Читать книгу Взлет и трагедия «ЧМЗ» (краткая история приватизации) - - Страница 1

Мне давно хотелось написать книгу о приватизации Чусовского металлургического завода. Потому что в нашем городе никто, кроме меня, в полном объеме не знает, как это происходило. И вот – повод нашелся: 1 января 2022 года исполнилось 30 лет с перехода на свободные рыночные цены. Я назвал свою книгу «Взлёт и трагедия ЧМЗ». В моём понимании взлёт – это период с 1989 и до конца 1991 года, а трагедия – это весна, конкретно 11 марта 1995 года. Об этом периоде мы и поговорим, уважаемый читатель. Если Ваше чтение ограничивается 15-ти секундными роликами в tik-tok, и Вы готовы воскликнуть «Как много здесь буков», отложите брошюру. Значит, я написал её не для Вас. Откровенно говоря, я и сам не знаю, для кого её написал. Мне просто захотелось рассказать, как шла смена эпох в нашем городе. Как из коммунистов и комсомольцев, убежденных в том, что живем мы в самой лучшей стране, где нет эксплуатации человека человеком, а частная собственность на средства производства запрещена, и, слава богу, что это так, совсем небольшая группа людей взяла на себя ответственность за предстоящие перемены. Причём, будучи уверенной, что избрала правильный путь, и пошла по этому пути. Мы были коммунистами, готовыми с оружием в руках отстаивать свои идеалы, а за короткий срок стали рыночниками, поборниками частной собственности, прав человека, по сути – антикоммунистами и антисоветчиками. Ибо разрушали основы того и другого. Это не было «переобуванием на лету», это был результат постоянных раздумий о себе и товарищах, о городе и заводе, о стране и политике. Мы были романтиками, верили, что строим более справедливое, открытое к миру общество, где у каждого появится возможность реализовать свой талант.

КТО МЫ ТАКИЕ?

Мы – это поколение, родившееся через несколько лет после Отечественной войны. В каждой семье нас было минимум по 3-4 ребенка. Часть нашего поколения с ностальгией вспоминает именно это время. Потому что оно было самым лучшим за весь период коммунистического правления. Позади война, колоссальные жертвы на фронте и в тылу, уже в далёком прошлом «военный коммунизм» и коллективизация, вызвавшие голод, раскулачивание и репрессии. Мы не сидели в концлагерях ГУЛАГа, не гибли на передовой, не боялись быть разбуженными ночью сотрудниками НКВД-МВД по подозрению в измене родине или за политические анекдоты. Всё это произошло до нашего рождения и воспринималось нами как ошибки, перегибы в целом правильной политике КПСС. Мы росли не в роскоши, но и не бедствуя. Нас учили в первую очередь думать о родине, а уже потом о себе. Основополагающая в коммунистической идеологии идея интернационализма пронизывала всю нашу жизнь, начиная с детского возраста и завершая возрастом зрелым. Мы были «октябрятами» в начальной школе, пионерами после неё, затем комсомольцами, и в будущем, если повезет, могли стать коммунистами. Если нынешнему поколению хочется представить то наше время, ему достаточно найти в интернете жизнь в Северной Корее. Там, конечно, всё доведено до абсурда, но и мы в своей стране были близки к нему.

На гербе СССР мы видели земной шар с серпом и молотом, оплетенный колосьями пшеницы. Мы верили, что наш строй не только самый справедливый, но так же были убеждены, что подобный ему надо устанавливать во всем мире. Согласно коммунистической идеологии негры, арабы, китайцы, индийцы и индейцы, испанцы, итальянцы, латиноамериканцы, другие народы и все вновь открываемые племена должны были восприниматься нами исключительно как народы-братья, которым надо помогать в их революционной борьбе с буржуазным строем. Это сейчас с улыбкой вы можете воспринимать сказанное мной. А тогда – это была основа воспитания новой общности людей – советского человека. Не русского, татарина, украинца и тьмы других национальностей, а советского человека: homo sovetikus.

И коммунистам практически удалось вырастить и воспитать такого человека. Тех, кто были против, до войны сгноили в лагерях или расстреляли, дали возможность эмигрировать из страны, или, погрузив в эшелоны для перевозки скота, разместили в Сибири, в безжизненных степях Казахстана, таёжных просторах Урала. Советский человек стал безгласым в политике, критике советской власти и коммунистической идеологии. В 1968 году, когда страны Варшавского Договора (был такой военно-политический блок, противостоявший НАТО) ввели в августе войска в Чехословакию, меньше десятка человек из 240 миллионного Советского Союза вышли с протестом на Красную площадь. А когда в декабре 1979 года СССР в нарушение международного права ввёл свои войска в Афганистан, абсолютно дружественную нам страну, вообще никаких протестов не было. Стоило США в 1964 году начать военные действия против Северного Вьетнама, как там сразу пошли митинги, демонстрации, разного рода протесты. И они не смолками до самого конца вьетнамской       войны. К нам в СССР потоком шёл груз «200», но ни одной демонстрации не было. Вот что значит воспитать в многонациональной стране безликого человека – homo sovetikus. А уж он-то знал скрытую суть коммунистической идеологии: думай одно, говори другое, делай третье. Ложь из основы пропагандистской риторики стала составляющей во всей внутренней и внешней политике.

Судите сами. КПСС по пути «строительства коммунизма» вела свою деятельность, опираясь на два лозунга. На этапе развитого социализма: «От каждого по способности, каждому – по труду». На этапе достижения коммунизма, а он планировался уже к 1980-му году (на здании по Трудовой, 13 во всю ширь висела растяжка «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!») лозунг был такой: «От каждого по способности – каждому по потребности!». Как вы это себе представляете, уважаемый читатель? За последние 25 лет в России сформировалась большая группа олигархов. До правления Владимира Путина долларовых миллиардеров было не больше 6-7, а сейчас их более 120. Казалось бы, уж для кого наступил «коммунизм», как не для них. Но, сами видите, потребности у них не ослабевают. Три минувших десятилетия показали, что коммунистическое воспитание ровным счетом ничего не дало, не приблизило бывших советских людей к заповедям Христа. Хватай больше, тащи (за бугор) дальше – вот это да, стало символом всей деятельности как высшего чиновничества, так и новой российской знати. О морали (кодексе строителя коммунизма) нечего и говорить.

Конец 80-х годов. Туалетную бумагу мы везем из Москвы, так называемые «колбасные поезда» идут в столицу (снабжавшуюся по первому разряду) со всех ближайших областей. По талонам, выдаваемым отделом торговли горисполкома, иногда можно купить, выстояв огромную очередь, 200 гр. колбасы на человека, 1 кг сахарного песку, 1 упаковку стирального порошка, 2 бутылки водки и так далее. Но при этом пропаганда, как газетная, так и телевизионная (кстати, роль её и сейчас неизменна), будто не замечает, что с каждым годом ассортимент товаров сокращается и в магазинах почти пустые прилавки. Было время, когда рядами стояли там маринованные арбузы в трехлитровых банках, «Завтрак туриста» и «Морская капуста» в банках металлических. Но «дорогой товарищ Л.И.Брежнев», а вслед за ним и все остальные генеральные секретари ЦК КПСС на пленумах партии или съездах предпочитали говорить о чём угодно, кроме острейших проблем. Так КПСС вырыла себе яму.

Мы, то самое поколение homo sovetikus, выросшее под пионерским кличем: «Будь готов!» с ответом: «Всегда готов!», считавшее, что ЦК КПСС – это самое святое место в нашей стране, да, пожалуй, и на Земле, стали понимать: не так мы живем!

Спасибо Михаилу Сергеевичу Горбачеву! Он дал народам свободу, а уж как они её распорядились – другое дело. Народ настолько устал ото лжи, лицемерия, неисполняемых обещаний, неспособности руководства страны видеть реальные проблемы и решать их, что однажды появление М.Горбачёва в мае 1985 года среди простых жителей Ленинграда, когда на предложение «Быть ближе к народу» он ответил: «Ну, куда еще ближе-то?!» уже воспринял как знак грядущих перемен.

Нынешнему поколению неведома сила того общественного подъема, которая возникла тогда. Будто плотину прорвало. Наконец открыто стали говорить о масштабах сталинских репрессий, публиковать документы, десятилетиями недоступные широкой общественности, а съезд народных депутатов СССР 1989 года в открытой трансляции слушала вся страна. Стало очевидно, что прежняя модель хозяйствования – плановая экономика – себя исчерпала. Всем захотелось свободы.

М.Горбачев пытался сохранить СССР под лозунгом «Социализм с человеческим лицом», но, как однажды метко выразился Виктор Черномырдин о переводе предприятий, производящих военную продукцию на гражданскую: «У нас что ни начни делать, в конце на конвейере все равно выходит автомат». Правящая элита, а там все сплошь ярые коммунисты, противники частной собственности на землю и средства производства, со страхом смотрела в будущее. Дескать, неужели пойдут прахом все «завоевания революции». Каким путем идти стране дальше спорили академики Бунич, Абалкин и другие, о практических результатах хозяйственной самостоятельности рассказывал строитель Травкин. На телевидении, в газетах, которые тогда издавались миллионными тиражами, развернулась дискуссия о том, как раскрыть потенциал народа. Стало понятно, что тот, кто ухватится за идею свободы и сумеет использовать её в интересах коллективов, обязательно добьется хороших результатов. Почему? Не только из-за смены настроений в высшем эшелоне власти, она сама не знала, каким путем идти дальше. А от того, что не мешала. И в этой ситуации повезло тем коллективам, в которых у руководства были современные экономисты, а управляли предприятиями руководители, не боящиеся перемен.

В Чусовом это были директор металлургического завода Ирек Насырович Губайдуллин и его заместитель по экономике и финансам Борис Викторович Гельфенбуйм. О роли И.Губайдуллина нам хорошо известно. Пусть и нет сейчас того завода, которым он руководил (более 30 цехов и 10 тысяч работающих), но есть социальная инфраструктура, которая была построена при нем и его активном участии, и она продолжает служить людям. А вот о Борисе Гельфенбуйме и его роли мне хочется рассказать подробнее, так как она до сих пор остается в тени.

Начнем с этапа «Взлета ЧМЗ». Его легко проследить, знакомясь с подшивками многотиражной заводской газеты «Чусовской металлург». Сейчас она уже не выходит. Боюсь, исчезнут и хранящиеся пока в «заводском музее» архивные подшивки. Они уникальны уже тем, что в них за шесть лет, с 1989 по 1995 годы подробно, в лицах и дискуссиях показан этап невиданных перемен в обществе на примере одного металлургического завода. В истории человечества нет примера бескровного слома одного общественного строя на другой, когда вновь рождающиеся общественные отношения пытаются нащупать правильные пути, зная, что аналогов подобному переходу нет и учиться не у кого. Это сейчас наш народ не так доверчив, хотя по-прежнему и промывают ему мозги телепропагандой. А тогда мы были единым, внеклассовым обществом. Если о чем-то писали «Правда» и «Известия» – то это было доведенной до нас свыше истиной. Нынешним поколениям, наверное, трудно понять, почему миллионы вкладчиков появились у таких «инвестиционных» компаний как «МММ», «Хопёр-инвест», «Русский Дом «Селенга», «Властилина» и многих других, названных позднее финансовыми пирамидами, где сотни тысяч людей потеряли свои сбережения, а то и квартиры. Причина проста: реклама впервые вторглась в обычную жизнь советского человека, она показывалась по телевидению, публиковалась в газетах – органах, которым люди до этого доверяли. Если пишут и говорят, что у компании есть лицензия, наш гражданин понимал это так: мои вклады находятся под защитой государства. А её не было.

Однако, вернусь к газете. «Металлург» 1989-1991 годов – показывает расцвет неслыханного прежде общественного подъема. Но, начиная с 1992 года и завершая 1995-м – это уже другое настроение, в котором настороженность: нас обманули, цены растут, инфляция ужасная, Б.Ельцин обещал положить голову на рельсы к осени 1992 года, если вырастут цены на хлеб, они выросли, на рельсы он не лег. И чем дальше – тем сложнее, опаснее социальная обстановка. Пошла задержка заработной платы, на забастовки выходят медики и учителя. Общий настрой к лету 1996 года: эксперимент не удался, надо снова возвращаться к коммунистической форме правления. Так было. И всё это детально отражено в «Чусовском металлурге». В городском архиве этой газеты нет.

В конце 80-х, боясь полностью переходить на рыночные отношения, КПСС и правительство стали внедрять его элементы, в частности, аренду и бригадный подряд. Отдел труда и экономическая служба завода стали этим активно заниматься. Цель была одна: добиться большей производственной отдачи через стимулирование труда. Больше получал тот, кто лучше и качественнее работал. Делалось это через КТУ – коэффициент трудового участия, баллы, которые ежедневно ставились всем членам бригады в конце рабочей смены. Потом дело дошло до аренды, на которую переходили как отдельные участки, скажем, аглофабрика доменного цеха под руководством Юрия Львовича Фалалеева, так и цехи. Например, самый крупный – авторессорный. Перед этим в каждой бригаде проходили собрания, на которых людям разъяснялась суть новшества. Причем, подробно рассказывалось о том, какова доля прибыли, приносимый каждым производственным цехом в общий бюджет предприятия, и почему она не может быть полностью зачислена на его счет. В общем, упрощенная форма налогообложения, принятая в местном, краевом или федеральном бюджетах.

После публикации в газете «Чусовской металлург», гласного обсуждения в трудовых коллективах, включая все бригады, были приняты основополагающие документы организации арендаторов: Устав, Правила внутреннего трудового распорядка, Положение о демократических основах управления в организации арендаторов, Положение о долевой системе распределения заработной платы между членами организации арендаторов.

Когда стало ясно, что уже не только цеха, но и завод в целом может перейти на аренду, встал вопрос о выходе из производственного объединения «Уралчермет», в котором состояли старые уральские заводы, в том числе Чусовской. Металлурги захотели избавиться от посредника, от которого, в принципе, не было никакого толку. Вопросы капитальных ремонтов, реконструкции, строительства производственных или социальных объектов все равно решались в Москве, в министерстве чёрной металлургии, а «Уралчермет» был лишь прокладкой, куда трудоустраивали авторитетных, но вышедших «в тираж» людей. Чтобы удержаться «на плаву», сохранить свои доходные места они делали всё, чтобы конструкция, годами обслуживавшая их интересы, не рухнула. Пришлось бить в «набат»! В «Чусовском Металлурге» за подписями авторитетных работников завода было опубликовано обращение к министру черной металлургии С.В. Колпакову, а Борис Гельфенбуйм отправился в Москву, чтобы там, воспользовавшись современными веяниями, добиться самостоятельности предприятия. Находясь в составе «Уралчермета», ЧМЗ не был самостоятельным юридическим лицом. Все вопросы надо было решать исключительно через Свердловск.

Вот документ того времени – Открытое письмо министру черной металлургии С.В.Колпакову. То самое, что было напечатано в газете «Чусовской металлург»:

«С большим вниманием мы следили за ходом встреч М.С.Горбачева с трудящимися Украины и особенно по вопросам аренды. Никому не может быть отказано в аренде – такова позиция Генерального секретаря ЦК КПСС, и мы её поддерживаем. Однако, все ли члены Правительства СССР воспринимают её как выражение воли и политики партии?

Считаем, что нет! В течение длительного времени десятитысячный коллектив Чусовского металлургического завода борется за предоставление самостоятельности, статуса юридического лица и выход из искусственно созданного объединения «Уралчермет». Советом трудового коллектива принято не одно решение, копии которых направлены в Министерство черной металлургии СССР и ряд других органов. После длительных раздумий Вы, товарищ министр, с согласия заместителя председателя Совмина РСФСР тов. Горшкова Л.Н. приняли решение 20 февраля о выведении завода из состава объединения в самостоятельное предприятие с передачей его в аренду трудовому коллективу. В тот же день его содержание было доведено до сведения всех трудящихся завода. Но на следующий день произошла метаморфоза. В Москву прибыла делегация объединения «Уралчермет» во главе с генеральным директором тов. Фёдоровым А.И. и убедила министра в «ошибочности» принятого решения. Действительно, пример Чусовского металлургического завода мог послужить для коллективов других предприятий сигналом к открытой борьбе с бюрократией. 22 февраля ранее подписанный приказ был отменен и изъят.

И вместо принятия решения по существу, Вам принимается «решение» о заключении договора аренды с объединением «Уралчермет», с сохранением прежней структуры управления, возвращая всё на свои места.

Самостоятельность, аренда – вопросы жизни и дальнейшего существования не только завода, но и всего нашего региона. Как назвать действия министра, одной рукой подписывающего приказ о переводе на аренду и предоставлении самостоятельности, а другой – его отменяющего? Сколько будет существовать трехзвенная структура управления в чёрной металлургии: завод, обособленный аппарат объединения, министерство? Складывается впечатление, что некоторые руководящие работники ждут истечения срока пребывания М.С.Горбачёва на посту Генерального секретаря, чтобы потом всё вернуть на прежние круги.

В.ЗОРИН, горновой доменного цеха, А.РУССКИХ, вальцовщик стана «550», М.РЫБНИКОВА, осадитель ферросплавного цеха, зам. председателя совета трудового коллектива завода, В.ТЮРНИН, машинист крана, член совета трудового коллектива, В.ГУСЕВ, наладчик авторессорного цеха, А.ХИСМАТУЛИН, инженер, В.СТАРИКОВ, руководитель первого арендного коллектива на заводе, А.ФРАНЦУЗОВ, начальник юридического отдела завода».

Вот такое было письмо министру.

Зачем металлургам нужна была аренда?

Сегодняшним собственникам, руководителям и работникам предприятий, особенно в сфере промышленности, думаю, трудно понять ту меру ответственности, которая в советское время была возложена на хозяйствующие субъекты. Если бы их заботило только то, что есть сегодня – извлечение прибыли, это была бы не плановая, а рыночная экономика. А тогда промышленные и сельскохозяйственные предприятия, помимо производственных показателей      отвечали за всё: за социальную сферу, культуру, медицину, образование, частично – за оснащение милиции, народную дружину, подсобные хозяйства, производство товаров народного потребления, не входящих в перечень своей основной продукции. Приемная директора завода была местом, где могли встретиться не только руководители цехов, пришедшие на очередное совещание, но и просители со всех тех сфер городской жизни, которые я перечислил. Государство превращало промышленные предприятия в дойных коров даже не с четырьмя, а с двадцатью сосками, к которым все стремились припасть. Это было несправедливо. Работали 10 тысяч, а дополнительно «кормилось» несчетное количество людей, не имеющих отношения ни горячему металлу, обжигавшему лицо, руки и все тело, ни к прямому воздействию вредных веществ в таких цехах как ферросплавный, дуплекс, доменный и ряде других.

Иного пути от всего навязываемого государством на плечи и бюджеты промышленных предприятий как аренда мы в то время не видели. Аренда позволяла тратить заработанное самим, направляя средства на повышение зарплаты, улучшение условий труда и расширение собственной социальной инфраструктуры. Просьбы, конечно, оставались, для этого была возможность, но реализация их осуществлялась бы только с согласия совета трудового коллектива.

Не хочется обижать заводской профсоюз, но за минувшие десятилетия он не выдвинул ни одного лидера из числа председателей профкома или его заместителей, способных выйти за рамки повседневности, встать в один строй с теми заводчанами, которые боролись за самостоятельность предприятия, начиная с аренды, а потом и переход в акционерное общество. В них всегда присутствовала настороженность, будто администрация завода своими действиями может навредить рабочим. Администрация взбаламучивала застойное болото, а профсоюзные лидеры всё боялись показать своё лицо. Не сохранилось ни одного документа, принятого профсоюзным комитетом завода с поддержкой инициатив по выходу из «Уралчермета», с обращением в свои вышестоящие органы, вплоть до ЦК отраслевого профсоюза и ВЦСПС о защите трудящихся завода от несправедливого распределения материальных благ, зарабатываемых металлургами, на основе решений, принятых на государственном уровне. Если в западном мире слова «профсоюзы» и «протест» располагаются рядом, то у нас они были и до сих пор остаются на разных полюсах существования. Единственный раз роль профсоюзного лидера проявилась в 1985 году, когда заместителю председателя профкома Григорию Даниловичу Черноморцеву надо было определиться: будет он ставить свою подпись под решением комиссии по трудовым спорам или нет. Я не стал бы сейчас рассказывать о той ситуации, но она достаточно ёмко характеризует профсоюз того времени, являвшимся еще одним инструментом коммунистической партии.

С 1983 по 1985 год завод работал неустойчиво, в связи с чем, за невыполнение отдельных показателей руководство «Уралчермета» неоднократно лишало месячных производственных премий управленческий персонал предприятия. Тогда было принято премировать работников парткома, профкома и комитета комсомола на таких же условиях, как и заводоуправление. В общем, минимум человек 400 длительное время недополучали премии в то время, как в цехах они выплачивались. Наверное, и дальше происходила бы эта вакханалия, но в отдел организации труда на должность заместителя из авторессорного цеха был приглашен Борис Викторович Гельфенбуйм. Он и стал тем единственным человеком, который обратил внимание на несоответствие положений об оплате труда, принятых на уровне объединения «Союзметаллургпром» и НПО «Уралчермет». Оказывается, «Уралчермет» не имел права ограничивать выплату премиальных на основе им установленных рамок. Что значит заместитель начальника отдела? Это такой же чиновник, как, скажем, специалист в налоговой, таможенной и прочей службе, обязанный строго следовать букве и духу предписаний, принятых свыше. Правом на самодеятельность, а уж тем более какие-то возражения он не обладает. Будем много «умничать», попрощается с работой.

Я работал в отделе труда инженером. Борис Викторович пригласил меня к себе и показал на несоответствие в двух нормативных документах. Этого оказалось достаточно для того, чтобы во мне загорелось желание отстаивать не только свои права, но и права моих коллег по заводоуправлению. К тому времени невыплаченная премия уже превысила объем заработной платы за месяц, и получить её, конечно, хотелось. Зарплата инженера того времени хотя и была терпимой, но без премии содержать семью из четырех человек было непросто. Стал писать заявления с просьбой изменить положение об оплате труда в «Уралчермет», «Союзметаллургпром», министерство черной металлургии. В конце концов, в действующее положение внесли изменения, и дискриминирующий нас пункт был убран. Но возвращать премию никто не собирался. Тогда я обратился в Чусовской городской суд, который вынес решение о предоставлении ему заключения заводской комиссии по трудовым спорам. Со стороны руководства «Уралчермета» на директора завода И.Губайдуллина стало оказываться давление с требованием уволить меня как бузотера. Ирек Насырович пригласил меня к себе и говорит: «Амир Михайлович, может, и правда прекратить это дело. А то давят на меня и давят, говорят, что это я стою за твоей спиной». «Ирек Насырович, – ответил я ему, – отступать я не собираюсь. Работаю я добросовестно, у меня семья, её надо содержать. Давайте сделаем так. Деньги через суд я все равно выбью. Но Вы получайте их последним, когда ведомость уже надо будет закрывать». На том и порешили.

Я представил в профсоюзный комитет переписку с вышестоящими структурами, приказ о внесении изменений в положение об оплате труда и заявление о выплате незаконно удержанной премии. Комиссия по трудовым спорам приняла положительное решение. Г.Черномырдину оставалось его только подписать. Я отнес решение в суд, суд, основываясь на том, что решение комиссии по трудовым спорам обладает юридической силой, выдал мне на руки исполнительный лист, который я передал директору завода. На основании исполнительного листа работникам заводоуправления, а так же общественных организаций была выплачена премия, частично удержанная с 1983 по 1985-й годы. А ведь будь у нас не пугливый, не карманный профсоюз, не я, а именно он должен был встать на защиту работников завода. Но если директор действительно последним получил причитавшуюся ему премию, то партком, профком и комсомол не заставили себя упрашивать подойти к кассе завода.

В ноябре 1989 года, выступая на общезаводской профсоюзной конференции с большим докладом о работе предприятия в текущем году и шагах, предпринимаемых для перехода на аренду, И.Губайдуллин высказал не столько упрёк в отсутствии поддержки со стороны профсоюза, сколько подсказал, в каком направлении двигаться бы ему. Чтобы давление «снизу» на власть несло более ощутимые результаты. Со стороны И.Губайдуллина, убежденного коммуниста, привыкшего исполнять директивы ЦК КПСС и местных органов власти, даже сегодня это выступление в рамках профсоюзной конференции, в принципе, среднего для страны предприятия выглядит революционным. Приведу несколько выдержек из его выступления.

«…Несколько слов хотелось бы сказать о делах чисто профсоюзных, а именно – о защитной роли наших профсоюзов. К сожалению, защитная эта роль профсоюзами в широком смысле осуществляется весьма слабо. И. как правило, в узком диапазоне – при нарушении грубых закона администрацией по отношению к трудящимся. А если посмотреть более пристально, наши профсоюзы не защищают трудящихся от произвола, от несправедливых законов. Возьмем, к примеру, заработную плату. Трудящимся выплачивается чуть более половины того, что они зарабатывают. Остальная часть зарплаты возвращается в виде общественных благ, но, во-первых, непропорционально к заработку, и, во-вторых, несправедливо. Возьмем хотя бы ту часть, которая находится под непосредственным контролем профсоюза – отчисления на социальное страхование. Производятся они независимо от согласия или несогласия трудящегося, то есть, изымаются принудительно. А возвращаются далеко не каждому.

Взять хотя бы курортное лечение. Очень многие, особенно рабочие, за свою трудовую и вообще жизнь не бывают на курортах, а вычеты из их зарплаты идут. То же самое и со здравоохранением. В то же время люди усиленно, и подчеркну, по своей воле теряющие свое здоровье, пользуются бесплатными благами за их счёт.

Не выдерживает критики жилищное законодательство, где из-за громадного нагромождения исключений, наследственных, прописочных и других прав, практически не соблюдается основной принцип – общественные блага по труду, его количеству и качеству. Кроме того, и материальная сторона здесь совершенно несправедлива, поскольку государственное жилье в значительной степени содержится за счет средств соцкультбыта, например, по нашему заводу. Мы тратим средства коллектива на содержание жилья более чем 600 тысяч рублей. В создании этих средств участвуют все, а пользуются квартирами только те, кто их получил». Серьезный упрек высказал И.Губайдуллин в адрес областного комитета профсоюза в связи с его безынициативностью, приведя примеры несправедливого и неравного распределения «Уралчерметом» прибыли, когда низкорентабельным предприятиям, входящим в НПО, достается даже больше, чем тем, кто работает лучше. «Есть у уральских металлургов обида и на Центральный комитет профсоюза. Своими средствами, рабочей силой мы освободили площадку, для чего построили жилые дома, столовые, административные здания в городе Сочи. А начать строительство на ней можем, нет даже минимальной помощи со стороны ЦК и Минчермета. Наоборот, на уже готовое просматриваются варианты передачи площадки днепропетровским заводам (забота тов. Костюкова) или Липецку (забота тов. Колпакова). Сейчас в Верховном Совете заседают депутаты от ВЦСПС. Среди многих обсуждается вопрос о собственности. К сожалению, существенного влияния на человека эти законы не окажут…У людей не должно быть чувства безнадежности. Мы должны быть уверены, что наш труд обогащает нас, наше общество, стабилизирует экономику страны». Далее он призвал профсоюзных лидеров активнее подключаться к решению вопросов, связанных с переходом на аренду. Кстати, то, что было подготовлено и построено в Сочи, действительно потом куда-то «уплыло», наш завод об этом даже не известили.

«Путь к сердцу солдата лежит через его желудок», – говорил Наполеон. Думаю, не он один так говорил. Смысл поговорки понятен. Так было и с арендой. В 1991 году, уже будучи организацией арендаторов, завод приобрел по бартеру в Японии оборудование для мебельного производства в цехе товаров народного потребления, но и крупную партию бытовой техники: швейные машинки, телевизоры «Hitachi», видеомагнитофоны, музыкальные центры. Это стало невероятным событием, вызвавшим зависть во всём городе. Всем, конечно, не могло хватить. Поэтому распределяли по справедливости: один товар разыгрывался среди четырех работников завода. Чтобы уж без обид, повезет так повезет, а коли нет – может, перепадет что-то в другой раз. По швейным машинкам было сделано исключение: их разыгрывали только среди многодетных работников предприятия. Тысячи работников завода по доступной цене тогда смогли приобрести товары, о которых даже мечтать не могли. А уж про видеомагнитофоны и говорить нечего. Если они и могли быть тогда у кого-то из чусовлян, то исключительно у единиц. Тогда этот шаг люди восприняли как реальную пользу для себя от аренды. Уже 30 лет отделяют нас от этого события. Уверен, новым поколениям даже трудно понять то состояние советского человека, которому в результате розыгрыша достался качественный японский товар, купить который в открытой торговле он просто не мог. Как купить телефон, микроволновку, хорошую одежду и обувь, тысячи других товаров, которыми давно и свободно пользовался весь остальной мир кроме социалистического. Зато у нас, как утверждали обычно пропагандисты, была особая духовность. Наш народ легко с ней расстался в декабре 1991 года, даже не всплакнув, когда флаг СССР медленно спускался с флагштока на здании Верховного Совета страны.

Особенность того времени ещё и в том, что «верхи» понимали необходимость перемен. Иначе М.Горбачёв никогда бы на них не решился. На момент написания этой работы он жив, ему скоро исполнится 91 год. И он не раз говорил, что, если бы захотел всё оставить так, как есть, находился бы у руля партии и государства до сегодняшнего дня. Но коммунистическая модель управления государством и плановая экономика исчерпали свои возможности, зашли в тупик, и если не предпринимать никаких действий, повальный дефицит стал бы детонатором социального взрыва. Сейчас нет того дефицита, какой был в 80-х – начале 90-х годов, но в обществе назревает что-то, в плоскости неумеренного роста цен и тарифов. На самом «верху» понимали, но не знали что делать. Поэтому прислушивались к предложениям «снизу». И, что удивительно, нередко шли им навстречу.

Чусовской металлургический завод в лице И.Губайдуллина и Б.Гельфенбуйма просил то, что, на первый взгляд, корпоративная власть могла бы сделать и сама – разрешить коллективу взять предприятие целиком в аренду. Но выяснилось, что министерство чёрной металлургии, каким бы мощным в масштабах СССР оно ни было, в собственности не имело ни одного завода или комбината. Все они принадлежали государству, были государственной собственностью, которой распоряжались комитеты по управлению имуществом.

В то время указом Б.Ельцина должность заместителя директора по экономике и финансам по своей значимости и статусу была возведена на уровень первого заместителя, то есть, даже выше должности главного инженера, традиционного являвшегося вторым после директора на любом промышленном предприятии. Никто не понимал, как оформить выход из «Уралчермета» и одновременно с этим отдать завод в аренду. Руководство «Уралчермета» никогда добровольно не пошло бы на этот шаг, кто же будет рубить сук, на котором сидит. Никаких нормативных документов, позволявших трудовым предприятиям, брать в аренду целые заводы, в СССР не было. Если что-то и происходило, то исключительно в рамках «самодеятельности». Будучи профессиональным экономистом и финансистом, внимательно отслеживающим происходящие в стране процессы, Б.Гельфенбуйм решил действовать. Он поехал в Москву, побывал у заместителя министра финансов, в комитете по управлению имуществом, попал на прием к председателю Верховного Совета СССР Владимиру Шумейко. Тот подержал намерения завода. Был подан иск в Московский арбитражный суд о выходе из состава «Уралчермета», и суд этот иск удовлетворил. ЧМЗ приобрел самостоятельность. Чусовской металлургический завод не являлся предприятием союзного или оборонного значения, следовательно, все имущественные вопросы в дальнейшем надо было решать на месте – в области. А это – уже гораздо проще.

В любой заслуживающей внимания истории велико значение отдельной личности. Сам по себе пробивается только родник. Новые общественные отношения, как правило, формируют лидера, который концентрирует в себе запросы общества. Борис Гельфенбуйм был известен не только в пределах Чусовского района, но, будучи депутатом Пермского областного совета народных депутатов, и в масштабах области, в структурах его управления, входил в планово-бюджетную комиссию. К его предложениям как практика, непосредственно проводящего реформы у себя на предприятии, прислушивались все, включая коллег-депутатов профессоров Аркадия Климова, Евгения Сапиро, Людмилу Романову. Ему не составило труда найти общий язык с председателем областного комитета по управлению имуществом Горбуновым. Потом Борис Викторович рассказывал мне, как согласовывалось и принималось решение вначале о переходе на аренду, а потом выкупе и акционировании завода.

– Был указ Б.Ельцина, который рекомендовал изменения форм государственной собственности в частную. В виде разных вариантов. Один из вариантов предусматривал выход на чековый аукцион. Мне Горбунов говорит: «Если вы сами, Борис Викторович, не выберете, то мы вас заставим, и сделаем это уже по удобному нам варианту, через чеки, там группа товарищей будет иметь 25 процентов». Меня этот вариант не устраивал. Всё должно быть по справедливости. И тогда у нас появился вариант выкупа через создание акционерного общества. Арендаторами на тот момент мы уже являлись, но достаточного для выкупа завода прибавочного капитала за год аренды, конечно, создать не могли. Деньги нашлись неожиданно.

Однажды, просматривая бухгалтерский баланс, я увидел, что у завода есть валютный счет, а на нём – много долларов. Пригласил к себе начальника финансового отдела Валентину Григорьевну Копылову. Задал вопросы. Она говорит: «Да, Борис Викторович, у нас есть валютный счет, но мы не знаем как им пользоваться». Валентина Григорьевна финансист прекрасный, профессионал в своем деле, но представляете, какой был уровень высшего руководства, если директор и главный инженер не знают, как распоряжаться валютой и она лежит на счете мертвым грузом. Мы поехали в Москву, побывали у министра финансов РСФСР. Нам вернули все валютные средства, которые были накоплены за годы поставок продукции завода в страны Совета Экономической Взаимопомощи (СЭВ). А людям, чтобы не заморачиваться, мы сказали, что средства на выкуп завода были заработаны за короткий период аренды предприятия. На самом же деле коллектив выкупил его на валюту, которая скопилась на счету предприятия за многие предыдущие годы.

Я не могу пройти мимо фразы Бориса Викторовича, что все должно быть по справедливости. Потому что такой подход был характерен для него как в человеческих отношениях, так и в отношении предприятия к человеку, ибо эти отношения он формировал как руководитель и сознавал свою меру ответственности. Он никогда не перекладывал её на других. На заводе знали: если обратишься к Б.Гельфенбуйму, проблема будет решаться. И шли, как правило, к нему.

То, о чём сейчас хочу рассказать, не имеет прямого отношения к приватизации предприятия, но оно характеризует нравственный посыл человека, от которого многое тогда зависело – работать во благо людей, и действия его как профессионала там, где у других рутинное восприятие происходящего.

Старшее поколение помнит, как ежегодно в сентябре начиналась «уборочная страда». Сразу после первого сентября, в этот день родителям давали возможность собрать детей к школе и принять участие в торжественном начале нового учебного года, открывалась «битва» за урожай. Школьников направляли на ближайшие поля для сбора моркови, турнепса, свёклы, а рабочих, ИТР и деятелей культуры на поля подальше для уборки картофеля. К 9 утра представители всех цехов и управления завода собирались на площади, туда подъезжали автобусы, которые увозили их на поля колхозов «Новый путь» и «Большевик». Это чисто советская модель экономики, когда сеют колхозники, а убирают урожай горожане. Сами колхозники в этот момент могут отдыхать, пить водку, выполнять всякую другую работу, кроме той, на которой в данный момент заняты приезжие по заданию горкома партии и горисполкома.

Это был малоэффективный, но очень затратный труд. Приезжали на поля примерно к 10 утра. В 13 часов садились обедать тем, что каждый привёз с собой и положил на общую «скатерть». После обеда немного работали и к 15 часам на горизонте снова появлялись автобусы. В районе Калаповой горы в автобус заходили милиционеры и проверяли, нет ли «несунов» – хищения социалистической собственности в виде присвоения ведра или рюкзака картошки. И длилось это всё до тех пор, пока не убирался весь урожай с участка, определенного для того или иного коллектива. Скажем, небольшой газовый цех завода получал «в шефство» 14 га картофельных полей. Люди радовались, если стояла хорошая погода. Тогда можно было управиться с заданием быстрее. А если начинались дожди, то уборка превращалась в каторгу. Надо было ехать вне зависимости от того, какая на улице погода.

Результаты работы принимал лично первый секретарь горкома КПСС Вадим Александрович Фетисов. Если, поковырявшись в земле, он обнаруживал достаточно большое количество не собранного картофеля, нагоняй получай директор завода, от него, по нисходящей, начальник цеха, и уборка начиналась по новой. До тех пор, пока участок не будет принят. Поэтому многие цехи приобретали картофелекопалки на период уборки картофеля, косы и грабли на период заготовки сена. Их оснащенности завидовали те коллективы, которые не могли себе это позволить. Например, управление металлургического завода. А работало там примерно 360 человек.

Не берусь судить о масштабах Советского Союза, но в Пермской области Борис Викторович Гельфенбуйм оказался первым человеком, который на проблему уборки урожая, дармовой работы в пользу колхозников, взглянул с точки зрения экономиста. «Почему мы должны работать бесплатно?» задал он вопрос. И внёс предложение оплачивать труд работников завода при оказании «помощи» селу. На удивление, председатели колхозов не нашли аргументов, чтобы возразить. И пошли навстречу. Но при этом никто не знал как вести расчеты, как учитывать затраченный труд. Цифры взяли «с потолка», внесли их в двусторонние договора, по итогам кампании завод получил несколько десятков тысяч тех еще, крепких советских рублей. В какой-то момент растерялись обе стороны. Большого ущерба для себя колхозы не понесли, так как в то время у председателей были нелимитированные банковские чеки именно на заработную плату. В советское время зарплата выплачивалась без всякой задержки в строго оговоренные дни вне зависимости от результатов труда. А на заводе поначалу не знали, как их распределить. Ведь на уборке не учитывался вклад каждого. Реши направить те деньги в фонд социального развития. Так инициатива Б.В.Гельфенбуйма заставила всех научиться считать деньги, а в конечном счете привела к тому, что селяне при уборке урожая стали обходиться без «шефской» помощи.

Второй момент, который тоже характеризует его как человека справедливого, связан уже с другим временем и другими обстоятельствами. После ухода из металлургического завода Б.В.Гельфенбуйм некоторое время возглавлял Чусовской филиал «Пермкомбанка». Банки тогда росли как грибы, но так же, как грибы, порой и исчезали. После того, как в этом банке закрыло счета крупнейшее и богатейшее в Прикамье предприятие «Пермнефтеоргсинтез», дошла очередь и до самой кредитной организации. Современный россиянин знает, что банк может лопнуть и спасти он может только застрахованную сумму средств. А тогда и этого не было. Заслуга Б.Гельфенбуйма в том, что ни один чусовской вкладчик не потерял в этом банке ни рубля своих средств. Борис Викторович сделал всё, чтобы людям вернули их вклады.

Я привёл эти примеры для того, чтобы показать неслучайность дальнейших действий руководства завода по справедливому распределению акций среди работников предприятия и ветеранов труда. Время тогда было такое, что легко раскрывало внутреннюю суть человека. Особенно, если это был руководитель. А он не мог быть не коммунистом. Ему бы не доверили управление предприятием. То есть, тот «облик аморале», который пропаганда демонстрировала стране, если речь шла о коммунистах, должен был, по идее, раскрыться именно в период приватизации. Не хапнуть себе как можно больше, а распределить по-честному, с учетом вклада каждого, и сделать из страны с плановой экономикой страну с экономикой рыночной, где справедливость на первом месте. Они же 73 года управляли страной, они доминировали во всём, взращивали новую разновидность людей – советского человека. И именно этот период всему миру должен был продемонстрировать все преимущества коммунистической модели развития. Мол, смотрите, мы переходим в рынок, мы воспитали нового человека – homo sovetikus – наши директора-коммунисты сейчас всё сделают так, как говорили на партсобраниях, заботясь исключительно о благе людей.

Ну, вы же знаете, чем это кончилось. Ладно бы только ложью и цинизмом, к которым за 70 лет привыкло не одно поколение. А закончилось всё стремлением в первую очередь именно коммунистов-руководителей, и спевшегося с ними криминала, ещё не разбираясь в сути рыночной экономики, всё скорее прибрать к рукам. Чтобы не быть голословным, приведу примеры из жизни нашей территории.

Был у нас «Чусовской завод металлоизделий», который возглавлял Семён Ордовер. Где посулами, где угрозами увольнения при нарушении трудовой дисциплины работником – акционером предприятия, закрепил он его в личной собственности. А дальше пошло-поехало. Как обычно, как у большинства. Одним из первых в Чусовом приобрёл машину «Ниссан», расширил жилплощадь, объединив две квартиры в одну, стал ездить по заграницам и так далее. Широко стал жить. А предприятие стало хиреть. В конце концов, он продал его имущество в городскую собственность. Не стало в городе завода металлоизделий.

Или, к примеру, «Чусовской хлебокомбинат», где в период приватизации директором был Владимир Гашев. Точно по такой же методике заполучил он в свои руки крупный пакет акций предприятия. А было оно самым современным, вводилось в строй еще при советской власти, в эпоху гигантомании, когда даже в нашем городе строились предприятия, рассчитанные на обслуживание нескольких районов. В собственность-то он комбинат получил, а вот управлять им в рыночных условиях не смог. И нет сейчас в Чусовом этого хлебокомбината. Точно такой же оказалась судьба завода железобетонных конструкций № 5 (ЖБК-5), оказавшегося в руках Валерия Сидорчева. Он выжал из него всё, что мог, рабочим платил гроши, а то и вовсе ничего не платил. В результате, этого завода на территории Чусового тоже нет. Хорошим руководителем при плановой экономике и советской власти слыл у нас Виктор Соснин, директор Ляминского домостроительного комбината. Не надо иметь большого ума там, где за тебя распределением готовой продукции и выделением фондов занимается вышестоящая организация. Но в рынок В.Соснин не вписался. Он просто не знал, как работать в новых условиях. И комбинат почти полностью был варварски разграблен. Уцелел лишь один цех – ДВП-2, который от грабителей (рабочих своего же предприятия) день и ночь без оплаты добровольно охраняли его же работники.

Ничему не научила коммунистическая модель управления и хозяйствования. И человека, соответствующего принципам «Морального кодекса коммунизма», она тоже не вырастила. Недаром в советское время был популярен стишок: «Рабочий! На производстве ты хозяин, а не гость. Тащи каждый гвоздь!». И тащили. А когда появилась возможность приватизировать предприятия, к масштабному растаскиванию подключились, в первую очередь их руководители, которые, в свою очередь, конечно, были коммунистами. В этой среде лишь единицы не запятнали себя бесчестьем. На данный момент примером служения делу, людям, родному краю и Отечеству у нас остается директор сельскохозяйственного предприятия ООО «Ключи» Виталий Геннадьевич Бобриков. Десятилетиями неустанного труда доказавший, что можно сохранить честь, достоинство, профессионализм и уважение людей, пройдя такие испытания, при которых ещё на начальном этапе сломались многие бывшие «крепкие хозяйственники».

В 1992-м году именно по пути справедливости пошли И.Губайдуллин и Б.Гельфенбуйм. Потом их дороги разойдутся. И если 1992-й я считаю годом взлета ЧМЗ, то 1995-й, в котором И.Губайдуллин разошелся с моралью и нравственностью, стал годом трагедии завода, которая откликнется его работникам и жителям Чусового спустя 20 лет, в 2015 году. Но речь об этом еще впереди.

Итак, деньги на выкуп предприятия найдены, дальше, как говорится, дело техники. Если на этапе аренды было много «самодеятельности», то к 1992 году законодательная база уже существовала, что облегчало подготовку всех документов. Были подготовлены и опубликованы в «Чусовском металлурге» для широкого обсуждения Учредительный договор, Устав акционерного общества закрытого типа, Положение о ценных бумагах и структура управления. Всё это делалось на основании конференции организации арендаторов, состоявшейся 15 февраля 1992 года. На ней и было принято решение готовиться к акционированию, начав его с подписки учредителей.

1 июля 1992 года вышел указ президента Б.Ельцина № 721 «Об организационных мерах по преобразованию государственных предприятий в акционерные общества», в соответствии с которым Пермский областной комитет по имуществу предложил откорректировать ранее изданные на заводе нормативные документы для преобразования организации арендаторов в акционерное общество открытого, а не закрытого типа. Уставный фонд на тот момент был зарегистрирован в сумме 260 млн. рублей, из которых 252 млн. рублей или 97 процентов – это вклад учредителей, а 8 млн. рублей направлялись на свободную подписку. На конференции учредителей акционерного общества, проходившей во Дворце культуры металлургов 7 августа, так же было принято решение зарезервировать 80 млн. рублей для создания инвестиционного фонда с целью ускорения решения экологических проблем, повышения эффективности производства, облегчения условий труда. Конференция с учетом замечаний утвердила нормативные документы и уставный капитал с распределением его как указано выше, назначила президентом – генеральным директором АО «ЧМЗ» И.Н.Губайдуллина. Поручила ему подготовить учредительный договор и подписать его в областном комитете по управлению имуществом. Предложила организационной комиссии совместно с советом ветеранов разработать и утвердить форму участия неработающих заводских ветеранов в акционерном обществе. Было поручено начальникам цехов и подразделений под личную ответственность закончить оформление подписных листов до 1 сентября 1992 года. С отказавшихся быть членом акционерного общества взять расписку.

Чусовской металлургический завод фактически становился народным предприятием. Это был единственный случай в Российской Федерации, когда акции предприятия были полностью, без участия государства, распределены между работниками завода, а привилегированные акции (от пяти до 10 штук) были распределены между ветеранами, находящимися на пенсии. Никто не был обделен или обойден. Принцип социальной справедливости соблюдался жёстко, количество акций работника зависело от уровня его доходов на этапе аренды предприятия.

У любого человека, занимающегося масштабными проектами, есть побудительные мотивы. Их великое множество, но определяющими, обычно, бывают один или два. Верю, что И.Губайдуллин искренне хотел блага работникам завода, сознавал, что только на пути самостоятельности можно добиться высокой эффективности производства и максимальной материальной отдачи для каждого. При этом так же был уверен, что только под его руководством это осуществимо. Дальнейшие события и его личные действия лишь подтвердили эти мотивы. Что позволяет вторую часть книги назвать мне трагичным для завода периодом.

Вторая яркая личность того времени Б. Гельфенбуйм. Очень давно, ещё будучи редактором «Чусовского рабочего», готовя для газеты одно из интервью с ним, даже не думая, что когда-нибудь напишу о том времени книгу, я задал Борису Викторовичу несколько вопросов, в числе которых были вопросы о побудительных мотивах, о том, какую роль в его жизни сыграл Чусовой и чем этот город для него является. Статью тогда я не успел напечатать, меня незаконно уволили с работы. Удивительно, но настало время и появилась возможность довести до Вас, уважаемый читатель, мнение самого реформатора, высказанное еще в начале нынешнего века:

«Я родился и вырос в очень суровом и необыкновенно красивом краю. С младенчества и до взрослой жизни среди замечательных людей разных национальностей. Как человек, руководитель всегда мечтал делать добро для людей, воспитавших меня . Так получилось, что во время изнасилования страны ,называвшегося Разгосударствле́нием собственности или Приватизацией ,я воспользовался своими знаниями, связями, служебным и общественным положением и ,убедив своих сослуживцев, провёл от начала и до конца выкуп у государства имущества металлургического завода с последующим его акционированием в собственность многотысячного коллектива.

Дальше была уже своя история, которая для меня закончилась в 1995 году.

В истории нового времени на всю Россию это был единственный случай выкупа имущества у государства в пользу всех работающих и ветеранов. Примерно пятнадцать тысяч человек стали собственниками акций.

Как-то ко мне обратились журналисты датского вещания и спросили: «Почему Вы решили приватизировать завод таким образом?».

Мой ответ их обескуражил: «В 1917 году большевики обещали фабрики рабочим, землю крестьянам! И обманули их. Я с единомышленниками вернул людям долги». Чусовой – это часть моей судьбы. Я прожил там больше половины жизни. У меня была мечта: вырасти здесь как личность и сделать что-то доброе для людей. Так был воспитан в семье и людьми, с которыми рос и работал. Мы с Губайдуллиным могли отхватить себе громадную долю, достаточную для безбедной жизни своей, детей и внуков. Ну, была бы у народа ненависть. Тысячи с этим живут, и ничего. Но хотелось всё сделать по справедливости. До определенного момента всё шло, как задумывали. Но дальше пошла борьба за власть, и я ушел с завода».

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С Р.АБРАМОВИЧЕМ

(Поручение И.Губайдуллина, Москва 90-х, рукопожатие как договор)

23 августа 1994 года меня пригласил к себе И.Н.Губайдуллин. Он был не один. В его кабинете находился среднего роста коренастый мужчина лет 35. Ирек Насырович представил его:

– Пётр Петрович Дроздов, директор Пермского филиала фирмы «Петролтранс». Тебе, Амир Михайлович, предстоит поработать с ним. Сама фирма находится в Москве. С ней мы заключили инвестиционное соглашение, тебе надо встретиться с собственником и обговорить детали. Они хотят покупать наши акции, взамен обещают инвестиции.

Директор дал мне в руки обыкновенный тетрадный лист, на котором шариковой ручкой был написан короткий текст договора, суть которого состояла в том, что вторая сторона обещала перечислить заводу в сентябре 1 млрд. рублей, в октябре еще один, и в ноябре тоже миллиард. Закрепляли договор подписи двух человек: президента АО «ЧМЗ» И.Н.Губайдуллина и директора АОЗТ «Петролтранс» Р.А.Абрамовича.

Фамилия Р. Абрамовича тогда мне ни о чём не говорила, она никогда и нигде не была на слуху. Поэтому просьбу И.Губайдуллина встретиться с ним и переговорить об организации процесса покупки я воспринял как обычную просьбу и готов был сразу подключиться к её выполнению, хотя и не состоял в штате завода.

– Амир Михайлович, этот разговор между нами, я прошу о нём никому не говорить. В том числе о своей поездке в Москву. Все расходы по командировке берет на себя «Петролтранс».

Улетать предстояло на следующий день. 24 августа во второй половине дня вместе с П.Дроздовым я уже был в аэропорту Большое Савино. Тогда всё было просто, не было тех мер безопасности, какие есть в аэропортах сейчас. Достаточно было иметь при себе паспорт, купить билет и после регистрации, побыв с час в душном накопителе на первом этаже, не на автобусе, а пешком всей группой пройти к трапу самолёта. В аэропорту Домодедово нас встретил водитель «Волги», П.Дроздов в пути расспрашивал его о криминальных событиях в Москве, тот рассказывал, где в эту ночь стреляли и насколько опасна обстановка. Еще в Перми Пётр Петрович много рассказывал про Р.Абрамовича. Насколько он крут, мол, бизнес по продаже нефти приносит ему и компании хороший доход, а офис, в котором он работает, один из лучших в Москве. Однако, меня ждало разочарование. Разместили нас в полуподвальном помещении какого-то здания, по удобствам сравнимым с обыкновенной общагой позднего советского периода, когда никому нет дела ни до жильцов, ни до нормального обслуживания этих помещений. На входной двери была небольшая потёртая вывеска с названием компании, которое я не запомнил. Она тоже принадлежала Р.Абрамовичу. Мне сказали, что встреча с ним будет в 10 часов утра, надо к этому времени быть готовым. Разница во времени с Москвой у нас два часа. Уже к восьми утра я был готов, так как в Чусовом в это время уже 10, и я давно нахожусь на работе.

За нами пришла «Волга» и мы поехали к зданию, где располагался офис Абрамовича и его компаньонов. Это было левое крыло второго этажа «Дома Гончаровых» на Большой Никитской, 48. Сразу поразили наличие видеонаблюдения у входа, и вопросы охраны: откуда мы, к кому, есть ли договоренность о встрече, на какое время? Очень тщательно и неторопливо. Никогда прежде я с этим не встречался, и такое отношение меня раздражало. Наконец, нас впустили и мы оказались в коридоре, окнами выходящим во двор дома. Тогда я впервые увидел стеклопакеты и был поражен их эстетике и удобству. Обратил внимание, что ни на одном другом окне здания, кроме помещений этой фирмы, таких окон не было. Удивил станок для чистки обуви. Это сейчас они могут быть где угодно, а тогда мне он очень понравился. Не надо наклоняться, брать щётку, намазывать на неё ваксу. Достаточно сунуть туфли в щель станка, и он обработает твою ногу. В общем, приехал провинциал, которого удивляет то, на что они даже не обращают внимания. Мне сказали, что Р.Абрамович пока занят, как освободится, нас пригласят. «А пока – можете позавтракать», – сказали мне и показали на помещение, которое они считают своей столовой. Я зашел, несколько столов были уставлены разными закусками, салатами, было много деликатесов, свежего, большими кусками домашнего творога, а так же с утра приготовленными мясными и рыбными блюдами. Никого, кроме меня не было. У женщины, что-то готовившей в соседнем помещении, я спросил, что могу взять и где за это мне платить. Она ответила, что есть я могу что угодно по своему выбору и желанию, а платить за еду не надо. Для меня это тоже было в новинку, тем более свободное расположение на столе множества разных деликатесов. И еще мне понравился творог. В нашей семье по жизни есть корова, иногда не одна, творог я готов умею, вполне мог оценить его качество, поэтому сразу понял – он отменный, будто только что приготовленный.

После завтрака ещё с полчаса я побыл в комнате для переговоров, что тоже стало для меня открытием. Специальная комната для переговоров? С подобным никогда ранее я не сталкивался. Обычно ведь как? Сели за столом в кабинете директора, или в отдельной небольшой комнате в столовой заводоуправления, обсудили актуальные вопросы, приняли решение, и разошлись. А тут – специальная комната!

Пригласили в кабинет Р.Абрамовича. Зашли. Я и П.Дроздов сели по одну сторону стола со стороны окон, через минуту вошёл хозяин – Роман Абрамович, еще один молодой человек, позднее я узнал, что это был И.Павлов, и невысокого роста в белой рубашке Е.Швидлер, с которым я познакомился ближе уже позднее, в ходе совместной работы. Была еще одна женщина, с краю ото всех. Р.Абрамович сел в крутящееся кресло напротив меня, что позволило хорошо разглядеть своего собеседника и будущего партнёра. Я помнил наставление И.Губайдуллина о налаживании хороших отношений с этой компанией, о надеждах, которые замаячили перед заводом, испытывавшим колоссальные трудности. На тот момент Роману было неполных 28 лет, но седина уже поблескивала в его волосах. Мне бросился в глаза их цвет: тёмно-русые, переходящие в рыжеватые на висках.

Он спросил, кем я работаю, давно ли, о наличии семьи и детей, несколько фраз сказал о компании «Петролтранс», что занимается она реализацией нефти, но есть желание расширить сферу деятельности. Спросил: можно ли купить отдельно ферросплавный цех? Я ответил, что Чусовской металлургический завод является единым юридическим лицом, никакие производства в нём не выделены, и акции распределены между всеми работниками предприятия. «У нас была мысль купить только ферросплавный, – сказал он,– но теперь понятно, что придется покупать весь завод. Наша цель – приобрести контрольный пакет, и нам бы хотелось опираться в этом на Губайдуллина и на Вас. Вы согласны с нами сотрудничать?».

Впервые в жизни я видел этого человека. Я сознавал ответственность своей миссии и тех слов, которые должен или не должен сказать ему. Надо было принимать решение, обязывающее к дальнейшим действиям. От этого зависело, придет к нам крупный инвестор, или нет. Решение надо было принимать быстро. Я внимательно посмотрел ему в глаза. И не увидел в них ни бегающих огоньков, характерных для плутоватых людей, ни явного желания сделать из меня своего союзника по какому-нибудь неблаговидному делу. В словах Роман был краток и деловит. Я поверил ему: «Хорошо, Роман Аркадьевич, я помогу Вашей компании приобрести контрольный пакет завода. Но у меня к Вам есть условие». «Слушаю Вас!», – сказал он. «Дайте слово, что, имея контрольный пакет, Вы не продадите завод другому собственнику!». Краем глаза я заметил некоторое смятение в лицах Дроздова, Павлова и той женщины. Видать, они не привыкли к тому, что кто-то выставляет условия Р.Абрамовичу. А тот спокойно и деловито ответил сразу: «Амир Михайлович, я даю Вам это слово. Но бизнес есть бизнес, никто не знает, как пойдут дела дальше. В любом случае, гарантирую Вам, что в течение первых трёх лет акции завода я не продам!». Я услышал то, что хотел услышать. Я хотел верить, что имею дело с порядочным человеком, дорожащим своим словом. И когда он сказал, что впереди у завода будет развитие, а не деградация, мне ничего не оставалось, как пожать ему руку и попрощаться. Договорились, что через несколько дней ко мне, в офис «Финансового Дома», приедут представители «Петролтранса» и привезут деньги. При этом никакого письменного договора с АОЗТ «Петролтранс» я не заключал, комиссионные за свою работу, соответственно, не предусматривал. Мною двигало одно желание – помочь заводу как можно быстрее выбраться из критической ситуации. Взаимные обязательства ограничились крепким рукопожатием. Вечером на самолете мы вернулись в Пермь.

ЦЕПНАЯ РЕАКЦИЯ

(«Лишь бы хватило денег!»)

На следующий день, по возвращении в Чусовой, я сразу зашел к И.Губайдуллину и подробно рассказал ему обо всём. Так началась работа на компании Р.Абрамовича и аффилированных к нему физических лиц.

Действительно, через несколько дней приехал П.Дроздов и вместе с ним, под охраной, несколько человек буквально с мешками денег. Инфляция тогда была невероятной, и, глядя на эти мешки, я подумал: «Так скоро и до «керенок» дойдем!». Поставили мешки у меня в кабинете, некоторые под столом, некоторые у стены. На перегородке, отделяющей сотрудников офиса и посетителей, поместили объявление о покупке акций. По-моему, начальная цена была 700 рублей за штуку. Стали ждать заводчан. Их реакция оказалась сродни цепной. Узнав, что акции («эту бумажку») можно продать и получить неплохие деньги, люди с первых дней буквально атаковали офис. Они выстраивались в длинную очередь, конец которой был у входа в проходную завода. Разговоры в ней были только об одном: «Лишь бы хватило денег».

Продвигалась очередь медленно, хотя и работали над оформлением договоров два оператора и брокер. Составлялись они в двух экземплярах, но многие пункты приходилось заполнять вручную: стороны договора, паспортные данные и юридический адрес покупателя, количество продаваемых акций, цена, сумма и ряд других. Мы строго следовали требованиям закона, и не поддавались на уговоры продавцов, что, дескать, давайте укажем количество акций, цену, мы распишемся, получим деньги, а все остальное вы сами заполните потом.

БЕЗДЕНЕЖЬЕ – ОСНОВНОЙ МОТИВ

Частично психологию людей того времени и обстоятельств, при которых они вынуждены были продавать свои акции, можно выразить следующими наблюдениями. Заводчанам крайне нужны были деньги. Зарплата задерживалась по несколько месяцев, а если выдавалась, то небольшими авансами, до пяти выплат в месяц, иногда натуральными продуктами, приобретенными заводом по бартеру в обмен на металлопрокат, рессору и другие изделия. Люди были измотаны хроническим безденежьем в то время, как, к примеру, на предприятиях железной дороги подобного не наблюдалось. Правда, в Чусовом это была единственная отрасль, находившаяся на плаву, на остальных всё было так же печально, как и на заводе. У многих усиливало депрессию и безнадёгу обстоятельство, которое в хорошие времена считалось примером для подражания, но в первой половине 1990-х годов играло отрицательную роль: семейные династии, работа близких родственников на одном предприятии, порой в одном цехе и в одной бригаде. Если не было денег, то перехватить их до получки было не у кого.

Сентябрь 1994 года был одним из тяжелейших для семей с детьми. Невозможно нормально, как это было раньше, подготовиться к школе: купить одежду, обувь, учебники, тетради, ранцы и многое другое, оплатить питание в школьной столовой, взять проездной на общественном транспорте. И когда появилась возможность продать акции, получить хоть какие-то «живые» деньги, заводчане ринулись в офис «Финансового Дома», беспокоясь об одном: «Лишь бы не кончились деньги!».

В подавляющем большинстве, наверное, процентов на 90, они не сознавали, что продают своё имущество. Половинка листа формата А4, первоначально выданная заводом, служившая в качестве официального документа, подтверждающего, что у гражданина имеются акции, или свидетельство о владении акциями, полученное ранее уже в нашем офисе, были для них просто бумажкой, которая, на удивление, способна превратиться в деньги. Люди прямо говорили нам, что продажа акций ничего не меняет в их жизни. Они как работали, так и будут работать на заводе, а кто хозяин – государство, как раньше, сами они как арендаторы ещё совсем недавно, или коллективные собственники как сейчас, или какой-нибудь хозяин в будущем – для них совсем не важно. Поэтому торопили операторов с оформлением договоров, сердились, что не успевают продать акции до начала рабочей смены или в обеденный перерыв, когда был к нам особенно большой наплыв. В один из дней люди сами подсказали нам, как поступить, чтобы ускорить процесс. Они сдавали паспорта, сами уходили в цеха на рабочие места, мы оформляли договора, после окончания смены они заходили в офис, расписывались в обоих договорах, получали деньги и свой паспорт.

ОТГОЛОСОК «ШОКОВОЙ ТЕРАПИИ»

Спустя годы, мне нередко приходилось слышать, что обстановка, вынуждавшая людей расставаться со своими акциями, была создана И.Губайдуллиным сознательно. Мол, специально задерживали зарплату, выдавали её небольшими долями, чтобы такие люди, как Р.Абрамович, могли за бесценок скупать заводы. Это неправда. Неправда абсолютная. Говорю об этом потому, что за десятилетия работы и близкого общения с Иреком Насыровичем убедился в том, что в основе его деятельности были профессиональное исполнение своих обязанностей как директора и забота о людях. Он был коммунистом в хорошем значении этого слова, был убеждён в том, и сам мне это говорил, что лучшей общественной формацией для рабочего человека был и остаётся социализм, при котором справедливости и равноправия больше, чем при капитализме. О негативных тенденциях и причинах тяжёлой социальной обстановки, которая сложилась на заводе к середине 1994-го года, хорошо и точно сказал на собрании акционеров 11 марта 1995 года начальник доменного цеха Геннадий Григорьевич Гаврилюк. Он предъявил И.Губайдуллину серьезную претензию в том, что как президент акционерного общества он избрал неверную стратегию и не туда завёл коллектив. Но до этого этапа, ставшего ключевым в судьбе завода, мы с вами, уважаемый читатель, еще дойдём. А пока говорим о том, мог или не мог директор, будучи в сговоре с Р.Абрамовичем, специально создать на заводе такую обстановку, при которой люди бегом понесли бы акции на продажу. Я уверенно и ответственно заявляю – нет!

Он сознавал свою негласную роль хозяина в этом городе. Я специально не стал это слово обрамлять кавычками. Он реально был хозяином, без которого не проводились ни крупные кадровые перестановки, не принимались значимые решения на бюро городского комитета КПСС. Помимо мощного административного ресурса, которым он обладал и пользовался сознательно, он знал, что является авторитетным руководителем и не делал ничего, что умаляло бы его честь и достоинство в глазах других руководителей и населения Чусового. Если он не был в отпуске или в командировке, то приём граждан по личным вопросам всегда проводил сам. Уж насколько значима была тогда роль бюро горкома партии, но если заседание затягивалось, или было назначено на день или часы приёма по личным вопросам, Ирек Насырович извинялся перед другими членами бюро и уезжал на завод. При нём, его активном участии была построена новая часть города со всей социальной инфраструктурой, что, безусловно, отражает и его характер. И еще один существенный штрих. С января 1992 года экономика России, благодаря «шоковой терапии» председателя правительства Егора Гайдара и его команды, стала существовать в условиях рыночной экономики. До этого был социализм с жёстким регулированием всего и вся, и вдруг с января – свободное плавание. Как говорили тогда: «Если не запрещено, значит, разрешено!».

Это «разрешено» сразу стало зеленым светом для жадных и корыстолюбивых руководителей многих предприятий бывшего СССР, ранее вынужденных жить под присмотром народного и партийного контроля, государственного регулирования окладов и зарплат. Они в первую очередь озаботились личным благополучием. Безусловно, такая возможность открылась и перед И.Губайдуллиным, но он ею не воспользовался. Как жил в трехкомнатной квартире на втором этаже старого дома по Челюскинцев 12, так и продолжал в нём жить. И оклад у него не изменился. Как не изменились характер и мировоззрение. ОН НЕ ВЕРИЛ В СИЛУ НОВОГО СТРОЯ. Видя разбалансированность экономики, слабость политической системы и органов управления, он считал, что ВСЁ ЕЩЕ ВЕРНЕТСЯ! А если вернётся, то с него спросят за многое. И прежде всего за то, что государственное предприятие, пусть и принадлежавшее акционерам, он за бесценок спустил безответственным «новым русским», не способным ни на что, кроме как купить-продать.

Каждый вечер я звонил в Москву и информировал Е.Швидлера о количестве заключенных договоров и купленных акций, о финансовых расходах. Временами возникали перебои с деньгами, но через несколько дней их привозили снова. Так шло до конца сентября.

РАЗВОРОТ НА 180 ГРАДУСОВ!

В начале октября меня пригласил к себе И.Губайдуллин. «Амир Михайлович, всё, сворачивайте работу с «Петролтрансом», будем сотрудничать с «Металлинвестбанком». На мой изумлённый вопрос «Почему?» ответил: «Р.Абрамович не выполнил свои обязательства. Месяц прошел, миллиард рублей на завод не перечислен. Будем ориентироваться на «Металлинвестбанк». Это коррумпированный банк, за ним стоит Олег Николаевич Сосковец. К тебе приедут его представители, переговори с ними, организуй покупку акций для них. А «Петролтрансу» – больше ни одной акции!». Эта новость огорошила меня, на какое-то время выбила из колеи. О.Сосковец в то время был первым заместителем председателя правительства РФ Виктора Степановича Черномырдина. Бывший министр черной металлургии СССР он обладал среди металлургов колоссальным авторитетом, и нет ничего удивительного в том, что когда перед И.Губайдуллиным встал выбор, с кем идти дальше, он выбрал компанию, за «спиной» которой стоял человек, которого он лично знал и уважал. Тем более, что обещанный Р.Абрамовичем миллиард не появился.

Команда «Металлинвестбанка» прибыла на завод и стала сразу вести себя по-хозяйски. Всей группой во главе с А.Седых они появились у меня и разговаривали в таком тоне, я бы не сказал плохом, но без должного в таком случае уважения. Предложили заключить договор, в котором будут оговорены комиссионные за работу на них. Интересовались объемом приобретенных «Петролтрансом» акций, но я вежливо напомнил, что говорить посторонним о счетах других запрещено законом. «Когда Вы откроете счёт и купите акции, можете так же быть уверены в том, что только Вам или доверенным Вами лицам будет доступна эта информация», – сказал я Анатолию Михайловичу. Сейчас я не помню, каким было основание, но от заключения договора и получения комиссионных наш офис отказался. Эта команда не произвела на меня такого впечатления, как команда Р.Абрамовича. Я не увидел причин для 100-процентного доверия им, и с этой минуты решил, что по-прежнему в основном будем работать на «Петрролтранс». Потому что дал Р.Абрамовичу слово, и оно было для меня равнозначно сбережению чести.

НАЧАЛО КОНФЛИКТА

Так возник конфликт между мной и И.Губайдуллиным, еще неведомый никому, в первую очередь ему, убежденному, что я буду поступать так, как он меня просил – работать только на «Металлинвестбанк». Судя по поведению команды банка, и она была уверена, что решающее слово здесь не за мной, а за И.Губайдуллиным. Мол, как он скажет, так и будет. Тем более, что назначение меня на должность директора Чусовского филиала ИК «Финансовый Дом» в феврале 1993 года было осуществлено учредителем «ФД» Д.Рыболовлевым с его согласия и по рекомендации Бориса Викторовича Гельфенбуйма. И.Губайдуллин считал меня своим человеком в «Финансовом Доме» и не мог представить себе, чтобы я пошёл поперек его воли.

А я пошёл.

Операторам и брокеру было сказано, что мы не отказываем «Металлинвестбанку в сотрудничестве, будем оформлять договора купли-продажи акций и регистрировать сделки, но при условии, что продавец будет сам называть эту компанию в качестве покупателя. Если не называет, говорит, что ему безразлично кому продать, что для него важно как можно скорее получить деньги, то договор оформляем на «Петролтранс». О том, что у этой компании появился довольно сильный конкурент, я сразу известил Р.Абрамовича и Е.Швидлера. Они выразили благодарность за верность данному слову.

Теперь в течение дня на регистрационном столе брокера лежали две пачки договоров: скромная принадлежала «Металлинвестбанку», более существенная «Петролтрансу». И.Губайдуллин со свойственной ему прозорливостью то ли догадался о чём-то, то ли кто-то сказал ему, что филиал по-прежнему большую часть договоров оформляет на «Петролтранс», решил принять организационные меры. Пригласил меня к себе и сказал, что в качестве контролёров и наблюдателей за нашей работой приняты два человека: Николай Тимофеевич Рудаков и Геннадий Дмитриевич Паньков. Это были его личные многолетние друзья, они уже находились на пенсии. До этого Н.Рудаков много лет работал директором Чусовского завода ЖБК-5, был участником Великой Отечественной войны, скромным, авторитетным и исключительно порядочным человеком. Такими же словами можно охарактеризовать и Г.Панькова, бывшего третьего секретаря ГК КПСС, директора торга. Они хорошо знали меня, я – их, и когда они оба пришли ко мне и представились в качестве контролеров от «Металлинвестбанка», мы, конечно, дружески заулыбались, стали вспоминать какие-то общие моменты в нашей жизни, в результате они остались убежденными в том, что только на «Металлинвестбанк» мы и работаем. Я предоставил им отдельное помещение рядом с нашим, там они находились до полудня. Иногда выходили то Н.Рудаков, то Г.Паньков с вопросом: «Ну, как идут дела? Пополняется счёт «Металлинвестбанка»?», на что всегда получали положительный ответ. И тот, и другой по жизни были ответственными, порядочными, требовательными, но одновременно с этим и очень добрыми, душевными людьми. Буквально через несколько дней их «работы» я нашёл у них слабость: пропустить рюмку-другую. Это стало поводом для звонка Е.Швидлеру. Буквально на следующий день из Перми приехал П.Дроздов и привёз с десяток ящиков качественной водки фабрики «Исток». Мне разрешили использовать часть средств на покупку закуски. И день наших ветеранов начинался замечательно. С шутками-прибаутками они уходили к себе, не торопясь «приговаривали» бутылку и часов в 12 отправлялись по домам, будучи уверенными в том, что счёт «Металлинвестбанка» пухнет, как на дрожжах.