Читать книгу Другая сторона стены - - Страница 1

Россия. Сибирь.1998 год.

Короткий и резкий свист взрезал воздух прямо над моим ухом. Ведь всё еще можно исправить?

Я бежала по некогда ровному, как ладонь, полю, теперь развороченному дымящимися ямами, перепрыгивала через них и устремлялась дальше. Ведь если успеть вовремя, то можно его предупредить?

Яркое солнце сияло в безоблачной выси – я зачем-то подняла на него взгляд и на несколько секунд ослепла. А потом угодила ногой в одну из тех самых дымящихся ям. Сколько секунд я потеряла? Могла ли я успеть?

Свист раздался снова, – но уже вдали, понизу, за широкой проселицей, уходящей в зеленый косогор. Голубая, чистая даль содрогнулась от крика.

Кто-то резко схватил меня за плечо, и безоблачное небо начало исчезать, сворачиваться и превращаться в густую тьму, рассеивавшуюся маленьким желтым огоньком.

– Полина… Ты снова закричала, и я…

Я отерла ладонью холодное заплаканное и вспотевшее лицо и приподнялась в кровати. Надо мной нависла моя подруга и соседка по комнате Ира – всклокоченные со сна светлые волосы, испуганные голубые глаза.

– Это сигарета? – тупо уставившись на нее, спросила я, указывая на маленький огонек, освещавший нашу комнату. Перед глазами расплывалось всё, кроме Ириного лица. Подруга заморгала, повернулась к огоньку, потом снова ко мне и прошептала:

– Да нет, свеча. Свет же вырубился из-за ливня. Тебе не нужно воды?

Я замотала головой и снова откинулась на подушку. Ира встала, заходила по комнате и через несколько секунд и правда зажгла сигарету. Вообще-то, курить в общежитии не разрешалось, но сейчас все спали, и вероятность того, что Иру кто-то увидит, была крайне мала.

Она встала у приоткрытого окна, за которым уже второй день шумел дождь – правда, на несколько часов слегка успокоившийся – облокотилась на широкий подоконник и закурила. А потом спросила, не поворачивая головы:

– И что будем делать? Я не буду говорить, что понимаю, каково тебе, потому что мне и правда не понять. Тебе тяжело, но… вы ведь были друзьями. По крайней мере, официально.

– Но я любила его. Или была влюблена, – глухо отозвалась я, повернувшись к стене, хотя Ира и без того не могла видеть моего лица. – И я даже не знаю, что именно с ним случилось.

– Поля, все знают, что с ним случилось. – Ира заговорила резко, должно быть, чтобы отрезвить меня. – Он был военным, это были учения, и это была случайность. Это ужасно, но так бывает, поэтому не ищи здесь тайн. Так ты его только держишь здесь и не даешь ему покоя. Ну… так моя бабушка говорит. Думаю, и твоя бы так сказала. Они прятали иконы за фантиками от конфет и тайком крестили детей. Явно они все знают лучше нас. Помолись за него и постарайся отпустить.

– Я не знаю ни одной молитвы, кроме «Отче наш», и то с ошибками, – пробормотала я, повернувшись к ней.

– Я тоже, – Ира с шумом выдохнула в ночной воздух струю голубовато-сизого дыма. – Но, думаю, Бог – Он же все-таки есть? – нас простит. По крайней мере, священники так говорят… они говорят, что Он прощает всех, кто осознает свои грехи и стремится прийти к вере и все такое. И даже тех, кто курит. – Ты представляешь, сам Бог прощает курение, а коменда в общаге – нет, – она тихо засмеялась, потушила сигарету и повернулась ко мне.

– Я только знаю, что Он есть, – тихо сказала я, закрывая глаза.

– Вот и отпусти его к Нему. Уже два года прошло. Пора бы.

***

Дороги размыло.

Дожди шли уже почти неделю – они начались в день Ивана Купалы. Моя бабушка, которая всю свою жизнь прожила в маленькой сибирской деревне, говорила: это значит, что теперь они будут идти сорок дней.

Пелена дождя скрыла от моих любопытных глаз другую часть города, которая в обычное время хорошо просматривалась из окна общажной кухни площадью в 10 квадратов. По СанПину десятилетней давности на пять человек в кухне должно было быть не меньше одной конфорки газовой плиты на пять человек. Однако нас было гораздо больше, но кого это волновало? Никто же не думал о том, что в этой самой кухне по иронии судьбы будут сидеть студенты архитектурного отделения, которые знают эти СанПины наизусть.

Я стояла у окна, по которому струились капли дождя, и вглядывалась в расплывшуюся улицу. В кухне было непривычно тихо – сессия закончилась в понедельник, аккурат перед начавшимся так не вовремя ливнем, и те студенты, у которых не было летней практики, разъехались по домам. На нашем этаже оставалось десять человек – трое из них сейчас сидели в унылой кухне, на стенах которой красовался побитый серо-голубой плиточный фартук, а на полу – облупившаяся светло-коричневая краска.

– Холодно что-то стало, – прорезав долгую тишину, вдруг сказала Ира. Она встала и, подойдя к маленькому зеркалу, висевшему на стене, поправила светлые волосы и в очередной раз посмотрела, идут ли ей купленные сегодня голубые (конечно, в тон глазам) перламутровые тени. Я не хотела ее разочаровывать комментариями о том, что такими сейчас красятся все, кому не лень, к тому же, тени Ире и правда бессовестно шли, и я молчала. Со свойственной ей щепетильностью и тягой к планированию всего и всегда, Ира не могла себе позволить приобрести то, от чего не было бы толка.

– Когда уже поедем-то? – вздохнул Дима, стоя у плиты и помешивая дымящееся варево. Я зачем-то мысленно представила, что будет, если нарядить его в костюм ведьмы: черную остроконечную шляпу, плащ и все остальное. Внешность его, в общем-то, была подходящей: высокий, худощавый, со слегка взъерошенными темными волосами, кареглазый и длинноносый. Пару лет назад в кино показывали какой-то американский фильм про Хэллоуин – там ведьмы одевались примерно так и, кажется, был не то какой-то колдун, не то зомби, похожий на Диму. Он со своей огромной кастрюлей, стоящей на плите и дымящейся, как ведьмин котел, действительно навевал только такие мысли. Правда, без его кастрюль и сковородок, а вернее, без их содержимого, мы с Ирой давно бы уже умерли голодной смертью, поэтому про ведьму я говорить не стала.

Димка приехал учиться к нам из небольшого областного города. Его дед еще в пятидесятые был главным архитектором одного из крупных городов Восточной Сибири, бабушка конструктором, а мать и отец – мостовиками. Дима был у них единственным и любимым внуком и сыном, представители обоих старших поколений были личностями сильными, так что выбор жизненного пути они сделали за него. Единственное, что ему удалось отстоять, чтобы сохранить хоть какую-то видимость свободного выбора – это право жить в общежитии, а не в съемной квартире. Его семья была очень обеспеченной, и поэтому Диму буквально забрасывали деньгами, лишь бы учился и позабыл о своей, как считали родственники, глупой для парня мечте стать поваром. Поэтому Дима всей душой ненавидел архитектуру, выл и страдал на сессиях, как еретик на аутодафе, но неизменно переходил с курса на курс – мы с Ирой очень хотели есть, поэтому, как наши древние первобытные предки, учредили натуральный обмен. Так у Димки появлялись макеты и чертежи, а в наших желудках – еда. Деньги, которые присылали нам наши родители, имели свойство быстро заканчиваться, со стипендии мы периодически слетали, если получали хотя бы одну тройку, а работать не успевали, потому что почти круглосуточно учились. Мы могли бы, конечно, чуть ослабить хватку, но тогда бы просто не смогли вывозить учебу.