргнула, сообразив, что про щеколду она поняла сильно раньше, чем услышала этот звук.
Не важно.
Она потрясла дверь, грохот заполнил подъезд. Уже было плевать. Та чуть двигалась, буквально на полсантиметра, интересно, кто-то вообще проверял, держит ли эта щеколда?
Уже сантиметр. То ли щеколда гнулась, то ли винты выходили из гнезд – не важно.
Она очень устала. Уже не было сил думать, чувствовать, просто – сломать эту чертову дверь. Сломать чертову дверь.
Войти домой, стянуть вонючую одежду, обнять Тангу и уснуть.
Она дергала что было сил, надеясь, что ручка не оборвется. А если она вырвет дверь целиком, вместе с петлями?
«Если меня придавит сегодня дверью, то лучше бы окончательно. В жирную, вонючую лепёху. Достойный финал дебильного дня.»
Она уперлась ногой в стену и потянула. Так было хуже, сил явно не хватало, и она вновь принялась греметь дверью.
Что с Тангой? От такого шума и на первом этаже уже все проснулись…
Вдруг что-то словно звонко лопнуло по другую сторону двери, и та подалась еще на целый сантиметр.
Ближние к косяку винты не выдержали и вылетели, ненадежно прикрученные металлом на металл.
Мана словно увидела – щеколда топорщится, упираясь уже только дальним углом в поверхность двери, цепляется за паз, в который ее втолкнула Танга, словно мостик, старающийся сохранить ненадежную связь между…
Она не додумала, просто рванула, сильно, но ожидая, что дверь сейчас полетит на нее.
И вошла в квартиру.
Ладони саднило, словно она мыла руки кипятком с наждачной бумагой. Почему-то сильнее всего ныли предплечья.
Но Мана решила, что удивляться будет потом. Машинально вернула правую руку на левое плечо. Да, так болит чуть меньше.
– Танга! – полувопросительно позвала она. Машинально закрыла за собой входную дверь, не развязывая шнурки скинула кроссовки и пошла в их комнату. Несколько шагов направо от входа, заглянуть в раскрытую дверь…
Там никого не было.
– Танга, ты где? – позвала она еще громче и направилась на кухню. Снова через прихожую, несколько шагов в обратном направлении. По пути думала заглянуть в санузел, но повернув в небольшой коридорчик, ведущий на кухню, замерла. Танга лежала на полу около стола, Мана видела только ее ноги, и они были слишком неподвижные. Эта неподвижность была заметна, бросалась в глаза. А за ней было что-то, что никак не получалось увидеть. Или понять, что это такое.
Мана медленно, не желая приближаться, прошла несколько шагов. Быстро-быстро заморгала глазами, высушивая их, чтобы все увидеть.
Сжала их и распахнула.
Время слово побежало назад, окружающее пространство на мгновение покрылось мелкой рябью проскальзывающих секунд. Остановилось и пошло снова.
Мана видела. Отчетливо, словно это происходило прямо перед ее глазами.
Танга открывает холодильник, с нижней полки просыпаются замороженные ягоды. Раскатываются по полу. Пакет прорвался, когда кто-то доставал что-то в предыдущий раз. Не обращая на это внимания, сестренка набирает в тарелку немного остатков разной еды. Красиво и аккуратно их раскладывает. Любуясь тем, что получилось, Танга идет обратно в комнату. Держит тарелку двумя руками, чтобы донести в целости и сохранности. И, когда поскальзывается, думает прежде всего о ней. Крепко вцепляется обеими руками, чтобы не разбить.
Кухня небольшая, падать особо некуда, и Танга с размаху налетает головой на угол стола. Удар сильный и неудачный. Она замирает на полу, все же выронив тарелку и та разбивается, разметая драгоценную еду по плиткам. Следом за ней начинает растекаться кровь из рассеченной кожи…
Время возвращается на место. Мана медленно, совершенно не веря происходящему, и не придя с себя от неожиданного видения, подошла и присела рядом с сестрой. Неуверенно потрогала ее рукой за шею.
Пульс бился как-то мелко и нерешительно, но Мана чувствовала робкую жизнь под своими пальцами. Опустила руку чуть ниже, стараясь уловить дыхание сестры. Заметила, что оставляет на ее кожи следы. Все те же, бело-желто-коричнево-черти-какие разводы. Ей стало очень неловко, как же так, испачкать свою малышку… Она опять вытерла руку. На несколько секунд сосредоточилась, поняла, что грудная клетка сестры двигалась, наверное, даже равномерно, и снова взялась за телефон.
Отвернулась, стараясь не смотреть на Тангу. Словно, если этого не видеть, то все будет хорошо.
Приветливый казенный голос робота впился Мане в ухо.
– Добрый день, муниципальная служба чрезвычайных происшествий вас слушает. Какой у вас вопрос?
– Моя сестра упала и теперь не шевелится.
Чуть заметная пауза на том конце линии.
– Уточните, пожалуйста, с чем именно связано ваше обращение.
– Травма черепа, – Мана вспомнила, как их учили в школе. На уроках по обществознанию она не особо любила бывать, но этот материал прочитала. Все ее одноклассники его с интересом читали, рассуждая, кто кого должен тренировать – человек роботов или роботы человека? В жизни пока побеждала последняя версия.
Еще пауза. Сердце колотилось о ребра будто в надежде вырваться из душной клетки.
«Ну давай же, тупая железяка!»
– Потерпевший в сознании?
– Нет.
– Наблюдаются признаки жизни?
– Слабые.
Еще, еще вопросы.
«Что тебе надо, стальная дура?! Чего тебе не понятно…»
Мана невольно задумалась, что вообще робот не стальной. Конечно же. Пластик, кремний, медь, что там еще?
«Надо успокоиться. Танга жива, все будет хорошо.»
На телефон пришел вызов по второй линии. Мама.
«Черт, я же даже не прочитала…»
Мана замерла, не решаясь ни принять, ни сбросить вызов. Просто тупо уставилась в экран неподвижным взглядом.
– Охарактеризуйте характер повреждений.
Мана спохватилась и принялась отвечать дальше.
Наконец, вызов от матери пропал.
– Назовите адрес по которому необходимо…
– Мураве… – попыталась перебить Мана, но осеклась.
– … выслать бригаду скорой помощи, – неумолимо договорил автомат.
– Сектор Д12, улица Ильинская, дом 24, квартира 62.
– Пожалуйста, не пытайтесь переместить пострадавшего. Ваш запрос поставлен в очередь, состояние очереди вы сможете уточнить в приложении «Моя Москва» в личном кабинете пользователя, с чьего номера поступило обращение. Благодарим вас за сотрудничество!
Безадресный оптимизм и бравые интонации бесили. Мана подождала еще секунду, мобильник щелкнул и вызов прекратился.
«Это все? Я все сделала?!»
Она опустила взгляд и нежно провела рукой по волосам сестры.
– Сейчас все будет хорошо. Они приедут и все будет хорошо…
Коричнево-зеленые следы от прикосновения ее ладони вернули Ману к действительности. Она оглядела себя и бросилась в санузел. Встречать врачей в таком виде показалось совершенно неприличным.
Попросить их обработать рану? Еще начнут задавать вопросы…
Мана стянула худи, несколько раз выматерившись, когда заскорузлая ткань отлипала от раны.
Вид был странный. Не маленькая рана, которая образовалась бы от царапины на коже, пусть и глубокой. И это уже совсем не походило на прыщ, какими они казались вначале. Кожа лопнула в нескольких направлениях, обнажая приличный участок гнойного мяса.
Мана пробежалась глазами по животу. Гнойники напухли, кожа над ними словно истончилась, приобрела странный, песочный оттенок с какими-то зелеными размывами.
«Сука, даже мази никакой не дал…»
Мана открыла шкафчик над раковиной, в котором стояло большинство лекарств. Еще что-то было в родительской спальне, но там особые примочки для матери, наверное, ничего полезного.
Бинта было мало.
Может быть, надо как-то забинтовать Танге голову? Или что делать? Она подумала, что не посмотрела, идет ли еще у сестры кровь и вернулась на кухню.
Травма явно была с той стороны головы, которая лежала на полу. Трогать сестру Мана боялась, просто стояла и смотрела, не увеличивалась ли лужица крови. Вроде, нет. Или ей так только казалось?
Черт, черт, черт…
Она шагнула обратно в санузел.
В аптечке ей приглянулась только перекись водорода. Старое и надежное, как говорил отец. Всегда лучше использовать старое и надежное. Раньше она всегда смеялась над его нелюбовью к изменениям мира. Сейчас подумала, что начинает его понимать. Если бы у нее был не какой-то новый вирус… Или как там говорил Кастрат?
«Ты все равно не поймешь…» – ну, да, так и было.
«Если начнут лопаться, сразу приходи,» – она уставилась на свой живот, представляя, как опухоли еще разрастутся и потом начнут покрываться трещинами, взрывая кожу и выплескивая наружу свое содержимое…
Спину свело, между лопаток пробежала судорога. Мана передернула плечами, стряхивая наваждение.
«Ладно, решайся уже!» – она надавила на флакон и перекись тонкой струйкой брызнула на раненый участок, пенясь, стекая вниз уже темноватыми потоками, вымывая гной и что там еще было из раны.
«Блядь, ой, мамочка!» – слова закончились. Уже не было сил ни плакать, ни кричать. Она просто стискивала зубы, пока боль не начала превращаться во что-то приятное. Что-то, что заполняло ее, фиксируя в одном моменте, яркое, вымывавшее из головы все мысли…
Она уже хотела эту боль. Чтобы вместе с ней из Маны вышло все – зараза из раны, оправдание за все происходящее, отчаяние…
«Черт, надо же перезвонить маме, она убьет меня» – эта мысль вернула ее к происходящему.
Мана, как могла, обвязала бинт вокруг плеча и закрепила подвернувшимся пластырем. Выглядело криво и ненадежно, но ничего другого она придумать не смогла.
Бросив худи на стиральную машинку, Мана пошла в комнату одеваться. Почти сразу вернулась, глядя на вонючую одежду. Запихнула ее в машинку, и запустила стирку. Привычным, почти рефлекторным действием. Не думать было хорошо.
Потом, наконец, пошла одеваться. Даже звонить матери казалось уместным только в приличном виде. Мана надела самую просторную футболку, что у нее была, с принтом обложки одного из альбомов группы Morbid visions, любопытным парафразом Мунка и Босха одновременно. Отец особенно не любил эту ее одежду, всегда кривился, когда видел, как она выскакивает из квартиры в мешковатом, обвисающем балахоне. Так что дома она ее не носила. Но она была просторная и почти не касалась кожи.
Так, задержалась в клинике, у нас все в порядке. Макароны!
«Сбегаю, как врачи уедут, только бы успеть!»
Мать взяла трубку после второго же гудка.
– Где тебя носит! Что вы все мне не отвечаете? Родила на свою голову, две вертихвостки, ни о чем не думаете никогда!
Мана зажмурилась, крепко-крепко, ожидая, когда можно будет вставить слово.
– Отец на работе допоздна, а я застряла! Эта чертова штука больше не двигается, стою уже битый час около лавки и не туда ни сюда! Что за бракоделы, подсовывают народу поди знай как сделано!
Весь заготовленный монолог улетучился у Маны из головы.
– Мама, что случилось?
– Вышла с работы, почти дошла до остановки и стою! Не могу двинутся, прям на ходу замерла, хорошо, не упала. И все, так и торчу тут, как дура.
– Идти не можешь?
– Вот я тебе что сейчас говорю? Протез этот заклинило.
– Ты на какой остановке стоишь?
– Ну на какой я могу стоять? На углу, у фабрики.
– Мамочка, я скоро приеду!
– Да уж, будь добра, сделай милость, явись ко мне. Не понимаю, что этой чертовой штуке надо.
Ехать Мане было чуть больше часа.
– Хорошо, хорошо, я сейчас поеду к тебе, не волнуйся, все будет хорошо! – ей очень захотелось вдруг самой, чтобы все стало хорошо. У нее, у Танги, у мамы… Чтобы все это вдруг… именно вдруг, нужно было – прям сейчас, сию секунду, вот она моргает, вот открывает снова глаза…
Что можно сделать для Танги или матери Мана не понимала. Она не врач и не мастер по ремонту экзопротезов. Она просто… Дальше Мана не могла придумать. Выходило, что просто непонятное никто. Чуть-чуть школьницы, немножко меломанки, капельку бестолковости. Ну и все.
И ей очень захотелось, чтобы все закончилось. Прям, вообще все. Она присела на колени около Танги и принялась нежно ее поглаживать по руке, следя за ее дыханием. Робким, еле заметным, но настойчиво пробивающимся в этот мир.
Мана шептала что-то бессмысленно однообразное: «Доктор сейчас приедет и все станет хорошо», просто чтобы не думать о времени.
Звонок раздался так неожиданно и громко, что она даже растерялась. Подбежала к двери и впустила внутрь пожилого врача, с выражением лица уставшим и совсем не профессиональным.
Он шагнул внутрь и повел носом, потом пожал плечами:
– Где тело?
«Тело?» – Ману передернуло.
– Она на кухне, – она повела рукой, показывая направление, но не решаясь идти впереди, чтобы не загородить дорогу.
Врач неспешно двинулся в нужную сторону.
Удивленно посмотрел на лужу еще не застывшей крови, присел на колени, вызывая у Мани флеш-бек о собственных действиях, нащупал пульс на шее Танги.
– Так она жива… – удивленно констатировал он.
– Да, вы же ей поможете?
– А воняет тогда что? Где родители?
Родители… Ману кольнуло воспоминание, что надо очень-очень спешить.
– На работе.
Врач встал и повернулся к Мане, одновременно выуживая из кармана рацию.
– Носилки в квартиру, – бросил он в микрофон.
Мана удивилась. Рация смотрелась очень анахронично, она не понимала, почему медслужба ими пользуется. Выражение ее лица было настолько растерянным, что доктор к полуулыбкой объяснил:
– Их не глушат, поэтому они удобнее, – он открыл принесенную с собой папку, явно готовясь что-то записать.
Ну, конечно же.
– Так откуда у тебя этот запах? – не глядя на нее, врач потянулся к авторучке в нагрудном кармане, осматриваясь в поисках места, где бы он мог присесть.
Не найдя ничего на кухне, он снова взглянул на Ману.
– И что мы молчим? – он шагнул к ней.
– У меня это… – она растерялась, чуть отступая, доктор придвигался к ней с выражением очень странным – усталости, раздражения и подозрительности одновременно.
Паника накатила на Ману, лишая ее возможности что-то соврать. Единственная мысль, которая осталась у нее в голове, была о том, что нужно быстрее помочь матери. Все равно, хуже, чем ее скандалы, ничего случиться не сможет.
Мана подняла на животе футболку, показывая врачу странные фурункулы.
– Они, когда лопаются, неприятно пахнут…
Доктор машинально начал делать шаг назад, но прервал себя на половине движения. Качнулся, возвращаясь в исходное положение.
– Так, ты поедешь с нами, – он снова поднес рацию к губам.
Мир задрожал. Примерно, как в тот момент, когда она впервые увидела Тангу в крови на полу, только в этот раз стрелки побежали вперед, по целому лабиринту вариантов.
Удивляться Мане было некогда. Она просто предполагала разные варианты своих действий и смотрела, смотрела…
Она отшатывается, он хватает ее за руку.
Она просто стоит и это еще страшнее, потому что санитары с носилками уже входят в подъезд и к матери она не попадет.
Она отталкивает его, он хватает ее еще крепче.
Она бьет…
Не то, не так…
Сразу несколько ее отражений заполнили пространство. Она видела – как двигаются ее руки, ноги..
Наконец-то.
Мана чуть помедлила и ударила.
Ровно так, как видела это доли секунды назад – назад, сбоку в левое колено.
Пальцы на ноге дернуло болью, но врачу досталось сильнее – он с неловким криком на пол, в пародии на просительную позу, хватаясь руками за поврежденную ногу.
Мана развернулась и подхватила кроссовки. Распахивая дверь, обернулась назад:
– Вы должны ее спасти! Слышите? А то я вас всех разыщу!
Никакой другой угрозы она придумать не успела и зашлепала босыми ногами по лестничной площадке.
Лифт ей сегодня был явно не друг, она проскочила его и понеслась по лестнице, перепрыгивая ступени. Пятки, лишенные привычной внешней амортизации, тут же заболели.
«Всего лишь жалкая пародия на боль,» – пронеслось в голове у Маны, но через несколько этажей она остановилась и судорожно обулась.
Надо было взять куртку – зачем-то подумала она.
Мозг возвращался к привычной работе, подкидывая ее мысли, начавшие раскручиваться маховиком.
Успеть, чтобы не перехватили. В метро, а потом и не найдут.
Пока не найдут. Доедет до мамы…
Надо позвонить Регосу.
Она выскочила на площадку первого этажа. Двери лифта как раз закрывались, и Мана невольно бросила туда тревожный взгляд.
Синий халат, спина, звук какого-то неспешного разговора…
Она картинно перевела дух и первый раз за день широко улыбнулась. Несколько раз торжествующе бросила факи обеими руками в сторону лифта и заторопилась из подъезда.
Вздрогнула, увидев машину «Скорой помощи» прям у крыльца. Водитель беспечно курил, облокотившись о фургон, но Мана рефлекторно заторопилась, пряча взгляд.
«Почему люди всегда так делают?» – мелькнуло в голове, – «Когда думают остаться незамеченными, усиленно стараются не смотреть… Я не вижу, значит, меня не видят… Мы все страусы» – пришла она к смелому выводу, – «Хотя, вроде, страусы так не делают. Видимо, они поумнее нас».
Она повернула за угол дома и побежала. Сначала – к ближайшей станции, но, решив, что там ее скорее всего будут искать… Будут же? Блин, она изувечила врача, интересно, ее за это посадят? При исполнении, все такое…
Мысли путались, как и ее маршрут. Пешком можно было добраться только до двух станций метро и она, наконец, выбрала дальнюю.
На полпути свернула в один из дворов и набрала вызов в телефоне.
– Привет! – заторопилась она, как только гудки прервались и связь установилась.
– Ну, здравствуй, – голос Регоса, как всегда, немного пугал. Было в нем что-то, ну, не такое. Как и в самом Регосе. То есть, он был отличный, всегда выручал, знакомы уже тысячу лет, но Мана всегда чувствовала какой-то дискомфорт при общении с ним. Хотя они уже не один раз пили по вечерам в парке, влипали в пару историй, но что-то было в нем… чужое. Незнакомое и непонятное.
– Ты мне очень-очень-очень нужен! Прям очень позарез вообще. Ты сможешь приехать к фабрике?
– А в чем, собственно, дело?
Точнее, она даже не дала ему договорить эту фразу. Мана знала, что он спросит, и перебила примерно на середине.
Хотя прервать Регоса – дело нереальное. Просто они говорили одновременно, он – конец предложения, она – начало.
– У мамы протез сломался, она стоит в нем на остановке. Ее надо забрать. Ты же сможешь приехать?
– Ого. Не шутки. И куда мы ее и как?…
Мана нетерпеливо нарезала круги вокруг детской площадки. Она знала – это не к ней вопрос, сейчас он все решит, просто ему нужно время. Чертовски много времени!
– Он же порядочно весит, придется ее вынимать…
– Я в метро захожу, мне к ней надо. Приедешь, да, договорились?
– Хорошо, сейчас поеду, да. Дело важное.
Мана мгновенно сбросила вызов, торопясь продолжить путь, и тут же ей стало очень стыдно. Надо было хотя бы спасибо сказать… Вот она криворогая свинья. Надо будет много-много раз его поблагодарить, когда она его увидит. И извиниться. И… и еще куча каких-то обрывочных мыслей, как там Танга, как вообще сказать об этом матери, главное – когда?
Все же будет хорошо?
На входе в метро она привычно вытащила из кармана карту и замерла.
«Хорошенькое дело – путать следы и приложить на входе ученическую карту с моей фамилией… Черт!»
Мана воровато осмотрелась.
Скучающий охранник поглядывал, скорее, в свой смарфон, чем в мониторы, конечно, но камеры, вероятно, засекут движение, если она попытается проскочить за кем-то через турникет.
Мана потопала к кассам. Автоматы уже давно не принимали наличные, но вдруг повезет?
– Извините, пожалуйста… – на нее даже не смотрят.
– Извините, вы не могли бы… – еще одна голова отворачивается.
Мана повела взглядом по редкому потоку людей, заходящих в метро.
Нет.
Нет.
Вот. Молодой парень, она почти бросилась к нему.
– Извини, слушай, – он испугано остановился. – у меня только наличка, можешь мне билет купить?
Мана протянула в его сторону купюру.
– Даже сдачи не надо…
– Давай, – смущенно буркнул он и подошел к автомату. Потом протянул ей билет и так же в пол ответил, – не надо мне твоих денег.
– Да возьми, ну, – она нелепо тыркнула деньгами в его сторону.
Парень замотал головой.
– Берешь билет?
Мана растеряно приняла пластиковую карточку. И несколько секунд стояла, глядя на торопливо удалявшуюся спину.
– Спасибо, – почти шепотом бросила она вслед.
В вагоне метро она опять прислонилась затылком к стене и закрыла глаза. Бежать было некуда, заняться было нечем… и внутри, все нарастая, начал метаться какой-то не оформленный, бессловесный крик. Он зарождался в центре живота, бился о клетку кожи, отражаясь обратно, опять отскакивал, закручиваясь в спираль, поднимался выше, в голову, где звук становился звонче и громче, резонируя о череп. Какая-то неподвижная судорога пробегала внутри ее тела, и она совершенно не знала, что ей делать. Как от нее избавиться. Куда ее деть.
Она решила не бороться. Мана просто отдалась этим ощущениям, раскручивая их внутри, потом – воображая, как она вертится волчком внутри вагона и орет. Громко, бессвязно, болезненно…
«Выспись сегодня получше,» – так, вроде, ей велел Паук? Она усмехнулась вслух, маленькое представление для самой себя, смешок наигранного сарказма. Да уж, выспаться у нее получится непременно. Только этим и будет заниматься.
Паука, конечно, никто не звал Пауком. На работе они не использовали имен, при приеме им всем были назначены номера и велено было соблюдать строжайшую секретность. Они соблюдали. Для собственной же безопасности, подпольная экспериментальная клиника дело не шуточное, если их накроют…
Но по номерам они тоже друг другу не обращались. И кличек не давали.
Только у Дворецкого было прозвище. Потому что он был нелепым, вульгарным и не просто большим там или полным, нет, совершенно запущенно жирным человеком. Его часто поминали в разговорах. Скажи Дворецкому. Попрошу Дворецкого… Кто придумал эту кличку – Паук не знал. Но все пользовались ей очень охотно, находя весьма ироничной. Если бы Паук узнал, что Мана называет Дворецкого Слизняком, то с удовольствием бы согласился.
А друг друга персонал называл просто – ты, и, конечно же, Смотри или Слушай. Самые универсальные и популярные имена.
По номерам их называло только незримое начальство. В звонках, сообщениях.
– Девятый, вам следует…
Речи всегда было вычурно-формальные, как будто кому-то доставляло удовольствие общаться таким не живым, сложно-составленным языком. Кому именно – Паук не знал. Он не имел ни малейшего представления, на кого и зачем работает. Старался делать вид, что его это не интересовало. Конечно, это было вранье. Весьма интересовало, но только в качестве абстрактного вопроса. Да и платили так себе, честно говоря, никаких мифических золотых гор при работе на мафию. Может, это и не была мафия. Как бы то ни было, работу по специальности найти было очень сложно. У Паука так и не получилось.
К тому же, в клинике было много плюсов. Никто не лез в дела другого. Приходилось делать что-то вместе, что-то знали о работе друг друга, но – только прикасаясь по краешку, не особо стараясь погружаться. Вопросы задавать или не хотели, или ленились.
И, конечно же, все двери кабинетов запирались. В любое время и на любое время. Что Паука очень устраивало.
Вначале он охотно, и даже с энтузиазмом, пользуясь этими условиями, насиловал пациенток, что были в отключке. Были они часто, даже если в этом не было особой необходимости, препаратами их снабжали в достатке. Потом все реже.
Потом его это вообще начало, скорее, раздражать. Безвольность голого тела, которое не очень-то просто ворочать на кушетке или в кресле. Хуже, чем у куклы, потому что тяжелее, суставы слишком гибкие, тела слишком аморфные.
Это неудобно – признался себе, наконец, Паук. Ему приелось. Уже были молодые и не очень, худые, полные. Скучно.
Но совсем не пользоваться безнаказанностью положения он не мог. Новая игра была вычурнее. Он раздевал их. Кого-то – частично, кого-то полностью, разглядывал, рассматривал, и – запоминал. В день он выбирал одну пациентку. Или – клиентку. Или кто они тут, безропотные подопытные существа, за скромную сумму денег позволявшие непонятно кому испытывать на них неизвестно что.
Он старательно запоминал ее формы, изгибы, впадины, иногда – старательно ощупывал. И вечером мастурбировал, сочиняя себе новую историю. Где они были: в постели, на пляже, в машине… Как она ему отдавалась: страстно или испуганно. Охотно – или наоборот. Но, главное было – наполнить эту историю теми эмоциями, которых совершенно не давали их безвольные тела в реальности.
Это был его самый надежный наркотик. Хотя доступ к подобным препаратам у него был в избытке. Старые, новые… еще не попавшие на рынок или веками проверенная классика.
Но о них он избегал даже думать. Глупая химия. Черт, да он даже пить почти бросил, насмотревшись на некоторые результаты.
Его привлекал мир тех чувств, которыми он сам управлял. Вечерами. И вместо непонятных веществ были просто тела.
Вообще, Мана была не совсем в его вкусе. Слишком мелкая, слишком хрупкая и угловатая. И пахла, как коренная обитательница помойки. Но время близилось к вечеру и никого лучше могло сегодня и не быть.
Паук отключил запись показаний, тем более, что они последние двадцать минут были совершенно стабильные, и подошел к Мане, обмякшей в кресле. Снял датчики, притянул ее к себе – она упала лбом на пряжку его ремня и начал задирать худи вверх.
Пальцы его правой руки скользнули по чему-то липкому, он на секунду замер от неожиданности, потом увидел свежую повязку на ее спине. Машинально обтер правую руку о халат, потом стянул с Мани худи и расположил на кресле.
Вид ее тела порадовал Паука не больше, чем Слизняка. Но по гораздо более широкому набору причин. Конечно же, впечатлений на вечер тут не наберешься…
Он наклонился, завороженно разглядывая раздувшиеся фурункулы. Вот откуда запах… Паук аккуратно потрогал одно из образований у Маны на левой руке – огромный фурункул несколько сантиметров в диаметре. Вздувшаяся плоть зеленоватого оттенка мягко поддалась под его прикосновением. Пауку показалось, что кожа в этом месте очень сильно истончилась и только и ждет подходящего момента, чтобы лопнуть, выплевывая наружу накопившийся гной.
Интересно, когда Шестнадцатый говорил, что, ей, возможно, все равно – какую причину он имел ввиду? Эти странные нарывы? От чего они?
Ему стало на мгновение жаль девчонку. Совсем молоденькая, худенькая, какая-то беззащитная…
Конечно, ее никто не заставлял идти в клинику, сама захотела заработать легких деньжат. Всегда так было – даже вечная проституция тоже имела свои обратные стороны и риски. Что лучше, и что выбрать?
Но, непонятно же, для чего ей деньги. Быстро заработать, потом пробухать с друзьями, потом опять быстро заработать.
Или родители какие-нибудь алкаши. И она просто вынуждена содержать себя.
Или и то и другое.
Но все равно почему-то Пауку было интересно.
Ему вдруг стало смешно – да, ему хотелось понять, что творится у нее в мозгах. Особенно после того, как там должны были начаться изменения. Поэтому, что ее сюда привело – на самом деле, не столь важно. Важно, к чему это теперь приведет ее.
Ладно, решил Паук, и принялся водворять худи обратно на Ману. Не его дело, пора вернуться к работе. Дурацкий день, но хоть что-то сделать надо.
Паук снова закрепил датчики и вставил Мане в вену бабочку для инъекций.
Антон Павлович никак не мог избавиться от навязчивой жвачки в голове. Не спасали даже мысли о том, что при исполнении, все лечение будет бесплатное, ему даже какие-то деньги положены… Все улетучивалось под напором монотонного потока: «Ну, какая сучка! Мелкая и порвала сухожилие мне, чашечку выбила! Откуда столько сил у этой доходяги? Дрянь подзаборная. Наплодят бомжей всяких. Ну, сука, ты подумай, а?! От горшка два вершка, воняет, как из помойки, а как дала! Чтобы она себе все пальцы переломала на ноге своей чертовой! И детей бы у нее никогда не было, суки такой!»
Он был незатейлив в своих мыслях и выражениях, дальше «суки» размышления не продвигались. Зато отчет о происшествии был более, чем красочный. Написал он быстро, вдохновенно, остановившись в конце концов на «подозрении на штамм сибирской язвы KR001, необходима изоляция». Пусть ловят, наплачется еще.
Как бы узнать, куда ее определят? Он бы этой дряни в глаза-то плюнул. Сучка подзаборная…
Сестру ее на носилки укладывали санитары, и ехал Антон Павлович в кабине, несмотря на протесты со стороны ноги. А то тоже, может, заразная, тем более, что там за дрянь у них в Муравейнике появилась, врачу знать не хотелось. Хотя лежать ему долго, операция, потом реабилитация, так что успеет все успокоиться. Наверное. Ну, сука какая, а!…
Метро постепенно пустело, наплыв людей, возвращающихся с работы, сошел на нет, и Мана спокойно выбралась на поверхность. Идти было три остановки, и никаких сил ждать автобуса у нее не было – уже в вагоне поезда она очень хотела начать мерить его шагами, может быть, перебежать в следующий… И сейчас очень спешным шагом, почти бегом, она направилась на встречу к своей матери. Та, конечно же, даже не писала ей больше, копит силы для массы упреков в том, что Мана добиралась слишком долго. И макароны же, точно.
О том, как сказать матери про Тангу, Мана думать просто не хотела. Не было ни слов, ни подходящего момента. Лишь только мысли сворачивали на эту тему, как тут же сами в испуге отшатывались. И как узнать, где она?
Неожиданно громко зазвонил мобильник. Странный короткий номер, буквально три цифры, но какое-то непонятное сочетание.
Она чуть задумалась, но все же приняла вызов.
– Гражданин, – раздался в трубке хорошо поставленный властный женский голос. – Ваше перемещение по городу может представлять опасность для эпидемиологической ситуации в столице. Оставайтесь на связи и прекратите перемещение, к вам уже направлена машина санитарно-эпидемиологической службы.
Мана неожиданно для себя побежала в ближайший двор. Не раздумывая, просто ноги сами ускорились, сворачивая с прямой дороги. Мобильник стал каким-то совершенно чужим посторонним элементом в ее жизни, тяжело оттягивая руку.
Скрыться с дороги, добежать до помойки… Она взяла смартфон обеими руками и со всей силы опустила на край мусорного бака, переламывая конструкцию. Еще раз, пока он не развалился надвое. Стекло стало матовым от покрывших его трещин, и от этого Мане стало очень грустно. Словно какая-то жизнь угасла в ее руках. Ее прошлая жизнь, тихая и понятная. Она чуть помедлила и кинула остатки техники в мешанину бытовых отходов.
Потянула руки накинуть на голову капюшон, в надежде скрыться от вездесущих камер, но худи осталось в стиральной машинке. Блиииин… Чего будет, если оно мокрое пролежит там так долго? Выветрился ли запах? Или ее уже теперь и открыть будет нельзя? Да, пофиг, это даже не проблема на фоне всего остального, вдруг решила она.
Опустив голову вниз, сунула руки в карманы джинсов. В кино так всегда передвигаются те, кто хочет спрятаться, и это оказалось очень удобным. Словно защитный панцирь окружил ее, создавая иллюзию безопасности. Очень хотелось стать еще меньше, сложиться куда-то внутрь себя, вобрать все, чего касался окружающий воздух, внутрь, потом еще раз и еще, пока на какой-то итерации от нее не останется ничего кроме незаметного черного пятнышка.
Не как у художника. Еще дальше и глубже – минимум смысла при минимуме форме. Просто проекция тени улитки, закрученная против часовой стрелки внутрь себя. До момента их первой встречи, подумала Мана. До момента, когда она вдруг узнала Улитку. До… Когда это было?
Это отвлекло ее от размышлений о предстоящей встрече. Она с удовольствием просто вспоминала.
Как Слизняк, нетерпеливо пожирая ее глазами, первый раз приказал раздеться. В приемной было еще несколько людей, это не напоминало какое-то интимное действие, но его взгляд упорно говорил иное.
Ну, да, полгода потребовалось, чтобы Мана поняла, что Улитка спряталась на плитке. Всего лишь? Не так уж и много времени для того, чтобы полностью переменить свою жизнь.
Мана вынырнула из дворов и воспоминаний и сразу же увидела свою мать.
В том, как она стояла, было что-то неестественное, какое-то начатое, едва намеченное движение, подавленное в самом зародыше, легкий полунамек, требующий развития и продолжения, глаза отказывались воспринимать эту статику.
Регос, видимо, сам недавно приехал, хотя Мана не слышала, что он говорил, но стоял он как-то немного виновато, совершенно по-идиотски держа перед собой рюкзак – обеими руками, словно иллюстрация в толковом словаре к фразе «без вины виноватый». Мать умела производить на людей такое впечатление.
– Ну ты пешком, что ли, от дома шла, я не понимаю?
Спираль внутри Маны вдруг раскрутилась, раз, два, три оборота, стрелки побежали в положенную им сторону.
Неожиданно для себя она просто проигнорировала свою мать.
– Привет, Регос, слушай, спасибо тебе огромное, что приехал, я прям очень… – она не нашла следующего слова и продолжила другим предложением. – Не знаю, что бы я без тебя делала.
На лице Регоса, сквозь чуть понуро-виноватое выражение принялась пробиваться улыбка, но ее оборвали.
– Так, голубки, вы будете миловаться и мне тут и дальше стоять, как статуе?! Может, сделаете чего-то уже, наконец?
Мимика Регоса опять изменилась – словно пробежала незаметная рябь. Он опустил глаза.
– Светлана Андреевна, – он очень отчетливо выговорил ее имя и отчество, словно недоверчиво примеряя – точно ли подходит? – мне нужно посмотреть, в порядке ли питание скелета.
– Ну так смотри уже, вот чудо-то…
Он обошел сзади, провожаемый взглядом Маны. Поставил на асфальт рюкзак и присел на одно колено. Потом встал, все пытаясь найти удобную позу.
Пластины экзоскелета шли сзади, вдоль ног и позвоночника, обхватывали талию, бедра, икры и забавными погонами падали на ключицы. Регос все пытался как-то пристроиться к батарее на спине, индикатор заряда мигал зеленым, но первое, что ему пришло в голову – где-то обрыв цепи. Судя по тому, что питания не было во всем оборудовании – где-то около батареи. Наверное. Ему приходилось уже ремонтировать такие вещи, после окончания гарантии многие предпочитали искать каких-то знакомых умельцев, в мастерских было слишком дорого. А гранты на бесплатный ремонт – слишком долго. Так что да – или питание или мозги. Лучше – питание, мозги стоили немалых денег.
Он проверил дату изготовления на шильдике – гарантийный срок закончился полтора года назад. Ну, что ж… он принялся снимать крышку отсека странными, неловкими движениями, боясь прикоснуться к этой своеобразной женщине, словно ее тело было покрыто настолько едкой кислотой, что даже сквозь одежду могло причинить серьезные повреждения.
Регос встречал ее буквально третий раз в жизни, но уже хорошо понимал, почему все знакомые стараются ее избегать, а Мана очень не любит о ней рассказывать. Да и что тут рассказывать?
– Долго ты будешь возиться?
– Мам, он не знает же, что случилось, – вступилась Мана, и Регос почувствовал вдруг, что что-то изменилось. Продолжая крутить болты, он взглянул нее.
– Не знает он… Так пусть узнает скорее, я уже два часа тут торчу!
– Тогда пять минут точно ничего не решают же. Не мешай лучше.
Регос смотрел. Мана словно старалась казаться меньше, чем обычно, прижатые локти, неловкий наклон головы, словно ей хотелось втянуть в шею или даже еще глубже… Но что-то очень новое. Какая-то отчаянная энергия, ощущение, что внутри медленно тикает таймер взрывного устройства. Неисправный таймер, который просто предупреждает, что вот, он есть, проводки от него бегут к взрывателю, они очень короткие, и показаниям на таймере верить нельзя. На самом деле взрыватель командного типа, вот только кто или что подаст нужный сигнал…
Наверное, мать Маны тоже что-то ощутила, потому как предпочла не продолжать разговор. Или просто надулась – со спины было не разобрать.
Регос вздохнул и погрузился в работу.
Заряд на аккумуляторе, действительно, был, он попытался прозвонить всю цепь, но конструкция стояла слишком ненадежно.
Регос сдался. Еще уронит невзначай, это будет совсем фиаско.
– Надо вести в мастерскую, – сказал он куда-то в воздух, вставляя аккумулятор в гнездо.
– Дожила. Меня ремонтировать будут. Вот он, ваш прогресс, раньше б просто сдохла и все, отмучилась, а теперь – ну за что мне это все?!
Регосу захотелось кивнуть, и он решил не сдерживаться. Все равно она его не видит.
Мана задумчиво спросила:
– А ты где припарковался?
– Там у ТЦ, – они оба знали, о чем речь, поэтому дополнительных пояснений не требовалось. Минут десять пешком.
– А ближе можешь подъехать?
– Я не грузил в фургон никогда… – у Регоса был старенький, неторопливый минивэн, и название «фургон» ему очень подходило: расшатанный и ведомый довольно ленивыми лошадьми. – Ну, с человеком.
Мана выжидательно смотрела на него. Регос, поняв, что пауза затянулась, продолжил:
– Не знаю, сколько уйдет времени, а тут нигде нельзя парковаться.
Светлана Андреевна решила в очередной раз вмешаться:
– Ага, ну, что ж, так и буду тогда тут стоять, пока совсем не заржавею, что же делать.
Мана тоскливо осмотрела улицу. Дорожные камеры, как положено, располагались на каждом четвертом столбе, смотрели в обе стороны. Конечно, они не все работали, но как узнать?
И тут же спрятала от них лицо. Картинка была очень живая – фургон Регоса, стоящий у тротуара, машины полиции, перегораживающие его с обеих сторон…
– Придется нести, а там, может, снимем его, – решила она. – Пошли быстрее.
Мана заторопилась – сбежать хотелось даже от призрачной полиции.
– Он держит спину?
Регос в ответ осторожно попробовал оттянуть назад ленты прикрывающие плечи.
– Он полностью недвижим.
– Хорошо, – она подошла к матери, погладила ее по плечу. – Тебе придется потерпеть.
– Вот новость-то! Всю жизнь только этим и занимаюсь, как-нибудь справлюсь и в этот раз.
Мана показала Регосу кивком головы и начала наклонять свою мать вперед. Он немного замешкался, сначала поднимая рюкзак, но Мана не оставила ему ни секунды для выбора – пришлось подхватить ее мать под руку. Или, скорее, за подмышку. Ощущения от такого плотного контакта у Регоса были странные. Он решил не разбираться в них, и подумал – а где брать мозги к скелету, если это они? Модель довольно старая, кому бы позвонить, чтобы они оказались на совсем убитые?
Мыски бахил экзоскелета заскребли по асфальту.
Мана поняла, что выбрала не ту сторону – материнский бок упирался ей в левое плечо, почти там, где была свежая рана, которая тут же напомнила о себе. Новой, остро-тянущей болью.
Мане было очень неловко – от звука, казалось, слишком оглушительного, от их нелепого вида, от того, что Регос был выше и не подумал чуть наклониться сам, от неудобства…
Но боль отвлекала, придавала даже ненужных сил, она пыталась почти бежать, вырваться из пространства и ситуации. Интересно, долго она сможет выдержать такой темп?
Левое плечо тянуло, щупальца боли проползли под кожей к лопатке, ключице, плечевому суставу, куда-то к основанию шеи. Мана попыталась еще ускориться, но вес, который она несла, оттягивал назад, мешал, словно нелепый якорь.
– Стой, – сдалась она через пару минут. – Давай местами поменяемся.
– Ты куда так несешься-то?! – в голосе матери появились новые нотки, какой-то – испуг? просьба? Или и то, и другое, легким налетом, тенью, скользящей за обычным высокомерным тоном.
– Ну, мы ж не траурная процессия, – с досадой парировала Мана. – Пошли дальше.
И вновь – скрежет, тяжесть, Мана смотрела на разматывающееся под ногами полотно асфальта.
– Дожила, – на этот раз как-то мирно и спокойно проговорила мать. – Хорошо, хоть все наши с работы уже уехали… Отлично бы я опозорилась.
– Давай помедленнее, – попросил Регос. – Я не успеваю за тобой.
Мана принялась считать шаги, подстраиваясь под него. Один, два, три… В сущности, чем еще было заняться? Не думать же. Думать – плохо. Надо просто тащить свой домик. Хотя, пока – не свой. Маму в домике до домика… двадцать три, двадцать четыре…
Переливы рингтона раздались на сто пятьдесят шестом шагу.
– О, это отец, поставьте-ка меня.
Регос начал останавливаться, радуясь выпавшей передышке, но Мана настойчиво потянула вперед.
– Почти пришли, мам, донесем и наберешь ему.
Сердце забилось о ребра с удвоенной силой. Он уже доехал до дома? Что там, интересно? Взломанная дверь и кровь на полу. Или полиция с санитарами? Или и то, и другое… Господи, только бы у него не случился инфаркт от такого. Что можно подумать? Сейчас все придется объяснять… Как же не хочется, может, как-то пронесет? Вдруг они там прибрались, после того, как увезли Тангу?
Но она понимала – вот один из санитаров наступил в не заинтересовавшую его лужу, вот следы потянулись по коридору, к лифту…
Мана устало привалилась к фургону и закрыла лицо руками. Дыхание обжигало ладони.
Она даже старалась дышать потише, ловя каждое слово маминого телефонного разговора.
– А меня тут носят по улице… Чего – как? Волоком, чертова железяка не работает вообще. Да, и дружбан ее. Только вышел?
– Мы куда сейчас поедем? – другим тоном, в другую сторону.
– В мастерскую ко мне, больше я нигде не смогу помочь, – интересно, если ты не видишь говорящего, то начинаешь различать что-то… Большее? Не просто виноватые, торопливые слова. За ними – невиданная для Регоса агрессия, спрятанная так глубоко, что никто бы и не заметил.
– В мастерскую? Ну, оно понятно все – самое ж известное место в Москве! Вопросов нет, конечно… А адрес у мастерской есть?
– На Лесной, это в Перловке, – да, точно, вот опять, немного, совсем чуть металла. Слабый отдаленный призвук.
«Блин, как прикольно,» – от облегчения, что отец еще не дома, в Мане проснулся интерес к чему-то еще. – «Надо будет почаще слушать с закрытыми глазами.»
– Вот, да, в Перловку езжай. Ну, что – домой? Езжай и домой, конечно, я ж без тебя лучше разберусь, на кой ты мне нужен? Мне тут все починят первый класс, буду, как новенькая… Ага, с Перловской выйдешь, звони.
Мана протяжно выдохнула. Не скоро кто-то увидит дорожку кровавых следов от их входной двери. Как хорошо! Блин, как же все страшно и нелепо… Мысли свернулись в кольцо, догоняя одна другую, хватая за хвост, пытаясь поглотить свою противоположность.
Задняя дверь фургона хлопнула о борт, и Мана от неожиданности открыла глаза, убирая руки.
Кастрат с любопытством рассматривал изображение на мониторе микроскопа. Что же ты теперь такое? И не одно. Вот – вирус, явно поменялся, да. Надо отсеять и посмотреть. А что вот это? Он потыкал мышью для увеличения изображения. Чего-чего, а оборудование у них в клинике было самое современное… Кастрат подумывал иногда – как это работает? Без видимой охраны (Дворецкий явно не в счет), с дорогостоящим оборудованием и множеством препаратов – хорошо, пусть двери железные и все на электронных ключах, но что именно уберегает клинику от попыток всяких идиотов сюда вломиться? Тяга человека к легким деньгам или доступной дозе – она неостановима. Пусть камеры наблюдения, пусть решетки, но все равно – очень странно… Загадка. Он одернул себя и вернулся к разглядываю образца – что же это? Ответ иммунной системы?
Кастрат торопливо поскреб правую скулу. Она не то, чтобы чесалась, просто какой-то странный зуд начинал проявляться все чаще. Он же был в маске, так? Да и не может эта ерунда передаваться от прикосновения.
Или уже может?
Кастрат отошел от микроскопа.
Проба из спины – вроде, обычный гной, ничего интересного. Хотя, это тоже странно. А вот кровь, которую отдал ему Девятый – любопытно и непонятно.
Кастрат закатал рукав и перетянул левое плечо жгутом. Не просить же кого-то из коллег. А то объясняй потом, что, кажется, у них тут мутировавший вирус, который, может быть, передается контактно-бытовым способом. Конечно же, убийственный, просто по стечению обстоятельств. Да, все оперативно сгнием денька за четыре. Так что помогите анализ сделать, а то вдруг вы еще не заразились.
Он ввел себе в вену иглу и зубами ослабил жгут.
Кастрата чуть замутило от вида крови, потекшую в пробирку. Странное свойство – он брал анализы тысячи раз и никогда его это не беспокоило. А вот собственная кровь регулярно вызывала какую-то панику в организме. Или в голове. Точнее, все равно в организме, голова же, все-таки, его часть.
– Голова, голова… – протяжно напел он вслух, отвлекая себя.
Он капнул крови из пробирки на несколько стеклышек и оставил их на столе. Поставил свою пробу в анализатор, рядом установил пробирку с кровью Маны. Задумчиво закрыл крышку. Показалось, что, включив прибор, он пересечет какой-то рубеж, который переходить не очень хотелось. Кастрат усмехнулся и запустил оборудование, потом вернулся к микроскопу и положил в его камеру стекло со своим образцом.
По крайней мере, этих странных тел заметно не было.
Он снова потер скулу.
– Слушай, нет. Ее надо будет положить, а куда?
– Не будем снимать?
– Нет.
– А меня никто спросить не хочет?
«Честно говоря, нет,» – успела подумать Мана.
– Мне нельзя растягивать позвоночник, балда. Должна бы и знать… Так что грузите так.
Регос стоял перед распахнутыми задними дверями минивэна.
– Ну, вот так положим и закрепим талями. Я их всегда так перевожу, чтобы не бултыхались по салону.
Мана кивнула. Главное, побыстрее. Удрать от камер на парковке, из этого района, быстрее, быстрее… Но как – быстрее? С учетом что, что ее мать не отличалась хрупким телосложением, весила вся конструкция вместе с экзопротезом за сто килограмм, и это все нужно было аккуратно запихнуть в кузов.
Прислонить, наклонить, завалить, удержать, чтобы не ударилась головой, Мана с интересом смотрит, как от усилий вздуваются вены на руках у Регоса, подтолкнуть, еще… Удивление в его глазах, ну да, оказывается вес не такой уж и большой…
Бросив очередной изучающий взгляд на Ману, Регос начал крепить экзоскелет к полу. Мана волчком крутанулась у открытой двери. Весь вечер она носится и пытается сбросить распирающую ее энергию, но совершенно тщетно. Она любила быстрый шаг, иногда скакала вприпрыжку, да, но вот этот нескончаемый напор, с которым было совершенно непонятно, что делать и как его заткнуть – это было что-то совсем новое для нее. Крутящийся внутри комок – боль, обида, досада и главный вопрос – ну, как же там Танга? Казалось, недавнее физическое напряжение приоткрыло какую-то дверцу внутри. Не в силах больше спокойно стоять, Мана принялась накручивать круги вокруг автомобиля.
