Читать книгу Инженер - - Страница 1

Уже третий день шел, не переставая непрерывный, мелкий дождь. На улицах маленького городка, затерявшегося, где то между Москвой и Петербургом не было ни души, лишь изредка, поднимая фонтаны брызг, проезжали одинокие машины. Было прохладно, ветер хватал мелкие капли дождя и осыпал ими город то с юга, то с севера, то подумав, кружа со всех сторон одновременно. Особенно доставалось трехэтажному из красного кирпича пэ-образному зданию с начисто прогнившей железной крышей на самой окраине города, где начинались поля, лес, и дачные участки на спуске к красиво извивающейся довольно широкой реке. Территория института была огорожена забором, левая часть которого наклонилась во внутрь и упала бы, если бы не оперлась на один из складов, правая собиралась упасть, но оперлась на стоящие вдоль забора тополя, средняя же часть, вместе с воротами и деревянной проходной, еще стояла прямо, видимо выбирая – в которую сторону ей свалиться. Кирпичи на всех стенах были мокрыми и какими то черно-буро-малиновыми от орошавшего их со всех сторон совершенно безнаказанно дождя, из-за чего все здание выглядело каким-то нахохлившимся, как дворняжка и жалким. Единственное, что выглядело более-менее прилично, это большая вывеска перед входом, на которой золотыми, крупными буквами было написано название этой счастливой организации «НИИ СОС», что в переводе означало « Научно- Исследовательский Институт Систем Оперативной Связи», из-за чего их в городе называли « сосунками», а наиболее злые языки, вообще, «утопающими». Поговаривали, что директором этого заведения Полонниковым на эту вывеску, изготовлением которой занималась его жена, мадам Полонникова , были израсходованы все деньги, выделенные на ремонт крыши, но понятно , что все это было абсолютно бездоказательно. Сейчас на город вместе с дождем уже опускались сумерки, был уже восьмой час, зажглись уличные фонари, из-за чего стало еще тоскливее, а в здании института, в правом его крыле, в самом конце, на третьем этаже, рядом с ржавой пожарной лестницей, уютно горело одинокое окно из которого был виден и лес, спускающийся к реке и дачные домики между деревьями и сама река, вся рябая от дождя.

– Ишь ты, – сказал один из рыбаков, сидящих на плотах, с которых прекрасно был виден огонек окошка в серой мгле, сплевывая на червяка, – чего-то сосункам не спится.

– Да у них это окошко постоянно горит, говорят, там какой-то отшельник поселился, – хрипло отозвался другой, нахохлившийся под плащом-палаткой.

И в этом этот совершенно неизвестный житель городка был совершенно прав. А отшельником этим был Сергей Викторович Рукалов, большой любитель именно таких сырых и промозглых дней, когда никто ему не мешал, оставляя его в уютной лаборатории наедине со своими мыслями и черным с белым брюшком котом Шустриком. В такие счастливые дни все работники этого крошечного институтика, притулившегося на границе городка и леса, за забором с колючей проволокой, старались под разными предлогами пораньше убежать домой, и Сергей на весь вечер и ночь оставался его как бы хозяином и смотрителем, не считая охранника на проходной дяди Вани. Хорошо ему думалось в такие дни о прожитой жизни, а ему было не много не мало, а уже пятьдесят семь лет, о прочитанных книгах, в голову совершенно неожиданно приходили решения задач, которые ранее не решались месяцами. Должность его в институте называлась начальник лаборатории, в подчинении у него находились два человека, а на двери, под повернувшейся вверх ногами, видимо от старости, цифрой тридцать один , из за чего все в институте их называли « тринадцатый отдел», была прикреплена табличка: «Лаборатория внедрения и испытаний изобретений». Отчего номерок тридцать один переворачивался, шут его знает, но вся борьба обитателей лаборатории с ним закончилась их полным поражением, второй же гвоздик никто не прибивал из принципа. Одолеть упрямый номерок было делом чести, но:

– Видимо здесь действуют обстоятельства непреодолимой силы, – высказал общее мнение Дмитрий Николаевич, один из ее сотрудников и, как ни странно, все на этом и успокоились.

« Куда нам против непреодолимой силы, – видимо подумали они».

И только охранник дядя Ваня, во время ночных обходов, подходя к двери угрюмо, пару минут посмотрев на перевернутый номерок, грозил ему кулаком и произнеся одну и ту же фразу:

– У-у, сволочь, – отходил с несколько испорченным настроением.

В лабораторию Сергея попадали не столько доведенные до логического завершения изобретения, а скорее идеи, нечто эфемерное, некий полет мыслей институтской братии, которые ему, инженеру-исследователю Сергею Рукалову предстояло довести до ума и воплотить все эти навороты в металле, в виде работающей модели. Надо отдать должное, многие из идей, по крайней мере, большинство, принадлежали самому Сергею, что начальству нравиться не могло.

– Можно подумать, что этот институт создан для потакания прихотям Рукалова, а не наоборот – ворчало оно… это начальство.

Поэтому, безусловно нуждаясь в его мозгах и знаниях, тем не менее, потихоньку задвинули его подальше, под молчаливое одобрение большинства, подальше с глаз долой, в самый отдаленный конец института. На третий этаж, по металлической лестнице направо, за железную дверь с упрямым номерком, в созданный специально для него отдел, который назывался раньше просто: « лаборатория по ремонту вышедшего из строя оборудования и оснастки», в помещение из трех малюсеньких комнат в два окна с двумя сотрудниками. В результате этих пертурбаций все уже давно путались, называя их: то отделом, то лабораторией, а начальника этой структуры – то завлабом, то начальником отдела. При этом Сергей одинаково благосклонно отзывался на все, присваемые ему звания и должности, на что начальство опять ворчало:

– А ему что, его варнака хоть директором назови, хоть президентом, он и на это отзываться будет.

Само начальство, фактически руководившее институтом, состояло из двух людей : директора, кандидата технических наук Полонникова Станислава Петровича и его зама по хозяйственной части Горыныча, как его все величали. Был еще и внештатный, третий член этого триумвирата, по крайней мере, так шептались в городе, мадам Полонникова, но это было абсолютно бездоказательно. Сам Полонников был типичный советский управленец, поздней стадии Советского Союза, плавно перетекший как лужа в заготовленный для нее объем определенной формы, и ставший типичным российским управленцем. Каждый человек имеет свой талант: один в музыке, другой в токарном деле, третий в хозяйствовании на земле. Так вот, в отличие от них, Полонников обладал сразу двумя талантами, тут надо сказать, что природа на него не поскупилась. Первый его талант заключался в феноменальном нюхе на малейшие лазейки для своего карьерного роста, второй талант в удивительном умении дружить с нужными людьми и обрывать дружбу с теми, кто себя исчерпал и выдохся при беге по карьерным лестницам. Ну а то, что он к своим шестидесяти годам оказался всего лишь директором малюсенького института, ну так что тут можно сказать, ведь помимо этих талантов надо иметь и другие хотя бы способности, а вот с этим уже были трудности. Впрочем, надо честно сказать, что летал наш орел, и летал высоко, недаром у него в кабинете висит фотография, где они вместе с Ельциным Борисом Николаевичем, что- то обсуждают на фоне одной из частей ракет, производимых в оборонном институте, возглавляемом в те годы Полонниковым. Трудно сказать, о чем они разговаривают на этой фотографии, во всяком случае, Сергей утверждает, что кандидат технических наук Полонников болт правильно нарисовать не может. Так что, может, они говорили что ракета не в те тона раскрашена или, может быть, какой они вечером шашлык жарить будут, это никому не известно, но факт остается фактом – к концу его деятельности, этот оборонный монстр не только ракетные детали делать не мог, но и территория его оказалась застроена многоэтажками для новых москвичей, а его директор сказочно обогатился и стал долларовым миллионером. Опять же, все это абсолютно бездоказательно, потому что, им сразу заинтересовалось ФСБ – но походило ФСБ по территории бывшего оборонного института, походило, поковыряло палочкой в грязи из котлована, для строящейся на этом месте многоэтажки и сказало:

– Нет, никаких признаков нарушений мы здесь не наблюдаем.

И полетел оправданный и незаслуженно оклеветанный Полонников, хоть и с понижением, но все же опять, директорствовать в уже знакомый нам институтик, в маленьком городишке между Москвой и Петербургом и даже не увидел, как старый, заслуженный чекист, погрозил ему вслед кулаком и произнеся знакомую фразу:

– У-у, сволочь, – плюнул и пошел прочь.

– Институт очень понравился Полонникову, хоть масштабы были и не те конечно, но относительная близость к обеим столицам, нахождение его за колючей проволокой, что говорило о защите его со стороны государства, наличие бюджетных денег, приятно взволновали, несколько потрясенные чувства нового директора. Сразу захотелось снова жить, дышать свежим воздухом, ум снова захотел творить, создавать новые схемы удовлетворения своих потребностей. Странно конечно, но этот человек, только что успешно разваливший один из институтов оборонки, совершенно искренне не осознавал этого и считал, что он еще не все сделал для своей родины, и что он еще не так стар, и еще успеет сфотографироваться и с Путиным. С его приходом жизнь в институте забурлила, не в виде конечно фонтана идей, или там повышения выпуска новых образцов, а просто забурлила, как будто в лужу опустили шланг от воздушного компрессора. На Сергея, конечно, новый директор обратил особое внимание, нюхом почувствовав, в каких областях он может ему пригодиться. « Неплохо бы его озадачить написанием моей докторской диссертации, – не раз думал он». Но довольно быстро определил, что на Рукалова где сядешь, там и слезешь. Тот совершенно не собирался писать ни для кого никакие диссертации, и заставить его не было никакой возможности в силу того, что мог просто плюнуть и уйти, не зайдя даже попрощаться к начальству. Со временем, самой заветной мечтой директора, при встрече со своим завлабом стало сделать равнодушный вид и небрежно бросить: « Мой институт больше не нуждается в ваших услугах, за расчетом можете пройти в бухгалтерию». Мечта была, конечно, высокая и светлая, как и вся натура Полонникова но, абсолютно несбыточная, в силу завязки всех тем института на идеях, подсказках, предположениях и, в конце концов, на прямых разработках Рукалова. Это было невыносимо… для такого эстета, как новый директор и он, постепенно, пошагово, переместил его подальше от себя, на самый конец институтского корпуса, под самый чердак, где с утра до вечера было слышно воркование голубей.

– Ну что ж, подальше от начальства, поближе к Богу, – произнес Сергей своим сотрудникам, внимательно смотря на текущие по стенам мокрые дорожки после дождя, стоя посреди выделенного ему под лабораторию помещения. О сотрудниках его тоже нужно было бы сказать пару слов. Старшим, был инженер Дмитрий Николаевич, еще не старый шестидесятилетний мужик с красным носом алкоголика и большим любителем женского пола. На этом заканчивались его отрицательные качества и начинался целый вал положительных, из которых самыми важными, по мнению Сергея, были порядочность, честность, ум и интуиция инженера – исследователя, сродни таланту. Он отлично разбирался в электрике, механике, да и в чем он только не разбирался и не имея высшего образования обладал явно выраженным инженерным и изобретательским мышлением. Токарил, фрезеровал, сверлил, паял, в общем, руки его были постоянно заняты. В молодости хорошо боксировал, хоть и на любительском уровне и увлеченно занимался мотокроссом. Однажды, несясь на мотоцикле, ночью, по совершенно незнакомой гравийной дороге, на полном ходу ухнул в огромную, оставленную дорожными рабочими яму, вылетел из седла, ласточкой пронесся над обочиной и головой, со всего маха треснулся в ближайшее дерево, вспугнув целую стаю ворон. В результате серьезной травмы головы, начались сильные головные боли. Врачи дали ему инвалидность и сказали, что с институтом, в котором он отучился едва год, надо немедленно заканчивать и вообще, побольше лежать, и поменьше ходить. Он молча выслушал, всю ночь не спал, обдумывая, и на следующий день побежал, сначала очень – очень медленно и недалеко, а через несколько лет проделывал многочасовые пробежки по лесу вокруг своего городка, чем совершенно излечил мучившие его несколько лет головные боли. А вот институт закончить так и не удалось – нужно было зарабатывать на жизнь и кормить семью. Вторым и последним сотрудником Сергея был тридцати двухлетний Илья. Парень закончил технический вуз, был способный и толковый инженер, правда, с некоторой ленцой, во всяком случае, руками работать не очень любил, но обладал хорошей памятью, много знал и на основании этого самого много знания и малой опытности, считал себя личностью выдающейся, пропуская вперед себя только Сергея Викторовича. Вот и все, что пожалуй в двух словах, можно было бы сказать о маленькой Сережиной группе, самом институтике, в котором трудилось чуть более сотни человек с высшим, или средним техническим образованием и их замечательном директоре.

ГЛАВА 2

Два дня назад, в субботу, точно, это было в субботу, в такой же моросящий мелким, противным дождем день, когда на улице не было ни души, Сергея на пешеходном переходе чуть не сбила машина. В почти уже перешедшего дорогу Сергея легонько ткнулась золотистого цвета Ауди и виновато остановилась, изображая своим видом полную покорность судьбе. Тем не менее, его слегка качнуло на припаркованный у обочины черный, весь в грязи Мерседес, отчего, пытаясь облокотиться на капот, его рука поскользнулась и проехала по нему, оставив длинную дорожку. Из машины выскочил невысокий, рыжий, кучерявый, постарше его джентльмен и бросившись к Сергею озабоченно осматривавшему свой испачканный к чертям собачьим рукав закудахтал, суетливо осматривая его со всех сторон, поворачивая его из стороны в сторону и одновременно помогая отряхивать рукав куртки:

– Да как же это я не уследил, простите меня, простите меня, если сможете. Немедленно, слышите, немедленно садитесь в мою машину, поедемте, поедемте со мной, я вас отвезу в лучшую больницу, садитесь без возражений.

Причитал он так, что Сергею даже стало неловко, захотелось сесть к нему в машину и ехать куда повезут, вообще, надо сказать, что он был стеснительным человеком и очень не любил такого вот рода бытовые неприятности. В это же самое время из подъезда дома выскочил здоровенный бугай в синем трико с отвисшими коленями и мельком глянув на капот своего авто немедленно набросился на кучерявого.

– Куда это садитесь, в какую к лешему больницу, а кто мне будет ущерб компенсировать?

–Какой ущерб? – удивился кучерявый, тревожно осматривая Сергея, – я вас поранил? Немедленно к врачу, к самому лучшему в городе врачу – это в госпитале.

– Какой к лешему поранил, вы мне нанесли незаживающую рану. Будет тут каждый встречный по моему капоту кататься, никаких нервов с этим народом не напасешься.

– Так вы что, про свой ущерб что ли? – наконец дошло до кучерявого – Вы что, вот про то, что товарищ случайно и слегка рукавом вашу машину что ли задел?

– Как задел? – заорал бугай, – Когда он на ней и так и этак.

И он, плюхнувшись на грязный капот, даже показал, как Сергей ворочался на его машине сначала на животе, а потом на спине, не замечая даже, что извозился, как поросенок.

– Надо посмотреть еще, может он, падая с капота, мне еще бампер обвалил к чертям.

Как ни трагична для владельца Мерседеса была ситуация, но и Сергей и кучерявый неожиданно и совершенно невольно рассмеялись. Стало же абсолютно обоим понятно, что он либо пьян, либо натрескался наркотиков, либо городской сумасшедший.

– Я зам. Главы управы, – орал сумасшедший, – я сей же час немедленно вызываю омон. Вы меня в самое нутро поразили своим

хамством. Гляжу, один уже валяется на моем капоте.

В то время, когда Сергей уже примерялся, как по ловчее дать отморозку в нос, кучерявый, видимо, решил закончить дело миром. Он подошел вплотную к бугаю, прищурился и быстро сунул тому в руку сто долларовую бумажку.

– Я думаю, этого будет достаточно, – затараторил он, обращаясь почему-то к Сергею, – я думаю, конфликт исчерпан, и драться мы не будем, и кулаками махать тоже не будем, мы же интеллигентные люди. Вы ведь не имеете никаких претензий к этому товарищу?

– Нет, я не имею, – ответил ошарашенный таким напором Сергей.

– Чего? – взревел опять бугай, – Кто это ко мне претензий не имеет? Не-е-т, я вижу, по вам обоим плачет каталажка…

Договорить ему не дали, потому что кучерявый, быстро обернувшись к нему, уже не таясь, зло произнес:

– Катись отсюда, придурок, пока… – тут он наклонился и что-то быстро шепнул бугаю.

Тот сразу обмяк, как то потускнел, захлопнул рот, и растерянно проведя пальцем по следу от Сережкиной куртки на капоте, неверной походкой пошел к подъезду.

– Доллары отдай, идиот, – крикнул ему вслед кучерявый.

К немалому удивлению Сергея, идиот, как зомби, вернулся , послушно отдал деньги и уже бегом, боясь как бы его еще за чем-нибудь не вернули, скрылся в подъезде.

– Ну, здравствуй Гена, – сказал Сергей, размазывая грязь рукой по рукаву куртки.

Кучерявый, со всей силы заехав ногой по колесу Мерседеса, хмуро ответил:

– Здорово, Серый.

В это время машина заорала, мигая всеми своими габаритами.

– Что хозяин, что авто – оба дебилы. Все… валим отсюда, – быстро проговорил Генка, на бегу к дверце водителя.

Через десять секунд обоих стариков – разбойников уже не было на месте происшествия.

ГЛАВА 3

Золотистый Ауди подкатил к высокому, красивому забору за которым виднелась крыша двухэтажного особняка. Генка пикнул, ворота плавно отъехали в сторону и, когда машина въехала во двор, Сергей увидел очень симпатичный домик, небольшую площадку перед ним, из бетонных плиток, разбегающиеся в разные стороны аккуратные, из тех же плиток дорожки, бассейн с синей, искрящейся под солнцем водой и заполняющую все остальное пространство зелень. Впереди угадывался спуск к реке, засаженный огромными елями, сквозь которые блестела река.

– Да, красиво жить не запретишь. – заметил Сергей, обозревая все это великолепие, – Как это тебе удалось? Я, работая всю жизнь, так и живу с мамой в двухкомнатной квартире, которую они с отцом получили при советской власти, ровно на второй год моего рождения

– Серж, надо уметь не работать, а зарабатывать, ну-ка, подержи-ка эту авоську, – ответил Генка, доставая из багажника пакеты с продуктами.

Когда он пикнул, и открылась входная дверь, глазам Сергея открылось нечто совсем фантастическое.

– Ну, дворец… самый настоящий дворец, – восхищенно произнес он, – Гена, я мысленно снимаю шляпу.

Если честно, восхищаться было чему. В самый наисовременнейший интерьер была удивительно органично вписана мебель девятнадцатого века, только конечно все гораздо мягче и из самых современных материалов. А завершала это великолепие центральная, из белого мрамора широкая лестница на второй этаж, величаво доходившая до середины стены и расходившаяся на два рукава.

– Ты знаешь, я что-то не расслышал, когда мы мчались через наш городок, так ты кем Ген работаешь-то?

– Я разве говорил? Не помню. Вот мы сейчас выпьем, перекусим, посидим и поговорим.

Генка опять пикнул, послышались шаги, звук растворяемых по дороге дверей и на пороге этого огромного вестибюля появилась средних лет, примерно пятидесяти, опрятная и строго одетая женщина.

– Здравствуйте, Геннадий Николаевич, обед, переходящий в ужин, как вы и просили, приготовлен; сметана, творог и напитки в холодильнике; все остальные ваши распоряжения по списку тоже исполнены, – произнесла она.

– Спасибо, вы на сегодня можете быть свободны, завтра, если в вас появится необходимость…

Он не успел договорить, она его перебила:

– Я приготовила, на всякий случай, на компанию из трех человек, из расчета на три дня гуляния.

– Вот, – обратился Гена к Сергею, – как говорится, талант не пропьешь. Воспитание и бывшего научного работника с кандидатской диссертацией за плечами ни с кем не спутаешь.

– Простите, а в какой области вы защитили диссертацию? – вдруг обратился к ней Сергей.

Женщина все так же спокойно перевела вопросительный взгляд на своего хозяина. Генка утвердительно кивнул головой: « мол, можно, чего уж там, если человек интересуется». Но все равно, было заметно,

что он даже покраснел от удовольствия.

– Если вам очень интересно, то я защитила, правда это было давно, кандидатскую, на тему: методика определения высоких температур звезд по спектру в галактике Туманность Андромеды.

– Очень интересно, в таком случае вы, наверное, единственный астроном на земле, который, варя борщ, воочию наблюдает зарождение планет, – сказал Сергей.

– Честно говоря, я не поняла, комплимент это, или нет, но вы напрасно думаете, что мы занимаемся исключительно теоретическими вещами.

– Неужели что-то из того, чем вы занимались всю свою жизнь, вам удалось потрогать, или пощупать, или посмотреть своими глазами, а ведь без этого, согласитесь, это все – не более чем предположения.

– Господи, – засмеялась она, – да астрономия, молодой человек, это одна из точнейших наук на земле, мы совершенно определенно можем сказать, по какой траектории движутся большинство известных нам планет, их состав, да вообще – все необходимые нам характеристики.

– О, вы счастливый человек, сегодня утром, я направлялся на работу и не предполагал, что днем буду беседовать с вами на другом конце города.

– Послушайте, молодой человек, вы что, серьезно считаете, что все наши теории бездоказательны, что ли?

– Вы молодец, вы быстро схватываете суть, но дело в том, что все науки, имеющие практическое применение, в основе своей имеют опыт, так сказать, сын ошибок трудных, который и является основой любой теории.

– Допустим, но допуская по опыту, что вы инженер, ответьте мне, как же вы пользуетесь электричеством, более того, вы создали целую индустрию на его использовании, совершенно не понимая его природу, почему же вы отказываете в этом нам?

– А вы уверены, что мы умеем пользоваться электричеством? А может быть, мы используем только тысячную часть его возможностей, да и то криво и не так, но в отличие от вас, мы хотя бы его щупали и кого-то, даже било током. Именно эти, битые током, на основе своего опыта, потом и формулировали законы электричества – и то в силу нашего понимания.

– Но ведь и молния шарашила по людям, тогда, согласно вашей теории, именно они впоследствии и становились астрономами.

– Все, сдаюсь, с вами трудно спорить.

– Это он кокетничает, – встрял Генка, – просто он не спорун, насколько я его знаю, он поклонник чистого опыта, не затуманенного кошмарами теорий, понятных только их авторам из туманностей, какой-нибудь Андромеды.

– Послушайте, а почему именно борщ навел вас на мысль о том, что именно таким образом происходит создание планет?

– Ну как, это же точно совпадает с вашими теориями. Весь этот бред про теорию большого взрыва, все эти замесы, все эти гигантские температуры, на мысль о которых меня навеял красный цвет борща, все эти немыслимые миллионы световых лет, хотя вы даже представить себе не можете, что это такое, все эти безумные расстояния. Я вообще не понимаю, как, добираясь на своем трамвае до работы несколько остановок, в вашей голове помещаются такие категории.

– Кстати, звезды красного цвета имеют самую низкую температуру.

– Неужели? А какие самую высокую?

– Голубые и синие имеют температуры в десятки тысяч градусов.

– Послушайте, вы что, щупали эти планеты что ли, или вам летавшие туда космонавты на ушко нашептали? Тогда, по вашей замечательной теории, самой горячей планетой в нашей галактике, с температурой в пятьдесят тысяч градусов должна быть Земля. Да-с, ведь она голубая, или и на это у вас есть другая теория?

– Нет, молодой человек, с вами просто нельзя спорить.

– И не надо, – опять влез Генка, – кстати, Лиза, а что ты его все молодым человеком называешь, мы с ним одноклассники и он старше тебя, между прочим.

Лиза удивленно уставилась на Сергея.

– А это и есть расхождение теории с практикой, или ожидания, с действительностью, – улыбнулся Сергей.

ГЛАВА 4

– Ну что ж, прошу в столовую, – пригласил Геннадий, после того, как удивительная повариха ушла, – чего ты на нее накинулся?

– Сам не знаю что нашло – со мной это бывает.

Гена пикнул, и перед друзьями, одна за другой стали автоматически открываться двери комнат, сквозь которые им нужно было пройти в столовую. В столовой, такой же шикарной, как и все остальное, было уже все приготовлено для обеда, а заодно и ужина для двух персон. Но все равно, Генка не успокоился, пока весь не испикался и из разных ящичков и ниш не повыезжали все оставшиеся блюда, приготовленные астрономом-теоретиком, видимо, для компании из трех человек на три дня.

– Располагайся Серега, нам все это с тобой нужно будет непременно сегодня съесть, – проговорил Генка, подтвердив слова Сергея, что теория опять не подтверждается практикой.

– Да? А что же мы будем тогда есть завтра? – ужаснулся Сергей, – Или, завтра нас будут отсюда увозить на скорой?

– Не беспокойся, у нас с тобой нет такой задачи. Мы… будем есть много, но аккуратно. Итак, что предпочитаешь… на выбор: виски, джин, текила, ром?

– Водку, если можно.

– Значит виски. Серж, я хочу, чтобы ты попробовал всего понемножку, так как я уверен, зная тебя, ты все это видишь впервые.

– Ну почему же, все это стоит в магазинах, но я вообще-то редко пью, но если пью, то водку.

– Хорошо, попробуй виски, – он набулькал чуть-чуть в бокал Сергея и одну треть бокала себе, – затем попробуй всего остального, я с твоего разрешения буду виски. Что касается водки, то сейчас посмотрим, есть ли у нашего астронома эта космическая субстанция в наличии.

Он пикнул, открылась дверца одного из шкафчиков, и оттуда вынырнул поднос с бутылками.

– Та-ак, где тут у нас водочка, ага, вот она – есть. Ну что-ж, молодец… астроном… признаться не ожидал.

– Мне кажется, ты вообще недооцениваешь эту женщину, она нам фору еще сто очков вперед даст.

– Я недооцениваю? Она получает раз в пять больше инженера в вашем занюханном институте, если не больше, поэтому, я думаю, она не долго выбирала, между синими карликами и красным борщом. Как видишь, я умею ценить людей, которые по жизни идут рядом со мной. Ну, что-ж, первый тост, как в фильме: « за наше случайное знакомство», а точнее, неожиданную встречу.

– Кстати, а что ты шепнул тому бугаю, что он так испугался?

– Я? – Генка прищурился, – я сказал ему, что ты мастер спорта по боксу и вообще, человек нервный. Видишь, говорю, он уже прицеливается.

– Ну ладно, не хочешь говорить, не надо. Тогда расскажи, откуда вот это все, – Сергей обвел пустым бокалом окружающее великолепие.

Но сделать задуманный круг рукой ему не удалось, потому что Генка очень ловко ее перехватил и набулькал уже треть водкой. Когда он успел открыть бутылку, непонятно. Вообще, чувствовалась большая практика в проведении таких мероприятий.

– Интересная штука жизнь, Серега, – начал он, опрокинув второй бокал, – мы с тобой учились в одном классе, начиная с девятого, когда нас, несколько человек, перевели в ваш 9 «А». Потом мы поступили с тобой в один технический ВУЗ. Заметь, на один факультет, но в разные группы и таким образом, мы просуществовали с тобой бок о бок четверть жизни, нигде особенно не пересекаясь.

Он посмотрел на заставленный стол:

– Слушай, ты бери все, что хочешь, я за тобой ухаживать не буду, Лизавета и так, по моему, сделала больше того, что в силах обычному человеку. Поэтому ты кушай, не стесняйся, не будем отвлекаться на эту ерунду, мне, видимо, многое есть, что тебе сказать.

– Я кушаю, кушаю, не беспокойся, она вообще-то гениальный повар. Эта картошка с селедкой просто великолепна.

– Да, так вот, кстати, остальное не хуже. На чем я остановился? Да – на пересекались. А вот после учебы наши пути с тобой разошлись. Ты, как я полагаю, вернулся в наш родной город с пятью десятками тысяч жителей, и проработал в этом институте всю свою жизнь в качестве рядового инженера. Я, вообще, правильно излагаю?

– Да-а, в общем-то, да, но последние десять лет я получил лабораторию, или может отдел, там не разобрались еще.

– С тремя сотрудниками, один из которых уборщица?

– Нет, с двумя – и убираем мы сами. Но в целом, ты прав, конечно, хотя… какое глубокое проникновение в суть вещей.

– Смейся, смейся, просто вся твоя жизнь, у тебя еще в институте на лице была написана. Что касается меня, то сначала, как и ты, пару лет проработал младшим научным сотрудником в одном из оборонных НИИ Москвы. К счастью, человек я наблюдательный и сразу понял, что карьеру так не делают. Быстренько вступил в партию, говорил правильные речи на партсобраниях и еще через пару лет уже был парторгом отделения и завотделом с пятьюдесятью сотрудниками в подчинении. Я хоть и был формально невыездной, но кому очень хочется, тому можно и я, постепенно, объездил всю Европу. Только, в отличие от других, не за шмотками бегал, а присматривался и принюхивался. Потом перестройка, а я уже готов… организовал кооператив, по внедрению бывших у нас новых разработок. Но быстро понял, что честно работать нельзя и меня либо вынесут вперед ногами прямо из моей лаборатории, как уже и бывало, либо надо уезжать. И ты не поверишь, но я выбрал второе – и мне вдруг начало везти. Не буду тебе рассказывать – это долго и неинтересно, но, поверь мне, там было не намного проще, чем тебе здесь. Сейчас я профессор, читаю лекции в Массачусетском Технологическом Институте, по-нашему – МТИ, по специальности: «робототехника и высокоточные системы». Стал состоятельным и уважаемым членом общества, но ты мне скажешь, что хоть и за высокую зарплату, но несколько домов, да еще в разных странах не построишь. Верно… у меня, кроме Америки и России, еще есть домик в Италии, но ведь я сказал тебе, что я очень наблюдательный и понял, чтобы стать по настоящему богатым, надо крутиться – и я организовал небольшую фирму. Сейчас в ней пятнадцать человек: занимаемся исследовательской работой, в основном, на разные серьезные конторы, выполняя заказы в тех областях, где у них ума не хватает. А сейчас мы с тобой сидим в моем доме, о котором я раньше и мечтать не мог! Помнишь… в какой квартире мы жили? Впятером, в двухкомнатной – сейчас даже не верится.

– Да, ну я и сейчас так живу… только вот отца не стало… да. Но ты молодец, тобой можно гордиться. А как у вас там, в МТИ, вообще, уровень подготовки студентов?

– Высокий Сережа, вот допустим на моем факультете робототехники оснащение настолько передовое, что ты себе и не представляешь. Правда, я слышал, что и в России есть такие ВУЗы, но здесь я не специалист. А у нас и преподавать и учиться, конечно, интересно, кстати, самих американцев сейчас не так уж и много: азиаты, индийцы, есть русские – и среди студентов и среди преподавателей. Так что, Сережа, я к тебе приехал из самого лучшего ВУЗа мира, из самой лучшей страны мира – Америки.

– Ген, ну ты сам же говоришь, азиаты, индийцы, да вот и мы с тобой не были самыми умными на курсе, а вот, ты же оказался в этом, как его… МТИ. А помнишь Вальку Коноплева, Ваню? Кстати, они сейчас в России и, насколько я слышал, работают в серьезных государственных фирмах. Так что, я думаю, у нас не все потеряно.

– Там подход другой, ты можешь быть тысячу раз талантливым, как Валька, или Иван, но ничего не добиться здесь, а там они давно бы стали миллионерами. Тамошний народ не разбрасывается талантами, в отличие от нашего, поэтому, нам за ними не угнаться.

– А космос, а атомная энергетика? Мы же были первыми и в электронике – я не этого боюсь. Таланты у нас всегда были и будут, я боюсь, когда мы опять вернемся на свои рельсы, вести поезд будет уже некому – народ закончится.

– Дело не только в талантах, вот слушай : « есть зло, которое видел я под солнцем, – это рабов на конях, а князей ходящих, подобно рабам, пешком», знаешь откуда это?

– Екклесиаст.

– Верно… здесь говорится о том, что каждый должен знать свое место, а у нас, по словам товарища Ленина, каждая кухарка рвется поуправлять государством, а после нее, приходит кухаркин сын, а у них такая зависть и злоба, что никаким князьям и не снилась. А в Америке, как это не смешно – жесточайшая кастовая система, под песни о демократии для дураков. Поэтому, они вечны, кстати, обрати внимание, кто сейчас на бурном экономическом подъеме?

– Ну… Индия… Китай.

– Верно, абсолютно кастовые общества, но общества гибкие. Если ты умный и обладаешь знаниями, опытом, и чувством долга перед страной – перед тобой все двери открыты. А у нас? – он махнул рукой.

– У нас также было Ген… в царствование Николая II, – результат: невиданные темпы развития. Столыпин же просил двадцать лет мира, и мы были бы нынешним Китаем, но нас сбивают революция и война. Затем… сталинские темпы развития, примерно такие же, как во времена императора – и опять сбой. Хрущев, как война, и революция – напрочь сбивает страну, потому что от Запада глаз оторвать не может.

– Верно… именно потому… что раб сел на коня. У нас Серега – безнадежно. Тебе не дадут вылезти и помочь своим умом им же, потому что зависти много вокруг. У нас толковые мужики тонут в море зависти, когда по их головам наверх лезут те, кто этих мест недостоин. Поэтому Серега… оставь их своей участи, я тебя хорошо знаю, еще со школы, ты всегда был толковым, изобретательным парнем, пошли ко мне, в мою фирму.

– Ты с ума сошел, Ген, мне уже под шестьдесят, куда я поеду на старости лет из своей с мамой двухкомнатной квартиры, нет, даже не уговаривай.

– Ты чего, как ребенок за любимую игрушку… за свою двухкомнатную квартиру цепляешься-то? Через полгода у тебя будет такой же вот дом, как этот, в штате Массачусетс, на берегу Северного Атлантического океана, как я говорю.

– Нет, Ген, я тебе очень благодарен, если честно даже не ожидал, что ты так будешь обо мне заботиться. Мы ведь даже особо и близкими с тобой не были, хотя ты и прав, четверть жизни прошли бок о бок. Нет, правда, я очень тебе благодарен.

– Ты подожди, не торопись с выводами, ты же инженер – исследователь, анализируй спокойно, что я тебе говорю.

– Нет Ген, я же тебе не все рассказал. Меня вот недавно сделали начальником не то лаборатории, не то отдела, я тебе уже говорил, потом меня очень ценят, некоторые даже уважают, может, что-нибудь, и начнет меняться.

– Подожди, не сыпь, у тебя хоть отдельный-то кабинет есть? Ну, там секретарша, счет в банке, наконец?

– Нет, кабинета нет, но у меня есть прекрасная лаборатория, сухая между прочим… вот крышу недавно решили починить. Секретарша мне без надобности, ибо умные мысли не каждый час ко мне приходят, а счет в банке есть у мамы, ей на него пенсию перечисляют. Да, ты зря смеешься, у нас пенсионеры от государства всем абсолютно обеспечены и им, как видишь, даже счета завели и вообще, – Сергей зашевелил в воздухе пальцами.

В это время Геннадий ловко сунул ему в шевелящиеся пальцы бокал, на треть наполненный какой то жидкостью.

– Ром… попробуй, – и провозгласил, – ну, тогда… за маму… и ее пенсию.

Выпили, крякнули, задумчиво стали жевать.

– Давай так, Серега, – наконец снова перешел в атаку на непокорного однокашника Гена, – я устрою тебе ознакомительную поездку и в свой институт, и на мою фирму, заодно… и на океан полюбуешься и на девушек – в мини бикини. Честное слово… больше, просто не знаю, что тебе и предложить. У тебя есть какие-то изобретения?

– Да брось Гена, не надо ничего.

– Ты подожди, не сыпь, нам уже торопиться некуда. Слушай меня, двум моим студентам удалось довольно оригинально решить одну из сложных задач в робототехнике, это касается степеней их подвижности. Чистая механика, но решение было красивым. Я взял их к себе, довели идею до ума, подвели научную базу, изготовили конструкторскую документацию и первый опытный образец. Все, на этом моя задача заканчивается, дальше работает хорошо отлаженная промышленная система Америки. Смотри, как это там работает – я встретился с очень большими в этой области чиновниками, моими постоянными заказчиками и уже друзьями, и не прошло и полугода, эти штуки уже запущены в производство, а ребята, которые все это придумали, уже начали получать приличные суммы на свои счета. Вот так вот: такой короткий период от идеи, до готовых машин, ни одному русскому институту и близко не снился. Я, как преподаватель, считаю главной идеей технического образования, максимально быстрое воплощение идей студентов технических ВУЗов Америки в готовой продукции, пусть даже самой нелепой, самой ненужной, бредовой, поверь моему опыту, никогда не знаешь, что выстрелит, а что нет, впрочем, что я тебе объясняю, ты это и без меня знаешь.

– Нет, ты молодец, Ген, если честно, я тобой просто восхищен, жаль только, что это не у нас.

– Ты подожди, у нас, не у нас, я не о том, кстати, один из этих студентов был русским. Так вот я спрашиваю тебя, а если бы он нечто подобное изобрел у нас, смог бы этот парень реализоваться, ну ты что молчишь, смог бы, или нет, я тебя спрашиваю?

– Нет.

– Верно, а теперь то, что изобрел этот парень, ваши рабы на конях, будут покупать это у нас за большие деньги и еще восхищаться: « о это же иностранное», даже не подозревая, что этот парень пару лет назад ходил вокруг их, а они его не заметили.

Он набулькал по трети в оба бокала, лихо опрокинул свой, чем-то зажевал и продолжил:

– Так вот, мой удивительный друг, я отдаю тебе с мамой свой дом на берегу Атлантического океана на полгода, сам поживу на квартире, рядом с институтом, не благодари, потом расплатишься, запускаем пару твоих идей и, поверь мне, через полгода, максимум год, мои клубные друзья, будут аплодировать новоиспеченному миллионеру. Ну? Что не так-то?

Генка опять пикнул, через минуту в камине появился огонек и, быстро превратившись в пламя, охватил уже все заранее приготовленные в нем дрова. Друзья даже не заметили, что на улице уже давно было темно и комнату, освещал мягким светом потолок. Камин деловито затрещал и забросал все стены веселыми бликами.

– Еще раз повторяю, я уверен, что ты даром свой хлеб не ел, я уверен, что у тебя за всю твою жизнь накопилось немало изобретений, я уверен, что ты совался с ними, куда только мог и тебя пинала всякая ничтожная мразь. Я увожу тебя в государство, где таких как ты, не пинают, а превращают в таких, как я сейчас, что еще непонятного-то? Там у меня есть очень влиятельные друзья, поверь, очень большие люди. Эти люди очень быстро умеют оценивать таланты и запускать их изобретения в производство, и поверь мне, денег на такие вещи они не жалеют. Я тебе больше скажу, деньги для них – это мусор.

– Что же их интересует?

– Ну, я думаю, власть. Но это уже не наше дело, не лезь туда, куда не надо, зато, таких как ты, и я – они ценят. Ну?

– А Родина, а народ, а моя земля, могилы моих предков, мои березы, река вон моя, и твоя, между прочим тоже, помнишь, мы же здесь вместе купались – а ведь это все категории… смыслы. Нет Ген, не нужен мне твой океан, помнишь как в песне наших дедов: « не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна», а за предложение все же спасибо, ты оказался настоящим другом, а в институте ведь я тебя недолюбливал, прости меня.

– Поросенок ты, ну ладно, даю тебе три месяца, потом продолжим. Но к следующей встрече ты очень хорошо подумай. Теперь пора спать, да я слегка и опьянел.

На следующее утро Генка, намазывая толстый слой масла на хлеб и подавая Сергею сказал:

– На вот тебе, поешь, помогает с перепоя, давай доедим все остальное, а то наш астроном обидится. Кстати, я не сказал тебе еще одну важную вещь вчера.

– Какую? – спросил Сергей набитым ртом.

– Если у тебя есть работы, ты сможешь их совершенно спокойно опубликовать, я тебе с этим помогу, во всяком случае, тебя узнает весь мир. Если это будет что-то стоящее, то, гарантирую, тобой заинтересуются лучшие ученые, перед тобой распахнутся лаборатории всех научных центров.

– Ну-у, не пугай.

– Я тебе серьезно говорю, а в конце концов, что ты теряешь здесь? Вот ты мне вчера говорил : « Родина, народ… это категории», не скрою, зацепил, но я тебе отвечу на это вот что. А что тебе дала, родина-то эта… или, может, народ этот твой, чего-нибудь тебе дал?

– Да он, Ген, мне ничего и не должен, честно говоря, он и сам-то, еле концы с концами сводит.

– Верно, вот для того, чтобы он концы с концами не сводил, и надо было давать возможность тебе и мне себя показать, а то, я вижу, не те себя все показывают.

– Согласен Ген, я же с тобой не спорю. Можно, я вот еще черной икры возьму?

– Ну, ты что спрашиваешь-то? Я все-таки миллионер, надеюсь, после нашего с тобой застолья не обеднею.

– Правда? Ну, спасибо, а то я обратил внимание, что чем богаче, тем жадней.

– Во всяком случае, это не про меня. Слушай дальше мои размышления. Может, ты здесь боишься оставить свою известность? Так тебя здесь никто не знает. Меня вот, допустим, в наших научных кругах знают, и тебе я известность гарантирую.

– Можно еще икорки?

– Да, пожалуйста, я, пожалуй, тебе с собой дам.

– А вот этого не надо… зачем привыкать?

– Как хочешь. Может, ты свою двушку потерять боишься? Так у тебя там свой дом будет. Впрочем, это я тебе уже говорил. Может, ты боишься, что зарплату тебе бедному платить не будут и пенсию начислять? То-то я вижу, вы с мамой решили на две пенсии шиковать. Я конечно понимаю! Зачем российскому пенсионеру миллионы долларов, когда ему такую пенсию начисляют? Ну, извини, что могу, то и предлагаю. Или, может, тебя здесь любовь неземная ждет?

– Да ладно, Ген, скажешь то же.

– Что, то же? Я тебе там найду такую жену, что сам, может, еще завидовать буду. Во – первых, ты очень молодо выглядишь, что, кстати, очень подозрительно, на эту тему, кстати, можем субсидирование выбить и провести исследования, может у тебя сломалось что в организме. Непорядок, надо привести все в норму, чтобы ты не выделялся. А во-вторых, там модно выходить молоденьким девушкам за старичков-миллионеров. Да, не улыбайся, любить тебя будут за деньги, но там все за деньги, поэтому никто и не удивится. Вон Трампа возьми, это я тебе в качестве примера выкатил. В конце концов, твои исследования не уйдут вместе с тобой в могилу, что случается среди русских кругом, да рядом, а все-таки пойдут на благо цивилизованному человечеству.

– Ну-у, вот мы и пользе для всего человечества заговорили.

– А я уже и не знаю, как тебя убеждать, я тебя уже второй день, как маленького уговариваю.

– Ген, да с чего ты взял, что у меня есть изобретения, на которых мы с тобой можем что-то заработать? Я, честно говоря, ничего особенного из себя и не корчил и что заслужил, то и имею.

– Ну, так ты мне покажи, что ты имеешь-то, а я уж сам определю, заработаем мы что-нибудь, или нет – это уж моя забота.

Какой ты странный Генка мужик. Да ка же я тебе покажу? Я же тебе говорил, где работаю. Пусть я не очень секретный, но все-таки работаю на оборонном предприятии.

– Ну… хорошо, хорошо, не волнуйся, не буду к тебе больше приставать. Ну, покажи, что у тебя есть несекретного.

– Ты издеваешься что ли Генка? У меня все секретное, я же не в частной лавочке работаю.

– Ну, хорошо, хорошо, не волнуйся. А я тебя в Массачусетсе с профессурой познакомлю, введу, так сказать, в научную элиту. О таком обществе можно только мечтать.

– Слушай, я как Диоген хожу с фонарем по миру и ищу людей. Что, есть среди твоей профессуры такие, которые ради ближнего последнюю рубаху снимут?

– А не Платон с фонарем ходил?

– А какая разница?

Ты прав, никакой, а что касается профессуры, то я, конечно, не проверял… но рубаху, ради тебя, они снимать точно не будут. А зачем? Там это не принято. Если ты без рубахи ходишь, то это твой демократический выбор.

– У них всегда это было не принято. Короче, Ген, я там дышать не смогу… я там умру. Я не могу тебе объяснить, но оттуда мертвечиной пахнет.

– А у нас не пахнет, что ли?

– У нас свежий ветерок подул, а оттуда несет так, что дышать не возможно. Я вообще удивляюсь, как ты там живешь, а ты мне все: дом здесь, дом там, на берегу океана, девочки в бикини. Пахнет плохо, я здесь за тридевять земель, и три океана чувствую. Да и вообще, для меня Родина не пустой звук.

– А-а, так ты идейный! А я-то думал, что ты думающая, свободная личность, а я еще сижу тут этого поросенка два дня уговариваю, а он у нас идейный. Значит, по-твоему, я может еще и родину продал? Ты, может, на это намекаешь?

– Я ни на что не намекаю, я конечно с мамой посоветуюсь, но скорее всего, никуда я не поеду. Я еще икорки возьму?

– Клади обратно, поросенок. Я, профессор, миллионер, на него, на это ничтожество два дня потратил и кучу продуктов, на этого нищеброда. С женой, в Массачусетсе посоветуешься, придурок.

– Я у тебя еще и ром с виски и теилой пил.

– С текилой… деревня.

– Вот ты Гена, так меня по-разному сейчас обозвал, что я сразу представил себе, в какое изысканное общество американской профессуры я попаду.

– Извини, не сдержался. Короче, слушай меня, Серж, внимательно. Сроку тебе даю три месяца. Иди, советуйся с мамой, с кем хочешь, хоть с местным КГБ, но чтоб в конце лета, я лицезрел тебя, на берегу Северного Атлантического океана.

ГЛАВА 5

Одной своей стороной город выходил на реку, с трех других сторон его обступал лес. Сейчас была весна, первая зелень покрыла деревья, весь лес был наполнен шумом проснувшейся жизни, шелестом листвы под слабым ветерком. Вдоль проселочной дороги ветерок пронес паутину с прицепившейся к ней пауком, которая обогнула березу, пронеслась над кустарником, мимо стоящей на дороге золотистой Ауди, и исчезла среди деревьев. В знакомой машине сидел Геннадий и разговаривал с маленьким, толстеньким, одетым в дорогой костюм человеком.

– Да-а, – протянул толстяк, – откровенно говоря, жаль, вместо того, чтобы быстро решить проблему, придется рушить человеку жизнь. Ну что ж, если вы заинтересованы, чтобы он работал, то оно конечно, пусть работает, хотя, проще всего было бы отобрать у него лабораторию и дело с концом. Но я понимаю, если суть явления не понятна, то оно конечно, пусть трудится… стахановец. Не беспокойтесь, Геннадий Николаевич, клиента окружат такой заботой и таким толстым слоем ваты, что единственным его желанием будет уехать, куда глаза глядят.

– Только не переусердствуйте, мне нужно, чтобы он не на Колыму уехал, а на американский континент, и упаси Боже, если он на себя руки наложит, отвечать будете именно вы.

– Обижаете, вы все-таки имеете дело не с прощелыгой каким, а с профессионалом. Кстати, вы не уточнили, а на какой срок понадобится такая забота о клиенте?

– Я думаю, от трех месяцев, до полугода – а там посмотрим.

– Хорошо, что-нибудь еще, Геннадий Николаевич?

– Детали сами продумайте, а вот, что касается направления вашей работы, то подумайте вот о чем: круг общения – я имею в виду самые близкие люди. Я знаю, что он не женат, но проверьте, на всякий случай, может девушка есть.

– Слушаюсь.

– Нужно будет вокруг него незаметно создать такую, я бы сказал плотность трудностей, чтобы он в ней увяз, как муха в варенье. В общем, пусть поменьше думает о работе и побольше об окружающей его действительности. Пусть удивляется, поражается и подумывает о смене места проживания с дебилами, на места с нормальными людьми.

– Ну, вообще-то, не такие уж мы и дебилы, если вы, без таких Сергеев, у себя, в центре цивилизации, справиться не можете.

– Извините полковник, – косо глянул на него Генка, – погорячился. Ну, я в общих чертах вроде бы все вам обрисовал. Трудности на работе, трудности среди родных и знакомых, трудности в быту. Все должно быть, как бы само собой, не бросаться в глаза, но крайне эффективно. Через пару – тройку месяцев не я должен с ним «случайно сталкиваться», как в первый раз, а он должен меня искать и умолять об отъезде.

– Слушаюсь, Геннадий Николаевич… вопросик позволите?

– Вы, полковник, вопросов задавать можете сколько угодно. Для меня важно, чтобы вы все четко для себя сразу все уяснили, чем потом бегать и икру метать.

– Просто раньше мы работали с чиновниками несравненно более высокого масштаба и все получалось. Стоит ли этот инженеришка такого вашего внимания? Может пугануть его хорошенько и делов-то, потом пакуем его и на самолет до Майами, ну, или денег побольше. Ну, все же уже отработано… что с этим мудрить-то?

– Да нет, – раздражился Геннадий, – тут дело хуже. Мало того, что он честный, так он еще и идейный… подлец. Что же касается способностей этого инженеришки, то нам бы с десяток таких, весь мир бы нам пятки лизал. Потому и операция необычная, что человек попался настоящий, да еще и талант, с-скотина. Поэтому повторю еще и еще раз полковник – действовать нужно крайне осторожно, чтобы у него крыша не поехала, но настойчиво и главное – непрерывно. Он должен ощутить, что его жизнь из полосатой, как у всех, превратилась в одну сплошную черную полосу. Не мне вас учить, может он и на первой ступени споткнется и побежит маме жаловаться, а от нее ко мне. Я ему, подлецу, покажу любовь к родине… хочет по жизни чистеньким пройти и, нигде не испачкаться – чистоплюй. Может, и я так хотел бы… как хорошо: жены – нет, детей, наверное – нет, друзей – нет, врагов – нет, богатств, над которыми надо трястись – нет, ничего не надо – все кругом хорошо. Даже на машину не заработал, ничтожество. И почему Господь таким фраерам дает талант, а нам с вами, полковник, людям, умеющим радоваться жизни – нет, вот ответьте, где справедливость?

Полковник выбрался из машины, аккуратно хлопнул дверью и по мягкой земле углубился в перелесок. За перелеском, нахмурясь, пересек небольшую опушку, лесополосу из двух рядов старых тополей и вышел на гравийную дорогу к большому, черному, с тонированными стеклами Джипу, рядом с которым он казался просто карапетом. Хлопнула дверца, неслышно заурчал мотор и огромная, как броневик машина, мощно и резко набрав скорость, исчезла из виду. Остались только весенний, малахитовый лес, щебетанье птиц, порхающие там и сям разноцветные бабочки и умиротворение. Как хорошо, когда нет людей. Или, может… таких людей?

ГЛАВА 6

– Товарищ полковник, – докладывал молодой, красивый и здоровый, лет тридцати пяти сотрудник ФСБ в штатском, своему начальнику, – объект не имеет каких-то привязанностей личного характера. Нет ни жены, ни детей, ни любовницы, во всяком случае, при поверхностном его изучении. Встречается правда с девушкой, зовут Ольга, но отношения носят, с нашей точки, какой-то странный, платонический характер. Она в свободное от работы время занимается рисованием, ну, вот они и ходят в наш городской музей, либо на природу – она рисует… он смотрит.

– Он что, тоже рисует?

– Пока доподлинно не известно, но, по-моему, нет.

– Дальше.

– Мы за ней немного понаблюдали: у нее есть еще два ухажера, похоже, с серьезными намерениями, она девка красивая, но тянет, видимо выбирает, причем, мы навели справки, оба не бедные, поэтому, нашему, скорее всего, ничего не светит.

– Он что, ухаживает?

– Нет, по-моему.

– Дальше, – проговорил начальник, поглаживая пухлыми руками богатую полировку стола.

– Так, далее, м-м, вот, друзей значит у него нет. Вообще, товарищ полковник, в моей практике такое впервые, чтобы человека совершенно не за что было зацепить.

– Нас с тобой, майор, об этом предупреждали. Плохо, плохо, что ж это за человек такой, странно даже. Чем же он занимается-то целыми днями?

– Похоже только работой. Ему, видимо, интересна только она, не зря же он в институте часто ночует.

– Жаль человечка, ни сам радости жизни не понимает, ни другим радоваться не дает. Самые вредные люди на этой земле. Животное – только для себя живет.

– Так точно, товарищ полковник. В институте, в лаборатории, живет кот, но я не думаю, что у него к нему привязанность. Там все-таки окраина города – поля, лес, огороды, скорее всего, просто содержат как мышелова.

– Как звать?

– Кого, кота?

– Как меня звать – я знаю.

– Не знаю… узнать?

– Не надо, – полковник пожевал губами и слегка дернул головой, как будто ему мешал тугой воротник, – давай дальше. Какой делаешь вывод?

– Вывод, товарищ полковник не утешительный, – тяжело вздохнул майор, – видимо, у объекта нет настолько близких людей, через которых мы могли бы на него воздействовать.

– Либо есть, но мы его не знаем. Ладно, значит так, Шерлок Холмс, наблюдение продолжить, если что-то интересное, немедленно ко мне на стол… немедленно.

– Слушаюсь.

–Постарайся поглубже вникнуть в их отношения с этой, как ее, Ольгой. Не нравятся мне их отношения, это безобразие какое-то. Короче, я должен знать, о чем они говорят.

– Сделаем.

– Как наш сотрудник в институте?

– Тупой, на роль друга не подойдет, я с ним говорил. Кстати, он об объекте отзывается также, как я вам и доложил – то есть, с одной стороны общителен, не сухарь, не зазнайка, но новых знакомств не заводит, а старых не поддерживает, женщин сторонится…

– Животное.

– Да, так вот, сторонится…, кота кормит хорошо, гладит по голове, но привязан, или нет, – майор пожал плечами, – хрен его знает.

– А кот?

– Что… кот? Сторонится, или нет?

– Я тебя спрашиваю, привязан к нему кот, или нет? Чего ему его сторонится-то, если он его кормит?

– Не знаю. Узнать?

– Не надо, – полковник безнадежно махнул рукой, – ну что ж майор, придется тебе заняться созданием для нашего отшельника друга. Есть у тебя кто на примете?

– Товарищ полковник, я думал на эту тему и по зрелом размышлении пришел к выводу, что вопрос этот не простой.

– Неужели? – полковник иронически посмотрел на него.

– Да, не простой. Во-первых, мы не располагаем большим выбором среди наших сотрудников, которым мы могли бы довериться, из-за особой секретности проводимой операции.

« Хорошо излагает, – одобрительно подумал полковник».

– Во-вторых, – продолжал майор, – наш человек должен, хотя бы немного разбираться в технике, чтобы объекту было интересно с ним говорить, хотя бы на элементарном уровне. А мы даже не знаем, в какой области он работает, – майор вопросительно посмотрел на начальника.

– Да не знаю я… узнай ты.

– Слушаюсь. В-третьих, и это самое главное, объект должен абсолютно этому человеку доверять, а здесь и заключается самая главная заковыка.

Мне интересно, как я, за короткое время, должен найти для него друга, если он за шестьдесят лет своей жизни не удосужился этого сделать?

– Хорошо, не пыли, я от тебя же не требую костьми лечь в данной операции. Предположения же есть кое-какие, я же вижу.

– Ну что, предположения. Я тут почитал кое-какую нашу литературу, по психотипам людей и пришел к такому умозаключению. Получается, по всем раскладам, что наш подопечный нелюдим и холостяк не просто так, по свойствам характера, так сказать, и не потому, что он такой весь из себя трудоголик. Я вон тоже иногда по целым суткам из управления не вылезаю. А у меня, между прочим, товарищ полковник, семья, и я, даже премии за переработки не просил…

– Ты это чего? Это куда тебя понесло? Молодой еще, а, между прочим, благодаря мне, уже майора имеешь, да и в деньгах я тебя не обижаю, только уж, не обижайся, что не в белую. Или, ты уже на пенсию собираешься?

Обижается еще: недавно двухэтажный особняк отгрохал. Светишься там, в своем садовом товариществе, среди халуп одноэтажных, как дерьмо, посреди белой скатерти. Все туда же – денег ему мало. Идут пионеры, салют особняку майора, плывут пароходы, салют особняку, летят самолеты – продолжать?

– Не надо, извините товарищ полковник, понесло.

– Понесло… глаза бы мои на тебя не глядели, давай дальше, чудовище.

– Так вот, на чем это я остановился?

– На трудоголиках.

– Да, трудоголизм здесь тоже не причем.

– Неужели?

– Верно, среди женатых и общительных, трудоголиков тоже хватает.

– Это точно, если с женой повезет – станешь алкоголиком, не повезет – трудоголиком, давай, излагай дальше.

– С нашим клиентом, видимо дело обстоит таким образом, что он разочаровался в людях, ну, как в людях что ли. Видимо жизнь его потрепала прилично, много обид накопилось, ну и все такое. Невысокого мнения он о качестве человеческого материала. Хотя, возможно, предъявляет излишне завышенные требования к мужской дружбе и к чувствам женщин.

– Он что, из-за этого что ли, к Ольге прибился? Он там что, мужскую дружбу, что ли ищет? Она что… мужеподобная что ли?

– Да нет, говорю же – красивая. Хотя красота такая – необычная, такая – не броская, я бы сказал, такая…

– Не надо, давай закругляйся постепенно… философ.

– А я все вроде бы сказал.

– Вывод давай. Резюмируй свое выступление… Цицерон.

– Итак, если мои мысли верны, то наш сотрудник не подойдет.

– Конгениально, зал разразился громкими аплодисментами, переходящими в овацию.

– Да, не подойдет, – продолжал майор, стараясь не реагировать на такое невежество, – потому что наши хитры очень, меры не знают, границ не видят…

– Я о наших сотрудниках без тебя знаю, дальше давай.

– Вот я и клоню-то к чему – расколет он их.

– Ну не скажи, если с умением подойти, да густо ложь намазать, да сверху еще и лестью с горкой посыпать, такой бутерброд получится, что мало кто и устоит.

– Не знаю… не уверен. Мне кажется, именно этот и устоит, судя по тому, что я о нем узнал.

– Хорошо, давай закругляться, вон ночь уже на дворе… предложение.

– Остается только один вариант – Алексей.

– Охарактеризуй.

– Молодой, неиспорченный, наивный: я ему, недавно, рассказывал, где мне под пулями бегать довелось, как я в Африке воевал, ну так, решил пошутить – а он ничего, знаете, сидит, слушает, верит… ребенок еще. В армии он не служил. Только из-под маминого крыла вылетел. К нам попал по блату, говорят – по какому, никто не знает. Пришел честно служить России и этого не скрывает. Пока не выгнали, можем его использовать. Эти два дурачка, просто созданы друг для друга. Нашего… мы будем использовать в темную, вот в этой темноте пусть оба и плутают.

– Убедил.

– Остается решить, под каким прикрытием будет внедрение.

– Ни под каким. Все будет официально… от нашей конторы. Нас просили создать ему невыносимые условия для жизни, но так, чтобы он мог свободно работать – до поры, до времени, и чтобы ни один волос не упал с его головы. Вот и отлично, ты обеспечишь ему невыносимую жизнь, а Алексей смотрит, чтоб не застрелился.

– Правильно, заодно побудет и охранником.

– А от кого охранять-то? Мы же здесь.

– Ото всех, товарищ полковник.

ГЛАВА 7

На картине была изображена ветхая избушка, посреди дремучего, русского леса. Вышедший на крыльцо старенький монашек, согнувшийся в низком поклоне, пришедшим к нему за советом крестьянам, в количестве, примерно, душ двенадцати, и встающее над лесом яркое летнее солнце. Вот, пожалуй, и весь сюжет этой картины, висевшей в зале дореволюционной живописи городского музея, которая привлекла внимание Сергея. Он никогда не считал себя знатоком живописи и зачем приходил сюда – бог его знает. То ли атмосфера музейная притягивала к себе, то ли ему, жителю советских хрущевок, не хватало старинных, сводчатых помещений, то ли действительно, нравилось находиться среди произведений искусства, состоящих из куска холста и наложенных на него в разных направлениях мазков краски, умудрявшихся, подобно чуду, показать кусочки окружающей жизни. Эта же картина, попала сюда непонятно какими путями, сумев сохранится и в революцию, и в гражданскую войну, что для такого сюжета было поистине чудом. Вообще, висящие в этом зале полотна, в основном, видимо, были в свое время украшениями дворянских усадеб, разоренных в лихие годы, и являли собой, несомненно, отображение ушедшей навсегда эпохи. Видно было, что человек, отбиравший их для музея, сам обладал художественным вкусом и хорошо разбирался в живописи. Во всяком случае, Сергей любил посещать именно этот зал дореволюционной живописи, давно здесь примелькался и по именам знал всех старушек – смотрительниц и постоянно здесь ошивавшегося электрика дядю Колю, который всем помогал, что-то постоянно перевешивал и переставлял и даже пытался проводить экскурсии, что администрацией и старушками немедленно пресекалось. После чего, дядя Коля просто молча шел за группой, ухмыляясь и насмешливо смотря на девушку – экскурсовода, доводя ее к концу, до полной истерики. Располагался музей в старинном, каменном доме, с невероятной толщины стенами, мощными, такими же старинными, витыми решетками на окнах, смотрящих на высоченную, возвышающуюся над всем городом колокольню во дворе. Вся эта благодать устроилась на самом берегу реки посреди города и давно стала его визитной карточкой. Поэтому, нет ничего удивительного, что еще маленьким, а затем и юношей, Сергей довольно часто бывал здесь, благодаря своей учительнице русского языка и литературы и его бессменной классной руководительницы Юлии Васильевны, частенько приводившей сюда на экскурсии свой класс. Когда Сергей уже вырос, то ходил сюда по привычке и со временем, полюбил и этот музей, и его непередаваемый, специфический воздух, и картины русских художников XIX века, и несменяемого дядю Колю. Были в музее залы мастеров живописи и советского периода. Целый зал, правда, небольшой, был отведен даже для живописцев постсоветского периода, выставивших довольно неплохие работы, в общем, было заметно, что отбором картин занимается специалист. Сергей же, сам, будучи специалистом в своем деле, ценил этот качественный подход к делу и у других. Во времена перестройки выяснилось, что на месте музея, прямо в центре старого города, стоял монастырь, разрушенный в 30 –х годах, и был пощажен только братский корпус, для создания на обломках старой жизни музея октябрьской революции. Колокольня же была оставлена, видимо, в качестве пожарной каланчи. Когда новая власть сама превратилась в обломки и стали потихоньку возвращать старое, территорию вернули монастырю, который начал активно отстраиваться по старым фотографиям. Сначала, вывезли весь хлам и мусор, обнесли все белокаменной стеной с бойницами, на колокольню повесили колокола и над городом поплыли звуки колокольного перезвона. И только музей стойко держал последнюю революционную оборону, не желая сдаваться. Таким образом, получилось так, что после воскресной службы, под звон колоколов, Сергей, перейдя двор, торжественно вступал в бывший братский корпус. О чем он думал, бродя по нему, он и сам не знал: то ли картинами любовался, то ли представлял, как под этими сводами когда-то жили, молились и умирали монахи, то ли себя представлял монахом и выискивал себе на будущее келью. «А что, – думал он, – чем я не монах? Монах и есть. Молюсь, конечно, мало, это правда, но во всем остальном…», и он подходил к этой картине, внимательно вглядываясь в преклоненного старца. На всех картинах этого зала подписей художников было почти и не разглядеть, а на некоторых их и вообще не было, как, в частности, на этой. Часто, они были и без названий – зачем оно было барину, заказывавшего картину для себя? Вообще, на этой картине название было: «Встреча» – и все . «Какая встреча? – размышлял Сергей, – кто встречает, кого, зачем? С одной стороны, вроде бы все понятно, встреча и встреча, ясно же, к старцу пришли паломники, он их и встречает, как положено – поклоном. Ну, хорошо… к старцу пришли люди, каждый со своей бедой. Но почему, он-то им кланяется? Да вроде бы и не им, а, похоже, кланяется вроде бы лесу. Ничего не понимаю. Может, среди паломников важное лицо какое-то есть?» Сергей внимательно, чуть не с лупой изучал лица, но найти ничего не мог. Из двенадцати человек, пришедших к старцу, десять были женщины разных возрастов, а из мужчин – только мальчик подросток, да старик, с морщинистым лицом, явно крестьянского вида. Задача была абсолютно нерешаема. « Мне элементарно не хватает исходных данных. Как я могу решить ее, основываясь на таком неверном материале? Сейчас, у меня работает только интуиция – и я ей верю. Это, пожалуй, единственное, чему я доверяю в этой жизни – своей интуиции и маме, – размышлял он». Эта кочка на ровном месте, об которую он споткнулся, выводила его из себя. Он стал плохо спать, и весь изнервничался, привыкнув, что рано, или поздно, но решение приходит. Из неведомых хранилищ космоса он всегда получал ответ. Да, вариации этих ответов поражали воображение своим многообразием, но он научился их понимать. Здесь же произошел явный сбой. В конце концов, он же не может залезть в мысли давно ушедшего из этой жизни художника. Решение пришло к нему только после того, когда он окончательно расписался в бессилии своей логики, и вынужден был обратиться к другим людям, за помощью. Однажды, в очередное воскресенье он, уже взвинченный, подошел к своей мучительнице и с удивлением обнаружил примостившуюся напротив нее, на стульчике, симпатичную девушку с копной белых, стянутых резинкой на затылке белых волос, и копировавшую ее. Первым желанием нелюдима было развернуться и уйти, но усилием воли он сдержал себя, решив, что с этой загадкой надо кончать. Минут пять он угрюмо наблюдал за ней, как она лихо махала кисточкой туда-сюда по холсту. «Ну, если машет, значит, знает, что делает, – внезапно решился он и сделал шаг вперед».

– А вот, к примеру, вы знаете, что вы рисуете? – задал он вдруг нелепейший вопрос, удививший его самого.

– Знаю, – ответила красавица, даже не обернувшись, – картину.

– Тогда объясните мне… кому он кланяется?

– Вопрос настолько поразил ее, что она сначала удивленно посмотрела на него, затем на картину:

– Как к кому? Пришедшим к нему людям.

– В благодарность, что ли?

Диалог приобретал какой-то дикий характер.

Девушка нахмурилась и промолчала, решив не разговаривать более в таком тоне с этим типом, как она сразу определила его про себя.

– Неужели вы не понимаете, всю нелепость этого. Вот, вы будете мне кланяться, если я приду просить вас нарисовать мой портрет?

– Вам точно нет.

– Хорошо… не доходит. А вы будете мне кланяться в ноги, если вы врач, а я пришел просить вылечить меня от смертельной болезни?

Сначала, она решила было обидится на «не доходит», но задумалась и внезапно, неожиданно для себя, рассмеялась.

– Неужели вы, перерисовывая, не видите, что он кланяется лесу, возможно солнцу, но никак не этим крестьянам?

Теперь они оба уже уткнулись в картину, внимательно ее разглядывая, после чего она, отклонившись назад, уже с удивлением уставилась на него.

– Вот видите, – сказал с отчаянием Сергей, – он меня уже измучил!

– Знаете, а ведь я даже ничего не замечала!

– Это ладно, я тоже не сразу заметил. Делать-то, что будем? – опять выдал Сергей.

И сказал он это таким тоном, что стало ясно, делать действительно, что-то надо и немедленно, пока все не разбежались.

– Оля, – протянула узкую ладошку девушка.

– Сергей Викторович, – отмочил тот.

– Может, все-таки Сергей? – мягко спросила она.

– Можете. – махнул он рукой, вспомнив, что выглядит молодо, – Ну?

–Что… ну?

– Делать-то, что будем?… Вы кто?

– Я? – девушка внутренне уже вся веселилась, – я зам. зава этого музея, по художественной части. А вы кто?

– Я, – он опять махнул рукой, видно было, что эти досадные церемонии раздражают его, – я, этот… как его… просто инженер, из этого… как его… СОС, который на Стаханова… у леса.

– Знаю, – кивнула она, – у меня на улице Стаханова, у самой реки дача… очень приятно.

– Мне тоже… но вы, зав. зама, да еще по художественной части, надо же что-то делать с этой неизвестностью. Поднять документы, наконец, чтобы никто не ходил в городе… в неведении.

– Знаете что, Сергей Викторович, в неведении у нас в городе ходите только вы… остальных все устраивает. Вернее – устраивало. Пожалуй, вы правы – я теперь с вами. Ну что… если я, зам. зава ничего не знаю, то поверьте мне, значит, никто не знает. Может, письмо напишем, куда-нибудь?

– Я вижу, вы разыгрались, а мне не до шуток.

– Простите, просто все очень необычно. Постойте, я знаю, что делать.

– Что?

– Видите ли, в нашем музее, так заведено, что если кто чего не знает, то обращается прямиком к дяде Коле.

– О Господи… только не это!

– Нет… только это! А если уж дядя Коля не знает, ну, тогда уж я не знаю, – развела она руками.

– Давайте вашего дядю Колю, – смирился, наконец, Сергей. Было видно, что запал его закончился.

Пошли искать дядю Колю. Нашли его неподалеку. Он шел позади ватаги пятиклассников и, по обыкновению, ухмылялся той ерунде, которую, по его мнению, молоденькая девушка экскурсовод рассказывала школярам. Оля приволокла дядю Колю к картине и отворачивая несколько лицо от несшегося от него, впрочем, несильного перегара, задала ему вопрос: « Знает ли он, о чем картина, и почему она так странно называется?». На что дядя Коля ответил:

– Знаю, картина о том, как один из московских патриархов, вызвал к себе отца Николая, из лесов дальних, а он, проходя мимо наших мест, и не имея возможности сделать крюк в двести верст, чтобы повидаться с подвизавшемся в наших лесах отцом Алексеем, просто поклонился ему, и попросил благословения на дальнюю дорогу. А, наш отец Алексей, в это же самое время, поклонился ему, и попросил у него, в свою очередь, благословения. Вот эта встреча двух старцев и изображена на этой картине.

– Скажите, дядя Коля, а где же здесь отец Николай? – спросил, сразу вдруг поверивший и повеселевший Сергей, как будто это его, в эту минуту, благословил отец Николай.

– А как ты его изобразишь-то, если он за двести верст отсель? – Удивился дядя Коля, – Вон, видимо в той стороне, где солнце восходит, изобразил его художник. На рассвете дело-то было.

– Дядя Коля, миленький, – заговорила Ольга, – как же так, вы все знаете и молчите, так же нельзя, миленький.

– Ну, вы даете, Ольга Николаевна, – изумился он, – да я сколько раз пытался экскурсию провести, когда эти девчонки опаздывают. Сколько раз я им говорил: «Слушайте меня, дуры, что я вам скажу, а не книжки свои дурацкие, неизвестно кем написанные читайте», а они смеются. Ну, дуры, они и есть дуры, во главе с нашей заведующей Нин…

– Так, дядечка Колечка, – быстро перебила его Ольга, – я ничего этого не слышала, а какие вы хотите экскурсии водить, если вы и сейчас под шафе?

– Под каким таким шафе? Я и выпил то всего стопку перед этой экскурсией, которую сейчас Любка ведет, чтобы не расстраиваться…

– Так, подождите, дядя Коля, – встрял Сергей, – вы без меня разберетесь, потом… может быть… завтра. А сейчас ответьте мне, а откуда вы-то это знаете, а вот, допустим, эти музейные работники нет?

Тебе, какие доказательства Серега, нужны? Если я, как электрик, постоянно по этой проводке ползаю: то отключаю сигнализацию, то включаю, то перевесить что-то надо, то дополнительно осветить. Этого же никто не видит, не ценит и, между прочим, все за одну зарплату, а я не помню, когда ее уже и повышали, а эта наша заведующая хренова, Нин…

– Так, дядя Колечка, – опять встряла Ольга, – я просто не могу вот это слышать.

– Подожди, ну вот Серега меня же спрашивает, я и отвечаю.

– Вот вы дядечка Коля, и отвечайте, а не отвлекайтесь.

– Короче, Серега, ну их, этих баб… извиняйте, Ольга Николаевна, а название картины на обороте написано. Я, когда ее переворачиваю, всегда его и лицезреть изволю.

– И что там написано?

– То, что я вам сейчас и рассказал, что, мол, встреча отцов Николая и Алексея, при следовании первого в Москву, ну и так далее. Что повторяться- то?

– А художник там не указан? – спросила Ольга.

– Почему не указан? Указан, – Тропинин, кажется… Василий Андреевич.

Сергей и Ольга, как открыли рты, так и остались стоять.

– А почему спереди название стерли и автора, – откуда я знаю, видать, большевики после революции баловались. Но кто-то видимо знал правду, ну и пометил, чтобы, значит… для потомства сохранилось. А эти курицы, под командой этой хреновой заведующей Нин…

– Слушать не хочу, – вскричала Оля, зажимая уши.

– Мне экскурсии проводить не дают! – закончил дядя Коля.

Так Сергей и познакомился с Ольгой.

ГЛАВА 8

В годы войны из Ленинграда в городок были эвакуированы старенький профессор и его более молодой помощник, с семьями. Их привели на пустырь, на краю города; выгнали с него пару коров со стадом шипящих гусей, обнесли забором; и за три дня построили два деревянных сарая. Так в городке возник институт «СОС», или, как их сразу местные окрестили – «сосунки». Профессор и его помощник потирая озябшие руки и ежась от залетавших за шиворот снежинок за несколько дней установили какую-то немудреную аппаратуру совершенно не обращая внимания, как буквально за неделю: вокруг них возвели дощатые стены, установили крышу, выложили печи, подвели электричество и обнесли все это благолепие деревянным забором, с колючей проволокой по верхней кромке. А, когда рядом с воротами поставили деревянную проходную и посадили туда сердитого дядю Максима, с деревянным протезом вместо ноги и винтовкой времен первой мировой войны, учреждение приняло действительно вид настоящего оборонного предприятия. Счастливые от того, что ужасы ленинградской блокады закончились, профессор с помощником бодро взялись за дело, и через полгода, опытные образцы звукоулавливающих приборов, для нужд противовоздушной обороны и борьбы с артиллерией противника, пошли на оборонные предприятия страны, вместе с технической документацией. Начал постепенно выдавать на-гора институт и другие, не менее полезные и интересные разработки, такие например: как котелки, для работы партизанских радиостанций, различные хитрые мины-ловушки и т.д. Коллектив к тому времени насчитывал уже пятьдесят человек, крепко стоял на ногах, был преисполнен большим количеством идей и планов, и настроен на победу. Через год старенький профессор умер, видимо, сказался год блокады, но оставил после себя небольшую научную школу, сложенный рабочий организм, а директором института стал его помощник. В послевоенное время институт хоть и переехал в знакомое уже нам П-образное кирпичное здание, но как-то не вырос и, дотянув еле-еле до численности своего состава в сотню человек, так и не обзавелся ни мощным опытным производством, ни полигонами. Правда, деревянные сараи снесли, но на их месте построили лишь сараи каменные, в одном из которых разместили несколько станков, а в другом склад радиодеталей… вот, пожалуй, и все. Удивлению достойно, как он умудрился сохраниться в перестроечные и лихие девяностые годы, но это уже другая история. Сергей, как вернулся после окончания института в свой город и устроился на работу к «сосункам», так и проработал почти до старости, уткнувшись в свои приборы, в своей комнатке и даже не заметил, как пронеслась его жизнь, а вокруг него все что-то продавали, пилили, гуляли и веселились. Коллектив, как-то, само собой так образовалось, стал в основном женским, а из пятнадцати мужчин одни вошли в историю института, как пьяницы и бузотеры, другие, как бабники, зато три оставшихся, да, действительно, оказались героями трудового фронта. Именно на их, неприметных на первый взгляд, труде и уме, и держалась вся тематика образцов вооружений. Несомненно, одним из них был и Сергей, только в такой, как-бы завуалированной, неявной форме. Ну, сидит там, где-то в углу, какая-то серая мышка, да… умный, ну что ж с того, как говорится: « есть ум, да пустосум». Значительный перевес в институте женского народонаселения сказался и на его манере жития бытия и стало носить исключительно светский характер. До обеда обсуждались все новости российской эстрады, потом городские происшествия и наконец, как взошли огурцы и помидоры на даче. Хорошим тоном считалось приступать к работе после обеда, поэтому на Сергея и еще двух трудоголиков смотрели с некоторым недоумением, как на не умеющих вести себя в приличном обществе. Но, с другой стороны, на них смотрели, как на неизбежное зло, с которым, хочешь, не хочешь, надо мириться, и надо отдать должное, работать не мешали. Если, кому-то из этой троицы удавалось нечто изобрести, то это изобретение немедленно, как старое полотенце на тряпочки, раздергивалось на темы по написанию диссертаций. К чести сотрудников института, надо сказать, что это был самый кандидатски насыщенный коллектив на душу населения в Советском Союзе. Исторически сложилось так, что именно отдел, который возглавлял Сергей, перенял всю звуковую тематику, которая зародилась здесь в военные годы. Тема была старая, заношенная, неперспективная, поэтому в нее никто особо нос не совал и ему давали работать относительно спокойно. Недавно, в институт был спущен крупный заказ на модернизацию стоящих на вооружении звуко улавливающих приборов. Сергей вытащил с книжной полки комплект чертежей, сдунул с них толстый слой пыли и отдал директору. Разработанная много лет назад им аппаратура и много раз отвергавшаяся этим же самым директором очень понравилась заказчикам и институт забегал, как разворошенный муравейник, готовя конструкторскую документацию для изготовления опытного образца, написания подробной инструкции пользователя и т.д.

–Ну-у, им теперь работы на полгода вперед хватит, – довольно хлопнув в ладоши сказал Дмитрий Николаевич.

– Да, – задумчиво произнес Сергей, внимательно наблюдая, вместе с котом Шустриком, за действиями землеройки, перекапывающей свой огород в большом ящике с землей в углу комнаты, – мне шеф сказал, что я заслужил за быстро сделанную работу поощрение – сделает для меня все, что ни попрошу.

–Он что, не помнит что ли, как три раза тебя с этими самыми чертежами разворачивал и даже грозился больше не пускать в приемную?

– Дмитрий Николаевич, люди помнят только то, что хотят помнить, поэтому, думаю, что на этот раз он был искренен.

– Конечно, искренен, потому, что ничего не понял, что вы ему тогда приносили, – и тоже уставился на копошившуюся землеройку.

– Сколько вам осталось для сборки аппарата «земля»?

– Неделя, максимум две, не очень удачно скомпоновали, неудобно паять.

– Даю неделю, Дмитрий Николаевич, неделю… не смотрите на меня. Сейчас заказчик получил то, что мы спроектировали и опробовали десять лет назад, кто знает, может им вскоре понадобится уже эта, более совершенная версия, а мы еще испытания толком не проводили.

– Да все нормально, Сережа, все наши предварительные испытания показали высокую эффективность обнаружения не только стреляющих орудий, но и куда и какая модель танка поехала. Подземное улавливание звуков на этом приборе позволяет видеть практически все поле боя, я уж не говорю о сорокатонных, лязгающих по земле чудовищах.

– Все равно, поторопитесь, мы уже давно переросли и этот уровень, надо на следующей неделе уже на практике заняться с этим копающемся в земле малышом, тем более, что я попросил у директора самое дорогое, что нужно нам, и самое ненужное с его точки зрения – время. Поэтому он так легко согласился и обещал не дергать по пустякам ближайшие полгода, за исключением плановых работ, конечно.

Занимаясь приборами улавливания звука, Сергею удалось не только значительно улучшить их характеристики, но и определить, сформулировать и начать работы сразу по нескольким направлениям в этой области. Одним из них было то, о чем шел разговор, то есть определение точных координат ползающей бронетехники по звуковым волнам, распространяющимся под землей в разных звуковых диапазонах. Во всяком случае, надо было видеть расплывшееся от удовольствия лицо Дмитрия Николаевича, отслеживающего на мониторе карту местности, на которой ползали две точки – это были два танка на полигоне в двадцати километрах от него. Танки, из уважения к Сергею разрешил погонять местный командир танкового полка.

– Не звук – симфония, – улыбался Дмитрий Николаевич, слушая в наушниках лязг и скрежет.

– Не обращайте внимания, это у него профессиональная деформация, – пояснил Сергей окружающим.

Другое направление вывело группу Сергея на акустику. Здесь было все уже гораздо серьезнее. Была разработана аппаратура и изготовлен один образец, который посылал акустические сигналы в том же диапазоне частот, в котором их испускают летучие мыши, землеройки, или дельфины. В этом случае был не только слышен, как в звуко- улавливателях ползающий танк, но и виден; стоящий, с выключенным двигателем; не только слышно стреляющее орудие, но и видно орудие, ни разу не выстрелившее и стоящее на позиции. Начало этому было положено несколько лет назад с изучения того, каким образом в абсолютной темноте, между ветвями деревьев, на огромной скорости, летучая мышь обнаруживала комара, или мотылька, сближалась с ними, закладывала вираж и атаковала.

– Смотрите, – показывал Дмитрий Николаевич, водя пальцем по экрану, – вот она эту мошку сожрала, р-раз, перевернулась, легла на другой курс, о-оп, вираж и уже опять кого-то жрет. И так, скажу я вам, до бесконечности.

– Это ночной истребитель какой-то, – изумлялся Сергей, просматривая видеоматериалы, привезенные Дмитрием Николаевичем из командировки, в которую он его отправлял в пещеры на Урал.

– Кстати, ее щелчки, отличаются от щелчков нашей землеройки Мыськи, – продолжал он, – удивительно, такое зрение во все стороны одновременно, в полной темноте и пусть мне больше не заливают всякие недоучки про теорию большого взрыва. Не-ет, этот мир создали крутые инженеры и ученые. На тебя, когда ты снимал, ни одна не налетела?

– Да нет, Бог миловал, а они вам ответят, что это они так приспособились за миллионы лет эволюции.

– Как же это они, бедолаги, пока миллионы лет-то приспосабливаясь, от голода не поумирали? Самое интересное, что эти говоруны, за всю свою жизнь, так и не эволюционировали свои кривые руки и не научились делать ими что-либо качественное.

– Да, я тоже на них насмотрелся, мужик всю жизнь что-то писал, что-то преподавал; гвоздя забить ровно не научился, – эволюционеры хреновы.

– На директора намекаете?

– На соседа… но ход ваших мыслей мне понятен.

– Ты знаешь что, Дмитрий Николаевич, нам теперь абсолютно ясно, что видят наши друзья меньшие, в отличии от нас: и в темноте, и предметы мельчайшие, и на скоростях огромных… да еще в добавок во все стороны на триста шестьдесят градусов. Подумайте до завтра, нужно соорудить какое-то приспособление, задача которого – определить максимальное расстояние их видимости. Если ничего не придумаете, я подскажу… кое-какие мысли есть.

– Что, мне опять на Урал ехать, когда прибор сделаем? Я уже старый Сережа, по пещерам ползать.

– Не надо никуда ездить, мы оба не молоды. Вон у нас есть землеройка Мыська, на худой конец Шустрика будем изучать. На нем одном, дамы нашего института диссертаций не одну тысячу защитить смогут, впрочем, это относится ко всем животным. Вон, мы летучую мышь изучаем, как это она ловко комаров жрет. А этот комар, целый боевой корабль: виртуозно летает, оснащен, видимо, тепловизором, механизмом выкачивания крови – убийца.

– Может он еще и в группах крови разбирается?

– Кстати, вы зря шутите, для меня так оно и есть. Кстати, факт, что комары не на всех людей садятся – эстеты.

– Нет, капризничают, людей слишком много развелось.

– Где ж много? Я вот, допустим, не женат, значит совсем людей не много. Вы, к примеру, со своей женой разводились, но ведь потом опять соединились. Значит не нашли никого. А говорят, много, мол, людей.

– Нет, ну у нас с женой не совсем так получилось…

– Короче, когда будете обдумывать, подумайте еще и насчет того, что наша мышь еще и хороший материаловед. Сто процентов, летая между проводами отличает алюминиевые от медных; плотности то разные, значит и отраженный звук разный. Нам это пригодится для определения различных марок танков, так сказать отдельной темой.

– Это не мышь, а летающий профессор какой-то.

– Кандидат точно. Во всяком случае, то, что она умеет гораздо больше наших институтских кандидатов – это истина.

Разговор этот состоялся три года назад. Так, изучая летучих мышей, стрижей и Мыську Сергей, ничего больше никому не говоря, открыл новую тему, по акустике, которая получила рабочее название «профессура». Эта живая профессура, летающая и вечно что-то роющая, дала много идей и ему и Дмитрию Николаевичу и теперь, спустя три года, постаревшие, они смотрели на монитор прибора и видели, кто по ночам ворует огурцы с грядок соседа, кто, оглядываясь, тащит браконьерскую сеть к реке, кто лезет в окно соседки, но об этом и говорить срамно. В общем – насмотрелись. От этих направлений отпочковалось еще десятка два отростков, так, что Сергей был просто в отчаянии. Потому что выходило, пшеницы много, а жнецов мало. « Да, – мысленно мечтал Сергей, – мне хотя бы еще с пяток сотрудников, а еще лучше десяток, мы бы столько наворотили, а так… и жизни не хватит».

– В общем так, други, – подъитожил он, – ты, Илья, будешь сверлить, точить и собирать, помогая Дмитрию Николаевичу. Все свое пока по боку.

– А я?

– Вы, Дмитрий Николаевич, будете безвылазно паять, испытывать, перепаивать и снова испытывать… пока не получится.

– А вы? – поинтересовался Илья улыбаясь.

– А я, – я буду думать.

ГЛАВА 9

– Здравствуйте, – невысокий, приятный парень, улыбаясь, протянул Сергею руку, – Алексей.

Сергей сидел в своей комнатке за столом, накрытым старой зеленой скатертью и заваленным горами книг, справочников, и папками с чертежами. Стопка справочников все время куда-то кренилась, все время пыталась свалиться со стола, но в последний момент передумывала и со вздохом съезжала на чертежи. После чего Сергей, обреченно вздыхая, водворял ее на место, торопливо ровняя по краям. Стопки книг были менее интеллигентны и падали на пол, никого не предупреждая. Но убрать их куда-нибудь было абсолютно невозможно по нескольким причинам. Во-первых, некуда, а во-вторых, зачем, если через час опять доставать что-то из них. Поэтому с бардаком на столе все смирились, как со злом, конечно, но злом неизбежным. Когда Алексей так приятно вошел, так приятно представился, ему казалось, весь мир должен был бы броситься в его объятия. Но, опять это но… сводящее на нет все благие начинания « человеков». Сергей сидел за столом, держа в одной руке дымящийся паяльник, а в другой, какую-то ма-аленькую деталюшку. По его лицу Алексей как-то сразу понял, что деталюшка не давалась и припаиваться не желала, от чего Сергей был хмур, не приветлив, и к визитам не готов. Он сначала растерянно посмотрел на протянутую руку, затем на свои занятые руки, потом на стол, куда бы это все ему положить, пока оба не поняли, что задача абсолютно не решаема. Алексей, поняв, что он не вовремя, быстро убрал свою руку и улыбку с лица, а чтобы доказать свою благонадежность, спрятал руку даже за спину, чтобы она никому глаза не мозолила.

– Здравствуйте… Сергей, – махнул он паяльником в сторону стоящего по другую сторону стола стула со сломанной спинкой, – присаживайтесь.

Алексей, уставясь на стул, который был не только со сломанной спинкой, но и грязный и замасленный, как-то неожиданно отупел, пока не услышал:

– Газеты возьмите, сзади вас, со шкафчика, постелите.

Сергей, прижал деталюшку осторожно пальцем к какой-то плате и тыкал вокруг него дымящим и шипящим паяльником.

Прошло минуты три – Алексей, сидя, сцепив ладони, то сжимал, то разжимал пальцы, внимательно наблюдая за этим процессом, и казался себе двоечником, которого привел в свой кабинет директор школы, в то время, как Сергей шипел и дымил.

– Так, вы собственно кто, практикант что ли? – наконец произнес Сергей, выдергивая шнур паяльника из розетки.

– Нет, – неожиданно пискнул он, прокашлялся и снова, уже басом, – нет.

– Что-то у вас с настройкой – то высокие, то низкие частоты берете. Попробуйте еще раз.

– Нет, – уже нормальным тоном ответил Алексей и даже обрадовался – получилось.

– Стараться надо, молодой человек, тогда все получится, – назидательно проговорил Сергей, – как вам стул, не качается?

– Нет, спасибо.

– Совсем хорошо. Ну-с, чем же вы нас порадуете, молодой человек? Если вас прислали в мой отдел, то у меня вакансий вроде бы нет.

– Нет, Сергей Викторович, но, я вижу, вы не намного меня старше, хотя, судя по документам… может, я буду называть вас Сергеем, если вам это более приятно?

– Ну, если вас назначили президентом нашей страны, или, на худой конец, министром, то, пожалуй, можете называть меня Сережей – мне это будет даже лестно. Если же нет… то, лучше Сергеем Викторовичем.

– Хорошо, тогда Сергей Викторович.

Сергей коротко кивнул, как бы давая понять, что он весь внимание.

– Меня, Сергей Викторович, зовут просто Алексей и я назначен быть вашим куратором со стороны контрразведки. Ну, там, понимаете – безопасность всякая со стороны нашего ведомства; как ваших работ, так и вас самих. Короче говоря, моя задача обеспечить защиту вашей интеллектуальной собственности и вас лично.

– А моих сотрудников?

– Что… ваших сотрудников?

– Ну, я спрашиваю, а кто будет обеспечивать безопасность моих сотрудников? Ведь знают они нисколько не меньше моего.

– Знаете, Сергей Викторович, меня прислали одного, и только к вам. Должен признаться, что вы вообще мое первое задание – можете меня поздравить.

– Да, я вижу, нас всех можно поздравить.

– Да? Спасибо! Признаться, я так волновался, когда шел к вам. А вы так меня встречаете! Такой знаменитый конструктор, и вдруг, меня, так запросто встречает – с паяльником.

– Кто – знаменитый конструктор? – Сергей оглянулся, – может вы дверью ошиблись?

– Нет, ну что вы, Сергей Викторович. Я думал, что Рукалов, такой, знаете, старенький профессор с седой шевелюрой, как у Энштейна, с несколько не здоровым взглядом…

– Ну да, ну да… язык, наверное, высунул, да? А, скажите, молодой человек, эти вот представления об учен…, э-э, научных работниках, у вас что, в ваших институтах вам навязывают? Или вы сами, так сказать, по книжкам, такие представления о нас вынесли?

– По книжкам, исключительно по книжкам. У нас в институте о вас вообще ничего в таком плане не преподают. Так что это – сугубо мое, личное мнение.

– А сколько вам лет, Алексей? – задумчиво глядя на бойца невидимого фронта спросил Сергей.

– Двадцать три. Я понимаю, что я тоже выгляжу моложе своих лет, как и вы. Но моя мама мне говорит, что когда я женюсь, это пройдет.

– Да, моя мама мне тоже это говорила – первые лет тридцать. Ну-с, ладно, молодой человек. Мне просто не терпится спросить – и с чего мы с вами начнем?

– Ну, Сергей Викторович, так как я о вас и так все знаю, из вашего дела, а теперь и вы обо мне все, то наше знакомство я считаю состоявшимся. А раз так, то я хочу сообщить вам, что в ваши дела я влезать не собираюсь, и мешать вам и отвлекать вас от важных государственных дел не буду.

– Здорово, – Сергей привстал, протягивая над столом руку, – вот за это огромное ученое спасибо.

Мужчины обменялись совершенно искренним дружелюбным рукопожатием.

– А поэтому, – продолжил Алексей, снова усаживаясь на покачнувшийся стул, – чтобы приступить к своим делам не тревожа более вас, я хотел задать бы вам, с вашего соизволения, несколько вопросов.

– С моего соизволения! Здорово! Соизволяю!

– Сейчас, – Алексей вынул из кармана пиджака маленькую записную книжку и ручку, – скажите, уважаемый Сергей Викторович, обращался ли кто-нибудь к вам с предложением купить у вас, что-нибудь из ваших разработок, составляющих военную и государственную тайну?

– Нет, моими разработками вообще никто не интересуется. Ни министерство обороны, ни шпионы, ни даже наш директор.

– Хм, хм, – похмыкал этот взрослый ребенок.

Вообще, этот бесхитростный боец невидимого фронта нравился ему все больше и больше. Такие простые ребята встречались ему среди военных, причем, именно среди самых отчаянных и опасных для врага воинов.

– Скажите, Сергей Викторович, а из ваших сотрудников может кто-нибудь работать на потенциального противника?

– Нет, это исключено! По двум причинам. Первая – у нас очень маленький коллектив. Всего три человека. Мы с утра до вечера работаем бок о бок, хорошо знаем недостатки и достоинства друг друга и предателей среди моих сотрудников – нет. Вторая – у нас постоянно бубнит радио. Мы в курсе всех политических новостей, да-с. Постоянно слушаем Михеева, и разногласий по политическим соображениям у нас тоже нет. Я вам больше скажу – я, изо всех троих, самый умеренный патриот.

– Хм, хм, может ваши жены, или, хм, подруги жизни?

– Нет у нас никаких подруг. Я вообще не женат. Дмитрий Николаевич, только недавно сошелся со своей бывшей и если бы даже и захотел, просто физически не успел бы передать шпионке такой объем информации. Илья все время в поиске. Последней, он говорил, только семнадцать исполнилось, и она вряд ли еще завербована. Нет, это исключено!

– Простите, хм, Сергей Викторович – а у вас?

– Что… у меня?

– У вас – есть подруга, или, хм, простите меня, любовница?

– Вы курите? Нет? Я закурю, – он нервно закурил, – вы знаете что, Алексей, вы меня, знаете…, поменьше величайте. Что вы все заладили… Сергей Викторович, Сергей Викторович. Так время уходит, а это самое большое богатство на земле – время. Время и звук. Вот так батенька. Что вы на меня так смотрите? Да – я за всю свою жизнь никакой любовницей не обзавелся! Не верите – можете проверять.

– Да что вы! Это я вообще брякнул. Так… не подумав. Может, знакомая? Хм.

– Знакомая? Да, вы правы. Знакомая есть. Зовут Ольга. То ли зав. зама нашего музея, то ли зам. зава – я не очень разбираюсь. Художница, да-с, портреты, между нами говоря, у нее так себе, а вот пейзажи получаются получше – трогают, некоторым образом. Что вы на меня смотрите? У нас с ней чисто дружеские отношения.

– Хм, хм, Серг…, простите, а сколько ей лет?

– Двадцать шесть, кажется, или двадцать пять, не помню. Что вы на меня уставились, как солдат на вошь. Да – она мой друг. Мы с ней об искусстве рассуждаем. Последний раз – она Моне восхищалась.

– Хм, а Вы?

– Да ну… мазня! Я люблю четко прорисованные произведения. Должны быть видны все детальки – как на чертеже. Это я вам как инженер говорю. Все должно быть исполнено аккуратно и с уважением к людям, а не так – набросал краски так, сяк, наперекосяк – и пошел себе довольный, домой. А ты стой с умным видом и думай – что это такое изобразил этот гений? И не разберешь. То ли дом стоит, то ли на тебя кто-то из лесу смотрит. Вот представьте себе, если мы, инженеры, такое проектировать будем? Подойдете, к примеру, вы к своей машине, и не знаете, что это такое перед вами стоит – кругом болты, гайки торчат, ремни какие-то висят. И в какую дырку тут залезать надо? Может мы, инженеры, тоже хотим свободными художниками быть!

– Значит, Ольгу мы с вами тоже исключаем?

– Категорически! Да она и не знает ничего.

– Хм, а что вы скажете насчет вашего окружения?

– Какого окружения?

– Ну, кому вы подчиняетесь?

– Вы про директора что ли? Да он вообще не понимает, чем мы занимаемся. Он болт нарисовать не может. Так… по верхушкам скачет.

– Ну, все же – доктор наук.

– Как? Уже? Когда он это успел?

– Простите, кандидат, это я не туда посмотрел.

– Вы, Леша, смотрите в следующий раз, поаккуратней, у вас работа такая – надо внимательнее в бумажки смотреть. Уф! А я уж обрадовался.

– Обрадовались?

– Конечно! Подумал, может, переведут куда-нибудь – с глаз долой, из сердца вон.

– Недолюбливаете?

– А вы? Вот вы… как к своему начальнику относитесь?

– Не знаю. Я ведь новенький.

– Ну, хорошо… новенький. Но соображать-то должны!

– То есть?

– Да нет… что есть, то и есть. Теперь вы мне на вопрос ответьте. Что это вас ко мне прибило? Я, кстати, у вас даже документы не посмотрел.

– Вот, пожалуйста. Извините, что сам не предложил, смотрите… вот печать, подпись, фотография – сличайте, сличайте.

– Что… сличайте? На фотографии, между прочим, вы плохо похожи. Что это вас так перекосило?

– Ничего особенного – это я, просто, после тяжело перенесенного гриппа. Поэтому выгляжу действительно – неважно. Хм.

– Неважно он выглядит. Меня не проведешь! У меня глаз на портреты наметанный! У меня даже знакомая художница есть – Ольга. Ну, мы об этом уже говорили, кажется.

– У меня к вам вот какой вопрос еще.

– Какие вопросы… ночь на дворе, восьмой час уже.

– Вы же любите оставаться здесь по ночам – у камина…, с коньячком.

– Ишь ты… разведчик какой нашелся. А сейчас я домой захотел! Меня мама уже заждалась. Тебя, кстати – тоже.

– Последний вопрос, Сергей Викторович. Умоляю!

– Валяй.

– К вам за последнее время обращался кто-нибудь с предложением о сотрудничестве? Может быть что-нибудь предлагали – за ваши знания, я имею в виду?

– Вот с этого и надо было начинать – боец невидимого фронта!

ГЛАВА 10

Сергей встал, прошел в соседнюю комнату с камином, жестом пригласив Алексея с собой. Окно было слегка приоткрыто, и в него холодно глядела луна. Пересвистывались ночные птицы, где-то рядом куковала кукушка, далеко тренькал трамвай. Сергей подошел к своему заветному сейфу.

– Вы, Алеша, что предпочитаете в это время суток? Водку, коньяк, виски?

– Я вообще-то не пью, но, раз надо, то тогда – коньяк. И, Сергей Викторович – не называйте меня на «вы» – пожалуйста.

– Как хочешь… как хочешь.

Он поставил на стол пару рюмок. Набулькал в них на одну треть водки. Потом взял заварочный чайник и плеснул из него заварку в те же рюмки. К удивлению Алексея, на столе стояли две, наполненные на половину рюмки коньяка.

– Прошу, к нашему шалашу, – сделал приглашающий жест к столу, вытаскивая из сейфа закуску.

– Я смотрю у вас коньячок-то … фирменный.

– Да, это интеллектуальная собственность нашего тринадцатого отдела. Так, на закуску у нас, только печенье и конфеты. Извиненья просим – я сегодня ночевать не планировал. Прошу.

Сели, чокнулись, выпили залпом – помолчали. Сергей проделал те же манипуляции второй раз – выпили по второй.

– Хороший у вас коньяк, – нарушил молчание Алексей, интеллигентно разворачивая конфетку.

– Сами готовим, номер тринадцать. Так вот, юноша, действительно, неделю назад, я получал такое предложение, от своего однокашника – Генки.

И Сергей вкратце передал свой разговор с ним, жадно слушавшему его Алексею.

– Ну, юноша. Что скажете?

– Здорово! – восторженно проговорил Алексей, – Повезло мне! Первое задание… и такие сразу обстоятельства открываются. Я признаться думал, что в нашем городке мне придется только бабушек через дорогу переводить – а тут вы… с таким подарком. Спасибо вам, Сергей Викторович!

Тут он отчебучил. Встал и кивком головы поблагодарил Сергея – по- офицерски.

– А не выпить ли нам еще по рюмашке, а… Сергей Викторович?

– А что вам скажет ваша мама?

– Мама поймет, что в груди ее сына бьется сердце солдата!

– Ох, смотрите мне Алексей. Ладно, а теперь, когда вы приобрели необходимую кондицию, ответьте мне – а кто вас прислал ко мне?

– Хм, хм. Мой начальник.

– Как его зовут… этого вашего начальника?

– Мы зовем его просто – Полковник

– Интересно.

– Что именно?

– То, что о своем разговоре с Генкой я никому не рассказывал.

– Ну, может быть, кто-то из ваших сотрудников?

– Да никому я не рассказывал. Я даже с мамой не советовался. Это я на всякий случай. Чтобы сразу отмести все подозрения.

– Ну, тогда получается, – Алексей задумался.

– Тогда получается – что только Генка.

– Что значит Генка? Получается, он что, сначала вас в Америку приглашает работать, а потом нам что ли докладывает о проделанной работе?

– Вы… меня об этом спрашиваете?

– Нет, просто… я не совсем понимаю, к чему вы клоните.

– Алексей – у меня разговор с ним был только о работе. Понимаете? Мне никто не делал предложений работать на какую-то из разведок. Мне просто предложил мой однокашник работу в другой стране. Только и всего – и вдруг, совершенно неожиданно являетесь вы. Я поэтому, у вас, чисто по-дружески интересуюсь, просто из любопытства – с чего это вдруг вы у меня появились? Коньяк вон весь у меня выпили. Спать не даете?

– Извините, Сергей Викторович…

– Алексей! Вы меня никак не хотите понять. Я вас уже целый час наталкиваю на мысль о том; что это ко мне, весьма скромному ученому, одновременно проявляют интерес – наша контрразведка, и американский технологический институт? Причем, этот вопрос возник у меня ведь только час назад – в связи с вашим приходом.

– Значит, вы изобрели что-то очень значительное, о чем узнали они и наши. А меня, совершенно естественно, начальство просто решило не ставить в известность, поставив задачу лишь по вашей охране. По-моему, все очень хорошо объясняется.

– А что, вот эти «они и ваши» такое интересное узнать могли?

– Ну, наверное, вы об этом знать должны.

– Я то знаю. Но откуда они об этом узнали, если о том, чем я занимаюсь, даже директор не знает?

– Почему?

– Откуда мне знать? Может у него стиль работы такой! Поймите – единственное, что могло заинтересовать американцев, так это наши последние работы, а о них даже в институте толком никто не знает. Я даже допускаю, что они об этом как-то могли узнать, хотя, предательство своих сотрудников я отвергаю начисто. Меня удивляет другое – наши-то откуда это могли узнать, если даже от старых разработок десятилетней давности они отпихивались, как только могли?

– Почему?

– Так это я вас спрашиваю – почему? Вот вы этим и займитесь.

– Так, хорошо, допустим это так, и мне действительно надо начать сначала. Но, тогда получается, что я должен начать с вас, уважаемый Сергей Викторович.

– Не понимаю, что вы имеете в виду?

– Что вы делаете такое, что вокруг вас все засуетились? Над чем вы работаете?

– В основном, моя лаборатория работает над звуком. Так еще со времен войны сложилось, что тринадцатый отдел – это звук. Не понимаете? При помощи звуковых колебаний мы определяем: кто стреляет, чем стреляет, и где этот стрелок находится. Работы со звуком, чтобы убрать лишние вопросы, ведутся по всему миру. У одних лучше, у других хуже – по- разному.

– А на каком уровне вы находитесь?

– По внедрению звукоулавливающей аппаратуры, возможно, я подчеркиваю, возможно, потому что сам не знаю, входим в двадцатку стран, в лучшем случае. По разработкам, – он задумался, – может быть в десятке.

– Да? А я думал мы на первых местах.

– Вряд ли в здравом уме можно так думать, наблюдая, куда расходуются деньги. Впрочем – это мои предположения.

– Можете что-нибудь рассказать более конкретное, чтобы я имел представление о том, чем вы занимаетесь, в рамках возможного, конечно? Просто, это поможет мне сориентироваться на моем участке работы. Хотя бы самое основное.

– Пожалуй. Мы в своей работе исходим из того – что все есть звук. Абсолютно все! Вот вы сейчас сидите передо мной и излучаете мелодию. Каждый человек излучает свою музыкальную композицию, которая отличается от других людей – также как отпечатки пальцев одного человека, отличаются от отпечатков пальцев других. Ну ладно, это я так, к примеру, а то мы с вами до конца этак никогда не доберемся. Таким образом: когда например, орудие подъезжает на позицию – у него один звук. Понимаете? Совершенно отличный от других. Когда оно стреляет – опять же имеет свой характерный звук. Когда снаряд проворачивается в стволе по нарезке – это опять, присущий только этому орудию звук. Это мы слышим только грохот. Но приборы фиксируют фактически взвизг снаряда в диапазоне практически ультразвука. Это я еще не рассказываю вам про нецензурную брань бегающего вокруг орудия расчета. Это я вам вкратце ответил на вопрос – кто! Теперь – чем. Вы верно догадались – снарядом. Но все снаряды разные, как и люди. Есть толстые и худые, есть тяжелые и легкие. Каждый крутится в воздухе со своей скоростью и каждый тащит впереди себя кучу уплотненного воздуха, оставляя позади звук и шелест. Это мы тоже фиксируем. И если первые два вопроса мы решаем просто из любопытства, то вот третий вопрос – где это орудие находится – волнует всех без исключения. Поэтому, во всех странах мира идет работа над таким прибором, который бы наиболее точно указал координаты той заразы, которая пуляет в нас снарядами. Вот – вопрос всех вопросов. Что касается нас, то мы, как русские, пошли, как всегда, нетрадиционным путем. Я не зря начал наш разговор с мелодии. Дело в том, мы подумали, что коль каждая малюсенькая клетка в этом удивительном мире издает свою мелодию, то, значит, свою симфонию исполняет и наше орудие. И таки да, как говорится на одесском рынке, нам удалось придумать и сварганить прибор, который переводит весь этот грохот, визг и шелест с матом в определенную мелодию. Если говорить высокопарным слогом – в мелодию войны.

– И как? – Алексею действительно стало интересно.

– А-а, – Сергей махнул рукой и поморщился, – так себе произведение. Но чем хороша эта мелодия, так это тем, что каждую ноту фиксирует свой приборчик, а окончательно, все это безобразие анализирует специальная программа, которая и дает четкое целеуказание для нашей артиллерии. Вот и все… в общих чертах.

– Наверное, вы мастер в своем деле, – с уважением глядя на собеседника произнес Алексей.

– Молодой человек, я занимаюсь этим всю свою жизнь!

– Скажите, Сергей Викторович, это все, или есть еще какие-то разработки?

– Конечно есть! Я вам рассказал об основной, так сказать, тематике нашего отдела.

– А вот эта, ну, ваша система с музыкой… могла бы заинтересовать наших …

– Партнеров?

– Наших недругов?

– Отыскали-таки нейтральное слово. Да, безусловно… наших врагов это могло бы заинтересовать.

– Тогда, вырисовывается компания – из вашего друга детства Геннадия и все-таки… кого-то из вашего окружения.

– И кого-то… из вашего.

ГЛАВА 11

– Докладывай, – Полковник стоял спиной к майору и задумчиво смотрел на чернильные облака, сеющие мелкий дождь, унылую картину внутреннего двора управления, на грузовик, с которого двое рабочих, ежась, стали снимать привезенные для кабинета начальника стол и шкаф.

– Объект ведет очень будничную жизнь, настолько унылую и скучную, что даже зацепиться не за что. В общем, как говорил Паниковский: «серая, ничтожная личность», – улыбнулся Майор.

– Какой Паниковский? Из пятого отдела что ли? – также задумчиво переспросил Полковник.

Майор вспомнил, что у начальника, напрочь отсутствовало чувство юмора, а теперь еще стало ясно, что и с советскими классиками у него было не очень… и ему стало неловко.

– Извините, я пошутил.

– Как… пошутил? – Полковник повернулся и тяжело, целую минуту, наверное, смотрел на медленно багровеющего Майора.

– Не смешно, товарищ Полковник.

– Ладно, шутник, продолжай, – он несколько повеселел. Все-таки приятно, когда перед тобой трепещут.

– Так вот, – работа – дом, дом – работа. Жены нет, подруги нет. С этой Ольгой они встречаются, но редко и видимо, отношения носят чисто дружественный характер. Впрочем, и дружба-то какая-то странная. Так, пару раз в месяц встречаются, в основном по воскресеньям и в основном в музее. Что-то она там рисует, а он рядом стоит – смотрит.

– На кого смотрит – на нее, или на девушек-эскортниц?

– На картину, что она рисует. А никаких эскортниц я там не встречал. Может быть экскурсоводов?

– Все жжешь? Давай далее, Райкин.

– Так вот, друзей тоже нет. Во всяком случае, в гости ни к кому не ходит.

– Может, дружеские отношения с кем-нибудь из его сотрудников? – Полковник опять прилип к окну.

– Узнавал. Со всеми поддерживает ровные отношения, но не сближается уж настолько.

Хотел добавить: «беспощаден к врагам Рейха, но подумал – и не добавил».

– Дачи нет?

–Откуда? Он за всю жизнь и на квартиру-то не заработал.

– Вечный студент… Знакомо. А то, что дачи нет – жаль. Там бы могли как раз развернуться. Сарай там ему, например, спалить, или в картошку колорадских жуков насыпать – пусть выбирает… интеллигент несчастный.

– На трамвае на работу ездит… нищета, – насмешливо улыбнулся Майор, вспомнив про свой шестисотый красавец.

– Да? – Внезапно заинтересовался Полковник. – Ты вот, что, майор, сделай так, чтобы его, мазурика, каждый день обчищали. У тебя есть кто на примете?

– Обижаете, товарищ полковник. Есть кое-кто. Колей зовут, по кличке «Обруч».

– Почему «Обруч»? – опять заинтересовался Полковник, – в смысле… он всех вертел что-ли?

– Судя по тому, что я о нем знаю, скорее – наоборот. Впрочем, никогда не интересовался. Узнать?

– Узнай, – опять меланхолично повернулся к окну Полковник

Во дворе раздался грохот, шум, крики, брань.

– Идиоты, шкаф уронили. Так, что обе дверцы отлетели. Да, и вот еще что – пусть щипет по мелочи. Документы трогать не надо – мы не звери какие-нибудь. Но что б тревога у товарища появилась. Дальше.

– Все.

– Что… все? В булочную ходит?

– Нет, мать покупает, в основном.

– Нет… я впервые встречаю абсолютно счастливого человека. Ничего ему не надо – ни жены, ни друзей, ни денег, ни славы. Я тебе устрою – прохиндей. Устроился. Другие пусть впахивают, а этот тип свесив ножки всю жизнь хочет бесплатно проехать. Он, может быть, и водку не пьет?

– Нет.

– Зара-аза какая! Что пьет?

– Чай… по-моему. Ну, там кефир, иногда.

– Я ему устрою! В чай ему, паразиту, соль сыпьте, и снотворное – что б изобретал поменьше. Пусть спит, слюни пускает. Исполнителя найдешь?

– Найдем! Можно ему еще и слабительное конечно, вместе со снотворным. Мне однажды такое в армии сделали, идиоты. Но могу рекомендовать, так сказать, на своем опыте.

– Заманчиво конечно. Но, – Полковник подумал, – не будем, потому что мы не звери.

На улице раздался грохот, шум, крики.

– Наверное, стол уронили, – полковник подошел к окну, – ну, я же говорил, сейчас их уже там четыре охламона. Кажется, ножка от стола отвалилась. На пианино играет?

– Нет.

– Жаль, – с вызовом произнес Полковник, – я бы ему сам все струны понадпиливал.

Майору показалось, что он потихоньку сходит с ума. Во всяком случае, что-то поплохело.

– Товарищ полковник, можно я присяду?

– Садись… конечно. Что-то ты побледнел весь. Говорил я тебе, что военному человеку нужно полноценное питание: на завтрак мясо с кашей, на обед мясо с зеленью, на ужин, врачи говорят, надо есть поменьше, поэтому, каши с зеленью убираем – только мясо. Будешь здоров – как я! Кстати, а чем это чудо питается?

– Не знаю, не успел еще. Узнать?

– Обязательно. Но я нутром чую, что он и здесь нам что-нибудь выкинет. Я уже боюсь спрашивать – он, паразит, скорее всего, и не курит?

– Вот здесь вы ошиблись, товарищ полковник, – дымит, но, правда в меру… в меру. Что именно не узнавал. Узнать?

На улице раздался грохот, крики, шум, брань. Полковник прилип к окну.

– Старый шкаф шефа вынесли, стали грузить – уронили. Новую-то мебель, чувствую, ему по-новой собирать придется. Какую погоду любит?

– Не знаю, – поразился Майор обстоятельности, с каким его начальник взялся за дело.

– Моется где?

– В баню, по-моему, не ходит. Наверное, в ванной, дома плескается.

– Узнайте, в какой день и час. Будем воду в это время перекрывать. Кстати, что касается музея и этой картинной галереи – узнайте, какое направление в живописи он ненавидит.

– По-моему, в основном, вместе с Ольгой они крутятся возле классики. Значит, логически рассуждая, «Квадрат» Малевича он точно не любит.

– Ну, тогда квадраты я ему везде нарисую, даже на дверях его квартиры, Пусть Сережка помучается, когда оттирать будет. Все-таки неплохо бы узнать, о чем они там беседуют, с Ольгой.

– Слушаюсь.

– А там мы решим, как поступать. Когда она начнет ему нервы трепать – а она их обязательно начнет трепать; а то устроился – никаких забот, – злобно проговорил Полковник, вспомнив, видимо, свой опыт.

Полковник прошелся по комнате, потрогал затылок, подергал головой ( он невольно подражал Броневому, в образе Мюллера. Была бы возможность, он бы и мундир такой-же носил). « Эх, – с сожалением думал он, – умеют же в Европе как-то так делать, что даже и форма у них красивая. А у нас… ну все как-то не так». На улице опять что-то упало. Раздались традиционные крики, шум и грохот. Он очнулся от размышлений, но к окну на этот раз даже не пошел.

– В общем так, майор, – снова заговорил он, – нас попросили сделать человеку неприятную жизнь, чтобы ему захотелось, ну, сменить обстановку что ли, но так, чтобы работать он все-таки мог. Вот такие вот дела. Значит, надо делать так, чтобы у него все было наоборот. Усек?

– Простите, никак нет, товарищ полковник.

– Пока сам не знаю, но схемка вырисовывается такая: не пьет – значит нужно, чтобы запил. У нас пьют либо от безысходности, либо по праздникам. Поэтому, продумайте и доложите, как сделать так, чтобы у него каждый день был безысходен и каждый день праздник. В общем, чтобы он не просыхал. Например, обворует его утром в трамвае этот, как его…

– Обруч, – подсказал майор.

– Вот, Обруч – а вечером пусть эту же сумму у себя в подъезде найдет. Конечно, безысходность хорошо умеют женщины создавать; надо его дополнительно с кем-нибудь познакомить, – мечтательно проговорил Полковник, – и желательно на работе. Тогда у него была бы полная безысходность в течение дня на работе, а вечером в галерее. Поэтому майор, если он женщин избегает, надо сделать так, чтобы они ему на шею вешались и чем больше, тем лучше, чтобы у него продыха не было. Пусть все время ходит счастливый и как бы пришибленный. Пусть он все время разбирается с ними: то сказал – не то сказал, так посмотрел – не так посмотрел, пригласил, а сам забыл прийти. Короче, пусть все время выясняет отношения – и чтобы ему не до работы было – они это умеют делать… я это знаю.

– Гениальная идея, шеф! Я все понял. Он у нас увидит небо в алмазах. Только, – помрачнел вдруг майор, – а если он не будет на женщин внимание обращать?

– Послушай, майор, а ты что, встречал на свете человека, кто на женщин никогда внимания не обращал?

– Нет, лично я не встречал. Но он все-таки в возрасте, под шестьдесят уже. Что это он за всю жизнь за ними не бегал, а тут за тетками бегать начнет?

– Ты ему не теток, майор, ты ему молоденьких девок подбери. Надо, чтобы на работе, он не на синусоиды на осциллографе смотрел – а об других синусоидах думал. Неплохо было бы конечно на него хулиганов напустить, но жаль… бить нельзя.

– Да, нельзя, – притворно вздохнул майор.

– Но можно ведь не бить. Так… попугать слегка. Мол, чего это такой красивый дяденька с молодыми девицами ночью по нашему району гуляет?

– Да, товарищ полковник, какие районы? У нас в этом плане давно спокойно. Полиция, слава богу, хорошо работает.

– Да… это жаль, много у нас еще недоработок. Я кстати, всегда был против назначения этого нового начальника полиции. Он мне сразу не понравился – какая-то гремучая смесь интеллигента с волкодавом. То ли дело, когда я в Америке был. Не успел вечером из отеля выйти, воздухом подышать, сразу чуть по балде не получил – зато демократия. Каждый занят тем делом, на что способен. Ладно, тебе в общих чертах все ясно?

– Да, только у меня вопрос.

– Слушаю.

– Насколько я понял, вы назначили меня командующим фронтом. В связи с чем, я хочу знать: сколько в мое распоряжение будет передано дивизий, состоящих из водопроводчиков, прослушивателей, наружки, хулиганов и прочее? Сколько, в конце концов, в мое распоряжение будет передано батальонов с женским личным составом? Мне же еще нужен и штаб, для планирования фронтовых операций.

– Опять жжешь? – Полковник насмешливо посмотрел на него. – Справишься один. Я тебе, дурачок, развернул, так сказать, общую картину предстоящих действий. Ну, а ты уж делай в меру своего разумения. Только я тебя предупреждаю – ты со мной не шути. Помни, чем ты мне обязан. Твои однокашники, многие еще в лейтенантах бегают, или под пулями носятся – из командировок не вылезают. А ты, молокосос, только и делал в своей жизни, что бумажки из своего кабинета в мой носил… но был предан – и в итоге, дослужился уже до майора. Я тебе дам… фронтовые операции – полководцем себя возомнил?

– Я ведь, товарищ полковник, хотел сказать только, что больно уж работы много вы мне напланировали. Где ж я это все успею то?

– Ничего! Лишний вечер в ресторан не сходишь, только и всего. Привык, понимаешь, за чужой счет гулять. Теперь, майор, своей головой думать будешь и в рестораны дорогу на время забудь. Помощи тебе никакой не будет – операция носит конфиденциальный характер. Что касается наших возможностей – все продумай и обращайся. Я думаю, мне шеф не откажет, потому что, я чувствую, ремонтировать привезенную мебель в его кабинете опять мне придется. Да-с, чего ты смотришь? Больше некому.

– Кстати, товарищ полковник, пока вы говорили, я вот о чем еще подумал. Там… женщины, алкоголь из колеи выбивают – это понятно. Но вот мне пару раз приходилось с настоящими интеллигентами беседовать, так я обратил внимание, что очень уж их мат из себя выводит. Поэтому, если наш клиент из таких, то можно организовать так, что, допустим идет он по улице, ничего не предполагает, о своих синусоидах думает, а его раз и какой-нибудь встречный мужик взял и обложил. Думаю, в драку он вряд ли полезет. И в магазине также, и в трамвае. Но тогда, извините, тут армию таких мужиков иметь надо! Я тогда совсем с ума сойду!

– Ты вот что, майор, ты это хорошо придумал. Но вот для этого, действительно дивизия нужна – не меньше. Поэтому, скрепя сердцем, я эту твою новую идею отклоняю. А вот за инициативу хвалю. Хорошо придумал! Молодец! Ладно, давай заканчивать – мы с тобой ничего существенного не упустили? Давай пройдемся.

– Да он, шут его знает, ничем кроме работы своей не интересуется, поэтому зацепить сложно. Вроде бы все перебрали – деньги, женщины, слава. Кстати… о славе. Славу забыли!

– Да, опять молодец. Слава вещь… , – полковник пошевелил в воздухе пальцами, – такая… заманчивая. Если исходить из того пути, который мы ему уготовили – я имею в виду жизнь, наполненную приключениями и всякими ее радостями, то я предложил бы – диссертацию.

– Диссертацию?

– Да, ты же говорил, что он неудачник, и даже кандидатскую умудрился не защитить, прохиндей, когда у него в институте без кандидатских только уборщицы ходят. Так вот, надо сделать так, чтобы он кандидатскую быстренько написал – даже, хрен с ним, если он не может, мы за него напишем, а потом резко его на защите обломаем. Насколько я в курсе, люди такие финты ушами со стороны судьбы плохо переносят. Как бы не окочурился он у нас только.

– Ну, вообще-то, специалисты у нас есть: и по тому, и по другому.

– Ну, вот и займись. Для начала, подбери из наших, проверенных на таких обломах товарищей, и провентилируй этот вопрос.

– Слушаюсь.

– Ну что, – Полковник погладил затылок, дернул пару раз головой, – поработали сегодня на славу, можно и отдохнуть. Как ты, майор, насчет ресторана «У Матвеича» – в последний раз… перед большим делом?

– Ну что вы спрашиваете? Знаете ведь, что куда вы – туда и я. Хоть на кудыкину гору, хоть в ресторан. Вчера, кстати, классно посидели – Лысый за девицей на стол полез танцевать, так у него штаны, тресь и разорвались, на самом интересном месте. Там мы там от хохота чуть все на месте не умерли. А потом…

– Ладно, по дороге расскажешь.

– А если у меня будет получаться, можно мне, ну, возобновить посещения?

– Если получится вся операция, я обещаю тебе, майор, ты оттуда вылезать не будешь. Хоть вместе с лысым вообще без штанов ходи! Мое слово – могила.

ГЛАВА 12

– Так… отдайте мне велосипед, – участковый потянул его к себе, – и чтоб я тебя больше на велосипедах не видел!

– Ваня, ты не прав, – вступилась за сына Варвара, – Юрка не виноват, он мне все рассказал.

– Для кого Ваня, а для кого и Иван Трофимович. Да, а виноват он уже в том, что на своем велике подрезал Ленд Ровер.

– Ванечка, никто его не подрезал. Он сам в этот трактор влетел. Юрочка все прекрасно видел. Видел, как тот вилял по дороге и он даже на обочину съехал. Тот сначала даже на него поехал, потом, видимо, увидел, что на ребенка летит и опять вильнул в другую сторону – кто же виноват, что там, на обочине трактор Виноградский стоял.

– Вот, ваше счастье, что как раз Виноградский из дому вышел, и все произошло на его глазах. И молите бога, чтобы он не изменил своих показаний.

– Тю-ю! Каких показаний? Да мне Юрок все рассказал.

– Так… малец, руки убрал с велосипеда – я его конфискую. Времен-но! До выяснений всех обстоятельств происшедшего. Кстати, что он тебе рассказал, мне интересно?

– Он рассказал… и нечего ухмыляться, что та машина сначала неслась на него, потом поворотила, и врезалась в трактор. Открылась дверца, оттуда что-то вывалилось, он с той стороны не видел, пьяным голосом прокричало: « что это у вас тут по улицам велосипедисты в огромных количествах ездят – проехать не дают», вышло из-за капота и упало лицом в грязь. Вот тогда-то Юрок и увидел, что это был дядя в белом парусиновом костюме, в усмерть пьяный, со сдвинутым набок красном галстуке.

– Ну да… Юрок увидел то… Юрок увидел это! Ты, Варвара, хоть народ-то не смеши! И не дай Бог тебе кому-нибудь проговориться, что твой Юрок – слепой от рождения! Так… руки убрал, тебе говорю! Теперь это мой велосипед… – я на нем по дороге кататься буду!

– Вань, ты что?

– Ничего! Не было никакого Юрки на этой дороге, в это время! Не Бы-ыло! Ясно? И велосипеда никакого у него никогда не было. А этот велосипед – мой! Вы его мне вчера подарили – на день рождения!

– Вань, у тебя же день рождения на следующей неделе!

– Вот вы мне его заранее и подарили! Дома негде держать! А бритву, которую вы мне собирались подарить – Леньке отдай. Пусть почаще бреется – а то его небритая фотокарточка с паспортной не сходится! Руки убрал, говорю… опять тянешь?

– О-ой, Вань поняла. Спасибо Иван Тимофеевич! – и она на полном серьезе низко поклонилась участковому, – А как же Виноградский?

– А что Виноградский? Что там, твой Юрик увидел?!

– Он не увидел, а услышал. Когда дяденька этот, белый, упал, то Виноградский подошел к нему и начал на него орать. А вот что орал он не понял. Вроде, говорит, слова были русские – но ничего не разберешь; то ли маму все звал, то ли еще кого. Ты же знаешь, мой Юрок, домашнего воспитания. Он всех этих слов не понимает.

– Зна-аем, ваше домашнее воспитание! Недавно яблоневый сад, при управлении, обворовали. Ладно, я с мотоциклом рядом был. Подъезжаю – они врассыпную. Вижу я, один шибче всех бежит, прямо посреди улицы чешет, и главное даже яблоки за пазухой держит и не бросает. Вот, думаю, тебя-то, паршивца, я в отделение и отвезу! Приближаюсь так интеллигентно, гляжу – а это твой Юрок слепой несется, но на обочину не сворачивает. Боится видимо в тополь врезаться – вундеркинд хренов!

– Может, не вундеркинд, но поумнее других будет. – обиделась за сына Варвара, – Что он, не как все мальчишки что ли? Все в сад полезли – и он с ними. Ты, между прочим, в нашем классе, самый хулиганистый был. Не зря тебя «казаком» прозывали. Что, не помнишь что ли, как в этом самом саду в восьмом классе, ты мне яблоки, сидя на яблоне сбрасывал, а я в подол собирала. А потом все вместе от сторожа, деда Семена улепетывали?!

– Ты… Варвара, брось, свои несущественные воспоминания! Я и не помню уже ничего подобного! И вообще, в сторону разговор не уводи. А твой Юрок – тот еще интеллигент… матерных слов он не знает! Как это так? Когда мы с тобой тогда, в восьмом классе, удирали – мы эти слова знали… да? А твой Юрок не знает? Ну-у, мать, насмешила! Ладно, я пошел, вернее, поехал, на своем велосипеде, а вы, лучше сегодня – завтра нос на улицу не показывайте… адью.

– Постой, Ваня, а как же Вера Степановна? Она же нас ждет.

– Ничего, подождет. Волна схлынет, если она будет, тогда и пойдете. Хорошо, что мне это мурло еще в трубочку надышало, а так и не знаю чем бы это все закончилось – все-таки сын главы района. А что, у Веры Степановны много народа занимается?

– Ну, вот на фортепиано трое: мой Юра, есть еще мальчик Коля, они с ним в одном классе учатся, да твой – Димочка… ходить начал, да на скрипке двое, да на гитаре, по-моему, человек восемь. Все… вроде.

– Ну, вот и хорошо, пусть Вера Степановна несколько дней лучше с моим Димкой позанимается! Прощай.

– До свидания, Иван Тимофеевич!

Выворачивая через калитку участковый чуть не столкнулся с каким-то интеллигентного вида очкариком. Тот вежливо и поспешно придержал калитку, пока власть выезжала и на хмуро буркнутое «спасибо» так же вежливо ответил: «пожалуйста». Затем, интеллигент также спокойно закрыл калитку подошел к крыльцу, на котором стояли Варвара с сыном и представился:

– Рукалов, Сергей Викторович – инженер. Очень бы хотел поговорить с вашим сыном.

ГЛАВА 13

Года три назад, ранней весной, когда еще везде лежал снег, дул сильный, с завываниями, холодный ветер; в жарко натопленной лаборатории сидели двое: Сергей и Дмитрий Николаевич. На столе стоял фирменный коньяк номер 13, дымилась в тарелках картошка, горела только одна настольная лампа, создавая уютный полумрак, трещал и бросал на стены блики огня камин. В общем, как всегда, шло вечерне-ночное совещание. Говорил в основном Сергей, умудряясь одновременно с волчьим аппетитом уничтожать картошку. Дмитрий же Николаевич в основном внимательно слушал, и следил, чтобы на столе, по мере надобности, появлялись новые порции картошки и коньяка.

– Конечно, все эти слепые ребята нам очень помогли. По крайней мере, двое из них – это Толя и Нина; ориентировались в пространстве с помощью щелчков, которые они издавали языком. Когда мы с вами, уважаемый Дмитрий Николаевич, обратились к этой задаче – эхолокации у летучих мышей, там… дельфинов, землероек и т.д., мы и не думали, что достаточно большое количество людей, лишенных зрения, по всему миру, используют тот же самый принцип. Во всяком случае, эти двое, с кем я разговаривал, во время движения издают щелчки, также, как и летучие мыши, или вон наша землеройка, только, естественно, в другом диапазоне частот, нами не слышимом. А вот Шустрик эти частоты слышит… слышишь, Шустрик? – Обратился он к раскинувшемуся на полу у камина коту.

Шустрик позы не изменил, но услышав свое имя, навострил одно ухо на Сергея – может тот еще что-нибудь скажет?

– Вот… слышит, что и требовалось доказать! – с удовлетворением произнес Дмитрий Николаевич.

– Да, так вот. Шустрик слышит, как щелкает в своем диапазоне землеройка, другие звери слышат, наша аппаратура слышит, и даже наши слепые кое-что умудряются услышать. Единственные, кто не слышат – это мы с вами, уважаемый коллега. Отсюда вывод – нас с вами сделали недоделками специально, чтобы мы, хотя бы в этот мир ультразвука не лезли со своими демократическими ценностями. А то, я чувствую, мы бы и зверей, в таких же зверей, какими являемся мы сами, превратили. Итак… далее. Звери издают звуки, и у них, в голове вырисовывается трехмерная картина мира. Та же самая картинка, что мы видим глазами. Не берусь судить, в цвете они все это наблюдают, или нет – это науке не известно. Я бы с удовольствием занялся решением этой задачки, но, как говорится, этот вопрос не по зарплате. Поэтому допустим, что животные видят мир в цвете.

– Только не факт, что в наших цветах.

– Да, скорее всего, что не совсем в наших. А вы представляете, Дмитрий Николаевич, – внезапно рассмеялся Сергей, – судя по тому, что животные видят лучше нас, уж ночью абсолютно точно, слышат лучше нас, обоняние у них лучше нашего, я не удивлюсь, что и цветовая гамма их восприятия мира тоже богаче, чем у нас.

– Абсолютно в этом уверен, – подтвердил Дмитрий Николаевич, отправляя в рот кусочек селедочки.

– Да, кстати, селедка вкусная, да и картошечка вам сегодня удалась. Далее… Нам с вами удалось сделать прибор, который издавая звуки, и сканируя окружающее пространство, выводит картинку на экран. Решили мы с вами и другую задачу, спроектировав прибор и…

– И в этом целиком ваша заслуга!

– А вы его собрали и довели до ума, так что заслуга общая, и не будем меряться размерами заслуг. Итак, спроектировав прибор и установив его на тело человека, добились того же, что и наша землеройка – т.е. получили картинку окружающего нас мира. Вы прекрасно паяли с завязанными глазами, ничего не испортив, а я, когда отключали свет, бродил по всему институту, ни разу, кстати, не упав.

– Да, только наш охранник потом из туалета полчаса не вылезал, когда целый час крался за вами по всем коридорам, думая, что в институт забрались воры.

– Да, и дяде Ване мы выставили бутылку нашего фирменного за то, что он, от испуга, забыл вызвать наряд полиции. А что касается воров, то в наше время, они, совершенно не таясь, в элегантных костюмах, проходят через центральную проходную, в аккурат мимо дяди Вани, и им нет необходимости проникать в наше учреждение по ночам. Таким образом, оба прибора показали свою высочайшую эффективность!

– Ну, судя по тому, что ни наш директор, ни военные, к которым вы ездили в Москву, нашим первым прибором не заинтересовались, этого не скажешь.

– Вот именно поэтому, наш второй прибор я никому больше и не показывал – целее будем. Налейте-ка мне рюмашку. Выпьем за наши, никому не нужные успехи!

Выпили, крякнули – на этот раз коньяк оказался какой-то ядреный, помолчали.

– Ну что ж, кое-каких успехов добились: усовершенствовали прибор определения источника звука в воздухе, добились того же при прохождении сигнала под землей…

– Сыровато, правда…

– Зато, дополняя первый, делает систему абсолютно точной. Это, что касается пассивных звукоулавливателей. Посылая сами звуковые сигналы, получили картинки на экране, и, что особенно фантастично – в вашей и моей головах. Примерно такие же, как у наших славных слепых ребят.

– Кстати, иногда картинка была даже цветной, но не более трех цветов.

– Да, но над этим придется еще много поработать. Здесь пока не все ясно. Откровенно говоря, здесь ничего не ясно и каким образом происходит преобразование звукового сигнала в видео картинку в наших головах мне вообще не понятно.

– Совсем?

– Совсем! Когда звуковые импульсы переходят в импульсы нервных клеток головного мозга – это всего лишь теория. Для меня этого недостаточно. И это я понял, разговаривая с тем мужиком из Кузбасса, которого завалило в шахте и три дня откапывали, и этого пацана – Юрия: велосипедиста, пианиста, шахматиста и вообще, хорошего парня.

– А что с ними не так? Вроде вы мне Сережа ничего не рассказывали!

– А зачем мне было вас отвлекать от работы? С толку сбивать! Ведь мы с вами работали над звукоулавливателями! А дело в том, что они как раз никаких звуков не издавали!

То есть, как?

А вот так! Говорят: «чувствую я, дядя Сережа, куда еду». Понимаете? Чувствует – а объяснить не может. Все видит – а объяснить не может. Вон… даже цвет галстука различил, у того чмошника, что из Ленд Ровера вывалился – а как объяснить… не знает. « Вижу, дядя Сережа, и все»! И еще – он обо мне… все – все знал! Поэтому, так доверительно со мной и разговаривал. Они вообще не издают ни инфра, ни ультра, ни каких либо других звуков. Но при этом, будучи слепыми, все видят.

– Эта задачка не по нашей зарплате, как вы говорите. Давайте оставим ее будущим поколениям.

– Или нашим институтским дамам, даром, что ли они у нас все кандидатские поназащищали? Вон, Шустрик лежит – все слышит, все видит… только объяснить не может.

– Может, и он о нас все – все знает? Как вы думаете?

– Наверняка. Коты, или кошки, в человеке такое чувствуют, что он даже сам в себе этого не подозревает. Вообще… человек недостоин того мира, который предоставлен в его распоряжение. Поэтому наши чувства столь ограничены, по сравнению с животными – для нашей же безопасности.

ГЛАВА 14

С тех пор прошло три года.

Вечером Сергею, на работу, позвонила мама, и попросила его зайти в магазин, рядом с домом, и купить хлеб. Она так и не сумела сделать это днем, т.к. в ванной потребовалось устранить протечку, и она, сначала, долго дозванивалась в ЖЭК, потом ждала сантехника. Он обещал прийти еще утром, часов в одиннадцать, но пришел, когда время клонилось к четырем вечера – молодой, энергичный и уже немного пьяный. Стал что-то затягивать, сорвал и вода полилась уже маленьким ручейком. Он несколько раз бегал в ЖЭК за какими-то частями; залил весь пол в ванной водой, и еще боролся со стихией, когда Любовь Николаевна, наконец, решилась позвонить сыну.

Трамвай останавливался совсем недалеко от их любимого магазина, и Сергею не составило никакого труда туда зайти. Он только был неприятно удивлен, когда погрузив в тележку хлеб, гречку, сахар и апельсины, только у самой кассы обнаружил у себя отсутствие денег. Такое случилось с ним впервые в жизни, и от неожиданности он растерялся. Человек он был нетребовательный, поэтому и денег-то с собой сколько-нибудь больших никогда не носил – так… мелочь больше. На одежду тоже не обращал никакого внимания; поэтому вещи носил долго, лет по двадцать и если бы не мама, то до сих пор ходил бы во всем студенческом. В этой изрядно поношенной, но мягкой и очень удобной одежде, он был уверен, что не привлекает к себе ничьего внимания, и никакой ценности для трамвайных воров не представляет. Таким образом, с чисто научной точки зрения, вероятность, что его обворуют, приближалась к нулю в бесконечности, но теперь, как он догадался, теория резко разошлась с практикой. В науке это ничего… это бывает. Поэтому он спокойно, как во время научного эксперимента, откатил тележку с продуктами от кассы и стал неторопливо, но обстоятельно проверять карманы брюк, рубашки, куртки. Ничего не найдя, еще раз прошелся по всем карманам, и начал было уже дивится на такое странное обстоятельство, как к нему подошла девушка и тихо шепнула:

– Извините, но вас обворовали. Я все видела, но испугалась.

Он поднял глаза. Рядом с ним стояла невысокая, очень симпатичная девушка, с тележкой, доверху набитой туалетной бумагой, и участливо глядя на него большими глазами, печальным голосом рассказывала: « как она все видела, но вмешаться не решилась, хотела закричать, но горло перехватило, хотела подойти, но ноги отказали, что сейчас ей стыдно за этот ужасный, недостойный страх». Она протянула руку, и почти насильно, всунула в его кулак недостающую сумму, решительно сказав: « что виновата, что зовут ее Рита, деньги ни при каких условиях не возьмет, а живет здесь, совсем недалеко, и если он захочет, сможет вернуть ей деньги в любой момент».

– Да, в любой момент… что вы смотрите? – вдруг обратилась она к двум теткам, стоявшими рядом со своими тележками и с любопытством слушавшими все это захватывающее повествование, – Что вам… кино что ли? Идите домой – там смотрите!

Когда обе тетки удалились, Сергей было попробовал вернуть деньги, но Маргарита была тверда, как скала и непреклонна – и деньги взять отказалась.

– Вы ведь можете мне деньги вернуть, хоть завтра, я как раз, в это время здесь бываю, – в ее глазах что-то на мгновение сверкнуло, но, быстро прикрылось скромно опущенными длиннющими ресницами.

В Сергее на мгновение шевельнулась осторожность бывалого холостяка, но быстро погасла. Уголки губ ее чуть дрогнули, еле заметной улыбкой… но на мгновение. Осторожность еще раз шевельнулась, но теперь уже погасла окончательно. Все было на ее стороне: и благородство поступка, и красота, и некоторая напористость, но так… чуть-чуть, да и вообще – деньги оказались очень кстати. Они вышли из магазина, он спросил ее адрес. Действительно – совсем рядом. Он поблагодари ее от всей души, пообещал, что завтра, в восемь часов вечера, в этом самом магазине вернет ей деньги и, весело покачивая тяжелыми пакетами, устремился домой… к маме. Девушка же, с двумя пакетами, наполненными туалетной бумагой, с некоторым удивлением посмотрела ему вслед.

За чаем, всегда спокойные Рукаловы, перебивая друг друга, с увлечением рассказывали невероятные приключения прошедшего дня. Но если происшествие Любови Николаевны было хоть и неожиданное, но вполне житейское, то происшествие с сыном она выслушала более чем внимательно. Она, действительно, всю жизнь мечтала, чтобы ее сын женился, но когда ему перевалило уже далеко за пятьдесят, поняла, что уже все, поздно – внуков она уже не увидит. Переживавшая за него всю жизнь, и внезапно осознавшая этот факт, вдруг как-то даже успокоилась и – смирилась. Поэтому, это событие должно было бы ее обрадовать, несмотря на его незначительность и эфемерность, но Любовь Николаевна была мудрая женщина… и знала жизнь… и женщин.

– Она тебе сама деньги предложила? – спросила она нахмурившись.

– Да мам, ты представляешь, я главное стою, что делать… вообще не представляю – положение глупейшее, и вдруг она, как говорится: «средь шумного бала – случайно»!

– Адрес сама дала, или ты сам попросил?

– Не помню мам, нет…. Сейчас вспомню: так, мы вышли, я еще ее успокаивал, чтобы он не волновалась!

– Ты ее еще и успокаивал?

– Ну да, не каждый день увидишь, как у кого-то деньги вытаскивают! Бедная, я ее, помню, как мог, утешал. Пообещал, что деньги верну. А она только рукой махнула! Представляешь, какое благородство, какая широта души – у столь прекрасного создания!

– Да, действительно…, бедная. И широта души просто необычайная. – задумчиво проговорила мать, раскалывая в руках только что купленную Сергеем сушку. – Ладно, как у тебя на работе-то дела?

– Да все нормально, мам…

И разговор принял их обычный, будничный характер. Вскоре оба разошлись по своим комнатам спать.

В городе была уже глубокая ночь. Спали все герои нашего романа, и только в одном окне последнего, пятого этажа, старенькой пятиэтажки до утра не гас свет. В хорошо отремонтированной, но невероятно захламленной всякими шмотками комнате, резались в дурака два старинных приятеля: Кореш и Обруч. Шумно и пьяно переговаривались и бранились, шлепая засаленными картами и дивились. Тысяча, которую сегодня в трамвае Обруч вытащил у какого-то фраера, никак не хотела уходить к его дружку, и все время болталась между ними – переходя от одного к другому… и обратно! Так и разошлись, под утро, когда уже темень растворилась в утренней синеве; шибко недовольные игрой… и друг другом. Никто не выиграл ни копейки, и Обруч удивленно засунул эту тысячу обратно в свой карман – случай, в его смешной жизни невероятный, даже пить больше не хотелось. Заснул он с твердым решением вернуть эту бумажку ее владельцу, в соответствии с полученными инструкциями.

ГЛАВА 15

Вечером в лаборатории сидели Сергей, Дмитрий Николаевич, Илья и Шустрик и с интересом наблюдали за носящимся под потолком детским летательным аппаратом, величиной с воробья, с четырьмя пропеллерами по бокам. За корпус аппарата был взят детский вертолетик, четыре винта с движками приобретены у китайцев, а прибор управления был свой, тут ничего не скажешь – спроектированный Сергеем и собранный умелыми руками Дмитрия Николаевича, с помощью Ильи и под пристальным наблюдением Шустрика. Так что в его изготовлении принимали участие все! С потолка свешивались на тонких проволочках и на разной высоте теннисные мячики, купленные в местном магазине «Детской игрушки». Теперь потолок напоминал собой космос, с расположенной по всей его плоскости кучей планет, одинакового, веселенького, желтого цвета, похожих на маленькие солнышки. А в данный момент, между этими планетами носился этот аппаратик, получивший кодовое наименование « летучая мышь», или просто «мышь», как называли его между собой сотрудники лаборатории. Сергей всегда выбирал для важных испытаний вечернее время, после пяти часов, когда все уже разбежались по домам, подальше от любопытных ушей и глаз. Охранник дядя Ваня был не в счет, он не интересовался, видимо, проблемами звука, считал это за баловство, и его вполне устраивало, что он еще, слава Богу, слышит, и этого достаточно.

– Испытываете? Ну-ну, – говорил он, заглядывая на секунду, и продолжал свой вечерний обход института.

«Мышь» на довольно большой скорости огибала все планеты, сердито жужжала, задевая одной из лопастей мячик, или проволочку, останавливалась, отлетала в сторону и неслась дальше, к всеобщей радости. Что и говорить, что Шустрик был в полном восторге! Он еще днем чувствовал, что вечером будет интересно и весь день ходил в праздничном настроении. Иногда «мышь» конечно падала, но с каждым испытанием, это становилось все реже и реже. Во всяком случае, это было несравнимо с испытаниями первых аппаратов, когда «Мыши» собирали по пути все мячи, не пропускали ни одной проволочки, норовили пробить собой стены и столы. Нет, сейчас прогресс был явно на лицо – а ведь ушло на эту игрушку не менее трех лет! Эта, рожденная в этой лаборатории «мышь», была как долгожданный ребенок в семье. Конечно, она была далека от своих живых прототипов – летучих мышей, но даже в нынешнем виде превзошла все ожидания маленького коллектива.

– Нашим бы летчикам и вертолетчикам такую систему, чтобы уворачиваться, – проговорил Илья, – им никакие ракеты бы не были страшны.

– Да им бы не помешало и на борт поставить с пяток таких малышей, набитых взрывчаткой, которые бы выстреливались навстречу ракетам.

– Да, неплохая игрушка получилась,– задумчиво отозвался Сергей, – Дмитрий Николаевич, вы займитесь доводкой, а я подготовкой чертежей и документации – к архивации. Все равно она сейчас никому не нужна. Ты как думаешь, Шустрик?

Он погрозил коту пальцем, заметив, что тот попытался сбить лапой слишком близко пролетевший от него аппарат; но тот увернулся и, весело жужжа полетел дальше.

– Ну что, выпьем нашего 13? – хлопнув в ладоши, весело сказал Дмитрий Николаевич.

– Да вы что, мы так тут все сопьемся. У нас почти каждый день какие-то испытания. Вот примут на вооружение – тогда еще можно. Давайте, Дмитрий Николаевич «мышь» в коробку, сегодня мы ее хорошо погоняли, и по домам. Мне тут еще подумать нужно.

Оставшись один, он разжег камин, так… чуть- чуть, для вида, потому что было тепло, позвонил домой и сказал маме, что сегодня не придет. Выслушал от нее длинное наставление, что ему нужно приготовить на ужин, машинально, думая о своем, налил маленькую двадцати граммовую рюмочку фирменного… так, по традиции. Этой малышки ему хватит на весь вечер – и задумался. В плане разработок все шло хорошо. Ну, как хорошо? Его разработки никому не были нужны – но это пока, он был в этом уверен. Денег ему на новые разработки никто не давал, и давать не собирался – но и это ерунда, он всю жизнь сидел на подножном корме и привык обходиться малым. Все свои аппараты они собирали из всякого хлама, который Бог весть на каких помойках собирал Дмитрий Николаевич, даже Шустрик участвовал в этом деле, принося откуда-то с улицы всякие железки. Вообще, удивительно конечно, но этот черный, с белыми брюшком, грудкой и лапками кот, среди сотрудников был в авторитете, несмотря на свою молчаливость. Илья как всегда был на подхвате, но этот подхват носил столь широкий характер, что к концу дня парень еле ноги волочил.

Что касается проекта «Мышь» – тут все сейчас было понятно и уже его пристального внимания не требовалось. Дмитрий Николаевич справится и без него. Его же в данную минуту занимало совсем другое. Им, после долгих мучений, удалось найти устойчивые частоты, которые свободно распространялись по бетонным и кирпичным конструкциям. В этом, безусловно, не было никакой новизны. Интересным оказалось другое – Сергею, совершенно случайно, удалось на теле человека обнаружить участок, который отвечал за эхолокацию. Результатом чего, после долгих проб и ошибок, на свет появился приборчик, совсем маленький, который просто генерировал и усиливал сигнал. Эффект получился достаточно необычный! Теперь, можно было, прикрепив его к себе и прислонив руку, или даже палец к стене, допустим на первом этаже здания, прослушивать и получать представление, что происходило на остальных этажах. Сергею нужно было сегодня, в спокойной обстановке, продумать дальнейшую модернизацию его, и на ближайшее время договориться о проведении испытаний на одном из полигонов, предназначенных именно для таких целей. Не вызывало сомнений, что такой прибор остро необходим всем, кто своим хобби выбрал штурм зданий. Эта ерундовинка давала существенное преимущество перед оппонентами. Было огромное количество нюансов, которые теперь, в голове, перебирал Сергей, ища пути их решения. Например: приборчик приборчиком, конечно, но не все люди обладали способностью к эхолокации. «Видимо, у этих людей поставлены слишком серьезные преграды, преодолеть которые я пока не в силах, – размышлял он». Но, допустим, у него, у Дмитрия Николаевича и Шустрика, эти способности были, а вот у Ильи – нет. Проведенные неофициально исследования с другими сотрудниками института, которых Сергей зазывал к себе на чай с тортом и которые даже не догадывались, что их сканируют, к удивлению всех выявили, что таких людей нет и среди них. А вот, зато, сторож дядя Ваня, такими способностями обладал… причем, в ярко выраженной форме.

– Что вы хотите, – сказал по этому поводу Дмитрий Николаевич, – это его профессиональная черта, как прирожденного охранника – он и без нашего приборчика через стены услышит, особенно если речь будет идти о повышении ему зарплаты. После чего, дядя Ваня поступил под совершенно секретное изучение его способностей, удивляясь, чего это Сережкины ребята постоянно стали звать его на коньяк с тортом, ибо приглашение на чай не вызвало у него никакой ответной реакции – тоже загадка! А так как Сергей был всегда очень обстоятельным и ответственным ученым, то на дядю Ваню была заведена особая папка и тема получила кодовое название «Гурман».

При соединении обеих, находящихся на данный момент в их распоряжении систем: ориентации по звуку в темноте и ориентации при касании стен зданий солдаты, обладающие ими, становились непобедимы. Как шутил Дмитрий Николаевич: « наши уважаемые партнеры будут всегда чувствовать, по их образным выражениям, ствол у своей задницы. И угроза самому дорогому, что у них есть, будет их нервировать».

И последнее, что непременно требовало обдумывания – это дальнейшая судьба всего этого богатства. У него было много своей плановой работы по звукоулавливающим системам, уже стоявших на вооружении и которые постоянно требовали улучшений, рекомендаций, в общем, много монотонной работы, которая, в основном, в технической ее части, лежала на Илье, под чутким руководством и наблюдением его и Дмитрия Николаевича. Больше начальство ничего не интересовало, поэтому Сергей пользовался некоторой свободой в выборе направлений своего движения. Никто в институте и подумать не мог, что группе неудачника Рукалова удалось продвинуться столь далеко и занять одно из лидирующих мест в мире по разработке оборудования данного направления. Если не лидирующее, то уж одно из ведущих точно, т.к. информацией такого уровня в интернете никто не делился и Сергей сам не знал, где они находятся. Однажды, во времена абсолютного бардака, когда всем вокруг было наплевать на все степени секретности, он, по неосторожности – молодой еще был – выдал одну статью в одном научном журнале. Она, безусловно, кто ее прочел, давала представление о том, на каком уровне разработок он находился. Но никто не заинтересовался, откликов не последовало, и он дал себе слово больше таких глупостей не допускать. Сейчас он думал иначе: кто-то все-таки увидел, кто-то все-таки оценил, решил своровать идею, но видимо не получилось. «Не с этим ли связано появление в моей жизни Генки?, – размышлял Сергей, перемешивая картошку с маслом». Вечер раздумий как-то незаметно перетек в ужин.

« Являются ли наши изобретения вещью, обладающей особой ценностью для государства? – думал он, – Безусловно! Безусловно – в этом нет никакого сомнения. Следовательно, являются они ценностью и для других государств! Могу ли я это свое детище доверить, ну допустим директору? Я отвечаю сам себе – нет. Это смешно. Все, кого я знаю, в лучшем случае, в лучшем – просто угробят его. Во всех других случаях, на нем начнут делать деньги, карьеру, защищать кандидатские и докторские; столько напустят кругом грязи и мути и, в конце концов, это в любом случае окажется на западе. Да, на западе, где это, как всегда происходит с русскими разработками, это выдадут за свое, начнут производить, продавать по налаженным схемам по всему миру, а на вырученную часть прибыли подкупать наших придурков, чтобы они гнобили меня, вместе с моей лабораторией, и таких как я. Нет – я такого удовольствия им не доставлю».

Сергей знал о многих таких случаях, заканчивавшихся подчас гибелью людей, которые бы могли обогатить страну, если бы им была предоставлена не просто защита, но широчайшее внедрение их изобретений, чтобы даже гибель одного, не нанесла вреда другим.

Он подошел к окну. Там была ночь, луна по-прежнему равнодушно серебрилась вдали.

« Плохо ли, хорошо ли, но обстоятельства сложились так, что я никому не верю. А это плохо… так нельзя. Я должен верить тем, с кем работаю целыми днями, из года в год – и не оскорблять их излишней подозрительностью. Но и лопухом быть не надо. Мы продолжим свои работы, но мысли по дальнейшему развитию надо придержать в себе, пока не рассеется туман. И еще – мне нужен союзник. Один я не вытяну. Когда я мог не высовываться – меня не трогали. Сейчас… все изменилось. Пока да, незаметно, но я это чувствую. Сохранить в секрете не удалось, на меня, похоже, вышли серьезные люди, рано или поздно, но они себя проявят более активно. Поэтому надо выработать некую программу. Итак, меня все считают за неудачника и недотепу, впрочем, почему считают – так оно и есть на самом деле. Тем более – прикинусь наивным дурачком; с головой ушедшего в науку ученого-отморозка, нет, не так – ученого – маньяка… так будет точнее. Далее – успокоиться и вести себя так, как будто все окружающее меня не касается. Простака победить невозможно, потому что, объясняясь с ним, всегда поневоле выдашь себя с головой. И последнее – надо немедленно искать союзника. Перед серьезной организацией я ноль без палочки. Мне нужна палочка… чтобы опереться».

ГЛАВА 16

– Меня интересует, на какой срок у вас сняли этот дом?

Алексей сидел в большой, богато обставленной всякой мишурой гостиной частного дома и разговаривал с хозяином. Хозяином был бывший журналист, много лет проработавший в США, Михаил Львович – считавшийся раньше большим экспертом по международным отношениям, занимающий ныне пост председателя местного филиала одного из столичных фондов « по развитию демократии в России».

– О конкретном сроке разговора не было, – скосил хозяин глаза в одну сторону, – но примерно, разговор шел о двух годах. И потом, это не сдача в наем, а, просто дружеская услуга – он будет оплачивать только коммунальные, ну и всякие там другие текущие расходы, как-то: электричество, канализация, вода…

– Вывозка мусора, – подсказал Алексей.

– Да, вывозка…, и еще там охрана всякая и уборка, другие услуги, по мелочи.

– Скажите, а как вы познакомились с Геннадием Николаевичем?

– Очень просто, мне его порекомендовал мой давний друг и коллега Борис Соломонович.

– Очень хорошо. А ему кто порекомендовал?

– А я этого не знаю, – скосил Михаил Львович глаза в другую сторону, – это вы у него у самого спросите.

– Мы-то спросим. Но он должен был как-то его вам представить.

Глаза Михаила Львовича разъехались в разные стороны.

« Переживает старичок, – догадался Алексей».

– Да, вот сейчас вспомнил. Вот вы спросили… и сразу вспомнил. Он сказал, что он его хороший знакомый, по работе в США… вот.

– Хм, а вы ведь тоже работали в США, если я не ошибаюсь?

– Да, работал, – старичок поднял плечики и изобразил удивление, – но я никогда не думал, что это преступление. И Геннадия я там не знал, – он подумал и добавил, – и не встречал.

– Хм, ну хорошо, а с кем встречались, с кем знакомились? Ну, например…

– Молодой человек, у меня там был очень большой круг знакомств, я же журналист – международник, – глаза опять съехали в одну сторону. Шепотом добавил, – и потом, я же уже докладывал.

– А вот к этому большому кругу ваших знакомых, имел честь принадлежать Борис Соломонович?

– Да какие там знакомые, – деланно засмеялся бывший журналист, – так, парой фраз перекинешься. Но Борис Соломонович действительно, имел честь… принадлежал.

– А с ним вы где познакомились, тоже в США?

– Что значит тоже? – он опять недоуменно пожал плечиками. – Но познакомился я с ним действительно, в США, – скосил глаза в другую сторону, – на симпозиуме.

– Как назывался симпозиум – не помните?

– Конечно не помню… столько лет прошло! « Воздействие демократических начал на формирование личности в развивающихся странах» – кажется так.

– Хм, простите, а вы на нем какой доклад делали?

Глаза съехали в другую сторону.

– Я? Да какой там доклад, так… пару слов сказал. Я уж и не помню. Буквально пару каких-то слов. Можно сказать, только вышел, никто и оглянуться не успел, а я уже снова сел.

– Та-а-ак, – протянул Алексей, – а мне говорили, что вы минут сорок распинались, как хорошо и весело в Америке, и как скучно в России. Руками… говорят, махали.

Алексей, внимательно наблюдавший за хозяином дома, с интересом пронаблюдал, как у него, упорно не хотевшего встречаться с его взглядом, глаза полезли в разные стороны. Он опять хотел пожать плечиками, хотел что-то сказать и – не смог.

– Вы сели, – безжалостно продолжил он, – а рядом с вами сел Геннадий… так?

– Что вы меня путаете? – взвизгнул вдруг Михаил Львович, тут же сам и испугался своей выходки и замолчал, опять уставившись куда-то в угол.

По- человечески Алексею было жаль старика. Невооруженным глазом было видно, что он врет, как сивый мерин, причем врет на протяжении всего разговора. Было понятно, что он нюхом старого пройдохи, почуял грядущую для себя неприятность и всеми силами пытается откреститься от всяких связей с Геннадием. Теперь его прежнее тщеславие в отношении большого круга знакомых обернулось против него. Ребенку было понятно, что если им заинтересовалась контрразведка – то это неспроста, и теперь они схватят его за эти самые знакомства, которыми он всегда очень гордился и настойчиво, с любовью расширял, и начнут трясти, пока все не вытрясут. Он еще не понял степень опасности в лице этого молодого, но хваткого сотрудника, и как человек с нечистой совестью, интуитивно старался выставить себя, как лицо совершенно постороннее.

– Вы меня извините, товарищ, – он запнулся, – господин из КГБ, но во мне зреют смутные сомнения, что вы меня в чем-то подозреваете!

– Пусть зреют, – опять безжалостно отозвался Алексей, – вообще-то я пришел к вам, чтобы услышать честную-пречестную правду о Геннадии, но видя, что правду вы говорить упорно не хотите, вижу, что вот и вы меня очень начинаете интересовать!

Тут бывший специалист по международным знакомствам вдруг действительно испугался.

– Я-я? Вас? – фальшиво удивился он, и от волнения даже прямо взглянул на опера, как он про себя окрестил Алексея.

– Что вы так удивляетесь? Да, вы! И вообще, я думаю, что мы с вами продолжим наше интересное знакомство. Во всяком случае, если вы по-прежнему будете отрицать свое близкое знакомство с Геннадием.

– Послушайте, я не хочу продолжения никаких знакомств. Я уже пожилой человек, тем более с вами, – он испугался так сильно, что заморгал и прямо и удивленно уставился на Алексея – не обиделся ли тот?

« Да-а, – протянул про себя Алексей, – хороши у нас журналисты – международники! Демократизаторы хреновы! Жаль, что некогда тобой заниматься, а надо было бы! Говори, сволочь, пока я тебя не расстрелял, как собаку! – вспомнил он фразу из какого-то фильма про войну и чуть не рассмеялся».

– Послушайте, товарищ, начал он внушительно, – у меня к вам простой вопрос и я хочу получить на него такой же простой ответ. Как и где вы познакомились с Геннадием, ну, если хотите, Николаевичем? Пока я вас по-человечески спрашиваю!

И наконец, окончательно сломленный Михаил Львович, вытирая глаза чистеньким платочком и в него же сморкаясь, пожимая плечиками, поведал миру, что действительно, познакомился с Геннадием на этом, будь он неладным, симпозиуме. Что Геннадий, действительно, подсел к нему; они разговорились. Оказалось, что взгляды у них на демократизацию России одинаковые, и чтобы эти взгляды закрепить, он предложил продолжить знакомство у него дома, за рюмкой отличного виски.

– Он что, завербовал вас что ли? – прямо в лоб брякнул вдруг Алексей, почти уже уверенный, что так оно и было.

– Что вы? Что вы? – замахал руками журналюга, – мы просто очень мило побеседовали. Ну, посмотрите на меня, – вдруг опять взвизгнул он, так, что оба даже вздрогнули.

« Да, – подумал про себя Алексей, – нервы у тебя ни к черту».

– Ну, посмотрите на меня, – опять испугавшись, почти шептал он, – ну какой из меня, старика, шпион? Ну, посмотрите на меня, кому я нужен? Я даже жене своей давно не нужен. Ее интересуют исключительно мои деньги, исключи-итель-но! Какие я могу знать секреты, если я уже имя первой жены постоянно забываю!

– Хорошо, допустим, вы не агент, я говорю – допустим! Тогда о чем вы с ним договорились?

Эта манера вести разговор, вроде бы соглашаясь с собеседником, и все время возвращаясь по кругу, к одному и тому же, пока все не встанет на свои места и обратила на него внимание одного человека, давно искавшего себе ученика. Человек этот был контрразведчик с большой буквы «К», можно сказать – легенда советской противо разведовательной службы. Именно он сделал так, что Алексей, для всех, попал в контрразведку вроде как по блату, только никто не мог понять… по какому. Так бывает. Но надо сказать, что для этого были и свои основания. Отец Алексея был хотя и армейский полковник, но судьба сложилась так, что он выполнял самые деликатные поручения Советской Армии в разных частях земного шара. Несмотря на невзрачный вид, он приобрел обширный круг знакомств в армейской среде, особенно среди тех, кто служил заграницей. Он был умен, интеллигентен, лично храбр и самое главное, что ему не могли простить армейские карьеристы – талантлив… как военачальник. Поэтому, его посылали в те места, где стараниями своих командиров отдельные подразделения попадали в самые критические ситуации. Он приходил, и с наименьшими потерями выручал попавших в беду. Прадед Алексея, что скрывалось в семье, был казачьим генералом, еще тем… царским, и в Первую Мировую командовал конным корпусом. Так что в Алексее прочно сидели гены целого поколения русских офицеров. Именно эту особенность и сумел в нем различить человек из контрразведки. Он стал его тайным ангелом – хранителем и учителем. Именно он, развив в Алексее хорошие природные данные, спрятал их под ликом неприметного и простоватого парня.

« В нашем деле, Алеша, профессионал должен быть незаметен! – говаривал он, – « Все ничтожества ищут власти, их увлекает толпа. По- настоящему умный человек… ищет одиночества!» – еще одно из его изречений. Тебе нужен пример? Возьми всех старцев – отшельников, прячущихся от людской суеты и пошлости в пещерах и лесах. Как говорится в Писании – все человечество не достойно одного из малых сих! – говорил он своему ученику».

Поэтому, получив такое воспитание, предназначенное для высокого служения, неудивительно, что Алеша и выглядел этаким простачком и маменькиным сынком, и ни Полковник, ни майор, даже представить себе не могли, какого льва в овечьей шкуре подсунули к ним в отдел. Впрочем, что их винить! Ведь и Сергей, такого же примерно уровня человек, не разглядел в нем собрата. Ну, что ж, бывает и вошь кашляет.

– Все?

– Все… товарищ полковник!

Алексей молча поставил на стол маленький диктофончик. Оба с любопытством послушали, как Миша напрочь сдал Гену, минуты три, не больше. После чего диктофончик снова исчез в кармане Алексея.

– Теперь слушай меня внимательно, международник хренов, – начал сурово Алексей, – говорю тебе, как старший лейтенант контрразведки России, бывшему старшему лейтенанту запаса Советской Армии и дважды повторять не буду! О нашем разговоре говорить никому не нужно, тем более твоему корешу Гене! Не перебивай. Сейчас, пока занимаются им, тебя никто не трогает. Начнешь трепыхаться, проявлять активность, займемся тобой. А так, у тебя пока остается шанс, спокойно закончить жизнь на земле: которая тебе дала жизнь, утирала за тобой сопли в детском саду и школе, дала тебе образование, непыльную работу, жену и детей, давала тебе возможность сладко спать и вкусно есть, а от тебя получала только гадости. Поэтому, авантюрист старый… хочешь выехать из своего дома вперед ногами в свой срок, сделай так, чтобы я о тебе больше никогда не слышал. Иначе – пеняй на себя.

Алексей встал и не став наблюдать, как у хозяина дома глаза снова поехали в разные стороны, вышел, с силой хлопнув наружной дверью.

ГЛАВА 17

– Ты меня любишь? – капризно, уж в который раз спрашивала из кухни Рита, гремя кастрюлями.

– Люблю-ю, – умирающим голосом отвечал Полковник.

– Сильно?

– Сильно!

– Или не очень сильно?

« Убью! – думал про себя Полковник».

Вчера вечеринка удалась! Он всегда знал про себя, что он сильная, необычайная для этой Земли личность, но подлая водка как-то всегда поворачивала дело таким образом, что в его многомысленную, лысую голову, на толстой шее, приходило подчас сомнение в своей гениальности.

– Очень! – простонал он.

Сильно болела голова, но как-то странно: правая половина болела, а левая была просто чугунной.

« Странно, – философствовал он. – Даже в этом я не такой, как все!»

И, не смотря на головную боль, ласково посмотрел на свои жирненькие ляжки.

– Ну что, мой лысенький герой – как себя пупсик чувствует? – входя с литровой банкой огуречного рассола в руках, просюсюкала Рита.

Полковник не любил, когда его называли лысеньким, и уж тем более пупсиком, – это его нервировало.

– Послушайте, товарищ лейтенант, – жалобно простонал пупсик, – оставьте меня к чертям собачьим в покое! Я умира-аю!

– Что-о? Что-о тако-ое? – удивленно протянула Рита, уставив руки в боки, отчего халатик совсем распахнулся. – Что-о? Бунт? Подлец ты этакий? Вчера королевой меня называл, а сейчас до лейтенанта опустил? А как ты полковника-то получил – что… думаешь, я не знаю, что ли, кто тебя за уши-то тянул, что ли?

– Смир-р-р-на! – заорал Полковник, в порыве бешенства вскакивая с кровати. Но силы также внезапно, как и появились, покинули его и он со стоном упал обратно и даже вроде как оказался в беспамятстве. Наконец, даже до такого чудовища, каким была Ритка-радистка ( ее так за глаза в конторе звали за постоянное стукачество на соратников) дошло, что человек ведь действительно… и умереть может! Она испугалась, что ж, ведь и красавицам ничего человеческое не чуждо!

– Господин Полковник, пупсик! – Она захлопотала вокруг, заметалась, расплескивая во все стороны рассол, не зная, что делать.

Необычайная личность лежала, распластавшись на кровати, закатив глаза, жалобно стоная, раскинув полненькие ручки и уставив толстенький животик в люстру. Если бы его сейчас увидели все те, кого он унижал, стращал, обманывал, с кем он разыгрывал коварные комбинации – вот хохоту-то было бы! Рита наконец догадалась, наклонилась и плеснула в лицо любимому остатки рассола. Рассол попал ему в рот, нос, глаза и уши, залил всю постель, и любовь всей жизни стала захлебываться и тонуть. Но наш герой не зря уважал себя! Его пухленький организм был идеально приспособлен под условия жизни на этой планете! Другой бы действительно – утонул, прямо на глазах возлюбленной! Но этот только вздохнул с хрипом, что-то долго глотал и, наконец… сел. Рита только руками всплеснула.

Через три часа они уже мирно беседовали, уписывая картошку с селедкой. Полковник опохмелился, голова прошла, но только справа. Чугун перетекал из левой половины в правую, постепенно исчезая. Мир устоял на месте, глазки снова зорко глядели на богатую обстановку большой Ритиной квартиры, на красивую любовницу. Снова хотелось жить, работать… творить! Он вспомнил, что он Мюллер и погладив затылок и дернув пару раз головой ( он знал, что ей нравилась эта манера, хотя, возможно, она бы предпочла Штирлица, без всяких подергиваний ), отодвинул пустую тарелку, откинулся на спинку стула и произнес:

– Товарищ лейтенант, докладывайте по объекту «Кот».

Под псевдонимом «Кот» у них проходил Сергей, ибо, по мнению Полковника, был существом странным, загадочным, не поймешь, чем занимающимся по ночам; все им интересовались и хотели погладить. Причем «Кот» ласки принимал, ибо, куда от них денешься, но упорно молчал и был, как бы это сказать – неуловим. Рита, как и все женщины по спец. вызову, была великолепной актрисой и такой поворот отношений на деловые рельсы восприняла совершенно положительно.

– На следующий день, товарищ полковник, – начала она, – «Кот», принес деньги извинялся, что поздно освободился, цветы принес – хризантемы. Ну что, посидели, говорил…, ну, всякие комплименты говорил… полез целоваться, но я наотрез отказала и поставила его на место.

Честно говоря, Рита все врала. Нет, он, конечно, приходил, но без цветов. Он бы конечно их купил и безусловно собирался это сделать, но как же он их купит, если «Обруч» по плану вытащил у него все деньги. Хорошо еще, что Ритин долг он догадался положить в кепку, которую одолжил у Дмитрия Николаевича. Он, вообще, хотел отдать деньги и уйти. Он сегодня очень устал и не до женщин ему было, но ей удалось, преградив собой путь к отступлению, минут через десять уговоров, заставить его снять кепку и пройти на кухню перекусить, и еле – еле уломала остаться на пятнадцать минут, попить хотя бы чайку. Дело в том, что Маргарита, обладая огромным опытом общения с мужчинами, начисто была лишена этого опыта со старыми холостяками. А любого старого холостяка ждет дома привычный мамин ужин, опять же беспокойство о своем желудке – и эксперименты с незнакомой кухней ему совершенно не нужны. В общем, еле отсидев обещанные пятнадцать минут Сергей, скажем так; быстро и с облегчением перепрыгивая через ступеньки ушел. Что же касается Риты, не могла же она своему начальнику и любовнику рассказать о том, что не смогла заинтересовать объект, в конце концов, ей было обидно… как женщине. Что это такое – когда хочет – приходит, когда хочет – уходит, что… проходной двор что ли? Вообще, эти незатейливые операции по совращению мужчин, придуманные недюжинным умом ее шефа, удавались ей без всякого труда. Можно даже сказать, что ей, как актрисе двести раз игравшей одну и ту же роль, давно все надоело, если бы не чувство превосходства над побежденными объектами и не аплодисменты сослуживцев – прям как в театре. Впервые в жизни, у нее не получилось, и это затронуло ее профессиональное самолюбие: и как женщины, и как лейтенанта контрразведки. Конечно, он не нравился ей. Она вообще не понимала, как можно любить нищего мужчину, занимающегося какой-то ерундой в своем жалком НИИ! Правда, ей сказали, что он что-то там такое изобретает и скорее всего, – умный, но в ее прелестной головке навсегда засела очень понравившееся ей поговорка: « если ты такой умный – то почему такой бедный?». Так что нет, это не был мужчина ее романа, но, конечно, увидеть его ползающим у своих ног очень бы хотелось! Да и разговоры у него какие-то дурацкие… тупые какие-то. Она его спросила: « чем вы сегодня занимались?». А он, засмеявшись, как дурак, сказал: « что сегодня они с котом мышь гоняли!» Ну, ясно же… что идиот!

Полковник слушал ее болтовню, похожую на доклад, или вернее на ее доклад, похожий на болтовню и хмурился все больше и больше. С одной стороны, она всегда на отлично выполняла свои обязанности, но с другой стороны, он был все-таки не дурак и чувствовал, когда ему врут. Сейчас, слушая ее, он с удивлением ловил себя на мысли, что она все врет. Причем врет от первого, до последнего слова и не в состоянии объяснить себе растущее недоверие, хмурился еще больше.

ГЛАВА 18

– Пустите меня, ну пустите же, наконец… лешие, – весело кричал разбитного вида парень, протискиваясь через набитый людьми трамвай куда-то к середине, аккурат к тому месту, где стоял Сергей. Действительно, народу было много, все ехали уставшие с работы. Мечтали добраться до любимого дивана и толкотня, конечно, людей несколько нервировала. За окном проплывали дома, деревья, по стеклу наперегонки бежали капли начавшегося дождя, сам трамвай качался из стороны в сторону. Действительно, было ощущение, что народ едет не на трамвае по средней полосе России, а качается на теплоходе где-то посередине Черного моря. Несмотря на лето, с началом дождя стало как-то прохладно, из-за низких свинцовых туч, набежавших невесть откуда – сумрачно, уныло… всем хотелось домой. И только трамвай весело потренькивая на всех перекрестках и, расшалившись, валил толпу пассажиров то в одну, то в другую сторону, весело объявлял остановки и снова бежал дальше. Сергей, схватившись одной рукой за поручень, другой рукой держал листки отчета и пытался читать. От постоянных толчков буквы плясали в разные стороны, и его внимание собрать этих черных букашек было не в состоянии. Он с досадой вздохнул – так не хотелось этим заниматься дома, и положил листки в карман пиджака.

– Куда ж тебя несет, черт ты этакий, – громко возмущалась какая-то толстая баба, стоящая между сиденьями и которую вот уже минут пять никак не мог преодолеть парень, – чего тебе паразиту на месте-то не стоится?

– Я бабуля до конечной еду и мне уже надоело, что меня на каждой остановке снова на улицу выносят, – балагурил тот.

– Выносят его! Никого не выносят, а его, паразита, видите ли выносят. И потом… какая я тебе бабуля – обормот?

Сергей на минуту оторвался от своих мыслей и с улыбкой взглянул на весело пикирующуюся парочку. Казалось, в этот промозглый, дождливый вечер во всем городе было только три веселых существа: эти двое и трамвай. Парень оказался с довольно простоватым лицом, скорее всего деревенский, с копной лохматых белых волос и наивными, доверчивыми глазами. Во всяком случае, когда Сергей вышел на своей остановке, набрал в тележку свой стандартный набор и, засунув руку в карман перед кассой, не обнаружил там денег – то почему-то сразу вспомнил эти наивные, доверчивые глаза. Идя по дороге к дому и помахивая пустым пакетом, в который уже раз, он постепенно стал понимать, что это превращается в закономерность. « Да, – подумал он, – мне дураком и прикидываться не надо. Любой другой на моем месте уже с первого раза бы понял, что что-то здесь не то. Интересно, как это во мне все совмещается: ум ученого, взрослого мужчины и детская непосредственность. Да нет, это я о себе мягко сказал! Это уже смахивает на детский дебилизм скорее! Если включить аналитику, то скорее всего, в подъезде я найду какие-то деньги. Хм… интересный эксперимент!»

При входе в подъезд, он впервые стал внимательно оглядываться и открыл много таких вещей, на которые раньше даже не обращал внимания. Ну, во-первых – в подъезде кто-то заботливо вкрутил мощную лампочку, ватт на сто пятьдесят примерно, и теперь в нем было светло, как днем. Раньше, он теперь это вспомнил, действительно, было темновато и приходилось пробираться почти ощупью. К своему удивлению, во-вторых, он нашел, что подъезд его, в котором он прожил всю жизнь, был достаточно чист. « Значит, его кто-то все-таки моет! – Сделал он логически верный вывод». Его приятно поразило, что стены были свежевыкрашены, в веселенький салатный цвет и даже пахло в нем приятно. « Надо же… оказывается у меня очень симпатичненький подъезд. – думал он поднимаясь, – Ага, а вот и купюра. Интересно, сколько мне сегодня положили?» Действительно, он поднял с площадки своего, третьего этажа денежку в тысячу рублей. А вчера у него вытащили тысячу двести. Сегодня у него пропали восемьсот. «Интересно, сколько я найду завтра? – подумал он, звоня в дверь своей квартиры».

Мама оказалась гораздо сообразительнее сына и уже со второго раза, когда сын вернулся с работы с пустым пакетом в руках, перестала ждать чего-то путного, и стала снова регулярно покупать все необходимое сама. Про его рассказы, что перед магазином у него деньги внезапно пропадают, она конечно не верила и подумала, что он спускает их на какую-нибудь женщину, о которой не хочет ей говорить. « Конечно, ему все-таки нужна женщина и если она у него появилась, я буду только рада. А ему, конечно, нужны деньги, чтобы ухаживать, вот и хорошо, что они у него есть и она видит, что перед ней взрослый и обеспеченный мужчина, а не обормот какой! – думала она, расставляя на столе ужин, и слушая как он фырчит, умываясь в ванной».

Уже поздно вечером, когда Сергей поужинав и допивая чай за повседневным разговором с мамой, неожиданно что-то вспомнил, и сорвавшись с места побежал в прихожую. Там он сунул руку в один карман пиджака, потом в другой, еще раз перетряхнул все карманы и нервно рассмеялся. Точно – листков отчета нигде не было. Это просто мистика какая-то!

ГЛАВА 19

«Уважаемый Сергей Викторович, представляю в ваше распоряжение краткий отчет, касающийся интересующих вас предметов, относительно проведенных в моей лаборатории исследований…»

– Так, исследований… далее – та-та-та-та-та, так, это понятно, это неинтересно, ага, вот! – Полковник держал в руках листочки и читал их вслух перед сидящим напротив майором.

– Барсуки роют подземные норы, доходящие до ста метров длиной, с большим количеством запасных выходов и даже специальных вентиляционных отверстий. Кроме того являясь большими чистюлями постоянно меняют в своих жилищах подстилку из листвы и даже для исправления своих потребностей выходят из норы!

Полковник откинулся на спинку стула и удивленно посмотрел на сослуживца.

– Вы что, это из его кармана достали что ли?

– Да, – кивнул майор, – он читал это в трамвае по дороге домой. Других бумаг при нем не оказалось!

– Барсуки являются прекрасными ночными охотниками, ориентируясь при помощи хорошего зрения и удивительно тонкого слуха. – он опять удивленно взглянул на майора, – Они чем там занимаются, в этой лаборатории? Он что, ночной охотой интересуется что ли? Он что – охотник?

– Насколько я знаю – нет. Стрелять не любит. Про него говорят, что он даже мух залетевших в его лабораторию не бьет и другим запретил.

– А что же он с ними делает?

– Не знаю, может… выгоняют?

– Все гоняются что ли?

– Обратите внимание, фраза « удивительно тонкого слуха» подчеркнута фломастером и карандашом, вот видите еле видно, написано: «выяснить частоту»!

– Что он там все выяснить хочет, какую такую чистоту?

Может, его заинтересовало на каком основании барсук внутри в туалет не ходит? У него, у самого, как с урологией? Он случайно не болен? Я конечно понимаю, человек отношений с женщинами не поддерживает. Даже сочувствую! Но может у него что-то не работает?

– Вы предлагаете обратиться в его поликлинику по поводу его обращений к врачу – урологу?

– Ну не к гомеопату же! И вообще можно было сделать это раньше и без подсказки! Если у человека есть в этом плане проблемы, тогда вся картина кардинально меняется. Может, мы тогда вообще зря на человека набросились? Может, ему… чем помочь?

– Мы вроде, пока, ничего такого и не сделали! Наоборот, вон Риту к нему прислали – но он же сам лечиться не хочет! Если у тебя проблемы с мочеполовой системой – ну обратись к врачу! Для этого совсем не обязательно за барсуками подглядывать!

– Да, майор, связались мы с малым дитем! Ну да ладно, нам же меньше работы! Так… читаем далее. Барсуки питаются насекомыми, лягушками и ящерицами, с удовольствием едят растительную пищу, такую как арбузы…

– Да точно, товарищ полковник, вы угадали – у него видимо трудности с мочеиспусканием, а барсуков видимо выбрал, потому что прочитал, наверное, в интернете, что у них хорошая мочеполовая система!

– Верно! Не зря же барсуки по нужде из норки на улицу выходят! Ну что ж, надо сказать, что мы с тобой молодцы! Раскусили молодца! То-то – от органов не скроешься!

Оба благодушно рассмеялись. Стало понятно, что с такими проблемами Рукалов у них в кармане. И когда это гнилое яблочко, с такими проблемами в своем организме само упадет к ним в руки – только вопрос времени!

– Я вот что подумал, товарищ полковник, – начал Майор, вытирая слезы, выступившие у него от смеха, – может, если у него такие глобальные трудности с чистотой, воду ему не отключать… пока?

– Да нет, пусть все идет по плану. Пусть Сережка помучается!

И оба снова залились счастливым смехом.

– Товарищ полковник, может ему и с арбузами помочь? Говорят, они здорово помогают. В этом отношении барсуки молодцы!

– А! Оставь! Ну что, дальше читать?

– А что там читать, товарищ полковник, его лечить надо!

И снова оба захохотали.

– Нет, дела надо доводить до конца! Так… что у нас дальше. А дальше что-то про кротов. Интересненько! Сейчас мы узнаем, как с этими делами справляются кроты! Так! Утверждение о слепоте кротов является ложным и современная наука…, так, это не интересно, вот – я склонен думать, что кроты видят достаточно хорошо, но на самой близкой дистанции, что называется нос к носу.

Полковник опять удивленно воззрился на собеседника.

– Не доказуемо!

– А ты-то откуда знаешь? Ты же не ученый по кротам! А что, у него и со зрением все плохо?

– Ну, я не знаю, если у парня еще и зрение никуда, тут поздно пить «боржоми», тут уже надо место на кладбище подыскивать!

– Так, ладно, шутник, давай дальше, что у них тут? Как утверждается из экспериментов, основным инструментом ориентации кротов является объемно-обонятельная система. 3D изображение создается на базе запахов.

Хм, интересно! Никогда бы не подумал. У меня на даче кроты всю поляну для гольфа изрыли – там сейчас сплошные бугорки с дырками. Елы-палы… точно! Эту же площадку мы у детского лагеря отжали и на этом месте стояла столовая. Точно! Вот почему ко мне на эту площадку кроты со всего дачного поселка сбежались! А я-то думаю, чего это они все роют и роют. Все… молодец «Кот» – на следующий год я на этом месте бассейн вырою. Так, давай дальше:

Нам это трудно представить, но это примерно, как у собаки, которая по запаху вполне представляет, кто здесь прошел – в виде картинки в мозгу. Причем, это опять мое предположение, по запаху не только на земле, но и в воздухе, при условии отсутствия ветра и относительно коротком времени.

– Да все ясно, товарищ полковник – у человека похоже и с обонянием проблемы!

– Он что… насквозь больной что ли? Ты не узнавал случаем, может, они там с ядерными материалами дело имеют?

– Точно, как же я сразу-то не догадался… остолоп! – Майор хлопнул себя по лбу, – У них же вся лаборатория всякой электроникой забита. Все! Готово! Облучились ребята!

– Так это что получается… к Рите теперь тоже прикасаться нельзя?

– Вы – меня об этом спрашиваете?

Ты… Ты вот что, майор – лейтенанта надо проверить… не фонит ли? Понял меня? Только осторожно, осторожно! Мы не должны раньше времени нервировать наших сотрудников – все-таки она наш товарищ по работе.

– Сделаем, товарищ полковник.

– Нет… Отставить! Фонит, или не фонит товарищ лейтенант – я сам проверю!

Слушаюсь!

– Так, читаем дальше: Существует такой факт, проверенный опытами, что крот замечательно ориентируется в магнитных полях земли…

– Ну точно, они там все засвечены!

– Подожди. Обладают кроты и ультразвуковой эхолокацией, но, видимо, в гораздо меньшей степени, чем летучие мыши. По моему мнению, просто из-за значительно более низкой скорости перемещения. И внизу… С уважением, профессор С.

– Интересные бумажечки они там почитывают в рабочее время! Чем же они все-таки там занимаются? – хмуро спросил Полковник задумчиво почесав листками бровь, – Это что за такие научные изыскания о жизни кротов, за государственный, между прочим, счет? Он не огородник, значит, тут дачного интереса нет. Тогда получается одно из двух: либо мы с тобой правы и парень безнадежно болен, судя по количеству симптомов – и занимается самолечением, либо ими ведутся работы по зрению кого-то, обонянию кого-то, эхолокации кого-то.

– Бред! Ну, бред, говорю. Причем здесь тогда магнитные поля, любовь к арбузам и чистота барсуков?

– Вообще, действительно безобразие, куда страна катится? Ты тут света белого не видишь на государственной службе. Жены месяцами не осязаешь, не обоняешь, ни магнитно, ни ультразвуком – никак! ( Это была истинная правда – его жена месяцами жила в Италии и Полковник поневоле был вынужден проводить время в обществе Маргариты ). А тут, в оборонном НИИ, посреди бела дня, люди занимаются изучением того, как кроты и барсуки в туалет ходят. Ну ни стыда у людей, ни совести. Хотя… Это не наше дело!

– Есть еще версия, товарищ полковник, разрешите?

– Валяй!

– Записка какая-то странная конечно. Но я вот на что еще обратил внимание. Ведь на нашем языке крот обозначает чужого рядом с тобой.

Полковник с удивлением взглянул на своего сотрудника, задумчиво пожевал губами, погладил затылок, пару раз дернул головой и, наконец, решился, усаживаясь поудобнее.

– Давай майор… жги!

– Так вот, а если это донесение нашему «Коту» от какого-то человека, работающего на него, а нам неизвестного. Что это, за таинственный профессор С.? Если предположить, что они обнаружили нас, то это означает, что они его предупреждают на их языке, впрочем, довольно понятном! Ведь фактически они предупреждают: обоняние крота – значит те, кто рядом с тобой, все вынюхивают, магнитные поля и хороший слух у крота – ведь это предупреждение о прослушке. И этот профессор С. совершенно правильно говорит, что кроты слепы – ведь рядом с ним у нас действительно никого нет! Отсюда вывод-то один – не мы одни ведем его. И эти таинственные профессора, возможно, нас вычислили!

Полковник медленно встал и также медленно подошел к окну. На этот раз было тихо, и никто ничего во дворе не выгружал. Минуты три длилось молчание. Полковник быстро соображал и вспомнил вдруг одну замечательную фразу из кинофильма «Семнадцать мгновений весны» и она показалась ему идеально подходящей в данной ситуации.

– Вот что, Майор! Найди мне этого профессора! Но так, чтобы об этом знали три человека – я, ты, и он!

ГЛАВА 20

Чем более интересных результатов добивалась группа Рукалова, тем все более непроходимые препятствия возникали на пути. Он физически стал ощущать усталость и все чаще настигающую его раздражительность.

« Старею! Старею – жизнь прошла! Накопившийся груз переживаний, конфликтов и неудач, неуклонно тянет вниз, – думал он все чаще и чаще».

Сегодня утром его опять то ли обворовали в трамвае, то ли он сам деньги дома забыл, то ли вчера их и не клал. Вообще с этими деньгами творилось что-то непонятное: они постоянно исчезали, потом опять появлялись из ниоткуда – в основном, в разных местах в подъезде. Последний раз, тысячная купюра, пропавшая утром, спокойненько лежала в подъезде на подоконнике, когда он усталый поднимался на свой этаж после работы.

« Та-ак, сегодня опять в столовую не пойду, потому что не с чем идти. Надо будет со следующей зарплаты часть отложить – пусть лучше здесь лежат. Можно конечно с собой бутерброды мамины возить – только я не уверен, что и их тоже не вытащат. Откуда я знаю, может у них задача, чтобы я от голода умер? – думал Сергей, открывая холодильник».

Холодильник, конечно, оказался пуст. Там стояла бутылка кефира Дмитрия Николаевича и мясо для Шустрика – и все.

« Не густо,– опять подумал он, – Дмитрия Николаевича утром не будет: он с Ильей обходит помойки с целью добычи радиодеталей. Поэтому кефир можно выпить. Шустрик придет только под вечер, т.к. я его только что выпустил – поэтому можно отварить и съесть его мясо. А вечером подойдет Дмитрий Николаевич и купит что-нибудь для Шустрика. Ничего, еще чай есть; как-нибудь перебьемся!»

Он налил горячей воды – из старого, потрескавшегося заварочного чайника добавил заварки. Взял банку с сахарным песком, на которой еще осталась этикетка « малосольные огурцы» и, высыпав три чайные ложки, задумчиво перемешал. Полез в сумку, стал вынимать бумаги – из бумаг выпала пятисотенная купюра. Он поднял ее, сел и некоторое время тупо смотрел в окно, вспоминая – когда это он ее умудрился туда засунуть? Потом взял уже теплую чашку чая, отхлебнул, с отвращением сморщился, и вылил остатки в раковину. Чай был соленый! Настроение начало портится! Сергей взял маленькую ложечку, набрал на кончик из банки и высыпал на язык. Да, сомнений быть не могло – в банке оказалась соль. Он раздраженно посмотрел на полку – других банок там отродясь не было, а соль всегда стояла в маленькой баночке на столе, с этикеткой «хрен столовый». Неожиданно в нем заговорило любопытство исследователя: он достал из этой баночки той же ложкой немного и отправил в рот. Любопытство было вознаграждено – это был сахар.

« Кто-то из наших балбесов перепутал, – успокоился он».

Сергей уже переодевался в рабочую одежду и мысли его были заняты предстоящей работой.

ГЛАВА 21

–Здорово Никитич!

– Здравствуй Майор!

Два ФСБэшника сидели напротив друг друга в маленьком кабинете начальника первого отдела института. Им приходилось сталкиваться друг с другом, в основном, на всяких совещаниях: по улучшению, недопущению, координации и т.д. Никитич был старый сотрудник, как про него говорили: «он еще Ленина помнил». А сейчас этот уютный, хоть и маленький кабинетик, оказался хорошим местом, для старого, проверенного кадра на пенсии. Никто не хотел идти сюда, просиживать штаны и жизнь в захолустье, без всяких перспектив, на мизерную зарплату – а он согласился. С утра он делал утренний обход своего хозяйства – внимательно осматривал покосившийся забор, все дыры в нем, которые он знал наперечет, сокрушенно качал головой и шел в свое гнездышко. Больше его в течение дня никто нигде не видел. Кто бы к нему не заходил, он всегда пил чай, либо читал газету – и все привыкли заскакивать к нему: тоже почаевничать, посплетничать, даже поплакаться на свою жизнь. Все считали Никитича за своего мужика, абсолютно ничего не знающего, ни на что не годного и никому не нужного в этом своем маленьком кабинете. О-о! Как же они ошибались, эти простаки, ничего не понимающие в работе спецслужб! Именно благодаря своей простоватости, Никитич все слышал, все видел и все обо всех знал. Другое дело, что применить свои знания он не мог, потому что, в действительности, институт был особо никому не нужен: ни его обитатели, ни Никитич, ни даже сам директор. Поэтому, когда майор пожаловал к нему в гости, он сначала немного испугался. Не замену ли ему прислали?

– Ну, Никитич, как тут у тебя дела с госбезопасностью? – натянуто улыбаясь спросил Майор.

– Госбезопасность на уровне! – сдержанно отвечал тот.

– Много ли шпионов поймал?

– Да, Бог пока миловал!

– Может, проблемы какие есть? Так ты говори, не стесняйся!

– Да нет, все вроде нормально.

« А зачем тебя черт принес, поросенка? – думал меж тем про себя Никитич нервно теребя платок».

– А у нас до тебя дело появилось, – чуть наклонился к нему Майор и почему-то прошептал, – важное!

– Я слушаю, – приглушил голос и тот.

Никитич был тертый калач. Таких майоров он на своем веку насмотрелся как мух летом. И если пошла такая игра с шепотками и подмигиваниями, значит надо тоже шептать и подмигивать, можно даже обоими глазами.

« Не иначе, без баб не обойтись, – подумал он»

– Нет ли у тебя здесь Никитич, молодой бабенки на примете, лучше не замужем и лучше с высшим образованием. Надо тут одного человечка прощупать.

– Ну почему не быть – есть. Если честно, у нас тут кроме баб никого, считай, и нет. И что характерно, кроме уборщицы – все с высшим образованием.

– Ну что, найдешь, кому можно доверить это ответственное задание?

– Щупать-то? Ну на это они всегда согласные. А кого щупать-то? У нас, почитай, здесь из мужиков одни старики остались. Из молодых – так, несколько бродят каких-то. Так они и без того все ощупанные.

Если бы по такому поводу встретились два обыкновенных мужика, то за пять минут бы все обговорили и разъехались бы, каждый по своим делам. Но здесь было не так – в разведке дела делаются неторопливо и обстоятельно! Они еще минут пять, как коты при встрече обнюхиваются, таким образом разговаривали, соблюдая правила игры. И если Никитич мог таким образом, подмигивая двумя глазами, разговаривать часами – старая школа. То майору это быстро надоело и с одним глазом, и он стал посматривать на собеседника с некоторым раздражением. Пора было переходить к делу!

– Так вот, Никитич! Есть у вас человечек. Очень он нас интересует!

Никитич склонил голову – как бы весь внимание. Ничего не дождавшись более в ответ, майор с досадой решил бухнуть сразу – иначе, понял он, отсюда до ночи не выберешься.

– Сергей… Рукалов!

Никитич опять склонил голову, весь его вид говорил:

« Серегу что ли? А кто ж его не знает?»

– Так вот, что можешь сказать о нем?

– О Сереге? Ничего особенного.

– Нет, ты подробнее Никитич, – разверни.

– Да разворачивать то нечего! Мужик хороший! Никогда не хулиганил, чтобы когда бранное слово сказать – никогда. Не пьет – фактически! Не курит – фактически! За бабами не бегает…

– Фактически? – насмешливо передразнил Майор. – Ты подробнее давай!

– А что подробнее? Серая мышь он. Забьется в свою лабораторию – и сидит там, как мышь. Чем он там занимается – никто не знает, по – моему, даже директор не знает! Но ходит в передовиках! И сотрудников таких же подобрал – нелюдимы! Его сколько раз наши женщины женить хотели: на себе, на своих дочерях, на племянницах, на дальних родственницах, даже на знакомых – уперся и ни в какую!

– Вот, кстати о ваших женщинах. Я за этим и пришел! Получается так, Никитич, если не хочет на ихних дочерях, то надо начинать женить на внучках.

– Это что же, установка такая сейчас вышла?

– Да дед, установка! Надо на него женщин напустить. Либо женить, либо так. В общем, очень он ценным кадром оказался, поэтому за ним глаз да глаз нужен. Сам понимаешь, что лучше женского глаза никто за ним не уследит. Поэтому, если сумеешь его женить – жени. А пока будешь женить пристегни к нему, для верности, чтобы не сбежал, еще парочку. Только Никитич – не жмись – найди самых молоденьких и самых симпатичных.

– То есть как это – жени?! Он что, ребенок малый что ли? Мужику скоро шестьдесят стукнет! Может, конечно, и найдется какая-нибудь завалященькая, которая за него выйти согласится – но, его то я как уломаю, если он сам не хочет?

– Слушай, Никитич, ты здесь сидишь, как у Христа за пазухой, тебя кто-нибудь трогал все эти годы? Нет! А теперь, родина тебе говорит – надо! Надо… майор!

Когда старому КГБэшнику сказали про Родину, он понял, что не отвертеться. Родина – это святое. Он задумался. Думал он минут пять, пока майору не надоело.

– Ну, чего молчишь-то?

– Думаю!

– Надумал что-нибудь, аль нет?

– Пока нет.

– Гениально!

Когда Майор возвращался к себе домой – был уже вечер, на работу возвращаться не было смысла. Только прошел дождь: все было сырое, кругом стояли лужи. По ним бегали мальчишки, нарочно топая – и брызги летели в разные стороны, сверкая в лучах заходящего солнца.

« Как хороша жизнь, – думал майор, – что нам не живется просто и покойно – вот, как этим мальчишкам? Может, я тоже хочу бегать вместе с ними и топать по лужам; и чтобы брызги летели во все стороны, – и на прохожих. И чтобы прохожие улыбались мне в ответ и тоже топали, и обрызгивали меня, а не гонялись за мной по всему городу с палками. Как скучно мы живем! Чем мы только не занимаемся! Вернее… не так – мы занимаемся всем, чем угодно, только бы не заниматься тем, чем нужно, я бы даже сказал – чем необходимо. Мы, два взрослых мужика, на что мы потратили сегодняшний день? На то, чтобы охомутать человека и испортить ему жизнь. Человек счастлив: занимается любимым делом, приносит всем нам пользу, ни к кому не лезет! Почему мы вечно лезем, куда нас не просят? Живи – как все! Да он именно и наизобретал там чего-то, потому что он не такой, как все! Вон Тэсла – тоже не был женат, и от женщин шарахался, как черт от ладана. Хотя здесь я не прав. Не прав, – в отеле, в котором он жил, за ним так наблюдали, что это, может, было хуже любой тюрьмы! Так, ладно, это все лирика. С возрастом я становлюсь брюзгой – это, кажется, из любимого фильма шефа «Семнадцать мгновений весны». Подведем неутешительный итог: дело моими стараниями разбухает, от увеличивающегося количества людей и средств, а с места не трогается. Ладно, Рукалов – посмотрим, как ты отобьешься от слабого пола. Мой тебе совет «Кот» – беги «Кот», беги!»