Овен

Отрывок из книги

Сагитариус, то есть Стрелец мёртв, а двумя мёртвами Рыбами Дионис обозначал деление на дни недели. Овна он разбил на семь огней, которые, будто главы в книге, повторялись по четыре раза и образовывали месяц. Каждый месяц шла кровь – жрец становился нечистым из-за контакта с трупом, десять чаш переполнялись кровью Елены Прекрасной, а на чётвертый свой красный день, то бишь сегодня, она проживала часы не по порядку, записывала кровью любовные стихи для Симона Мага случайными рифмами, обличала нетерпимость ко лжи у себялюбивого демона, тёмную стóрону у искреннего ангела, чувствовала необдуманную ненависть за спиной со стороны дочери Анны, не надеялась обрести энергию, успех, удачу или хотя бы приличные жизненные трудности, плакала, рыдала, скулила, рычала, пищала, слабела, засыпала, просыпалась, хотела повторять всё по кругу, но собиралась с мыслями и обращалась за помощью к Ангелу Бакариилу, после чего все события начинали шагать как надо, без привязки ко дням недели. Горсть черники, ломоть хлеба и красивый рот Елены Прекрасной молча укажут на арест где-то в Испании, где жертвенные столбы напоминают про ярость, страх и ужас давно забытых здесь севильских мудрецов, и у которых, у столбов, и рад был Бог жертве Овна, ибо, между прочим, уже был конец света, любимая моя, Geliebte, наши дети уже давно полюбили Бакариила, Анна даже что-то лопотала, «бя-бя», это так, но конец света разрубает небо топором Меска, и мы видим, что наша вселенная – это там, где Овен расположил копыта, это лишний мир, демо-версия или пробник для идеального мира. Ему всего один день от роду, но это если считать по «правильным» меркам, для нас такие сутки непостижимы, это правда, но более правда кроется в том, что наша вселенная ещё не создана. Это проба бога, не прошедшего редактуру. Это просто «понимание с ошибками». Давно пора понять, что «понимание» – это враг искусства, враг творения, Его творения. Так был ли конец света, или мир ещё не был сотворён? Я не знаю, ты не знаешь, Дионис думает, но вот Овен думать не способен – нежелание признавать ошибки, яростью злоба и упрямство барана под Марсом обратят-таки Овна в «Овна вручения», и произойдёт сотворение мира от искры, произойдёт опять, и во всех стихиях будет размножаться жизнь: гады, звери, птицы, рыбы – во всех, кроме открытого, прямого, подавляющего и агрессивного Огня. Если мир создан заново или его просто и не было никогда, то тогда для чего мы живём? Для чего от сухого (Овен) мы направляемся к горячему (Лев), а затем и к востоку (Стрелец)? Ведь в Овене изгнание, а среди людей – демонстративность. Для чего? Не лучше ли будет, если симпатичная машина ненависти в качестве предлога выберет охоту за графом, а на деле просто перемолет всех живущих на земле ничтожеств в мелкий порошок, как огненный золотопряд? Византийские цезари избирают себе для шутов творцов калибра Виктора Гюго и пускают их в расход, как белых пешек – так не лучше ли сразу опрокинуть целиком этот шахматный набор? Убить их всех в этом старом сером здании и жёлтой краской вывести силуэты тел? Это куда романтичнее. Это Пол Пот и душные руины королевства кхмеров. Древние богоподобные руины, не хватæт только заунывной гитары, наигрывающей Frühling in Paris (а Пол Пот учился в Париже). В эти силуэты из жёлтой краски помещены три бубновые карты – шестёрка, девятка и дама ◇. Буква «шин» под левым верхним углом, под нею не хватæт только дурака, и буква «алеф» под правым, и вот тут-то маг Ирана собственной персоной осуществляет волю Овна в синей робе. Он бьёт по себе и часть жизни отнимæт у Водолея, как и отнимæт у самого себя, ибо он сам себе враг. Друзей у него нет, единственнœ, что маг способен сделать – так это уехать назад в деревню и написать этюд строптивой Морварид, которую он горячо любил, вплетая вместо лавра листья римского салата в её ночные волосы. Огонь перебрался на улеи, из которых повылетали пчёлы. Только когда первая пчела пролетела над пустым троном, в Микенах поняли, что царь их пропал. Царь вскоре нашёлся, с его слов, «изнемождённый болезнью», но вот беда, Геракл обнаружил новую пропажу – нигде не было его верного оруженосца Иолая. Ни на Марсовом поле, ни среди трупов троянцев, которым помогал Арес, достойный как можно больше полей названных в его честь, ни даже, если доводить до абсурда, в Меланезии, где Посейдону удалось найти Кетцалькоатля, в некотором роде свœго наследника, пернатозмейно оказавшегося на чёрных островах вместе с веровавшими в него ацтеками-торговцами, прибывшими туда за перчинками – в общем, нигде не Земле не найти Иолая. Хотя он был на видном месте. Он просил поэтов и мимов как можно чаще уповать на музу Полигимнию, дабы мёд поэзии в его честь был слаще, а пантомимы на его врагов, то есть на Геракла – остроумней. Солнечный луч гречанки Елены, который по итогу сделал свидание Гектора с Андромахой последним, был хоть ему и недоступен, но мог быть воображæмым и делать лицо царицы менее уродливым. Может, именно факт, что я представлял не тебя, любимая, а Елену Прекрасную, и вызовет когда-то потом нашу авиакатастрофу, но суть пока не в этом, нынешнюю суть ты уловила – раз я выдавал себя за Иолая, а Иолай теперь спит с женой Эврисфея, не делæт ли это меня самим Эврисфеем? В яблочко! Делæт! Вот как оно было.

Чёрный ангелочек, прибывший из областей Леванта, нашептал мне план дальнейших действий. Ночью я пробрался в дворец Эврисфея и убил главного первосвященника, который шептался с бронзовым сосудом. Заглянув внутрь сосуда, я увидел скрюченного Эврисфея, уже мёртвого, снял с него кожу и надел на себя. Первосвященник был старым, и его удушение легко было выдать за сердечный удар, но вот как было грамотно выдать изменившийся, мягко говоря, внешний и внутренний облик царя? Я отправился на остров Хиос к знакомому кожнику-иерофанту, второму праведнику из ламедвовников, и честно рассказал ему про чёрного ангелочка. Иерофант только и вздохнул, сказав, что ничего благого от людей ждать не стоит, люди – это лишь пепел и прах испепелённых молниями Зевса титанов, поэтому даже тем из грешников, что видят чёрных ангелочков, он будет помогать, ибо такова его судьба как ламедвовника. Я вздохнул с облегчением. Иерофант филиграно подшил обвисшую кожу, и теперь меня никак нельзя было отличить от царя Эврисфея. Я поблагодарил иерофанта и незаметно украл у него золотую шкуру барана, на котором в своё время убежали от злой мачехи Фрикс и несчастная Гелла, упавшая в пролив и порезавшая себе шею хвостом левиафана. Мне эта шкура ещё может сослужить, а старому иерофанту она нужна как просто символ собственной профессии.

.....

Горячий и сухой Марс заявил, что война – отец всего, а Гераклит подхватил за ним и опорожнил свой работоспособный толстый кишечник на голову Даниилова истукана из чистого золота. Иронично, что красный вторник инициативно указывал именно направление экскрементов толкового философа, а не то, где та или иная планета находится сейчас. В случае с красным вторником планета, думаю, очевидна. Марс двигался на юг, делал красными любые цвета, людские качества, людские же органы и растворялся по итогу в розовом утре, золотом дне, сером вечере и чёрной ночи (сейчас было розовое утро, а именно, где-то между пятью и семью часами). Сразу же утром, не позже шести, выяснялось, что мужские знаки обладали сюжетом, женские же были бессюжетными. Шесть мужских сюжетов начались, когда Овен родил золотого ребёнка, размозжил ему голову, взял высыпавшиеся оттуда камни, но повсюду разбежались черви. И хоть один из миллиона всё же стал тем сáмым змием – кстати, в Овне от этого змия только голова, в Рыбах же целый змий кусал себя за хвост – короче, один из миллиона и стал тем сáмым змием, но остальные черви довольно бессюжетно погибли на станции утешения для японских солдат и своею гибелью подпортили активные движения их мужских гениталий, сделав их менее активными, но зато пленных кореянок – более. Под звуки природы и музыку флейты они бежали от японской армии и, поедая червяков на передышке, наблюдали в вышине железный Марс в пяти духах, одним из коих являлась утренняя звезда Люцифера. «Это зверь Хамагучи» – сказала одна из пленниц, до крайне скорого и неожиданного конца своей жизни помнившая любую обиду. – «Этот зверь соответствует первичному единству, началу, Создателю и без участия женщины рождает сверхмощную частицу-демона, которая сама ищет и находит сверхпроводники…»

Она обернулась, но не увидела за спиной подруг по несчастью. Зато увидела тёзку Симона Мага в неземном блеске, Симону Магу несвойственному. Она поняла лишь одно – что даже от него, от лысого кроткого апостола, не укрылась её красота изувеченной.

.....