Читать книгу Энни - - Страница 1

Утро не принесло изменений. Мать все еще сердилась на Энни из-за давешнего разговора и поэтому отправила ее скоблить кухонную мебель. Стол, тумбы и шкафы недавно вынесли во внутренний двор, где всегда была тень, прохлада и сырость. А окна кухни выходили в боковой проулок, и Энни с сожалением представляла заливающие помещение солнечные лучи, отражающиеся от заново побеленных стен. Ей же предстояло несколько дней возиться с мебелью: прежде чем возвращать ее в отремонтированную кухню, следовало убрать с дерева старый лак и заново покрыть смоляным настоем. Долгая, нудная и утомительная работа! И зачем только Энни опять завела разговор об отце?

Эти разговоры никогда ни к чему хорошему не приводили. Мать только ругала за проявление интереса к “этому проходимцу” и неизменно наказывала Энни какой-нибудь работой. А заодно и вовсе переставала с ней разговаривать на несколько дней, а то и недель. Пару раз, попав под горячую руку, Энни получала весьма чувствительный шлепок по какому-нибудь месту. Но, несмотря на все это, ничего не могла с собой поделать и снова приставала к матери с теми же вопросами в надежде, что однажды та проговорится.

Единственное, что Энни достоверно знала о своем отце, которого никогда не видела, – он был эльфом. Его заостренные уши Энни видела каждый раз в зеркале. Уши, по ее мнению, не сочетающиеся с круглым, пухловатым, всегда румяным лицом, доставшимся от матери.

Внешность Энни была экзотичной, но в глазах сверстников это не придавало ей шарма, а служило поводом для насмешек. Энни было двадцать восемь лет и всю свою жизнь она прожила вдвоем с мамой в деревне Северное Приречье, которая уже в те времена считалась главной в Саутхэтэрне. Правда, документ, признающий Приречье районным центром, был выпущен намного позже, уже после Эпохи Наместников.

Народ в их деревеньке был высокомерным и до мозга костей правильным. Все здесь жили “как полагается”, а любая “непохожесть” мгновенно становилась предметом пересудов и всеобщего осуждения. Чаще всего “странноватые чужаки” здесь не задерживались.

Но были и такие, кто общественное мнение игнорировал и продолжал жить по-своему. Например, мать Энни, Марианна Хольтман, известная булочница. За ее пирогами приезжали со всего Саутхэтэрна, и в глаза ей никогда не высказывали ничего, кроме похвал кулинарному мастерству. Однако же местные прекрасно знали, что замужем Марианна никогда не была, но зато в одиночестве воспитывала откуда-то взявшуюся дочь, которой, к тому же, дала свою фамилию, чем отсекла возможность посудачить о вероятном отце Энни. Возможно, именно это последнее обстоятельство и возмущало жителей деревни больше всего. На Марианну наклеили ярлык “неправильной”. Так что Энни пришла к выводу, что даже если бы она была пухлой сероглазой блондинкой, как подавляющее большинство жителей Приречья, то полагающаяся ей доля презрения от взрослых и обзывательств от детей за беспутную мамашу всё равно бы ей перепадала.

– Эй, Энн, ты чем опять провинилась? – громкий голос вывел Энни из задумчивости, и она вопросительно уставилась на кудрявую голову своего приятеля Фреда Морфоуста, возникшую над забором.

– Я заходил за тобой, – пояснил Фред, появившись над забором целиком и перевалившись через него во двор. – А твоя мама заорала, что ты наказана и никуда не пойдешь. Ещё и метлой замахнулась! – Фред нервно хихикнул, спрыгнул на землю и подошел к Энни. – А я и не собирался тебя никуда уводить. Но ей разве объяснишь!..

Фред сел на одну из кухонных лавочек и продолжил:

– Я хотел тебя позвать в Березовую. Ярмарка начинается уже в конце этой недели. Я весь год откладывал деньги, как договаривались. Так как, пойдем?

Энн замялась. Да, они, конечно, договаривались, и Энни тоже весь год копила деньги. Даже не купила хлопушек на Новый год. Но недавно у неё появилось более важное дело, и она уже потратила часть скопленной суммы, и остальное собиралась пустить туда же, в обход их плана, но… Фред об этом не знал. Казалось бы, сейчас был самый подходящий момент, чтобы все ему рассказать, но Энни так и не решилась. Пока она прикидывала, как лучше начать, ее окликнула мать. Выставив на открытое окно кувшин молока и тарелку сырных лепешек, она коротко бросила: "Иди лопать!"– и скрылась в глубине дома, демонстрируя тем самым, что до сих пор не разговаривает с дочерью. Так что Энни просто забрала еду и уселась на лавку рядом с Фредом. Он, так и не дождавшись от Энни ответа и приняв ее молчание за согласие, болтал уже о своих соседях, крайне бестолковых людях, вечно служивших источником забавных историй о неумелом ведении хозяйства, которые благодаря ярмаркам расходились далеко за пределы их деревушки. Впрочем, в других селениях их считали выдуманными для смеху байками.

К тому времени, как лепешки были съедены и все темы для разговоров исчерпаны, уже начало темнеть. Энни старалась вести себя, как обычно; поведать Фреду об изменении своих планов она решила позже. Пока же они пожелали друг другу спокойной ночи, и Фред, опять перемахнув через забор, ушел домой.

***

В день начала ярмарки Энни проснулась, когда только начало светать. Ей надо было успеть несколько завершающих дел. Упрятать в мешок приготовленную с вечера провизию. Написать записку маме. Напоследок окинуть взглядом комнату, проверяя, не забыла ли чего, и заодно как бы прощаясь с ней.

Внизу возилась мать, которая всегда вставала раньше петухов, чтобы поставить свежее тесто для булочек. В последние несколько недель в их лавке шел ремонт и никакой необходимости в тесте не было, но мать все равно поднималась рано. Это уже вошло у нее в привычку. Сегодня же лавка должна была вновь открыться, так что теста уже было заготовлено неимоверное количество, а сейчас, судя по звукам, жарилась начинка.

Энни спустилась в зал, где на столах уже были расстелены новенькие клетчатые скатерти, а на окнах слегка колыхались выстиранные занавески, украшенные теперь кокетливыми бантиками. Энни сама их смастерила из обрезков шелковой ткани.

На одном из столов, приготовленная мамой, несмотря на хлопоты, стояла кружка с горячим какао. На несколько мгновений Энни почувствовала прилив любви и благодарности, и ей стало жаль уезжать отсюда даже ненадолго. Мелькнула мысль – не отказаться ли от задуманного? Но тут из кухни донеслось мамино ворчание по очередному незначительному поводу, и Энни вспомнила, что ее план возник из желания немного от матери отдохнуть. В конце концов, она же к ней вернется, да и записку оставила.

Энни одним махом выпила какао, и тут раздался стук в дверь и голос Фреда.

– Энн, это за тобой? Ты собралась уже? – крикнула мать из кухни.

– Ага, за мной! Пока, мам! – отозвалась девушка и, не позволяя себе усомниться, быстро подхватила заплечный мешок и вышла за дверь.

Рядом с Фредом у крыльца топталась ещё какая-то фигура. Энни определила ее как женскую, и настроение у нее моментально ухудшилось.

– Энн, привет! Познакомься, это Рози! Мы… э-э-э… ну это… – Фред так спешил сообщить неприятную новость, что не мог найти подходящих слов.

– Встречаемся! – вызывающим тоном подсказала Рози.

– Да! – воспрянул Фред. – Рози, а это Энни. Моя… ну, понимаешь… друг.

Энни в глубине души была Фреду благодарна за то, что назвал вещи своими именами, хоть и прозвучала такая характеристика странно. С другой стороны, хорошо было бы увидеть реакцию Рози на слово "подруга". Чтобы не выдать свои эмоции, Энни поджала губы и произнесла недовольно:

– И что, она с нами пойдет?

– А, нет! – Фред, ожидавший бурного негодования, облегченно выдохнул. – Рози просто вышла немного проводить меня. Я решил заодно вас познакомить, пока выдалась возможность. А вообще-то, она остается дома. Ну, Рози, пока!

Фред обнял свою девушку, и Энни отвернулась, постаравшись придать своему лицу брезгливое выражение. Фред его заметил, но никак не среагировал, из чего напрашивался неутешительный вывод о том, что у него с этой Рози все зашло уже довольно далеко. Спасибо, что не на свадьбе познакомил!

До Березовой было около двух часов быстрым шагом. Первый час они молчали. Потом Фред осторожно сказал, что, судя по рассвету, день будет теплым.

– Ага, красиво! – буркнула в ответ Энни, едва глянув на восток.

Еще через некоторое время она сочла возможным заговорить и нарочито грубо спросила:

– Ну и где ты ее откопал?

– Она недавно переехала с семьей откуда-то из Приграничья. Поселились по соседству с нами. Помнишь, там дом старого Грега все стоял пустой после его смерти.

– И она что ли тоже хоббит? – безразличным тоном спросила Энни, никак не отреагировав на упоминание о старике Греге. А ведь в детстве они с Фредом обожали слушать его истории, которые принимали за сказки, и, бывало, подолгу засиживались у него в гостях, пока за Фредом не приходили родители. А после смерти Грега, не имевшего родных, кажется, только эти двое из всей деревни и горевали о нем.

– Ну да, хоббит. Потому наши родители сразу и подружились.

– Если б только родители, – буркнула Энни. После этого беседа снова прервалась.

К концу второго часа пути солнце окончательно поднялось, а дорога стала более оживленной – вся округа спешила к открытию ярмарки. Энни решила, что обижалась достаточно и уже пора мириться.

– Фред, слушай… – неуверенно начала она, но Фред ее перебил.

– Мы с тобой всегда будем друзьями, несмотря ни на что!

– Ты женишься на ней?

Этого Фред еще сам не знал. Но посмотрев Энни в глаза, он вдруг понял, что не положительный или отрицательный ответ ее волнует, а то, что будет с их дружбой в результате одного из этих вариантов. И обещание всегда быть друзьями в данном случае слишком общо.

Он отошел на обочину дороги, чтобы не мешаться, взял подошедшую следом Энни за руки и, глядя ей прямо в глаза, твердо произнес:

– Даже если я на ней женюсь и мне придется посвящать семье намного больше времени, ты все равно будешь для меня главнее!

Энни, не ожидавшая столь пламенных признаний, растроганно шмыгнула носом и крепко-крепко Фреда обняла. Она еще подумала, что парень не до конца понимает, что говорит, ведь семья важнее всякой дружбы, но хоббит вдруг лукаво произнес ей в ухо:

– В конце концов, когда Рози проест мне мозги и будет бить скалкой, к кому, как не к тебе, я пойду плакаться?

Энни от неожиданности фыркнула, а представив описанную картину, не удержалась и захохотала в голос. Рядом смеялся Фред, и набирающее силу солнце золотило радостные морщинки в уголках его глаз.

***

Лошадей Энни нашла не сразу. Ей пришлось пройти до конца длинной улицы, протянувшейся через весь поселок параллельно главной. И там, на специально расчищенной лужайке, были устроены загончики для животных. Шум основной ярмарки здесь был почти не слышен, зато хватало своеобразных звуков, производимых животными. Они переговаривались между собой, забавно чамкали едой, а одна вылизывающая лапу собака делала это с каким-то особенным присвистом.

Благополучно миновав гусей, кроликов, поросят, коров и прочую домашнюю живность, Энни увидела просторный загон, расположенный на отшибе. Если у остальных животных был обширный выбор, по несколько загонов на каждый вид, то лошадей продавали почему-то только в одном этом загоне. Хозяином его был толстый бородатый мужчина неопределенных лет, похожий одновременно на джинна и на пирата. На Энни он поглядывал подозрительно, как на пришедшую просто поглазеть, и даже бренчание монет в ее кошельке не рассеяло подозрительность окончательно.

Девушка ходила вдоль загона довольно долго и высматривала, сама не зная что. Ей не слишком часто доводилось ездить верхом, так что Энни испытывала страх, но вместо того, чтобы себе в этом признаться, предпочитала думать, что у нее просто недостаточно навыков.

Внезапно она встретилась взглядом с парой огромных светло-коричневых глаз в окружении коротких, но густых и пушистых ресниц. Лошадка пристально смотрела на нее. Не жевала траву, не перебирала ногами, как большинство ее собратьев, и даже не отгоняла хвостом назойливых мух – просто стояла и внимательно смотрела на Энни.

Девушка влезла в загон и подошла поближе к лошадке. Та была довольно низкорослая и очень крепкая, если не сказать толстенькая. Шкура у нее тоже была необычного цвета: вроде и коричневая, но какая-то светлая, а на солнце отливающая золотисто-медовым блеском.

“Как палочки корицы”, – подумала Энни, снова взглянув лошадке в глаза. И невольно протянула руку, чтобы потрогать странное создание – а точно ли это настоящая лошадь? И лошадка вдруг ткнулась ей в ладонь теплым носом.

– Эта далеко не увезет, – раздался совсем близко категоричный голос толстяка-хозяина.

Энни с трудом оторвала взгляд от лошадки и непонимающе уставилась на торговца. При чем здесь “увезет-не увезет”? Зачем он говорит ей такие странные вещи? Разумеется, Энни и сама видела, что лошадка больше похожа на тяжеловоза, чем на скакуна для верховой езды, но разве это важно? Еще до того, как теплый нос толкнул ее руку, она поняла, что непременно купит эту лошадку, сколько бы за нее ни попросили. В крайнем случае, даже вернется к маме и попросит присмотреть за животинкой, пока она исполняет свою задумку. Придется пойти пешком, ну да ладно… Или можно остаться, отложить поездку на годик, заново накопить денег… Она уже и имя придумала – Корица!

– А мне далеко и не надо, – тихо, но уверенно заявила Энни. – Сколько?

Торговец хмыкнул, но ответил:

– Пятнадцать серебряных. Еще за семь могу сбрую предложить. Вряд ли ты найдешь хорошую упряжь на такую… хм-м… упитанную скотину.

Энни отсчитала деньги, протянула ему и спросила:

– А почему она такая? Ну… странная.

– Мне привезли ее из восточных степей. Похоже, у них там все такие. Да что с них взять – кочевники, разве они могут разбираться в лошадях? – небрежно ответил хозяин, пересчитывая деньги.

Потом он вынес откуда-то упряжь и даже любезно оседлал для Энни лошадку. Девушка пыталась запомнить последовательность действий, но выказывать перед торговцем свое невежество не хотела, поэтому ей оставалось лишь надеяться на свою зрительную память. Энни рассчитывала, что, закончив с упряжью, хозяин отойдет по каким-нибудь своим делам, но он остался стоять, сложив руки на объемистом животе, и пристально наблюдал за ее действиями. Энни долго и упорно приматывала к седлу свой мешок. Количество витков и узлов уже было немыслимым и дольше оттягивать было глупо, но понимающе-насмешливый взгляд торговца сводил с ума. Энни уже подумывала, не увести ли лошадку под уздцы, сделав вид, что хочет еще побродить по ярмарке. Но тут хозяин лошадиного загона удивил ее во второй раз. Он подошел и, хотя насмешливость еще не до конца исчезла из его голоса, понимающе спросил:

– Ты в седло-то садиться умеешь?

“Конечно!” – хотела воскликнуть Энни, но не успела. Каким-то образом угадав правду, торговец принялся подсаживать ее, приговаривая: “Ногу ставь сюда… так… а теперь толкайся!.. Вторую ты должна перекинуть через спину… ну давай, девочка, толкайся!.. Это совсем не высокая лошадь!..”

По правде, Энни раньше ездила на лошадях, но без седел и прочих дурацких приспособлений. Одно дело – просто запрыгнуть на лошадь, и совсем другое – перекидывать через нее ногу, держась при этом за седло и боясь запутаться в этих… как их… стременах, кажется.

Наконец, она благополучно оказалась верхом, поблагодарила хозяина и, неумело вцепившись в уздечку, толкнула лошадку пятками. Та послушно зашагала к выходу из загона. Энни подозревала, что, когда ей надо будет повернуть направо, чтобы двинуться вверх по улице к выезду из деревни, она должна будет дернуть уздечку. На деле же она отпустила поводья и обняла лошадку за шею, потянув, куда нужно. Издалека наблюдавший за ней торговец в очередной раз насмешливо хмыкнул.

У последних домов Энни придержала лошадь и обернулась. Далеко внизу, растянувшись вдоль склона холма, шумела ярмарка. Девушке было совестно, что она не попрощалась с Фредом и даже не нашла времени сказать ему о своих планах. Несколько часов назад она малодушно улизнула от своего приятеля, воспользовавшись ярмарочной толчеей. Может быть, он уже ушел домой, не дождавшись ее. На том конце Березовой начинался лес, тянущийся до самой их деревни. Сейчас под вечер в лесу уже прохладно и царят зеленоватые сумерки, красиво пронизанные косыми лучами заходящего солнца. Придется Фреду возвращаться одному. Сердце у Энни защемило при мысли о друге, и она чуть было не развернула лошадку в обратную сторону. Та восприняла невольное движение наездницы как понукание двигаться быстрее. Так что Энни ничего не оставалось, как развернуться лицом вперед, чтобы не слететь с седла, и сжать на поводе руки.