Читать книгу Четвертый поцелуй на север - - Страница 1

Я Ксавьер и ты Ксавьер,

Оба мы Ксавьеры.

Детская считалка.

Пролог

Этот сон я вижу каждую тишь. Пустые улицы большого города залиты ярким светом, который вы называете Солнцем. Широкая асфальтовая дорога, размеченная двумя сплошными и четырьмя прерывистыми линиями, упирается в длинное шестиэтажное здание, украшенное огромными полуколоннами в три обхвата. Поднимаясь от гранитной облицовки высокого цокольного этажа глубокие зубчатые канелюры на полуколоннах упираются в ионические капители с завитушками по бокам. Над капителями начинается полуразрушенная декоративная балюстрада, опоясывающая основание пятого этажа. Еще выше – обильно украшенный гипсовым плющом шестой этаж с маленькими круглыми окошками, похожими на трюмные иллюминаторы наших кораблей. Массивный фронтон во всю ширину здания, будто стрелка компаса всегда указывает на бездонное голубое небо, каждый раз напоминая мне, что все мои глубокие познания об этом месте – чужие и я не дома. В треугольнике фронтона черный лишайник, пользуясь любимой китайским народом тактикой шелковичного червя, медленно, но верно осваивает изгибы и изломы древнего герба из серого камня. Проблема в том, что я никогда не видел ни китайского народа, ни тем более шелковичных червей. Если вы не отсюда, не из этого места, я советую вам не думать ни о китайцах ни о червях и ни о чем другом, что выходит за рамки вашего поля зрения, иначе бесконечная череда понятий и образов вытеснит шарик вашего самосознания в то место откуда вы пришли. Вас нет в списке определений этого мира и ваш отчаянный поход снова окончится ничем. Поэтому, я и смотрю изо всех сил на здание в конце улицы и стараюсь думать только о нем. Слева и справа от герба на фронтоне в штукатурке когда-то были выдавлены большие буквы, но прочитать можно только слово слева от герба: «Горный». Большие ступени из грубо отшлифованного гранита, поднимаются с трех сторон к небольшой площадке перед парадным входом, но единственные живые существа, которым есть дело до этих ступеней – молодые березы, воюющие за право расти на стыках камней с пока еще более высокой лебедой и редкими островками пырея и иван-чая. Меня не интересует парадный вход. Я просто держусь за него сознанием каждый раз, когда двигаюсь к Цели. Если самого себя убедить, что идешь именно к дому в конце улицы, непременно продержишься дольше. Нужно только сосредоточить на нем все внимание, заставить внимание искать и запоминать каждую трещинку на фасаде и каждый новый листик пятнистого плюща, ползущего по зданию вверх к своим гипсовым собратьям. По счастью проблем с недостатком трещин нет. Постройка явно очень старая. Желтая краска, в которую выкрашены стены, сильно облупилась, а белые гипсовые картуши вокруг больших окон, рассеченных толстым переплетом на одинаковые квадратики, почти везде отвалились. Серая крыша из оцинкованных железных листов с фальцевыми стыками, похоже, давно утратила свой первоначальный блеск, но нигде не прогнулась и сохранила все прямые линии скатов, восходящие к центру. Вся крыша желтого здания буквально утыкана несколькими десятками одинаковых труб, которые еще больше выделяют его на фоне плоских крыш всех соседних домов. Как и я, этот странный дом не должен здесь находиться, он будто случайно заснул на пыльном проспекте в дни своей молодости, не заметив, что все его собратья давно ушли и теперь миром правят параллелепипеды.

От странного желтого здания повернуть можно только направо. Слева проход перегорожен высокой чугунной оградой из толстых прутьев, но за ней только старинный парк о котором я стараюсь не думать. Этот парк напоминает мне о доме, а мысли о доме означают конец маршрута. Мой поворот – направо. Там за ним должно быть море, я чувствую его по яркому запаху водорослей, йода и особой морской свежести, доносящимися из-за поворота, но это все. Никаких других намеков на море за поворотом нет: ни криков чаек, ни шума прибоя, ни запахов рыбного привоза, ни архитектурных украшений, изображающих элементы оснастки кораблей – ничего. Возможно, мне просто очень хочется, чтобы там было море. Иначе, мой путь станет еще более невыносимым. Любая информация обо всем, что находится за поворотом, мгновенно гаснет в моем сознании. Даже запахи моря я каждое мгновение выцарапываю у памяти с неимоверными усилиями. Как пересохшая земля испытывает трудности с тем, чтобы впитать живительную каплю воды, так и я неотвратимо, и в то же самое время чудовищно медленно приближаюсь к месту, которое наполняет мое существование в этом месте смыслом. Всего восемьдесят шагов до поворота. Полгода назад не мог подойти ближе чем на шестьсот. Я просто знаю, что там за этим поворотом между желтым зданием и серой десятиэтажной коробкой с зеркальными окнами – моя цель, нечто бесконечно ценное для меня и всех кого я знаю. В любой части города чувство Цели всегда остается ярким и отчетливым. Как теплое пятно света от гигантского солнечного зайчика оно постоянно взирает на меня из-за последнего поворота, пронзая стены домов, зеленые насаждения, бетонные заборы и все смехотворные препятствия, которые только смогли придумать создатели этого места. В каком бы районе города я ни очнулся во время тиши, я всегда знаю, где в городе находится моя цель.

По какой-то причине я испытываю чувство родства к этому месту, будто родился здесь когда-то давно или провел детство, но я точно знаю, что это не так. И дело не в том, что здесь проходят мои сны. С самого первого сна город откликнулся во мне гроздьями приятных теплых чувств как при встрече со старым другом. И в то же время всем своим существом я ощущаю неправильность своего пребывания здесь. Я чувствую себя то смертельно раненным солдатом, бегущим по инерции последние метры своей жизни, то шпионской программой, пытающейся открыть доступ на чужой сервер: я будто постоянно ввожу и ввожу пароль в поле авторизации, но город не принимает его. Пароль неправильный. И чем дольше я остаюсь в пустом городе залитым светом Солнца, тем явственней ощущаю, как прогибается асфальт, и стены домов стонут под тяжестью моих ног.

И все же я иду, потому что должен идти. Пока Цель далеко, я стараюсь не рассматривать предметы за стеклами витрин и странные четырехколесные повозки на обочинах дорог. Их название я могу легко узнать, но стараюсь идти вообще без мыслей, сосредотачиваясь на своем дыхании или на тепле, идущем от нагретого солнцем асфальта. Все это из-за того, что в городе память принадлежит не мне. Я могу неограниченно пользоваться ей, но именно из-за того, что память принадлежит самому этому месту, я не в силах остановить информационный поток ничем кроме равнодушия к окружающим предметам, иначе он опять постарается поглотить меня, заполняя каждый мельчайший пробел знаний о городе и тогда я или перестану быть собой, или проснусь в совершенно другом мире не похожем на этот сон и опять не смогу вспомнить, что снилось мне в эту тишь. Я и так узнал уже слишком много. Слишком много, чтобы протащить что-то из этого в свой собственный мир.

Не считая того, что существует там, за последним поворотом, я знаю в этом городе каждый закоулок, но это знание как одинокий отпечаток ноги на влажном песке прибоя: ни предыстории, ни малейшего указания на существование следующего шага. Лишь направление. Я должен помнить, как здесь оказался или хотя бы как называется город, но обычных воспоминаний нет. Есть знание. Каждый изгиб улицы и каждая деталь на фасадах домов всегда доступны моей памяти, я могу вспомнить их без малейших усилий также легко как отражение собственного лица или таблицу умножения на один. Лишь причина, по которой я знаю город так хорошо, остается недоступной, заблокированной в непроходимых отсеках на темной стороне памяти города. Каждый раз, попадая сюда, я мгновенно вспоминаю все свои прошлые визиты и их мельчайшие подробности, среди которых нет ни единого намека почему я здесь и являюсь ли я единственным существом, попавшим в ловушку этого места. Информация о людях или каких-либо других существах, населяющих это место, недоступна. В моих снах улицы всегда пусты и там, в конце этих пустых улиц за последним поворотом, заслоняя все остальные эмоции и чувства, пульсируя всей массой своей безликой необъятности взывает своим беззвучным ревом она – Моя Цель.

***

Сейчас вся моя дрессированная отстраненность кажется пустой тратой времени. Не бывает у людей таких заданий и таких Целей, это просто невозможно вытерпеть человеку. Сил хватает только смотреть под ноги на бликующий в свете солнца идеально ровный асфальт. Еще один шаг к повороту отзывается смертельной усталостью во всем теле. Глаза периодически теряют фокус, изображение двоится, отдаваясь в голове острой болью. Попытки хоть о чем-нибудь думать связно натыкаются на отказ разума соединять слова в осмысленный текст или выдавать информацию по запросу. Шаг. Тело совсем перестает слушаться, сотрясаясь в мелких конвульсиях, зрение отключается. Полшага. Дальше дороги нет. Дальше только образы – древний язык подсознания, который до последнего пытается сохранить некогда порожденную им индивидуальность. Образы – последняя дверь перед вечностью. Они пытаются сохранить меня, напомнить, что у меня есть Цель и я должен дойти. Потому что если я не дойду, то никто не дойдет. Вот дети бегают по весеннему лугу, они смеются и пытаются втянуть в свои догонялки взрослых. Нет-нет не старайтесь, я не побегу, просто нет сил. Большая белая собака бредет под дождем по аллее старого парка. Ее голова опущена, а уши прижаты в тщетной попытке закрыться от безжалостных капель чуждой стихии. Бесполезно. Огромная черная субмарина с КГР, заклинившими на погружение уходит в бездну. Не всплыть. Черный корабль уйдет за предельную глубину, давление раскатает титановую обшивку прочного корпуса и измятая оболочка, словно эхо прекрасного и чистого звука опустится на нетронутую поверхность глухой темноты, туда, где долгожданный покой, туда, где донные сифонофоры впервые увидят свет.

***

Знание вспыхивало в моей голове, постоянно пытаясь доказать что-то. Смотри, смотри, это ты, это про тебя. И в какой-то миг я почти был готов поверить этому. Короткие как вспышки осколки воспоминаний каким-то чудом еще сохранялись в моей памяти и на мгновение складывались в образы людей и мест. Нет, нет, я сам так решил. Это просто агония умирающего мира, но почему-же она такая реальная? Как будто опять я стоял на берегу мертвой бухты у самой кромки неподвижной и идеально прозрачной воды Хрустального моря, а ее губы беззвучно повторяли это глупое человеческое слово «навсегда».

Волна приходит на берег, чтобы плюхнуться на желтый песок и раствориться, вернуться в то место откуда она пришла…

Но люди говорят «навсегда». И кто теперь в мгновении навечно застывшей волны прибоя Хрустального моря сможет разглядеть отражение моей улыбки, понять ее окончательный смысл?

Так устроен ваш примитивный разум, ему кажется, что время движется, и вы движетесь вместе с ним. Но это лишь иллюзия, в которую играет великая неподвижность.

Таково мое решение и не вам его оспаривать. У них останется возможность, потому что у живых всегда есть возможность. Только это имеет значение. Они не должны платить за наши ошибки Кали. Я забыл как это – быть человеком, но теперь у меня будет достаточно времени, чтобы вспомнить. И теперь у них тоже будет достаточно времени, чтобы забыть не только обо мне, но и о себе. Потому что им тоже придется начать заново.

Из частной коллекции. Последние 623 мыслеформы в спектральном секторе Золотой1856FGT

***

Глава 1. Мой мир. (знакомство с Ксавьером и миром Аформы)

Меня зовут Ксавьер. Я родился в шестом фокусе стабильности – самом большом из известных в нашем мире. Наш мир не похож на ваш, и я собираюсь рассказать вам о нем все, что знал сам и считал важным. Быть может, однажды оказавшись в схожей ситуации, вы вспомните обо мне и, улыбнувшись, пойдете другим путем, а может быть мой рассказ просто развлечет вас во время одной из ваших поездок в метро. Это не важно. Рассказывая вам свою историю, я лишь пытаюсь понять, кто я и как получилось, что я, возможно, стою сейчас у вас за спиной. Не оглядывайтесь. Скорее всего, это не я. Читайте дальше, я пока здесь, в своем родном шестом фокусе стабильности, самом большом из известных в нашем мире. В нашем мире, все материальные предметы, которые находятся вокруг нас, имеют постоянные свойства и очертания только в фокусе стабильности – замкнутом пространстве проявленного мира, окруженном бесконечным океаном аформы. Если бы вы захотели познакомиться с этим океаном поближе, то обнаружили бы, что по мере приближения к аформе ваше зрение как бы ухудшается. Контуры предметов быстро теряют очертания, и вы просто не в состоянии отслеживать те изменения, которые происходят в окружающем мире. Реальность расплывается у вас на глазах, и вы можете упасть в непонятно откуда возникший колодец или нарваться на никем не выпущенную стрелу. Во всяком случае, история не знает ни одного человека, который смог бы вернуться назад, удалившись в аформу хотя бы на сто септов. Впрочем, здесь есть один нюанс. Дело в том, что хотя граница аформы на суше довольно ровная, ее плотность не одинакова в разных точках соприкосновения с фокусом стабильности. Для того, чтобы оказаться в глубоких слоях аформы где-то достаточно сделать один маленький шаг, а в других местах вы можете пройти десятки септов и почувствовать лишь легкую рябь в глазах, спокойно наблюдая как мир вокруг вас плавится от невидимого зноя. Правда наслаждаться этим состоянием я вам настоятельно не советую, т.к. плотность границы в любой момент может измениться и, как правило, не в вашу пользу.

Издали границу аформы заметить невозможно. Нет никаких характерных черт рельефа или иных особенностей. Все, смотрящие на аформу из фокуса стабильности видят один и тот же пейзаж или по крайней мере очень схожий: поля, деревья и ручьи, легкая дымка над водой, все как обычно. Но пара лишних шагов – и вас уже не спасет ни один охотник или смотритель из 18 радиуса. Наши универсулумы называют это смертью от потери самосознания. У нас эту тему объясняют школьникам в последнем классе, но любой житель Хормутанга усваивает смысл этих слов почти с молоком матери.

Еще в нашем мире есть блуждающие фокусы и населяющие их кочевники вынуждены постоянно перемещаться, чтобы не оказаться в аформе. Траектория движения всех известных блуждающих фокусов имеет эллиптическую форму, если оценивать ее с позиции, находящегося внутри блуждающего фокуса. Это вычислил известный универсулум-математик Ентидарг по магнитным камням. Но люди вообще-то знали это и раньше, т.к. рисунки древних часто изображали эту форму. Впрочем, некоторые универсулумы считают это учение еретическим, т.к. говорить о какой бы то ни было траектории внутри аформы совершенно абсурдно. Некоторые блуждающие фокусы периодически сливаются друг с другом или с постоянными фокусами стабильности и тогда тот, кто хочет приключений или имеет другие причины покинуть родные места, может отправиться в путь вместе с блуждающим фокусом и населяющими его кочевыми племенами за небольшую плату, обычно – обязательство выполнять какую-то не сложную работу. Кочевые племена почти не нуждаются в ресурсах, места через которые они проходят, очень богаты на разнообразные источники пищи и различные материалы пригодные для изготовления одежды, повозок и любых других предметов необходимых в дороге. Мерилом богатства в блуждающих фокусах являются средства передвижения. Богатые кочевники могут легко содержать полный пурт из восемнадцати гурангов, но это совсем не нужно, да и негде взять так много гурангов в наше время. Гуранги – это исконные обитатели блуждающих фокусов. Они всегда знают, в каком направлении движется фокус и даже если фокус внезапно изменит направление движения из-за бури в Аформе, они всегда почувствуют это и последуют за ним. Гуранги похожи на ваших быков с телом покрытым роговыми чешуями, только раза в два больше и с более короткими мускулистыми ногами. Их одомашнили очень давно. Неизвестно кто и когда именно это сделал, но поймать дикого гуранга не удавалось никому уже больше 300 циклов. Именно тогда был обнаружен последний блуждающий фокус. Большинство гурангов тащат за собой повозки всю свою жизнь и передвигаются очень медленно, но зато могут легко тянуть огромный груз. Передвижные дома богатых кочевников могут тащить три или даже четыре гуранга, но на самом деле это мог бы делать и один.

Границы блуждающего фокуса стабильности никогда не могут войти внутрь постоянного фокуса стабильности. То есть аформа никогда не проникает в постоянный фокус вместе с блуждающим фокусом, а границы блуждающего фокуса как бы сливаются с границами постоянного и общий объем стабильной реальности временно увеличивается. Таким образом, на какое-то время границы постоянного фокуса немного расширяются, и мы можем исследовать те области, которые раньше были недоступны. Отливную зону аформы еще называют временная земля, а иногда Зоопарк т.к. в ней всегда можно обнаружить те виды животных и растений, которые нигде больше не встречаются. В тот период, когда аформа отдает часть своих владений фокусу стабильности для населяющих Зоопарк животных и растений наступает сезон спячки. Наши универсилумы, что-то вроде ваших ученых, но только не такие узко специализированные по дисциплинам, пришли к выводу, что невозможно животное из Зоопарка приручить или приучить к условиям фокуса стабильности. Поэтому, во временные земли сейчас ходят только с целью добычи редких компонентов снадобий и довольно редко ради интереса. Не потому, что мы такие не любопытные, а из-за того, что такая прогулка очень рискованна и требует присутствия одного из штурманов, то есть человека, который точно может определить границу аформы. Но у штурманов есть дела поважнее, их основанная работа в море и никому даже в голову не придет ради развлечения просить штурмана организовать прогулку в Зоопарк. Универсилумы не признают лекарственные свойства растений аформы, но простые люди все равно пользуются разнообразными снадобьями из всего, что только можно найти в отливной зоне аформы и принести домой. Смотрители неохотно признаются в этом, но все знают, что к ним всегда можно обратиться с просьбой принести из литорали аформы редкое животное или растение. Они не ровня штурманам и никогда на это не претендовали, но за долгие годы они изучили границы достаточно, чтобы знать, когда и на сколько можно зайти в отлив с минимальным риском.

За прошедшие сотни больших циклов, универсулумы Хормутанга потратили огромные усилия на исследование блуждающих фокусов, но закономерность нашли только одну: все известные блуждающие фокусы намного меньше, чем любой из постоянных фокусов. Прежде чем были составлены подробные расписания движения этих маленьких капсул реальности, многие путешественники пропали без вести. По всей видимости, некоторые блуждающие фокусы вообще никогда не возвращаются, т.к. ни люди, ушедшие в этих фокусах много больших циклов назад, ни их потомки не вернулись, хотя первые централизованные записи начали вести почти тысячу больших циклов назад.

Было и такое что уже известные блуждающие фокусы приходили совершенно пустыми. Никто не знает какая участь постигла население этих фокусов. Обычно никто не осмеливается уходить с такими фокусами-Покка, как их называют универсулумы. Покк – это часть род-имени ученого, который попытался исследовать это явление и не вернулся, как и другие отважные люди, пошедшие за ним. В народе их называют проще – фокусы смерти. «В каком-то смысле мы все ходим в фокусе смерти». Так говорил Покк, собирая свою команду, но что в точности он имел ввиду история умалчивает.

Еще у нас есть пульсирующие фокусы. Пока люди не поняли, что такие фокусы могут сильно сужать и расширять свои границы с определенной периодичностью, было тоже непонятно, куда пропадают, населяющие их люди. Впрочем, моя история не об этом.